Текст книги "Валентин Вайгель. Избранные произведения"

Автор книги: Вайгель Валентин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Что же в Вайгеле так возмутило ортодоксальное лютеранское сообщество? Для понимания этого обратимся к рассмотрению его творчества.

* * *

С начала 1570 годов Вайгель начинает писать. Его первые произведения посвящены следующей теме: как сочетать догматическое учение лютеранства с внутренней жизнью во Христе? Дело в том, что в лютеранстве образовалась некая «лакуна». Лютер как бы «разбил» духовную жизнь человека на две части. Вторая часть – получение оправдания верой, и, вследствие этого, творение добрых дел, не по принуждению, но как свидетельство, выявление и действие веры; при этом под добрыми делами Лютер понимал не внешнее церковное благочестие, а непрестанное внутреннее славословие Бога и служение ближнему по заповедям Господним.

Первая же часть по «схеме» Лютера такова: человек, не возрождённый через веру, состоит под Законом: он пытается исполнять заповеди Божии, у него ничего не получается, он доходит до отчаяния в самом себе («verzagen»), из этого отчаяния восходит к sola fide – и далее уже эта обретённая вера оправдывает его, то есть изымает человека из-под обличающего и карающего Закона и переводит его в область Евангелия, благодати.

Этот процесс понимается как некое «объективное», то есть внешнее по отношению к человеку явление. Лютеранская догматика провозглашает, что человек simul iustus et peccator - одновременно и грешник, природа которого всецело повреждена первородным грехом, и праведник, потому что Бог в силу заслуг Христа, Посредника, Примирителя и Искупителя, «объявил» человека «не-грешником», вменил ему совершённое Христом дело спасения. Вследствие этого Бог уже не засчитывает грех человеку, Он считает его праведником – при условии, что человек верует в то, что ему вменено искупление Христово.

Но если обретение веры есть только лишь восприятие того, что вменено нам совне, если Бог «засчитывает» оправдание человеку без каких бы то ни было его заслуг и дел, в число которых включается и духовное делание, то внутренняя жизнь во Христе делается ненужной – в то время как духовная составляющая человека никуда не девается, она требует своего, и сама вера должна проистекать изнутри, из самых глубин сердца... Это и есть лютеранская «лакуна».

Одним из первых, ясно увидевших эту проблему и пытающихся её решить, был именно Валентин Вайгель; затем, не без его влияния, уже в начале XVII века Иоганн Арндт своей великой книгой, оказавшей огромное влияние на весь христианский мир, «Об истинном христианстве», поставил точку в этом вопросе, «закрепив», так сказать, в лютеранстве права всестороннего деятельного благочестия – внутренней жизни человека во Христе, покаяния, молитвы, борьбы с грехом в самом себе и проч. Первопроходцем же здесь, повторим, был Вайгель: он объединил лютеранское догматическое учение с традиционной немецкой мистикой.

* * *

Так как термин «мистика» в русском церковном языке понимается иначе, чем в традиции Западной Церкви, то нужно сказать об этом несколько слов. В русской духовной литературе, начиная со второй половины XIX века, данное понятие имеет скорее негативный характер: «мистикой» считается нецерковный, ложный, оккультный духовный опыт, и это отношение переносится на всю западную церковную мистику. На наш взгляд, такое отношение является результатом незнания христианской традиции Запада. Даже столь всесторонне образованный человек, как святитель Феофан Затворник, порицая западную мистику в своей книге «Письма о духовной жизни», определяет её как визионерство, страсть к откровениям и т. п., в качестве её представителей называя имена Бёме и Сведенборга, а также Терезы Авильской[14]14
  См. Епископ Феофан. Письма о духовной жизни. М., 1897, стр. 70,145 и др.


[Закрыть]. Но Бёме и Сведенборг – вовсе не мистики, а теософы[15]15
  По определению Вл. Соловьёва. См.: Собр. соч. Владимира Сергеевича Соловьёва. СПб, 1914, т. 10, стр. 487.


[Закрыть]; также и крайности женского католического мистицизма вовсе не определяют лицо всей западной духовности. Приходится констатировать, что св. Феофан не был в должной мере знаком с традицией настоящей западной мистики; если бы он читал творения Иоганна Таулера, многих пиетистов, Терстегена и др., то он, будучи образцом научной добросовестности, составил бы о ней иное представление, и не причислил бы к мистикам нецерковных Бёме и Сведенборга.

