Текст книги "Воды текут, берега остаются"

Автор книги: Василий Юксерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

было теснить толпу, но вскоре верховых за ноги

сдернули на землю. Завязалась общая драка. Дрались

на кулаках, кое-где над головами толпы взлетали

дубинки. Несколько урядников обнажили было

сабли, но тогда в толпе раздался крик:

–Ребята, в багры!

Урядники струсили, спрятали сабля в ножны

и отступили. Правда, далеко не всем удалось сразу

выбраться из толпы.

Видя, что мужики одолевают, Жестков выстрелил

в воздух. Толпа замерла. Воспользовавшись

этим, урядники, растолкав мужиков, выбрались

из толпы и сгрудились возле исправника. Вид у них

был самый жалкий: вывалянные в пыли, всклокоченные,

кто хромает, кто держится руками за голову,

у кого синяк под глазом, у кого рассечена губа.

≪Нет, тут плохие игрушки!—тревожно подумал

исправник.—Мужики, видать, озлобились, их голыми

руками не возьмешь. Тут не урядники нужны,

а казаки!≫

Он приказал отряду построиться и увел его, ни

разу не оглянувшись на угрюмо примолкшую толпу

мужиков.

Васли подтолкнул Яшу Гужавина в бок.

–Народ плюнет —море будет! —весело сказал

он.

ГлаваXII

«ОН ГОЛОДНЫЙ, А НЕ ВОР»

Десять месяцев длится учебный год в Нартас-

ской сельскохозяйственной школе. Но только три

месяца проводят ученики в классах, хотя и*в эти три

месяца на их попечении остаются конюшня, коровник,

овчарня и различные хозяйственные работы.

Остальные семь месяцев —тяжелый крестьянский

труд в поле, на лугах, на гумне. Нартасские ученики

горько шутят, что выражение ≪работать от зари до

зари≫ родилось именно в их школе.

Особенно туго приходится ребятам весной, когда

идет пахота. Работа тяжелая, а кормежка скудная:

ломоть хлеба, пять-шесть ложек каши да стакан

чая. Идет парень по пашне за плугом, на каждом

повороте заносит тяжелый плуг на руках, а в

животе у него урчит от голода. Парень старается

обмануть желудок: то попьет холодной водички,

принесенной с собой в бутылке, то сорвет и сунет

в рот стебель борщев-ника, пожует березовых почек.

Гавриил Васильевич Малыгин уже не раз говорил

с Баудером о том, что учеников надо кормить

лучше, но до сих пор эти разговоры ни к чему

не привели. Малыгин решил поговорить еще раз.

–Владимир Федорович,—сказал он,—цесенние

полевые работы только еще начались, а трое ребят

со старшего курса уже заболели от голода. Диомидова

вчера вечером привели с поля под руки.

Сегодня он, разумеется, не смог выйти на работу.

–Вы опять о том, что надо учеников мясом

кормить?

–Надо, Владимир Федорович.

–Нет-нет, у нас каждая корова на балансе,

сами знаете.

–Можно двух-трех телят на мясо пустить. Они

еще не на балансе.

–Теленок со временем будет коровой.

–А ученик со временем будет агрономом, зоотехником.

Будущая надежда российского крестьянства!

А мы их голодом морим!

–Гавриил Васильевич, зачем же так волноваться?

Я знаю, вы любите, жалеете каждого ученика.

Но не надо забывать и о том, что наша школа

должна приучать своих выпускников к лишениям

и трудностям, крестьянская работа не признает

неженок.

–Ну хоть картошки и крупы прибавьте. Эти

продукты не на балансе, ученики сами выращивают.

Баудер поморщил лоб:

–Ладно, подумаю.

После этого разговора прошла неделя, потом

другая, ребят кормили по-прежнему скудно.

Однажды, когда ребята были на работе, Потап

Силыч, по своему обыкновению, принялся шарить

в их котомках. Обследуя котомку за котомкой, он

наткнулся на небольшой, туго завязанный узелок.

Прикинул на руке —фунта два потянет. Что это

такое может быть? Развязал узелок, и на пол

посыпался овес.

Глаза Потапа Силыча злобно сверкнули.

