Текст книги "Под вуалью"
Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
– Моя дорогая, я вас обожаю. – Он скорчил гримасу и поклонился. В следующее мгновение его уже не было в комнате, и лишь звук его тяжелых шагов эхом отдавался во Дворе Вуалей. Нанетт какое-то время еще казалась сердитой, но потом она встала и сказала Рослин, что хочет показать ей комнату, которую ей приготовили.
– А что будем делать мы, Тристан? – Изабелла изящно изогнулась телом, положив руку на подушки.
– А мы будем работать, моя примадонна, – и он побрел к инструменту. – Крик души моей оперной героини готов, и я бы хотел попробовать с тобой эту арию.
Изабелла выпрямилась, вмиг забыв о томности, которую она только что разыгрывала. Сейчас это была певица, готовая заняться своим любимым делом.
– Ты завершил арию Нахлы, в которой она поет о тонкой грани между любовью и ненавистью? – на одном дыхании выпалила Изабелла. – Ты работал над ней, пока я ездила верхом с Дуэйном.
Тристан перелистывал ноты.
– Нахла похожа на легкого мотылька, который боится пламени, и тем не менее, она не в силах сопротивляться боли, во власти которой она находится, – произнес Тристан задумчиво. – Такой я вижу ее, Изабелла. Именно эту сторону я прошу тебя в ней подчеркнуть.
– Похоже, твоя опера обещает быть интересной, Тристан. – В этот момент Нанетт взяла Рослин за руку.
– Любить – значит сгореть в пламени страстей и иллюзий, бабушка, – он поудобней уселся за инструмент и улыбнулся ей.
– В своем цинизме ты недалеко ушел от Дуэйна, – раздраженно заметила Нанетт. – Любовь может стать самым прекрасным и радостным чувством, но современные молодые люди предпочитают делать из этого борьбу. Полагаю, финал твоей оперы будет трагичным, дорогой, хотя, судя по всему, Нахла увлеклась своим обожателем-офицером, а любить продолжала своего хозяина. Женщина не может не любить своего господина.
– Бабушка, ты неизлечимый романтик, – усмехнулся Тристан и заиграл отрывок из «Веселой вдовы». – Но я как смею отказать Изабелле в лебединой песне, если она так эффектно умирает на сцене?
– Позвольте, маэстро, – Изабелла села за пианино, а Нанетт в сопровождении Рослин вышла из гостиной.
Нанетт вопросительно посмотрела на Рослин.
– Мои внуки так не похожи, не правда ли?
– Тристан похож на Арманда, – тихо произнесла Рослин.
У Нанетт перехватило дыхание.
– Ты вспоминаешь его? – спросила она.
– Я бы хотела, но нет, мадам. Я сужу по фотографии Арманда, которую вы мне дали. – Рослин взглянула на кольцо, знак любви, которую она тщетно пыталась вспомнить. – Я слышу пение сеньориты. У нее замечательный голос.
– Жизнь безумно интересна для тех, кто нашел свое призвание, поэтому я никогда не отговаривала Тристана от занятий музыкой, наоборот, я его всячески поддерживала.
– Мадам слегка передернула плечами и, взяв Рослин под руку, они стали подниматься вверх по кованой железной лестнице, ведущей на второй этаж. – Конечно, на плантации много дел, но у меня есть Дуэйн, и он прекрасно может с этим справиться. Он прошел хорошую школу у отца, жестокого, но способного человека. Я же теперь старею и утрачиваю всякий интерес к делам, не говоря уж о распрях между работниками и всяких прочих мелочах. Надеюсь, тебе понятно, о чем я говорю.
Рослин улыбнулась и подумала, что для своих лет Нанетт была в прекрасной форме.
– Я полагаю, мадам, вы заслужили отдых, – сказала она.
– Ты должна называть меня Нанетт, дитя мое. Мне нравится слышать свой сценический псевдоним, ведь это так здорово – вспомнить о прошлом! О, Боже, прошу прощения, детка. Беда в том, что людям трудно почувствовать боль и страх других, если только этот другой не любимый муж или любимая жена. Кто знает, может быть, тебе удасться почувствовать связь с Армандом в этом доме, ведь он здесь вырос и провел юность. Этот дом хранит его веселый смех и любовь к жизни...