Герхард Терстеген (1697 – 1769) определяет мистика как человека, имеющего опытное, всецело поглощающее и «захватывающее»еговнутреннеебогообщениео Христе. Мистику чужды какие бы то ни было разгорячения и экзальтации, он с большой осторожностью относится к видениям и откровениям (последние, по Терстегену, вовсе не составляют необходимую принадлежность мистики, а являются вещами привходящими, случайными), он не выставляет себя напоказ, не произносит тёмных и многозначительных речей, но старается проводить как можно более сокровенную, трезвенную и разумную жизнь[16]16
  GerhardTersteegen. Kurzer Berichtvon der Mystik. В кн.: GerhardTersteegen. Wirsind hierfremdeGaste. Wuppertal, 1980, S. 91-96.


[Закрыть]. Но это ровно то же, о чём пишет св. Феофан как о «внутрь-пребывании»[17]17
  Епископ Феофан. Письма о духовной жизни. М., 1897, стр. 80 —81.


[Закрыть] [18]18
  См. Епископ Феофан. Начертание христианского нравоучения. М., 1895, стр. 33 -36.


[Закрыть] и «богообщении» ¹¹... Таким образом, когда мы рассуждаем о западной мистике, необходимоуч итывать нашу исторически обусловлен ную слабую осведомлённость в этой области. Заканчивая это маленькое отступление, нужно отметить ещё и то обстоятельство, что вообще всей, не только западной, но и восточной церковной мистике в большей или меньшей степени присущи черты неоплатонизма, что в творчестве Вайгеля выявлялось весьма выпукло.

* * *

Вернёмся к начальному периоду творчества Вайгеля. В начале 1570-х годов он усердно штудирует как классических немецких мистиков (Майстера Экхарта, Иоганна Таулера, анонимный трактат «Немецкая Теология»), так и неоплатоника Боэция, натурфилософа Парацельса и спиритуалиста Себастьяна Франка[19]19
  Winfried Zeller. Der feme Weg des Geistes. Zur WQrdigung Valentin Weigels. В кн.: Winfried Zeller. Theologie und Frommigkeit, B. 2. Marburg, 1978,S. 91.


[Закрыть]. Итогом его занятий стало написание ряда трактатов, главный из которых – «Об истинной спасающей вере» (1572 год), открывающий нашу книгу. Появление этого сочинения было вызваножалобами на «неортодоксальные» проповеди Вайгеля. В ответ на обви нения Вайгель и написал этот «защитительный»трактат, в котором блестяще сочетается лютеранская догматика и немецкая мистика – и тем самым заполняется та «лакуна», о которой мы говорили выше.

Для того, чтобы осуществить это сочетание, Вайгель, следуя раннему Лютеру (и обильно цитируя его), «расширяет» понятие веры. В догматическом лютеранстве сферы веры и дел были решительно разведены. Верою мы принимаем оправдание Христово, без каких бы то ни было наших дел (причём под «делами», как мы уже упомянули, понимается и внутреннее делание человека); и потом уже принятая верою благодать Христова изливается из нас делами любви. Надо сказать, что в православии вера как таковая тоже отделена от дел, только достоинство последи их совсем иное. Согласно православному учен ию, вера – это начало духовной жизни, а сама эта жизнь представляет собою именно внутренние и внешние дела благочестия[20]20
  См. Епископ Феофан. Письма к разным лицам о разных предметах веры ижизни. М., 1892,стр. 59ислл.


[Закрыть]. Для лютеранина Вайгеля такая точка зрения неприемлема; поэтому, чтобы дать человеку внутреннюю жизнь, необходимо не вернуть значение «делам», но расширить понятие веры так, чтобы оно включило в себя и внутреннее духовное делание. Иными словами говоря, вера должна «совпадать» с последованием Христу[21]21
  На таком «расширительном» понимании веры строил впоследствии своё практическое богословие Иоганн Арндт. -В связи с чрезвычайной важностью этого вопроса на нём необходимо остановиться. Арндт подчёркивал, что свойство веры – «охватывать» совершённое Христом дело спасения, принимать его в себя, становиться с ним единым и усваивать его себе (см. Johann Arnd's Passions-Predigten. Berlin, 1860, S. 5). Спрашивается: каков «механизм» этого действия веры? По логике Арндта, вера есть действие Божие в человеке, а точнее -действие Святого Духа (что соответствует Писанию: вера не от вас, Божий дар (Еф. 2, 8); никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12, 3), и мн. др.). И именно Святой Дух в этом действии веры, в полном соответствии с догматом о Святой Троице, усваивает человеческой душе совершённое Христом дело спасения. Понятно, что такая вера должна мыслиться не первоначальным импульсом духовной жизни человека, как понимает её св. Феофан в «Письмах к разным лицам...», но уже некоей полнотой богообщения. Отсюда следует иное, чем в Православии, понимание Таинств и аскетики. По св. Феофану, христианин, уверовав, приступает к Таинствам, получает из них Св. Духа и с Его помощью начинает подвизаться в духовной жизни, очищая себя от всякой скверны плоти и духа (2 Кор. 7, 1) и постепенно стяжевая всё больший «объём» Божией благодати («аскетика синергии»). Из «расширительного» понимания веры следует иное: не Таинства, но вера является источником Св. Духа, Таинства же даны для укрепления, поддержания и постоянной «актуализации» веры. Духовные подвиги служат не стяжанию благодати, но выявлению веры (она же благодать), и выражаются они (подвиги) не в чём-то внешнем (посты, вериги и проч.), но в покаянном хранении себя от греха и последовании за Христом во всецелой преданности всего себя Богу (Gelassenheit) («аскетика веры»).


