355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вернер Зомбарт » Буржуа » Текст книги (страница 3)
Буржуа
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 02:56

Текст книги "Буржуа"


Автор книги: Вернер Зомбарт


Жанры:

   

Культурология

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

 
Я должна освободиться от гнета поносителей!
Я вовсе не источник всякого плутовства,
Не источник горя и злодейств, —
Наоборот, я корень вашего счастия,
Основа всякого наслаждения, источник высокой чести,
Путеводная звезда искусств, лучший путь для молодежи,
И, выше того, я верховная богиня
И верховная царица в широком мире.
 

(Стихи 23–31)

Она представляет потом своих родителей: госпожа Изобилие – ее мать; Осторожность (!) – отец. Она начинает затем с похвальной песни золоту и продолжает так:

 
Я вовсе не хочу петь похвалу червонному золоту,
Нет, нет, это похвала мне самой, алчная жажда
Золота является здесь в своей красе.
Я не должна поэтому еще ломать себе голову
И много хвастаться моими деньгами,
Их и без того ищут изо всех сил
И уважают больше, чем добродетель, а часто и более разума,
Вы обычно ставите их гораздо выше искусств,
Выше здоровья, выше всякого блага в жизни.
 

(Стихи 145–153)

Она сетует ввиду этого на то, что не превозносят ее самой – Страсти к деньгам:

 
Ведь и так лучшее в нас: сердце – мое,
Так по справедливости моими должны быть и уста.
 

(Стихи 158–159)

Она принимается вследствие этого перечислять все добрые дела, которые она делает людям. Это следующие:

 
Страсть к деньгам – учредительница человеческого общества;
Устраивает брачные союзы;
Связывает дружбу и согласие;
Учреждает государства и города;
Она также сохраняет их в хорошем состоянии;
Доставляет честь и уважение —
…Радость и забаву;
Она способствует искусствам и наукам…
Торговле
…Алхимии, чеканке денег,
…Врачебному искусству;
Братская любовь далеко не такова,
Чтобы обещать больному помощь и хороший совет,
Вы, слушатели, отнюдь не должны думать,
Что какой-нибудь Гален явится к вам из милосердия;
Совсем иная вещь привлекает его к постели,
Это жажда золота, ожидаемая нажива.
 

(Стихи 1158–1163)

То же самое действительно и в отношении других профессий, которыми занимаются только в надежде на наживу:

 
Цирульное искусство,
Аптекарское искусство,
Правоведение,
Церковная церемония;
Она учредительница «Свободных Искусств».
Споспешествует философии,
Живописи,
театральной и иным играм,
Книгопечатанию.
Что я разумею страсть к наживе и для ее тяжелых прессов,
В этом вы могли бы достаточно убедиться из многих печатных произведений,
Которые содержат в себе больше бесполезной дребедени, чем мудрости,
И выводили на свет уже многих идиотов,
И все-таки охотно принимаются в издание.
Почему? Потому что от них получается больше толстых талеров,
Чем от сочинения, в котором заключается зерно мудрости
И которое оценивает всякий предмет по зрелом суждении.
То, что вы должны переваривать, должно быть из грубого вещества.
Мудрость, правда, превозносят, а читают все-таки дребедень (!).
 

(Стихи 1544–1553)

 
Страсть к деньгам споспешествует далее:
Военному искусству;
Оно улучшило мореплавание.
Разве я не открыла многих серебряных рудников?
 

(Стихи 1742)

«Госпожа Изабелла и король Фердинанд» не менее, чем Колумб, обязаны ей успехами своих открытий.

Она:

 
сделала описание земли более полным,
распространила искусства, и грубые народы сделала воспитанными,
сделала языки общими,
объединила народы,
отбросив многие басни,
управляет всеми государственными делами.
Зачем ведь вы так часто идете в большой Совет?
Разве не для прибыли и дохода государства?
Чтобы обогатить казну вашей земли?
Можно, конечно, иной раз и другими хорошими делами,
пространно разбираемыми в государственном обсуждении,
оказывать помощь и пользу по праву и справедливости;
Но те, которые имеют в виду прибыли и наживу,
они-то и являются особенно близкими вашему сердцу.
 

