Текст книги "Публицистика 1987 - 2003 годов"

«... подлинная мера   всякого подвига может быть справедливо оценена только   тогда, когда мы до конца представим себе, в какой обстановке он был совершен»

Ю. Бондарев

Мое поколение и более старшие поколения испытали в своей жизни всю тяжесть Великой Отечественной войны, но мало кто из нас знал, что в действительности происходило на западной границе в первый день войны и как развивались трагические события в последующие дни недели и месяцы первого, самого страшного, самого трагического полугодия войны. В те дни и месяцы мы не могли этого знать потому что, как метко определил это один современный публицист, «во время войны правду редко говорят, и уж во всяком случае, ее не говорят, если она идет на пользу противнику» Понятно, что не мог всю правду сказать о начале войны и Сталин в своем знаменитом выступлении по радио 3-го июля 1941 года. Следующие поколения и особенно нынешнее поколение соотечественников не знают в полной мере той невиданной трагедии и особенно причин её породивших, не знают совсем по другим причинам. Подавляющее большинство нынешних официальных, дипломированных историков, «демократические» радио и телевидение, обслуживающие ельцинский антинародный режим, злонамеренно искажают правду о войне, используют трагические события начала войны для клеветы на Советский социалистический строй, на государственных деятелей того времени. В дни 60-ти летних юбилеев начала, войны и Подмосковной битвы многое отвратительно было видеть, слышать и читать, Характерный пример такой мерзости – статьи Гаврилы Попова в «МК» в ноябре прошлого года под прикрытием общего названия

«Правду, только правду, всю правду». Эта отвратительная фигура снова возникла в мае сего 2003 года, заявив: «Нетрудно понять, что точечные бомбардировки разрушили не только режим Хусейна. Они нанесли сокрушительный удар по планам тех, кто мечтает о новом «народном» режиме для России. Теперь ясно, что даже если они захотят и восстановят советскую власть, это будет сугубо временная акция. А дальше – точечные удары и трибунал» [1]. Эти иуды настолько обнаглели и отупели, что в открытую засвечиваются как представители пятой колонны, совершившей государственный переворот в начале 1990-х годов. Это они все эти годы клевещут на Советский социалистический строй. Клевещут, но дрожат от страха, чувствуя неминуемость возмездия за содеянное предательство и подбадривая себя мыслью, что Америка спасет их. Не спасет.

Я считаю своим гражданским долгом разоблачать фальсификаторов истории нашего недавнего прошлого и по мере своих сил и возможностей стремлюсь это делать, не скрывая ничего из того, что видел сам на войне, что познал о войне в результате многолетнего кропотливого изучения того, о чем свидетельствовали в своих мемуарах, журнальных и газетных статьях и публичных выступлениях, на которых довелось бывать, видные и уважаемые военные деятели, славные полководцы Великой Отечественной. В результате осмысления переосмысления всего этого сформировалась моя позиция, мое видение и трагического и героического на войне. Позиция рядового участника войны, посвятившего после нее последующую жизнь службе и работе в военной авиации, никогда не бывшего связанным ни с властными структурами, ни с болтливыми диссидентами, ни с «новыми русскими».

Здесь пойдет разговор о самом трагическом в той нашей войне. Я уверен, что не зная этого нельзя понять и по-настоящему оценить всего величия Победы советского народа в Великой Отечественной войне.

К концу 30-х годов СССР, то есть, полнокровная Советская Россия, испытав и иностранную военную интервенцию, и гражданскую войну, и постоянные бандитские налеты на западных границах со стороны Финляндии, Польши и Румынии и контрреволюционного устремления мусульманства на юге, создала свою сильную современную армию. Она предназначалась не для агрессии, захвата чужих территорий, а для охраны своих многотысячекилометровых протяженных границ, для противодействия периодически возникающим провокациям извечных врагов России. Договоры с фашистской Германией 1939 года не успокаивали ни руководство страны, ни народ, значительная часть которого была достаточно образована политически,

К моменту нападения фашистской Германии на Советский Союз у него, казалось, все было предусмотрено для того, чтобы дать должный отпор ожидаемой агрессии. Был создан мощный военно– промышленный потенциал, создана и воспитана в духе пролетарского интернационализма, образцовая во взаимоотношениях военнослужащих, многонациональная рабоче-крестьянская Красная Армия. Было создано развитое, современное авиастроение, позволившее еще в середине 30-х годов советской авиации заявить о себе как о сильнейшей авиации мира. Поправить в чрезвычайно короткий срок (конец 1939 – первая половина 1941 года) отставание советской истребительной авиации от немецкой, допущенное руководством советских ВВС и авиапромышленности – к 1939 году из-за неправильного обобщения опыта боевого участия наших летчиков в Испании, В результате к началу войны в боевом строю авиации уже были истребители МиГ-1, МиГ-3, ЛаГГ-3, Як-1, а также современные бомбардировщики Пе-2, Ил-4 ([2], стр. 28) Был запущен в серию и штурмовик Ил-2, проходил испытания фронтовой бомбардировщик Ту-2.