[Закрыть] и богообщением. Тут Вайгель умело пользуется цитатами из раннего Лютера – например: «правая вера есть умерщвление греховной плоти и обновление духа, когда внешний человек умаляется и преходит, а внутренний возрастает и крепнет». Носовременная Вайгелю лютеранская ортодоксия далеко отошла от раннего Лютера, поэтому Вайгель на протяжении всего трактата как бы восстанавливает то, что составляло первоначальные взгляды реформатора, подчёркивая: «истинная вера – это (духовная) брань»; «истинная вера заключается не в том, чтобы только утешаться и радоваться заслугам Христовым, но в том, чтобы чрез каждодневное покаяние и сокрушение низлагать ветхого человека со всеми его злыми вожделениями и облекаться в нового в святости и праведности (Еф. 4, 24), усердствуя поступать так, как Он поступал (1 Ин. 2,6; Фил. 2, 5; 1 Ин. 3, 24)». Таким образом, Вайгель возвращает христианину полноту внутренней духовной жизни. В конце трактата (гл. 9-я) мы видим складывающееся у Вайгеля отрицательное отношение к частной исповеди. Эта сторона его воззрений со временем не только разовьётся ещё больше, но и приведёт его к отрицанию всякого значения церковной институциональное™. Но это будет потом; а пока перед нами – блестящее практически-богословское сочинение, позволяющее сочетать отвлечённую лютеранскую догматику с традиционно понимаемой внутренней мистической духовной жизнью.

* * *

Следующее произведение Вайгеля, представленное в нашей книге – Проповедь на день Благовещения Девы Марии, входящая в неоконченный сборник, так называемое «Рукописное собрание проповедей». Вайгель начал составлять этот сборник в конце 1573 года, по всей видимости, обрабатывая для чтения свои произнесённые за богослужением проповеди. Характер этих сочинений близок к трактату «Об истинной спасающей вере» – это посвящённые духовной жизни человека размышления и созерцания, истолковывающие – вполне в соответствии с церковной традицией – празднуемые события церковного года во внутреннем, мистическом ключе. Проповедь на Благовещение по степени глубины такого мистического созерцания, по ясности мысли, по силе языка и по возможности приложения сказанного ко всякому ищущему Бога человеку является образцовой.

Впрочем, хотя проповеди только что названного сборника и продолжают предыдущую линию сочинений Вайгеля, в них многое меняется. Здесь уже нет стремления согласовывать мистический опыт и лютеранское вероучение; наоборот, гораздо ярче проступают черты спиритуализма (напомним, что спиритуализм – это резкое разделение духовной жизни на внешнее и внутреннее, и отъятие какого бы то ни было существенного значения от всего внешнего). Символическое понимание Таинств, в трактате «Об истинной спасающей вере» высказанное весьма осторожно, здесь уже выражается в полной мере. Неудивительно поэтому, что Вайгель прервал составление своего сборника Великим постом 1574 года (последняя проповедь – на 5-е воскресенье Поста). Именно в это время в Саксонии начались преследования «филиппистов», или, как их ещё называли, «криптокальвинистов» – им как раз ставили в вину идущее от Филиппа Меланхтона символическое понимание Таинств. Преследования были весьма жестокими: последователей именно той точки зрения, которую высказывал Вайгель в своих проповедях, хватали, заточали в темницы, а некоторых и приговаривали к смертной казни. Так, были арестованы некоторые соученики и друзья Вайгеля.

