Текст книги "Каникулы в стране сказок"

Автор книги: Вениамин Каверин

Соавторы: Эдуард Успенский,Евгений Шварц,Виталий Губарев,Софья Прокофьева,Валерий Медведев,Лия Гераскина,Святослав Сахарнов,Николай Поливин,Алла Казакова,Александр Шаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

Глава пятнадцатая,
в которой Оля и Яло освобождают Гурда

Лошади так быстро мчались, что временами Оле и Яло казалось, будто карета не катится, а летит по воздуху. Зеркальные болота, горы со страшными обрывами и скалами, зеленые королевские виноградники вскоре остались позади. Город со сверкающими башнями и шпилями приближался с каждой секундой. Яростный ветер бил в лицо.

– Только бы успеть, Яло!

– Да, только бы успеть, Оля!

– Скорей, скорей, дядюшка Бар!

– Мы уже въезжаем в город, друзья.

Вот наконец и Башня смерти. Бар натянул вожжи, лошади остановились словно вкопанные, и Оля и Яло стремительно выскочили из кареты.

– Добрый день, господа королевские пажи, – приветствовал девочек стражник, низко кланяясь.

Он неторопливо открыл им дверь в Башню смерти.

Девочки побежали вверх по ступенькам.

– Только бы успеть, Яло!..

– Да, только бы успеть, Оля!

Опять во мраке заметались летучие мыши, опять застонала сова… Будет ли когда-нибудь конец бесчисленным ступеням!..

Задыхаясь, девочки взбежали наконец на площадку крыши.

– Вот и мы, Гурд!

– Здравствуй, Гурд!

– Здравствуйте!.. – ответил радостно мальчик. – Я вас так ждал… Я верил, что вы придете!

Сегодня Гурд выглядит куда лучше. Глаза его радостно блестят… Оля склоняется над мальчиком. Замок щелкает, звенят кандалы…

– Ты свободен, Гурд! Вставай…

Девочки помогают Гурду подняться. Какой он все-таки слабый! Оля торопливо снимает с себя костюм пажа и остается в ученическом платье с красным галстуком.

– Быстрей надень этот костюм, Гурд…

Яло испуганно смотрит на подругу:

– А как же ты, Оля?

– Я все обдумала, Яло… Так надо! Ты проведешь Гурда в карету и скажешь стражнику, что мне стало плохо, что у меня закружилась голова…

– А ты, Оля?

– Я как-нибудь выберусь отсюда, Яло. Я здоровая и сильная. И я очень быстро бегаю… Не беспокойтесь обо мне…

– Но, Оля…

– Быстрей, Яло!

Яло и Гурд ушли. Оля слышала, как постепенно удалялся звук их шагов. Она села на площадку и задумалась: что же ей теперь делать? Вернуться домой! Сегодня же! Только бы выскользнуть из этой башни!

Оля легла на живот и подползла к самому краю площадки. Далеко-далеко внизу виднелась карета величиной с ноготок и маленькие, словно мухи, лошади. Значит, Яло и Гурд еще не вышли из башни. Как, однако, долго они спускаются! Ага, наконец-то они показались. Вот они подошли к карете. Стражник, кажется, даже помогает Гурду. Ну да, вот он его подсаживает в карету. Вот наконец дядюшка Бар взмахивает кнутом, и лошади трогаются и несут карету к городу. Оля облегченно вздохнула. Теперь можно и ей спуститься с этой башни.

Глава шестнадцатая, и последняя,
в которой Оля побеждает Нушрока и возвращается домой

Оля быстро сбегает по лестнице. Она готова храбро встретить любую опасность! Но то, что она увидела через открытую дверь башни, заставило ее все-таки похолодеть и затрепетать.

У башни стояла карета Нушрока, и стражник, раболепно кланяясь, помогал министру выйти из нее.

Оля поняла, что сейчас нужно, не медля ни секунды, на что-то решиться. На что?

Стражник стоял низко согнувшись перед Нушроком. Воспользовавшись этим, никем не замеченная Оля выскользнула из башни и прислонилась к стоявшей рядом будке стражника. И почти тотчас на нее посмотрел Нушрок.

– Что это за девчонка? – пискнул он.

Стражник быстро повернулся к Оле. У него было такое лицо, будто он увидел привидение.