–Вот оно что! Выходит, у лошадей взял.

Вечером в школьном дворе выстроили всех уче-

ников. Перед строем поставили виновного. Надзиратель

сунул ему в руки злополучный узелок:

–На, держи, чтоб все видели! Хотел его тебе на

шею повесить, да Малыгин удержал.

Паренек ничего не ответил и не поднял головы.

Он утирал текущие по щекам слезы и тяжко вздыхал.

Вперед вышел Баудер.

–Этого парня вы все знаете,—начал он,– это Диомидов с последнего курса. Он опозорил

нашу школу. Он вор, и ему не место в нашей школе.

Так и сообщим его родителям.

Диомидов бухнулся на колени:

–Владимир Федорович, ради бога! Делайте

со мной что хотите, только пусть отец с матерью

не знают!

Ребята затаили дыхание, ждут, что ответит Баудер.

Но тот стоял столбом и молча смотрел на парня

тяжелым взглядом.

Малыгин побледнел и, подойдя к Диомидову,

сказал ласково:

–Встань, Диомидов. Нехорошо стоять на коленях.

Встань!

Диомидов послушно поднялся с колен, коротко

взглянул на товарищей и снова понурился.

–Диомидов —вор,—сурово продолжал Баудер.

Но тут, перебивая его, кто-то выкрикнул из строя:

–Он голодный, а не вор!

Баудер опешил. Глаза его, казалось, вот-

вот выскочат из орбит.

–Ч-то т-такое? —проговорил он, задыхаясь

от злости.—Кто посмел?! Потап Силыч, отвечай!

Надзиратель и рта не успел открыть, как раздался

угодливый голос Поперечного Иывана:

–Яков Гужавин. С нашего курса, Владимир

Федорович.

Васли гневно взглянул на Иывана и в сердцах

плюнул под ноги.

–Гужа-авин, ну-ка, ну-ка, иди-ка сюда, дай на

себя полюбоваться,—с издевкой заговорил Баудер.

Яша смело вышел вперед.

–Красивый парень, ничего не скажешь,– в том же тоне продолжал Баудер.—Ты откуда же

будешь родом, такой бойкий?

–Из Русско-Турекской волости.—Глядя на

Баудера в упор, Яша сказал твердо: —Если Диомидов

вор, так и всех нас надо считать ворами.

–Вот как! —воскликнул Баудер, нахмурившись.– Очень интересно!

–Каждый из нас считает за счастье подежурить

на конюшне.

–Это почему же?

–Потому что там можно овса наесться.

–Вот оно что! Значит, все вы воруете овес

у лошадей? —Баудер побагровел от ярости.

–Овес, Владимир Федорович,—смиренно ответил

Яша,—поскольку есть сено мы еще не научились.

По рядам учеников прокатился смешок.

–Молчать! —рявкнул Баудер.—Потап Силыч,

запишите ему выговор.

–Тогда и мне пишите выговор! —крикнул звонкий

мальчишеский голос.—Я тоже ел овес!

–И я ел!

–Мы все ели!

–Кормили бы лучше, мы бы не позарились на

овес!– Верно! Верно!

Баудер растерялся. Как видно, перекричать взбудораженных

парней он не надеялся, ретироваться

не считал возможным. Он подошел к Малыгину

и что-то тихо ему сказал. Но тот только отрицательно

покачал головой. Тогда Баудер что-то горячо

зашептал ему в самое ухо. Малыгин согласно кивнул

и поднял руку:

–Ребята, успокойтесь! Послушайте, что скажет

вам Владимир Федорович.

–Мы подумаем об улучшении вашего питания,– насупившись, проговорил Баудер.—Потап

Силыч, Диомидову запишу выговор. Ну, а Гужави-

ну...—Он бросил взгляд на настороженно притихших

парней.—Его я прощаю. Все, можете расходиться.

Ребята разошлись, но успокоились не скоро.

Долго еще в общежитии слышались их возбужден

ные голоса. А вечером, едва Поперечный Иыван

переступил порог спальни, как кто-то накинул ему

на голову мешок и доносчику устроили ≪темную≫.

