Текст книги "Мастерская пряток"
Автор книги: Вера Морозова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
О ЧЕМ ДУМАЛА ЭССЕН
Счастье Эссен не оставило.
И на этот раз удалось бежать из-под стражи. Эссен оставили в жандармской комнате до выяснения обстоятельств. На вопросы чиновника отвечать отказывалась. Твердила, что купила чемодан в Берлине, а что на его дне за подкладкой… Нет, увольте – ничего не знает и знать не желает. Кстати, и у генерала точно такой чемодан. Просто ему повезло, чемодан оказался без фальшивого дна. Вот почему и литературы у него не отыскали. Офицер позеленел от подобной наглости. Таможенник, который был умнее жандарма, удивлялся ее находчивости и едва заметно усмехался.
После допроса поставили на стул кувшин с молоком и буханку хлеба. Она с удовольствием поужинала и завалилась спать. Несколько раз дверь открывал офицер, но она сладко спала, и он успокоился.
Как ни старалась Эссен, но уснуть она не могла. Просто лежала с закрытыми глазами, чтобы обмануть стражников. Лежала и думала. Воспоминания надвигались на нее из каждого угла камеры. Думала все об одном, как наладить транспортировку литературы в Россию. Вот и чемодан с двойным дном провалился… Жаль, очень жаль… Способ этот казался таким надежным!..
Нелегальная литература пользовалась в России большим спросом – студенты, рабочие, интеллигенция хотели знать правду о положении в стране, хотели читать философские книги, интересовались произведениями Маркса, Плеханова, Прудона… В России этих книг не печатали. Царское правительство запрещало печатанье подобной литературы. Только остановить процесс развития политической мысли стало невозможным. Потребность в политической литературе выросла колоссально. И нужно было удовлетворять эту потребность. Да и рабочие все больше проявляли интерес к серьезной литературе. В общем, политическая литература нужна была позарез. Вот и надумали перевозить ее в чемоданах. Только не простых, а особенных. Задание такое от партии получила и Эссен.
Решила для начала купить чемодан в Берлине в частном магазине. Солидный немец Макс Герберт в жилете и при галстуке долго расхваливал облюбованный чемодан. И просторный, и кожаный, и замки солидные. Стоил чемодан дорого.
– Кожа, настоящая кожа! – Немец постукивал пальцами по чемодану, наслаждаясь глухим звуком.
– Кожа… Безусловно, настоящая… – уныло подтвердила она.
Эссен распахнула чемодан. Подкладка из шелкового репса, ремни, карманы на верхней крышке, карманы боковые… И внушительный… Немец надел цепочку с ключами на большой палец и крутил, соблазняя покупательницу.
– Чемодан хорош… Но цена баснословная! – Эссен все еще колебалась.
Действительно, чемодан для шикарной женщины. К человеку с таким чемоданом шпик не подскочит. У Эссен имелось свое представление о конспирации. И редкостную красоту свою, к которой относилась с равнодушием, использовала в деловых целях. На красоту обращали внимание. Прекрасно. Значит, самые трудные задания должна брать она, Мария Эссен. И стала ездить в вагонах первого класса, нарядно одеваться, говорить по-французски. К счастью, произношение безупречное. В вагонах первого класса публика солидная – генералы, офицеры, богатые коммивояжеры… И каждый пытался оказать услугу молодой даме, которая нагружена вещами сверх всякой меры. Случалось, что офицер из попутчиков выносил ее чемодан и ставил у вагона. Эссен выплывала с маленькой сумочкой и шляпной коробкой, где действительно была модная шляпка. Офицер звал носильщика, тот хватал чемодан и тащил. Офицер сопровождал Эссен, пока она не садилась в коляску. А шпик?! Шпик терялся в догадках – неужто эта модная дама с коробками и есть та самая злоумышленница, которую следовало хватать на вокзале? Почему рядом офицер в жирных погонах – так называли офицеров большого звания? Он и вещи выносил… Нет, конечно, обознался. К такой даме да еще под покровительством офицера с бухты-барахты не подкатишься…
Эссен томно закатывала глаза и махала на прощание офицеру. И уезжала, словно растворялась в большом городе…
На следующий день она снова стояла у чемодана в магазине Макса Герберта и слушала его разглагольствования.