Судя по всему, это был один из переломных моментов в жизни цшопауского пастора. Вайгель всем сердцем ощутил неугодность Богу всякого религиозного принуждения, всякого насилия; для него было в высшей степени оскорбительно ограничение и угнетение свободы мысли, свободы высказывания. Стало меняться и его отношение к Церкви; видя неправду, творимую от её лица, он всё более и более утверждался в мысли о глубоком различии между Церковью Христовой и церковью человеческой. Всё это выльется потом в трактат «О жизни Христовой»; а пока Вайгель пытается найти отдохновение в занятиях вопросами теории познания и натурфилософии. Философствование Вайгеля высоко ценил Готфрид Вильгельм Лейбниц. «Валентин Вайгель... – человек большого, и даже очень большого ума», говорил он[22]22
  См. WinfriedZeller. Theologie und Frommigkeit, В. 1. Marburg, 1971, S. 84. См. также: Г. В. Лейбниц. Соч. в 4-х томах. T. 4. М., 1989, стр. 81, где перевод следующий: «Вайгель... – человек умный, и даже очень умный».


[Закрыть]. Несколько книг, написанных пастором из Цшопау в эти годы – «О том, где располагается мир», «Золотой ключ к познанию» и др. – являются оригинальными и значительными трудами, повлиявшими впоследствии на развитие европейской идеалистической философии[23]23
  См. Siegfried Wollgast. Philosophiein Deutschland zwischen Reformation und Aufklarung 1550 – 1650. Berlin, 1988, S. 499 -600.


[Закрыть]. Но об этой стороне творчества Вайгеля нужно говорить отдельно.

* * *

Внутренний кризис, связанный с размышлениями о Церкви и осознанием своего места в ней, привёл Вайгеля к 1578 году к значительному изменению своих церковных и богословских воззрений, свидетельством чего является один из основных его трудов – «О жизни Христовой». Для понимания случившегося с Вайгелем внутреннего поворота и связанногос ним появления этой книги необходимо сказать несколько слов о событиях того времени.

После смерти Мартина Лютера в 1546 году в Лютеранской Церкви обозначились две основные партии: строгих лютеран и «филиппистов», последователей Филиппа Меланхтона. Строгие лютеране отстаивали буквальное пониманиеТаинств, отрицали какую бы то ни было синергию (т. е. совместное действие человека и Бога в деле спасения), были против всякого «мирного сосуществования» с католиками и кальвинистами и т. д. «Филипписты» придерживались более широких взглядов: они допускали определённую синергию, стремились к миру с другими христианскими деноминациями, предполагая при этом возможность компромиссов и проч. Таинства понимались ими символически. Между этими партиями происходили постоянные споры, выливающиеся время от времени в ожесточённые преследования друг друга, о чём уже было упомянуто выше. Чтобы положить конец этим внутрицерковным нестроениям и распрям, протестантские князья во главе с саксонским курфюрстом Августом озаботились составлением такого церковного документа, которой примирил бы враждующие партии и осудил крайности каждой из них. Этот документ, названный «Формулой согласия», был составлен к 1577 году. Все служители Церкви, а также представители власти и чиновничество, обязаны были подписать его. Свою подпись под «Формулой согласия» поставил и Валентин Вайгель – это произошло в Кемнице 15 июля 1577 года.

«Формула согласия»-документ весьма здравый и взвешенный; он действительно положил конец внутрицерковному раздору. Но для Вайгеля он был неприемлемым. Цшопауский пастор не разделял многих положений «Формулы согласия» (об этом более подробно – ниже), но главное– он никак не мог принять введение «церковного единомыслия». Тем не менее он, против своего желания, подписал этот документ – и это, на наш взгляд, явилось ударом, повлекшим за собою тот внутренний переворот, о котором мы говорим. Терзания совести и внутренняя борьба привели Вайгеля к некоему духовному озарению, о котором он сам пишет в 24-й главе своей книги «Золотой ключ к познанию», законченной в начале 1578 года. Вот этот текст:

«Прежде чем пришёл я к началам истинной веры, когда я ещё тщился угодить вместе с большинством не Богу, а людям, весьма смущался я и беспокоился о тех или иных положениях нашего вероучения. Я очень хотел знать, на чём надлежит мне созидать свою жизнь. Я набрал множество книг разных сочинителей и читал оные, но не обретал в них никакой отрады, и сердце моё не переставало сомневаться. Я не мог найти ни основания, ни истины. Я смотрел вокруг и размышлял о нашей достойной сожаления и горького оплакивания тьме, о том, что мы, люди, ходим вслепую, колеблясь и заблуждаясь. Среди человеков нашёл я только множество разделений и разных вер; все они настаивали на том, что их основания и положения единственно верны, и мнили подтвердить оные Священным Писанием. И узрел я, что всё сие есть не что иное, как Вавилонская башня, преисполненная путаницы и лжи. Одни говорят о вере, другие требуют дел. Одни взыскуют плодов, другие удовлетворяются какой– нибудь придуманной ими самими для себя верой. Третьи утверждают, что Таинства необходимы для веры и спасения; четвёртые настаивают, что веру нужно сначала получить из Таинств. Пятые говорят, что вера должна наличествовать до Таинств, а иначе Таинства нисколько не действенны и бесполезны. Шестые утверждают, что только истинная вера во Иисуса Христа оправдывает и спасает, и более ничто, что бы то ни было. За это над ними насмехаются и злословят их как мечтателей и сакраментариев... Ещё увидел я, как одни прибегают к мирским властям и гонят и влекут в темницы других-из-за первородного греха, из-за свободной воли, из-за Лица Христова, etc. Так все они в ослеплении и заблуждении устраивают великие споры и раздоры ради вещей небесных, а в само небо никто восходить не хочет, и всё сие длится вплоть до нынешнего 1578 года, и не видно этому конца.

Итак, пребывал я в смущении и недоумении и великой печали, и воззвал я из глубины сердца моего к Богу, и взмолился: о Боже Истины! исповедуюсь тебе в скорби моей, сколь бедственно ходим мы во тьме! Как слепые, боремся и состязаемся мы во мраке, поражая лучших своих друзей, как врагов... Просвети меня светом Твоим, о Господи, дабы спасся я и другие люди из сей пустыни тьмы! – Когда я так взывал и молился ко Господу, осенила меня благодать свыше, и явлено было мне некое око, возрадовавшее меня и просветившее сердце моё. И смог я видеть и рассуждать обо всём стократ яснее и светлее, чем все учителя со всеми их книгами во всём мире могли бы научить меня. Ибо из сего [света] были написаны все [Священные] Писания от начала мира, и сия книга есть во мне и во всех людях, великих и малых, юных и старых, учёных и неучёных; но мало, о! как мало из них могут читать сию книгу! Сколь многие из сих учителей отрицают и отвергают оную в себе самих и прилепляются к мёртвой букве, сущей вне их, и оставляют Книгу Жизни, которая перстом Божиим написана во всех человеческих сердцах! Я же, Господи, благодарю Тебя, о крепость жизни моей и свет разума и сердца моего, что Ты соделал меня учёнее всех сих учителей и книгописателей, ибо Ты показал мне истинную книгу в моём сердце -ив свете оной могу я читать Священное Писание, данное мне во свидетельство. Ибо я разумею его по сути и духу, который во мне, а не по тени и мёртвой букве, которая вне меня. Обрати же меня к Тебе во мне самом, и обрету я единую веру и исповедаю, что только она есть измерительная вервь и истинное писание, коим испытываются все духи (1 Ин. 4,1) и все разделения в Церкви» [24]24
  Valentin Weigel. Ausgewahlte Werke. Berlin, 1977, S. 432 – 434. Из этого фрагмента хорошо видно, какие именно богословские споры велись в то время.


[Закрыть] .

После этого духовного озарения Вайгель стал смотреть на всё иными глазами. Прежде всего он примирился с собою по поводу своей компромиссной и конформистской подписи под «Формулой согласия» – об этом он очень выразительно пишет в своей главной книге «Диалог о христианстве». Изменились и многие его взгляды. Место традиционной церковной, в известной степени «синергийной», мистики занял очевидный спиритуализм (спиритуалистические черты и раньше присутствовали у Вайгеля, но теперь они вышли на первый план). В произведениях Вайгеля появляется имя Каспара фон Швенкфельда, «главного» спиритуалиста раннего протестантизма. Важнейший «практический элемент» западной мистики – умирание в нас ветхого Адама и восстание в нас Христа – трактуется теперь через призму заимствованного у Парацельса учения о «замене» плоти и крови ветхого Адама небесной Плотью и Кровью Христа. До «Формулы согласия» Вайгеля вполне можно было причислить к «филиппистам» (хотя сам Вайгель никогда себя таковым не считал): широта взглядов, терпимость, символическое понимание Таинств, требование от человека покаянной внутренней деятельности, т. е. некоей «синергии» – всё это несомненно наследие меланхтонистского духа Виттенбергского университета. Теперь для Вайгеля Филипп Меланхтон делается «врагом номер один»: Вайгель становится решительным антисинергистом и опровергает догматические взгляды Меланхтона, главный из которых – внешнее вменение человеку оправдания Христова. Именно сюда направляет Вайгель весь пафос своей критики; характерно и появление на страницах его сочинений имени основного оппонента Меланхтона в этом вопросе Андреаса Озиандера (Швенкфельд и Озиандербыли осуждены в «Формуле согласия» как еретики). Но самое важное – формируются экклезиологические воззрения Вайгеля, идущие совершенно вразрез с официальной церковной точкой зрения.

