Текст книги "Его-Моя биография Великого Футуриста"

Автор книги: Василий Каменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Каменский расковырянный кистью Давида Бурлюка

Старушка-Кремль (Карамель) новых дней подвергнут бичеванию:

Многие стонут, а я радуюсь.

Боюсь тишины, боюсь покоя.

При белом молоке электричества треск пулемета.

Нет первые страницы летят машины – живой, веселой (дням нашим подобной) – я (когда пишу это) еще не читал Его – Моя биография книги Василия Каменского, но радости смех связал многие века наши, но незабыто упоение Стенькой Разиным, но Девушки Босиком еще звучат весенним бегом Этого предлетья и среди наивно – мудрых строк своих поместив страницу опытного творчестве твоем друга – на полку емлешь колесницу прозы твоей, Вася, – цемент – цемент.

Ибо, благодаря оному отчетливей воспринимаем формы, очертания камней отдельных, созидающих вечный дворец творческой души Василия Каменского.

 
Поэт мудрец и авиатор —
Помещик лектор и мужик —
Я весь – изысканный оратор —
Я весь – последний модный шик.
 

Это сочинения Василия Васильевича – но это правда – это не сочинение. Как и это:

 
Необходимо Искусство Российское
Футуристам спасать.
 

(В. К.)

И честная грудь Васи уже украшена двумя медалями за спасение утопающей погибающей литературы русской.

Бросает лазурнотворческаго берега духа своего – книги свои – спасательные круги.

Круги спасатель.

Поэтам от резиновой «штемпелеванной калоши» (№ Пушкина и др.) непонять Каменскаго. Канта поймут Россетский камень оригинальцитатствуют, а перед детьми приходящими станут недоуменно и протестующе.

И мимо них пройдет «странный странник Странных Стран» мимо «белой с колоннами террасы».

 
«Сложив футурные стихи
В мешок крупчаточный»,
«Уйдет на богомолье»
Или (с горя) «в канаве будет крапивой Расти»
 

Многие увлеклись «Паном» (Гамсун) – Вася детски отдался со многими (Начало карьеры) Пану – но сказалась черноземная матка Русь – детки вылетели – дуги русскоразноцветные.

Детки взошли вывески провинциально размашистые (вся жизнь, весь день – Все) и Парижу не угнаться – книжки родились.

 
«Открыватели стран —
Завоеватели воздуха —
Короли Апельсиновых рощ
И скотопромышленники».
 

Примечание: курсив наш – именно и ското – ибо поэт.

 
«Перекидывает мосты.
От слез Бычачьей ревности
До слез Пунцовой девушки».
 

Вася искренен – девушки становятся пунцовыми: Поэт признается им:

 
Он признается той
Что «была одета в брюссельские кружева».
Что Его  —
Жизнь течет
В мечтах сгорая
Для песен – женщин – и вина.
 

Но девушка становится пунцовою ибо Василий Васильевич – Истинный поэт «незнает к каким пристанет берегам».

Вот он подымает (истый цаловальник):

 
Чарку вина
За здоровье Комет
Истекающих бриллиантовой кровью.
 

(пьет… настроение меняется вдали гроза)

 
«Или лучше – заведем грамофон.
Ну вас – к чорту —
Комолые и утюги».
 

Послать к чорту «отель малиновый», «девушку лань», «Кисловодск мечтательный в долине», «Углекислыя ванны нарзана» все к чорту послало Сердце землелюба крестьянина Каменскаго и вот:

 
«Последний модный шик».
«Чугунное житье.
Ношу кривой татарский нож
Индейское копье.
Хочу – кричу – топор точу —
И жгу смолье.
В четыре пальца просвищу…
Людей не вижу не ищу.
И выплюнул слова.
М-ммычу
Ядреный вол лугов».
 

Но конечно, пунцовые (от восторга) поклонники и «ицы» Гения Каменскаго Васи – не бойтесь такое одичание поэта редко, чаще:

 
Знаю
Скоро для примера
Я от людей уйду рыбачить
И где нибудь в шатре
На Каме
Я буду сам варить картошку
И засыпая с рыбаками
Вертеть махорочную ножку.
 

