Текст книги "Современный итальянский детектив. Выпуск 2"

Автор книги: Вьери Раццини

Соавторы: Лаура Гримальди
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

11

По возвращении Матильда обнаружила, что весь город только и говорит о последнем убийстве. Заразившись всеобщим любопытством, она принялась с жадностью читать все подряд, даже скандальную прессу, на которую раньше и не глядела. Теперь же любая обложка, любой заголовок, связанные с этим делом, привлекали ее внимание.

И в то же время она неустанно внушала себе, что волнения напрасны: приход полицейских свидетельствует лишь об их чрезмерном служебном рвении, а про скальпели наверняка она сама все напридумывала.

И пока Энеа метался между Нандой, англичанином и «толкачами» (теперь он лично приобретал товар для своей возлюбленной, чтобы та поменьше общалась с этими мерзавцами), Матильда занялась садоводством. Она не знала, зачем так радеет о будущем урожае, ведь сын не ест консервированных фруктов и овощей, да и сама она не большая их любительница. Когда урожай поспевал, она со вздохом укладывала в корзины оставшиеся с прошлого года банки и отдавала все сыновьям Саверии, просила только вернуть посуду. А затем принималась чистить плоды, готовить сиропы, надписывать этикетки с датой и содержимым каждой банки.

Август Энеа и Матильда обычно проводили в Виареджо – там, на берегу моря, у них была еще одна вилла. Ее, как и дом в Импрунете, тоже надо было осмотреть и проветрить. Но в нынешнем году Энеа заартачился, ссылаясь на то, что хотя клиентов в конторе поубавилось, но у него остались хвосты и он должен их доделать. К тому же неплохо бы поработать в библиотеке, продвинуть свое исследование о развитии романтизма в Богемии. Такое и раньше случалось: Энеа всегда был тяжел на подъем, но так или иначе Матильде удавалось его уломать, поэтому отказ сына не очень ее встревожил.

С начала лета Нанда была какая-то взвинченная. Еще бы – время отпусков, с товаром перебои, а если и удается достать, то самого низкого качества. Она тоже стала поговаривать о том, чтобы куда-нибудь уехать с друзьями, к морю, например, или в горы.

Если б ему сказали, что в своем отношении к Нанде он похож на мнительную мать, Энеа бы только отмахнулся. Ничего подобного, все идет нормально, его подопечная скоро излечится от пагубного пристрастия. Конечно, кризисы неизбежны, но Энеа твердо верил, что их удастся преодолеть. С другой стороны, он так привязался к Нанде, что уже не мыслил своего существования без нее.

А Нанда все больше нервничала: целыми днями пропадала где-то, при встречах раздражалась по каждому пустяку, но, стоило Энеа угрюмо сдвинуть брови, тут же меняла тон, усаживалась к нему на колени, принималась ластиться, и он пьянел от возбуждения. Нанда не отличалась особой изобретательностью в любовных играх, видно было, что все это она делает через силу, но Энеа был нетребователен.

Однажды ночью он не мог уснуть от смутной тревоги. Не в силах заглушить ее, оделся, выскользнул потихоньку и бросился на улицу Ренаи. Как он и ожидал, Нанды не оказалось дома. Энеа сел на ступеньку у парадного и прождал до рассвета. Наконец она появилась вдали; он сразу узнал ее по расхлябанной походке и почувствовал одновременно ярость и облегчение.

– Где ты была? – Энеа угрожающе навис над девушкой.

Нанда испуганно отпрянула, но, узнав его, истерически хохотнула.

– А ты что тут делаешь в такую рань?

– Где была, отвечай!

– Гуляла. Душно сидеть взаперти. – Она взглянула в потемневшие от гнева глаза и затараторила: – Что тут такого, мне и прогуляться нельзя, да? Ну, встретила друзей, заболталась. А не веришь – дело твое. Я тебя когда-нибудь допрашиваю, где ты бываешь?..

