Текст книги "Каникулы в стране сказок"

Автор книги: Вениамин Каверин

Соавторы: Эдуард Успенский,Евгений Шварц,Виталий Губарев,Софья Прокофьева,Валерий Медведев,Лия Гераскина,Святослав Сахарнов,Николай Поливин,Алла Казакова,Александр Шаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 39 страниц)

Царь Колдун и колдунская дочка

Сквозь широкие окна дворца лил яркий свет, и Сашка сразу увидел царя Колдуна. Тот сидел на золотом троне, стоящем на помосте, покрытом коврами. Туловище и шея у него были такие длинные, что голова находилась где-то под самым куполом.

От подножия трона к голове царя Колдуна поднимались две узенькие лестницы с перильцами. У одной сидел худой карлик в белом халате и белом колпаке, а у другой лестницы – толстый карлик в парчовом халате.

В левом окне тучей кружила стая черных птиц с голыми шеями, похожих на коршунов и все время каркающих противными вороньими голосами: «Карр, карр, карр!»

А в правом окне светило солнце, и в синем небе бесшумно летали белые птицы – лебеди-трубачи и чайки. Выше всех парила маленькая птица с синими крыльями, похожая на зимородка. Она широко открывала клюв, и, хотя Сашка ничего не мог расслышать, ему казалось, будто птица повторяет знакомые слова: «Счастье найдет!»

Рядом с правым окном стоял еще один помост, закрытый голубым занавесом, по которому были вышиты одуванчики и ромашки.

– Эй, ты! – зычным грубым голосом крикнул царь Колдун. – Эй, Лейб-медик, тощий дармоед, живо поднимайся к нашему Колдунскому Величеству, а то пыль насела на царственные очи и мы не видим нового рыцаря!

Карлик в белом халате ловко, как обезьяна, вскарабкался по лестнице, и из-под купола послышался его тоненький голос:

– Разрешите доложить вашему Колдунскому Величеству, что сиятельнейшие ваши глаза не видят нового рыцаря, именующего себя принцем Звездочкой, не из-за пыли, а оттого, что он невидимка.

– Эй ты, Первый Министр, начинай, если не хочешь, чтобы я отрубил и твою глупую башку! – снова раздался голос царя Колдуна.

Карлик в парчовом халате подбежал к краю помоста и, развернув свиток пергамента, ровным голосом, каким на уроке диктуют условия задачи, прочитал:

– «Слушай и внимай, Невидимка, именующий себя принцем Звездочкой! Сейчас тебе будет задан их Колдунским Величеством вопрос, и ты должен будешь ответить на него одним-единственным словом, потому что молчание – золото, и если ты выговоришь два или три слова, то тем самим ограбишь их Колдунское Величество, а такое преступление карается казнью.

И если слово, которое ты скажешь, будет ложью, ты будешь казнен, потому что ложь перед лицом их Колдунского Величества карается смертью.

И если твое слово будет правдой, ты будешь казнен, потому что правдой, как и золотом, во всем Золотом царстве может владеть и распоряжаться один только царь Колдун.

Но если ты ответишь словом, которое не будет ни ложью, ни правдой или, родившись ложью, само собой станет правдой, то есть исполнишь то, что тысячу лет не удавалось ни одному рыцарю, то твое слово будет помещено в комнате царских драгоценностей рядом с алмазом в тысячу каратов и Драконом с двадцатью головами, побежденным царем Колдуном и хранящимся в банке со спиртом. А ты будешь отпущен подобру-поздорову, и царь Колдун выполнит любые твои три желания!»

Карлик свернул пергамент. Едва он замолк, снова раздался грозный голос царя Колдуна:

– Слушай вопрос и отвечай: какая она, нашего Колдунского Величества колдунская дочка, которую – так и быть, открою тебе великую тайну – во всем нашем Золотом царстве зовут Уродина? Отвечай, рыцарь Невидимка, раз уж тебе надоела собственная голова.

Едва царь Колдун вымолвил это, сам собой раздернулся голубой занавес, и Сашка увидел трон, поменьше царского, и на нем колдунскую дочку!

Не правда и не ложь, так что ж?

Ах, Сашка был веснушчатым и зимой и летом, очень веснушчатым – недаром принцесса Таня прозвала его Кукушонком, – но у колдунской дочки веснушек было в сто раз больше, всяких: светлых и почти черных, крошечных, как крупинки пшена, и больших, как медные монеты.

