Текст книги "Под вуалью"

Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Вы, белые женщины, меня привлекаете гораздо больше, – сказал он. – А знаешь ли ты, что сделало с твоими волосами африканское солнце?

– Они выгорели, – легкомысленно ответила Рослин.

– Ну, нет, – запротестовал Тристан. – Оно их позолотило. В этих брюках ты похожа на афинского мальчика-раба, и должен тебе сказать, ты просто очаровательна. – Неожиданно он крепко сжал ее руку. – Но сегодня вечером ты наденешь платье, и мы будем танцевать, не так ли?

Она кивнула, не глядя на него, а сердце учащенно забилось, так как Рослин вспомнила о данном себе обещании отправиться на озеро сегодняшней ночью.

О, эти волнующие запахи базара! Свешивающаяся из корзин зеленая мята, порошки трав и смеси пряностей. Хна на подносах – веселая и радостная косметика Востока!

Арабский кофе с примесью ванили, козлятина на вертеле, теплый хлеб. Проходя мимо парфюмерной лавки, она почувствовала терпкие запахи амбры и мускуса.

Тристан остановился, он хотел купить ей флакон духов с каким-нибудь экзотическим запахом, но, смеясь, Рослин отказалась, говоря, что она женщина совсем другого типа. Их взгляды встретились, и Тристан посмотрел на ее губы.

– Ты еще совсем дитя, – и он позволил ей увлечь себя туда, где была лавка тканей. Пальцы Рослин касались лимонного и зеленого шелка, гладили мягчайший бархат.

Ей хотелось почувствовать, осознать и вобрать в себя жаркий, шумный, пропитанный запахами воздух восточного базара!

Безудержная фантазия предсказателей, любовные напитки и ядовитое зелье, амулеты на все случаи жизни: от болезней, от опасности в пути, для рождения сына. И когда старик-колдун протянул на ладони маленький золотистый амулет в форме Руки Судьбы, Рослин поняла, что она должна его купить. Она открыла сумочку, чтобы достать деньги, и покачала головой в сторону Тристана.

– Ты не можешь купить мне счастливую судьбу, – запротестовала она, – за нее я должна заплатить сама.

Все детали были хорошо проработаны, хотя ценности особой он не представлял – разве что был абсолютно очарователен. Рослин не переставала ощупывать его пальцами, пока они шли по базару. Сотворит ли чудо эта маленькая Рука Судьбы, ведь Рослин так хотела выбраться из этого своего состояния, где она чувствовала себя потерянной.

Почувствовав на себе взгляд Тристана, она улыбнулась ему.

– Ты должна позволить мне купить для тебя какой-нибудь подарок, – сказал он. – Пойдем, что тебе нравится: бусы, шарф, кольцо со скарабеем[11]1.

– Подарок? – шепотом повторила она. – Хорошо.

– И она показала пальцем на то, что с самого момента их прихода на базар привлекало ее. – Купи мне клетку с певчими птичками.

– Ты странный ребенок! – воскликнул Тристан. – Что ты собираешься с ними делать?

– Отпустить их. – С болью смотрела она на птичек в клетке. Птички пели, потому что на базаре был полумрак, а Рослин было невыносимо слышать их жалобные трели.

Тристан подошел к торговцу птицами и купил самую большую клетку, где заперты были девять или десять птичек. После этого они стали выбираться из этого шумного полутемного из-за решеток пространства базара. И вот уже скоро яркий солнечный свет заставил Рослин зажмуриться.

Она надела шляпу и опустила на глаза переднее поле. Ясные серые глаза с благодарностью смотрели на Тристана.

– Спасибо тебе за подарок. А теперь давай найдем какое-нибудь тихое место, где я смогу выпустить птиц на волю.

– Я знаю отличное место, – сказал Тристан, – если твои ноги еще идут. Бродить по базару с непривычки довольно утомительно, к тому же мы пробыли там достаточно долго. Интересно, а где Дуэйн с Изабеллой?

– Изабелла не горела желанием идти на базар, поэтому, возможно, она заставила твоего кузена отвести ее в какое-нибудь менее шумное место, – спокойно заметила Рослин.

