Текст книги "Под вуалью"

Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Я не хочу, чтобы о этом нашем небольшом приключении узнала Изабелла. Во всяком случае, если этого можно избежать.

И действительно, каким-то чудом им удалось совершенно незамеченными добраться до своих комнат. Рослин тут же занялась приготовлениями, чтобы принять душ, а через десять минут у дверей ее комнаты стоял слуга с подносом, на котором дымился кофе, большая чашка и молочник со сливками.

Неужели это Дуэйн? И, обратившись к слуге с вопросом, она получила утвердительный ответ.

Рослин подумала, что он по-прежнему оставался для нее загадкой. Допивая вторую чашку кофе, она мысленно представляла себе все, что произошло с ними сегодня ночью.

Все это могло бы показаться сном, но та девушка с серебристыми волосами и веселым смехом, и ее собственные слезы, вызванные подсознательной памятью о том, что ее подруга погибла во время катастрофы.

Бедняжка, она уже никогда не сможет танцевать вокруг плакучих ив у того озера, там, где они раньше жили...

Кофе кончился, и Рослин вытянулась на постели, всем телом ощущая ее удобство и комфорт после той ночи, проведенной на дне плоскодонки, рядом с парой мужских ног у своего лица. Она больше не была уверена, нужно ли скрывать их ночное происшествие.

Глава одиннадцатая

Рослин была рада, что в последующие дни Дуэйн был занят делами на плантациях, и она встречала его совсем редко. Теперь их связывала тайна.

Большую часть дня Тристан работал над новой оперой. А вечерние часы, когда в воздухе была разлита прохлада, он седлал пару лошадей, и они отправлялись на прогулку. Ей был необходим инструктор, и Тристан оказался хорошим учителем – очень скоро Рослин чувствовала себя уверенно в седле и могла во время прогулок наслаждаться красотой пустыни, неясной, как бы размытой. Они болтали о его музыке, о его поездках. Эти вечерние часы были приятным времяпрепровождением для них.

Воспоминания о ночи, проведенной с Дуэйном, отошли на задний план. Их обоих устраивало поскорее забыть об этом эпизоде. Рослин самым решительным образом была настроена не ощущать своей вины за случившееся. Странные вибрации, казалось, наполняли все вокруг, когда они весело смеялись над эпизодами из жизни Тристана, связанными с его пребыванием в среде музыкантов и певцов, тех, кто был причастен к созданию драмы на сцене и в жизни. —

Мы, живущие в этом мире, все склонны драматизировать, – говорил ей Тристан. – Иногда я думаю о том, что бы произошло, если бы мы стали героями и героинями опер.

Понимаешь, не существует никакого другого искусства, кроме оперы, в котором бы до такой степени были усилены любовные переживания.

– Я не могу вспомнить, слушала ли я когда-нибудь оперу, – призналась с легкостью Рослин. – Мне нравится музыка, мне нравится слушать, как поет Изабелла. У нее потрясающий голос.

– Этот голос может усилить любые эмоции, – сухо согласился Тристан. – Да, у нее большое вокальное дарование и она замечательная актриса.

– А ты давно с ней знаком?

– Около трех лет. Мы познакомились в Париже, когда она пела в опере «Кармен». Я тогда только что закончил свою оперу «Ар Мор» и представлял ее себе в главной роли.

К счастью она приняла мое предложение, и я считаю, что успешная премьера состоялась во многом благодаря ее таланту.

– Она во всем тебя так восхищает, Тристан?

Он отрицательно покачал головой.

– Мое отношение к ней ничего общего не имеет с моим восхищением тобой, – откровенно признался Тристан.

– Ты так мало меня знаешь, – словно споря с ним, сказала она. – Может быть, я способна на ужасные поступки, например, обман.

– Большинство женщин способны на это. – Он рассмеялся, и в этом смехе был слышен гальский цинизм. – Так же, как и большинство мужчин. Это заложено в человеческой природе, и либо стоит это принять, либо придется остаться без друзей.

Ей понравился такой ответ. Как будто бы камень свалился у нее с души, и она снова могла дышать легко и свободно.

– Ты серьезный и зрелый человек, – сказала Рослин.