В другой раз у Нанды подозрительно быстро кончились деньги, которые он отдал ей за только что проданный эскиз Доменико Морелли.

– Куда ты их потратила? – в отчаянии спрашивал Энеа. – Ну где мне взять еще денег, я же их не печатаю!

– Те деньги пошли на доброе дело, – с достоинством сказала Нанда. – И вообще, я не обязана перед тобой отчитываться.

– На какое еще доброе дело? – допытывался он.

Нанда вскочила с кресла и принялась расхаживать по комнате.

– У моей подруги мать при смерти, бедняжка ночей не спит – ухаживает за больной, а хозяин за то, что она опаздывала утром на работу, взял да и уволил ее. Скажешь, это справедливо?

На самом деле Нанда увеличила дозу, а к тому же связалась с парнем, который вымогал у нее деньги.

– Я вижу, у тебя совсем нет сердца, – продолжала Нанда, обеспокоенная его молчанием. Потом подошла, взяла его за подбородок. – Ну что, будем дуться или мир?

Он опять ничего не ответил, и у нее внезапно созрело решение.

– Смотри-ка, что я тебе покажу. – Она лихорадочно сбросила с себя одежду, села перед ним на стул, обхватила руками колени и, раздвинув их, задрала вверх ноги. – Смотри, Энеа! Ну как, нравится?

Тот будто окаменел.

– Ну же, смотри! Мне приятно, когда ты смотришь, когда ты меня трогаешь…

Она ни на секунду не закрывала рта. Наконец Энеа рывком поднялся, заткнул ей рот, подхватил и мешком бросил на кровать, а сам навалился сверху. Словно обезумев, он судорожно шарил руками по ее телу, приподнимал над постелью и снова опускал, терся лицом о грудь. И когда она простонала: «Да, да, Энеа, вот так!» – вдруг опомнился, отшатнулся и, судорожно всхлипнув, выбежал прочь.

Тимотео и Каламбрина Сенсини пригласили Матильду на торжество по случаю серебряной свадьбы. Это были единственные друзья, которых она не унаследовала от Нанни. Матильда познакомилась с Каламбриной на выставке керамики, куда она регулярно получала приглашения, хотя заглядывала не часто. А в тот раз она случайно проходила мимо, и ее внимание привлекла выставленная в витрине ваза классической яйцевидной формы, изящно расписанная голубыми узорами. Она во что бы то ни стало хотела купить эту вазу. Но Каламбрина, автор изделия, была настолько польщена ее выбором, что упросила принять вазу в подарок. После они довольно часто перезванивались, встречались, пока знакомство не оборвалось с переездом четы Сенсини в Швейцарию (Тимотео пригласили преподавать итальянскую литературу в Бернском университете).

Когда они вернулись во Флоренцию, Матильда поняла, что ей уже не под силу поддерживать с ними прежние отношения. Каламбрина, несмотря на то что была ровесницей Матильды, вела довольно бурную жизнь и в этом напоминала Матильде общительного, гостеприимного Нанни. Однако слишком частые встречи с этой подвижной, любящей громкие фразы женщиной утомляли ее.

И тем не менее она приняла приглашение на банкет: в последнее время ей хотелось развлечься. Откуда ей было знать, что вместо развлечения у нее появится повод для новых терзаний.

Сенсини жили в большом доме на набережной Арно; вся квартира их – шкафы, полки и даже каменный пол – была заставлена керамикой Каламбрины. В кабинете мужа тоже повернуться было негде – от книг. Но, видимо, хозяева чувствовали себя в этой тесноте вполне уютно.

Еще поднимаясь по лестнице, она уловила в воздухе аромат карри, и аппетит сразу пропал (Каламбрина все готовила с этой приправой, а Матильда терпеть ее не могла).

