Текст книги "Под вуалью"
Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Вайолетт Винспер
ПОД ВУАЛЬЮ
Во время бури в пустыне произошла авиакатастрофа. В живых осталось всего несколько человек и среди них – невеста Арманда Жерара – юная стюардесса, Рослин Брант. Этот мол о дой француз летел домой в Эль-Кадию в Сахаре, чтобы познакомить Рослин со своей семьей.
Арманд погиб, а Рослин с амнезией находилась в больнице, где за ней ухаживали добрые м о нахини. Это был оазис в пустыне, со временем превратившийся в город, где в тени пальм над озером Темсина стояли роскошные виллы.
Глава первая
Когда Рослин без сознания привезли в больницу, она была раздета, но в правой руке продолжала сжимать обручальное кольцо со сверкающим бриллиантом. По-видимому, в последние минуты она любовалась им, читая выгравированные на внутренней поверхности кольца слова «Мы всегда будем вместе».
А спустя несколько недель после авиакатастрофы бабушка Арманда решительно объявила Рослин, что она должна отправиться в Дар-Эль-Амра, так называлось поместье среди финиковых плантаций, где она сможет отдохнуть. Возможно, это поможет ей выздороветь, и к ней вернется память. Она добавила также, что сейчас отсутствие воспоминания о крушении и трагической гибели жениха были ей лишь во благо.
Но даже собственное имя ничего не говорило Рослин.
Ей сообщили, что она работала стюардессой в авиакомпании, жила в общежитие рядом с аэропортом в Мидлессексе, и что ей двадцать два года.
– Бедная моя малышка, – поглаживая руку Рослин, проговорила мадам Жерар. – Завтра ты покинешь эту больницу и переедешь к нам. Твое присутствие будет для нас вечным напоминанием об Арманде.
– Но, мадам, я не смею навязывать вам себя. – Рослин выглядела расстроенной и неуверенной. – Вы вовсе не обязаны нести за меня ответственность только потому, что...
– Арманд любил тебя и хотел на тебе жениться. – Мадам Жерар обиделась. – Мы в Дар-Эль-Амре хотим, чтобы ты пожила у нас, потому что ты любила Арманда. В этом нет никакой благотворительности.
Рослин покраснела.
– Мадам, я прошу прощение за свое высокомерие.
Это так любезно с вашей стороны пригласить меня на плантацию.
– Вы настоящая англичанка, – красноречиво по-галльски пожала плечами мадам Жерар. – У меня был зять, которого, из-за его английской гордости, можно было назвать, как вы сказали высокомерным. Я все прощу вам, дитя мое, если вы больше не будете говорить о том, что вы навязываетесь. – Мадам Жерар широко улыбнулась. Морщинки у глаз, так умело скрытые с помощью косметики, все же указывали на ее возраст. На ней было платье из серого шелка и шляпа с полями, отчего глаза ее казались ярко-голубыми, как незабудки.
– До завтра, милая, – она склонилась над Рослин и поцеловала ее в щеку. – До свидания, – добавила она по-французски.
– До свидания, мадам, – также по-французски ответила Рослин.
Еще долго после ее ухода в комнате, казалось, пахло незабудками.
«Должно быть, мадам Жерар очень сильно любила своего младшего внука», – подумала Рослин и, наверное, уже в сотый раз взяла в руки фотографию Арманда Жерара, которую ей принесли по ее просьбе. Она внимательно изучала его красивое лицо, смеющиеся гальские глаза, глядящие на нее из-под изогнутых бровей.
Она была похожа на Золушку, чей прекрасный принц умер, а хрустальный башмачок разбился. И лишь обручальное кольцо было свидетельством того, что когда-то она знала и любила человека, который смотрел на нее с фотографии и казался совершенно чужим. Она поднялась из плетеного кресла, в котором отдыхала, и направилась к висящему на стене небольшому зеркалу, пристально вглядываясь в серые глаза, рассматривая короткие белокурые волосы, не находя ничего выдающегося в подбородке, не говоря уже о том, что рот и нос у нее были совершенно обыкновенными.