Нанетт оборвала фразу на полуслове, вздохнула и остановилась. Перед ними была ярко-красная дверь овальной формы. Она открыла ее.
Комната Рослин в Дар-Эрль-Амра была выкрашена в белый цвет, потолок был сделан из панелей кедра. Над большой низкой кроватью была натянута сетка от москитов. Пол застилали восточные ковры. Окна были маленькие с решетками и также были затянуты сеткой. Под окнами были ниши, где лежало много подушек. Там еще был шкаф для одежды и комод с зеркалом и баночками пудры, стоящими на вышитых подушечках.
Рослин была очарована необычным восточным убранством, когда белые стены контрастировали с темными деревянными потолками. На низком столике из пальмового дерева в медной вазе она заметила веточки молодого олеандра.
– Как ты думаешь, тебе понравится здесь? – обратилась к ней с вопросом Нанетт.
– Мне уже здесь нравится, – заверила ее Рослин.
– Давным-давно здесь, вероятно, жила любимица гарема, – Нанетт указала на узкие окна, ниши под ними, где девушка могла тайком наблюдать за своим господином, когда он был во дворе. – То были времена женского заточения на Востоке. Хозяин дома давал своей любимице цветную вуаль – это был знак того, что ночью он хотел быть с нею.
– Однако, как ужасно, если хозяин не был привлекательным, – Рослин опустилась на колени в одной из ниш под окном и сквозь резную решетку смотрела во двор. – Интересно, а бывали ли случаи, когда девушка отказывалась от сомнительной чести быть любимицей господина?
– Сомневаюсь, дорогая, – усмехнулась Нанетт. – Здешний ага. говорят, был красив собою, а потому, полагаю, наложницы боролись за право получить вуаль и провести с ним ночь. Эти вуали были дополнением к их повседневной одежде. Возможно, у любимых наложниц было что-нибудь еще в дополнение у вуали.
Рослин повернулась к Нанетт, в глазах у нее горели огоньки.
– Я понимаю, почему Тристан захотел написать оперу о Дар-Эрль-Амре. Волшебство здесь витает в воздухе.
Под ветвями огромного дерева в саду произошло так много разных событий.
Нанетт внимательно смотрела на Рослин, сидящую на подушках у окна. Луч солнца золотил ее белокурые волосы, нежно оттеняя линию щеки.
– У тебя богатое воображение, дитя мое, – задумчиво сказала она.
– Должно быть, – согласилась Рослин.
– А вот у Арманда его было очень мало, – сказала Нанетт, быстрым шагом подошла к шкафу и рывком открыла его. Там висело с полдюжины платьев для молодой девушки, несколько блузок веселеньких расцветок, а также несколько пар узких ярких шаровар. Нанетт протянула руку и из самой глубины вытащила два белых свертка.
– Это твое приданое, его нам прислали из лондонского магазина, пока ты находилась в больнице. – Бабушка Арманда посмотрела на Рослин долгим внимательным взглядом. – Должно быть, мой внук собирался здесь, в Дар-Эрль-Амре, отпраздновать свадьбу.
Рослин не отводила глаз от белого кружевного платья, которое Нанетт держала в руках.
– Вместе с платье была еще маленькая шляпка, украшенная жемчугом, и пара белых туфель. Дуэйн настаивал на том, что нужно как можно быстрее показать тебе эти вещи.
Рослин встала и подошла поближе. Она хотела потрогать платье. Было ощущение, что она что-то вспоминает... И хотя ничего определенного она вспомнить так и не смогла, но ей казалось, что однажды она уже прикасалась к этой кружевной материи, она уже видела это платье с лифом в форме сердца. Нанетт также показала ей шляпку и туфли.
Они показались ей до боли знакомыми.
– У меня... У меня... были платья, вам не следовало беспокоиться... – сказала она дрожащим голосом.
– Ты сильно похудела, пока была в больнице, – Нанетт убрала свадебное платье обратно в шкаф, вместе со шляпкой и туфлями. Показывая на дневные и вечерние туалеты, она сказала:
– А эти придется немного ушить, так чтобы они тебе были впору. У меня есть швейная машинка, а моя служанка, которая делает это мастерски, об этом позаботится.