К началу войны с фашистской Германией в боевом строю уже было 24500 самолетов различных типов. (По данным статистического исследования «Гриф секретности снят...» [3]).

Мне довелось с конца августа 1941 года в течение 2-х лет быть в какой-то мере свидетелем работы Рыбинского авиамоторостроительного завода №26, его эвакуации в Уфу, становления там и возрождения на его прежнем месте нового моторостроительного авиазавода. Это был, даже по сегодняшним меркам, моторостроительный гигант, выпускавший авиамоторы М-103, ВК-105, ВК-107. Рядом с заводом, в тесном контакте с ним работали авиационный институт и авиационный техникум», готовя технологические кадры для этого и других авиазаводов. Вокруг завода действовала, как сейчас говорят, хорошо развитая инфраструктура: большой многоэтажный жилой поселок для рабочих и служащих завода, рядом огромный дворец культуры, фабрика-кухня, заводская поликлиника, баня, магазины. Рабочему человеку, да и нам – студентам, не надо было куда-то ехать, что-то искать – все было рядом. Тогда 16-летнему мне казалось все обычным: завод – техникум – институт, вроде иначе и не могло быть. И только позднее и особенно в мерзкое перестроечное время, оглядываясь вокруг и назад, протестуя против бессовестного вранья, с особой остротой чувствуешь, что тот Рыбинский мощный авиамоторостроительный комплекс, а по рассказам знающих людей, были подобными и все другие авиазаводы страны и был элемент реально построенной экономической основой социализма.

К первой половине 1941 года был принят на вооружение новый вид артиллерии – мощная войсковая реактивная артиллерия знаменитые «Катюши» и подготовлена база для её производства. Причем, вопреки Тухачевскому кому часто приписывается инициатива развития реактивной артиллерии, в действительности же который мечтал заменить всю артиллерию динамо-реактивными пушками, та база создавалась не вместо, а параллельно с развитием классических образцов артиллерийских систем. Хорошо известно, что основная войсковая артиллерия держалась во время войны практически в основном на пушках молодого советского конструктора Грабина. Пушки танков «КВ» и Т-34 в начале войны тоже были грабинскими [4].

К концу 30-х годов в СССР было создано удивившее позднее весь мир, танкостроение. Известный знаток мирового танкостроения Дуглас Орджилл, восхищаясь советским танком Т-34, так охарактеризовал советское танкостроение предвоенного и военного периода: «Истоки создания Т-34 уходят в 30-е годы, когда начало развиваться советское танкостроение и была заложена основа, на которой русские специалисты создали бронетанковые войска следующего десятилетия. Небывалый взрыв таланта и энергии, который произошел тогда в области советского танкостроения – одно из наиболее выдающихся событий в истории создания военной техники... Судите сами: в 1924 году в Советском Союзе был построен первый грузовой автомобиль, а к 1939г. Советское государство создало бронетанковые войска, которые численно превосходили танковые армии других стран мира... Если принять во внимание, что Россия совсем недавно создала тяжелую промышленность и что значительная часть ее индустриальных районов занята противником, создание и производство таких высококачественных танков в таком большом количестве представляет собой инженерно – техническое достижение самого высокого качества» [5] .Тут остается только добавить: во время войны СССР произвел танков в два с лишним раза больше, чем Германия, использовавшая сырьевой и производственные ресурсы практически всей Европы, и запасы вооружения и военной техники Франции, Чехословакии, Бельгии и других стран.

Советский Союз знал основного своего непримиримого военного противника – фашистскую Германию и, несмотря на заключенные с ней договоры о ненападении (от 23.08.39 г.) и о дружбе и границах (от 28.09.39 г.), к войне с ней готовился. А упомянутые договоры были успешно использованы правительством СССР для бескровного возвращения исконно российских прибалтийских территорий, Бессарабии, украинских и белорусских земель, которые были отторгнуты от России на штыках иностранной военной интервенции и во время гражданской войны в 1918 – 1920 годах.