– Это потому, что я – француз, – ответил он ей.

Она изучала его при свете звезд. Даже в этом чисто арабском плаще-накидке он не был похож на араба, а вот Дуэйн в нем выглядел как настоящий хищник пустыни.

– А ты собираешься когда-нибудь поселиться во Франции? Тебе ведь нравится жить здесь, в пустыне, ощущать эту свободу, любоваться этими яркими звездами? – обратилась к нему Рослин.

– До какой-то степени Эль-Кадия, могу сказать, у меня в крови, – и взгляд его поднялся к небу и звездам, а потом обратился к бескрайним просторам пустыни. – Но Бретань – как раз то место, где я бы мечтал поселиться. Я хотел бы купить дом у моря среди виноградников. Вечера в Бретани теплые, наполненные звуками моря. А любимая еда – вальдшнеп, вымоченный в вине и поджаренный на костре из виноградной лозы. Или же уха из раков, а потом сливовый пирог с сахаром. Эта часть Франции мне больше всего по душе – с ее древними преданиями и простыми рыбаками. Вдоль моря много пещер и гротов, лесов и прекрасных пляжей. Именно там я писал «Ар Мор». Однажды я снова вернусь туда и куплю дом

По дороге домой, в Дар-Эрль-Амру, эти слова Тристана эхом отзывались в мыслях Рослин. Тогда, в темноте, Дуэйн с ностальгией говорил ей о дальних краях – о том месте, куда он больше никогда не вернется, потому что слишком болезненными были его воспоминания.

Иногда он приезжал в Дар-Эрль-Амру на чашку вечернего чая с бутербродами. И тогда он беседовал со своей бабушкой, сидя под раскидистым деревом. Нанетт по обыкновению вечерами была в пелерине из оцелота. Временами он смеялся над острыми замечаниями Нанетт, а Изабелла, изнывая от скуки в салоне, выползала на улицу и... совершенно очевидно ревновала его к другой женщине, несмотря на то, что этой другой женщиной была его бабушка.

Тристан из-за рояля бросал веселый взгляд в сторону Рослин, а она вспоминала то воскресное утро на вершине скалы над озером Темсина, когда Дуэйн сказал, что ему бы не хотелось, чтобы об их небольшом ночном приключении стало известно Изабелле. Должно быть, Изабелла Фернао ревнива, если даже бабушка Дуэйна способна вызвать у нее приступы этого сильного чувства!

Но как можно устоять перед чарами Нанетт? Она так щедра и великодушна, так прекрасно умеет пошутить, ее чувство юмора с годами не скудеет.

Каждое утро Рослин приходила к ней в комнату и каждый раз получала от общения с ней огромное удовольствие.

– Я завтракаю в кровати, потому что ленива, – обычно говорила Нанетт. Но бывали моменты, когда она действительно выглядела усталой, а над верхней губой Рослин замечала посинение. Тогда ее охватывала тревога.

– О чем ты думаешь? – спросила ее однажды Нанетт. – О том, что в один прекрасный день твои белокурые волосы станут седыми, а гладкая кожа станет морщинистой? Тебя беспокоит неизбежность старости, дитя мое?

– Нет, если я смогу прожить свою жизнь как вы. – Рослин пыталась скрыть тревогу. Сегодня утром Нанетт выглядела особо бледной и уставшей. Она уже съела свой завтрак и теперь лежала, откинувшись на подушку. Обычно же, после завтрака, она просматривала почту, или же читала последние журналы «Вог» или «Эль».

– То, о чем ты говоришь, зависит от наших воспоминаний, от того, насколько они приятны. У меня их много. Их также много, как цветков на розовом кусте, и каждое мне приятно, иногда с оттенком грусти, но чаще, радости. Мне доставляет радость воспоминание о моем первом триумфе на сцене, когда я стояла по щиколотки в цветах. Очень галантный и достойный молодой человек пригласил меня на ужин – мы ели икру и пили шампанское. Это было еще до встречи с Армандом! Если бы я так и не встретила его, то, наверняка бы, вышла замуж за того достойного молодого человека. Он был дипломатом, а я тогда бы стала яркой звездой парижского общества.