– Не знаю, господин министр, – забормотал он. – Видно, она только что забрела сюда.

– Она вышла из башни?..

– Не может быть, господин министр! Уж я этот вход так оберегаю, что и мышь не проскочит. Сегодня только два пажа его величества приезжали…

– Два пажа?

– Да, из дворца его королевского величества…

Нушрок заторопился к башне и на ходу внимательно оглядел девочку. На секунду его взгляд задержался на ее красном галстуке.

– Странная девчонка, – пропищал он и исчез в башне.

– Ты как сюда попала? – набросился стражник на Олю.

– Я гуляю…

– А ну-ка, марш отсюда! – И стражник дал ей такой подзатыльник, что у нее загудело в голове. Что было сил Оля побежала к городу.

Оля действительно бегала очень хорошо, пожалуй, быстрей всех не только в отряде, но и в дружине. Она была уверена, что, прежде чем Нушрок поднимется на вершину башни и, обнаружив исчезновение Гурда, спустится вниз, пройдет немало времени. За это время она успеет, быть может, добежать до лестницы, ведущей к волшебному зеркалу.

Разноцветные стеклянные дома города мелькают мимо Оли. На лице ее выступил пот, стало трудно дышать. Часто бьется сердце. Подкашиваются ноги. А Оля все бежит и бежит…

Вот наконец и лестница с кривыми зеркалами, ведущая на вершину холма. Оля поднимается по лестнице так медленно, будто у нее железные башмаки. Она слышит звон приближающейся кареты и оглядывается. Это, конечно, карета Нушрока. Нужно собрать все силы и снова бежать.

Одно за другим проносятся мимо кривые зеркала. Их всего только сто, а кажется, будто нескончаемая вереница. Вот наконец и вершина холма, откуда она начала свое путешествие. Оля оглядывается. Человек с лицом хищной птицы уже поднимается по лестнице. Оля делает еще несколько шагов, бессильно опускается перед зеркалом и говорит:

– Дорогое волшебное зеркало, спаси меня!.. Верни меня домой!..

По чистому стеклу зеркала бегут голубые волны, и все вокруг наполняется хрустальным звоном. Оля слышит голос зеркала:

– Я не могу спасти тебя, девочка. Ты пришла ко мне без своего отражения.

– Что же мне делать? – в отчаянии шепчет Оля. – Нушрок убьет меня!

– Ложь никогда не убьет правду, – отвечает зеркало, и голубые волны исчезают с его поверхности.

Оля беспомощно оглядывается. Перед ней стоит Нушрок.

– Теперь уж ты не скроешься от меня! – шипит он, впиваясь в нее взглядом.

Оля сжалась, однако не опустила перед Нушроком своих чистых голубых глаз. Наоборот, она широко открыла их и не мигая смотрела в хищные глаза человека-коршуна. Девочка и человек-коршун застыли в страшном единоборстве. И вот в черных глазах Нушрока мелькнул страх, а по лицу пробежала судорога. Он сжался и отступил. И по мере того как Нушрок трусливо вбирал голову в плечи, Оля все больше выпрямлялась, чувствуя, как всю ее охватывает ликование. Оле казалось, что из ее глаз вылетают молнии и она пронизывает Нушрока своим взглядом. Лицо Нушрока исказила гримаса; он не выдержал единоборства, опустил глаза и быстро попятился. Это было его концом. Он стремительно полетел с площадки в пропасть и разбился на тысячи стекол.

И в ту же секунду до Оли долетел отдаленный грохот, и она увидела, как далеко за городом рушится Башня смерти…

А по лестнице к Оле бежало множество девочек и мальчиков, и среди них Оля увидела Яло и Гурда. Они налетели на нее как вихрь и чуть не задушили в своих объятиях.

Потом, расталкивая всех, к Оле протиснулась женщина.

– Тетушка Аксал!

– Фазанята! Добрые мои девочки!

Как радостно обнимала Олю и Яло тетушка Аксал! У нее дрожали руки, и она без конца повторяла, всхлипывая:

– Фазанята, славные мои фазанята!..

– Друзья! – крикнул кто-то. – Эта девочка спасла жизнь Гурду и уничтожила Нушрока!

И буря приветствий раздалась кругом. А Оля стояла раскрасневшаяся, неловко опустив руки, не зная, куда деваться от смущения.