Примечание друга поэта: картошку варить мастер, а насчет махорочной ножки-то врет.

Вот благодаря признаниям Василия Васильевича – Картошковара мы и знаем теперь откуда у него все это:

 
Цив-цинь-вью
Цив-цинь вью
Чок-й-чок.
Цль-плю-ций.
Ций-тюр-лью.
Чурлюжурлит журчей
Чурлю-журль
Голубель сквозь ветвины молчаль
Элль-лё-лё,
 

Уже поздно – пора кончать.

Несердись Василий Васильевич, что кратко, но боюсь сбить тебя твоей книге (бросишь прозу – и кончишь книгу стихами).

А ведь поэт должен и прозу делать ибо кто же лучше поэта смыслит во всех тонкостях труднаго искусства (чтобы небыло скучно).

Я еще: (моя последняя мысль) Василий Каменский пройденным своим творческим путем доказал, что Велимир Хлебников (Великий Соотечественник и Современник) может быть закончен (частично), дополнен (на путях словотворчеста и. Жаль, что время такое трезвое а то бы)

 
Две реки сливаясь воедино
Великий вод разлив родят
Где парусам так вольно править спину
Где ветра вечно шумный сад.
 

Примечание: (Я тоже перехожу на стихи ибо писал о поэзии.)

Перо и кисть приложил:

Давид Бурлюк.

Благодарность

Эй – кабаки, кафе, билиардные, базары, пристани вокзалы, курорты – величайшее благодарностью преисполнен вам Поэт за вольнотворческий приют.

У вас в гостях истинно отдыхал Он.

И отдыхая затевал удивительные затеи.

В кабаках – в общем стеклянном шуме – за бутылкой сочной виноградности – опьяненный – Он чуял Себя уплывающим облаком к берегам Цейлона или вспоминал песню арабианки:

– Ю мме коюн карайян.

Взбалмошная Его голова кричала:

– Дальше – еще одну.

Песнепьянство кружилось карусельно.

 
Что судьба моя – призрак на миг
Как звено пролетающей Птицы —
Пусть Василью Каменскому Памятник
Только любимой приснится.
 

В кафэ (в Москве часто у Бома на Тверской) среди курящих и дамских шляп за чорным турецким кофе с сигарой Он затуманенно – прищурив правый глаз – просматривал Новый Сатирикон и Журнал Журналов где Аверченко и Василевский острили над Его выступленьями в цирке.

И непонимал Поэт: почему Это журнал и газеты брезгливо-высокомерно относятся к великолепному яркому Искусству Цирка (Поэт демократизирует Свое Творчество), а о гнилой похабщине барынь Вербицких (статьи Василевского) писать нестыдятся.

Поэт любит Цирк и пророчит ему сказочный расцвет теперь же, если в Цирк будут также привлечены Поэты, Художники, Певцы, Музыканты.

На базарах, пристанях, вокзалах, Ему нравится движенье пестрой толпы, смена лиц, торопливость, трепет, шум, звонки, свистки.

На базарах Он всегда ищет случая купить для Своего Музея какую нибудь вещь.

Курорты – ранней весной – Крым, май, июнь – своя Каменка, июль – минеральные воды – Поэт воспевает за красочность слета гостей во славу общого отдыха, встреч, возможностей.

Главное – на курортах Поэт разливается истинной птицей и успех Его песен среди гостей опьяняет солнечным вниманьем.

Девушки, цветы, вино, юноши, друзья качают раскачивают Поэта до сверх-футуризма.

Революция

Через месяц всяческих увлечений Поэта известный антрепенер Федор Долидзе подписал со мной контракт на 15 гастролей по Кавказу и России с 1 февраля.

Это значило, что Поэта толкнула близость Движенья Весны:

– Дальше.

Последние дни Поэт пропадал в кофейнях у персов, накупил для Своего Музея много вещей, усиленно работал над новыми лекциями, грустил по России, по Каменке, по весенним полетам.

Замелькали Батум, Кутаис, Баку, Армавир, Екатаринодар.

В Армавире редактор – Отклики Кавказа – писатель М. Ф Михайлов и известный критик-эмигрант В. Я. Перович встретили Поэта великодружёски – запоили, закормили, накурили.