(Стихи 1968–1975)

 
…Благочестивый Аристид?
Тотчас же отвергал поданный ему кем-нибудь совет,
Который казался ему более выгодным, чем правым и справедливым;
Но нынче на это совсем иначе смотрят,
И что скрывать это от вас? Заманчивая приманка прибыли
Это глаз, которым смотрят в государственную тайну.
 

(Стихи 1984–1989)

 
Страсть к деньгам имеет обхождение со старыми и умными людьми;
Страсть к деньгам хвалится, что она – покровительница добродетелей;
она помогает пропитанию и ремесленникам,
жалуется на множество изучающих науки.
Будь то духовные, будь то правоведы,
При всякой должности умеют устраивать дело так,
Что тот, кто принесет патрону кошелек, полный золота,
Тот в первую голову и назначается на службу.
Служба, которой следовало бы награждать добродетели,
И это была бы еще дешевая награда для добродетелей,
Она во многих городах публично продается,
И человек за деньги производится в пономари.
 

(Стихи 2269–2276)

Она

 
Говорит о бережливости, расточительности.
Она отвергает презрение к деньгам некоторых стоических
и циничных философов;
отвергает щедрость;
способствует смирению, великодушию и храбрости;
воздуждает к постоянству;
распространяет христианское учение.
Страсть к деньгам помогает вечному спасению души;
она не еретичка, а чистая лютеранка,
она сделается богиней.
 

Она заканчивает свою поэму восторженной «Похвалой деньгам» (стихи 3932 и след.).

В первые десятилетия XVIII столетия французское и английское общества пережили то первое болезненное состояние денежной горячки (то, что Голландия уже раз испытала в 1634 и следующих годах), которое с тех пор от времени до времени снова появлялось с такой же или даже большей стихийной силой, которым так глубоко проникся весь организм народа, что теперь всеобщая страсть к деньгам может рассматриваться как основное свойство души современного человека. Я хочу, однако, изобразить эти вулканические взрывы денежной горячки, как их переживала Голландия во время тюльпанной мании, Франция – в эпоху Лоу, Англия – во времена «мыльных пузырей» («bubbles») и в связи с излюбленным в то время средством добывания денег – биржевой игрой, и попытаюсь сперва в этой связи ответить на вопрос: какие уловки придумали люди, чтобы получить алчно желаемые деньги в свое обладание? Нам в особенности придется исследовать, какие из этих средств способствовали построению капиталистического хозяйственного образа мыслей и каким было предопределено отмереть, как мертвым ветвям.

Глава четвертая
Различные средства к добыванию денег

Было бы детским заблуждением представлять себе, что жажда золота и страсть к деньгам оказали только непосредственное воздействие на хозяйственную жизнь в том направлении, что они родили из себя капиталистический дух и капиталистическое предприятие. Так быстро и так просто не протекал генезис нашей современной хозяйственной системы и в особенности современного хозяйственного образа мыслей.

Вначале усиливающаяся страсть к наживе не оказывала, пожалуй, вообще никакого влияния на хозяйственную жизнь. Стремились получить в свое обладание золото и деньги вне способов нормальной хозяйственной деятельности, даже довольно часто оттесняя на задний план и запуская свое хозяйство. Наивный человек совершенно не думал, будучи крестьянином или сапожником и даже – при нормальных условиях – будучи купцом, что эта его будничная деятельность может послужить для него путем к добыванию богатства и сокровищ.