За столом кроме Матильды и хозяев дома сидело девять человек. Молодая пара из Цюриха – оба в джинсах и кашемировых блузах, англичанка с сиреневыми волосами и ее спутник – владельцы художественной галереи в Оксфорде, где Каламбрина выставляла свою керамику. Остальных Матильда видела раньше: директор банка с женой и дочкой (миниатюрные, с одинаковыми прическами и в шелковых платьях одного фасона) и двое консультантов по экономическим вопросам: один худой и нервный, второй – стокилограммовая туша, но, несмотря на внешнюю несхожесть, их, казалось, многое связывает, поскольку везде они появлялись вместе.

С самого начала предметом разговора стал маньяк. Присутствующие даже как будто забыли, зачем собрались, так живо каждый принялся отстаивать свою версию.

Директор банка, полный, краснолицый мужчина, доверительно сообщил, что убийца – всем известный врач; на него уже много улик, и вот-вот он будет арестован.

– Да нет, какая чепуха! – перебил его тощий и агрессивный консультант. – Этот человек явно иностранец. – Он бросил взгляд на владельцев галереи из Оксфорда. – Его modus operandi не имеет аналогов в итальянской криминалистике, тогда как в британской – уж пусть меня извинят английские друзья – их предостаточно.

Ему в один голос возразили молодые швейцарцы – тележурналисты. Они уверяли, что у них абсолютно верные сведения. Убийца – коренной флорентиец из высших слоев общества.

– А по-моему, – заявила Каламбрина в своей авторитарной манере, – он душевнобольной. Читали – у него что-то с половыми железами? Так вот, скорее всего, на этой почве и сдвиг. Я его очень хорошо себе представляю: огромный, весь такой нескладный, да к тому же импотент. Бродит в уединенных местах, как неприкаянный, и, стоит ему увидеть, как молодые занимаются любовью, кровь ударяет в голову… Нет, вы не подумайте, что я его оправдываю, но по-человечески можно понять. Болезненное сознание и все такое…

Матильда вдруг почувствовала жгучую ненависть к приятельнице.

– А где это ты вычитала, что у него расстройство половых желез? – хрипло проговорила она.

– Как где – в газетах! И это вовсе не их домыслы, к такому заключению пришла судебно-медицинская экспертиза, и психиатры его поддерживают.

– Впервые слышу, – обронила Матильда.

– Да ты забыла! – отмахнулась Каламбрина. – Они об этом только и твердят… Теперь у полиции новый план – поставить на всех дорогах опергруппы и проверять каждую машину, выезжающую из города. Напрасные старания! Уверена – этот тип разгуливает пешком или, в крайнем случае, ездит на мопеде. Иначе как бы он прятался в таких дебрях?..

– Но если он такой грузный, – робко поинтересовалась жена директора банка, – как же он умещается на мопеде?

– Что ты думаешь, мопед выдерживает только лилипутов? Возьми хоть Энеа, сына Матильды, вон как ловко он ездит на мопеде. А по габаритам, пожалуй, еще фору даст маньяку.

– Брось болтать, Каламбрина! – резко оборвала ее Матильда.

Каламбрина непонимающе воззрилась на нее.

– Да ты что? Тебе неприятно, что я сравниваю его с Энеа? Но ведь ты знаешь, душечка, как я люблю твоего сына!

– Вот и попридержала бы язык! – отрезала Матильда и больше за весь вечер не произнесла ни слова.

12

В Виареджо они так и не поехали: Энеа ни в какую не хотел уезжать из Флоренции, а Матильда не очень-то и настаивала. Действительно, думала она, после того приступа разумнее остаться в городе, а то, не дай Бог, повторится. Жара стояла страшная. Даже у них в доме, который все-таки находился за городской чертой и был окружен зеленью, дышать можно было лишь после заката.

Эта духота изматывала Матильду, и к вечеру уже не было сил идти гулять, поэтому бо́льшую часть времени она просиживала у телевизора. Так, от начала до конца просмотрела она большую передачу про убийства, и относительное спокойствие, воцарившееся в душе после того, как она заставила себя выбросить из головы болтовню Каламбрины, рассеялось, точно дым. То и дело, особенно по ночам, ядовитый червь подозрения все точил и точил ее мозг, не давая уснуть.