Избитый, он побежал жаловаться Потапу Силычу,

но тот даже не стал искать виновных: знал, что все

равно виновные не сыщутся. Когда все единодушны– это большая сила, с нею не поборешься.

ГлаваXIII

БОЛЬШАЯ НОЛЬЯ

В конце лета учеников послали на практику

в окрестные деревни.

Васли и Яша Гужавин попали в Большую

Нолью. В деревне восемь десятков дворов, по большей

части бедняцкие хозяйства. Стоявшие над оврагом

домишки —низенькие, маленькие, в два-три

окошка, с горбатыми крышами, скособочившиеся,

наполовину ушедшие в землю. Наверное, нартасский

бык легко мог бы их спихнуть в овраг рогами. Хозяйственные

постройки крыты соломой, вместо заборов

жердяные изгороди.

Васли и Яша обошли деревню из конца в конец

и лишь про пять-шесть хозяйств могли сказать:

–Здесь живут зажиточные хозяева.

Улица голая, как гумно, нигде ни деревца, ни

кустика, лишь кое-где на задах, в огородах, красуются

осенним убранством красно-оранжевые кроны

черемухи да кусты калины.

Бедная деревня, печальная деревня...

На квартиру Васли и Яша встали к рыжебородому

деду Ефиму.

В деревне у Васли оказалось много знакомых

мужиков, ведь все они ездят молоть зерно в Нартас.

Поначалу его так тут и называли: помощник мельника.

Но после того, как, собрав мужиков в караулке,

Васли устроил показ туманных картин на

тему ≪Четырехпольный севооборот≫, дед Ефим сказал

односельчанам:

–Что вы его зовете ≪мельник≫ да ≪мельник≫!

Он на мельнице мельник, тут он агроном. Вы слу-

шайте, что он вам говорит, да на ус мотайте. Парень

ученый и говорит дело: землю мучить не годится.

Раньше наша земля была жирной, с густым черным

перегноем, теперь год от году скудеет. А почему?

Потому что не даем земле отдохнуть. То-то и оно...

Дед Ефим —самый уважаемый в деревне старик.

Широкий в плечах, с рыжей окладистой бородой,

с большими сильными руками. Он не бросает слов

на ветер, оттого и слушают его соседи, оттого

и верят ему.

Васли с первых дней очень привязался к деду

Ефиму, и старик относился к нему и Яше по-

отцовски, старался помочь добрым словом, советом.

Сосед деда Ефима Кугергё Иыван —самый бедный

мужик в деревне: девять ртов в семье. Но никто

никогда не видел, чтобы он сидел повесив голову.

Спрашивают его:

–Кугерге Иыван, как поживаешь?

Улыбнется в ответ:

–Сегодня не очень хорошо. Завтра будет лучше!

Дед Ефим поучает своих квартирантов:

–Вот и вы так же живите, ребятки! Полезет

горе тебе на шею, а ты не давай ему охомутать себя.

Встряхнись да подтянись да надейся на лучшее, как

Кугерге Иыван!

Однажды утром, когда Васли был в доме один,

с улицы, запыхавшись, вбежал Яша:

–Ой, Васли, скажу —не поверишь! Угадай,

кого я сейчас видел?

–Кого?

–Митрохина!

–Мичи? —обрадовался Васли.

–Его самого. В Нартас покатил. Лошадь – загляденье! Черная как ворон, быстрая как ветер;

бежит, так и кажется, что копыта землю не задевают.

Вот повезло человеку!

–Да погоди ты, Яша! Объясни путем. Ты говорил

с ним? Почему меня не кликнул?

–Говорил, говорил. Приглашал зайти, да он

очень торопился. Какой-то срочный пакет в Нартас

везет. На обратном пути обещался заехать. Ты его

и не узнаешь! Он теперь как московский барин:

темно-синяя шинель, серебряные пуговицы в два

ряда, картуз форменный, сапоги гармошкой!

Васли слушает Яшу и ушам не верит. Рад за товарища,

тот, как видно, выбился в люди. Вспомнилось,

как на Биляморской дороге они поменялись лаптями.

С нетерпением ожидал Васли старого друга. То

и дело подходил к окну. Наконец послышался стук

копыт, перед домом остановился тарантас.