– Благодарю вас, мадам.
– Нанетт! – Неожиданно маленькие украшенные кольцами пальчики мадам Жерар сжали щеку Рослин. Под заостренными скулами были впадины. – Ты должна поправиться, Рослин. Ты худа, как цапля, одни глаза на худющем лице. Тебе было больно смотреть на свой свадебный наряд?
– Вам это тоже было нелегко, Нанетт.
– Конечно, нелегко. Дуэйн был совершенно прав. В Дар-Эрль-Амры больше ничего нет, что могло бы напомнить тебе о прошлом. Свадебное платье и маленькая шляпка, украшенная жемчугом, показались тебе знакомыми, не так ли? В тебе что-то шевельнулось, да?
Рослин кивнула.
– Я знаю, хотя и не помню, что эту шляпку я примеряла. Кажется, тогда со мной была Джульет Грэй. Мы даже вроде бы шутили по поводу ее шляпки.
– Бедняжка Джульет погибла, – скорбно произнесла Нанетт. – Иншаалла! Тебе часто придется это слышать, дитя мое. Арабы говорят, чему суждено быть, того не миновать. А теперь я тебя оставлю, а ты отдохни. Рядом с кроватью у тебя колокольчик. Если тебе что-нибудь понадобится, позвони, и к тебе придет кто-нибудь из слуг. Ягуб знает несколько языков, так что с ним проблем у тебя не будет.
Ярко-красная дверь закрылась за Нанетт, а Рослин все продолжала стоять перед зеркалом шкафа, вглядываясь в странное, слегка затуманенное отражение. Было такое впечатление, что у нее на лице была надета маска, как если бы оказавшись на маскараде, не только окружающим, но и ей самой, не было до конца известно, кто же она.
Она подошла ближе к зеркалу и, не мигая, смотрела на совсем незнакомое отражение. В ее серых глазах все еще оставался испуг того утра в больнице, когда она впервые осознала, что не помнит, кто же она. Она плакала от отчаяния, слушая доктора, который рассказывал ей, что ее заболевание носит временный характер, и что со временем к ней обязательно вернется память.
Но как это было ужасно – не помнить ничего, кроме обрывочных картинок катастрофы: пламя, скрежет металла, крики... Говорят, она спаслась чудом. А боль от потери любимого должна была стать более терпимой со временем.
Арманд... она произнесла вслух его имя и отчаянно попыталась представить себе этого человека, для которого она должна была надеть только что виденный свадебный наряд. Она вспомнила шляпку Джульет, украшенную бусинками. Она была абсолютно уверена, что когда любишь, то сердце и чувства гораздо более активны, чем разум! Но в ее сердце сейчас была точно такая же пустота, как и в голове.
И тут она задрожала от охвативших ее сомнений. Возможно, она не любила Арманда, а согласилась выйти за него замуж, потому что он мог обеспечить ей достойную жизнь! Наверное, это и было объяснением, хотя вся ее природа этому противилась. Вероятно, что-то похожее мог чувствовать Дуэйн Хантер, когда смотрел на нее и видел на ее пальце обручальное кольцо.
С тяжелым сердцем она стала осматривать комнату.
Ванная была устроена в алькове. Вода в Дар-Эрль-Амре была артезианской, она же питала огромные плантации финиковых пальм и фруктовых деревьев. Найдя халат, банное полотенце, мыло и соль для ванны, Рослин открыла кран и пустила воду. Вскоре она разделась и с наслаждением опустилась в прохладную воду. После поездки по пустыне было приятно освежиться.
После ванны, расслабившись, она уютно устроилась на подушках и стала просматривать французские журналы, лежавшие на столике из пальмового дерева. Через некоторое время раздался стук в дверь, и она по-французски сказала «Войдите!»
Вошел слуга в платье и с подносом в руках. Гордый улыбчатый араб сообщил ей на гортанном английском, что его зовут Ягуб и что по приказанию мадам он принес молодой госпоже обед.
Расставляя блюда на столике, он с любопытством на нее поглядывал, но при этом не забыл сообщить, что обед состоит из лукового супа, телячьих котлет с овощами и блинов с медом.