У Энеа же все более или менее наладилось. В результате неудачно введенной дозы героина Нанда едва не отдала концы и, испугавшись, вняла уговорам лечь в больницу. Она и сама измучилась от невыносимой жары, болей в печени, постоянного страха остаться без товара и была даже рада какой-то передышке. Энеа вздохнул спокойно.

Плата за лечение хотя и была не маленькой, но ни в какое сравнение не шла со стоимостью одной дозы. И потом, он верил, что Нанда действительно решила покончить с этим. Порой он даже позволял себе помечтать о будущем: Нанда вылечилась и они живут вдвоем в уютном домике; или же (такое виделось ему, когда он уставал и ощущал груз лет): она вернулась к мужу, ведь тот, в сущности, хороший малый.

Если бы не столь удачное стечение обстоятельств, Энеа бы просто потерял голову. Джордж Локридж внезапно исчез, скорее всего, тоже принимает где-нибудь морские ванны, а кому еще можно предложить картины из Импрунеты, Энеа не представлял. В последний раз он продал англичанину полотно Гуарди – одно из самых ценных в коллекции, – но вырученной суммы, как он прикинул, хватило бы на полгода, не больше.

Он навещал Нанду каждый день после обеда, приносил ей чистую одежду и сладости и не переставал удивляться, как быстро девушка приходит в себя. Она поправилась, посвежела, а на щеках даже заиграл румянец.

Однако Нанда совсем не разделяла его восторгов.

– Скажешь тоже – поправилась! Просто распухла от снотворных, противно в зеркало на себя посмотреть. Если б не это чертово пекло, давно бы сбежала отсюда и достала бы дозу.

– Ты все еще думаешь об этом?

– Думаю?! Да я с ума схожу, и так будет всегда!

Он беседовал о ней с врачом и сестрами, но неизменно получал уклончивые ответы: все в один голос твердили о нервном истощении и этим ограничивались.

Последнее время ему все чаще стал попадаться на пути Альдо Маццакане, якобы случайно. Заводил разговор о жаре, об отдыхе и только в конце как бы невзначай спрашивал про Нанду, ссылаясь на то, что ее бедная мать не оставляет его в покое. Он передал Энеа, что женщина очень благодарна ему за участие в судьбе ее дочери.

Как-то раз Энеа принес Нанде букет цветов, сел рядом, заботливо спросил:

– Ну, как тебе здесь?

Девушка пожала плечами.

– Да все так же. Пичкают таблетками, что им еще делать! Денежки идут, они и рады.

Чтобы чем-то ее развлечь, он решил подсунуть ей книги – не со своим экслибрисом, а из тех, что остались в кабинете отца. Не то чтобы он так уж дорожил личной библиотекой, а просто понимал, что не всякое чтение Нанде подойдет. После долгих раздумий он пришел к выводу, что «Сеньор президент» Мигеля Астуриаса и «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте смогут ее заинтересовать – во всяком случае, матери такие книги очень нравились. Но, заметив, что Нанда к ним и не притронулась, оставил эту затею.

От матери не ускользнуло, что Энеа пребывает в непонятной эйфории, и это лишь усилило ее настороженность. Матильда по опыту знала: такие периоды свойственны сердечникам, астматикам, диабетикам, они, как правило, непродолжительны и предшествуют очередному кризису. А еще это характерно для убийц-маньяков, которые после каждого преступления впадают в депрессию, со стороны выглядящую как спокойствие, умиротворенность. Конечно, Матильда не смогла бы сформулировать свою мысль как профессиональный психолог, однако нутром чувствовала, что все это именно так.

По вечерам Энеа теперь сидел дома. Еще засветло он поднимался в комнаты над оранжереей, и Матильда невольно прислушивалась к шарканью шлепанцев, доносившемуся сверху. Вот он сидит за столом в кабинете или склонился над своим верстаком, а вот, стараясь не шуметь, спускается в ванную – по скрипу стульев и звуку шагов она всегда безошибочно определяла местонахождение сына. Ее радовало, что он здесь, рядом, и дышит не так прерывисто, как обычно, но все же с замирающим сердцем она ждала чего-то нового и страшного.

