Текст книги "Его-Моя биография Великого Футуриста"

Автор книги: Василий Каменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Зима

А зимой – когда все кругом и Каму – заносило глубоким снегом – Вася с Алешей, вернувшись из школ, катались на лыжах, коньках, санках, делали катушку, поливали, мерзли, отогревались, снова бегали.

На Рождестве перво – на-перво славили Христа, ходили по родственникам и знакомым и даже совсем незнакомым.

Родственники – второстепенные – давали по 20 коп., знакомые по 10 к., а незнакомые по копейке или по шанежке – лепешке.

Одна старушка дала Васе марковку.

Зато Васины родственники Каменские (Трущовы туда совсем не ходили) давали Васе славленного всегда очень щедро.

Потом бывала ёлка, полно гостей, маскированный. – конфекты, – хлопушки, возня.

На месленнице увозили – на своей лошади всех ребят кататься по проспекту.

Ели оладьи, блины.

Вася узнал про то, что есть около базара балаган, где идут удивительные – забавные представленья: об этом у дяди Вани рассказывал дедушка Волков.

Вася отправился туда.

На досчаном большом балагане с парусиновой крышей была вывеска:

– Цирк Камбарова.

Сам Камбаров – клоун с позументами, с лицом в крупчатке, кричал у кассы:

– Торопитесь покупать билеты – сейчас начинается небывалое зрелище или чудеса и разгадка тайн чорной магии, со всех по гривеннику, а у кого рыжая борода – 20 копеек.

Вася забрался на лучшее место.

Шарманка с барабаном, ловкий мальчик акробате трико – Вася Камбаров, гармонисты, танцовщицы, девочка на трапеции, дрессированная собака, маленькие нарисованные люди с большими поющими головами, Петрушка, сам смешной с бельмом клоун Камбаров – все это небывалое зрелище в ярких блестках и картинках очаровало Васю.

Он стоял около балагана в толпе целые дни, пил сбитень с плюшками, наблюдал и наконец торжественно рыцарски поклялся, что как только вырастет большим – поступит артистом в цирк и узнает все секреты закулисных тайн – куда теперь совершенно никого непускают, а там все – самое главное.

Начинался скучный длиннущий пост.

Зачем то заставляли говеть.

Одно утешенье – много неучиться и скоро весна.

На пасхе совсем чудесно – заутреня, новые костюмы, христосуются, яйца крашеные, куличи, сыр, под воротами качели, в бабки можно играть, кругом колокольный звон, надо на колокольню подняться.

И через Каму ходить нельзя – лед синий, у берегов вода – вот тронется и снова пойдут пароходы.

Снова заживет буксирная пристань.

Вася опять будет Стенькой Разиным и отправится на добычу в лабазы.

И теперь будет осторожнее: а то он раз принес домой из лабазов плитку парафинового масла, спрятал и всю ночь неспал – все думал куда ему девать эту штуку.

Снова покажется жизнь – сплошным удивленьем – сказочным царством подарков.

Безпокойными будут ночи, нянька станет пугать домовыми – да лешими, а Вася с Алешей забьются с головами под одеяло и крепко уснут до мотовилихинского свистка.

Кем быть

Вася рос неустанным затейщиком, неисчерпаемым изобретателем всяческих замыслов, вершителем, любопытство которого расцветало с каждым новым днем.

Это ничего, что ему иногда слишком горько жилось по-сиротски.

Больной, кашляющий, раздражительный дядя и нервная тетя часто просто зря били Васю неразбираясь в справедливости.

Но что – эти чорные минуты обиды и слез значили перед вечностью приливающих дней, когда горячо и ненапрасно верилось в свободное великое будущее.

Вася всегда знал, что он будет исключительным, необыкновенным, высоким орлом над долинами будней.

Одаренный от природы внутренними богатствами, светлой гордостью, обаянием воли, красивой внешностью – он всюду мальчиком обращал на себя острое вниманье.