– Эта девочка, – крикнула тетушка Аксал, – пришла из чудесной страны, где сердца всех людей благородны и отважны!

– Оля! – закричали дети. – Оставайся навсегда с нами!

– Оставайся с нами! – раздавалось со всех сторон.

Гурд посмотрел в глаза Оле и сказал:

– Ты слышишь, Оля?

Неожиданно для самой себя Оля взмахнула косичками и заговорила. И ее слабый голосок вдруг стал таким звонким, что его услышали даже на самых отдаленных улицах города.

– Я не могу остаться с вами, дорогие друзья, потому что нет на свете ничего прекраснее и лучше моей родной страны! Вы, наверное, тоже построите когда-нибудь счастливую жизнь, как в моей стране. Я верю в это. А теперь прощайте, друзья! – И Оля помахала рукой.

– Давай, Оля, споем твою песню! – предложила Яло.

Оля кивнула, и девочки громко запели:

 
Ничто не остановит нас,
Нам цель ясна!
Вперед, вперед! – дала наказ
Любимая страна…
 

Заходящее солнце ярко сверкало над городом, и все искрилось вокруг. Песню подхватил Гурд. А вслед за ним ее начали петь все мальчики и девочки.

Сотни мальчиков и девочек прощально махали Оле руками. Оля нежно поцеловала тетушку Аксал, пожала руку Гурду.

По чистой глади зеркала пробежали голубые волны. Оля услышала красивый звенящий голос, будто ударились друг о дружку хрустальные стекла:

– Ты хочешь вернуться домой, Оля?

– Очень!

– Ты не жалеешь о том, что побывала в Королевстве кривых зеркал?

– О нет, я так благодарна тебе, волшебное зеркало! Ведь я так много видела! И так много поняла!

Волны на гладком стекле зеркала успокоились, и голубой туман рассеялся. Стекло исчезло. Осталась только одна рама от зеркала.

– Прощай, дорогая Яло…

– Прощай, Оля, спасибо, что ты научила меня быть смелой и доброй.

Подруги обнялись и расцеловались. Потом Оля быстро переступила через раму и оглянулась. По зеркалу уже снова скользили голубые волны. Когда они рассеялись, Оля снова увидела Яло, улыбнулась ей и помахала правой рукой. Яло ответила ей точно такой же улыбкой и помахала левой рукой.

Скрипнула дверь.

– Опять ты вертишься перед зеркалом! – сказала бабушка, появляясь в передней. – Небось не отходила от него, пока я была в магазине.

Оля повисла у бабушки на шее.

– Бабунечка, родненькая, здравствуй! Как я рада!

– Батюшки!.. – растроганно и немного растерянно сказала старушка. – Что это с тобой? Как будто год не виделись. Пойдем-ка в комнату. Ты уже поела? Надо садиться за уроки, Оля.

– Сейчас сяду, бабунечка. Как ты запыхалась, бедненькая! Почему ты не сказала мне? Я сама сходила бы в магазин.

Обнявшись, Оля и бабушка направились в комнату. Оля украдкой взглянула в зеркало и снова помахала рукой Яло. И странно: ей показалось, что Яло запоздала ответить ей таким же движением и, замешкавшись, смахнула со щеки слезу. Впрочем, все это, конечно, Оле только показалось.

Л. Гераскина
В СТРАНЕ НЕВЫУЧЕННЫХ УРОКОВ
Волшебное происшествие

В тот день, когда все это началось, мне не везло с самого утра. У нас было пять уроков. И на каждом меня вызывали. И по каждому предмету я получил двойку. Всего пять двоек за день! Четыре двойки, наверное, я получил за то, что отвечал не так, как хотелось бы учителям. А вот пятую двойку поставили совсем несправедливо.

Даже смешно сказать, из-за чего мне влепили эту несчастную двойку. За какой-то круговорот воды в природе.

Интересно, что бы вы ответили на такой вопрос учительницы:

– Куда девается вода, которая испаряется с поверхности озер, рек, морей, океанов и луж?