– Вот увидишь, скоро тебе станет лучше, – обещал Энеа Нанде. – Ты так расцвела, прямо прелесть.

– Отстань, – огрызалась Нанда. – Мне все это осточертело.

– Ты просто не хочешь сознаться, что дела идут на лад. – Он счастливо засмеялся. – Вот выйдешь, подыщем тебе работу, и все плохое в твоей жизни останется позади.

Нанда, еще до того как начала колоться, училась на курсах секретарей-машинисток. И ему пришла мысль попросить Андреино Коламеле взять ее на испытательный срок.

Уже несколько месяцев Энеа не обращался к Локриджу и всячески себе желал вообще забыть дорогу в его лавку. Он даже не знал, вернулся ли англичанин в город.

Однако Локридж сам нашел его. Как-то вечером, довольно поздно, он явился прямо к ним в дом. И мало того – притащил с собой какого-то высоченного парня.

– Это Лука, – небрежно представил он.

Матильда поджала губы.

– Очень рада. Что ж, проходите.

На вид Луке было от силы лет двадцать. Длинные кудрявые волосы спускались ему на плечи, одет он был крайне вызывающе: обтягивающие брюки и розовая шелковая рубашка. К тому же Матильда готова была поклясться, что у него накрашены ресницы.

Джордж поблагодарил Матильду за предложенный кофе.

– Я выпью с удовольствием, а Луке – ни-ни. А то сам всю ночь не спит и мне не дает. – Старик лукаво ей подмигнул.

Матильду передернуло от такой откровенной непристойности. Со времени их недавней встречи в Импрунете англичанин явно осмелел. Интересно, что у него на уме. Непонятно зачем, он вдруг начал рассказывать длинноволосому о давней дружбе с Нанни и Матильдой, потом переключился на искусство, уверял, что люди перестали его понимать.

– А вот про Энеа этого не скажешь, у него тонкая, чувствительная душа. Он мог бы стать великим мастером. Энеа, ты еще не бросил резьбу по дереву?

Энеа неопределенно мотнул головой.

– Тебе бы надо вырезать голову Луки. Правда в нем есть что-то от ангелов Мелоццо да Форли? – Он провел рукой по шее юноши. – Ты не покажешь нам свои работы?

Энеа начал было отнекиваться, но, взглянув на мать, внезапно передумал и повел гостей в мастерскую.

Матильда вздохнула с облегчением, когда они вышли. Перед этим она предупредила их, что идет спать, и распрощалась. Но в спальне уселась на кровать и стала напряженно прислушиваться к тому, что происходит наверху. Локридж наверняка преследует какую-то цель, иначе зачем ему врываться в их жизнь после стольких лет? Эта мысль не давала ей покоя.

Она и представить себе не могла, что целью прихода англичанина был всего-навсего шантаж.

– Ай-яй-яй, нехорошо прятаться от друзей! – корил он Энеа. – От тебя я этого никак не ожидал! Неужели ты такой же, как все: когда что-то надо – прибегают, а нужда отпала – их и след простыл? Буду счастлив, если ты рассеешь мои подозрения.

Джордж взгромоздился на стол и небрежно перебирал сложенные стопкой книги. Лука, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, бесцеремонно разглядывал Энеа.

– На сей раз помощь нужна мне, – продолжал Локридж. – Ты знаешь, как я рисковал ради нашей дружбы, теперь твой черед отплатить мне тем же.