И в Армавире Поэту на лекцию неожиданно пришел Н. Евреинов: он проезжал в Сухум – отдыхать.

Встреча была трогательной, нежной.

Две родные птицы встретились на острове неожиданности в общем шумовом перелете.

В Екатеринодаре Кубанский Курьер и Кубанский Край светло по молодому поздоровались с Гостем от Грядущого.

Дальнейший маршрут: Ростов-на-Дону, Новочеркаск, Таганрог, Харьков, Москва.

На Ростовском перепутье у Бершадского Поэт встретился с Е. Чериковым и с композитором М. Гнесиным.

В Ростове как раз случилось величайшее из чудес мира: 26 февраля Поэт в редакции Приазовский Край узнал из телеграмм (тогда еще негласных) о Взрыве Российской Революции.

Поэт целые ночи стоял у окна своей комнаты и ревел от нахлынувшого счастья, метался, торжествовал, махал руками, напевно читал стихи, говорил свободные слова, готовился к речам.

 
Ведь настало рубиновое
На улицах публика
Флаги как маки горят —
И Я рвусь
Да здравствует родина Русь
Счастливая наша Республика.
 

Народные революционные шествия с песнями и знаменами вызывали гениальное напряженье соборного энтузиазма.

Слезы Единого счастья горели утренними брильянтами отражая алые волны флагов.

Мысли, сердца и души слились в Единого Друга Воли – могучого, размашного, затейного, буйного, истинного.

Явился Человек – Брат – Товарищ – Гражданин.

Утвердилась Личность.

И царская шваль сгинула в свой чорной зияющей кровью Яме палачей.

Ухнула бездарная куча царского села.

Побледнела осиротелая буржуазия.

Народ стал Человечеством.

Интернационал возсолнился полднем.

Идеи анархизма расцвели победно.

Поэт ходил по улицам и вдохновенно – пророчески говорил слова – гимны абсолютного Равенства, возславляя красоту Революции и Совершенство свободной Личности, основанное высшим выявленьем Творчества Духа.

Назначенные лекции – футуризма – Творческая Воля Жизни (об утвержденьи Свободной Личности) Поэт заменил революционными митингами.

В Новочеркаске – родина Стеньки Разина – студенты и курсистки устроили Поэту – автору Стеньки Разина – триумфальную встречу.

Переполненный театр ликовал.

Буйно славил Степан вольнолюбимый Дон за буйную Молодость, за разгульный ветер, за песни народные – что звали его надело великое и чуял Степан. И как сам Народ русский обиженный зверским гнетом государства московскаго, обездоленный властью жадных корыстных князей, озлобленный царскими палачами. – Степан – не за себя а за братьев своих полоненных решил сложить свою удалую голову за дело воли народной, за долю молодецкую, богатырскую, урожайную.

(Стенька Разин)

Эти строки Поэта – напечатанные в дни чорной реакции и прочитанные в свободные дни – произвели на новочеркаский народ (в театре на его митинге) торжественное впечатленье.

Молодежь почуяла разом суть футуризма, рожденную революцией Духа. Молодежь стихийно поняла истинную демократичность футуристов – единственных Поэтов из всей русской литературы – кто столько страдали от полицейских гонений, от доносов буржуазной прессы, от ненависничества аристократии и кретинизма критиков, и кто – единственные – не боялись бороться огкрыто, широко за дело грядущей революции во имя предчувствия.

Разве еще в 1913 – Давид Бурлюк. Владимир Маяковский, Василий Каменский – когда разъезжали по всей России с лекциями – разве не в десятки тысяч молодых сердец Они влили вино возбужденья Бунта за Волю, за Вперед, за Культуру.

Пускай же помнят квалифицированные борцы за свободу что их великая революционная пропаганда небыла интенсивнее и ярче великой пропаганды анархических идей футуризма

Кафедра этих трех пророков-футуристов играла роль даже не буржуазной государственной думы в Искусстве, а роль демократического Учредительного Собранья (в Творчестве Вольной жизни) решившего возвестить Миру – Союз Единого Человечества под знаменем всеравенства Интернационала.