– Все выглядит так аппетитно, – поспешила уверить его Рослин, которая при виде еды поняла, что проголодалась. – А что, мадам Жерар тоже обедает у себя в комнате?
– В это время дня мадам всегда ест у себя, – ответил он и улыбнулся, кивком головы одобрив, что Рослин принялась за обед. Она же с удовольствием поглощала суп с булочкой. – Солнце в полдень печет нещадно, и мы в ДарЭрль-Амре делаем все возможное, чтобы сохранить здоровье нашей госпожи.
Рослин посмотрела на Ягуба. У него была безукоризненно постриженная бородка, а на голове – бледнозеленый тюрбан паломника в Мекку.
– Мадам рассказала мне, что вы говорите на нескольких языках, – сказала она с восхищением. – Ваш английский великолепен, Ягуб.
– Вы так добры, молодая госпожа. – Он низко ей поклонился. – В молодости я много путешествовал, сопровождая писателя из вашей страны, господина Бранта. Он написал много книг о Востоке, и для меня было бы честью, если бы вы захотели прочитать некоторые из них.
– С удовольствием, Ягуб, – радостно ответила Рослин.
В больнице были книги, но все они были на французском, и тот факт, что она постоянно искала что-нибудь почитать, говорил о том, что она была книжным червем.
Ягуб был чрезвычайно обрадован, что ему представился случай отобрать для молодой госпожи книги писателя, с которым однажды путешествовал. С гордостью он показал Рослин дарственные надписи на нескольких книгах, а она, своим неподдельным интересом к чтению завоевав себе в этом доме верного друга, после обеда удобно расположилась на подушках, предвкушая длительное удовольствие.
Но в три часа ее прервали – к ней пришла служанка мадам. Она не говорила ни слова по-английски, но смогла объяснить Рослин, что пришла за одним из платьев, чтобы успеть переделать его к вечернему семейному ужину. Рослин выбрала шифоновое в складку серо-голубого цвета. Ей пришлось его примерить, а Мариам в это время отметила, на сколько его нужно было убавить в талии и в бедрах. Она унесла платье с собой, а Рослин, оставшись одна, никак не могла найти себе места, и читать ей больше совсем не хотелось.
Она села на подушки у окна и стала смотреть вниз на Двор Вуалей через резную решетку. Большое развесистое дерево величаво застыло посреди двора в послеполуденном зное. Тишину нарушало лишь журчание воды в фонтане да стрекот кузнечиков. До нее доносился пряный аромат с плантаций, и Рослин поняла, что мысленно она уже оказалась рядом с одиноко стоящим среди деревьев домом в мавританском стиле. Там, где в уединении проживал Дуэйн Хантер, целиком посвящая себя деревьям.
В памяти ярко всплыла картина их первой встречи.
Она увидела, как он стоял в арочном проходе у входа в гостиную и смотрел на нее внимательным и пронзительным взглядом. В его медных взъерошенных волосах отражалось солнце, а глаза, казалось, были цвета лишайника. В тот момент, когда их взгляды встретились, она поняла, что он настроен отнюдь не дружелюбно, поэтому, узнав, что он живет отдельно, она почувствовала громадное облегчение.
Возможно, годы жизни в диких джунглях ожесточили его, сделали его настолько самостоятельным, что у него не было чувства жалости к таким, как она.
Она откинулась на подушки и, утомленная событиями сегодняшнего дня, заснула. Когда она проснулась, в комнате было темно. Она встала и направилась к выключателю.
От яркого света она зажмурилась и не сразу заметила, что Мариам уже принесла платье и аккуратно положила его на кровать. Вечерние туфли из темно-голубой парчи стояли рядом. Затаив дыхание, она сунула в них ноги и только после этого с облегчением вздохнула. Затем она удивилась, что на какое-то мгновение ей показалось, что они будут ей или велики, или малы. Боже, как странно, ведь не мог же у нее измениться размер ноги, только потому что она сильно похудела.
Она приняла душ, затем облачилась в шифоновое платье и стала изучать свое отражение в зеркале шкафа. Мягкие складки платья скрывали угловатость фигуры, серые глаза казались немного голубыми из-за цвета ткани, и она решила последовать совету мадам, накрасив губы поярче.