– Тогда бы вы, наверное, не были так счастливы, как с Армандом! – Убежденная в правоте своих слов, проговорила Рослин. – Вы же вышли замуж по любви.

– Да, мое романтичное дитя, я действительно вышла замуж по любви – хотя должна тебе сказать сейчас, что теперь у меня есть некоторые возражения. Другие мужчины были более внимательными, чем Арманд, казалось, что они способны были меня лучше понять. Они обожали мои капризы, готовы были их удовлетворять. Арманд же этого никогда не делал, он никому, и мне в том числе, не уступал. Женщина должна была или принять его таким, какой он есть, зная, что в зависимости от настроения он будет либо боготворить ее, либо будет с ней жестоким, или же она должна была уйти и найти себе другого, обычного мужчину. Моя семья и мои друзья считали его диким. Он не целовал дамам ручки, он не одаривал их комплиментами. Он был близок к земле, крепок, как деревья, которые он сажал и за которыми ухаживал, и так же непредсказуем, как ветер в пустыне. Каждый раз, когда я встречалась с ним, мне хотелось убежать, – Нанетт ностальгически улыбнулась, – но я бегала по кругу, как самка оленя бегает от самца. Мне необходима была видимость борьбы, даже когда круги сужались до объятий его рук.

Взгляд Нанетт остановился на молодой девушке, сидящей рядом с кроватью. Ее худое молоденькое личико было чрезвычайно серьезным, а огромные серые глаза казались бездонными.

– У тебя взгляд нетронутой любовью девушки, – задумчиво проговорила Нанетт. – В твоем возрасте я уже достаточно знала про любовь. Этого забыть невозможно, даже если ты прошел через страшные испытания.

Взгляд светло-голубых глаз был таким пристальным, что Рослин пришлось отвести глаза. Она смотрела на сложенные на коленях руки, левая на правой, и на безымянном пальце не было кольца со сверкающим бриллиантом, символизирующим любовь.

– Видно, ваш Арманд был уникальным человеком, – мягко заметила Рослин. – Как и чувства, которые он в вас вызывал.

Нанетт вытянула руку и приподняла Рослин за подбородок, Потом, покачав головой, он улыбнулась.

– Нет, я встречала ему подобных – во всем, кроме одного. Мой муж не был скрытным человеком. Он от меня ничего не утаивал. У того, другого – скрытность бросается в глаза. Он хранит в себе то, что причиняет ему боль, а это совсем не здорово. Если бы он был ребенком, я бы наверняка смогла заставить его поделиться со мной, но он – мужчина, и очень сильный, и хранит свою тайну.

Нанетт откинулась на подушки, и глаза у нее потемнели.

– Я нутром чувствую, что это связано с женщиной, и знаю, что несмотря на боль, которую она ему причинила, он все еще любит ее.

Имя этого другого мужчины не было упомянуто, но Рослин знала, что Нанетт имела в виду своего внука, наполовину англичанина.

– Мужчина с детства несет в себе огромное количество романтических иллюзий, связанных с женщиной, и если их поколебать и одновременно причинить боль, то в мужчине будет убита нежность и отвага. – Нанетт вздохнула. – Это-то как раз и произошло с тем мужчиной, о котором я тебе говорю. Боже, я кажется, умудрилась сделать из этого тайну. Я говорю о своем внуке Дуэйне. Ты, наверняка, уже и сама догадалась, не так ли, дитя мое?

Рослин слегка кивнула.

– Ты проницательна, малышка. – Во взгляде Нанетт угадывалась ирония. – Своей уверенностью и авторитетом Дуэйн напоминает пашу. Людям посторонним он никогда не показывает своей уязвленной души.

– Господин Хантер цинично отзывается о женщинах.

– Рослин начала тоном отстраненным, видимо, приняв на себя замечание о посторонних. – Вы – единственный человек, которого он обожает и боготворит. Вы для него богиня, Нанетт. Так он мне сказал.

– Я польщена, – улыбнулась Нанетт. – Скажи мне, а ты называешь его господином Хантером, когда обращаешься к нему?

Рослин слегка покраснела, вспомнив, как она обращалась к нему и какие вещи говорила ему в лицо.