Чемодан хорош, только ни у нее, ни у партии нет таких денег. Значит, нужно что-то придумать. Но что?!
Немец, как всякий немец, превыше всего ценил в человеке бережливость. Раз дама думает, значит, из серьезных и не мотовка, которыми в последнее время пруд пруди. Мотовок он совершенно не одобрял.
Дама нахмурила бровки и, с улыбкой разведя руками, сказала:
– Вещь превосходная… Износу чемодану не будет…
Немец зарделся от удовольствия и кивал головой, стриженой, продолговатой, словно дыня.
– Гут… Гут…
– Только невозможно такие деньги отдавать за чемодан. Я много езжу по странам, и деньги мне нужны для путешествий. Да, да, я – страстная путешественница и могла бы рекламировать вашу продукцию… Весь мир узнает о чемоданах Макса Герберта. – Дама вопросительно посмотрела на хозяина. Вздохнула и с огорчением развела руками. – Придется зайти в другой магазин… Кстати, рядом с вами тоже торгуют чемоданами и сумками… Думаю, там отыщется и недорогой, и удобный кофр.
Дама приветливо наклонила голову на прощание. Она потянула на себя дверь, и сразу зазвенел колокольчик.
– Милая дама, подождите… Только для вас, повторяю, только для такой прекрасной дамы я сброшу часть денег за чемодан… Действительно, мне нужна реклама продукции… Вы будете раскатывать по странам с чемоданом, и все люди узнают, что чемодан сделан фирмой Макс Герберт… Поэтому я налеплю наклеечку, вы ее не отрывайте. Это мое условие… – Немец наклонил голову и обнажил зубы в улыбке. Усики его дрогнули. К чему терять покупательницу, которая сможет рекламировать продукцию. Умный человек этот Макс! Немец уже забыл, что мысль эта принадлежала не ему. И весьма довольный собой стал запирать на чемодане замки.
Так у Эссен оказался чудо-чемодан. Кожаный и с широким дном, качество, которое она особенно ценила.
В Берлине жила она в пансионе, занимала хороший номер. Шикарная дама не могла жить в обшарпанных меблированных комнатах. В душе проклинала буржуа, которые заламывали такие деньги за номер. И платила по конспиративным соображениям. В Берлине были агенты из русской охранки, которые следили за русскими подданными, особенно если они готовились к отъезду на родину. Пока она выправляла паспорт и ходила в русское посольство, товарищи ей приготовили транспорт искровской литературы.
Газета «Искра» печаталась в это время в Мюнхене. Редактировал ее Владимир Ильич Ленин, который, как никто, хорошо знал о положении рабочих и крестьян в России. «Искра» рассказывала о стачках и забастовках, о том, какие требования следовало предъявлять к фабрикантам и заводчикам. Нужно было выдвигать не только экономические требования, но и политические. И восьмичасовой рабочий день, и свобода собраний ставились в повестку дня.
В гостиницу транспорт доставила знакомая курсистка. К вечеру принесла коробку с тортом, перевязанную широкой лентой с большим бантом. Кельнер, который стоял у конторки, заметил, что коробка очень нарядная. Девушка зарделась от похвалы.
В номере Эссен торопливо задвинула шторы и положила коробку на стол. Бант разрезали, ленты упали на ковер. Оказалось, что торт перехватывала крепкая бечевка крест-накрест, такой бечевке тяжесть не страшна. Бечевку Мария старательно развязала, потом сняла коробку и увидела плотные пачки – газета «Искра». 1902 год. Свежие номера, сохранившие запах типографской краски.