Такой человек, как Альберта, стоявший в центре деловой жизни и несомненно уже проникнутый капиталистическим духом, приводит в качестве источников денежной наживы наряду с крупной торговлей следующие (30):

1) поиски кладов;

2) происки, чтобы получить наследство, – о тех и других он говорит, что им предано «немало людей»;

3) клиентство: войти в милость к богатым горожанам исключительно в надежде воспользоваться долей их богатства;

4) ростовщичество (ссуда денег);

5) сдача в наем стад, вьючных животных и т. д.

Какое необычайное сопоставление! Не менее странным нам представляется другое, находящееся в нашем распоряжении, перечисление наиболее излюбленных способов наживы в XVII столетии (31); согласно ему, выбирают предпочтительно один из следующих трех путей, чтобы достичь богатства:

1) придворную службу,

2) военную службу,

3) алхимию.

Однако подробное изучение этих эпох показывает нам, что эти наблюдения были совершенно верны: все названные способы наживы были в действительности в полном ходу и имели в оценках тех, кто стремился к богатству, во много раз большее значение, чем торговля, промышленность и сельское хозяйство. Мы даже легко можем перечислить наряду с уже названными ряд других возможностей наживы, которые точно так же лежали вне круга нормальной хозяйственной деятельности.

Так как для нас в данном случае имеют значение только те средства к Добыванию денег., которые сыграли роль при образовании капиталистического хозяйственного образа мыслей, то я лишь кратко упомяну и о тех, о которых этого нельзя сказать, не входя в их ближайшее рассмотрение.

Это были следующие:

1. Чиновничья карьера, по которой охотно шли, чтобы быстро составить себе большое состояние, благодаря возможности путем растрат, подкупов и плутней добывать побочные доходы. В другом месте, там, где я исследую возникновение мещанского богатства, я буду иметь случай на цифрах показать те крупные шансы к обогащению, которые во все прошедшие эпохи представляла чиновничья карьера. Сродни ей была:

2. Покупка должностей, означавшая не что иное, как вид покупки ренты: затрата капитальной суммы, чтобы взамен получить право на пошлины и побочные доходы, связанные с известной должностью. Правда, бывало и так, что купленная должность оказывалась пропастью, которая поглощала целое состояние, когда доходы не достигали ожидаемой высоты.

3. Упоминаемое Альберти клиенство, переходившее в лакейство, излюбленное в особенности в XVII и XVIII столетиях: оно заключалось в том, что бедняки поступали на службу к богатым людям, оставляя эту службу через пару лет часто с большими трудностями.

4. Я причисляю сюда получение ренты от государства, которое с XVII столетия принимает все больший объем.

Все избирающие один из этих способов извлечения дохода отнюдь не способствуют развитию капиталистического духа (если мы под ним всегда будем разуметь «дух» капиталистического предпринимателя), который они скорее способны (как мы еще увидим) умерщвлять и задерживать в его развитии.

Поэтому я выделяю также из моего описания «Haute finance»15 старого стиля, как она развивалась в особенности во Франции и в Англии в течение XVII и XVIII столетий. Это были те весьма богатые люди, большей частью буржуазного происхождения, которые разбогатели в качестве откупщиков податей или кредиторов государства и теперь плавали, как кружки жира в супе, но от хозяйственной жизни стояли далеко. Это – Fermiers generaux, Partisans, Traitans16 во Франции (где они получили кличку Turcarets по одной комедии Лесажа 1709 г., где изображается карьера одного бывшего лакея по имени Тюркаре – это «Le financier, dont l'esprit et l'education ne sont pas a la hauteur de sa fortune»)17; это – Stockholders, «the monied interest»18 в Англии, где их число к середине XVIII столетия исчислялось в 17 000.

Напротив, во всех тех способах, которые я теперь еще назову, заложены начатки, зародыши, возможности развития капиталистических предприятий. Поэтому мы должны ближе с ними ознакомиться. Чтобы привести в нашем уме в известный порядок те многообразные способы наживы, о которых здесь идет речь, я буду их различать, смотря по тому, применяется ли в них предпочтительно

насилие, или

волшебство, или

духовные способности (изобретательность), или

денежные средства.