Подытожить произошедшие с Вайгелем изменения можно, оттолкнувшись отелов замечательного немецкого учёного, исследователя творчества Вайгеля, Винфрида Целлера. Для Вайгеля, пишет он, была очень важна категория «Flucht» (бегство). В первый период своего творчества он понимал это вполне традиционно – мистически: бегство от мира сего в область Духа. После же «Формулы согласия» понятие «Flucht» у Вайгеля изменилось. Теперь это уже бегство от внешнего человека к внутреннему, от «человеческой церкви» к «Церкви Божией»[25]25
  См. Winfried Zeller. DieSchriften Valentin Weigels. Berlin, 1940, S. 52.


[Закрыть]. Внутренний переворот, совершившийся с Вайгелем, с чрезвычайной выпуклостью запечатлён в его трактате «О жизни Христовой», к рассмотрению которого мы и переходим.

«О жизни Христовой» – самая «публицистическая», самая «непричёсанная», самая живая и «яростная» книга Валентина Вайгеля. Повод, её вызвавший, как мы уже сказали – «Формула Согласия» и подписание Вайгелем этого церковного документа против своего желания, против своих убеждений. Реакция, ответ, декларация – пусть даже только для самого себя и для узкого круга друзей, написанная «в стол» – и есть трактат «О жизни Христовой».

Необходимо более подробно сказать о том, что, собственно, так отталкивало Вайгеля от «Формулы Согласия». Уже цитировавшийся нами историк Мартин Юнг пишет, что Церковь Реформации изначально предлагала человеку минимум догм. Но в дальнейшем в лютеранстве весьма умножились многоразличные споры о тех или иных сторонах церковного учения, что привело – в противоположность исходным интенциям Реформации – к значительному развитию отвлечённого догматического богословия и «схоластизированию» веры (здесь ещё необходимо учитывать и ту «лакуну» во внутренней жизни человека, о которой говорилось выше). «Формула Согласия» явилась неким итогом этого процесса, свидетельствуя о том, что лютеранская церковь, подобно Риму, главным признаком истинной церковности стала рассматривать не полноту духовной жизни во Христе, но прежде всего чистоту вероучения[26]26
  Cm. Martin H. Jung. Reformation und Konfessionel les Zeitalter (1517-1648). Gottingen, 2012, S. 200.


[Закрыть].

Для мистика Вайгеля это было, во-первых, символом полного превращения Церкви, к которой он принадлежал и которой он служил, в Amtskirche, институциональную церковь, уже безвозвратно. Мистическое настроение раннего Лютера, импульс, давший начало Реформации, оказался попранным, и «Формула Согласия» подвела под этим окончательную черту

Во-вторых, «Формула Согласия» постулировала, как мы уже говорили, прекращение всякого разномыслия в Церкви, всякой свободы. Список еретиков, увенчивающий этот церковный документ, заявлял: отныне – только так и никак иначе. Это свободомыслящего Вайгеля никак не могло устраивать.

И в-третьих – что в самой «Формуле Согласия» не отражено, но было совершенно очевидно Вайгелю как современнику и очевидцу всех событий: этот церковный документ был инициирован светскими властями, его противники подвергались репрессиям, и таким образом земная церковь полностью предавалась во власть мирских властей, князей.

Вайгель противопоставил «Формуле Согласия» следующие антитезисы и контрдоводы:

   1) Сама по себе чистота вероучения не является признаком Церкви. Таковым может быть только жизнь Христова, то есть уподобление Христу. И тут же Вайгель вводит совершенно непривычную для церковного человека, но логически неопровержимую «иную догматику», «иное учение». Вселенская Церковь в качестве основы сотериологии[27]27
  Сотериология (греч.) – учение о спасении.


[Закрыть] приняла формулу, выраженную св. Григорием Богословом словами: «что не воспринято, то не уврачёвано»[28]28
  См. Святитель Григорий Богослов. Собрание творений в 2-хтомах. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994,т. 2, стр. 10.