Эссен не раз работала в подпольной типографии и запах краски любила. Так и пахнуло на нее прошлым: когда-то была и наборщицей, и печатником – одна в двух лицах. Она тогда ставила типографию на Урале в поселке со смешным названием Верхние Караси. Ее и арестовали за работу в подпольной типографии. Потом бежала за границу. И в типографии, где печаталась газета «Искра», она работала наборщицей, пригодились те навыки, которые получила на далеком Урале.
Эссен сняла чемодан со скамеечки из деревянных прутьев. Тот самый, который сумела выторговать в магазине Макса Герберта. У немцев во всем порядок. И для чемодана в номере определена особая скамеечка. Только чемодан стал другим. Нет, внешне он ничем не изменился и все так же поражал великолепием. И кожа отличная. И ручки оторочены белым шнуром, и на углах стальные наклепки. Но чемодан имел секрет. И этот секрет мог обнаружить только человек, который о нем знал.
Прежде чем попасть в номер Эссен, чемодан совершил небольшое путешествие. Эссен на извозчике перевезла его на окраину Берлина в тихий дом, где жили русские эмигранты. В России их ждала каторга, вот партия и устроила побег. С фальшивыми паспортами они перешли границу. Переход происходил темной ночью, граница петляла по болоту, и они проваливались в трясину. Потом бежали по команде цыгана с физиономией разбойника, который за деньги переводил их через границу. После многих злоключений и мытарств очутились в Берлине. И опять включились в революционную работу.
Мастера они были отличные. Могли сделать все – и бумагу с адресами запрятать в каблук ботинка, и в зеркало с оправой замуровать партийный документ, и сшить мешочки для шрифта из плотного холста, и стачать жилет с крохотными карманчиками для запалов к бомбам. Бомбы умели делать в российском подполье, а вот запалы к ним требовали особой сложности. И молодые люди надевали жилеты с запалами и везли их в Россию.
К этим умельцам Эссен и отвезла чемодан. Задача не из простых – нужно сделать второе дно, которое бы давало возможность спрятать запрещенную литературу. Таможенник будет делать досмотр чемодана, но дно он не будет поднимать. К чему, да и зачем? Добрался до дна, переворошил вещи и успокоился, ничего запретного в чемодане нет. Дно как дно… Дно не должно ничем отличаться – ни цветом, ни фактурой – от обшивки чемодана. В общем, работа должна быть такой, чтобы комар носу не подточил, как говорили в подполье.
Мастера покрутили головой, глядя на чудо-чемодан. И цветастую наклейку с названием фирмы одобрили. В те дни это было в новинку. Долго искали шелковую ткань, которая бы не отличалась ни цветом, ни фактурой. И попросили за чемоданом приехать завтра.
На другой день Эссен открыла чемодан и ахнула – никаких следов не обнаружила. Сначала огорчилась, решив, что мастера не успели выполнить заказ. Они усмехнулись и стали вынимать фальшивое дно. Мария крепко пожала им руки. Действительно, молодцы!
В гостиницу чемодан доставил посыльный в кожаном кепи с оранжевой лентой. Такой даме не полагалось тащиться с чемоданом через весь Берлин. Она дала посыльному марку и улыбнулась. Посыльный также улыбнулся и долго запрятывал марку в портмоне. Потом она закрыла дверь на ключ, принялась развязывать пачки с газетой «Искра» и раскладывать по дну чемодана. Работа кропотливая и требовала осторожности. Раскладывать нужно ровно, чтобы газеты плотно прилегали ко дну.
Курсистка, которая привезла транспорт, хотела помочь, но Эссен отрицательно покачала головой – не доверила. И каждую газету сама уложила.
– Какое же богатство везу я в Россию… Сколько людей спасибо скажут! – Лицо ее покраснело от удовольствия, а глаза от волнения стали синими-синими…
…А теперь она лежит в камере на вонючем тюфяке и мысли такие горькие. Задание партийное не выполнила, транспорт литературы провалила. И она вновь перебирала каждую подробность внезапного ареста, стараясь понять, нет ли здесь ее вины.