1. Нажива путем насилия

Я разумею под нею не проделки властей, имеющие целью добывать средства путем налогов и податей всякого рода, но способ наживы, который в течение столетий был излюбленным в рыцарских кругах и пользовался уважением, – я разумею разбой на больших дорогах. О том, что он во многих странах, в особенности в Германии, но также и во Франции, и в Англии в течение средних веков и после них, являлся социальным институтом, а вовсе не случайной особенностью, нам сообщают многочисленные источники, из которых мы можем почерпнуть наши сведения. Я приведу только немногие свидетельства.

«В те времена в Германии, – пишет Цорн в своей Вормсской хронике (XIV столетие), – и в особенности на Рейне, дело обстояло так, что, кто был сильнее, тот и упрятывал другого в мешок, как мог и как хотел: рыцари и дворяне кормились из стремени, убивали, кого могли, заграждали и перерезывали дорогу и превосходно гонялись за теми, кто по своему промыслу должен был путешествовать».

Один певец дает молодому дворянину следующий совет (32):

 
Если хочешь прокормиться,
ты, юный дворянин,
следуй моему совету:
садись на коня, скачи в бой.
Держи к зеленому лесу:
когда мужик поедет за дровами,
налетай на него свирепо,
хватай его за шиворот,
радуй свое сердце,
возьми у него, что у него есть,
выпряги его лошадок.
 

Известно, что благородный учился разбою, как сапожник сапожному ремеслу. И в песне весело поется:

Грабить, разбойничать – в этом нет стыда, это делают лучшие в стране.

И та же самая картина в других странах: «Господа не бросают своей жизни рыцарей-разбойников» («les seigneurs ne laissent pas d'aller a le proie») пишет Жак де Витри о Франции.

В Италии и Англии разбойничье рыцарство получило особенный оттенок: оно стало морским разбоем. Этот последний, однако, мы должны Рассмотреть в другой связи, потому что он почти постоянно является в Форме хозяйственного предприятия, в то время как здесь речь идет только о единоличных способах добывания денег, к которым можно (во многих случаях по крайней мере) причислить разбой «из стремени». Но так как в нем все-таки заложен зародыш предприятия, и так как предпринимательский дух может в разбойничьем рыцарстве получить толчок к своему развитию, следовало упомянуть здесь о нем.

2. Нажива путем волшебства

Из совершенно иного духа рождены те стремления, которые я здесь имею в виду: волшебные средства должны помочь приобрести богатство. Это предполагает веру в мир, полный духов и демонов, в возможность поддерживать сношения с этими духами, заставлять их служить собственным целям. Люди призывают помощь богов. И живая, часто болезненно возбужденная фантазия помогает находить случаи, когда духи могут оказать помощь.

Требовалось чудодейственным образом овладеть желанным золотом: либо найдя его, либо создав его. Таким образом приходили к двум различным способам: к кладоискательству, с одной стороны, к алхимии – с другой.

С кладоискательством мы встречаемся с самых ранних времен. «С переселением народов и до настоящего времени одно из тайных желаний германцев – найти клад: те же самые средства – заклинания, то же суеверие через тысячу пятьсот лет» (33).

В действительности мысль найти зарытые сокровища в те ранние времена была вовсе уж не такой сумасбродной. Ибо значительные массы благородного металла в монете и в иных видах были повсеместно зарываемы, в особенности во время войн.

 
Подумайте только: в те ужасные времена,
Когда людские потоки затопляли страны и народы,
Тогда тот или иной, как это его ни пугало,
Прятал куда-нибудь самое для него дорогое;
Так это было с давних пор во времена могучих римлян,
И так продолжалось до вчерашнего, даже до сегодняшнего дня.
Все это тихо лежит, зарытое в земле…
 

И волшебные заклинания, таинственные, должны были открывать врата.

 
Ночью, ночью!
Днем познавать – это вздор;
Во тьме обитают мистерии.
 