– Он не так очарователен, как Тристан, не правда ли? С ним ты никогда не бываешь подчеркнуто официальна, как я заметила. А к вам в ваших поездках на лошадях когда-нибудь присоединялся Дуэйн?

– Нет, но он же всегда занят делами на плантациях.

Да я уверена, что для него мы скачем слишком медленно.

– Вполне возможно. Он напоминает арабского наездника в своем плаще-накидке, и только испортит вам идиллическое настроение ваших прогулок. Его не так-то просто понять, не так ли, дитя мое? И еще труднее полюбить. Не человек, а крепость. Без входа – и для врагом, и для друзей.

Незаметно для себя Рослин мяла в руках кружевное покрывало Нанетт, а, заметив, поспешила расправить складки.

– Я нахожу приятной компанию Тристана, – призналась она. – Сегодня после обеда мы поедем в Аджину, он обещал мне показать там пещеру с наскальными рисунками древних времен.

– Я надеюсь, ты получишь удовольствие от этого урока истории, – сухо заметила Нанетт. – Изабелла, пока вы вдвоем скачете верхом, спит полуденным сном красоты. Она словно золотистая кошечка,да? Ленива и чувственна.

Нанетт была права, подумала Рослин. Но она не могла представить себе, что мужчина мог бы назвать ее так, как называл ее Дуэйн – кошечка.

В три часа пополудни в тот день Рослин и Тристан отправились в Аджину. Было жарко. Песок, цвета львиной гривы, переливался в лучах яркого солнца. Пустыня лишь на горизонте упиралась в горы. Рослин, пряча глаза от слепящих лучей, поглубже натянула шляпу и опустила поля.

На ней была рубашка с длинным рукавом, чтобы не сгорели руки. Сзади к седлу был прикреплен плащ, так как на обратном пути домой, когда солнце уже сядет, могло быть прохладно.

Они скакали рядом и молчали, но это было молчание понимающих друг друга людей. И тут Рослин осознала, что во время разговора с Нанетт, та не предупредила ее о том, что Тристан имеет сходство с Армандом... видно, она уже больше не считала, что Рослин воспринимает его, как напоминание о погибшем Арманде, его родном брате.

Подъехав к пещерам, они привязали коней у деревьев тамариска. Тристан достал фонарик. Они вошли в пещеру, и луч света вспугнул спящих группками летучих мышей.

– Это совершенно безобидные создания, – уверил ее Тристан. – Они никогда не тронут.

Она поверила его словам, хотя летучие мыши показались ей лохматыми и страшными, будто настоящие мыши, только с крыльями. Но вскоре, рассматривая рисунки на стенах пещеры, она совсем о них забыла. Со стен на нее смотрели животные с бивнями, у некоторых из них были длинные шеи, и вид у них был доисторический. Там также были сцены охоты и семейные сцены у костра.

– Интересно, – начала размышлять вслух Рослин, – отличаемся ли мы, люди современные и насколько, от этих древних наших сородичей, сидящих в кругу, обменивающихся новостями и разделяющих трапезу... и имеющих привязанности.

– Такие основы не меняются со временем, – произнес Тристан, пальцем ощупывая рисунок. – Человеческие желания в целом остались теми же. Человек охотится, ест, воспроизводит потомство, умирает. Возможно, что эти древние были счастливее тех, кого теперь называют цивилизованными людьми. Возможно, они были не такими задиристыми, потому что каждый имел возможность удовлетворить свои агрессивные желания на охоте, добыть шкуру и мясо зверя для своей женщины и заслужить поцелуи и объятия.

Рослин рассмеялась над этими словами Тристана, и ее смех эхом отозвался в пещере.

– А как ты думаешь, современным женщинам все еще нравятся пещерные дикари?

– Ты же сама женщина, – глядя на Рослин темными глазами, сказал Тристан, – вот ты и скажи мне.

– Мне бы не хотелось, чтобы меня за волосы поволокли и бросили на волчью шкуру, – рассмеялась Рослин. – Да и волосы у меня сейчас слишком короткие.