Вот это обстоятельство и служило всегда причиной общого раздраженья против гениального Васи и в детстве и теперь.

Уж слишком не по плечу всем Вася.

Ведь право – прежде чем было понять его, почувствовать, познать – надо быть самому одаренным хоть немного или просто чутким – культурным.

Я что было и есть кругом его – только бездарное мещанство, плюющее в солнцезарное лицо Гения.

И в лучшем случае – добрые люди, равнодушно улыбающиеся всему необычайному.

И маленький Вася знал это, интуитивно чуял, слышал из книг и потому никогда неосуждал, несердился, немстил, прощая своих обидчиков скоро и искренно.

Его великодушию небыло границ.

Он был и остался истинным ребенком. Он был и остался истинным мудрецом.

Никто и неподозревал, что десятилетний Вася серьезно пишет стихи, серьезно читает книги, серьезно мыслить, и в то же время умеет так серьезно и отчаянно шалить, что и в самом деле трудно предположить первое – мудрое.

Он всегда был одержим крайностями.

Светлая, утровеющая голова, взвихренная тысячами стремительных фантазий.

То он – Стенька Разин, жгущий костры в жигулевских горах на вольной дороге – или вдруг – храбрый путешественник Майн-Рида в тропической Мексике, то он – тихий рыболов на Каме живущий в избушке, или – знаменитый Поэт, чьи стихи в книгах и так опьяняют красотой, что кружится сердце от счастья праздничных слов.

Кем быть – вот вопрос

И он придумывает:

– Буду еще и Робинзом Крузо, и Жар-Птицей, и Индейцем, и Дон-Кихотом, и Лесным, и Капитаном Корабля, и Бродягой, и – это главное – останусь великим Поэтом навсегда.

Быть всеми, пройти все пути лучшей жизни, все пережить всех понять, полюбить, и стать навеки Поэтом – вот ответ.

Это когда – взрослый, большой.

Так он клятвенно решил, обещал земле, сказал небу, солнцу, птицам, траве.

И весь мир поверил, благословил.

Это он почуял всем существом.

А когда сказал людям вокруг-люди плюнули ему в душу, стали смеяться, издеваться, хихикать, стараться сделать ему больно, острообидно, чтобы несмел быть гениальным – раз все они только рабы, бьющиеся за существованье, только серые, плоские, незаметные.

Он знал это и прощал людям зло.

Он знал и то, что не за сиротскую долю ему приходится много страдать, а за его внутреннее высокое дарованье – никому из окружающих непонятное и ненужное.

И пока он-маленький Вася – он берет лучшее из возможного: жадно увлекается книгами дома, пишет стихи, записки, прячет их в свой угол, светло молчит, а на улице с Алешей играет в Стеньку Разина, делая необходимые набеги, – в Путешественника, плавая весной на Каме на льдинах с шестом. – в Орла, летающого с крыш служб на землю и непременно в ветер, – в Капитана Корабля устраивая из досок большой корабль (в ограде) и внутри полно ребят – гостей, Алеша – повар, Петя – машинист. Вася – на капитанском мостике. Саня, Нина Толя Волковы, Маня, Соня – пассажиры.

Или Вася играет в Охотника – он покупает на толкучке старинный пистолет, набивает дуло порохом, надевает пистон на капсулю и стреляет в столб гигантских шагов (на горе): после оглушительного выстрела в руках остается одна ручка от пистолета, а глаза опалены порохом. Но эта неудача пустяки.

Он удит с Алешей щеклею на Камских плотах, тянется за клёвом и обрывается в Каму, рыбак еле спасает его за волосы, и целый день Вася сушится у костра, чтобы явиться домой сухим и веселым.