– Да, кажется, они хотели побыть вдвоем, – улыбнулся Тристан, глядя на Рослин, которая без всякой тени смущения несла клетку с птицами, которым очень скоро намеревалась дать свободу. – А нам ведь хорошо вместе, не правда ли? Сейчас мы выполним нашу миссию милосердия, а потом отыщем какое-нибудь кафе, где прохладно и готовят настоящий кофе-мокко, как я и обещал.

– А как же минарет? – спросила Рослин. – Когда я его увижу?

– В свете звезд, дорогая. Мы протянем руки и коснемся их.

– Как замечательно, – улыбнулась Рослин, от волнения у нее перехватило в горле.

Они шли вверх по ступенчатым улочкам, вдоль которых тянулись глухие высокие стены с металлические дверями. За ними прятались дома с их загадочной внутренней жизнью, неведомой прохожему. От Нанетт Рослин знала, что у Дуэйна были друзья-арабы, которые оказывали ему гостеприимство и делились с ним охотничьими трофеями – совершенно очевидно, наивысшая честь, которой здесь, на Востоке, мог удостоиться европеец.

Они выбрались из города и пришли на старые руины. Песок засыпал разрушенные колонны и частично внутренние проходы, остатки стены служили прибежищем для аистов, свивших здесь свои гнезда. Уцелел лишь один угол здания, который не подвергся эррозии, – по нему можно было догадаться, что когда-то давным-давно здесь была неприступная крепость. Лежащий внизу город был похож на светло-желтые пчелиные соты, местами выщербленные, а высокие минареты вздымались ввысь как палочки-леденцы.

– Вот то место, о котором я тебе говорил, – обратился Тристан к Рослин. – Отныне оно будет называться Бастион Ангела. – Поставив ногу на полуразрушенный фундамент, он наблюдал, как Рослин, открыв клетку, выпустила птиц на волю.

– Я не ангел, – улыбнулась она ему в ответ. – Просто птицы не созданы для того, чтобы жить в клетке. Кстати, что теперь с ней делать?

Сделана она была из лозы, а следовательно не представляла никакой ценности, поэтому Тристан растоптал ее.

– Ну, вот и все, раз ты так не любишь клетки.

Рослин некоторое время молча смотрела на Тристана, потом она робко улыбнулась.

– Ты считаешь меня странной? – спросила она. – Я знаю, эти птицы могут снова попасться в силки, но все равно какое-то время они насладятся свободой и будут счастливы.

– Мгновения счастья – это то, чего ждет каждый из нас. – Он выглядел насмешливо и серьезно одновременно.

– Когда мы это понимаем, нас, по-видимому, можно назвать взрослыми.

– Но я бы не хотела пресытиться счастьем. Мне даже страшно, что это может произойти, ведь тогда перестанешь радоваться чувствам, запахам, самой сути вещей. А именно это и составляет богатство жизни, не так ли? Если ты слеп, но не потерял ощущений, то тебя уже нельзя назвать слепым.

– Страдания сделали тебя мудрой, дорогая, – он мягко повернул Рослин к себе лицом, слегка приподняв подбородок. – Но есть и другого рода ощущения. Ощущения того, что происходит в твоей душе.

– Я знаю, – твердо сказала она.

– Я бы прямо сейчас хотел закончить поцелуй, прерванный вчера ночью, но я не буду этого делать.

– Я понимаю, Тристан. – Им не нужно было слов, они и без них прекрасно понимали друг друга. Ей не нужно было объяснять, что он был очень похож на Арманда по фотографиям, а значит, возможно, ей бы хотелось, чтобы ее обнимали другие руки. Сейчас им не были нужны ни слова, ни поцелуи, им нужен был покой. Они стояли рядом в окружении полуразрушенных нагретых солнцем крепостных стен и слушали, как под ногами поет песок.

– Пойдем, – нарушил тишину Тристан, – пора обедать.

Неожиданно почувствовав себя свободной, как те певчие пташки, которых она выпустила из клетки, Рослин захотела отведать арабской кухни, что они и сделали в небольшом открытом кафе под тентом-грибком, расположившимся рядом с мечетью. Они ели бурак-рулет из рубленной баранины с шалфеем и мятой, запеченный в тесте. На десерт был кус-кус[12] из манной крупы, со сливками, абрикосами, сливами и сладким миндалем.