– Я надеюсь, ты позволишь им вырасти подлинней. Ты, наверняка, будешь похожа на Алису с белокурыми волосами до плеч, Алису в поисках страны Чудес.

– Сейчас я Рослин в стране Чудес. – Взгляд ее серых глаз стал серьезным. – Я уже пять недель провела в ДарЭрль-Амре, и мне кажется, что пора возвращаться в Англию. Может, там, среди знакомых мест, ко мне скорее вернется память.

– Но ведь там в Англии у тебя никого нет, а здесь у тебя Нанетт, я. – Словно пытаясь ей об этом напомнить, говорил Тристан. – Ты только подумай, как я буду по тебе скучать!

– Но я не могу себе больше позволять злоупотреблять гостеприимством Нанетт, – запротестовала Рослин. – Не до бесконечности же.

– Ничто не длится вечно, дорогая! – И Тристан загадочно улыбнулся. – Разве тебе плохо в Дар-Эрль-Амре? Мы так стараемся, чтобы ты чувствовала себя здесь, как дома.

– Тристан, но я же совсем не об этом...

– Я думаю, что ты и сама точно не знаешь, о чем ты. Пойдем, – и он взял ее за запястье. – По пути домой мы проедем через деревню Аджина. Это совсем не такое уж обычное место. Мне кажется, тебе будет интересно взглянуть на дома и их обитателей.

Они вышли из пещеры, отвязали коней и отправились в обратный путь. В долине уже не было того знойного марева, а вершины гор Жебель-Д'Оро острыми пиками уходили прямо в голубое небо. Эта земля была способна захватить воображение, завлечь и испугать бесконечностью желтых песков, испещренных глубокими оврагами, напоминающими ироничную улыбку на лице пустыни, с затерянными селениями, такими, как Аджина, напоминающими соты с золотистым медом.

На улице бегали полуголые детишки, играя в пыли среди каменных глыб. Но вот они заметили двух всадников, и тотчас же принялись скакать и прыгать, выкидывая причудливые коленца прямо у ног лошадей. Они ничего не просили, они лишь смотрели огромными темными глазами прямо в глаза Рослин, и ей было жаль, что у нее нет с собой никаких сладостей. Так она сказала потом Тристану, когда ватага ребятишек осталась позади.

– Эти люди живут так, как жили их предки. Им не нравится, когда незнакомцы дают их детям сладости.

– Даже если это будет несколько конфет?

– Оглядись вокруг, Рослин. Это место, где все еще живы древние табу: здесь женщины носят чадру и верят в силу дурного глаза.

В деревне действительно витал дух таинственности; женщины в страхе и суеверии застывали у порога своих жилищ, когда Рослин обращала на них свой взгляд. Но их нигде не было видно, они были в своих домах, и лишь один раз через приоткрывшуюся дверь мелькнул женский силуэт, плотно скрываемый от посторонних глаз покровом одежды.

Лишь на мгновение Рослин поймала взгляд темных, почти черных глаз мужчины, в лице которого с высокими скулами было что-то азиатское. У него был орлиный с горбинкой нос и борода клином. Он стоял и смотрел на них, пока они с Тристаном ехали по деревне. Рослин было не по себе, и она обрадовалась, когда почти уже на самом выезде они увидели группу женщин, набиравших воду из колодца.

Что думали о ней эти местные женщины, разглядывая ее буквально с головы до ног: распознали ли они в ней женщину или им все было безразлично? Она пыталась представить себя на месте одной из них, и уже при одной мысли о возможном заключении в доме, так похожем на крепость, ей стало страшно.

– Когда-нибудь их жизнь станет другой или нет? – обратилась она с вопросом к Тристану, когда они выехали за пределы Аджины.

– Старейшина уже старый и придерживается строго феодальных взглядов, но после его смерти его сын обязательно кое-что изменит. Он хочет, чтобы дети учились, а люди узнали новые методы обработки земли. Тебе, наверное, трудно представить, что эта сухая и потрескавшаяся земля способна плодоносить, да?

– С трудом себе это представляю, – отозвалась Рослин. – Кажется, что камней здесь больше, чем земли.