И это были, наверное, те самые люди, – люди с незначительной энергией в работе, с небольшим прилежанием, но горячие в вожделении, смелые в действии, упорные в следовании навязчивым идеям, легковерные и богатые фантазией, – это они всю свою жизнь с правильными повторениями искали в земле клады, это они в те великие дни, когда по земле приходила весть о вновь открытых золотых и серебряных залежах, поднимались, оставляли дома жену и детей и, в то время как их мастерские или лавки стояли пустые и плуг лежал в борозде полей, гнались за фантомом, явившимся перед их очами. Источники сообщают нам, с какой силой со времен средневековья этот пароксизм разведок, эта горячка золотоискательства постоянно от времени до времени охватывала людей, и это дело не иначе обстояло у Роммельсберга в XIII столетии или около Фрейбурга в XIV, в Иннтале в XV столетии или в XVI в. в Перу; в XVII – в Бразилии, чем в 50-х годах прошлого столетия в Калифорнии или в конце прошлого столетия в Клондайке. Быть может, души с тех пор стали трезвее. Золотоискателей влекут к делу уже не сказки о чудесном позолоченном принце или золотом ломе-солнце; но в основном настроении ничего не изменилось.

Ну, а если бы можно было даже делать золото! Чтобы достичь этого, «отдавались магии», занимались алхимией, опять-таки не как будничной профессией, но как чем-то вроде богослужения, которому предавались в освященном настроении. Первоначально могли преобладать другие силы, бросавшие людей в объятия алхимии. Но вскоре интерес к добыванию золота все более и более выступал на первый план:

«В течение более тысячи лет все химическое знание сводилось лишь к алхимии, и с единственной целью: для того, чтобы служить решению задачи, как искусственно производить благородные металлы» (34).

С XV столетия алхимия сделалась почти исключительно средством к цели обогащения. К великому возмущению истинных «адептов», Ванька и Петр овладели теперь тигелем, чтобы попытать своего счастья. Адепты жаловались (35):

 
Каждый почти хочет считаться алхимиком,
Грубый идиот, ученик со стариком,
Цирюльник, старая баба, досужий советник,
Бритый наголо монах, священник и солдат.
 

«Тогда ведь всякий охотно хотел вычитать в писаниях алхимии такие штуки или волшебства, которые можно было бы легко и просто применить и путем которых он мог бы в скорое время сделать много золота и серебра» (36). Впервые своего апогея горячка делания золота достигла в течение XVI столетия: в то время страсть к герметическим работам19 захватила все слои населения. От крестьянина до князя всякий верил в правду алхимии. Жажда быстро разбогатеть, заражающее влияние примера вызывали повсеместно желание отдаться этому занятию. Во дворце и в хижине, у бедного ремесленника так же, как и в доме богатого горожанина, можно было видеть в действии приспособления, при помощи которых годами искали философского камня. Даже решетка монастырских врат не представляла препятствия к проникновению алхимического искусства. Не было будто бы ни одного монастыря, в котором бы не было поставлено печи для делания золота (37).

Многие из алхимиков достигли, как известно, высокого положения и по мере сил использовали свое искусство, в особенности при княжеских дворах. Придворные адепты, бывшие также часто и придворными астрологами, являются характерным явлением для XVI и XVII столетий: от кельнского «волшебника» Корнелиуса Агриппы20 до венецианских алхимиков, которые в XVII столетии ввели во искушение венский двор своими предложениями «фиксировать» ртуть (38). Иог. Иоах. Бехер приводит целый перечень таких авантюристов-алхимиков своего времени:

Среди алхимиков нынешнего времени, которые слывут публичными обманщиками и софистами, как Рошфор, Марсини, Кронеман, Марсали, Гаснеф, Гасман, можно по справедливости назвать и этого (Жакоби де) Ла-Порт, который занимается своеобразной профессией выкапывания кладов и притом посредством «Clavicula Salomonis»21.