* * *
Жандармский офицер закончил дежурство и ушел со станции. Теперь ее охранял солдат из новобранцев. С придурковатым лицом и носом картошкой. Солдат очень удивился, что такая нарядная и красивая дама сидит под замком. Офицер ему приказал следить за окном, через которое, как он считал, возможен побег. Солдат поднял голову и увидел, что окно под самым потолком. И удивился: для побега дама должна выломать железную решетку и взобраться, словно циркачка, под самый потолок. «Дурит, барин», – решил солдат и преспокойно пошел побродить по станции, которая его привлекала перестуком колес и криком паровозов. Дверь солдат запирать не стал – куда ночью даме идти?!
Эссен лежала с закрытыми глазами и чутко все улавливала. Слышала и наставления, и разговоры об окне с решеткой и тоже, как и солдат, подивилась идиотизму офицера. Слышала и удаляющиеся шаги солдата. Тяжелый стук сапог гулко отдавался в пустом здании. Шаги удалялись и затихали.
Эссен вскочила и тронула дверь. Дверь, поскрипывая, медленно открывалась. Она заглянула в щель – таможня пустая. Постояла, постояла, не сразу поверив в такую удачу. Вздохнула и распахнула дверь. С решимостью, в которой ей нельзя отказать, шагнула в пустой зал таможни. Слабо горела лампа в дальнем углу. «Если кого встречу, скажу, что вышла подышать свежим воздухом», – подумала она торопливо. Только никого не встретила. Из таможни попала в залу ожиданий с сонными людьми. Она села на скамью и прикрылась газетой, чтобы не опознали ненароком. Рядом с ней оказался тот самый студент, который ловко выхватил газету «Искра» на таможне. Студент широко раскрыл глаза и восхищенно на нее уставился. И исчез. Действительно, мастер на внезапные появления и исчезновения. И Эссен, смешливая по натуре, рассмеялась. Студент вернулся через некоторое время и протянул ей железнодорожный билет. Через десять минут отходил поезд на Москву. К счастью, она и вправду везучая. Студент опять исчез и откуда-то притащил большую шаль. Она поблагодарила, закуталась по самые глаза и вышла на перрон.
Было, три часа ночи, и на станции царило сонное спокойствие. Только дежурный в фуражке с красным околышем о чем-то спорил со станционным жандармом.
Студент посадил ее в вагон и на прощание крепко расцеловал.
Из Москвы Эссен укатила в Саратов. Москва ее страшила филерами и жандармами. Знала, что всероссийский розыск ее наверняка был объявлен. Вот и решила опасное время переждать в Саратове под крылышком Марии Петровны. Мария Петровна – великая искусница в конспирации и найдет выход из положения.
Так неожиданно произошла ее новая встреча с Марией Петровной Голубевой. Прикатила она на Ново-Сергиевскую улицу темной ночью, перепугала Марфушу, разбуженную звонком.
Марфуша не сразу признала в женщине с ввалившимися глазами, голова которой была закутана шалью, былую щеголиху. Сердце у Марфуши упало от жалости: «Беда… Беда приключилась… Барыню словно подменили. И без вещей пожаловала – ни баула, ни узелка…»
В дверях появилась Мария Петровна в халате, наброшенном на плечи, простоволосая. Она вопросительно подняла брови, но расспрашивать ни о чем не стала. Потом обняла подругу и повела в гостиную, приказав Марфуше принести теплый халат и котлеты, оставшиеся от обеда.
Они сидели в комнате, которая находилась рядом с детской. Марфуша поставила на стол самовар. Мария Петровна разливала чай (Эссен была великая охотница до крепкого чая) и слушала рассказ о злоключениях подруги с чемоданом с двойным дном. И обе сетовали, что идея чемодана с двойным дном себя не оправдала и провалилась.