Когда из маленьких чашек они пили густой и крепкий кофе-мокко, Тристан рассказывал о Париже, о том, как в самом начале ему пришлось преодолеть трудности, связанные с его выбором – он предпочел учебу в академии музыки, вместо того, чтобы изучать управление плантациями.

– Тогда мой отец еще был жив, хотя и болен, и если бы не Нанетт, которая прекрасно понимала, насколько необходима мне была музыка, то я бы сейчас совершенно бесстрастно, не в пример Дуэйну, управлял нашими владениями.

– А разве его чувства называются страстью? – Рослин представила себе высокомерное хищное лицо Дуэйна.

– Я бы назвала это амбициями.

– Отчасти и это верно. – Проведя пальцем по ободку чашки, сказал Тристан. – Амбиции, направленные на то, чтобы Дар-Эрль-Амра была первоклассной плантацией, самой плодородной в здешних местах, чтобы она могла считаться королевой всех плантаций. Я никогда бы не смог бы вкладывать в это дело столько чувств и благодарен судьбе, позволившей Дуэйну приехать сюда и взять на себя все дела по хозяйству. Он во многом человек более способный, чем я. Я – мечтатель, Дуэйн же – реалист. Иногда я завидую ему, потому что он крепко стоит на земле, и тем не менее, я не перестаю размышлять над тем, какие разрушенные мечты заставили его стать настолько земным и забыть о небесах.

– Возможно, это – женщина, – произнесла Рослин.

И она была в этом абсолютно уверена.

– Да, чаще всего причиной в подобных случаях бывает женщина. – Тристан улыбнулся и посмотрел на Рослин. – Тебе нравится кофе-мокко?

– Мне нравится все, что было сегодня, Тристан: базар, певчие птички, которых ты позволил мне отпустить на волю, наш обед, твои рассказы о Париже и о музыке.

Купол соседней мечети отбросил тень на их столик, а они все сидели и разговаривали. Опустели улицы, закрылись ставни на окнах. В дверях кафе стоял официант – в его позе была покорность. Казалось, он думает, что только сумасшедшие европейцы сиесте[13] предпочитают разговоры.

Он беспокойно переминался с ноги на ногу.

– Мы не можем больше здесь оставаться, – прошептал Тристан. – Нам нужно уходить, иначе этот бедняга сойдет с ума.

Она наблюдала, как с чувством явного облегчения к ним подошел официант, и в этот момент ей пришла в голову мысль о том, что то, что сейчас завершилось, уже больше никогда не повторится. Ей стало грустно. Следующее мгновение счастья требует тщательной подготовки, подобно тому, как на гончарном круге неспешно из бесформенной глины начинает вырисовываться очертание будущей формы, прекрасной и хрупкой.

Рослин достала пудреницу и припудрила слегка заблестевший нос. Когда она клала пудреницу обратно в сумку, то ее взгляд вдруг остановился на маленьком поблескивающем амулете – Руке Судьбы – единственном вещественном воспоминании о сегодняшнем дне, пролетевшем так быстро.

Как грустно и страшно, что то, что уже прошло, никогда не вернется. Никогда уже нельзя будет увидеть только что увиденное выражение лица, услышать те же интонации голоса. Каждый солнечный луч и каждая тень не повторятся снова. Все движется и изменяется в каждый следующий момент, подчиняясь воле судьбы.

– Если мы сейчас отправимся на озеро, то в это время дня лодок обычно не бывает, – словно читая ее мысли, сказал Тристан. Он понял, что ей совсем не хотелось возвращаться в гостиницу.

– Очень жарко, – сказала она. – Наверное, нам лучше пойти в гостиницу.

Они зашагали вверх по холму: на пути им попадались пустые повозки, город замер, как заколдованный.

– Город спит, и лишь спящая красавица и принц бодрствуют, – как бы размышляя вслух, сказал Тристан.

От жары и выступившего пота темные завитки волос прилипли ко лбу. Уставшие они вошли в гостиницу. Тристан взял ключи у пустой стойки, и они медленно стали подниматься вверх по лестнице. Когда они подошли к ее двери, Тристан отпер ее.