Эти придворные адепты были сродни другой в высокой степени своеобразной разновидности людей, игравшей крупную роль в те века полутьмы, с которой мы теперь должны ознакомиться еще поближе: прожектерам. В этих последних мы найдем также те соединительные пути, которые из «черной кухни» ведут в директорские кабинеты современных банков.

3. Нажива путем использования духовных способностей (изобретательности)

В другом месте, где я попытался изобразить сущность техники в эпоху раннего капитализма (39), я обращал внимание на то, как богато было изобретательными головами время Ренессанса и в особенности время барокко, как люди были полны в то время цветущей, часто достаточно необузданной фантазией и как те века буквально кишат техническими выдумками.

Этот изобильный дар изобретательности, который мы, впрочем, находим распространенным во всех слоях населения, отнюдь не ограничивается одними только техническими проблемами. Он, напротив, перекинулся в область хозяйства и в другие области культуры и вызвал на свет неисчислимые идеи реформ и преобразований, которые предпочтительно относились к государственным финансам, но касались также и частной хозяйственной жизни. Что, однако, вызывает здесь наш особый интерес – это то, что на протяжении столетий масса таких одаренных изобретателей сделали себе промысел из своей изобретательности, предоставляя в распоряжение других свои более или менее применимые на практике мысли и идеи за соответствующее вознаграждение. Существовала прямо профессия, «цех» прожектеров, задача которых заключалась, следовательно, в том, чтобы расположить в пользу своих планов князей, великих мира сего, богачей страны, побудить их к выполнению этих планов. Всюду, где имеются влиятельные лица: при дворах, в парламентах – мы встречаем таких прожектеров, но и на улице, на рынке они также стоят и предлагают свои идеи на продажу. Ввиду того что это явление профессионального прожектерства является чрезвычайно важным и все же до сих пор, насколько я усматриваю, не было описано ни одним историком хозяйственного быта в связи с последним, я хочу сообщить здесь некоторые подробности о распространении и своеобразии этой человеческой разновидности, которую уже в ее время называли «проектантами».

Уже в XVI столетии появляются такие «проектанты»: мы встречаем их в то время при дворах испанских королей. Об одном из них Ранке сообщает нам следующее:

«Не было еще, в сущности, никакой науки о государственном хозяйстве; отсутствовали даже те познания, те навыки, в которых нуждается управление финансами в широком масштабе: выдвигались больше единичные личности, которые сохраняли, как тайну, результаты своих размышлений и соглашались сообщить их только за особое вознаграждение. Это как бы авантюристы и погибшие люди, которые, на счастье, отваживались опережать многочисленные ряды учителей и учеников камералистики. Это были главным образом флорентийцы. Некий Беневенто, который уже предлагал свои услуги венецианской синьории (чтобы, „не облагая народа податями, не вводя никаких значительных новшеств, основательно повысить ее доходы“; при этом он требует только 5% тех выгод, которые он ей доставит), был одновременно призван двумя: император Фердинанд вызвал его к своему двору; он появился и у Филиппа. Этому последнему он действительно предложил выгодный план. По его совету Филипп в Зеландии откупил назад у владельцев привилегии солеварения, и т. д.» (40).

Но настоящей эпохой прожектерства явилось, по-видимому, только XVII столетие, такое благословенное и богатое и во всех других отношениях. Счастливая случайность сохранила для нас источник, из которого мы для Англии можем довольно точно установить время, когда прожектерство достигло, во всяком случае, наибольшего распространения: этот источник – сочинение Дефо о проектах (An Essay on Projects), появившееся в 1697 г. и в 1890-м переведенное на немецкий язык Гуго Фишером под заглавием: «Социальные вопросы двести лет назад».