–Приехал! Мичи приехал! —воскликнул Васли

и выбежал на крыльцо.

Мичи не спеша вылез из тарантаса, привязал

лошадь к изгороди, степенно вошел во двор.

–Мичи! Насилу дождался, думал уж, что

не приедешь, что забыл,—сияя улыбкой, проговорил

Васли и хотел обнять друга, но тот, сдержанно

улыбаясь, протянул руку:

–Здравствуй, Василий. Я никогда ничего не

забываю. Мне нельзя забывать, служба такая,– важно сказал он.—Вот, приехал, как видишь.

–Ишь каким ты стал! —оглядывая Мичи с ног

до головы, восхищенно говорил Васли.—Прямо

офицер, тебя и не узнать. Ну пойдем, дружище,

в дом, гостем будешь,—Васли положил руку ему на

плечо и так, полуобняв, ввел в избу.

Яша уже возился возле печки с самоваром.

Вскоре тот заурчал, как старый кот.

–Сейчас закипит,—сообщил Яша.—Васли, т а щи

угощение!

Васли принес из кухни миску, полную сухарей.

Мичи взглянул на угощение и вышел. Через

минуту вернулся с кожаной сумкой в руках. Вынул

и положил на стол три куска сахара, хлеб и вареное

мясо.– Мичи, зачем ты это? Убери, Мичи,—сказал

Васли.—Ведь ты у нас в гостях. Моя мать всегда

говорила, что нет ничего вкуснее, чем чай с сухарями.

–На безрыбье и рак рыба, потому тебе мать

и толковала про сухари,—насмешливо отозвался

Мичи.

Васли и Яша переглянулись. Васли покраснел.

Когда самовар вскипел, Васли разлил чай по

чашкам, все трое сели за стол.

Разговор не клеился. Васли до этого дня часто

вспоминал Мичи Митрохина. Ему казалось, что,

если встретятся, не смогут вдоволь наговориться, но

сейчас молчал, не зная, о чем заговорить с прежним

другом.

–Так... Значит, вы здесь на практике... Так...– постукивая пальцами по столешнице, тянул Мичи,

видимо тоже подыскивая тему для разговора. Он

уже напился чаю и отодвинул от себя чашку. Вдруг

он спохватился: —Вася, Яша, что же вы не едите

мясо? Ешьте, не стесняйтесь.

–Да мы совсем недавно обедали,—соврал

Яша.—Не знаю, как Васли, я еще не проголодался.

–Я тоже не хочу,—сказал Васли и пододвинул

кусок мяса к Мичи: —Спрячь, у тебя впереди путь

долгий, пригодится.

–И то правда,—завертывая мясо в тряпицу и

убирая его в сумку, согласился Мичи.—Сейчас еду

в Русский Турек, оттуда в Малмыж. Все время в дороге.

Спасибо, лошадь у меня хорошая, быстрая, какая

и должна быть при моей новой должности.

–Какая же у тебя должность? —спросил Васли.

–Я теперь помощник почтмейстера земской

управы.

–О-о! —удивленно воскликнул Яша.—Неужели

помощник почтмейстера?

–А ты как думал?

И он принялся хвастливо рассказывать о том,

что теперь водит дружбу с писарями земской

управы, о том, как, прихватив с собой закуску и

водку, они ездят на рыбалку, как весело проводят

там время. Его речь пестрела какими-то непонятными

словечками, должно быть подхваченными им от

этих самых писарей.

Васли слушает Мичи и с грустью думает, как

сильно тот изменился за короткое время.

–Мичи, а ты не думаешь дальше учиться? – спросил он.

–Как тебе сказать? —Мичи толкнул свою чашку

под кран самовара.—Налей-ка, Вася, еще. Думаю,

конечно. Только в Нартасскую школу я, разумеется,

возвращаться не собираюсь. Охота была

в земле копаться. Вот если бы выучиться на писаря,

это другой разговор. Сейчас для меня главное – хорошо себя зарекомендовать. Я вообще на хорошем

счету у начальства, а после этой заварушки

и подавно. Сумел отличиться.

–О какой заварушке ты говоришь? —спросил

Васли.

Мичи даже чашку поставил на стол и, пригладив

волосы, удивленно уставился на Васли.