Не знаю, что бы вы ответили, а мне ясно, что если вода испаряется, то ее уже нет. Ведь не зря же говорят про человека, который вдруг куда-то скрылся: «Он испарился». Это значит – «он исчез». Но Зоя Филипповна, наша учительница, почему-то стала придираться и задавать лишние вопросы:

– Куда исчезает вода? А может быть, она все-таки не исчезает? Может, ты хорошенько подумаешь и ответишь как следует?

По-моему, я и так ответил как следует. Зоя Филипповна, конечно, со мной не согласилась. Я давно заметил, что учителя редко со мной соглашаются. Есть у них такой отрицательный минус.

Кому охота спешить домой, если несешь в портфеле целую кучу двоек? Мне, например, неохота. Поэтому я и шел домой через час по столовой ложке. Но как медленно ни иди, а все равно придешь домой. Хорошо еще, что папа в командировке. А то сразу бы начался разговор о том, что у меня нет характера. Об этом папа вспоминал всегда, как только я приносил двойку.

– И в кого ты такой? – удивлялся папа. – Совсем нет характера. Не можешь взять себя в руки и хорошо учиться.

– Воли у него нет, – добавляла мама и тоже удивлялась: – В кого бы это?

Мои родители имеют твердый характер и сильную волю, а вот я, оказывается, почему-то не имею. Поэтому-то я и не решился сразу притащиться домой с пятью двойками в портфеле.

Чтобы подольше тянуть время, я заходил по дороге во все магазины подряд. В книжном я встретил Люсю Карандашкину. Она моя соседка два раза: живет в одном доме со мной, а в классе сидит позади меня. Нигде от нее нет покоя – ни в школе, ни дома. Люся уже успела пообедать и прибежала в магазин за тетрадями. Был здесь и Сережа Петькин. Он пришел узнать, не получены ли новые марки. Сережа покупает марки и воображает себя филателистом. А по-моему, так собирать коллекцию марок может каждый дурак, если у него есть деньги.

Я не захотел встречаться с ребятами, но они меня заметили и сразу же стали обсуждать мои двойки. Конечно, они доказывали, что Зоя Филипповна поступила справедливо. А когда я их припер к стенке, то вышло, что они тоже не знали, куда девается испарившаяся вода. Небось влепила бы им Зоя за это по двойке – они бы сразу запели другое.

Мы спорили, кажется, немного шумно. Продавщица предложила нам выйти из магазина. Я сейчас же ушел, а ребята остались. Продавщица сразу догадалась, кто из нас лучше воспитан. А ведь завтра они будут рассказывать, что шум в магазине поднял я. Пожалуй, еще разболтают, что я на прощание показал им язык. А что тут, спрашивается, плохого? Анна Сергеевна, наш школьный врач, нисколько на это не обижается, она даже сама просит, чтобы ребята показали ей язык. А она-то уж знает, что хорошо, а что плохо.

Когда меня выставили из книжного магазина, я понял, что очень проголодался. Есть хотелось все больше, а идти домой – все меньше.

На пути остался только один магазин. Неинтересный – хозяйственный. В нем противно пахло керосином. Из него тоже пришлось уйти. Продавец три раза меня спросил:

– А что тебе здесь надо, мальчик?

Мама открыла дверь молча. Но это меня не порадовало. Я знал, что она сначала накормит меня, а потом…

Скрыть двойки было невозможно. Мама давно сказала, что читает в моих глазах все, что я хочу от нее скрыть, в том числе и то, что написано в моем дневнике. Какой же смысл врать?

Я ел и старался не смотреть на маму. Думал, сможет ли она прочесть в моих глазах сразу про все пять двоек.

Кот Кузя спрыгнул с подоконника и завертелся у моих ног. Он очень меня любит и ласкается совсем не потому, что ждет от меня что-нибудь вкусное. Кузя знает, что я пришел из школы, а не из магазина, значит, ничего, кроме плохих отметок, принести не мог.

Я старался есть как можно медленней, но это не получалось, оттого что я сильно проголодался. Мама сидела напротив, смотрела на меня и ужасно молчала. Вот сейчас, когда я съем последнюю ложку компота, и начнется…

Но раздался телефонный звонок. Ура! Звонила тетя Поля. Раньше чем через час она не отпустит маму от телефона.

– Немедленно садись за уроки, – приказала мама и взяла трубку.