И что нашел в ней Арманд? На фотографии он был таким красивым, что, казалось, полюби он вместо нее, такой тощей и похожей на мальчишку, какую-нибудь красавицу, то его легко можно было понять. Возможно, до катастрофы она была чуть более привлекательной, с белокурыми до плеч волосами, которые безжалостно обрили на операционном столе.
Рослин Брант... Она вслух произнесла свое имя, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. От усилий брови нахмурились. Они были немного темнее, чем волосы. Рослин – Арманд...
Это могли быть имена героев какого-нибудь романа.
Она ничего не помнила. Память, как дым, ускользнула от нее, оставив лишь слезы. Благодаря заботе семьи Жерар она вернется в Англию, которая сейчас была для нее чем-то далеким и совершенно чужим по сравнению с местечком, которое называлось Эль-Кадия.
Мадам Жерар немного рассказала ей об огромных плантациях финиковых пальм, самых урожайных во все Сахаре. Всем этим хозяйством руководил ее внук – Дуэйн Хантер. Его отец, гордый и высокомерный англичанин, как заметила ранее мадам, женился на ее дочери Селесте и увез ее жить на другие плантации в Британской Гвиане. Там она умерла, когда мальчику было около десяти лет. Дуэйн вырос на природе, образование получил в Англии, а потом вернулся помогать отцу в управлении большой плантацией, владельцем которой было государство.
Четыре года назад, когда Дуэйну было двадцать семь, его отец, прожив почти всю жизнь на плантации в Гвиане, решил вернуться домой в Англию. В это же время мадам Жерар обратилась к внуку с просьбой приехать в Дар-Эль-Амра и взять на себя ведение дел на ее плантациях. Многие годы этим занимался ее сын, но он также умер. Арманд тогда еще был студентом в Европе, а Тристан, его брат, больше интересовался музыкой и композицией, чем выращиванием фиников.
Очарованная названием плантации, Рослин спросила, что означает по-арабски Дар-Эль-Амра. Улыбнувшись, мадам ответила, что это означает «Дом хозяина».
– Много лет назад этот дом был резиденцией богатого аги[1], у которого был большой гарем, а внутренний дворик носил название Дворы Вуалей.
Опечаленная потерей памяти, Рослин, тем не менее, с нетерпением ожидала переезда в Дар-Эль-Амра, где ей предстояло некоторое время пожить среди французских плантаторов. До свадьбы мадам Жерар была известной театральной актрисой. Нина Нанетт оставалась всеобщей любимицей парижской публики до того самого момента, пока Арманд Жерар-старший не ворвался в ее жизнь, сильный и загорелый, покорив ее навсегда тем, что выпил шампанское из ее туфельки.
– Такие мужчины – большая редкость, – вздохнула она. – Они умеют любить и ранить, они делают жизнь одновременно раем и адом! Женщина может обрести мир, связав свою жизнь с более спокойным человеком, но тогда она не познает радости борьбы.
– А был ли Арманд-младший похож на своего деда? – спросила Рослин.
– Молодой Арманд был очаровательным веселым добрым парнем, – ответила ей мадам Арманд. – Он смог бы сделать твою жизнь чудесной, но нам не следует об этом говорить. Тебе и так предстоит много перенести из-за травмы головы и потери памяти.
Странным и жутким было знать о себе только то, что говорили другие. Она узнала, что в Англии у нее нет семьи, а ее единственная подруга погибла во время аварии. Звали ее Джульетт Грей, и они раньше вместе жили в общежитии, так как Джульет тоже была стюардессой.
Время в больнице пролетело быстро, и на следующее утро за ней приехала мадам Жерар, чтобы забрать ее с собой в Дар-Эль-Амру. Мало, что уцелело из ее багажа после катастрофы, и Нанетт, а именно так мадам просила ее называть, за день до того отправилась по магазинам и купила для Рослин нижнее белье, которое нужно было одеть под тонкое льняное платье. Она также приобрела для нее сандали, сумку из рафии[2] и шляпку в тон.
Рослин не знала, как ее отблагодарить. Нанетт же просто отмахнулась от благодарностей, больше озабоченная тем, как сидит платье. В конце концов, она осталась довольна, что белое прямое платье великолепно смотрелось на стройной и по-мальчишески плоской фигурке Рослин. В сумочке была помада и пудра, и Нанетт критически наблюдала за тем, как Рослин накладывала косметику.