–Неужто не знаешь? Ну и ну! Живете в дыре,

ничего-то вы не знаете. Да в Малмыже чуть было

революция не произошла. Вы хоть слово ≪революция≫ слыхали?

Яша вспыхнул:

–Ты что же, за дураков нас считаешь?

–Ну, знаете, и ладно.

–Так что же было в Малмыже? —нетерпеливо

спросил Васли.

–Сейчас расскажу все по порядку. Четыре дня

назад являются в Малмыж ученики сельскохозяйственной

школы из села Савли. Идут по улице

с красным флагом, поют революционные песни.

К ним присоединились наши, малмыжские. Вся эта

толпа подошла к зданию полицейского управления.

Мы с писарями услыхали про это, пошли посмотреть,

что будет. Слышали бы вы, что эти мерзавцы

кричали!

–Что же они крииали? —поинтересовался Яша.

–Кричали, что раз манифестом дана свобода,

то нечего теперь бояться ни исправников, ни казачьих

нагаек. Кое-кто подбивал разгромить полицейское

управление.

–Постой, постой, Мичи,—перебил его Васли,– о каком манифесте ты толкуешь, что-то я не пойму.

Митрохин вытаращил глаза.

–Как?! Вы и этого не знаете? Вот темнота! Вот

деревня! Да сейчас, куда ни сунься, только об этом

и говорят. Царь издал манифест, которым дарует

народу свободы. Наши писаря утверждают, что

теперь можно собираться и говорить что хочешь.

–Да ну? Правда? —Яша вскочил.—Выходит,

мы теперь можем открыто высказывать свои мысли?

И не бояться ни Потапа Силыча, ни самого Баудера!

Яша выбежал на середину избы и запел, притопывая

в такт пятками.

Митрохин холодно на него посмотрел.

–Рано прыгаешь. В Малмыже тоже многие

обрадовались, вроде тебя, но тут же угодили в дом

вот с такими окнами.—Он растопырил пальцы обеих

рук и скрестил их.—Ясно тебе?

–Ясно,—ответил за Яшу Васли, и глаза его,

только что радостно сверкавшие, потухли.—В тюрьму

сажают.

–А ты как думал? —Митрохин пристукнул ладонью

по столу.—Иначе нельзя. У нас в управе

говорят: дай мужику волю, он самого царя скинет.

А жить без царя невозможно. Вон даже для скотины

нанимают пастуха.

–Ты бы, Мичи, спросил в своей управе, кому

же тогда дается свобода по этому манифесту? – сказал Васли.

–Чего спрашивать, и так ясно: народу. Там так

и сказано.

–Народу? Выходит, и мужику?

–И мужику.

–Сам же говоришь...

–Что? Что я говорю? Говорю, что без узды

мужику нельзя. Я по деревням езжу, всего насмотрелся.

В Малмыже толпа рассвирепела, земского

начальника Сарычева чуть не разорвала. Ладно,

нашелся умный человек, крикнул: ≪Не троньте его,

он больной!≫ Пожалели и отпустили, не тронули.

А тут и полиция не сплошала, схватила самого

главного смутьяна.

–Это кого же?

–Студент какой-то из Казанского университета.

Говорить мастер: как заговорит, сразу вокруг него

толпа. ≪Сбросьте, говорит, со своей шеи разных

паразитов, будьте сами хозяевами земли!≫ Тут ему

полицейские руки и скрутили. Его тащат, а он еще

что-то против царя кричит. Прямо сказать, бесстрашный

парень.

Васли и Яша переглянулись. Васли спросил:

–Скажи, а этот студент, каков он из себя?

–Высокий такой, волосы светлые, длинные.

–Это он! —воскликнул Васли.—Яша, знаешь,

о ком я говорю?

–Ясное дело,—подтвердил Яша.

–Откуда вы его знаете? —подозрительно спросил

Митрохин.

–Он перед церковью как-то раз выступал, новобранцев

против войны агитировал, потом листовки

разбросал и скрылся.

–Ну вот, теперь, голубчик, попался! —злорадно

проговорил Мичи.

Васли посмотрел на него неприязненно:

–Послушай, а ты-то чем отличился?