– Если речь идет о коллекции, то я больше не могу, – ответил Энеа. – Рано или поздно мама что-нибудь заподозрит. Мы так привязаны к нашим картинам и ко всему…

– Да брось, – перебил англичанин. – Разве не ты сам проповедовал теорию эмоционального отчуждения от вещей? Человек сполна насладился их красотой, значит, они уже выполнили свою миссию – это твои слова. Да вот, кстати, о красоте… У вас в Импрунете висит один пейзажик Аббата – помнишь, тот, с лодкой на Арно? Ты никогда не любил такую манеру живописи, и, думаю, тебе ничего не стоит его уступить… – Локридж, как правило, избегал глагола «продать». – А один коллекционер, мой знакомый, очень интересуется.

– У меня сейчас неотложные дела в городе, я не могу уехать даже в Импрунету, – возразил Энеа.

– Так ведь это не к спеху, – заверил англичанин. – Совсем не к спеху. Мне он нужен в начале будущей недели, так что у тебя масса времени.

Матильда была на ногах уже больше двух часов, когда услышала шаги в спальне Энеа. Он прошел в ванную, вернулся, и все стихло: делает себе укол, поняла Матильда и велела Саверии поставить на стол кофейник и кувшин с молоком. Как только сын налил себе кофе, она принялась осторожно его расспрашивать:

– Как странно, правда, Энеа? Столько лет о человеке ни слуху ни духу, и вдруг так зачастил! Как ты считаешь, с чего бы это?

– Не знаю, – вяло откликнулся Энеа. – К старости людей тянет на воспоминания. А может, захотелось показать своему молодому другу, в какие дома он вхож.

– Ну нет, – сказала Матильда, – не тот он тип. Ты и сам понимаешь, что это все неспроста.

Энеа вдруг взорвался.

– Чего ты от меня хочешь? Откуда мне знать, что у него на уме? Он, кажется, ваш друг, а не мой, так что это мне впору спрашивать у тебя объяснений!

Матильда проговорила ледяным тоном:

– Ну хорошо, но вовсе незачем повышать голос.

– Я не повышаю голос! – заорал он. – И, между прочим, не лицемерю, как некоторые… Ах, у нас такие друзья! Ах, у нас культурный салон!.. Вот и любуйся теперь на своего друга, а меня оставь в покое!

Матильда остолбенела от такой вспышки. Да он нас ненавидит, подумала она, и меня, и отца, и весь наш дом. Ей опять стало страшно.

Речь Энеа стала почти бессвязной. В конце концов он скомкал салфетку и выбежал, в чем был, на улицу, под частый дождь, зарядивший с раннего утра.

Тут уж Матильда забыла о предмете спора и забеспокоилась о здоровье сына. Ничего не съел, а сейчас еще промокнет и снова заработает себе приступ.

– Как же вы ходите в такую погоду без зонта?

Энеа только что вышел из автобуса на площади Сан-Марко, подгоняемый напиравшей сзади толпой. От запаха мокрой одежды пощипывало в носу, струйки дождя текли по шее за воротник рубашки. Оглянувшись, он увидел Альдо Маццакане; тот с застенчивой улыбкой предлагал ему свой зонт.

– У меня здесь в двух шагах машина. Я могу вас подвезти.

Энеа недовольно поморщился: его начинали раздражать этот елейный голос и эти улыбочки. Он уже готов был отказаться, но спешка и плохая погода сделали свое дело; к тому же, подумалось ему, тот все равно не даст проходу. Энеа позволил увлечь себя к серому автомобилю, уже предчувствуя неприятный разговор.

И не обманулся в своих ожиданиях.

– Надеюсь, у вас с Нандой все хорошо, – негромко заметил Альдо, заведя мотор.

– Превосходно. – Голос Энеа все еще дрожал от нервного напряжения после сцены с матерью. – Вот немного освобожусь, подыщу ей работу, чтобы она окончательно встала на ноги.

Альдо Маццакане словно бы пропустил эти слова мимо ушей и завел странный разговор, выходящий за рамки, которых он обычно придерживался.

– Может, лучше было бы промолчать, оставить все как есть, но для меня это вопрос совести. По-моему, вы слишком доверяетесь Нанде. Ведь она уже и раньше пыталась лечиться. Но это только ухудшало дело.