– Не бойся яркости губ, детка, – посоветовала она.
– Это подойдет твоему бледному личику. Но подожди, скоро у тебя будет великолепный пустынный загар, а здешнее солнышко превратит тебя в настоящую блондинку. Интересно, а умеешь ли ты ездить верхом? В любом случае Тристан или Дуэйн тебя научат. Нет ничего лучше для циркуляции крови в организме, чем ранний утренний галоп на хорошей лошади!
При одной только мысли об этом у Рослин перехватило дыхание, но почему-то она была абсолютно уверена, что никогда в жизни не ездила верхом.
– Я бы не отказалась научиться ездить верхом, – улыбнулась она. – А не слишком ли норовисты арабские скакуны?
– Конечно, – совершенно спокойно ответила Нанетт. – Но и ты не из робкого десятка, а иначе ты бы не была стюардессой и не полюбила бы одного из Жераров.
– А разве их следует бояться? – За улыбкой Рослин притаился неизвестно откуда появившийся страх – страх, которому она никак не могла найти объяснения.
– Мы живем на самом краю пустыни, и, возможно, это сделало нас немного жестокими и дикими, – пожала плечами мадам и надела перчатки. – Итак, в путь, дитя мое, мы едем в Дар-Эль-Амру! Ты взволнована?
Рослин кивнула. В это время они проходили мимо монахинь, и Рослин всех их благодарила и тепло прощалась.
Затем она почувствовала, что приближается встреча с Дуэйном Хантером и Тристаном. По словам мадам, Тристан в настоящее время работал над оперой, в основе которой лежала легенда о любимице аги из Дар-Эль-Амры по имени Нахла, что в переводе с арабского означает «грациозность пальмы», и французском офицере, полюбившем ее. Скрывшись под вуалью и в женском платье ему ни раз удавалось пробираться в гарем, чтобы увидеться с Нахлой. Но, в конце концов, ага выследил их и в качестве подарка преподнес своей любимой наложнице голову офицера в драгоценном шлеме.
Рослин подозревала, что у нее с Тристаном будет много общего во вкусах, что же касается его кузена, то он казался ей более твердым и даже грозным.
У ворот больницы их ждала машина с водителем-арабом в униформе, и очень скоро они уже ехали по оживленным городским улицам. Водителю то и дело приходилось сигналить, чтобы прокладывать себе дорогу. По обеим сторонам улицы располагались ярусами дома с плоскими крышами, стены которых, окрашенные в белый, голубой и светло-коричневый цвета, отражали солнечные лучи. В галереях на первых этажах находились бесчисленные лавки.
Над входом в каждую из них была укреплена рука Фатимы, сделанная из гипса или из дерева.
Через открытые окна машины доносились запахи еды, в основном, специй, слив и козлятины. Рослин наклонилась вперед, с жадностью вбирая в себя происходящее: пеструю толпу арабов всех оттенков кожи, белую мечеть с голубым куполом и кружевным минаретом, верблюдов, склонивших печально головы у ворот фондуков.
– Я как будто бы совсем в другом мире, – вздохнула она.
Ее взгляд встретился со взглядом женщины, сидящей рядом. Выражение глаз у нее было задумчивым и печальным, как если бы она думала в этот момент об Арманде и о том, с каким удовольствием он показывал бы сейчас своей невесте красоты Эль-Кадии.
И вот город остался уже позади, они мчались по дороге, проложенной по пустыне. Время приближалось к полудню, и солнце было почти в зените. Шоферу постоянно приходилось объезжать выбоины на дороге, чтобы уберечь своих пассажиров от тряски. Несмотря на то, что в машине был кондиционер, Рослин начала ощущать полуденное пекло. Гребни песчаных барханов слепили глаза, зубцы холмов вдали напоминали лестницу, ведущую в небо. В раскаленном воздухе очертания предметов были неровными и подрагивали.