Она полагала, что выглядит совсем неплохо, и, вспомнив, как захихикала Изабелла Фернао в ответ на замечание Дуэйна о спящей красавице, она улыбнулась.
– Черт побери, – прошептала она и добавила, – а ты мне тоже не нравишься, господин Хантер.
Она отошла от зеркала, погасила свет и вышла из комнаты.
Коридор освещался лампами, расположенными на стенах на некотором расстоянии друг от друга, свет от которых был направлен к потолку, что создавало впечатление прохладного подземного прохода. По обеим сторонам располагались такие же, как и у нее, овальные двери, видимо, ведущие в спальни. Она подумала, что разноцветные двери имели два преимущества: во-первых, это было красиво, а во-вторых, гостям не трудно было отыскать свою комнату.
Рослин уже приближалась к сводчатому проходу в конце коридора, как вдруг ей показалось, что, выходя из своей спальни, ей следовало бы повернуть налево, а не направо, как это сделала она. Она уже почти повернула, чтобы исправить свою ошибку, как вдруг заметила сбоку узкую лестницу, ведущую наверх. Она остановилась в нерешительности, но не смогла устоять перед соблазном проверить, куда же вела эта лестница. Она думала, что попадет на крышу.
И... оказалась права. Она стояла и смотрела в небо цвета серого дыма, над ней горели арабские звезды. Она испытывала радость и, подойдя к парапету на краю крыши, увидела, что дом смотрит прямо в пустыню, суровую и темную, молчаливую, но хранящую в себе еле уловимые посторонним ухом звуки: шелест пальмовых листьев, лай шакала вдалеке да блеянье овец в одном из дворов.
Рослин вдыхала пряный аромат ночного воздуха ЭльКадии. Она чувствовала, что сливается воедино с загадочной пустотой, простирающейся на мили вокруг, ей казалось что она часто всего этого великолепия. Ей подумалось, что Арманд, наверное, часто рассказывал ей о своей семье и о Дар-Эрль-Амре.
Неожиданно она схватилась за парапет левой рукой, и в ярком свете звезд на пальце вспыхнул бриллиант, прозрачный как слеза. На нее вновь нахлынули воспоминания: когда спасатели нашли ее, она была довольно далеко от обломков самолета, крепко сжимая в руке обручальное кольцо с бриллиантом.
– А теперь без паники! – скомандовала она себе, хотя ее все еще трясло от воспоминаний.
– Меня зовут Рослин, Рослин Брант, – шептала она, с ужасом сознавая, в каком положении находится. – Мне двадцать два года, я работаю стюардессой и живу в Англии...
Наверное, ей следовало бы вернуться в Англию, где все было так знакомо, возможно, это поможет ей выбраться из этого темного пустого тоннеля...
– Добрый вечер, Джульет, – раздался голос у нее за спиной.
Сердце сжалось, она резко обернулась и на фоне звездного неба увидела высокую мужскую фигуру. Из-за игры теней казалось, что нижнюю часть лица скрывала маска... но глаза – эти видящие тебя насквозь сверкающие глаза она бы не спутала ни с какими другими!
Глава третья
Рослин в напряжении застыла у парапета, подобно загнанному зверьку, а над ней в полутьме нагнулся Дуэйн Хантер.
– Почему... Вы назвали меня Джульет! – К ней вернулся голос.
– Не мог удержаться, – в своей медлительной манере произнес Дуэйн. – Та сцена на балконе, а, да вы все равно не вспомните. Я постоянно забываю, что вы потеряли память.
– Это жестоко, господин Хантер. – Рослин вцепилась в зубчатый парапет. – Но если вашему семейству необходим инквизитор, чтобы проверить, не притворяюсь ли я, то я понимаю, почему они выбрали именно вас.
Сощурив глаза, он улыбнулся, а Рослин показалось, что тени вокруг зловеще сгущались.
– Почему вы подпрыгнули, когда я вас назвал Джульет? – проскрежетал он.