Она была ужасно веснушчатая. И едва Сашка увидел ее, он пожалел девочку так сильно, что забыл о грозном царе Колдуне и вообще обо всем и сказал тихо, только ей, первое слово, пришедшее на ум:

– Милая!..

Черные птицы ворвались во дворец и закаркали:

– Карр! Карр! Карр! Уродина! Уродина! Уродина! Карр! Карр! Карр! Ложь! Ложь! Ложь!

Но девочка будто не слышала страшного карканья.

– «Милая», – повторила она слово, которого никогда в жизни никто ей не говорил. Ведь как только она родилась и царь Колдун увидел дочку, он сказал: «Уродина!»– и повелел изгнать царицу за то, что она родила ему безобразную дочь.

С тех пор вслед за царем Колдуном ее называли Уродиной и Первый Министр, и Лейб-медик, и царские воины, и царские слуги; даже Кормилица, жалевшая девочку, называла ее так, боясь прогневать царя.

Теперь первый раз в жизни она услышала: «Милая»!

– Карр! Карр! Карр! Ложь! Ложь! Ложь! – пронзительно кричали вороньими голосами черные коршуны, но ни Сашка, ни царевна не слышали их.

Царевна тихо, словно про себя, еще раз повторила это слово. И просияла, как солнце. Как только она улыбнулась, черные коршуны перестали каркать и один за другим вылетели в окно.

– Веснушка, веснушка, с носа слезай, в мешок полезай! – не теряя времени, прошептал Сашка.

Веснушки, одна за другой, стали исчезать не только с носа, но и со щек, со лба, с подбородка царевны и золотой дорожкой полетели туда, где стоял Сашка с солдатским мешком за плечами.

А сияющее лицо царевны становилось все прекраснее.

В окно дворца влетели белые птицы: самой первой та, с синими крыльями, как у зимородка, за ней белые чайки и белые лебеди. И лебеди-трубачи протрубили:

– Правда! Правда! Правда!

– Да! – проговорил царь Колдун. – Ты сказал слово, которое, родившись, стало правдой. Выходит, ты победил меня, самого мудрого на свете царя Колдуна. Ну, говори скорее свои желания, дерзкий невидимый мальчишка! Хотя я и так знаю, чего ты потребуешь: половину моего Золотого царства, красавицу царевну и еще бриллиант в тысячу каратов, который хранится в комнате драгоценностей.

– Нет! – сказал Сашка, сам удивляясь своей смелости. – Половины Золотого царства мне не нужно, потому что я живу с мамой очень далеко, в своем микрорайоне. И на красавице царевне я не хочу жениться, потому что я еще учусь в пятом классе и есть у нас в доме принцесса Таня. И алмаза в тысячу каратов мне не нужно. Мое первое желание: чтобы всем рыцарям и всем твоим подданным, которых казнили палачи, сейчас же пришили головы и отпустили их с подарками по домам.

– Ты слышал, что приказал Невидимка? – грозным голосом крикнул Колдун Лейб-медику.

Лейб-медик, подхватив два ведерка – одно с живой, а другое с мертвой водой, – сломя голову бросился из дворца.

Скоро начали доноситься приветственные возгласы:

– Да здравствует Невидимка!

Тем временем Сашка, которого никто уже не охранял, подошел к открытым дверям дворца. Никогда еще дворцовая площадь не была такой прекрасной. Над ней кружили лебеди, на золотой мостовой гарцевали сотни рыцарей, тысячи принарядившихся обитателей Золотого царства размахивали флажками, плясали и прыгали от радости. Ведь так мало праздников выпадало им на долю, и у очень многих только что воскресли отцы и матери, деды и бабушки, которых они никогда уже не надеялись увидеть живыми.

Солнце светило совсем по-весеннему, и на лицах прохожих появились веснушки.

– Веснушка, веснушка, с носа слезай, в мешок полезай! – прошептал Сашка.

Его шепота никто не слышал из-за громовых криков: «Да здравствует Невидимка!»– но веснушки одна за другой стали подниматься в воздух, собираться в стаи и облачками полетели к Сашке, опускаясь в солдатский мешок.