– Это Жебель-Д'Оро, – сказала ей Нанетт. – Если поближе посмотреть, то эти холмы странного цвета, как будто окаменелые языки пламени. Говорят, у туземцев там крепость.
– Даже теперь, – удивилась Рослин.
– Это – Восток, дорогая.
Наннет вставила сигарету в мундштук и щелкнула зажигалкой. Дым «Молодого Капрала» был сладковатым и едким одновременно.
– Людей пустыни невозможно приручить. Пустыня – прибежище волков, леопардов и ястребов, и далеко не всегда они четвероноги и крылаты.
Рослин пригляделась к своей благодетельнице.
– Актриса, все еще живущая в вас, обожает драматические ситуации, не так ли, мадам Жерар? – спросила Росли. – Признайтесь, ведь я заинтриговала вас тем, что потеряла память. Мне, уцелевшей после бури, вы предлагаете свой дом в качестве убежища.
Нанетт негромко рассмеялась.
– Да, вы заинтриговали меня, дитя мое. Признаюсь, что когда впервые увидела вас в бинтах и царапинах, вы скорее были похожи на мальчишку, и я никак не могла представить себе, что же нашел в вас красавец Арманд. Я могу лишь предположить, что он был очарован окутывающей вас таинственностью, вашими чистыми как дождевая вода глазами, в которых можно обрести желанный покой.
На какое-то мгновение воцарилась пронзительная тишина. Рослин почувствовала, как бьется сердце, растревоженное только что услышанными словами Нанетт и палящим зноем. Было ли это немым вопросом? Может быть, она подумала, что Рослин что-то скрывала от нее, скрывала под маской несуществующей амнезии?
Она отвела взгляд от огромного сверкающего рубина на руке Наннет, отвернулась к окну, пряча боль, которую могли выдать ее глаза. Они ехали по бесконечной дорогесреди гигантских темно-зеленых финиковых пальм ДарЭль-Амры, огромные листья которых на верхушках, соприкасаясь, образовывали навес над дорогой, загораживая от ярких лучей палящего солнца.
Под пальцами правой руки Рослин ощущала выпуклость бриллианта на обручальном кольце из красноватого золота, подаренного ей Армандом Жераром. На кольце были выгравированы слова: «Мы всегда будем вместе». Но Рослин не помнила ни его, ни того, когда он сказал ей эти слова и надел ей на палец это кольцо.
Она не могла этого помнить. Затаив дыхание, она слушала, как эхом отдавалось в деревьях пение птичек, а воздух наполнялся стрекотанием кузнечиков. Под деревьями было прохладно, как в морской пещере, дорога впереди была в золотых бликах пробивавшихся сквозь толщу пальмовых листьев лучей солнца.
Между деревьями Рослин заметила белые одежды мужчин, работавших на плантации. Нанетт сказала, что скоро наступит время сбора урожая, и тогда, рассортировав финики по размерам и упаковав их в ящики, машины отвезут их порт, откуда они направятся в разные страны и города. Нанетт добавила с гордостью, что финики из Дар-ЭрльАмры были хорошо известны во всем мире.
– Мы также выращиваем миндаль, апельсины, оливки, абрикосы, айву и инжир. Наши почвы чрезвычайно плодородны, так как их питают подземные источники. Да и мой внук Дуэйн полон разных идей, которые ему удается превратить в жизнь, так что теперь на наших плантациях, кроме фиников, мы производим гораздо больше других фруктов, чем в прежнее время.
Янтарные спелые плоды сверкали в зелени ветвей. Когда машина повернула налево, то Нанетт показала Рослин одиноко стоящий белый дом в мавританском стиле. Его стены были как будто объяты пламенем алой бугенвиллии, напоминающей кровь дракона.
– Дуэйн, когда приехал сюда, захотел жить один, в доме управляющего, – сказала Нанетт. – Этот дом всегда казался мне уединенным, спрятанным среди деревьев, но Дуэйн был неумолим. – Она засмеялась и потушила сигарету. – У него железная воля, и она ранит женщин, пока они не сдадутся ему на милость.