В последние месяцы перед войной правительство СССР, наркомат обороны, зная о наличии у Гитлера плана «Барбаросса» – плана нападения на СССР в 1941 году, начало проводить крупные мероприятия по повышению обороноспособности и боевой готовности войск в западных приграничных военных округах. Было проведено обсуждение с высшим командным составом вооруженных сил в форме оперативно – стратегической игры вариантов возможного нападения фашистской Германии на СССР, после чего последовали перестановки высшего комсостава. Резко сокращается конница Красной Армии в пользу существенного усиления бронетанковых войск, принимается решение о формировании новых мощных 20 механизированных корпусов в дополнении к 9, уже созданным в 1940 г. [6]. Подготовительные мероприятия советского правительства к отражению возможной агрессии особенно усилились с мая 1941 года. 6 мая Сталин, Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), назначается Указом Президиума Верховного Совета СССР председателем Совнаркома, и к нему переходит вся исполнительная власть в стране. В те же дни начала мая 41 года штабы западных приграничных округов, как свидетельствовал И.Х.Баграмян в книге «Так начиналась война» [7], «получают оперативную директиву Народного комиссара обороны, которая определяет задачи войск на случаи внезапного нападения Германии на нашу страну... В дополнение к плану прикрытия... директива наркомата требовала от командования округа подготовить в 30 – 35 километрах от границы тыловой оборонительный рубеж, на который вывести пять стрелковых и четыре механизированных корпуса... АВИАЦИЮ ПРЕДПИСЫВАЛОСЬ ДЕРЖАТЬ В ГОТОВНОСТИ К ПЕРЕБАЗИРОВАНИЮ НА ПОЛЕВЫЕ АЭРОДРОМЫ». (Выделено – В.Ф.). 13 мая Генштаб в соответствии с решением правительства приказал пяти армиям, расположенным во внутренних военных округах, в течение мая – июня выдвинуться в западные приграничные округа... [8]. 15 мая нарком обороны маршал С. К. Тимошенко и начальник генерального штаба Г. К. Жуков представляют И. В. Сталину «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и её союзниками». Среди ряда ответных мер на сосредоточение фашистских войск у границ СССР предлагалось нанести упреждающий удар по сосредоточенным немецким войскам [9]. Надо заметить, что ничего сенсационного в информации об этом нет, как это пытаются представить ловкие борзописцы перестроечного горбачевско-ельцинского периода с легкой руки перебежчика Виктора Суворова (Резуна). Советская военная доктрина того времени, предусматривающая контрнаступление как лучшую форму обороны, разгром врага на его собственной территории, подразумевала, надо полагать, само собой разумеющимся и возможность нанесения упреждающего удара по изготовившемуся к нападению врагу. По свидетельству А. М. Василевского [8] – «27 мая Генштаб дал западным приграничным округам указание о строительстве в срочном порядке полевых фронтовых командных пунктов, а 19 июля -вывести на них фронтовые управления Прибалтийского, Западного и Киевского особых военных округов. Управление Одесского округа по ходатайству окружного командования добилось такого разрешения ранее. 19 июня эти округа получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады, базы и РАССРЕДОТОЧИТЬ САМОЛЕТЫ НА АЭРОДРОМАХ» (Выделено – В.Ф.).

И НЕПОСРЕДСТВЕННО В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПЕРЕД ВОЙНОЙ. Слово очевидцам.

Прибалтийский особый военный округ (Приб.ОВО). Свидетельствует бывший командир 10-й стрелковой дивизии 8-й армии генерал-майор И.И. Фадеев: «19 июня 1941 года было получено распоряжение от командира 10-го стрелкового корпуса генерал-майора И. Ф. Николаева о приведении дивизии в боевую готовность. Все части были немедленно выведены в район обороны, заняли ДЗОТы и огневые позиции артиллерии. С рассветом командиры полков, батальонов и рот на местности уточнили боевые задачи согласно ранее разработанному плану и довели их до командиров взводов и отделений... В целях сокрытия проводимых на границе мероприятий производились обычные оборонные работы, а часть личного состава маскировалась внутри оборонительных сооружений, находясь в полной боевой готовности.» [10].