Когда мешок раздулся, как футбольный мяч, Сашка тихонько вернулся во дворец и сказал, обращаясь к царю Колдуну:

– Второе мое желание: чтобы во все части света отправились кареты и гонцы за царицей. Мама-то уж никому не позволит обижать дочку.

– Ты слышал, что приказал Невидимка? – грозным голосом крикнул царь Колдун толстому Первому Министру, и тот выбежал из дворца, чтобы отдать необходимые распоряжения.

– А третье мое желание – чтобы сейчас же мы оба, мой верный друг Заяц и я, очутились у меня дома.

– Закрой глаза! – сказал царь Колдун.

Заяц играет Зайца

Когда Сашка открыл глаза, то увидел, что стоит на своей лестничной площадке.

Он позвонил, и мама сразу открыла, будто ждала звонка.

– Мамочка, это я! – сказал Сашка.

– Сашок? – переспросила мама и сначала счастливо улыбнулась, а потом сказала – Ты превратился в зайца?! Какой ужас! Оставался бы уж лучше невидимкой!

– Мамочка, мамочка! Это мой друг Заяц, – сказал Сашка. – А я как был невидимкой, так пока и остался.

– Очень рада познакомиться с другом моего сына, – сказала Сашина мама, немного покраснев. – И пожалуйста, простите меня. Меня зовут Анна Максимовна, но лучше называйте меня просто – тетя Аня.

– А меня зовут Заяц Зайцевич, но лучше называйте меня просто Заяц.

– Чего это мы стоим на площадке? – сказала Сашина мама и пропустила Сашку и Зайца впереди себя.

Заяц с мамой прошли в мамину комнату, а Сашка юркнул в свою, и сквозь тонкую стенку он услышал их голоса. Заяц хорошо и интересно рассказывал, как надо зимой хранить морковку в норе, а мама – как шинковать капусту.

Сашка понял, что Заяц и мама понравились друг другу, и больше не прислушивался к их беседе, тем более что пора было приниматься за свои дела.

Он сбросил тяжелый дедушкин мешок на пол и прошептал три слова:

– Тамбарато клуторео римбеоно!

Гном появился в тот же миг; он потрогал мешок и сказал Сашке:

– Молодец! Скорее в ванную…

Гном высыпал все, что было в мешке, в ванну, и она наполнилась золотой пеной. Всплывшие наверх темные веснушки гном собрал черпаком, как снимают пенку, когда варят варенье, и слил их в раковину.

Несколько секунд он думал, озабоченно наморщив лоб, потом улыбнулся, повесил на крючок для полотенец свою синюю с красной кисточкой шапку, сорвал с головы одуванчик и из стебля выжал пять капель густого молочно-белого сока. Пена посветлела и стала похожа на взбитый белок.

– Раздевайся! – скомандовал гном.

С головой нырнув в теплую пену, Сашка снова услышал тонкий голос гнома:

– Пусть все станет как прежде! Все! Все! Все!

Вынырнув, Сашка увидел свои руки, а скосив глаза, увидел нос и понял, что стал видимым.

Ему захотелось закричать во весь голос «ура», но он удержался и подбежал к зеркалу.

– Все как было, – довольным голосом проговорил гном. – И веснушки светятся…

Сашка понял, что гном снова немного напутал, но, взглянув на свое отражение, не огорчился, а, может быть, даже обрадовался тому, что все осталось по-прежнему.

Надо было поскорей поблагодарить гнома, но, когда Сашка обернулся, в ванной никого не оказалось.

«Жалко», – грустно подумал Сашка.

Из коридора он услышал голос Зайца:

– Я вас обязательно научу бегать «вздвойкой» и делать «скидку». Вот увидите, это совсем легко!

– Спасибо! – ответила мама. – Но бегать «вздвой-кой» по городу не разрешит милиция и…

Она не закончила, потому что в этот миг Сашка переступил порог.

– Кукушонок! – воскликнула мама и бросилась обнимать его.

Зазвонил телефон. Мама сняла трубку, и Сашка услышал недовольный голос Марии Петровны:

– Мы начинаем наш новогодний спектакль, дорогая Анна Максимовна. Все уже в костюмах, загримированы, а вашего сына нет и нет…

– Он сейчас придет, – через силу сказала мама. – Сейчас, сию минуту, – и, опустив трубку, почти упала на стул.