Вскоре и дом Дуэйна остался далеко позади, а они все ехали и ехали по дороге, по обеим сторонам которой рядами росли низкорослые апельсиновые деревья. Их аромат наполнял воздух и казалось, что одновременно справляется тысяча и одна свадьба. Рослин все вдыхала этот аромат, и она была уверена, что всю жизнь он будет ее преследовать, как вдруг ей стали видны высокие мавританские стены и ворота, ведущие в Дар-Эрль-Амру.
Через арку, напоминавшую огромную подкову, они въехали во Двор Вуалей, где когда-то давным-давно не спеша прогуливались любимые наложницы аги, и при каждом шаге позвякивали на их щиколотках золотые украшения. Лица закрыты чадрами из тонкой ткани, и лишь глаза, застенчивые или хитрые, как у персидской кошки, оставались открытыми.
Рослин выбралась из машины и стояла в оцепенении, разглядывая плиты мозаики, треугольник фонтана и огромных размеров тенистое дерево, как бы разбрасывающее зеленоватую прохладу по всему пространству двора. Что-то символическое и радостное было в этом дереве. Казалось, что листья были вырезаны из нефрита.
– Не думаю, что когда-нибудь в своей жизни я видела что-то более прекрасное, чем это место, – обернулась она к Нанетт, и в лучах солнца ее глаза ожили и заблестели.
– Я предсказываю, что Эль-Кадия преподнесет тебе еще много сюрпризов, – улыбнулась Нанетт. – А теперь давай пойдем в дом. Ты слышишь музыку? Это – Тристан, работает над своей новой оперой.
Они прошли по сводчатому проходу, украшенному лепниной. Музыка становилась все слышней, но когда высокие каблуки Нанетт застучали по плиткам большой гостиной, звуки смолкли. Это была огромная комната с высокими потолками, выполненными из кедровой древесины.
Пол был застлан великолепными восточными коврами, кругом стояли низкие диваны и столики, лампы с чеканкой и инкрустацией из стекла цвета драгоценных поделочных камней.
– Бабушка! – воскликнул по-французски худощавый молодой человек. Он стремительно поднялся из-за инструмента и подошел к ним. На вид ему было около тридцати, во всяком случае, так решила Рослин. Он был среднего роста, с темными волосами, слегка тронутыми сединой, романскими глазами и удивительно напоминал своего покойного брата.
Рослин, должно быть, побелела, так как, несмотря на его вежливый поклон и приветственную улыбку, она заметила озабоченность во взгляде, а его пальцы крепко сжали ее руку.
– Добро пожаловать, Рослин, – произнес он по-французски. – Надеюсь, вы уже хорошо себя чувствуете.
– Последние слова были сказаны по-английски.
Рослин вздохнула с облегчением: он, так же как и его бабушка, хорошо говорил по-английски. Даже если когда-то она и говорила немного по-французски, то сейчас она абсолютно ничего не помнила, как не помнила и всего того, что было с ней до катастрофы. Как не помнила она и Арманда, своего возлюбленного, голос которого, возможно, был таким же, как и у Тристана, а прикосновение его рук таким же нежным.
– Я ничего не помню, – сказала она ему. – А в остальном чувствую себя очень даже хорошо. Спасибо месье.
– Наверное, вы чувствуете себя, как новорожденное дитя. – Улыбка обнажила его ровные белые зубы. – Я полагаю, это интересно вновь родиться взрослым и открыть для себя по-новому целую гамму чувств и ощущений.
– А теперь, мой дорогой, позаботься о том, чтобы этому дитя и мне принесли кофе. Я умираю от жажды после долгой поездки, да и у Рослин уже вполне достаточно впечатлений за сегодняшнее утро.
Тристан насмешливо вскинул брови, посмотрел на свою очаровательную и элегантную бабушку и направился к центральному проходу. Он хлопнул в ладоши, и тотчас возникла фигура в белом, которая также быстро исчезла.
Нанетт со вздохом опустилась на мягкие подушки дивана.
– Садись, дитя мое, – приказала она, и Рослин устроилась на обитых декоративной тканью подушках для сидения. Она снова несмело оглядела комнату, остановив взгляд на черном инструменте, на котором играл Тристан, когда они приехали. Теперь же он стоял рядом с ним, слегка откинувшись, и разглядывал ее без тени стеснения. На нем были черные в рубчик брюки и песочного цвета рубашка.