– Отдохни. Сегодня вечером я опять поведу тебя в город. – Прислонившись к стене, он посмотрел на ее мальчишечьи брюки и рубашку. – Надеюсь, ты захватила с собой платье для танцев.

Она кивнула. Затем у нее возникла мысль.

– А что если я не умею танцевать?

– Тогда я тебя научу. – И он ободряюще улыбнулся.

– Я буду с радостью снимать с этих серых глаз одну вуаль за другой – я полагаю, тебе придется многому научиться.

– Ты хочешь сказать, что я наивна? – Она покраснела. Это было заметно даже сквозь загар. – Ты – светский человек, и я удивляюсь, что я тебе не надоела.

– Совсем нет, и ты это знаешь. – Он посмотрел на залитые румянцем щеки. – Ты еще слишком молода. Тебе не льстит то, что ты привлекательна для мужчины. С другой стороны, ты еще не в том возрасте, когда женщины становятся жеманными и делают это сознательно. Арманд вырос в Европе, и я был склонен считать, что его девушки должны были бы быть привередливыми и хвастливыми.

– Может быть, с Армандом я вела себя именно так, – неуверенно пожала плечами Рослин. – Кто знает? Я —нет, к тому же говорят, мы бываем такими разными.

– Конечно, внешний облик совсем не всегда отражает внутреннюю сущность. – Он улыбнулся, взял ее руку и поднес к губам. – Я воспользуюсь тем, что ты не привередлива и совсем не хвастлива, надеюсь, твое платье хорошенькое?

– Какая очаровательная картина – Тристан и Изольда! – услышали они знакомый голос.

На другой стороне коридора открылась дверь, и, когда Тристан обернулся, Рослин заметила, как у него за спиной прошла Изабелла Фернао. В ней было что-то, что напугало Рослин. Позже она поняла, что на Изабелле было надето шифоновое платье в крупный цветок, скорее, даже это была ночная рубашка – в разрезе, скрываемом складками, мелькнула голая нога. Роскошные волосы свободно падали на плечи.

Комната, из которой она только что вышла, была не ее. Позади в дверях стоял Дуэйн: его медного цвета волосы были немного всклочены, рубашка расстегнута до самого пояса.

– Где вы были все это время? – Настойчиво потребовала от них Изабелла. – Вы заблудились?

– Думаю, что да. – Тристан продолжал держать Рослин за руку, и ей показалось, что в его ответе был и другой смысл. – А как вы... с Дуэйном?

Он сверкнул глазами в сторону своего кузена, стоящего в дверях своей комнаты, откуда только что в ночном пеньюаре вышла Изабелла.

– Мы зашли в лавку тканей. – Дуэйн говорил несколько лениво, как бы в унисон позе, которую он принял.

– Изабелла захотела купить отрез габардина – не так ли, милая? Когда мы вышли, то стали вас искать, но вы, вероятно, к тому времени уже были в самом центре базара. Я полагаю, – и тут Дуэйн посмотрел на руки Тристана и Рослин, которые они продолжали держать вместе, – вы не скучали без нас.

– Взаимно, – мягко ответил Тристан.

– Боже, – Изабелла оглядела Рослин с головы до ног, – неужели ты водил бедняжку по городу в такую жару? Не удивительно, что она так ужасно выглядит.

– Я... мне нужно пойти помыться, – и Рослин попятилась в комнату. Затем она с отчаянным юмором добавила:

– Тристан, отпусти мою руку, пожалуйста. Она мне нужна, без нее трудно мыться.

Он отпустил ее. Попрощавшись, она закрыла дверь и таким образом вышла из этой ситуации. Бедный Тристан!

Ему, должно быть было больно увидеть глиняные ноги идола, вернее было бы сказать, голые ноги и голое тело подтонким покровом прозрачного шифона!

Рослин ополоснула лицо, шею и руки прохладной водой, затем тщательно вымыла ноги, грязные от базарной пыли, и легла. Широкая арабская кровать была удобной и мягкой. Она лежала на спине и смотрела на вращающийся под потолком огромный вентилятор, который не приносил облегчения, потому что за день воздух в комнате стал горячим. Если забыть о жаре и не шевелиться, то было вполне сносно.