И тонет на Каме не один раз. Ведь в жизни столько опасностей – а это только начало, проба. Часто летом Вася видал как откачивают на берегу утопленников – страшно смотреть. Надо быть сильным, ловким, гибким. Он придумывает не игрушечный, а настоящий свой цирк: с Алешей покупают гантели, в сарае устилают землю пильной мукой, устраивают трапецию, тренируются, борются, жонглируют, ходят с кровоподтеками.

На именины Васи (12 апреля) собрались гости – Маня, Нина, Толя Волковы и еще ребята, один из артистов цирка здоровый парнюга техническаго училища Коля Серебров взял гимнаста – Васю за ноги и метнул в воздухе сальто-мортале, Вася перевернулся лишнее – полраза – и вместо ног угодил в землю головой.

Именинника долго приводили в чувство.

Самая скучная из игр была – зимой ходить в школу: холодно, уши нос – руки мерзнут, в школе даже в перемену дурить нельзя, а на уроках будто нарочно спрашивают всегда такое, что незнаешь и ставят двойки с минусом, потом ставят в угол или стой за партой, а дома ругают, бьют, не дают обедать, на улицу не отпускают и реветь нельзя.

Ну и школа – чорт бы ее побрал.

Ученики ябедничают, учителя злые – всё в очки видят, нападают, рычат.

Из 25 своих учителей Вася любил только одного из городского – Поликарпа Гордеевича Андреева – учителя русского языка, красиво любовно объяснявшего теорию словесности и творчество и жизнь великих Поэтов.

Вася только по русскому учился с любовью, знал много больше школы, много заучивал стихов Лермонтова. Некрасова. Пушкина.

И всех лучше в школе читал Вася.

Зато геометрию и алгебру всячески проклинал, боялся до ужаса треугольников и иксов.

Весной беглячил: будто уйдет в школу, а сам на льдинах под собором плавает с угланами.

– Истинное счастье лета приходило – когда прекращалась дурацкая дрессировка в школе – Вася, Алеша и Петя снимали серую форму, надевали рубашки и обегали весь берег, всю буксирную пристань и таинственно спускались к мосткам и по городкам к самой воде.

Пароходская жизнь гремела.

И все, что делалось кругом надо было все видеть, все слышать, все исчерпать.

И остаться – великим Поэтом.

Главное – сохранить детское сердце.

Так будет ярче мудрость и отчаяннее воля.

– Ну, поезжай дальше.

У дяди Вани

 
Домик серенький
На монастырской 50
Там за воротами ребята
Над крышей голуби висят.
У бани
В ограде дядя Ваня
Кормит куриц и гусят
 

(из детских)

Удивительный на свете дядя Ваня, лесной, птичий, рыбацкий, мягкий, уютный, общий, жизнерадостный.

Для всех дядя Ваня – дядя Ваня. Дядя Ваня будто Робинзон Крузо: остров – его ограда, козы, птицы, хозяйство и все его любят.

Всю свою жизнь дядя Ваня отдал, ребятам, голубям, своей ограде и Пермской железной дороге (грубо неблагодарной), где он прослужил слишком тридцать лет кротко, честно, аккуратно за – грошовое жалованье.

Славный наш – родной друг – дядя Ваня.

Пускай иных знаменитых Духом Искусства воспитали Пушкин или Толстой, Карл Маркс или Кропоткин, Эдиссон или Менделеев. Рафаэль или Ницше – меня же и – главное – Поэта воспитали дядя Ваня, Стенька Разин и буксирная пристань Любимова на Каме.

Дядя Ваня – страстный в Перми (и теперь) голубятник – не менее страстный охотник и рыболов.

Гоняет ли дядя Ваня голубей или сидит покуривает – в голубятне (часто с мальчиками – голубятниками и серьезно с ними толкует) или охотится на рябчиков (ныне редко) или рыбачит на Каме – он истинный художник, обвеянный поэтической любовью к природе и к своему мастерству.

 
И дни настанут упованья.
У голубинных душ-людей —
Восторжествует дядя Ваня
Гоняя триста голубей.
 