Рослин перевела взгляд с его глаз на мягкие арабские шлепанцы.
– Ну, как вам наши владения в пустыне? – спросил он. – Здесь, на земле фаталистов.
– Мне кажется, что я приехала из ниоткуда туда, где я... – тут Рослин заколебалась, потому что слова, которыми можно было выразить ее чувства, могли прозвучать мелодраматически.
– Пожалуйста, продолжайте, – несколько свирепо произнес Тристан. – Не выношу, когда люди не договаривают до конца.
– Ну что ж, – Рослин заметила, как разозлился Тристан, но это, скорее, ее раззадорило, чем обескуражило. – Странность пустыни меня ничуть не угнетает. Как будто бы мне суждено было здесь оказаться.
– Совершенно естественные ощущения в подобных обстоятельствах, – сухо заметила Нанетт. – Арманд взял вас сюда, не так ли? Должно быть, он рассказывал вам о своей семье, живущей посреди пустыни, и несмотря на то, что ничего из того, что он вам говорил, вы не помните, вы нас приняли именно благодаря его рассказам.
– Какой практичный ум для такой очаровательной женщины, – с любовью подшутил над ней Тристан.
Нанетт посмотрела на свои накрашенные ногти, и сейчас она была такой же кокетливой, как и много лет назад, – Дорогой, это особый дар француженок, практичный ум в сочетании с очарованием.
В этот момент в комнату неслышно вошел слуга, неся на подносе дымящийся глиняный кофейник, большие французские кофейные чашки и блюдо с фруктовыми пирожными. Когда Нанетт разливала кофе, комната наполнилась его ароматом, и все принялись с аппетитом есть. Вдруг со стороны центрального прохода послышались шаги.
Рослин посмотрела вверх и увидела в проходе мужчину в широкополой шляпе, примятой с одной стороны. Он медленно снял ее, и луч солнца вспыхнул в его темнорыжих волосах.
«Осторожно!» – услышала Рослин внутренний голос.
Взгляд его зеленовато-желтых глаз был настолько пронзительным, что Рослин захотелось от него спрятаться. От палящего солнца его загар был цвета невыделанной кожи, он производил впечатление человека жестокого и бескомпромиссного, твердо знающего, чего он хочет.
– А ты как раз вовремя, успел к кофе, мой мальчик, – обратилась к нему Нанетт. Взяв кофейник, она взглянула на Рослин. В глазах появилась улыбка. – Не бойся его, детка. Этот варвар – мой внук Дуэйн. – И снова обращаясь к нему, она сказала, – Дуэйн, познакомься с невестой нашего Арманда!
Большими шагами он пересек комнату и оказался рядом с ней. Ей пришлось откинуть назад голову, чтобы посмотреть на него. Он стоял, склонившись над ней, и от него веяло грубой мужской силой.
– К-как ваши дела, господин Хантер? – протянула она руку, но он не взял ее. Большие пальцы находились в его боковых карманах брюк, он пристально изучал ее прищуренным взглядом привыкшего к яркому солнцу человека.
– Итак, вы и есть Рослин Брант? – Его голос соответствовал внешности. – Почему-то я представлял вас иначе. Забавно, не правда ли?
Тон у него был решительный, и Рослин, воспользовавшись случаем, резко ответила:
– А я представляла вас именно таким, какой вы есть. И не нахожу в этом ничего забавного.
Глава вторая
– Вот это ответ, – фыркнул от смеха Тристан, в то время как его кузен сел рядом с бабушкой и взял кофе, который она ему налила, и добавил, – между прочим, а где Изабелла? Насколько я понял, она собиралась проехать с тобой верхом по плантациям.
Дуэйн одним глотком выпил кофе и протянул чашку Нанетт, чтобы она ему налила еще одну.
– Твоей оперной певице лучше заняться пением, – с медлительной манерностью проговорил он. – Спасибо, Нанетт, умираю от жажды.
– Только не говори мне, что Изабелла свалилась с лошади, а ты оставил ее там, где она упала, – развеселился Тристан, закуривая манильскую сигару.