Она знала, что позже, когда зайдет багровое пылающее солнце, воздух станет прохладней. Она старалась думать именно об этом и ни о чем другом. Вскоре она задремала, и ей снилось, что она опять очутилась на базаре, но на этот раз она потерялась, и уже безнадежно. Она пыталась что-то объяснить, но никто ее не понимал. Тогда она побежала, спотыкаясь об огромные тыквы, то и дело попадая во дворы, где из-за висящей в воздухе дымки, она ничего не могла разглядеть, как будто бы ей мешала вуаль. В конце концов, она оказалась на площади. Вокруг стояли дома, в которых были лишь маленькие узкие, подобные бойницам, окна и сплошные стены, как в замке.

Ей стало страшно. Сиены, казалось, приближались к ней, готовые сомкнуться. Стало совсем темно, и в слезах она проснулась. Села. Сердце бешено колотилось. Никто на этом свете, ни одна душа не знала, не в силах была понять, как это ужасно – потеряться, потеряться так, как она. Рослин встала и включила свет. Комната выглядела угрюмо и неприветливо. Дышать было нечем. Она знала, что нужно выйти на улицу. Накинув легкий халатик, она открыла балконные ставни и вышла. Солнце уже почти село.

На западе небо было словно громадный восточный ковер: переливы карминно-красного, темно-золотистого и бледно-зеленого. С площадки на минарете завывал муэдзин. Небо из темно-коричневого сделалось лиловым, внизу, в дымке, блестела гладь озера.

Она чувствовала, как под рукой на шее бился пульс.

Позже, пообещала она себе. Когда взойдет луна, и все уснут, а я успокоюсь.

Наверное, она была немного сумасшедшей, а искатьвстречи с призраками в лунном свете было даже опасно, но ее уже ничего не могло остановить. Ей необходимо было узнать, кто же это бежал по берегу озера, протягивая руки ей навстречу... там, внизу, на берегу озера Темсина, эта неясная фигура должна материализоваться – в этом Рослин была уверена...

А сейчас пора одеваться к ужину.

Платье, которое она привезла с собой, было одним из приданного: из голубого шелка, до колен, на плечах перехваченное как плащ у герольда; когда она его покупала, она не помнила.

Глава восьмая

Они собрались в пустом фойе гостиницы – двое мужчин в белых пиджаках из плотного шелка поверх темных брюк, Рослин – в голубом платье с пелериной из белого меха, которую Нанетт заставила ее взять с собой. Она сказала, что в Париже это могло бы сейчас выглядеть немного старомодно, а в Эль-Кадии, где перемешана мода разных времен, это будет в самый раз, к тому же после захода солнца становится достаточно прохладно.

Нанетт оказалась права – Рослин было тепло в легкой пушистой пелерине

А вот и Изабелла, торжественно и важно спускающаяся вниз по лестнице. На ней огненно-рыжее кружевное платье и длинные черные перчатки. На запястьях поверх перчаток сверкают бриллиантовые браслеты, манто – из плотного темного шелка. Скользящей походкой Изабелла грациозно прошла по вестибюлю – манто волнами ниспадало на длинное кружевное платье.

Она блестела и сверкала как огонь. Подойдя к Дуэйну, она остановилась с гордым видом, как будто он был Люцифером, воспламенившим ее красоту.

– Я заставила вас ждать? – Рослин наблюдала за Изабеллой, когда та задала этот провокационный вопрос. —Ты должен меня простить.

– Ты фантастически прекрасна, – улыбнулся Дуэйн, – а поэтому сегодня вечером я прощу тебе что угодно.

– Простишь ли ты мне, если я украду твое сердце? – мягко спросила Изабелла.

– Возможно, если ты найдешь его, – лениво произнес Дуэйн.

– Только не притворяйся, будто у тебя его нет. – Она подняла голову и была похожа на цветок, любующийся собой. – Ведь раньше оно у тебя было, любовь моя.

Он слегка нахмурился, и Рослин заметила это. Он собирался что-то сказать, возможно, о том, что она говорит о вещах, которые не стоит обсуждать при всех. Но в этот момент Изабелла уже весело говорила с Тристаном.