–Ямщик знакомый, Одинцов, сцепился с полицейским,

отколошматил его и хотел скрыться, да

я его задержал.

–Вот предатель! —вырвалось у Яши.—Товарища

предал!

Мичи криво улыбнулся:

–Какой он мне товарищ, он уже старик. Ну

ладно, мне пора, прощайте.

Он схватил картуз, накинул на плечи шинель

и вышел, хлопнув дверью.

Г л а в а XIV

МАНИФЕСТ

Пожар революции, вспыхнувший в главных городах

России, к осени 1905 года разметал искры грозного

пламени по всей стране. Испугавшись надвигающейся

революции, царь Николай II издал манифест,

в котором сулил народу гражданские свободы.

В один из осенних вечеров на квартире лопъ-

яльского учителя Павла Степановича Басова собралось

несколько человек. Все были возбуждены. На

лице Басова играл чахоточный румянец, глубоко

запавшие глаза лихорадочно блестели. Он то и дело

покашливал и вытирал платком бледный лоб.

–Господа! Товарищи! Вы только подумайте:

ведь свобода дана! Свобода! —взволнованно твердил

молодой фельдшер Халтурин.

Басов охладил его пыл насмешливой улыбкой:

–Погоди радоваться, Семен Васильевич.

Сулят свободу, а что получим, пока неизвестно.

Знаешь, как на Кавказе осла обманывают? Повесят

у него перед носом на хворостине морковку, он

бежит за ней что есть духу, но, как ни старается,

схватить не может.

–Ну, Павел Степанович, это уж ты слишком!– обиделся Халтурин.—С чего ты взял, что

нас только манят свободой? Почему мы не должны

верить дарю?

Басов пожал плечами.

–Ладно, поживем —увидим, —сказал он. – Я собрал вас, товарищи, вот для чего. Сейчас по

деревням идет обсуждение манифеста, крестьяне

выносят по нему свой приговор. Мы должны позаботиться

о том, чтобы разъяснить народу суть царского

манифеста, какие изменения и дополнения

внести в свой приговор.

–Закрыть земскую управу,—предложил Малыгин,– от нее ведь никакого толку, один только

вред.

Учитель из деревни Куптюр сказал:

–Надо упразднить должности стражников и

урядников. А чтобы порядок в деревнях соблюдали

выборные от народа.

–Отдать землю крестьянам!

–Надо как-то ограничить в правах попов. Дерут

с прихожан сколько вздумают. Взять хотя бы

крестины: захочет поп —сдерет полтинник; захочет

–рубль, а то и два.

На это предложение возразил Малыгин:

–Церковь пока трогать не стоит, многие крестьяне

верят в бога. Это оттолкнуло бы от нас

крестьян.

–Я согласен с мнением Гавриила Васильевича,– сказал Басов.

Долго еще спорили, обсуждали каждое предложение.

Но когда все разошлись и Басов остался

один, он внезапно почувствовал удушье. Он распахнул

настежь дверь, чтобы впустить холодного свежего

воздуха. Подошел к кровати и рухнул на нее

в изнеможении. Кровь пошла у него горлом, и он

потерял сознание...

В это самое время Гавриил Васильевич Малыгин

въезжал в Нартас.

Ветер гнал по небу свинцовые тучи. Был он

холодным, по-осеннему порывистым. И тучи были

осенние, такие, из которых не знаешь, что ждать – то ли дождя, то ли снега.

Ученики Нартасской школы уже кое-что слышали

про манифест, хотя никто толком не знал, что же

в нем содержится. Однако как ни уговаривал Малыгин

Баудера, тот ни за что не соглашался собрать

учеников и объявить им о манифесте.

–Будет распоряжение от губернатора, тогда

объявим,—сказал он.—Манифест предназначен народу,

а наши ученики, можно сказать, еще дети.

–Какие же они дети, Владимир Федорович!

Старшим по восемнадцать-девятнадцать лет.

–Но и не взрослые. Ничего, пусть потерпят.

Под видом обсуждения манифеста они могут учинить

всякие безобразия. Кто тогда будет в ответе?

Я. То-то же. Подождем бумаги от губернатора.