– Не совсем так, – Дуэйн вытянул вперед длинные ноги. На нем были кожаные сапоги. Разделавшись в два укуса с пирожным, он продолжал. – Не мог же я весь день изображать из себя скучающего плантатора, вот и пришлось ей попыхтеть, чтобы за мной успевать. Когда десять минут назад мы вернулись обратно, она обозвала меня бесчувственным дикарем на своем очаровательном португальском и заковыляла в свою комнату, собираясь принять ароматическую ванну. Без сомнения, очень скоро она предстанет перед нами в восхитительном наряде, называемом платьем.
– Девушка права, Дуэйн, ты и впрямь дикарь, – рассмеялась его бабушка, но в ее словах Рослин уловила нотки ностальгии. – Если и есть у тебя нежность, то ты без остатка отдаешь ее финиковым пальмам, макушками устремленным в небеса, а корнями уходящими в преисподнюю. Разве я не права, мой храбрец?
– Неужели, когда-нибудь ты бываешь не права, – все так же растягивая слова, проговорил Дуэйн.
Затем он решительно посмотрел на Рослин, в его глазах не было ни капельки сочувствия, напротив, в них горел огонь, который и зародил антагонизм между ними в ее сердце. Тристан был просто очарователен, кузен же его, казалось, не имел ни времени, ни желания проявлять сочувствие к женскому полу... во всяком случае, по отношению к себе Рослин этого не заметила. Когда его взгляд упал на сверкавший на ее левой руке бриллиант, то она, не сразу осознав, что она делает, закрыла левую руку правой. И это спонтанное действие тот час же добавило стального блеска его глазам, он был похож на ястреба, готового броситься на жертву...
Рослин даже не заметила, что она не дышала, пока не услышала в салоне женский голос, нарушивший напряжение. Она повернула голову и увидела черные глаза, сверкнувшие поверх кружевного веера, скрывавшего нижнюю часть лица подобно чадре. Резьба по дереву, украшавшая проем центрального прохода, была наилучшей рамкой для великолепной фигуры незнакомки, облаченной в платье из шелка золотисто-солнечного цвета.
– Ну, о чем я вам только что говорил? – снисходительно засмеялся Дуэйн, поднимаясь. Его желтоватозеленые глаза были устремлены на Изабеллу Фернао, которая в этот момент опустила веер и открыла лицо с римским профилем.
– Матерь Божия! – сказала она по-португальски и, подойдя к нему, довольно крепко ударила его по щеке сложенным веером. – Никогда в жизни я больше не встану так рано, чтобы сопровождать тебя. Ты – настоящий тиран!
– А я и не просил тебя сопровождать меня. – Как бы сверху вниз посмотрел на нее Дуэйн и ухмыльнулся. Несмотря на то, что Изабелла была достаточно статной и высокой, под этим взглядом она стала маленькой и хрупкой.
– Это была ваша идея отправиться вместе со мной, донья Сол.
– Меня зовут Изабелла. – Она метнула в его сторону соблазнительный взгляд, посмотрев прямо в глаза.
– Я называю вас доньей Сол, потому что именно это впечатление вы на меня производите. – Он оглядел ее с ног до головы, и, хотя она была не из робкого десятка, она почувствовала некоторую стеснительность, так как, отвернувшись от него, она раскрыла веер и, спрятавшись за ним, едва дыша, рассмеялась. В обрамлении черных с блеском волос лишь сверкали ее темные глаза.
И тут взгляды Рослин и Изабеллы встретились: светло-серые чистые глаза Рослин и темные сверкающие глаза Изабеллы Фернао.
– А, так вы и есть та самая невеста бедняжки Арманда? – воскликнула она. – Юная англичанка, которая получила серьезную травму головы. Как вы себя сейчас чувствуете, дорогая?
Чего было больше в этом вопросе, вежливости или снисходительности к ее положению? Карие глаза Изабеллы отражали золото ее платья, ногти у нее были длинные и заостренные на концах. Играя с веером, она грациозно перебирала пальцами. Во всем ее теле угадывалось соблазнительное очарование, на фоне которого Рослин, сидя на подушках, казалась просто подростком, почти ребенком.