Быть может только у дяди Вани могло хватить столько чуткости и доброты, столько вниманья, чтобы иногда брать с собой на серьезную рыбалку на ночевую за Каму мальчишек Васю и Длешу.

А дома Васю и Алешу с пристани могли отпустить на ночевку рыбачить именно только с дядей Ваней – в качестве охраняющого.

Заботливый дядя Ваня все остальное сделает сам – перегребет на веслах через Каму, забьет заездок или поставит елку, опустит прикорм, закострит костер, поставит кипятить чайник, устроит закуску.

Когда уже начнется чаепитье дядя Ваня без умолку рассказывает ребятам вероятные и невероятные приключенья и хохочет раздольно, играя остроумьем, яркой образностью, пылкой жизнерадостью.

А потом уложит спать ребят, приляжет сам, а чуть засветает он засуетится – заговорит шопотом, весь преобразится, заготовит удочки, на-скоро уладит чай и тихохонько на лодке с ребятами станет на заездок.

И начинается уженье.

Шопотом, движеньями, мимикой, глазами дядя Ваня разсказывает ребятам чарующую поэму рыбной ловли.

Солнцевстальная озаренность, аметистовые туманы над Камой, струистое пенье птиц в кустах, булькающие всплавы рыбы, наши наплывки – вдруг клюнет подъязок или елец – водяные звуки, где то проплывающие плоты и далеко шумное хлопанье пароходских колес, и вот среди этой сказки – дядя Ваня с Васей – Алешей – оперяющимися птенцами из гнезда буксирной пристани.

Вася трепетно думал:

– Какая удивительная жизнь впереди – сколько волшебных возможностей, сколько сокровенных глубинных тайн вокруг, сколько рыбы в Каме и сколько одних только Солнц – и откуда они берутся – если каждое утро новое Солнце – новое Тепло – новый День.

– Я после рыбалки у дяди Вани в ограде опять голуби, гуси, куры, ребята, черемуха и старые сундуки.

У слудской церкви – идти мимо домой – за чугунной оградой в саду – рябина – еще непоспела.

– Маня, Нина – дяди Ванины – гимназистки барышни и задаются, а Толя бегает за воротами, а Зина, Катя совсем утята.

– Скоро привезут с низовья арбузы на пароходах – большущие – черноярские – вот бы слимонить один в собственное распоряженье.

Так мечталось на рыбалке рыбаку Васе. И после действительно появились голуби.

 
Моя судьба и с дядей Ваней
Желанно связана добром:
С Алешей – Петей мы над баней
Держали голубей втроем.
А жили на буксирной пристани
На чалках весело качалиться
Мы были близки к Каме – к истине
Но Соня выросла – и вот печалится.
 

(Поэмия – Моя карьера)

А как стала созревать рябина у слудской церкви – дядя Ваня впервые взял с собой в лес на охоту Васю.

Ну уж там – в лесу – с шомпольными ружьями у дяди Вани и у Васи – за каждым деревом и каждой колодиной – нестерпимое множество всяческих чудес и загадок.

Как только вынесло маленькое сердце Васи столько великих восторгов – столько опьяняющих приключений – столько охотничьих очарований и сложностей до слез.

Дядя Ваня казался в лесу – богом – особенно-когда вдруг застреливал рябчика – о это обстоятельство представлялось непостижимым подвигом – почти землетрясеньем.

Отдых же дяди Вани у костра (прикуривал он от сучочка из огня, прищуриваясь) был для Васи счастливым мгновеньем когда дядя Ваня снова рассказывал о лесной жизни рябчиков и так красочно тонко, что у Васи пересыхало горло и останавливалось дыхание-Дядя Ваня говорил:

– Вот иду я раз по лесной прогалине и вижу рябчиха разгуливает с рябчатами – а те еще с воробья малые – заметила рябчиха меня и заклоктала на своем языке – вижу рябчата рассыпались и каждый перевернулся брюшком вверх, лапками притянул на себя по листочку и никого невидать стало, а рябчиха скрылась в валежнике – ну мась их еры – ловко.