– Что с тобой? – испуганно спросил Сашка.

– Костюм… – еле слышно ответила мама. – Я подумала: раз ты невидимый, зачем же шить заячий костюмчик.

Она открыла шкаф и вынула распоротые муфту и горжетку:

– Боже мой, как нам быть?!

Сашка молчал.

– А если мне сыграть эту роль? – вдруг предложил Заяц. – Я всегда мечтал сыграть в настоящем спектакле.

Сашка и Заяц вперегонки побежали в школу на новогодний утренник. А мама осталась дома.

Спектакль прошел хорошо, но лучше всех сыграл Заяц. Когда опустился занавес, его вызывали без конца. После утренника Мария Петровна позвонила Сашиной маме:

– Это просто удивительно, как играл ваш сын! Я человек сдержанный, но не удержалась и аплодировала. Как он вошел в роль, какая собранность… От всей души поздравляю!

Анна Максимовна хотела сказать всю правду, но подумала, что Заяц и Сашка обидятся на нее, если она выдаст их тайну, а Мария Петровна все равно не поверит, скажет – бабушкины сказки…

Ели качаются и сказка кончается

Вечером принцесса Таня вышла во двор. Десять принцев бросили играть в футбол и подбежали к ней. Кешка пошевелил ушами и сказал:

– Вот и Новый год. Все мы стали старше, и ты должна наконец решить, кого из нас полюбишь, когда мы кончим учиться!

– Да ну вас! – фыркнула Таня и пошла прочь.

У ворот она увидела Сашку и Зайца.

Зайцу было пора в лес, и Сашка его провожал; он нес авоську, в которую мама положила морковку и капусту.

– Кукушонок! – радостно воскликнула Таня. – Я так соскучилась… Где ты пропадал?

– Проводим моего друга. На обратном пути я все объясню.

И они пошли втроем, взявшись за руки, по улице, потом по полянке до опушки леса, потом по лесу.

Около высокой ели Заяц закопал подарки в снег.

– Завтра перетащу в нору. – И, протянув лапку сперва Тане, а потом Сашке, грустно добавил – Дальше нельзя. Во-первых, следы. А во-вторых, поздно.

– Встретимся завтра вечером, – предложил Сашка.

– Нет, – ответил Заяц. – Завтра я уже не смогу говорить по-человечьи. Давайте встретимся через год!

– Непременно! – воскликнул Сашка.

И Таня тоже сказала:

– Мы непременно придем!! Через год, в новогодний вечер.

Заяц помахал лапкой и побежал.

– Смотри берегись! – крикнул Сашка вслед.

Заяц разбежался и, прыгнув в сторону, сделал «скидку». Он пролетел над маленькими елочками, далеко и высоко, и скрылся в чащобе.

Таня и Сашка постояли немного и пошли домой. На опушке леса они остановились, и Сашка рассказал Тане всю эту историю, с той самой минуты, когда он познакомился с гномом.

Я тоже был на полянке, сидел на пне и все слышал. Нет, я не был невидимкой, но они не замечали меня.

Когда Сашка закончил рассказ, Таня посмотрела вверх и сказала:

– Красиво… Звезды горят – правда, как веснушки, и ели качаются…

«Ели качаются, и сказка кончается», – подумал я.

В. Медведев
БАРАНКИН, БУДЬ ЧЕЛОВЕКОМ!
Тридцать шесть событий из жизни Юры Баранкина

Часть первая
БАРАНКИН, К ДОСКЕ!

Событие первое
Позор на всю школу!

Если бы я и Костя Малинин не умудрились получить двойки по геометрии в самом начале учебного года, то, может быть, ничего такого невероятного и фантастического в нашей жизни не приключилось бы, но двойки мы схлопотали, и поэтому на следующий день с нами случилось что-то невероятное, фантастическое и, можно сказать, сверхъестественное!..

На перемене, сразу же после этого злополучного события, Зинка Фокина, староста нашего класса, подошла к нам и сказала: «Ой, Баранкин и Малинин! Ой, какой позор! На всю школу позор!» Потом она собрала вокруг себя девчонок и стала с ними, судя по всему, составлять против нас с Костей какой-то заговор. Совещание продолжалось всю перемену, пока не прозвенел звонок к следующему уроку.