Эта ли кафедра – всегда окруженная тысячами чающих Движенья – вместе теперь с неотцветной Весной жизни невыявила Поэта со всей Его сущностью Великого футуриста-Открывателя.

 
Эй Колумбы Друзья Открыватели —
Футуристы Искусственных Солнц —
Анархисты – Поэты взрыватели
Воспоем Карнавал Аэронц.
 

Речи

После яростных революционных выступлений-митингов Поэт в Харькове – здесь Он встретился с друзьями Н. И. Кравцовой – художницей и весенним Поэтом Петниковым – и в Москве – Эрмитаже (драм. театр Суходольского 26-го марта, где бурно выступали: Маяковский, Ар. Лентулов, Василиск Гнедов, В. Гольцшмидт, П. Пермяк-Субботин) Поэт уехал в Пермь.

Выступал в Мариинской гимназии на огромном митинге учительскаго съезда.

В средине апреля Он с В. Гольцшмидт устроил лекцию – митинг в Екатеринбурге.

Женственно чуткий, светлый рыцарь Поэзии – единственно честный критик – известный Сергей Виноградов в Уральской Жизни (когда то в этой газете Поэт печатал Свои стихи) искренно писал:

– 19 апреля Екатеринбург блестяще выдержал экзамен на футуризм: встреча была триумфально-восторженная. Речь Василья Каменского – пламенная поэма, вдохновенная проповедь поэта – пророка, гимн ярчайшей красоте ликующей солнечности, взмах крыльев, несущих в воздушную Высь от низин жизни. Его стихи – песни – новое, счастливое светозарное, вольное, царство Грядушаго. Его голос – призывный огонь Поэта Сегодня, заженный Современностью. Его лучшия Книги – Стенька Разин, Девушки Босиком, Книга о Евреинове (С. Виноградов пишет по поводу этой книги: Если Евреинов во истину Колумб театральности – то Василий Каменский – Америго Веспуччи, гениально описавший красоты и богатства Америки)

(Уральская Жизнь)

Славный рыцарь, нежный Друг Футуризма Сергей Виноградов – да будет благословен яркой памятью благодарнаго сердца Поэта.

Из Екатеринбурга Поэт едет перед отдыхом еще на две гастроли-митинга по заводам.

В Нижнем – Тагиле Он дружески встречается с уездным комисаром – адвокатом Михаилом Николаевичем Ветлугиным – другом юношества – и заводской публикой, приветствовавшей Поэта в театре, на лекциях.

И наконец еще одна гастроль в Невьянске, где заводская публика сердечно апплодирует редкому гостю, и Поэт уезжает к Себе на Каменку, утомленный сплошными переездами и нервной напряженностью

Он изумителный оратор: Его горячая всегда страстная, живая речь длится по 4 часа с двумя маленькими перерывами, в которые Он едва успевает выпить по стакану чая.

И дальше.

Стремительным натиском Он летит все вперед, сгорая в радужных перецветностях, преображаясь все вновь и вновь.

Это – Его полетная воля.

Его перелетный путь.

Его Судьба.

Лето на Каменке

Теперь раздольное лето на Каменке.

Поэт живет в Своем музее, охраняемый соснами, солнечными днями и мечтами.

Он спит у открытаго окна и долго смотрит на звезды или в синий туман долины.

Встает с птицами, поет стихи, спускается с горы, умывается из Каменки, идет в нижний домик пить чай, а потом снова на верх, на балкон или в лес.

Пока часа в 4 Маруся жена Алеши – незакричит снизу:

– Обеда-а-аать.

А ее сын Лёлька по своему:

– Тип-тя-я-яп.

Я работаю: целый день пишу эту книгу, все припоминаю, разбираюсь в письмах, вещах, встречах, Его книгах, безконечных рецензиях о Его стихах, романах, лекциях, речах, философии, полётах на аероплане, изобретениях, картинах, актерстве, (сцена и цирк), путешествиях, затеях.

Пишу же о немногом – о том только, что воз можно и ярко – характерно для Его Личности, что – главное – создало Ему имя Великого Футуриста.

Ему 33 года – значит впереди у меня еще много работы.