– Мужчины, вы уже решили, куда поведете нас? Конечно, здесь невозможно ожидать кабаре и музыки, как в Лиссабоне – этом чудном, утонченном и веселом городе, в котором так много театров и ночных клубов.

– Совершенно естественно, что Эль-Кадия не может соперничать с Лиссабоном, – сухо заметил Тристан и посмотрел на Дуэйна. – Я думаю, что мы отправимся в «Танцующий Олень». Что скажешь, друг мой?

– Звучит отлично. – Улыбка коснулась уголков губ.

– Ты знаешь о светской жизни в Эль-Кадии гораздо лучше меня, старик. Я – всего лишь плантатор, но название этого места разжигает интерес. А разве олени могут танцевать?

– Танцевать будет Изабелла, – она властно взяла Дуэйна под руку, и они впереди Тристана и Рослин вышли из гостиницы. Справедливости ради стоит заметить, что они были неотразимой парой: охотник и великолепный сокол у него на руке.

Особое очарование и загадочность вечернему городу придавал месяц, похожий на кривую турецкую саблю, скользящий над восточными крышами и минаретами – и неужели в такую ночь кто-то мог сомневаться, что олень умеет танцевать? Кругом ощущалось присутствие тайны – в воздухе, наполненном ароматами неизвестных пряностей, загадки прошлого незримо окутывали улочки – в этом у Рослин не было ни малейших сомнений.

Достаточно было взглянуть в ее глаза, чтобы узнать о ее чувствах. Садясь в такси, она улыбнулась Тристану – в этот момент глаза у нее были асфальтово-серыми, темными, как глубокая вода. За ней следом сел Тристан, захлопнул дверцу, и уже в следующее мгновение машина резко рванула вперед, так что Рослин отбросило вправо, и она ощутила прикосновение к белому шелковому пиджаку. Подняв удивленные глаза, она смогла увидеть только надменный подбородок Дуэйна и тотчас же отпрянула назад. Она сидела между двумя братьями словно под высоким напряжением. Изабелла же удобно расположилась на переднем сиденье.

Их такси ехало вниз по той же улице, по которой они с Тристаном гуляли днем. Петляя по узким кривым улочкам, громко сигнала, они наконец-то выбрались на оживленную центральную магистраль.

Рослин поглядывала в окно со стороны Тристана и очень надеялась, что «Танцующий Олень» не окажется одним из современных ночных клубов, ярко освещавших бульвар и появившихся здесь в огромном количестве за последнее время.

Ее надежды крепли по мере того, как осталась позади пестрая шумная оживленная толпа, в которой почти не было женщин в вуалях, а большинство лиц было открыто и выглядело совсем по-европейски. Эль-Кадия переживала бум роста, а ее жители привыкали к новым порядкам – какая жалость, если смотреть на это глазами романтиков.

Кафтаны и бурнусы[14] не шли ни в какое сравнение с творениями европейских модельеров. Но вот шум и неоновые огни остались далеко позади, и Рослин догадалась, что они направляются в старую часть города.

Заскрипели тормоза, и такси резко остановилось перед аркой. Рослин чувствовала возбуждение, и, когда вслед за Тристаном выбралась из машины, то, возможно, из-за своего состояния, а, может быть, из-за высоких каблуков, она споткнулась на мощеном тротуаре. И тотчас же ее подхватили сильные руки, не дав ей упасть. Меховая пелерина затрещала по швам – бедная Нанетт!

– Спасибо, – сказала она, не оглядываясь, и тотчас же освободилась от крепких рук. Она видела, как эти дикие зеленые глаза не оставили без внимания пелерину – еще одну милость, оказанную Рослин.

Ее била мелкая дрожь, и когда Тристан взял ее под руку, то он спросил, не холодно ли ей.

– Нет, только не в этой пелерине. – И уже громче она добавила. – Твой добрая бабушка настояла на том, чтобы я взяла ее с собой.

Она почувствовала, как медная шевелюра слегка обернулась в ее сторону, и ей стало грустно оттого, что она снова была вынуждена защищаться. Каждый ее поступок в глазах Дуэйна Хантера выглядел подозрительно – так было с самого начала, и ей уже пора было бы к этому привыкнуть.

Тристан не сводил с нее глаз, пока они шли по внутреннему дворику ресторана «Танцующий Олень».