– Да, но под ней находятся родники с водой. – Мне сказали, что, возможно, эти холмы, а потом и дома придется сравнять с землей, чтобы претворить в жизнь ирригационный план. Так можно будет решить проблему продовольствия.

– Именно это и изменит их жизнь, не правда ли? – Воодушевленно произнесла Рослин. – Тристан, а этот план удастся осуществить?

– Я в этом уверен. Человек, который скоро станет управлять этой деревней, а ты его видела – он наблюдал за нами, пока мы ехали по деревне, – стал членом правления Ассоциации продовольствия, которую учредил Дуэйн.

– Дуэйн?

– Да. – Тристан увидел ее широко открытые глаза, удивленный взгляд, и широкая улыбка появилась на его лице. – У Дуэйна огромный интерес к этим людям, к земле, на которой они живут. Мне этого не дано. Во многом он —повторение нашего деда, врожденный колонист, идеалист, верящий в правоту задуманного. Он создан для этой жизни.

– А что будет, если он женится? – спросила она.

– Если он женится, то его жене придется сложить палатку и, подобно библейской Руфи, отправиться за ним следом, в пустыню.

Рослин представила себе Изабеллу и подумала, что вряд ли ее можно отнести к женщинам типа Руфи, которые последуют туда, куда пойдет их муж. У нее на первом месте была карьера, ей необходим был город. Она по природе была из тех, кто берет, а не отдает.

– Ты думаешь, что Дуэйн захочет жениться на Изабелле? – спросил Тристан.

Она кивнула в знак согласия.

– Нанетт, например, бросила все, и в первую очередь, свою карьеру и вышла замуж за моего деда. Женщины совершенно непредсказуемы, а потому, я полагаю, что это вполне возможно. Дорогая, – и голос его зазвучал мягко и проникновенно, – посмотри на закат!

С замиранием сердца они оба смотрели, как на западе словно расплескивались по небу краски – от золотисто-огненного до пурпурно-розового. Мимолетная захватывающая дух красота, которая уже скоро подернется пеленой темного фиолета, а на ней зажгутся яркие холодные звезды.

– Восхитительно! – застегивая плащ, произнесла Рослин. – Но если бы это продолжалось дольше, то стало бы просто невыносимо.

Подобно двум призракам, не произнося больше ни единого слова, они ехали верхом по пустыне, на которую опускались сумерки, быстро сменяемые ночной прохладой,

и увозили с собой неизъяснимо странные ощущения от посещения Аджины. Проезжая мимо плантаций, они услышали, как пел свою простую песню араб-работник.

В этот вечер к ужину прибыл Дуэйн. Воздух был напоен ароматами деревьев и цветов, и под огромным деревом во Дворе Вуалей они пили кофе и вели беседу.

– Дуэйн, Рослин очень заинтересовалась твоим ирригационным проектом в районе деревни Аджина. – Тристан наклонился к Изабелле, которая держала зажигалку, пока Тристан прикуривал. Откинувшись назад, он позволил Рослин заметить, как пристально наблюдала за ней Изабелла.

Пламя зажигалки погасло, и в полумраке теперь лишь угадывался силуэт Изабеллы в белом платье с вышивкой.

– Если там ничего не предпринять, то население Аджины умрет с голоду. – Кончик горящей сигары Дуэйна приблизился к Рослин. – Вздутые животики детишек действуют на совесть, не так ли мисс Брант?

– Да, на тех, у кого эта совесть есть, – согласилась Рослин.

– А вам было удивительно узнать о том, что она у меня есть? – лениво протянул Дуэйн.

– Вобщем-то, нет.

– Довольно, не собираетесь ли вы приделать мне крылышки, только потому, что я решил позаботиться о местных ребятишках?

– Крылышки вам не подойдут, – продолжала Рослин. – Господин Хантер, могу ли я вас попросить об одной любезности?

– Ну же, торопитесь, я не хочу, чтобы эта сверкающая новизной любезность утратила свой блеск. Говорите!

– Тристан сказал мне, что местные жители не любят, когда взрослые незнакомцы дают детям сладости. Не могли бы вы сделать что-нибудь, чтобы изменить их подобное отношение?