[Закрыть]. То есть Христос воспринял на Себя природу падшего Адама, уврачевал её в Себе, и теперь Духом Святым через Церковь передаёт это врачевание нам. Вайгель предлагает другую сотериологию, воодушевлённую богословскими размышлениями Парацельса, которого пастор из Цшопау как раз в то время тщательно изучал. Христос вовсе не воспринимал на Себя природу падшего Адама, а дал нам Духом Святым через Деву Свою совсем иную природу нового человека. И нам надлежит не исцелять в себе ветхого Адама – это совершенно невозможно, – но полностью заменить в себе природу падшего Адама природой нового Христа. Это совершается верою или, что то же самое, последованием Христу, подражанием жизни Христовой (здесь как раз в полной мере проявилось то «расширение» понятия веры, о котором мы говорили выше). Вайгель и раньше высказывал эти мысли, хотя и не с такой отчётливостью (см. первую работу нашего сборника); но тогда это было выражение и описание мистическогоопыта, а теперь Вайгель этотопыт догматизировал, как бы полемизируя тем самым с «Формулой Согласия». Предложив иную, чем предписано официально, догматику, Вайгель получил повод обвинить всю Церковь и все университеты именно в том, что они никакого понятия о «чистом учении» не имеют, и обратить всё внимание на то, что чистое учение немыслимо без живой веры и без жизни в последовании Христу.

   2) Далее Вайгель постоянно отталкивается от этой возведённой им в догму мысли и черпает из неё аргумент за аргументом. Чистое учение, оно же живая вера и жизнь по образу Иисуса Христа, не имеет ничего общего ни с богословскими спорами, ни с привычным церковным (Таинства, обряды, храмоздательство и т. п.) или мирским (обладание собственностью и проч.) укладом жизни, ни тем более с сотрудничеством церкви с мирскими властями, ни с ведением войн, ни с насилием, ни с преследованием еретиков и инакомыслящих, ни с принуждением кого-либо к вере, etc. Жизнь Христова, онаже чистое учение, она же вера, онаже истинная Церковь, возможна только вусловиях свободы и любви. Перед нами по сути уже весь тот комплекс мыслей, который (и это не может не бросаться в глаза читателю) через триста лет на русской почве выльется в толстовство. Только эта сумма воззрений не такая непоследовательно-мечтательная, как у великого русского писателя, а строго-евангельская[29]29
  Вайгель в своих построениях ставит во главу угла новое рождение во Христе, то, что в человеке ветхий Адам всецело заменяется новым человеком – Христом. Именно это обстоятельство делает рождённого свыше нового человека членом истинной Церкви Божией, и это есть единственный критерий принадлежности Церкви. Толерантность, непротивление злу силой, отрицание войн и государственного насилия, то есть, иными словами говоря, всё «толстовство», является выявлением веры, она же жизнь Христова, оно же новое рождение. То есть «непротивление злу» Вайгеля – производное жизни во Христе, производное, говоря по-православному, богообщения и обожения. Лев же Толстой основывается на моральном, а не на божественном авторитете Христа, и тем более не на личной живой вере в Него и общении с Ним как с Богом. Вследствие этого толстовство становится поверхностно-мечтательным морализмом безлично-неопределённого теистического толка; схожие же с толстовством воззрения Вайгеля – следствие глубочайшего личного христианского богообщения.


[Закрыть], развивающая именно то, что содержалось в ранней мистической интенции Реформации и на чём, по мнению Вайгеля, окончательно поставила крест «Формула Согласия». Вайгель – один из первых, если не первый, провозвестник свободы совести и толерантное™ в христианском мире.

   3) И, наконец, Вайгель произносит своё решительное суждение относительно Церкви. Никакая институциональная церковь (Amtskirche) не может быть истинной Церковью Христовой. Истинная Церковь Божия невидима; всё, что на земле – это те или иные части человеческой церкви, сами по себе, как институции, к Церкви Божией отношения не имеющие. К ней могут принадлежать только личности, состоящие в той или иной деноминации – но не сами эти деноминации кактаковые.

Учение о невидимой Церкви – не открытие Вайгеля; о ней говорили уже и Джон Виклиф, и Ян Гус, и (отчасти) Лютер, и Себастьян Франк, и другие протестантские (и допротестантские) мыслители. Но именно Вайгель ярче всего увязал невидимую Церковь с мистическим, личным, внутренним началом в христианине. Интересно сравнить весьма острые суждения Себастьяна Франка, отталкивающегося от исторического процесса, и мистическую экклезиологию Вайгеля. Для Франка Церковь «улетучилась» немедленно после физической кончины Апостолов, и после них на земле сразу уже осталось нечто повреждённое и неистинное[30]30
  См. Sebastian Frank. Brief an Johannes Companus. В кн.: Die li nke Flugel der Reformation. Bremen, 1962, S. 219-233.