О своем побеге со станции Граница Эссен рассказывала с мягким юмором. И никак не могла понять, то ли солдат не запер дверь на засов по простоте душевной, то ли сознательно, потому что хотел ее спасти от тюрьмы. И пришла к мысли: не так-то прост был новобранец. Ясно, хотел помочь политической. Просыпается Россия… Просыпается…
ПОЧЕМУ РАССЕРДИЛСЯ ПАПА
Мама ходила скучная и, как говорила кухарка Марфуша, все у нее валилось из рук. На вопросы папы отмалчивалась, да и с девочками разговаривала неохотно. Виной всему был голубой конверт, который мама получила поздним вечером. Леля пила молоко и услышала звонок. В столовой появилась Марфуша и поманила пальцем Марию Петровну. На подносе лежал голубой конверт. Мама прошла в свою комнату с письмом и долго не выходила. Пошепталась с Марфушей, та всплеснула руками, и лицо ее скривилось от боли.
Катя не замечала в доме перемен, по обыкновению не обращая внимания на происходящее, зато Леля поняла, что нависла гроза.
И действительно, утром мама, скрывая очками покрасневшие глаза, ровным и бесстрастным голосом, которого так боялась Леля, сказала папе:
– Обстоятельства складываются таким образом, что мне нужно отлучиться на недельку и уехать из дома.
Папа побледнел и отодвинул тарелку. Руки начали вздрагивать. Он зачем-то снял очки и протер их замшей, потом старательно заправил дужки и придал лицу неприступное выражение, которого также боялась Леля.
– Это с какой стати, дорогая? Дом без хозяйки – сирота! К тому же я хвораю, да и Катя после кори толком не оправилась… – И папа забарабанил пальцами по белой скатерти.
– Я же сказала: обстоятельства складываются таким нежелательным образом… Дорогой, поверь, мне самой трудно с семьей расстаться… Но в доме остается Марфуша. – Мама пристально посмотрела на папу и торопливо принялась мешать ложечкой в стакане.
Дзинь-дзинь-дзинь… – ударяется ложечка о тонкие края стакана, и Леля понимает, что это не к добру.
Папа что-то быстро бросил маме по-французски, мама коротко ответила. Над столом повисла тишина. Лишь Катя причмокивала пухлыми губами от удовольствия. Она пила из блюдечка шоколад, запихивая в рот румяную булочку. Булочки мягкие, душистые, и называет их Марфуша – розан. Вот этим розаном Катя и чавкает, делая Леле коварные рожицы. «Глупышка какая, – говорит себе Леля, переняв это слово от мамы. – Ребенок совсем…»
Леля вся в напряжении, даже отвечать Кате не хочется. Она во все глаза смотрит на маму, делает несколько глотков молока и оборачивается к папе. Чем все это кончится? Ждет не она одна, ждет и кухарка Марфуша.
В душе Марфуша не одобряет барыню – и больной муж, и малые дети, а ей все неймется. Только отказать барыне ни в чем не может. Барыня не за себя страдает, за народ. Вот ту красивую барыню, которая приезжала к ним ночью без вещей, арестовали, ей грозит каторга. Она и подала Марии Петровне весточку, просит помощи. Как отказать в помощи человеку? Такая красавица, барыня настоящая, и повадки, и стать, и одета с иголочки – и ее закуют в цепи да погонят этапом вместе с ворами да разбойниками. Да еще вырядят в халат с бубновым тузом на спине. Марфуша гостила у сестры во Владимире и видела, как гнали осужденных по этапу в Сибирь. Страшное дело – впереди мужчины в цепях и в этих проклятых халатах с бубновыми тузами. Среди каторжан были и женщины. Правда, без тузов на спине, но уставшие и изможденные, просто сердце обрывалось. По обеим сторонам процессии солдаты с ружьями. Впереди на кауром жеребце офицер с таким злым лицом, что кровь застывала в жилах. Вдоль улиц стоял простой народ. Бабы плакали и совали в руки каторжанам – кто копеечку, кто сайку. Солдаты грубо отталкивали баб прикладом и ругались безбожно. Прошли, сердечные, по городу, и осталось после них лишь облачко пыли.
В ту ночь Марфуша не могла сомкнуть глаз, плакала да стояла на коленях перед иконой Иверской божьей матери, вопрошая, что творится на белом свете. Женщин с детьми на руках гонят в Сибирь на каторгу. И вот теперь такая участь ожидает и Марию Эссен, о которой ей все уши прожужжала Леля.
Но не только Эссен тревожила Марфушу, в конце концов такая судьба могла постигнуть и Марию Петровну. Василий Семенович пытается удержать ее, да не может. Сердце у Марии Петровны большое, и горе людское, как свое, принимает.
Вот и стояла Марфуша молча, ждала, чем окончится спор между супругами.
– И все же я вынужден вернуться к разговору, извините за назойливость, – начал Василий Семенович, усаживаясь поплотнее в креслице, стараясь привлечь к разговору и девочек, и Марфушу. – Вы переступаете всякие нормы поведения – и церковные, и человеческие. Вы – мать и жена, и эти обстоятельства должны определять поведение.
И Марфуша и Леля загрустили – опять папа перешел на изысканную вежливость, которая всегда кончалась ссорой. У мамы на щеках вспыхнул румянец и в голосе появились чужие хрипловатые нотки, которые служили признаком волнения, глаза сузились.
– По-моему, свои обязанности матери и жены я несу свято. Но вы забываете о гражданских обязанностях, от которых не может быть свободен ни один уважающий себя человек. Урок гражданственности я считаю необходимым преподать и своим детям, ибо физическое воспитание никак не отделяю от нравственного! – отрезала мама, кутаясь в оренбургский платок, и нахохлилась, как большая птица.
– Таскать девочек по тюрьмам – урок гражданственности! – прокричал папа и с изумлением, словно впервые видел маму, посмотрел на нее. – Вас просто нужно связывать и запирать в доме… Нет, в лечебнице… Да, в психиатрической лечебнице! – Папа кричал. Проступили красные пятна на шее, и начался кашель. Он глотал слова и кашлял, кашлял…
Леля подошла к папе, подала стакан с водой и достала из буфета пузырек с пахучими каплями. Так обычно делала мама, когда начинался приступ. И слово «приступ» она запомнила от мамы.
– Вы не смеете говорить такие гнусности, да еще с завидной откровенностью! – Мария Петровна сжалась, словно приготовилась к прыжку, и повторила жест папы, прихлопнув рукой по скатерти. – Впрочем, что можно ожидать от легального земца. Вы струсили, отказались от борьбы и занялись, как писала «Искра», безвредным для правительства лужением умывальников. Гражданственность для вас пустой звук. Но девочек увлечь в обывательское болото не позволю. Они малы, очень малы, но и для них придет час, как для каждого честного интеллигента в России, выбрать свой путь.
– Я запрещаю этот вояж… Запрещаю властью мужа… Не доводите меня до крайностей. Во что по вашей милости превратился дом, от ночных гостей с ума сойти можно. Ваши постоянные отлучки неизвестно чем могут кончиться. И всего этого мало! Теперь начинаются сомнительные вояжи!.. – Папа пил воду мелкими глотками и кричал, покраснев от натуги.
Мама выпрямилась и презрительно бросила:
– Запрещать мне ничего нельзя – и это вы прекрасно знаете. От долга совести я не отступлю – и это вы знаете. Разговор, недостойный обоих, прекращаю.
Мама скомкала салфетку, которую обычно за столом держала на коленях, и громко отодвинула стул. Обычно при ссорах первым уходил из-за стола папа – сегодня хлопнула дверью мама.