– Почему? Вы что, хотите устроить там ярмарку сладостей с бесплатной раздачей конфет?

– Нет нужды в вашем сарказме по этому поводу, – распаляясь, сказала Рослин, услышав из темноты хихиканье Изабеллы.

– Вам могут показаться странными обычаи этих жителей Сахары, – сухо и резко продолжил Дуэйн. – Но даже в Америке есть места, жители которых намеренно живут уединенно, оберегая традиции своих предков. И слава Богу, если они могут себя обеспечить всем необходимым. Но в случае с Аджиной, и я думаю, для вас не секрет, дела обстоят несколько иначе. Они не выживут без посторонней помощи. Но когда европейцы пытаются что-либо изменить в селениях, подобных этому, то главным для них девизом должно быть одно слово – терпение. Архаичные представления невозможно уничтожить одним махом, поэтому нужно запастись гигантским терпением.

Он сильно затянулся, и кончик сигары в темноте стал ярко-красным.

– Запомните, Рослин, то, о чем я только что сказал. Не пытайтесь отправиться туда в одиночку с коробками конфет для малышей. Их матери все равно не оценят даже самых добрых ваших намерений. Они примут вас за сероглазую ведьму...

– Дуэйн, ну это уже слишком! Рослин сама-то почти еще дитя, добрая и нежная, она не понимает всех твоих проблем, – и тут на полуслове Нанетт прервалась и схватилась за сердце.

– В чем дело, Нанетт? – В эту секунду же Дуэйн был уже рядом с ней.

Она какое-то время ничего не говорила, не могла, и было видно, что каждый вздох дается ей с трудом. Потом спазм прошел, и она позволила Дуэйну на руках отнести себя в салон. Уже при свете они увидели, как побледнела Нанетт.

– Немножечко бренди тебе пойдет на пользу, – Рослин поспешила к буфету, где стояли рюмки. За спиной она услышала, как Дуэйн, обращаясь к Тристану, просил вызвать врача. – Позвони мне домой, Тристан, и скажи моему слуге Дауду сесть на машину и как можно быстрее отправляться за доктором Сулейманом.

– Но ведь Сулейман – араб, – попытался возразить Тристан.

– Разве это имеет какое-то значение? – В голосе Дуэйна звучали нетерпеливые нотки. – Он великолепный врач, а Дауд найдет его гораздо быстрее, чем ты или я. Самый ближний французский доктор – в городе, а туда – час езды, и столько же обратно.

– Ладно, – Тристан поспешил к телефону, а Рослин села возле Нанетт и помогла ей выпить несколько маленьких глоточков бренди. Дуэйн на коленях стоял около дивана и что-то говорил по-французски, обращаясь к Нанетт и поглаживая ее худенькую руку. Что-то незнакомое для Рослин было в нем в этот момент.

Изабелла стояла рядом, теребя в руках шифоновый платок. Увидев, как Рослин посмотрела на Дуэйна и попросила его не беспокоиться, она вдруг остановилась. Прищурившись, она смотрела, как совсем близко друг от друга были головы Рослин и Дуэйна – одна белокурая, другая – огненно-медная.

И хотя Рослин было по-прежнему странно видеть Дуэйна в новой роли, ей вовсе не было странно ухаживать за его бабушкой. Ее реакции были абсолютно естественными, она вела себя как стюардесса, готовая прийти на помощь человеку в беде. У нее не дрожали руки, когда она сняла с Нанетт нитку жемчуга и положила ее на подушки, умело подложенные под спину, чтобы легче было дышать.

В ней была мягкость и спокойствие, и при свете ламп ее белокурые волосы делали ее поистине красавицей, глядя на которую, Изабелле хотелось ее расцарапать, словно кошке.

То, чего не заметила Рослин, не скрылось от глаз Нанетт и... Дуэйна.

Глава двенадцатая

– Доктор сейчас будет, моя дорогая, – обращаясь к своей бабушке, мягко улыбнулся Дуэйн. – Он – чудный человек и обязательно сделает все, чтобы тебе стало лучше.