[Закрыть]. Для Вайгеля никакой истории не существует в принципе. Церковь – это «здесь и сейчас» личной христианской жизни. Есть твоё личное единение со Христом в вере и жизни – значит, есть и истинная Церковь в твоём лице, какой бы деноминации ты не принадлежал. История не играет вообще никакой роли: Христос выводит человека за пределы падшего Адама, а, стало быть, и за пределы падшей истории. Вайгелевское учение о Невидимой Церкви – это не примитивно понимаемая «теория ветвей», но реальность личного богообщения во Христе, когда рождённые свыше, новым рождением во Христе личности составляют истинную Церковь Бога Живого, будучи объединены Святым Духом в вере и любви. Церковная же институция здесь – дело привходящее и неизбежно падшее, как и вся земная действительность. При такой постановке вопроса отпадает всякая нужда как во внешней реформации Церкви, так и в переходах из одной деноминации в другую в поисках «лучшей церкви».

Учение Валентина Вайгеля о невидимой Церкви наносило по церковному институциональному самосознанию сильнейший удар. Здесь интересно сравнение его с Лютером. Собственно, почему Вайгель считался в ортодоксальном лютеранстве «архиеретиком»? Дело в том, что Лютер, создавая параллельную институцию, всё-таки оставался в той же церковной парадигме, что и критикуемая им Римская Церковь. Лютер и Рим рассматривали друг друга как врагов, как еретиков, как разрушителей подлинного христианства – но на одной и той же почве: институциональноцерковной. Вайгель указывает совершенно иной путь. Он просто начисто изымает человека из под какой бы то ни было власти церковной институции. Иными словами говоря, Вайгель отказывает любой церковной институции в том, что она имеет какое-либо значение сама посебе. Значение она приобретает, только служа личной духовной жизни христианина, и только по мере выполнения задачи «во свидетельство», «в воспоминание» и в укрепление веры внутреннего человека. Тем самым церковная институция лишается самоценности и даже становится некоей «опцией». Есть она?хорошо, пользуемся всемтем, что она предоставляет, не разоряя никаких традиций -ибоесли правильно выстроена внутренняя жизнь человека, то он и институциональную церковность употребит правильно, независимо от того, какие немощи и покривления она на данный момент имеет. Нет институции? ничего страшного, главное – во внутреннем.

И конечно, ни одна институция не может потерпеть подобных взглядов. Институция может с напряжением и даже с некоторым уважением бороться с Лютером – потому что Лютер в точном смысле слова «одного поля ягода»: он одну институцию заменяет другой, одну практику, одну схему церковных воззрений – другой. Но Вайгеля институция может только стереть в порошок и уничтожить, потому что он не только создаёт «параллельную догматику», но, главное, как мы только что сказали, он лишает какого бы то ни было значения, какой бы то ни было ценности саму церковную институцию как таковую. Внешнее церковное служение, по Вайгелю, может быть допустимо и оправдано только педагогически, для новоначальных, «простецов», как он пишет, – для созидания «внутреннего человека». А если с этим заданием внешняя церковность не справляется, на это не направлена, об этом не думает, это не ставит своею целью, этим себя критически не поверяет, то она – ничто. В свете такой экклезиологии совершенно понятно, как отнесутся к Вайгелю дажесамые лучшие, даже симпатизирующие ему представители официальной

Церкви (скажем, Иоганн Арндт) – разумеется, отрицательно, как к чужеродному элементу, как к опасному врагу... Так и вышло: Вайгель стал для ортодоксальных лютеран «хуже Папы».

Прав ли Валентин Вайгель в своём категорическом неприятии внешнего церковного служения (Amtskirche)? Ведь церковная институция сопрягает Тело Христово и падшую земную действительность, и установлена она Самим Христом (Мф. 28,19) – идите, научите все народы (чистое проповедование Евангелие), крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа (правое преподание Таинств). Разумеется, в условиях земной падшести Церковь нередко забывает, что она – инструмент, что назначение её, в лице её служителей – быть свидетелем Христу в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли (Деян. 1, 8); Христу, а не самой себе. В мире сем, лежащем во зле (1 Ин. 5, 19), с Церковью может произойти именно то, о чём пишет Вайгель – она рано или поздно начинает принадлежать самой себе, услаждаться самою собой, служить самой себе... Но тем не менее, служить Церкви, стараясь при этом преодолевать по мере сил несовершенство земного существования – не последнее, а даже и доброе дело, и люди, олицетворяющие и осуществляющие это служение, вовсе не плохи «принципиально»; наоборот, среди них много и святых... Вайгель очень остро чувствовал «падшую сторону» земной Церкви, и здесь, как и во многом, «перегибал палку» – и это с ясностью обнаружится в его последнем произведении, «Диалоге о христианстве», о чём мы будем ещё говорить.