– Я оказалась в очень интересном доме, сеньорита, – ответила ей Рослин, подняв кверху острый подбородок.
– С нами говорит эльф из английской лощины, – умильно рассмеялась Изабелла, опустившись на мягкие подушки дивана, и стала бесцеремонно разглядывать ансамбль, который мадам Жерар приобрела для Рослин.
– Что будешь пить, Изабелла? – спросила Нанетт, с удивлением наблюдая за этой прекрасной представительницей романского народа. – Кофе еще горячий, или, может быть, ты хочешь сок?
– Я бы выпила стаканчик апельсинового сока, – и Изабелла томно улыбнулась обоим мужчинам. Тристан подошел к столу, на котором стоял кувшин с апельсиновым соком, внутри которого находился сосуд со льдом. Он наполнил стакан и отнес его Изабелле.
– Съешь пирожное? – обратился он к ней.
– Да, с вишнями, мой друг. – Губы у нее были одного цвета с вишнями, лежащими сверху пирога. Было совершенно очевидно, что она купалась в мужском внимании.
– Должно быть, это очень странно – ничего о себе не помнить, – обратилась она к Рослин. – А вы все забыли?
Рослин, помня о том, что за ней сквозь дым сигары пристально наблюдают зеленые глаза со стальным блеском, еще крепче сжала руками колени.
– Я не помню ничего, что касается моей жизни, – тихо сказала она. Лица людей и места, которые были мне знакомы, подобны картинкам из забытых сновидений. Они ускользают от меня как призраки. Я – я цепляюсь за них – но они не материализуются.
– И что, теперь это всегда так будет? – Изабелла, как и все, кто обладает артистическими способностями, сейчас была полностью поглощена собой. В ее глазах скорее читалось любопытство, нежели сочувствие.
Это не ускользнуло от внимания Рослин, и она съежилась при мысли о том, как умеют люди отстраняться от чужой боли и страданий. Нанетт была добра к ней, но даже она смотрела на Рослин с тенью сомнения во взгляде. Тристан был просто очарователен, но он был таким по природе, его взгляд был понятен без слов. Дуэйн Хантер давал ей понять, что его кузен Арманд никогда бы не смог бы полюбить такую девушку, как она. Его желтовато-зеленые глаза неотрывно смотрели на нее, его взгляд скользил сверху вниз, начиная с белокурого ежика волос, по тонкому лицу, и дальше по худенькому телу, которое могло бы легко потеряться в сильных мужских руках.
– И все же я представлял вас совсем иначе, – медленно проговорил он.
– Ты знаешь, что сказал тебе доктор, – повернувшись к ней, произнесла Нанетт, разглядывая ее внимательно, так, что на лбу между накрашенными бровями залегли складки. – Забудь, что ты забыла, и позволь своей памяти проснуться. Никакого насилия. Обязательно найдется средство, которое тебя расколдует.
– Прямо как в сказке о спящей красавице, – проговорил Дуэйн.
Изабелла хихикнула, как будто Рослин в роли спящей красавицы могла вызвать смех. Их глаза встретились, и она посмотрела на него оценивающим взглядом. У него была крепкая загорелая шея, широкие плечи под тонкой белой рубашкой, худой торс и длинные ноги. На нем были габардиновые брюки и запыленные сапоги для езды верхом.
Он загасил сигарету, бросил ее на поднос и выпрямился.
– Ну ладно, у меня еще есть дела, – объявил он, направляясь к выходу. – До свидания.
– Дуэйн, – голос Нанетт заставил его остановиться и оглянуться. Широкополая шляпа уже была лихо сдвинута на самый лоб. – Ты что, так будешь жить, как раб на галере, привязанный к веслу?
Его рот скривился в сардонической улыбке.
– Мадам, а разве вам не нравятся счета за последнее время? Мне кажется, они выглядят убедительно.
– А можно ли сказать, что ты выглядишь здоровым?
– Сердясь на него, Нанетт изящно топнула ножкой по восточному ковру. – Ты совсем мало отдыхаешь. Ты, как голодный волк, все время рыщешь по пустыне.