По свидетельству генерал-полковника И. П. Полубоярова по боевой тревоге были подняты 16-18.06.41 г. 12-й и 3-й мехкорпуса ПрибОВО и выведены в заранее определенные районы. (Там же, стр. 23)

Киевский особый военный округ (КОВО) Генерал армии М. А. Пуркаев, бывший начальник штаба КОВО: «... 13 или 14 июня я внес предложение вывести стрелковые дивизии на рубеж Владимир-Волынского укрепрайона, не имеющего в оборонительных сооружениях вооружения. Военный совет округа принял эти соображения и дал соответствующие указания командующему 5-й армией. Однако на следующее утро генерал-полковник М. П. Кирпонос, в присутствии члена военного совета, обвинил меня в том, что я хочу спровоцировать войну. Тут же из кабинета я позвонил начальнику Генерального штаба... Г. К. Жуков приказал выводить войска на рубеж УРа, соблюдая меры маскировки.» [10]. И еще – КОВО.

Генерал-майор И. И. Абрамидзе, бывший командир 72-й горнострелковой дивизии 26-й армии КОВО: «... 20 июня 1941 года я получил такую шифровку Генерального штаба: «Все подразделения и части Вашего соединения расположенные на самой границе, отвести назад на несколько километров то есть на рубеж подготовленных позиций. Ни на какие провокации со стороны немецких частей не отвечать, пока таковые не нарушат государственную границу. Все части дивизии должны быть приведены в боевую готовность. Исполнение донести к 24 часам 21 июня 1941 года.» Точно в указанный срок я по телефону доложил о выполнении приказа». (Там же).

А. В. Егоров, бывший командир 63 ТП 32 ТД 4 МК,: «Вечером 21 июня с наступлением темноты части 81-й моториз ованной  дивизии 4 МК были подняты по тревоге и выведены в другой район» [11].

В рассказе Егорова – немаловажная деталь: части 81-й МД были передислоцированы в новое место уже из расположения летних лагерей . Еще у него в очерке есть важное свидетельство: его танковый полк по тревоге в 3 часа 00 минут 22-го июня выступил из места своего расположения на окраине Львова в лес, расположенный в 10 километрах от города на запад.

Одесский военный округ (Од ВО). Маршал Советского Союза М. В. Захаров, бывший перед войной начальником штаба ОдВО: »... Приказом НКО от 19 июня войскам предписывалось замаскировать аэродромы, боевые и транспортные машины, склады, парки и базы, а также РАССРЕДОТОЧИТЬ САМОЛЕТЫ НА АЭРОДРОМАХ (выделено – В.Ф.) Флоты и флотилии должны были повысить боевую готовность и усилить корабельные дозоры... По настоятельной просьбе Военного Совета ОдВО личным распоряжением начальника Генерального штаба Г.К.Жукова от 14 июня Одесскому военному округу согласно моб илизационному  плану разрешалось «выделить армейское управление и 21.6.1941 г. вывести его в Тирасполь...» [12].

Н.Г.Кузнецов, бывший командующий ВМФ СССР: «В течение 20-го и в ночь на 21 июня все силы базы (Ханко – В.Ф.) по приказу Военного совета были приведены в полную боевую готовность» [13].

Западный особый военный округ (ЗОВО). Здесь события в те дни развивались несколько иначе. Генерал-майор П. И. Ляпин, бывший начальник штаба 10-й армии, дислоцированной в районе Белостока: «Судя по тому, что за несколько дней до начала войны штаб округа начал организовывать командный пункт, командующий войсками ЗапОВО был ориентирован о сроках возможного начала войны. Однако от нас никаких действий почему-то не потребовал» [14]. Бывший начальник штаба 4-й армии ЗОВО, дислоцированной на брестском направлении, генерал-полковник Л. М. Сандалов: «... в то время как приграничные армии не принимали никаких мер по приведению войск в боевую готовность, стрелковые корпуса округа, дислоцированные в восточных областях Белоруссии, по указанию Генерального штаба 18-21 июня начали выдвижение походным порядком и по железной дороге ближе к границе... Имелись также сведения о начавшейся в середине июня перевозке войск Уральского военного округа в район Опочка, Полоцк, Витебск, Невель – на стык Западного и Прибалтийского особых военных округов (соединения и части 22-й армии)» [14].