– Да потому что это было, как выстрел в темноте, господин Хантер. – Она открыто приняла его вызов. – С того момента, как мы впервые увидели друг друга, вы невзлюбили меня. Вы считаете, что я простушка, и ваш красавец брат никогда бы не смог мной увлечься. Но, знаете, любовь – забавная штука...
– Самая злая шутка, направленная против человечества, – согласился он сухо.
– И я думаю, что вы полагаете, что защитившись цинизмом, можно избежать стрел Купидона? – Абсолютно непостижимо, но она вдруг осознала, что получает от их разговора огромное удовольствие. Несмотря на то, что катастрофа лишила ее памяти, она не затронула ее остроумия.
Дуэйн Хантер спиной прислонился к парапету, и Рослин почувствовала укол его глаз.
– Как справедливо заметила Изабелла, вы говорите сами за себя, моя сказочная фея, – его голос стал опасно нежным. – Остроумие есть признак ума в состоянии тревоги и настороженности, а не растерянности. Поэтому позвольте мне предупредить вас, Рослин Брант, что если вы задумали сыграть с нами в игру, то вам придется за это расплатиться, а это будет не слишком приятно. Нанетт добрая женщина с открытой душой, и я не допущу, чтобы какая-то девчонка водила ее за нос, тем более такая, как вы, которой предоставили стол и кров, не говоря уже о многом другом.
Рослин чувствовала себя так, как будто бы ей только что дали пощечину, и ей хотелось сделать то же самое. Но несмотря на то, что руки у нее чесались, достоинство не позволило ей уподобиться Дуэйну, и, резко повернувшись, она пошла прочь. Он тотчас же схватил ее крепко за руку выше локтя и развернул спиной к парапету. Он был совсем рядом, и одеждой они касались друг друга. Рослин ощутила его дыхание и почувствовала силу его хватки. Она смотрела на него дикими глазами и не видела в нем и капли жалости к себе.
– Почему вы не ударили меня, мисс «Невинные глазки»? – язвительно спросил он.
– Я не стану унижаться до борьбы с животным, – холодно ответила она.
В этот момент он еще крепче прижал ее к зубчатой стене. Сила его рук и неизвестность намерений заставили Рослин отпрянуть еще больше, и теперь она могла бы очень легко свалиться в проем стены. Он смотрел на нее сверху вниз, в дьявольской улыбке сверкали белые зубы.
– А у вас острый язычок, – зло усмехнулся Дуэйн.
– Ну, ничего, посмотрим, как вам удасться избежать неприятностей.
Она вынуждена была ударить его ногой по голени, забыв, что на ней были мягкие парчовые сандалии, а голень его была такой же крепкой, как и все его тело.
– Вы... Как вы смеете так со мной обращаться? – Дыхание перехватило, и она едва сдерживала гнев. Тут она почувствовала, что больно ударила палец на ноге.
– По-видимому, здесь не обошлось без влияния этой части дома, – наслаждаясь ее борьбой, сказал Дуэйн. —Ведь это – гаремная башня.
– Неужели?
Он отпустил ее, и, хотя она еще чувствовала раздражение, ей стало интересно. Она оглядела все вокруг, и по спине ее пробежал холодок. Тени прошлых интриг и насилия, вероятно, не спешили покидать это место, где воедино сплелись любовь и ненависть.
– В старых домах всегда живут призраки, – как бы между делом заметил Дуэйн. – В этом частично их очарование.
Рослин быстро посмотрела на него. Хотел ли он напугать ее?
– Я не боюсь призраков и привидений. И меньше всего здешних. Арманд провел тут большую часть своей жизни, и я...
Она не договорила и перевела взгляд на пустыню, это безбрежное море темно-янтарного цвета, с островком посередине, куда ее занесло после катастрофы, а человек, стоящий сейчас рядом, был готов вновь ввергнуть ее в пучину неизвестности...
– Вас пугает пустыня? – неожиданно задал ей вопрос Дуэйн.
– Если бы я ответила вам «Нет», то вы улыбнулись бы с циничным превосходством человека, знающего пустыню со всех сторон. Я очарована ею, господин Хантер, во всяком случае тем, что мне до сих пор довелось увидеть.