– Не беспокойтесь, теперь этого не произойдет. Нанда уверена, что сможет бросить наркотики. Если уж на то пошло, вина целиком моя – мне следовало давно пристроить ее на работу.

Альдо сокрушенно покачал головой.

– Поверьте, я был бы рад, чтобы все оказалось, как вы говорите, но, боюсь, вы заблуждаетесь. Она не может отрешиться от лжи, так же как и от этой дряни. Я не удивлюсь, если мы вот тут разговариваем, а она шляется где-нибудь по улицам, выпрашивает себе «дозу».

Энеа рассвирепел.

– И нечему удивляться, когда в трудную минуту с ней рядом был такой тип, как вы! Если человек сбился с пути, легче всего объявить его пропащим. Гораздо труднее попытаться понять, протянуть ему руку помощи. Я скажу Нанде, чтоб держалась подальше от своих так называемых родственников, раз они так о ней отзываются!

Альдо Маццакане испугался: он искренне сочувствовал Энеа, хотел открыть ему глаза, но такой реакции не предвидел. Искаженное злобой лицо побагровело, он словно еще больше раздулся и заполнил собою все свободное пространство в машине.

Но порыв его угас так же мгновенно, как вспыхнул.

– Пойду-ка я, пожалуй, – пробормотал он, отводя глаза. – Пешком мне быстрее.

В тот момент, когда Энеа выходил из машины, рука Матильды тянулась к висевшим на гвоздике ключам от его кабинета. Перед этим она долго боролась с собой, памятуя о рисунке, найденном в прошлый раз наверху. И все-таки решила до конца разобраться, что же происходит с сыном. Визит Джорджа Локриджа – она это чувствовала – как-то связан с его теперешним состоянием, иначе почему он устроил такую истерику?

Матильда собралась опять вторгнуться во владения Энеа в надежде найти какие-то следы, улики, которые бы подтвердили, а может, опровергли бы ее догадки. Но когда она уже зажала в ладони ключи, раздался телефонный звонок. Негромкий – в доме все привыкли к тишине, да и улица за высокой самшитовой изгородью сада была тихая. Потому Матильда до минимума убавила громкость телефона. Но стоило даже этому приглушенному звуку достичь ее ушей, как она содрогнулась и еще несколько секунд стояла, пытаясь прийти в себя.

Потом на негнущихся ногах добралась до гостиной и двумя пальцами подняла трубку. Говорить ни с кем не хотелось.

Звонил ее деверь.

– Матильда, это Доно. Ты почему так долго не отвечаешь? Я уж было подумал, не случилось ли чего.

– А тебе что от меня понадобилось в такое время?

– Хотел узнать, как поживает родня. Разве для этого нужно какое-то особое время? Кстати, куда запропал твой сын? Он еще два месяца назад должен был прийти на прием к Мориджи и сдать кровь. Гликемию запускать нельзя, если он сам этого не понимает, то хотя бы ты как мать должна следить за ним.

Доно теперь заведовал гинекологией в клинике Санто-Джованни, там же, где муж Матильды проработал всю жизнь и где его разбил инфаркт прямо во время операции.

Матильда не сомневалась, что деверь получил это престижное место только благодаря авторитету брата, а также его смерти.

– Но ты же не для того звонишь, чтобы справиться об Энеа? – недоумевала она. – Насколько я понимаю, у тебя сейчас как раз обход.

– Нет, уже закончился. Во время обхода Мориджи мне и пожаловался на племянничка. Накажи ему, чтоб пришел завтра к восьми утра, Мориджи будет ждать.

Матильда поблагодарила и обещала все передать Энеа. И вновь долго не могла двинуться с места, тупо глядя на черную трубку.

В конце концов она отказалась от своей вылазки в комнаты над оранжереей. Тем временем вернулась с покупками Саверия, а при горничной Матильде было неловко наводить инспекцию в кабинете сына.