Характеризуя обстановку на Западном фронте в последние предвоенные дни нельзя не привести еще одно, малоизвестное, свидетельство очевидца. Генерал-лейтенант авиации Герой Советского   Союза С. Ф. Долгушин, летчик, вступивший в бой с немецкими самолетами утром 22 июня 1941 года, свидетельствует: «Накануне войны служил на аэродроме, расположенном в 17 км от границы... В субботу, 21 июня 1941 года прилетели к нам командующий округом генерал армии Павлов, командующий ВВС округа генерал-лейтенант Колец, командир дивизии, командир полка. И нас с Макаровым послали на воздушную разведку. На немецком аэродроме до этого было всего 30 самолетов. Это проверяли неоднократно. Но в этот день оказалось, что туда было переброшено еще более 200 немецких самолетов. Мы доложили об этом... После полетов, часов в 18, поступает приказ командующего (округом – В.Ф.) – снять с самолетов оружие и боеприпасы. Приказ есть приказ – оружие мы сняли. Но ящики с боеприпасами оставили. 22 июня в 2 часа 30 минут объявили тревогу. И пришлось вместо того, чтобы взлететь и прикрыть аэродром, в срочном порядке опять ставить пушки и пулеметы на самолеты. Наше звено первым установило пушки и тут появились 15 вражеских самолетов. Мой самолет обстреляли уже на взлете – получил он 16 пробоин, однако значительных повреждений не было. Как оказалось, из всего звена взлетел я один. У Борового самолет сожгли еще на земле, а у Макарова был поврежден двигатель. Один против 15 самолетов противника – атаковать я их не мог, только уворачивался от их атак. Но они потеряли возможность свободно обстреливать наземные цели, а в этом была их основная задача. Поэтому они развернулись и ушли на свой аэродром. Вот таким был мой первый вылет в Великую Отечественную войну.» [15].

Прелюбопытное свидетельство. Начиная с того, что на приграничном аэродроме Западного военного округа боевую тревогу 22 июня объявили в 2 часа 30 минут, а не после того, как расшифровали приказ Наркома обороны в штабах, о чем писали многие. Свидетельству Сергея Федоровича Долгушина верить можно, я его хорошо знаю как честнейшего, порядочного человека по Военно-воздушной академии имени Н.Е.Жуковского где он одно время работал начальником кафедры тактики и оперативного искусства, и мне приходилось с ним лично беседовать о боевой эффективности самолета МиГ– 3 в боях в начале войны.

Не хочется думать, что распоряжение командующего ЗапОВО о снятии вооружения с самолетов было прямым злонамеренным действием. Скорее всего он перестраховывался, боясь того, что летчики могут самовольно проявить инициативу и ударить по скопившимся немецким самолетам. Если же посмотреть на этот эпизод с другой стороны то нельзя не заметить, что Д. Г. Павлов не мог не чувствовать реальной угрозы нависшей опасности. Кроме предупреждений из центра об этой опасности к нему стекалась многочисленная информация и от пограничников и от своей армейской разведки, о чем многократно говорит в своих упомянутых выше книгах Л.М.Сандалов. Так или иначе описанные действия Д. Г. Павлова повлекли за собой тяжелые последствия, и вина его за это бесспорна.

Надо полагать, что Нарком обороны маршал С. К. Тимошенко ежедневно докладывал Сталину, как главе правительства о проводимых чрезвычайных мероприятиях, направленных на повышение боевой готовности наших войск на западных границах. И Сталин был уверен в достаточности этих мероприятий. В то же время он больше, чем кто-либо знал, что Гитлер стремится спровоцировать его на упреждающий удар. И, как пишет В. Фалин в книге «Второй фронт [16], на упреждающий удар Сталина подталкивала Англия. Поэтому и шли в войска постоянные предупреждения о том, чтобы не поддаться на провокацию немцев, не начать первыми полномасштабных военных действий, которые дали бы возможность противнику обвинить СССР в нападении на него.

Казалось, все было предусмотрено, все необходимое для отражения возможной агрессии сделано. Командование приграничных военных округов регулярно информируется о сосредоточении против них группировок противник изготовившегося к нападению. На усиление западных округов перебрасывается 5 новых армий, проведена частичная мобилизация запасного личного состава для этих округов под видом учебных сборов. Идут из центра предупреждения о возможном в ближайшее время нападении немцев и предупреждения не поддаться на провокации... Последний приказ об этом передан во все западные военные округа и на флоты 19 июня 1941 года. В большом, идеологически и морально к войне была готова и армия и все взрослое население страны и мы подростки, стремящиеся попасть в летные, танковые и артиллерийские школы и училища.