– Ты же так хотела сегодня повеселиться, – тихо сказал он. – Что тебя огорчило? Я знаю, что это так – это видно по твоим глазам.

Она не знала, стоит ли говорить об этом, но слова сами собой слетели с ее губ.

– Время от времени меня охватывает чувство отчаяния, Тристан. Будто я тону, кругом темно, и я очень хочу, чтобы мне помогли выбраться на свет – узнать, кто же я на самом деле, чем занималась, что пережила... до авиакатастрофы.

– Ну, конечно же, какая еще могла быть причина у твоей грусти? – Он с нежностью и пониманием сжал ее руку. – Мне, да и всем остальным, очень просто произносить слова утешения, говорить, что все будет хорошо. И тем не менее, я все-таки хочу спросить тебя, моя дорогая, не хочешь ли ты, чтобы мы поужинали вдвоем? Мы можем пойти, куда ты захочешь.

Рослин еле удержалась, чтобы не согласиться, но тогда Дуэйн сразу бы догадался, что она бежит от него, от его проницательных зеленых глаз, от его присутствия за столом. Она видела, что он постоянно наблюдает за ними, оценивая, насколько силен интерес к ней его кузена Тристана.

У него вполне возможно хватит нахальства, чтобы пригласить ее танцевать – ведь ему прекрасно известно, как она ненавидит его прикосновения... тем приятней будет ему отказать.

– Нет, давай останемся, – сказала она, – это чудесное местечко.

Тристан посмотрел на ее гордо поднятую голову.

– Я думаю, тебе здесь понравится, – сказал он, когда они входили в ресторан. Пахло шафраном и дымком, журчала вода в фонтанах, а от небольших настольных ламп исходил желтоватый свет.

Пары танцевали в сопровождении небольшого оркестра, расположившегося в задней части ресторана. Проходя мимо танцующих, она заметила огненно-рыжее кружево

рядом с белым шелком. Они подошли и сели за столик для четверых.

– Что ты хочешь – выпить или потанцевать? – спросил Тристан.

Он подозвал официанта и заказал два дайкири[15]. Взгляд его темных глаз остановился на голубом платье Рослин, которая в это время изящно сбросила с плеч мягкую и легкую меховую пелерину.

– Ты очень мила, – тихо сказал Тристан. – В лесах Франции есть такой цветок, бледно-голубой, но если его сорвать, – и тут, почти коснувшись Рослин, он отвел руку.

– Рослин, ты сделала так, что я тебя немного боюсь теперь.

Музыка продолжала играть, а люди вокруг разговаривали и смеялись.

– Неужели меня можно бояться? – нервно засмеялась Рослин.

– А разве ты не знаешь, что мужчины боятся женщин? – Тристан смотрел на нее, загадочно улыбаясь. – Особенно тех, кто им слишком нравится.

– Тристан, – ее серые широко раскрытые глаза смотрели на него с мольбой. – Мы не должны говорить ни о чем подобном, я... я... еще не готова к этому...

– Я знаю, – быстро проговорил он. – Мы должны ждать, когда ты полностью выздоровеешь, когда кончится это раздвоение, когда твоя душа снова обретет мир.

Официант принес напитки, положил на стол меню. У дайкири был немного терпкий привкус, и ей это понравилось. Она принялась пить небольшими глотками, оглядывая в это время ресторан. Ей нравился мягкий туманный свет настольных ламп, который окутывал глаза словно вуалью и лишал их блеска. Также мягко перемешивались здесь Запад с Востоком, это было заметно даже в мелодиях оркестра.

Пара темнокожих рук выбивала ритм на барабане, а куэмбри[16] дополнял звучание оркестра странными свистящими звуками.

– Мы закажем еду, когда Дуэйн и Изабелла вернутся к столу, – сказал Тристан, изучая меню. – Ты проголодалась, Рослин?

Она кивнула, хотя по правде говоря, она чувствовала слишком сильное напряжение, чтобы есть. Она еще больше напряглась, когда музыка замерла, и танцоры покинули площадку. Она услышала мягкий женский смех, и вот Изабелла уже садилась за столик, довольная собой. Дуэйн галантно придвинул ей стул.