– Это вы верно заметили, – позволил он себе согласиться с ней. – После того, как я провел здесь четыре года, я не могу с уверенностью сказать, люблю ли я ее или ненавижу. Иногда мне кажется, что больше всего на свете мне нравится дикая необузданная пустыня, я люблю ее как норовистую лошадь или женщину.
– А у меня сложилось впечатление, что вы не очень-то жалуете женщин, господин Хантер.
– Бедуины говорят, что женщина состоит из грехов сатаны.
– Значит, как я полагаю, мужчины – сущие ангелы, так? – парировала она. – А вообще-то, – поймав блеск его кошачьих глаз, добавила она, – говорят, что холостяки – братья дьявола.
«Подходящее слово для этой башни ужасов и плеток», – подумала она.
– А что вы предпочитаете, джунгли или пустыню? —спросила она.
– Итак, я вижу, вас уже предупредили о том, что своей неотесанностью и дикостью я обязан джунглям?
– Мне рассказала о вас мадам Жерар. Но тогда я и не подозревала, что это было предупреждением.
– Теперь вы знаете меня лучше?
– Я знаю самое худшее, – ответила Рослин, проводя пальцем по ссадине на руке. – А какого рода плантации были у вас в джунглях?
– Розовое дерево, каучук, ананасы и кофе, – перечислил он.
– А вы отдаете предпочтение финиковым пальмам?
– В некоторой степени, да. Ведь это – владения Жераров, а я – тоже Жерар. Результаты моих усилий заметны по нашим карманам. Я воспринимаю как личную победу, когда нам удается собрать хороший урожай, или когда одна из моих идей приносит реальные плоды.
– Могу себе представить, что Дар-Эрль-Амра, место гораздо более привлекательное, чем плантации в джунглях, где время от времени льют проливные дожди.
Глаза Дуэйна опять сузились и стали похожи на кошачьи, и опять Рослин почувствовала беспокойство.
– Как же так, вам знакомы сведения из области географии, а о себе вы ничего не помните?
– Врач в больнице сказал, что это – одна из особенностей амнезии, – ей снова пришлось защищаться. – Я не играю никакую роль. господин Хантер. Моя голова абсолютно пуста, что касается моей личной жизни... а моя помолвка с вашим кузеном реальна для меня только благодаря вот этому кольцу.
Сквозь щелочки смотрели на нее по-кошачьи зеленовато-желтые глаза Дуэйна. Он подошел к увитой зеленью стене и сорвал нежный кремового цвета бутон. Оборвав лепестки, он обнажил его сердцевину. Все это время Рослин наблюдала за ним, и ей показалось, что в этом было нечто угрожающее. Затем он выбросил изуродованный цветок за парапет, взял ее под руку и сказал, что им пора спуститься вниз к ужину.
Ей было любопытно, всегда ли он приезжал сюда к ужину. Она чувствовала, как крепко сжимают руку его пальцы, как не проходит напряжение в теле. Она надеялась, что он не приезжает сюда каждый день. Она так хотела, чтобы ей не пришлось с ним встречаться чаще, чем это будет необходимо.
Столовая в Дар-Эрль-Амре была столь же необычна, как и его обитатели; все ели за маленькими столиками, рядом с которыми стояли низкие пуфики. Рослин оказалась рядом с мадам Жерар, очень элегантной в кружевном платье цвета слив. Изабелла сидела между двумя мужчинами.
Ее глаза были сильно накрашены, платье – в тон губ, цвета светло-розового вина. Она в равной степени одаривала сидящих рядом мужчин остроумием, язвительностью и смехом. Рослин не могла не отметить живости и грациозности ее жестов, движений головы. Приглушенный свет отражался в заколке из драгоценного металла, которая удерживала шиньон.
– Нанетт, как любезно было с вашей стороны посадить меня рядом с двумя мужчинами, – обратилась она к мадам Жерар. – Почему же вы не приберегли одного из них для себя и, конечно же, крошки Рослин?
– Не такая я уж и добрая, Изабелла. – Нанетт промокнула салфеткой губы и отпила из высокого бокала белое вино. – Я не могла решить, которого из моих внуков ты избрала для пытки на сегодняшний вечер, поэтому я позволила им разделить тебя.
Изабелла рассмеялась, и ее сопрано раскатисто зазвучало по всей комнате.