В нем необычайно осведомленный, как известно, автор характеризует свое время прямо как эпоху прожектерства и называет 1680 год началом этой «эпохи»: «около 1680 г. искусство и секрет прожектерства начали выползать на свет»[4]4
  Немецкий переводчик не совсем правильно передает английский текст, гласящий: «about the year 1680, the art or mistery of projecting began visibly to creep into the world», так как «mystery» здесь, очевидно, имеет значение слова «ремесла». – Примеч. пер.


[Закрыть]
. Он разумеет этим, что, во всяком случае, никогда прежде не была достигнута такая высокая степень развития прожектерства и изобретательства, «по крайней мере, что касается торговых дел и государственных учреждений».

В его время страна кишела такими людьми, «которые – не говоря о бесчисленных идеях, умирающих во время рождения и (подобно недоноскам мозга) появляющихся на свет лишь для того, чтобы распасться, – действительно ежедневно выдумывали новые ухищрения, уловки и планы, чтобы нажить деньги, о которых прежде никто не знал».

В другом месте он несколько точнее описывает, что подразумевается под названием «прожектер»:

«Есть люди, слишком хитрые для того, чтобы сделаться в своей погоне за золотом действительными преступниками. Они обращают свои мысли на известные скрытые виды уловок и обманов, – просто иной путь воровства, такой же дурной, даже более дурной, чем остальные: так как они увлекают под прекрасными предлогами честных людей отдать им свои деньги и следовать их указаниям, а затем ускользают за занавес какого-нибудь безопасного убежища и показывают длинный нос и честности, и закону. Другие обращают под давлением необходимости свои мысли на добросовестные, основанные на почве честности и беспорочности изобретения. Людей обоих классов называют прожектерами, и так как всегда бывает больше гусей, чем лебедей, то по количеству вторая группа значительно меньше первой». «…Простой прожектер, – продолжает Дефо, – есть поэтому презрительное обозначение. Прижатый к стене своим отчаянным имущественным положением до такой степени, что он может быть освобожден только чудом или должен погибнуть, он напрасно ломает себе голову в поисках такого чуда и не находит иного средства к спасению, как, подобно содержателю театра марионеток, заставлять кукол произносить высокопарные слова, объявлять то или иное как нечто еще не существовавшее и раструбить его в качестве нового изобретения, потом добыть себе патент, разбить его на акции и продать их. В средствах и путях раздуть новую идею до невероятных размеров у него нет недостатка; тысячи и сотни тысяч – это самое меньшее, о чем он говорит, иногда это даже миллионы, – пока наконец какой-либо честный дурак из честолюбия не даст себя уговорить отдать за них свои деньги. И тогда – nascitur ridiculus mus22. Бедному смельчаку предоставляется осуществлять дальше проект, а прожектер смеется в бороду. Пусть водолаз опускается на дно Темзы, фабрикант серы пусть строит дома на пруде Тома Т-да, инженеры пусть строят модели и ветряные мельницы, чтобы черпать воду» и т. д. (ц.с., стр. 21).

В одном месте своего произведения Дефо делает замечание, что французы не были «так плодовиты в отношении изобретений и измышлений всяких средств», как англичане. В этом он, однако, сильно ошибается; напротив, является искушение сказать, что классической страной прожектеров является Франция, где в то же время, как и в Англии, скажем, от середины или конца XVII столетия и далеко в XVIII столетие проходят те же явления, что и по ту сторону канала, и, быть может в соответствии с характером народа, в еще более темпераментной и драматической форме. Для Франции также, и именно для нее, хорошие знатоки тех эпох уже в начале XVII столетия констатируют «страсть изобретать и быстро этим путем обогащаться» (41). Прожектеров называли во Франции «donneurs d'avis», «brasseurs d'affaires»23.