За это же время Алик Новиков, специальный фотокорреспондент нашей стенгазеты, сфотографировал нас с Костей и со словами: «Двойка скачет! Двойка мчится!» – прилепил наши физиономии на газету, в раздел «Юмор и сатира».

После этого Эра Кузякина, главный редактор стенгазеты, посмотрела на нас уничтожающим взглядом и прошипела: «Эх вы! Такую красивую газету испортили!»

Газета, которую, по словам Кузякиной, испортили мы с Костей, выглядела действительно очень красиво. Она была вся раскрашена разноцветными красками, на самом видном месте от края до края был выведен яркими буквами лозунг: «Учиться только на „хорошо“ и „отлично“!»

Честно говоря, наши мрачные физиономии типичных двоечников действительно как-то не вязались с ее нарядным и праздничным видом. Я даже не выдержал и послал Эрке записку:

«Кузякина! Предлагаю снять наши карточки, чтобы газета была опять красивой! Или в крайнем случае зачеркнуть лозунг!»

Слово «красивой» я подчеркнул двумя жирными линиями, а «зачеркнуть лозунг» – тремя, но Эрка только передернула плечами и даже не посмотрела в мою сторону… Подумаешь!..

Событие второе
Не дают даже опомниться…

Как только прозвенел звонок с последнего урока, ребята гурьбой ринулись к дверям. Я уже собирался толкнуть дверь плечом, но Эрка Кузякина успела каким-то образом встать на моем пути.

– Не расходиться! Не расходиться! Будет общее собрание! – закричала она и добавила ехидным тоном: – Посвященное Баранкину и Малинину!

– И никакое не собрание, – крикнула Зинка Фокина, – а разговор! Очень серьезный разговор!.. Садитесь на места!..

Что здесь началось! Все ребята стали возмущаться, хлопать партами, ругать нас с Костей и кричать, что они на за что не останутся. Мы с Костей вопили, конечно, больше всех. Это еще что за порядки? Не успели, можно сказать, получить двойки, и на тебе – сразу же общее собрание, ну, не собрание, так «серьезный разговор»… Еще неизвестно, что хуже. В прошлом учебном году этого не было. То есть двойки у нас с Костей и в прошлом году тоже были, но никто не устраивал из этого никакого пожара. Прорабатывали, конечно, но не так, не сразу… Давали, как говорится, опомниться… Пока такие мысли мелькали у меня в голове, староста нашего класса Фокина и главный редактор стенгазеты Кузякина успели «подавить бунт» и заставили всех ребят сесть на свои места. Когда шум постепенно затих и в классе наступила относительная тишина, Зинка Фокина сразу же начала собрание, то есть «серьезный разговор», посвященный мне и моему лучшему другу.

Мне, конечно, очень неприятно вспоминать, что говорили о нас с Костей Зинка Фокина и остальные наши товарищи на том собрании, и, несмотря на это, я расскажу все так, как было на самом деле, не искажая ни одного слова и ничего не прибавляя от себя…

Событие третье
Как в опере получается…

Когда все расселись и в классе наступило временное затишье, Зинка Фокина закричала:

– Ой, ребята! Это просто какое-то несчастье! Новый учебный год еще не успел начаться, а Баранкин и Малинин уже успели получить две двойки!..

В классе снова поднялся ужасный шум, но отдельные выкрики, конечно, можно было разобрать.

– В таких условиях я отказываюсь быть главным редактором стенгазеты! (Это сказала Эрка Кузякина.)

– А еще слово давали, что исправятся! (Мишка Яковлев.)

– Трутни несчастные! В прошлом году с ними нянчились, и опять все сначала! (Алик Новиков.)

– Вызвать родителей! (Нина Семенова.)

– Только класс наш позорят! (Ирка Пухова.)

– Решили все заниматься на «хорошо» и «отлично», и вот вам, пожалуйста! (Элла Синицына.)

– Позор Баранкину и Малинину!! (Нинка и Ирка вместе.)

– Да выгнать их из нашей школы, и все!!! (Эрка Кузякина.)

«Ладно, Эрка, я тебе припомню эту фразу».