– Да, вы немного зловредны, мадам. Так долго прожив на Востоке, вы восприняли традиции полигамии.
– Я впитала в себя и многие другие традиции Востока. – Она улыбнулась Рослин и продолжила. – В ЭльКадии я прожила уже почти пятьдесят лет, во времена войны и мира, так что теперь, когда бываю в Париже, чувствую себя там чужой.
– Но Париж никогда не забудет своей Нины Нанетт, – галантно добавил Тристан и, повернувшись к бабушке, поднял за нее бокал. – За тебя, Нанетт, за женщину с изюминкой!
– Спасибо, Тристан. – Взгляд голубых глаз стал мягче, и, повернувшись к Дуэйну, она спросила, – Ну, а что же скажешь ты, мой мальчик? Что ты можешь предложить своей старой бабушке?
– Ты никогда не состаришься, пока твои глаза остаются голубыми, – сказал он своим обычным тоном, немного с ленцой.
Рослин видела, как Нанетт затаила дыхание, затем, склонив седую до голубизны голову в сторону своего внука, наполовину англичанина, она продолжила ужин. На первое у них был острый суп под названием шорба, и Рослин была рада возможности время от времени запивать его сухим вином.
– Витрины Парижа похожи на сценические декорации, и платье, которое сейчас на мне надето, было куплено именно там, – заметила Изабелла.
– Платье вам идет, донья Сол, но вы бы и в хламиде выглядели сексуально, – съязвил Дуэйн. – А как боль после утреннего галопа, поутихла?
– Не понимаю, как только ты смеешь меня об этом спрашивать, дикарь! – Склонив голову, Изабелла внимательно смотрела на загорелое лицо Дуэйна. – Ты совершенно бесчувственный, – заключила она.
«Браво, Изабелла!» – подумала Рослин, взглянув на Дуэйна, серый шерстяной костюм которого был скорее похож на стальные доспехи. С полуулыбкой он смотрел на португалку Изабеллу, отраженный свет приглушал зелень его глаз, и взгляд уже не казался таким злобным, как тогда, на гаремной башне.
Ягуб и его помощник, молодой араб, принесли второе: лопатку газели, фаршированную травами, с овощным гарниром. Молодой слуга подошел к Рослин и протянул ей блюдо с овощами. Она подняла вверх серые глаза, чтобы поблагодарить, но улыбка так и застыла у нее на устах – так резко отпрянул он назад, чуть не уронив блюдо, бормоча что-то себе под нос. Рослин расстроилась, но это не мешало ей почувствовать на себе острый взгляд Дуэйна Хантера. Он сказал несколько слов по-арабски, и слуга тотчас же подал блюдо с овощами. Рослин трясущимися руками положила себе совсем немного. Реакция слуги окончательно сбила ее с толку и причинила боль.
– Все хорошо, дитя мое, – услышала она голос Нанетт, которая успокаивающе поглаживала ее по руке. —
Арабы очень суеверны, но скоро ты к этому привыкнешь.
– Суеверны? – Рослин все еще не могла прийти в себя после происшедшего.
– Да, это все ваши глаза, – резко сказал Дуэйн. – Арабы не доверяют серым глазам.
Рослин передернуло оттого, как он это сказал. Она склонилась над тарелкой, а слезы застлали глаза. Она моргала, чтобы не расплакаться, но желание бежать из этого дома было настолько велико, что не так-то просто было его контролировать. Она автоматически брала вилкой еду и ела, даже не чувствуя вкуса. Изабелла посмотрела на нее долгим взглядом, полным открытого любопытства. Скоро разговор возобновился, но для Рослин это был просто шум голосов.
Она испытывала боль и неловкость. Больше всего она сейчас жалела о том, что не отказала в столь гостеприимном предложении мадам Жерар. Она решила, что завтра же утром сообщит Нанетт о своем отъезде в Англию.
Кофе подали в салоне, их обслуживал Ягуб. Рослин устроилась с чашкой на подушках. Она почувствовала себя защищенной, приняв решение об отъезде из Дар-ЭрльАмры. Теперь уже не имело никакого значения, что о ней могут сказать или подумать.