За уроки, когда я так устал! Хотелось хоть часок отдохнуть и поиграть во дворе с ребятами. Но мама зажала трубку рукой и сказала, что я должен прогулку по магазинам засчитать себе за отдых. Вот как она умеет читать по глазам! Боюсь, что она прочтет и про двойки.

Пришлось уйти в свою комнату и засесть за уроки.

– Убери на своем столе! – крикнула вдогонку мама.

Легко сказать – убери! Я иногда просто удивляюсь, глядя на свой стол. Как много предметов на нем умещается. Тут рваные учебники и тетрадки в четыре листика, ручки, карандаши, линейки. Их, правда, теснят гвозди, шурупы, обрывки проволоки и другие нужные вещи. Я очень люблю гвозди. Они у меня есть всех размеров и разной толщины. А мама почему-то их совсем не любит. Она много раз выбрасывала их, но они снова возвращаются на мой стол, как бумеранги. Мама сердится на меня за то, что я больше люблю гвозди, чем учебники. А кто виноват? Конечно, не я, а учебники. Не надо быть такими скучными.

На этот раз я управился с уборкой быстро. Выдвинул ящик стола и сгреб туда все вещи. Скоро и удобно. И пыль сразу стирается. Теперь можно было приняться за уроки. Я раскрыл дневник, и передо мной замелькали двойки. Они были такие заметные потому, что их написали красными чернилами. По-моему, это неправильно. Зачем писать двойку красными чернилами? Ведь все хорошее тоже отмечают красным. Например, праздники и воскресенья в календаре. Посмотришь на красную цифру – и радуешься: в школу ходить не надо. Пятерку тоже можно писать красными чернилами. А тройку, двойку и кол – только черными! Удивительно, как наши учителя сами не могут до этого додуматься!

Уроков, как нарочно, задали очень много. А день был солнечный, теплый, и мальчишки во дворе гоняли мяч. Интересно, кто стоял вместо меня в воротах? Наверно, опять Сашка: он давно метит на мое место у ворот. Это просто смешно. Все знают, какой он сапожник.

Кот Кузя устроился на подоконнике и оттуда, как с трибуны, следил за игрой. Кузька не пропускал ни одного матча, а папа и мама не верят, что он настоящий болельщик. И зря. Он даже любит слушать, когда я рассказываю о футболе. Не перебивает, не уходит, даже мурлычет. А кошки мурлычут только тогда, когда им приятно.

Мне задали правила по безударным гласным. Надо было их повторить. Я этого делать, конечно, не стал. Бесполезно повторять то, чего все равно не знаешь. Потом надо было прочитать про этот самый круговорот воды в природе. Я вспомнил Зою Филипповну и решил лучше заняться решением задачи.

Тут тоже ничего приятного не было. Какие-то землекопы рыли неизвестно для чего какую-то траншею. Не успел я выписать условия, как заговорил репродуктор. Можно было бы немножко отвлечься и послушать. Но чей голос я услышал? Голос нашей Зои Филипповны! Мало мне в школе надоел ее голос! Она по радио советы давала ребятам, как надо готовиться к экзаменам, рассказывала, как это делает наша лучшая ученица Катя Пятерки на. Так как готовиться к экзаменам я не собирался, радио пришлось выключить.

Задача была очень трудная и бестолковая. Я уже почти стал догадываться, как ее надо решить, но… в окно влетел футбольный мяч. Это ребята вызывали меня во двор. Я схватил мяч и хотел было вылезти через окно, но мамин голос догнал меня на подоконнике.

– Витя! Ты делаешь уроки?! – кричала она из кухни. Там у нее что-то кипело и ворчало на сковородке. Поэтому мама не могла прийти и выдать мне что полагается за побег. Она почему-то очень не любила, когда я выходил через окно, а не через дверь. Хорош бы я был, если бы мама вошла!

Я слез с подоконника, швырнул ребятам мяч и ответил маме, что делаю уроки.

Снова открыл задачник. Пять землекопов выкопали траншею в сто погонных метров за четыре дня. Что бы придумать для первого вопроса? Я уже опять почти начал соображать, но мне снова помешали. В окно заглянула Люська Карандашкина. Одна косичка была у нее перевязана красной лентой, а другая – распущена. И это не только сегодня. У нее почти каждый день так. То правая косичка распущена, то левая.