Она подняла глаза и украдкой посмотрела на Дуэйна, но его хищное лицо, как всегда, было непроницаемым. Желто-зеленые глаза сверкнули по ее голубому платью и тоненькой открытой шее. У нее от этого еще крепче сжались пальцы, держащие стакан, и она подумала, почему же Изабелла так хотела завоевать мужчину, напрочь лишенного нежности.

– Вам обоим будет крайне интересно узнать, что Дуэйн – великолепный танцор, – и с дразнящей улыбкой Изабелла посмотрела на Дуэйна.

– Изабелла, видимо, решила, что вся моя жизнь была ограничена общением с индейцами в джунглях, да танцами змей, – сухо отозвался Дуэйн. – Мы будем пить шампанское?

Он позвал официанта. Изабелла смотрела на него томным взглядом из-под длинных густых ресниц.

– А где же еще ты проводил время? – с любопытством спросила она.

– Иногда в Рио, птичка моя. В грешном и порочном Рио.

– Понятно, Дуэйн. Тебе невыносима была постоянная монотонность жизни в джунглях, да? Тебе нужны были яркие огни и женщины в красивых нарядах. Осторожно, мой дорогой, так я один за другим выведаю все твои секреты. – Ее улыбка сверкнула подобно бриллианту. – Должна заметить Тристан, в «Танцующем Олене» довольно приличный оркестр. Ты и малышка Рослин обязательно должны потанцевать.

– Сначала мы собираемся поесть. Итак, давайте закажем ужин. Еда здесь так же хороша, как и музыка.

Следующие несколько минут ушли на изучение огромного меню. Затем пришел официант с шампанским.

Пробка надулась, как только ее вынули из горлышка, и сверху образовалась бело-голубая шапка из пены. Когда официант разливал шампанское в бокалы, кверху струйками поднимались крошечные прозрачные пузырики. Тристан поднес бокал к самому носу.

– Я чувствую запах боярышника, французской земли и лесных фиалок, – сказал он, приблизив губы к шампанскому.

– У тебя слишком большое воображение, – насмешливо заметила Изабелла. – Стоило тебе увидеть на бутылке этикетку «Долина Луары», как ты тут же перенесся во Францию. Не знаю, почему бы тебе не купить дом и не поселиться там?

– Я так и сделаю, когда почувствую, что пора, – ответил он.

– И когда же ты это почувствуешь, хотелось бы узнать?

Рослин заметила явное любопытство во взгляде Изабеллы, но к счастью, внимание певицы переключилось на что-то другое.

– Дуэйн, это цветы лотоса? – Она рукой показала в сторону фонтана. Сорви мне, пожалуйста!

– Ты что, собираешься его съесть? – Он рассмеялся и добавил. – Говорят, если узнаешь вкус лотоса, никогда не покинешь место, где он рос.

– Ты хочешь, чтобы я попробовала это на себе? – Цветком она подразнила его губы.

– Я полагаю, что тебе больше придется по вкусу цыпленок табака на твоей тарелке, – саркастично заметил Тристан.

– Грубиян! – С гордостью истинной латинянки она вставила цветок в темные волосы. – Иногда мне трудно поверить, что ты наполовину француз. Французы всегда уважают романтический настрой женщин. Они великолепно умеют поддержать женское притворство.

– Я никогда не любил притворства. – Неожиданно голос его стал жестким и колким, словно жало. Рослин даже подняла на него глаза, на минуту прервав еду. И тут, перехватив ее взгляд, Дуэйн, не отпуская ее, прямо спросил:

– Вы танцуете?

Она не могла говорить. Слова застряли где-то в горле.

В это время он встал и подошел к ней, протягивая загорелую руку.

– Иди, Рослин, – это был голос Тристана. – У тебя есть гарантия Изабеллы, что Дуэйн не отдавит тебе ноги.

Но она переживала не за свои ноги, а за чувства. В этот момент послышался голос Изабеллы.

– А разве наша больная с амнезией знает, умеет ли она танцевать? Рослин может отдавить Дуэйну ноги.

– Если так, то вряд ли я это почувствую. – Пальцы Дуэйна крепко сомкнулись вокруг запястья, и он, рывком заставив Рослин подняться, повел ее к площадке для танцев.