Этим donneurs d'avis, как мы узнаем (42), кишат парижские мостовые (имеется в виду XVII столетие); их можно видеть в 10 часов у выхода из дворца на Place du Change: там они болтаются беспрерывно. Большинство из них – голодные люди, не имеющие даже плаща (что их беспощадно деклассирует), но зато имеющие веру. Их встречаешь всегда в тот момент, когда они только что открыли какую-нибудь блестящую вещь. Они проскальзывают в передние, обивают пороги должностных лиц государства и ведут таинственные разговоры с блестящими женщинами. Их сегодняшний день достоин сожаления; их завтра полно обещаний и света. Это завтра принесет им знаменитый миллион. Они обладают умом, воображением в большей степени, чем рассудком. Достаточно часто они являются с детскими, необычайными, причудливыми, чудовищными идеями, выводы из которых они, однако, развивают с математической точностью. Их совет, который они дают (avis), – это идея сегодняшнего дня: за подачу совета, за продажу идеи они получают вознаграждение: le droit d'avis. Некоторые имеют великолепные идеи, обогащающие их (как, например, Тонти, изобретатель Тонтины), другие прозябают и дают себя эксплуатировать людям, имеющим меньше фантазии, но больше знания, света и больше связей и знающим, где найти нужные деньги. Их характер нам изображают следующим образом: полные беспокойства, полные чутья, всегда с планами, с пронизывающим взглядом, с острыми когтями, в вечной погоне за талерами. Среди них можно встретить непризнанных изобретателей, романтиков действия, беспокойные и тонкие умы, банкротов с возможно более темной шляпой на голове, детей богемы, удравших из буржуазной среды и теперь снова стремящихся обратно, смелых и осведомленных людей, едящих свой хлеб в дыму харчевни, когда не нашлось дурака, которого бы можно было ощипать, грязных авантюристов, кончающих свою жизни либо в грязи на улице, либо в золоченой коже крупного финансиста.

Как должен был быть распространен тип прожектерства во Франции того времени, показывает нам роль, которую его заставляет играть Мольер в своих «Les Facheux», где он является нам, как одна из постоянных фигур парижского общества, по характеристике, данной Эрастом:

 
(Тихо). Voici quelque souffleur, de ces gens qui n'ont rien
Et vous viennent toufours promettre tant de bien.
(Громко). Vous avez fait, monsieur, cette benite pierre,
Qui peut seule enrichir tous les rois de la terre?24
 

Нет, отвечает Ормен: философского камня он не нашел, и он не может также предложить ни одного их тех глупых проектов, которыми прожужжали уши сюргитендантам. Нет, его проект совершенно солидный и принесет королю 400 млн франков дохода, без копейки налогов. Проект состоит в том, чтобы снабдить все побережье Франции хорошими гаванями.

Тип прожектера во Франции конца XVIII столетия все еще не вымер, как нам показывают описания Парижа того времени (43).

И в других странах тоже процветало прожектерство. Приведем еще только один пример: при австрийском дворе значительную роль играл около середины XVIII столетия некий Каратто, о котором Стунан замечает (44): «Каратто (который 25 января 1765 года представил докладную записку о некоторых коммерческих предложениях) знимается уже более сорока лет ремеслом проектанта; его принципы хороши и неопровержимы, но выводы его преувеличены. Если входить в подробности, то натыкаешься на сумасбродные идеи. Эти разглагольствования известны во всех учебных заведениях и не заслуживают никакого внимания; государству помогают не словами, а идеями, оно нуждается в реальных вещах».

Должен ли я в заключение упомянуть о Калиостро, чтобы призвать на помощь общеизвестные представления для лучшего понимания существа этих «проектантов»? У Калиостро, правда, эта сущность улетучивается, остаются лишь чистый авантюризм и шарлатанство. Но зерно и у этого необычайного человека, которого мы встречаем по всему свету, во всех столицах земли, при всех дворах Европы, зерно это все-таки – делатель золота и «проектант», стремящийся, главным образом с помощью женщин, которым в этой связи отведена видная роль, воодушевить великих и могучих мира сего смелыми, неслыханными идеями и наряду с этим продающий жизненные тинктуры, сальные эссенции и воду – секрет красоты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю