Текст книги "Мастерская пряток"
Автор книги: Вера Морозова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
БЕРЛИНСКИЙ ПОЕЗД
По берлинскому вокзалу, мрачному и темному от копоти, носильщик катил чемодан. Был носильщик огромного роста, в синей фуражке и с номером на груди. Лицо широкое, с белесыми бровями и веснушчатое.
За носильщиком плыла Эссен. В дорожном сером костюме и меховой горжетке. Шляпка с большим пером чудом удерживалась на высокой прическе. Плотная вуаль с белыми мушками скрывала глаза. В руках крошечный ридикюль и букет роз. Шла она легко и стремительно, единственная забота – благополучно сесть в поезд «Берлин – Москва». Временами прикладывала к лицу букет роз и вдыхала аромат.
Носильщик громким голосом просил пассажиров уступить дорогу, и Эссен невольно устремлялась в образовавшийся проход.
Конечно, она испытывала волнение, как каждый человек, от дорожной суматохи и вокзальной кутерьмы. Впрочем, привычной кутерьмы, которая царила на российских вокзалах, в Берлине не было. Чинно прогуливались бюргеры. Мужчины приветливо поднимали котелки, и усики растягивались в улыбке. Дамы подносили к глазам лорнет и посылали воздушные поцелуи. У Эссен защемило сердце. А в России бы бегали бабы, кричали закутанные, невзирая на время года, детишки, гремели бы чайники, привязанные к деревянным сундучкам. И все это было таким дорогим… Эссен невольно вздохнула.
В толпе выделялись полицейские. Важные. С большими животами, опоясанные широкими ремнями. Руками в белых перчатках сжимали дубинки.
Метался дежурный по вокзалу. Сверял карманные часы с часами, висевшими под самым стеклянным куполом. И опять появились полицейские, которые на ремнях держали огромных овчарок в квадратных намордниках. Намордники были из железных прутьев.
Эссен всегда скучала по России, но здесь, на берлинском вокзале, с высокой стеклянной крышей и прокопченными стенами, с сытой и самодовольной публикой, тоска эта сделалась непереносимой. Сердцем Мария рвалась в родные дали, с березками и полями васильков, с деревеньками, скрытыми дубравами, и тихой песней свирели на заре.
Главной заботой был чемодан. Она боялась, что перед самым звонком подбежит полицейский чин, за которым будет стоять господин из трехрублевых филеров, и поведут ее в берлинское полицейское управление. И хотя она убеждала себя в невозможности подобного, мысль эта не давала покоя.
И потому она была надменной и неприступной. Она прекрасно научилась в подполье владеть собой, никто не мог бы заметить неуверенности или боязни.
В купе с ней оказался генерал. Низкого роста, плешивый. На толстом носу пенсне. Глаза серые, юркие, запрятанные в щелочках под нависшими веками. Он встал при появлении дамы и погасил сигару, которую держал в толстых пальцах.
Красота дамы произвела на генерала впечатление. Он не успел еще убрать вещи, а только снял шинель на белой подкладке. Чемодан лежал на нижней полке.
Эссен приветливо наклонила голову. Сердце ее дрогнуло – у генерала был точно такой же чемодан, как и у нее. Вот какие чудеса способен выдворять господин случай! И Мария не знала, радоваться ей этому обстоятельству или печалиться. Будущее покажет.
– Ба! Да у вас, голубушка, точно такой же чемодан… У Ганса Герберта изволили покупать? – любезно справился генерал. – Прекрасная фирма… И кожа, которой в России не сыскать, и выделка… Правда, деньгу дерет, но зато вещь!
– Деньги не самое главное в жизни, – беззаботно заметила Эссен, откинув вуаль в белых мушках. – Я живу и придерживаюсь одного принципа: не так мы богаты, чтобы покупать дешевые вещи!
– Ваша правда, – ответил генерал и подумал: дама из состоятельных, вот и изрекает истины, поскольку деньгам счета не знает.
Вагон качнуло. Проводник в белом кителе и белых перчатках принес вазу с водой и поставил букет. Спросил, когда подавать кофе, и бесшумно закрыл дверь.
Эссен откинулась на бархатную подушку и стала смотреть в окно. Проносились водокачки, аккуратные домики, похожие, словно близнецы. Из белого кирпича и с красными черепичными крышами. Колодец с высоким шестом, словно журавль в небе. Стада гусей, жирных и неповоротливых. Гусей подгоняла девочка в полосатых черно-красных чулках. Желтые поля до самого горизонта. Это цвела горчица. Сосны с золотистыми стволами. И снова мелькали маленькие городки и селения. С каменными домами и цветными наличниками на окнах. В уличных ящиках на окнах буйно пламенела герань. И опять города с маленькими улочками, зажатыми домами. Улочки словно туннели. С мостовой, мощенной булыжником, с высокими стенами домов без окон. Над городом висел дым. Заводы и фабрики топились коксом, и черная угольная пыль прикрывала город. Мелькали соборы. С колокольнями и крестами, закрашенными серой краской.
Поезд проходил по туннелю. Местность была гористая. И в вагоне стало темно. Проводник принес зажженную лампу.
Эссен раскрыла французскую книгу и читала. Генерал попытался разузнать о даме, но та отвечала неохотно. И только на французском языке. Оказалось, что дама долго прожила в Париже и теперь спешила домой к больной сестре.
И все же они разговорились, как бывает в подобных случаях.
Генерал возвращался после лечения в Карлсбаде на водах. Он лечил подагру и говорил только о своей болезни. В Берлине оказался случайно – заезжал навестить кузена, которого не видел почти двадцать лет. Ругательски ругал немцев за их скаредность, рассказывал о брате, который онемечился и рассчитывал каждую копейку, словно торгаш.
Эссен говорила об искусстве. Она прекрасно знала парижский Лувр, где хранились картины великих художников. Восхищалась испанским живописцем Гойей, перечисляла его картины. В Германии она оказалась не случайно – заехала познакомиться с Дрезденской картинной галереей и полюбоваться на «Сикстинскую мадонну» итальянского мастера Рафаэля.
Генерал понимающе кивал головой, искусство его не интересовало. Он в душе проклинал даму, которая помешалась на этом искусстве.
Стояла глубокая осень, и леса пестрели разноцветным убором. Краснела осина, золотились листья березы, пожухли дубы-великаны, осыпалась пушистая хвоя с лиственницы, и только сосны топорщились зелеными иглами.
Пролетал клин журавлей. В сером небе он то появлялся, то исчезал, скрытый облаками. И Эссен затосковала – журавли летели в теплые края…
Менялись города. Поезд делал недолгие остановки и снова набирал скорость. Громыхали колеса по стальным мостам. И тогда в окнах мелькали решетки, сквозь которые виднелись воды реки. И Эссен поеживалась – сколько раз в тюрьмах она видела небо в клетку! И становилось беспокойно на душе.
К вечеру второго дня пути по вагону прошел старший кондуктор и, набирая в грудь воздух, звонко выкрикивал:
– Через пятнадцать минут станция Граница!.. Попрошу приготовить паспорта для контроля… Попрошу приготовить вещи для таможнего досмотра…
Эссен изящно наклонила головку и, улыбаясь, сказала:
– Слава богу, приехали!
Генерал поспешил подняться и поманил кондуктора:
– Снимите вещи с полки барышне и мне…
Кондуктор с готовностью зашел в купе. Снял чемодан Эссен и вновь поднялся на лесенку за вещами генерала. Поставил чемодан и удивленно вскинул брови:
– Ваше благородие, чемоданы-то одинаковые, как две капли воды… Ну и дела…
Генерал сунул ему в руку ассигнацию за труды и довольно улыбнулся, поблескивая стеклами пенсне.
– Бывает… Бывает… Смотри, дружок, не перепутай чемоданы. Мой ставь рядом со мною, а тот – около барышни… А то много горя может произойти. У меня – коробки с карлсбадской солью да скучнейшие книги по военной истории, а в том чемоданчике чудеса расчудесные. И шляпки, и тальмы из гаруса, и кисейные платья, и туфельки на высоченных каблуках, и ридикюли на цепочках… Да-с, мир женских украшений – самый загадочный.
– Вы смотрите через крышку чемодана, словно она стеклянная! – Эссен нахмурила лоб, показывая, что слова генерала ее озадачили. – Как легко прочитать женские секреты! Вот уж не думала.
– Да какие это секреты? Помилуйте… У меня взрослая дочь, и тайны сии мне известны. Ваш батюшка богат, коли вы мотаетесь по Европе да набиваете нарядами такой раздорогой чемодан!
– Батюшка меня балует. А здесь не одни наряды… Здесь подарки для бесчисленных кузин… И так сказать, приехала из Парижа, а подарков не привезла. Да меня просто из дома выгонят! – И Эссен закатила свои чистые серые глаза. – Как славно, что мы приехали.
Она высунулась в окно и увидела пограничный столб, раскрашенный в черно-белые полосы, с двуглавым орлом, который хищно разбросал крылья и растопырил когти. Россия…
Поезд замедлил ход. На перроне против каждого вагона стоял таможенник и офицер пограничных войск. Лица хмурые и озабоченные. У офицеров в руках портфели. За каждым двое солдат с винтовками.
Эссен почувствовала, как холодком кольнуло сердце. Нет, не такой встречи она ждала с родиной. Желая скрыть волнение, она, достав сумочку, посмотрела в зеркало. Поправила вьющиеся волосы, бархоткой провела по лицу.
Генерал от удовольствия рассмеялся:
– Каждый по-своему готовится к встрече с таможенниками. Кто мечется, не зная, как спрятать и провезти запрещенное, а вы, честная душа, вспомнили о румянах да пудре. Вот она, молодость! Славно-то как! – Генерал потер ладони. – Думаю, формальности нас ненадолго задержат, и приглашаю в буфет на чашку крепкого чая с бубликами… Немцы-то и чая настоящего готовить не умеют. У них чай соломой пахнет. Что ни говорите… Это искусство – заваривать настоящий чай. И чайник нужно прогреть, и чая не пожалеть, и залить в меру кипяточком, чтобы упрел, и салфеточкой накрыть, потом долить до самого упора… И опять выдержать под салфеточкой минут пяток… – Генерал, предвкушая удовольствие, причмокнул губами.
Дверь распахнулась, и в купе вошел офицер. Приложил руку к козырьку форменной фуражки и попросил паспорта.
Эссен раскрыла ридикюль и достала паспорт, который ей с трудом раздобыли в подполье. Паспорт на имя дворянки, двадцати семи лет от роду. Особые приметы – вписаны собственные – среднего роста, волосы русые, глаза серые. По фамилии значилась Зазнобой Анной Николаевной. Да, фамилия не из лучших. Только паспорта в подполье не выбирают, а довольствуются теми, что попали в руки. К тому же приметы, которые числились за хозяйкой, смыли особым химическим раствором и вписали нужные. Очень это трудное дело – нужно и почерк скопировать, и следов подделки не оставить. Такой паспорт называли «мытый» – мытый потому, что, в случае необходимости, фамилию, как и приметы, смывали. В данном случае фамилию решили оставить настоящую, как оставили настоящим и город, в котором проживала. Это имело большое значение. Если человека арестуют и полиция захочет проверить паспорт, то в город, означенный в паспорте, шла депеша. В местной полиции подтверждали, что такая-то проживает. И это меняло положение. Раз прописан и едет по своему паспорту, то полиция такого человека отпускала с миром.
Вот и Эссен пришлось на этот раз стать Зазнобой.
Офицер долго вглядывался в фото, приклеенное к паспорту. Это было новшеством. Кстати, фото пришлось заменить. Чтобы паспорт имел нормальный вид и не вызывал сомнения, его покрыли яичным белком. Тончайшим слоем.
В подполье была целая наука о паспортах, и мастера там знатные. Умельцы, люди, которые имели золотые руки.
Офицер повертел паспорт, проверил визу и ничего подозрительного не нашел. Правда, красивая молодая дама с такой фамилией вызвала улыбку. У офицера дрогнули в усмешке губы да в глазах блеснул огонек.
Вернул документ и генералу.
– Надеюсь, что я могу с очаровательной спутницей проследовать в буфет? – вопросительно поднял густые брови генерал и доверительно прибавил: – Настоящего русского чая хочется отведать.
Офицер виновато развел руками. На пограничный пункт пришла ночью депеша из Петербурга, в которой ссылались на агентурные данные, полученные от надежного источника; говорилось, что в поезде за номером 26-бис, это был именно этот поезд, проследует важная государственная преступница с транспортом нелегальной литературы. И транспорт самый вредоносный – искровский. И дано указание – преступницу по обнаружению задержать, транспорт арестовать.
Так называемый «летучий отряд» прибыл из Петербурга – в нем опытные офицеры и таможенники. Вот почему в таком параде все эти чины выстроились на платформе.
Конечно, молодая особа со смешной фамилией сомнения не вызывала. И манеры, и простота, и туалет, и беглость французской речи. Нет, благовоспитанность, куда относил офицер эти черты, так просто не приобретается, а впитывается с молоком матери. И как даму можно назвать нигилисткой? Офицер бросил взгляд на молодую женщину. Хороша-то как! И генерал глаз не сводит… И циркуляр о задержании важной государственной преступницы связать с дамой невозможно… Но служба есть служба. И почтительно ответил генералу:
– До прибытия таможенника выход из вагона воспрещен… Честь имею!
Генерал побагровел от возмущения. Его, генерала, удостоенного многих наград, именного серебряного оружия, держат в вагоне, как студентика! Будто опасаются, что он, генерал, может провезти в чемодане запрещенные книги и тем самым подорвать основы Российской империи?! Мысль эта показалась ему столь нелепой, что он захохотал.
Спутница волнения не выказывала, достала очередную книгу на французском языке и с удовольствием ее рассматривала. Заметив его неудовольствие, сказала примирительно:
– Полноте… Куда спешить… И в буфете побываем, и чая напьемся… Главное, в Россию приехали. – Дама улыбнулась и снова уткнулась в книгу.
«Такая день и ночь готова в вагоне сидеть да книгу рассматривать», – нахмурился генерал и раскрыл газету, желая занять время.
В вагон зашел таможенник. Худой и длинный, он чем-то напоминал журавля. Настороженный. Глаза недружелюбные. И голос трескучий. На тонких пальцах розовые пятна, следы экземы.
Таможенник уставился на даму и молча шевелил губами. Багаж осматривать не стал. Незаметно достал из папки какие-то фотографии и начал вглядываться в даму. И к его ужасу, одна из фотографий была сильно похожей. Правда, фотография из тюремных, так называемых мгновенных. Снимали скорее всего во время прогулки. На ней изображалась женщина в арестантском платье и с короткими волосами. В глазах, необыкновенно больших, настороженность и боль. Ту же настороженность и боль он подметил и в глазах пассажирки.
Дама сидела спокойно, для приличия отложив книгу. Книга больше всего ее занимала, как это понял таможенник, и если бы не строжайший циркуляр из Петербурга, то он наверняка бы разрешил даме проследовать вместе с генералом в буфет.
– Попрошу доставить вещи для досмотра в таможню! – проскрипел он, сердито поджав губы. И испугался, что генерал будет возражать. – В таможню… Непременно в таможню… – Потом повернулся к солдату и приказал: – Вещи генерала и госпожи Зазнобы в первую канцелярию…
ДОСМОТР В ТАМОЖНЕ
В таможне стояли длинные столы, обитые железом. Около столов – весы, окрашенные в зеленый цвет.
Эссен увидела, что окна, мутные от пыли, перехвачены решетками.
У дверей, обитых железом, с большим засовом, вытянулся солдат.
По одну сторону от столов стояли пассажиры, которых небольшими партиями доставляли солдаты. По другую – таможенники в зеленых мундирах. Чиновники раскрывали чемоданы и что-то спрашивали у пассажиров. Пассажиры выкладывали на стол вещи и ждали.
Генерал стоял надутый и обиженный на весь мир. Эссен и здесь не теряла времени – достала французскую книгу и читала. Очередь продвигалась медленно, и до них было еще несколько человек.
Время остановилось. Горели яркие лампы, и удушливый запах керосина расползался по таможне. Говорили тихо, и только барин с золотым перстнем, которого уличили в контрабандном провозе большой партии фармацевтических средств, громко оправдывался.
На столе остались два чемодана – Эссен и генерала. Генерал с багровыми пятнами на щеках медленно продвигал их по столу туда, где стояли таможенники.
Неожиданно генерал, увидев похожие друг на друга чемоданы, повеселел. Действительно, смешно – два чемодана принадлежат разным хозяевам, а на вид одинаковые. Вот и таможенник удивленно приподнял брови.
Чемодан генерала таможенник проверять не стал, хотя генерал демонстративно распахнул крышку. В чемодане лежали флаконы с карлсбадской солью.
– Откуда возвращаетесь, мадам? – спросил таможенник скрипучим голосом и потер вспотевшие ладони.
– Из Парижа… – тихо ответила Эссен, и взгляд ее глаз был чистым и спокойным.
– Цель поездки? – уточнил таможенник, продолжая рассматривать столь удивившие его чемоданы.
– В Париж можно ездить и без цели, – мягко улыбнулась Эссен, и лицо ее порозовело от прекрасных воспоминаний.
– Да, да!.. – согласился таможенник, проводя длинной ладонью по чемодану. – Запрещенных книг политического содержания не везете?
– Боже спаси… Политикой не интересуюсь… – Эссен так испуганно проговорила, что таможенник улыбнулся.
– Книги везете?
– Да, по искусству, – с готовностью ответила Эссен и положила перед таможенником книгу, которую держала в руках.
– Что верно, то верно… Дама – редкостная охотница до картин и искусства. И знаток отличный. Мы всю дорогу говорили о художниках… Она и в Дрезден заезжала, чтобы посетить картинную галерею, – важно подтвердил генерал и напыжился, словно большая птица.
– Прекрасно… Прекрасно… – согласился таможенник и отодвинул книгу, едва пролистав ее. – Это ваш чемодан?
– Безусловно мой! – улыбнулась Эссен.
– Странно – оба чемодана одинаковые… – задумчиво заметил жандармский офицер, который незаметно появился из глубины комнаты и стал рядом с таможенником.
И Эссен, и генерал весело рассмеялись. Это не так странно, как смешно.
Засмеялся и таможенник, и лицо его перестало быть угрюмым.
– Судьба! – не без торжественности громко заметил генерал и по привычке раскатисто захохотал.
Таможенник попросил генерала закрыть чемодан. Потом поставил на весы. Записал на бумажке вес и то же самое начал проделывать с чемоданом Эссен. Брови его вопросительно поднялись.
– Что за чертовщина? – спросил он себя. – Чемоданы одинаковые, а разница в весе большая… Так-так… Значит, большая разница в весе… – Таможенник долго переводил гири и угрюмо заметил: – Разница в весе чемоданов почти на десять фунтов…
Офицер также наклонился к весам и пересчитал гири.
– Интересно… Десять фунтов… – процедил он сквозь зубы.
Генерал и Эссен, не переставая усмехаться, переглянулись. Обоим стало смешно от этой мышиной возни на таможне.
В душе Эссен росла тревога – она смотрела и на таможенников, которых было так много, и на жандармов, которые торчали в каждом углу и, казалось, не спускали с чемодана глаз. И все же она надеялась выиграть битву, чтобы спасти литературу для рабочих.
– Десять фунтов… Таким образом можно многое провезти недозволенного, – вразумлял таможенник офицера. Лицо вновь сделалось обиженным, тонкие пальцы, как щупальца, поползли по крышке чемодана.
Эссен и бровью не повела. Слова о «недозволенном» она просто не поняла. Зато жандармский офицер начал нервничать. Он быстро передвигал гирьку по шкале весов, напоминавших большой ящик. Временами бросал изучающие взгляды на даму под вуалью.
Говорят, надежда последней оставляет человека. Эссен поняла значение этих слов в полной мере. Ей грозит арест и долгая тюрьма… И все же она надеялась на чудо, стояла спокойная, не выказывая озабоченности.
Офицер и таможенник, напоминавший аиста, шептались. Наклонились и что-то доказывали друг другу. Временами встряхивали чемодан и вопросительно смотрели на Эссен.
– Случай схожий с арестом молодой женщины в прошлом месяце… И облик барский, и чемодан дорогой, и попутчик из генералов… Странно все это… У господ социалистов явно не хватает фантазии, – бурчал таможенник, буравя Эссен глазами и обращаясь к жандармскому офицеру.
Офицер недоуменно пожал плечами.
Эссен уныло вслушивалась в разговор. Значит, Людмила Сталь, которая везла транспорт искровской литературы, провалилась. И тоже чемодан с двойным дном… Ну, а уж с генералом подыграл господин случай, который горазд на подобные выдумки.
В таможне холодно. Стены, выкрашенные известкой, делали комнату похожей на тюремную камеру. Народу скопилось много. Здесь и студенты, и офицеры, и чистая публика – все с явным интересом следили, как развиваются события вокруг двух одинаковых чемоданов.
– Освободите чемоданы… – процедил таможенник и испугался, что его не поймет генерал. – Ваше превосходительство, попрошу выложить вещи на стол.
– Милостивый государь, – торжественно начал генерал и выкатил грудь вперед, словно на параде. – Я – русский генерал, а не мелкий спекулянт и жулик. Меня обыскивать?.. Кто позволил…
– Мои действия предусмотрены положением… – возразил таможенник. И сухо добавил: – Очень обяжете, коли не будете задерживать досмотра…
Жандармский офицер придвинулся к Эссен и также попросил открыть ключом чемодан.
– Возмутительно! И неуважительно! – кричал генерал, полная шея его покрылась багровыми пятнами. – Об этом будет известно в Петербурге! Все с ума посходили… Мерзавцы…
Эссен не спешила открывать чемодан, надеялась, что генералу удастся отбиться от таможенников.
– Действительно, ужасно! – капризно сказала она и надула губки. – Вот так встреча на родной земле! А я-то торопилась, каждую минутку считала… Столько времени тратим попусту. Лучше бы чай в буфете распивали… Успокойтесь, генерал, все устроится, и не следует волноваться.
– Может быть, вам, сударыня, и следовало бы волноваться! – зло отрезал офицер. Голос его осел от возмущения и стал низким и грубым.
Эссен под настойчивым взглядом офицера стала выкладывать вещи на стол. В вещах ничего запретного – кофточки с модными рукавами, подвенечное платье для дальней родственницы, несколько турецких шалей с яркими узорами. И коробки, свертки, книги по искусству в богатых переплетах. На вещи таможенник внимания не обращал. Он чего-то ждал. Лицо вытянулось, и весь он напоминал Эссен гончую собаку, которая взяла след. И Эссен слегка усмехнулась уголками губ.
Генерал обиженно отвернулся от таможенника и вещи вынимать отказался. Офицер сам выкладывал их на стол, за долгую службу отполированный локтями пассажиров до блеска.
На весы чемоданы поставили пустыми. Эссен немного успокоилась – чемодан не вызывал особого внимания. Второе дно оказалось неприметным. Спасибо мастерам!
Генерал заинтересованно посмотрел во внутрь чемодана и не без торжества заметил:
– Ну и что?! Нашли черта лысого? Дно-то пустое…
– Помолчите, ваше благородие! – обрезал его офицер. – Таможня не имеет к вам претензий.
– Какая наглость! – взорвался генерал, и глаза его сверкнули гневом. – Еще бы иметь претензии ко мне, защитнику царя и отечества!
Таможенник в разговор не вступал. Он положил на весы чемодан генерала, старательно передвигал по шкале гирю и, подняв на лоб очки, по причине близорукости, произнес:
– Семь фунтов! – Потом повернулся к ротмистру, нервно поправлявшему ворот мундира, попросил: – Другой чемодан подайте…
Чемодан Эссен потянул на целых десять фунтов больше.
– Семнадцать фунтов! – кричал возбужденно таможенник. – Семнадцать! Как вы это объясните?
– Ну и что? Какая трагедия! – Эссен удивленно уставилась на таможенника. – Значит, кожа другая. Натуральная… Кожа всегда тяжелая… Иного объяснения не нахожу.
– Придется хорошенько подумать и вспомнить причину… И ответить на этот вопрос, как и на многие другие! – Жандармский офицер гневно сверкал глазами и надувался, как обиженный индюк.
Таможеннику все стало ясно. Он вопросов не задавал. Молчал и барабанил тонкими пальцами по столу. И удивлялся, как спокойно держится эта женщина, не выказывая ни малейшего волнения. И хороша собой – лицо словно фарфоровое, глаза огромные, одета с большим вкусом. Как трудно стало работать, когда красивые женщины везут из-за границы в Россию не модные журналы и не тряпки, а запрещенные книги. В том, что в чемодане запрещенные книги, он не сомневался. К тому же боялся, что женщина вооружена и будет стрелять, как только поймет, что дело проиграно. Он был доволен, что рядом находится жандармский офицер. Офицера он знал давно, считал его глупым и крикливым, но в храбрости не сомневался. Если дама откроет стрельбу, то офицер выбьет из руки пистолет. И на том спасибо.
– Почему так беспокоит лишний вес чемодана? – с улыбкой спросила Эссен. – Я доплачу за разницу – и вся недолга.
– Действительно! – поддержал ее генерал. – Доплатит, и дело с концом. Стоит ли сыр-бор поднимать?! И вопрос будем считать закрытым.
– К сожалению, сударыня, дело только открывается? – Жандармский офицер зло перекосился и уточнил: – Следствие о незаконной доставке запрещенной литературы в Россию…
Эссен откровенно расхохоталась ему в лицо. Сердце ее ныло, но она понимала, что держаться нужно, как солдату, до последнего патрона. И она боролась. Боролась не столько за собственную свободу, сколько за спасение транспорта искровской литературы.
Таможенник поманил себе в помощники какого-то чернявого чиновника, который вытаскивал пачки чулок у толстяка с золотым перстнем на руке из карманов пальто. Тот бросил досмотр и внимательно оглядел Эссен. У Эссен дрогнуло сердце. Значит, будет свидетелем… Ясно, стряпают дельце.
Таможенник достал из ящика стола нож. Большой и с искривленным лезвием. Переливались шелковистые бока кожаного чемодана. Таможенник снял чемодан с весов и стал быстро выстукивать дно, приложив ухо. Пальцы его бегали, как у пианиста по клавишам, вот и опять застучал. Звук был другим, чистым и звонким. Эссен, большая музыкантша, сразу уловила разницу.
– И все-таки вы молчите?! – уточнил таможенник и добавил: – Чистосердечное раскаянье…
– Перестаньте болтать вздор! – обрезала его дама.
Таможенник вздохнул с сожалением. Офицер выказывал нетерпение, ожидая чего-то необыкновенного. Более того, он думал о бомбе, хотя понимал, что подобным образом бомбу невозможно уложить в чемодан. Значит, на себе спрятала бомбу. И холодная испарина выступила на лбу. Он достал платок, протер лоб, чтобы успокоиться. Только от мысли о бомбе не мог отказаться. Таможенник быстрым движением разрезал дно у чемодана. Эссен почувствовала, как забилось сердце, словно в него вонзили нож. Таможенник вновь сделал разрез, встряхнул чемодан, и на стол посыпалась газета «Искра».
Офицер крепко держал локоть Эссен. Именно в этот момент, по его мнению, дама начнет бросать бомбу. Генерал отшатнулся и возмущенно засопел. Ему было стыдно, что он защищал смутьянку. Откуда-то появился студент и схватил стопку газет, разбросанных по столу. И исчез. Эссен восхитилась его ловкостью, будто иллюзионист в цирке.
– Значит, «Искра», – сокрушенно подтвердил таможенник. – По вашему поведению я это предполагал…
Жандармский офицер бешено сверкал глазами и перестал сдерживаться:
– Откуда у вас эта литература?.. – Под насмешливым взглядом дамы осекся. – Вынужден вас арестовать.
И сразу в белой стене таможни выделилась дверь в решетке. Значит, тюрьма… Опять тюрьма… И все же одна стопка газет, которую взял студент, нашла адресата.
Эссен поправила вуаль на шляпе и гордо вскинула голову.
– Шпионку поймали! Шпионку! – кричал толстяк, растопырив толстые пальцы.
Раскрытые коробки с французскими духами валялись на столе.
«Ну и тип. Как говорится, и в огне не сгорит, и в воде не потонет…» – подумала Эссен и покачала головой.
Дверь с решеткой распахнул жандарм.