НО СЛУЧИЛОСЬ НЕВЕРОЯТНОЕ. На многих участках западной границы и в несравнимо большей степени, чем где-либо, в полосе Западного фронта, нападение врага оказалось внезапным. Переправы на пограничных реках оказались в руках врага исправными. В   первые же минуты войны и даже до начала её была парализована связь штабов армий и штаба фронта с войсками, нарушена путем диверсий на линиях проводной связи, путем создания эффективных радиопомех радиосвязи, уничтожения делегатов связи [14]. Самолеты оказались нерассредоточенными, незамаскированными на стационарных аэродромах, хорошо известных немцам. ПВО аэродромов оказалась никуда не годной, в результате всего этого авиация понесла невообразимо большие потери на земле от вражеских бомбардировок.

Немецкие летчики, рассказывая о первом налете на советские аэродромы утром 22 июня 1941 года, свидетельствовали: «Мы едва поверили собственным глазам. На аэродроме стройными рядами, как на параде, выстроились самолеты – разведчики, бомбардировщики, истребители»«. (Это – из книги М. Спика «Асы люфтваффе» [17]). Подобные свидетельства и немецких летчиков и наших очевидцев многочисленны. Самолеты на аэродромах не рассредоточены, не замаскированы, подставлены под бомбовые удары. Этого ни понять, ни оправдать, ни простить нельзя. Не допускал мысли о таком развитии событий и Сталин. Четко высказался об этом Адмирал флота Н. Г. Кузнецов: «Анализируя события последних мирных дней, я предполагаю: И. В. Сталин представлял боевую готовность наших вооруженных сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух и погибли прямо на аэродромах» [18].

Много лет спустя после войны, в 1971 г., когда по ограниченной, только для офицерского состава, подписке попал мне в руки* 3-й том «Военного дневника» Ф.Гальдера, начальника штаба сухопутных войск фашистской Германии, меня поразили такие его слова, записанные 22 июня 1941 года: «22 июня 1941 года (воскресенье) 1-й день войны... 13.30 – Из оперативного отдела доложили:., а. Командование ВВС сообщило, что наши военно-воздушные силы уничтожили 800 самолетов противника... Немецкие потери составляют до сих пор 10 самолетов...» [19].

Немецкая авиация захватила безраздельно господство в воздухе. Отчаянный героизм отдельных советских летчиков, сумевших взлететь и ринуться на врага, не мог сколь либо заметно поправить положение. А такой героизм признавали и. отмечали даже немецкие летчики, которым довелось вступить в воздушное единоборство с советскими летчиками 22 июня. В упомянутой книге «Асы люфтваффе» имеется такое свидетельство: «Урон, нанесенный Красной Армии в первый день войны, был большим, но огромное количество русских военных аэродромов немцы не смогли «накрыть» первой волной. А в ходе второй атаки, вылетев после дозаправки и пополнения боеприпасов, немецкие самолеты были встречены в воздухе русским истребителями, готовыми к смертельной схватке. Разгорелись ожесточенные бои, в которых тихоходные, но маневренные советские машины принесли немцам массу проблем».

Захватив господство в воздухе в первую очередь в полосе Западного фронта, немецкая авиация беспрепятственно сосредоточила мощные бомбовые и штурмовые удары по местам сосредоточения танков механизированных корпусов, по базам и коммуникациям их снабжения, ПВО которых была слабой, по штабам корпусов, дивизий и армий, парализовала совместно со своими наземными диверсионными группами связь штабов со своими войсками, в том числе и связь штаба ЗФ со своими армиями.

Вслед за потерями почти всей фронтовой авиации (истребителей, бомбардировщиков ближнего действия, штурмовиков) была потеряна практически почти вся и дальнебомбардировочная авиация. Ветеран АДД, бывший после войны одним из ее командующих генерал-полковник В. В. Решетников, так оценил ситуацию 1941 года в дальнебомбардировочной авиации: «ДВА, имевшая более глубокое базирование, от ударов по ее аэродромам не пострадала, но будучи привлеченной для борьбы с танкрвыми группировками и войсками на поле боя днем, с небольших высот, без истребительного прикрытия, мелкими группами по множеству целей – несла огромные потери в воздухе. Централизованное управление ее силами было нарушено. Командующие войсками, а то и армиями, в полосах которых базировались дальние бомбардировщики, бесцеремонно, порой грозя расправой, вызывали их для боевых действий по своему усмотрению, восполняя таким образом, катастрофическую нехватку танков и фронтовой ударной авиации... Из более чем тысячи боевых кораблей и экипажей в строю оставалось (к концу 1941 года – В.Ф.) едва ли одна треть, половина которых уже не могла подняться в воздух» ([20], стр. 5).