Она кивнула и долго пристально на него смотрела. Затем она перевела взгляд на Рослин, которая тотчас же догадалась, что Нанетт хотела поговорить со своим внуком наедине. Она поднялась и подошла к двери, которая вела во Двор Вуалей. Легкий прохладный ветерок шевелил ветви громадного старого дерева. За спиной она слышала низкий голос Дуэйна.

Изабелла оставалась там же, где и была. Было очевидно, что ей хотелось услышать, о чем же был разговор. Рослин же была абсолютно уверена в том, что Дуэйн обещал своей бабушке продолжать дело, начатое его дедом, и заботиться о плантациях. Работа на плантациях, вдали от Лиссабона и Парижа и блеска оперных сцен.

Когда приехал доктор Сулейман, Дуэйн перенес Нанетт на руках в ее комнату и очень быстро спустился в салон. Юсеф только что подал кофе, а Рослин его разливала в подаваемые Тристаном французские чашки из тонкого фарфора.

Изабелла поудобнее устроилась на диване и кивком пригласила Дуэйн сесть рядом с ней. Он принял ее приглашение и со вздохом опустился на подушки.

– Доктор Сулейман уже может что-то сказать о состоянии Нанетт? – обеспокоенно спросил Тристан.

– Ты же знаешь докторов. – И Дуэйн большим глотком отпил кофе. – Они ничего не желают говорить, пока не вывернут пациента наизнанку.

– А ты уверен, что этот человек знает свое дело? – не переставая беспокоиться, спросил Тристан.

Дуэйн удивленно поднял глаза.

– Вряд ли я бы отдал Нанетт в руки того, кто не компетентен, – резко проговорил Дуэйн. – Она слишком много для меня значит. Я для твоего сведения, Тристан, доктор Сулейман получил образование в Алжире и в Англии, где специализировался на внутренних болезнях. Он мог бы работать в любой из самых известных клиник в мире и зарабатывать кучу денег, но он выбрал Эль-Кадию и ее жителей. Я уже не раз пользовался его услугами, когда что-то случалось на плантациях, и я смею тебя уверить, что его методы лечения современны, а способности первоклассны.

– Ну, я же просто спросил, – Тристан, протянув руку, положил ее на плечо Дуэйна. – Мы же оба переживаем, мой дорогой. Это так понятно, ведь в этом мире разве есть человек, который может занять в нашем сердце место Нанетт?

Рослин потягивала кофе, но он ее не слишком-то согревал, а от слов Тристана ей стало еще холодней. Он начал ходить взад и вперед по салону, и в конце концов, подойдя к роялю, опустился на стул, как будто бы только здесь он мог обрести спокойствие и отдохнуть от одолевавших его тревожных мыслей.

Изабелла, подогнув под себя ноги, внимательно изучала Дуэйна. Рослин видела, как сначала ее взгляд остановился на взъерошенных волосах, затес скользнул вниз по щеке, не пропустив крупного носа, и дальше узких губ и твердого подбородка. О чем думала сейчас Изабелла – о том, что будет нелегко заставить этого человека нарушить свое обещание?

Неожиданно, так как никто не слышал приближающихся шагов, в комнату вошел мужчина. Он был хорошо сложен, худощав. Несмотря на то, что на нем был европейский костюм, принять его за европейца было невозможно: у него были немного раскосые глаза и впалые щеки. По выражению лица можно было предположить, что он соединяет в себе хитрость с долготерпением и отличным чувством юмора. У него были тонкие, как у женщины, красивой формы руки.

– Мадам Жерар сейчас спит, – произнес он по-английски. – Уверяю вас всех, что причин для беспокойства нет. Когда людям за семьдесят, то сердце уже устало. Я прописываю ей абсолютный покой и постельный режим на ближайшие две-три недели. Хорошо бы нанять сиделку, во всяком случае, чтобы быть уверенным в том, что мадам выполняет режим.

– А вы можете помочь найти сиделку, доктор Сулейман? – обратился к нему Дуэйн.

– Конечно, господин Хантер, если вы меня об этом просите.

– Я бы считал, что мадам Жерар необходимо показать кардиологу, – вступил в разговор Тристан. – Я не оспариваю ваших слов, доктор Сулейман, но мой бабушка выглядела чрезмерно слабой и тяжело дышала.