Вася слушал и изумлялся изобретательности всюду – где только дело касалось живых существ. Вася понимал ясно: какая значит необходима изворотливость, умность, быстрота, смелость, находчивость и гибкость, чтобы жить дальше, чтобы научиться быть ярким, сильным, сочным и научить других торжествовать разумом.

Авторитет дяди Вани увеличивался еще тем обстоятельством, что его отец – милый дедушка Волков (ныне его нет в живых) был истинным мастером – рыбаком и последние годы вплоть рыбачил на Чорном лесном озере – где устроил себе сказочную избушку и уж у дедушки Волкова были такие муоречые удочки с колокольчиками (клюнет – позвонит рыбаку) и стаканчиками наплывы из осокори – самодельные, что дедушка Волков казался недоступным облаком – такой он был настоящий подвижник.

И рыбы дедушка Волков приносил домой большущие – ох и щуки были – зубастые, пестрые, вкусные.

Катерина – третья жена дяди Вани (вторая была родной сестрой матери Васи) готовила пышные пироги и варила душистую уху из дедушкиной добычи

А какие канарейки выводились у дяди Вани – поют будто рассказывают, что живут в домике дяди Ванином и видят много звонких чудес, слышат много в ограде голосов, знают много о том, что будет впереди.

Ну что в сравненьи с этой святой жизнью, воспитанье на сочиненьях Пушкина или Толстого.

Само собой – их читать школьникам может быть надо, но воспитанье дяди Вани – идеальное воспитанье, потому что оно от творческой Интуиции, от детства Мира, от мудрости отрешенья, от истинной поэзии, от внутренняго богатства Личности, от культурнаго покоя: хочу быть только Человеком во славу Единого Равенства и Безвластья.

Дома с дядей Ваней равны и голуби, и ребята, и небеса, и черемуха.

Анархизм дяди Вани рожден Молодостью от Вечности, от Природы.

Дядя Ваня – друг всех пришедших к нему в ограду или в дом.

Дядя Ваня может быть другом великих и малых, сильных и слабых, талантливых и бездарных.

И он всех поймет, всех впитает, всем удивится, всем будет благодарен и все найдут свою душу – свое сердце в нем.

Мудрец, Анархист, Поэт-футурист, художник, Путешественник, рабочий – все – если когда нибудь зайдут к нему – все станут его друзьями.

Дядя Ваня для всех – дядя Ваня.

И весь его старенький домик – светлая вечерняя песня у костра где нибудь на Каме, песня о тихом рыцаре, котораго слушались бушующие волны Океана и стихали во имя тишины рыцаря.

Если учат Солнце, Земля, Вода, Звезды. Люди, то дядя Ваня научил Василья Каменскаго быть Поэтом мудрого покоя, ласковым ребенком Времени, желанным гостем его домика.

У дяди Вани можно отдохнуть.

Я и корабли

За Камой в ночной рыбалке на заездке Вася с Алешей ловили подъязков, ершей.

И всю ночь на пристани выла собака.

Вася чуял, что не к добру это.

Вернулись домой, а больной дядя Гриша умер.

Народ, все молча хлопочут, священики, ладан, слезы.

И разом изменилась как то жизнь.

С одной стороны печаль – жалко дядю Гришу – а с другой – радостное освобожденье.

Дорога самостоятельности.

Почти юношеский возраст, иные затем, иные чувства.

Постоянная озабоченность тети Саши, оставлен ной с ребятами без средств, ее внутренняя перемена характера – к вдруг лучшему – действуют на Васю глубоко, раскидывая Его мысли возбужденно, затейно.

Он весь полон решений что то резко изменить в жизни – дальше.