Лучше бы она больше внимания обращала на свою прическу, чем на чужие двойки, тем более что у нее и своих хватает. Люся сказала, что задача о землекопах такая трудная, что даже ее бабушка не могла решить. Счастливая Люська! А у меня нет никакой бабушки.

– Давай решать вместе! – предложила Люська и через окно влезла в мою комнату.

Я отказался. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Лучше уж самому.

Снова стал рассуждать. Пять землекопов вырыли траншею в сто погонных метров. Погонных? Почему метры называются погонными? Кто их погоняет?

Я стал думать про это и сочинил скороговорку: «Погонщик в погонах погонял погонным метром…» Тут мама снова закричала из кухни. Я спохватился и стал сильно трясти головой, чтобы забыть о погонщике в погонах и вернуться к землекопам. Ну что мне с ними делать?

– А хорошо бы погонщика назвать Паганелем. Ну а землекопы? Как с ними быть? Может, помножить их на метры?

– Не надо помножать, – возразила Люся, – все равно ничего не узнаешь.

Назло ей я все-таки помножил землекопов. Правда, ничего хорошего про них не узнал, но зато теперь можно было переходить ко второму вопросу. Тогда я решил разделить метры на землекопов.

– Не надо делить, – опять вмешалась Люся. – Я уже делила. Ничего не получается.

Конечно, я не послушал ее и разделил. Получалась такая ерунда, что я стал искать ответа в задачнике. Но, как назло, там была вырвана страница с ответом про землекопов. Пришлось всю ответственность взять целиком на себя. Я все перерешил. Вышло, что работу должны были выполнить полтора землекопа. Почему полтора? Откуда я знаю! В конце концов, какое мне дело, сколько землекопов рыли эту самую траншею? Кто теперь вообще роет землекопами? Взяли бы экскаватор и сразу бы покончили с траншеей. И работу бы скорей сделали, и школьникам бы голову не морочили. Ну, как бы там ни было, а задача решена. Можно уже побежать к ребятам. И я, конечно, побежал бы, но меня остановила Люська.

– А когда мы будем учить стихи? – спросила она у меня.

– Какие стихи?

– Как какие? Забыл? А «Зима. Крестьянин торжествуя»? Я никак не могу их запомнить.

– Это потому, что они неинтересные, – сказал я. – Вот те стихи, что сочинили в нашем классе мальчишки, сразу запоминаются. Потому, что интересные.

Люся новых стихов не знала. Я их прочел ей на память:

 
Нам учиться целый день
Лень, лень, лень.
Надоело!
Нам бы бегать и играть,
Мяч бы по полю гонять —
Это дело!
 

Люсе стихи так понравились, что она их сразу запомнила. Вдвоем мы быстро одолели «крестьянина». Я уже собирался потихоньку вылезти в окно, но Люся опять вспомнила, что мы еще должны вставлять в слова пропущенные буквы. У меня даже зубы заныли от досады. Кому интересно делать бесполезную работу? Буквы в словах пропускают, как нарочно, самые трудные. По-моему, это нечестно. Как бы ни не хотелось, а вставлять пришлось.

 
П…друга дней моих суровых,
Г…лубка дряхлая моя.
 

Люся уверяет, что это стихотворение Пушкин написал своей няне. Это ей сказала бабушка. Неужели Карандашкина считает меня таким простачком? Так я и поверю, что у взрослых бывают няни. Просто бабушка посмеялась над нею, и все.

Но как же быть с этой «п…другой»? Мы посоветовались и решили уже вставить букву «а», как вдруг в комнату ввалились Катя и Женьчик. Не знаю, почему им вздумалось припереться. Я, во всяком случае, их не приглашал. Не хватало еще, чтобы Катька отправилась на кухню и доложила моей маме, сколько двоек я сегодня нахватал. Ко мне и Люсе эти зубрилы относились свысока, потому что учились лучше нас. У Кати были выпученные круглые глаза и толстые косы. Этими косами она гордилась так, как будто их выдали ей за хорошую успеваемость и отличное поведение. Говорила Катя медленно, нараспев, все делала с толком и никогда не спешила. А о Женьчике просто и рассказывать нечего. Он сам по себе почти и не говорил, а только повторял Катины слова. Женьчиком звала его бабушка, которая провожала его в школу, как маленького. Поэтому и мы все стали звать его Женьчиком. Только Катя звала его Евгением. Она любила все делать правильно.