Я пишу настолько о немногом (слушайте поклонники скромности), что говоря о Его 5 изданных книгах – я сознательно умалчиваю о 6 неизданных, но готовых уже к печати: 1-я Стихи, 2-я История Российского футуризма, 3-я Давид Бурлюк, 4-я Пьесы, 5-я Философия Современности, 6-я Поэмии.

Я молчу также о 13 написанных и всюду читанных лекциях – что составит еще 3 книги – неизданных.

Эти 9 книг неизданы оттого, что все издательства крупные находятся в грубых руках невежественно-некультурной коммерции, издающей всякую дешевую дрянь ради дешевого матерьяла или чаще во власти представителей старого искусства неудачников и завистников, которые откровенно-цинично душат Искусство Молодости, а рынок наполняют своими бездарными книгами во имя корысти.

Этот кошмар – и в живописи, и – в театре, и в кинемо: Экран замазан сплошной похабщиной.

Раз я был в атэлье московской большой фабрики и режиссер, ставивший картину, произвел удручающе безграмотное впечатленье базарного издателя шерлок хольмщины.

Во всех кинемо пахнет кретинизмом.

На выставках живописи богатые художники – старики гнут талантливейших пролетариев – молодых левых художников.

В театрах режиссеры ставят грязную пошлость и дурацкие водевили известных благонадежных драматургов.

Вся эта компанья старого искусства – сгнившая вместе с царским строем – еще жива и многочисленна: вот отчего трудно дышать истинным гениям.

Вот отчего неиздано 9 книг Василья Каменского.

У – а как эксплоатируют издатели авторов – не стерпимо говорить.

А если издает сам автор, то одни книжные магазины за комисионную продажу берут 30, 40 и 50 процентов и расплату задерживают, затягивают.

У меня много пропало денег за книжными магазинами и думаю у каждого – кто издавал сам.

И еще сейчас валяются квитанции – неоплоченные магазинами старые долги: просто противно ходить получать.

Приходишь в книжный магазин или в издательство получить свои деньги за свои книги и тебе их выдадут – далеко несразу – в самой оскорбительной форме.

Будь они прокляты.

Вот отчего лежат неизданные книги (теперь вот за Эти строки бойся мести издателей и книжных магазинов – о как трудно издавать), – книги, спрос на которые огромен и растет.

Я пишу эту новую книгу и стараюсь недумать об ее изданьи, иначе тяжко.

Я убежден, что и Эта книга разойдется стремительно – как все Его книги – однако издавать – отчаянное мученье.

Все же я пишу, работаю, напрягаю силы и знанья, чувства и творческие возможности, широту внутренняго размаха и Волю духовной мудрости.

Он неищет, неждет, нежелает никакой награды, ни похвалы, ни шумного успеха, ни упреков, ни славы, ни денег, ни памятников, ровно ничего.

Потому я пишу свободно, как поет сердце и творит разум, как развертывается панорама жизни под летящим аеропланом Сегодня с криком мотора:

Дальше.

Я только авиатор Времени с пассажиром Вечности – Поэтом.

Только наблюдатель, собиратель, инструктор, исследователь, организатор, ученый.

Я – поступательная сила, земное.

Он небесное – Он Гений Духа.

Я – как многие из феноменов.

Он – Единственный – будто солнце на небе бирюзовых возможностей.

Я энергично гордо работаю над этой книгой, а Он каждую минуту отвлекает меня: Он кругло смотрит в светлодальний простор, безпокойно шевелит крыльями, вдыхает ветер, поёт.

 
Бирюзовами зовами
Взлетая и тая
В долины лучистые
Покоя земли —
Раскрыляются крылья
Быстрины взметая
Стаи цветитистые
Птиц корабли.
 

(Девушки босиком)

Что Ему моя работа над книгой суета, скорбь, узда, условность, заблужденье.

Я это знаю и всетаки пишу: я болен воображеньем крайняго оптимизма – будто кому то, где то зачем то нужна Книга – вообще.

Чую: Он переполнен стремленьем к Полету а я задерживаю, останавливаю.

Он с песнями, звездами, утренними дорогами, необузданной волей, яркоцветным размахом, друзьями, девушками, вином.