После этих слов все заорали в один голос, да так громко, что нам с Костей уже совершенно было невозможно разобрать, кто и что о нас думает, хотя из отдельных слов можно было уловить, что мы с Костей Малининым – оболтусы, тунеядцы, трутни! Еще раз трутни, оболтусы, лоботрясы, эгоисты! И так далее! И тому подобное!..

Меня и Костю больше всего разозлило, что громче всех орал Венька Смирнов. Уж чья бы корова, как говорится, мычала, а его бы молчала. У этого Веньки успеваемость в прошлом году была еще хуже, чем у нас с Костей. Поэтому я не выдержал и тоже закричал.

– Рыжий, – закричал я на Веньку Смирнова, – а ты-то чего орешь громче всех? Если бы первым вызвали тебя к доске, ты бы не двойку, а единицу схлопотал! Так что молчи в тряпочку.

– Эх ты, Баранкин, – заорал на меня Венька Смирнов, – я же не против тебя, я за тебя ору! Я что хочу сказать, ребята!.. Я говорю: нельзя после каникул так сразу вызывать к доске. Надо, чтобы мы сначала пришли в себя после каникул…

– Смирнов! – крикнула на Веньку Зинка Фокина.

– И вообще, – продолжал кричать на весь класс Венька, – предлагаю, чтобы в течение первого месяца никому не задавали никаких вопросов и вообще не вызывали к доске!..

– Так ты эти слова ори отдельно, – крикнул я Веньке, – а не со всеми вместе!..

Здесь опять все ребята закричали в один голос и так громко, что уже нельзя было разобрать ни одного слова и вообще было невозможно понять, кто с Венькиным предложением согласен, а кто против.

– Ой, тише, ребята, – сказала Фокина, – замолчите! Пусть говорит Баранкин!

– А что говорить? – сказал я. – Мы с Костей не виноваты, что Михаил Михалыч в этом учебном году вызвал нас к доске первыми. Спросил бы сначала кого-нибудь из отличников, например Мишку Яковлева, и все началось бы с пятерки…

Все стали шуметь и смеяться, а Фокина сказала:

– Ты бы, Баранкин, лучше не острил, а брал пример с Миши Яковлева.

– Подумаешь, какой пример-министр! – сказал я не очень громко, но так, чтобы все слышали.

Ребята опять засмеялись. Зинка Фокина заойкала, а Эрка покачала головой, как большая, и сказала:

– Баранкин! Ты лучше скажи, когда вы с Малининым исправите свои двойки?

– Малинин! – сказал я Косте. – Разъясни…

– Вот пристали! – сказал Малинин. – Да исправим мы ваши двойки… то есть наши двойки…

– Когда?

– Юра, когда мы исправим двойки? – спросил меня Костя.

– А ты, Малинин, своей головы на плечах не имеешь? – закричала Кузякина.

– В четверти исправим, – сказал я твердым голосом, чтобы внести окончательную ясность в этот вопрос.

– Ребята! Это что же получается? Значит, наш класс должен всю четверть переживать эти несчастные двойки! – всполошилась Кузякина.

– Баранкин! – сказала Зинка Фокина. – Класс постановил, чтобы вы исправили двойки завтра!

– Извините, пожалуйста! – возмутился я. – Завтра воскресенье!

– Ничего, позанимаетесь! (Миша Яковлев).

– Так им и надо! (Алик Новиков.)

– Привязать их веревками к партам! (Эрка Кузякина).

– А если мы не понимаем с Костей решение задачи? (Это сказал уже я).

– А я вам объясню! (Миша Яковлев).

Мы с Костей переглянулись и ничего не сказали.

– Молчание – знак согласия! – сказала Зинка Фокина. – Значит, договорились на воскресенье! Утром позанимаетесь с Яковлевым, а потом придете в школьный сад – будем сажать деревья!

– Что?! – заорали мы с Костей в один голос. – Еще и деревья сажать?.. Да мы же… мы же устанем после занятий!

– Физический труд, – сказала главный редактор нашей стенгазеты, – лучший отдых после умственной работы.

– Это что же получается, – сказал я, – значит, как в опере получается… «Ни сна, ни отдыха измученной душе!..»

– Алик! – сказала староста нашего класса. – Смотри, чтобы они не сбежали!..

– Не сбегут! – сказал Алик. – Сделайте веселое лицо! У меня разговор короткий! В случае чего… – Алик навел фотоаппарат на нас с Костей. – И подпись…