Катя поздоровалась, как будто мы с нею сегодня не виделись, и сказала, посмотрев на Люсю:

– Опять у тебя коса расплелась. Это неряшливо. Причешись.

Люся боднула головой. Она не любила причесываться. Она не любила, когда ей делали замечания. Катя вздохнула. Женьчик тоже вздохнул. Катя покачала головой. Женьчик тоже покачал.

– Раз вы здесь оба, – сказала Катя, – мы вас двоих и подтянем.

– Подтягивайте скорей! – закричала Люся. – А то нам некогда. Мы еще не все уроки сделали.

– А какой у вас ответ получился в задаче? – спросила Катя, точь-в-точь как Зоя Филипповна.

– Полтора землекопа, – ответил я нарочно очень грубо.

– Неправильно, – спокойно возразила Катя.

– Ну и пусть неправильно. Тебе-то что! – ответил я и сделал ей страшную гримасу.

Катя опять вздохнула и опять покачала головой. Женьчик, конечно, тоже.

– Ей больше всех надо! – выпалила Люська.

Катя поправила свои косы и медленно сказала:

– Пойдем, Евгений. Они еще и грубят.

Женьчик рассердился, покраснел и самостоятельно выругал нас. Мы этому так удивились, что ничего ему не ответили. Катя сказала, что они сейчас же уйдут, и от этого будет хуже только нам, так как мы останемся неподтянутыми.

– Прощайте, лодыри, – ласково сказала Катя.

– Прощайте, лодыри, – пискнул Женьчик.

– Попутный ветер в спину! – гаркнул я.

– До свиданья, Пятеркины-Четверкины! – пропела смешным голосом Люська.

Это было, конечно, не совсем вежливо. Ведь они были у меня в доме. Почти в гостях. Вежливо – невежливо, а я их все-таки выставил. Да и Люська убежала вслед за ними.

Я остался один. Просто удивительно, до чего не хотелось делать уроки. Конечно, если бы у меня была сильная воля, я взял бы, назло себе, и сделал. Вот у Кати небось была сильная воля. Надо будет помириться с нею и спросить, как она ее приобрела. Папа говорит, что каждый человек может выработать волю и характер, если он борется с трудностями и презирает опасность. Ну а с чем мне бороться? Папа говорит – с ленью. Но разве лень – трудность? А вот опасность я бы с удовольствием презирал, да только где ее возьмешь?

Я был очень несчастным. Что такое несчастье? По-моему, когда человека заставляют силой делать то, что ему совсем не хочется, это и есть несчастье.

За окном кричали мальчишки. Солнце светило, очень сильно пахло сиренью. Меня тянуло выпрыгнуть в окно и побежать к ребятам. Но на столе лежали мои учебники. Они были изорванные, залитые чернилами, грязные и ужасно скучные. Но они были очень сильными. Они держали меня в душной комнате, заставляли решать задачу о каких-то допотопных землекопах, вставлять пропущенные буквы, повторять никому не нужные правила и делать многое другое, что мне было совсем неинтересно. Я так вдруг возненавидел свои учебники, что схватил их со стола и что было сил швырнул на пол.

– Пропадите вы пропадом! Надоели! – закричал я не своим голосом.

Раздался такой грохот, словно с высокого дома на мостовую упали сорок тысяч железных бочек. Кузя метнулся с подоконника и прижался к моим ногам. Стало темно, как будто потухло солнце. А ведь оно только что светило. Потом комната озарилась зеленоватым светом, и я заметил каких-то странных человечков. На них были балахоны из покрытой кляксами мятой бумаги. У одного на груди чернело очень знакомое пятно с ручками, ножками и рожками. Точно такие же ножки-рожки я пририсовал к кляксе, которую посадил на обложку учебника географии.

Человечки молча стояли вокруг стола и сердито на меня смотрели. Надо было что-то немедленно делать. Поэтому я вежливо спросил:

– А кто вы такие будете?

– Ты присмотрись внимательней – может быть, и узнаешь, – ответил человечек с кляксой.

– Он не привык глядеть на нас внимательно точка, – гневно сказал другой человечек и пригрозил мне пальчиком, выпачканным чернилами.