Я мешаю, недаю осуществлена, даже протестую, потомучто некончена книга и очень нехватает Поэту здорового покоя – здесь среди сосностройнои тишины гор.

Струистая, бегучая Каменка, охрани мне Поэта, как умеешь, как можешь.

Помоги мне, Каменка, я устал, утомился от борьбы и одиночества, от мечтаний и почти напрасности.

Помни: ведь если не я и не ты сгинул бы наш Поэт.

Он всегда был и остался накануне отлета в иное переселенье, Его всегда влекло к земному крушенью и люди всегда толкали Его на погибель.

Может быть мы спасем.

Крылья

Эй Ты разудалая отчаянная головушка сокол Поэт.

Куда в неведомые страны какие потянуло Тебя обиженнаго буднями и мелочью, непониманьем и одиночеством.

 
Куда из дому.
Эх чорт немешай —
Надавить что ли
Лбом на стекло окна
Да крикнуть – Извощик
Вези на вокзал.
Да взять с размаху
Билет Пермь – Севастополь.
 

А там закатиться в гавань – в греческую кофейню – где играют в кости – выпить густого чорнаго турецкого кофе, закурить сигару – привезенную персами контрабандой и – обхватив голову – обдумать, что дальше.

Забраться ли в горы – в татарский аул поохотиться на диких коз.

Может быть сесть на корабль и укатить в Ялту – утешиться на качелях змеинноветвистой араукарии.

Али кинуться в раздолье волжское, бурлацкое широченное, размашное.

И гармонью русскую взять с собой.

Устроиться где нибудь у Жигулевских гор у рыбака в шалаше, ухи похлебать у костра, чайку попить, пошататься, помотаться, пожить босиком, в рубахе без пояса, с открытым воротом, с засученным рукавом.

На гармонье поиграть, попеть.

Вспомнить молодецкую вольную жизнь Стеньки Разина, разгуляться с песнями.

В Самаре, Саратове, Царицыне, Астрахани побывать, поболтаться по базарам.

И делом первым по циркам походить: нет ли там поискать славного богатыря несокрушимого, друга любимого Ивана Заикина (кто единственный авторитет – в пьяной драке его с Г. на крестинах у директора цирка Есиковского – свидетель Куприн – в Тифлисе зимой 1916 – оценил мою хватку орангутанга, когда я кинулся в качестве тамады разнимать львов).

И по пристаням конечно потолкаться вдоволь – В чайных чайку заказать с изюмом, дальше тронуться – куда потянет.

Али разом вертануть на Кавказ.

Маленький таши.

 
Эй лезгинку, Гость Тифлиса
Я приглашаю в пляс грузинку
Со стройным станом кипариса
Сам стану стройным. Эй лезгинку.
 

Большой таши.

Камарджоба Духан.

Мэ всвам гвинос у цхклот.

Пью кахетинское без воды.

Хочу куда рвутся шелестящие Крылья.

Или Поэту неблизка голуборогая Грузия.

Или Поэту неродна чорноласковая Армения, чьи пути – подвиги, чья судьба – священна, чьи призывы – Песни.

Кара-Дэрвиш помни:

 
Стекцир Айоц футуризм
 

И еще:

 
Вортег Э им
Ерджанкутюн
 

Куда-же – куда, Поэт.

Дальше.

Ах Ты кудрявая солнцевеющая голова а и где Твой перелетный покой, перелетная птица.

Дальше.

И Сам незнаешь, неведаешь.

Только бы раздольнее Неба – стремительнее Полет – ярче, сочнее, ядренее Жизнь – да больше Друзей, Чудаков, Футуристов – да чтобы и всем вокруг Вольно-Буйно жилось во все колокола.

И всетаки в Час Созерцанья Ты скажешь:

Дальше.

 
От гор Алтайских до Уральских
От Камы – Волги до морей
До гор – ущелий – рек Дарьяльских
До звездолинных фонарей —
Я вознесу Судьбу Поэзии
К балконам бала по коллонски
У берегов – у Полинезии
Я поцелую по цейлонски.
 

Поэт готовится к Отлету: Он целый день бирюзово смотрит на горизонт юго-восточного зова – Он слышит.