Кое как он доучивается до весны, отдав зимние вечера запойному чтению книг, а весной поступает в Гл. Бухгалтерию Пермской железной дороги конторщиком.

И первое время не говорит об этом дома.

С пристани, из родного дома – где все выросли – тете Саше с семьей хамские хозяева Любимовы предложили выехать: за это дядя Гриша им прослужил честно 30 лет.

Больно нестерпимо было расставаться с домом – с детством – с берегом, усеянным лодками и плотами – с пристанью – с угором – с чаном и елками.

Переехали на Монастырскую улицу – около дяди Вани: большое утешенье.

Сестра Маруся выходит замуж за Н. Ф. Кибардина: свадебный шум, гости, вино, шаферство, велосипеды, барышни, семинаристы, крахмальные воротнички.

Так началась городская жизнь. Тротуары, служба, много людей, домов. Васю в управленьи стали некоторые звать – Василий Васильевич.

Кончено с солнцерадостным детством.

Я – стал Я.

Я стал личностью, почти человеком, к которому серьезно обращаются люди с бородами, мне платят жалованье 20-го, как всем, я вдруг переродился, изменился.

Я стал конторщиком Каменским.

Среди взрослых сослуживцев я старался чувствовать себя почти взрослым.

Мой начальник – П. И. Высотин – гуманная личность отнесся ко мне светло, ласково

Мои сослуживцы – Прокопович, Сережа Чебыкин, Ваня Гоголев, Домбровский. Тяпкин – стали приятелями по службе.

Потом я в управлении подружился с двумя сестрами О. И. и В. И. Кулыгинскими (В. И. жена П. И Высотина) – у которых часто и благодарно гостил, пользуясь нужным вниманьем.

Интеллигентная семья Высотиных была моим родным первым духовным уютом – теплом – здесь любили писателей, много читали.

Я начал серьезно охотиться, уезжая в глубь Урала.

И раз даже забрался с ружьем в свою родину – в Теплую гору и было так странно слышать в деревнях и на золотых приисках рассказы о моем отце.

Охота по лесам меня опьяняла, колдовала, волновала.

Глухари и рябчики заполнили мозг.

Я задыхался от увлеченья и конечно часто промазывал.

Хотелось навеки остаться охотником в лесу – о службе и городе недумалось.

Через год я перешел – с двойным повышеньем – в другой отдел – в службу Движенья (где служил дядя Ваня) к Н. С. Анферову.

Мне везло: Н. С. Анферов и его жена Ольга Александровна чутко, близко приняли меня настолько, что я – ради абсолютной самостоятельности – переехал к ним в отдельную комнату нахлебником, часто навещая сестру Марусю, дядю Ваню, тетю Сашу, Высотиных.

А перед этим я – или истиннее – Поэт во мне – совершил целое чудо: я взял отпуск и никуда до сих пор невыезжавший из Перми – уехал в Крым – в Севастополь, к морю.

Мне так невыносимо хотелось увидеть море и корабли.

Дальше.

Почуял

Все виденное мною в Севастополе навеки опьянило, очаровало, ошеломило мою душу, буйным ветром разнесло мои мысли, а сердце наполнило ароматным, выдержанным крымским вином.

Глаза Поэта навеки пронзились безбрежно-солнечным светом утренняго моря.

И почуял Он творческую волю Свою, музыкальную, стройность природной напевности, врожденную способность сочетать ощущенья Мира в образные слова.

Трепетный очаровательнный Юноша целые дни стоял перед сияющим морем и неотрывно жадно смотрел вдаль – куда плавно – безшумно, таинственно ухолили важные громадные корабли.

И – главное – невидать было их берегов.

Впервые Он решился записать где нибудь на клочке Свое яркое удивленье.

Зачем – Он недумал – для себя на счастье.

Пусть будет песней души.

Я потом – пошел Он в порт – поближе к кораблям – ух, и здоровенными же близко-то показались эти корабли.

Один корабль у пристани Он даже потрогал.