Я все понял. Это были мои учебники. Они почему-то ожили и явились ко мне в гости. Если бы вы слышали, как они меня упрекали!

– Ни под каким градусом широты и долготы никто и нигде на земном шаре так не обращается с учебниками, как ты! – кричала География.

– Ты обливаешь нас чернилами восклицательный знак. Ты рисуешь на наших страницах всякую ерунду восклицательный знак, – надрывалась Грамматика.

– Почему вы так напали на меня? Разве Сережа Петькин или Люся Карандашкина учатся лучше?

– Пять двоек! – крикнули хором учебники.

– Но ведь я сегодня приготовил уроки!

– Сегодня ты неправильно решил задачу!

– Не усвоил зоны!

– Не понял круговорота воды в природе!

Больше всех кипятилась Грамматика.

– Сегодня ты не повторил безударных гласных восклицательный знак. Не знать родного языка тире позор запятая несчастье запятая преступление восклицательный знак.

Терпеть не могу, когда на меня кричат. Тем более хором. Обижаюсь. Вот и сейчас я очень обиделся и ответил, что как-нибудь проживу и без безударных гласных, и без умения решать задачи, и тем более без этого самого круговорота.

Тут мои учебники онемели. Они смотрели на меня с таким ужасом, как будто я в их присутствии нагрубил директору школы. Потом они стали шептаться и решили, что меня нужно немедленно, как вы думаете – что? Наказать? Ничего подобного! Спасти! Чудаки! От чего, спрашивается, спасти?

География сказала, что лучше всего отправить меня в Страну невыученных уроков. Человечки сразу же с нею согласились.

– А есть ли в этой стране трудности и опасности? – спросил я.

– Сколько угодно, – ответила География.

– Все путешествие состоит из трудностей. Это ясно, как дважды два – четыре, – прибавила Арифметика.

– Каждый шаг там грозит опасностью для жизни восклицательный знак, – старалась припугнуть меня Грамматика.

Об этом стоило подумать. Ведь там не будет ни папы, ни мамы, ни Зои Филипповны!

Никто не станет каждую минуту останавливать меня и кричать: «Не ходи! Не бегай! Не прыгай! Не подглядывай! Не подсказывай! Не вертись на парте!» – и еще десяток разных «не», которых я терпеть не могу.

Может, как раз в этом путешествии мне удастся развить волю и приобрести характер. Вернусь оттуда с характером – вот папа удивится!

– А может быть, мы придумаем для него что-нибудь другое? – спросила География.

– Не надо мне другого! – закричал я. – Так и быть. Отправлюсь в эту вашу опасно-трудную страну.

Я хотел было спросить их, а удастся ли мне закалить там волю и приобрести характер настолько, чтобы я мог сам добровольно делать уроки. Но не спросил. Постеснялся.

– Решено! – сказала География.

– Ответ правильный. Перерешать не будем, – добавила Арифметика.

– Отправляйся немедленно точка, – закончила Грамматика.

– Ладно, – сказал я как можно вежливей. – Но только как это сделать? Поезда, наверно, в эту страну не ходят, самолеты не летают, пароходы не плывут.

– Мы поступим так запятая, – сказала Грамматика, – как всегда поступали в русских народных сказках. Возьмем клубок многоточие…

Но клубка у нас никакого не было. Мама не умела вязать.

– Есть ли у вас в доме что-нибудь шарообразное? – спросила Арифметика, и, так как я не понял, что такое «шарообразное», она объяснила: – Это все равно что круглое.

– Круглое?

Я вспомнил, что тетя Поля подарила мне в день рождения глобус. Я и предложил этот глобус. Правда, он на подставке, но ведь ее и отодрать нетрудно. География почему-то обиделась, замахала руками и закричала, что она не позволит. Что глобус – великое наглядное пособие! Ну и все такое прочее, что совсем не шло к делу. В это время в окно влетел футбольный мяч. Оказывается, он тоже шарообразный. Все согласились засчитать его за клубок.

Мяч будет моим проводником. Я должен идти за ним и не отставать. А если потеряю его, то не смогу вернуться домой и навсегда останусь в Стране невыученных уроков.

После того как меня поставили в такую колониальную зависимость от мяча, этот шарообразный сам собой вспрыгнул на подоконник. Я полез за ним, а Кузя за мной.