Но никакой бумаги от губернатора не было ни на

другой, ни на третий день, и Малыгин снова пошел

к Баудеру.

–Владимир Федорович, ждать больше нельзя.

Ученики волнуются, среди них распространяются

самые нелепые слухи, это может привести к искаженному

пониманию царского манифеста.

Баудер прищурился, спросил подозрительно:

–Скажите мне, пожалуйста, Гавриил Васильевич,

почему вы так об этом беспокоитесь? Кто

уполномочил вас заниматься этим делом? Земский

начальник? Полицейское управление? Я, ваш директор?

Или...

–Меня уполномочил Учительский союз,– сухо ответил Малыгин.

–Ах вон оно что! Ну так знайте, что для меня

этот ваш союз не указ!

–Не мешает и вам знать, господин директор,

что и норовистой лошади хомут надевают.

Баудер опешил, потом спросил растерянно:

–Что вы хотите этим сказать, господин

Малыгин?

–Хочу сказать, что времена меняются, господин

Баудер. Между прочим, известно ли вам, что

лесопромышленнику Ионову, как он ни бился, при-

шлось-таки пойти на уступки? Народ добился своего.

Курыксерские крестьяне получили с него плату,

только тогда позволили провести плоты через свои

земли.

–Да, я слышал об этом,—пробурчал Баудер.– Что-то вы, Гавриил Васильевич, в последнее время

слишком часто повторяете слово ≪народ≫.

–Не вижу причин бояться этого слова,– пожал плечами Малыгин.

–Бояться, конечно, его нечего. Да только

не получилось бы так: сегодня —≪народ≫, завтра – ≪народ≫, а послезавтра —революция! Я обещал господину

губернатору, что в нашу школу никогда

не проникнут идеи социалистов.

–Идеи обещаниями не остановить, Владимир

Федорович,—тихо, но внушительно сказал Малыгин,

глядя Баудеру в глаза.

Выйдя от Баудера, Малыгин направился на

мельницу. Они еще раньше договорились, что сегодня

Матвей поедет в Сенду, чтобы потолковать

с тамошними мужиками о царском манифесте. Предполагалось,

что сегодня вернется с практики Васли,

тогда Матвей сможет оставить на него мельницу. Но

Васли почему-то задержался в Большой Нолье.

Малыгин предложил:

–Матвей Трофимыч, сделаем так: мне сегодня

надо побывать в Большой Нолье. На обратном пути

я привезу Мосолова, тогда ты сможешь отправиться

в Сенду. Так что будь к вечеру готов.

–Хорошо,—согласился Матвей.

Подъезжая к Большой Нолье, Малыгин издали

заметил, что на улице толпится необычайно много

народу. Подъехал поближе —оказалось, что деревенские

парни и девушки сажают яблони. Руководят

посадкой Мосолов и Гужавин.

Сначала хотели посадить деревья на холме возле

караулки, но потом какая-то девушка, стрельнув

глазами на Васли, предложила:

–Давайте посадим возле каждой избы по яблоне,

чтобы долго помнить практикантов.

Васли взглянул на бойкую девушку, покраснел

и отвернулся. Предложение девушки всем понравилось,

и когда Малыгин въезжал в деревню, посадки

уже заканчивали.

Весть о том, что приехал нартасский учитель,

быстро разнеслась по деревне. Все без зова потянулись

к караулке. Полсотни человек набилось в

караулку, остальным пришлось стоять снаружи под

навесом. Но и они не уходят, хотят узнать новости,

привезенные учителем. Малыгин часто бывает в

Большой Нолье, его тут знают и уважают.

Васли и Яше удалось протолкаться к самому

столу, за которым Малыгин читал вслух ≪Вятскую

земскую газету≫.

Мужики слушали внимательно; когда Малыгин

кончил, дед Ефим спросил:

–Растолкуй ты нам Христа ради, что такое

≪манифест≫?

–Манифест —это торжественное письменное

обращение верховной власти к населению.

–A-а, значит, торжественное, —протянул

дед.—Выходит, теперь я могу говорить все, что

пожелаю?

–Можешь.

–И против урядника могу?

–И против урядника можешь. Царь разрешил.

–Чего ж тогда урядник Самсон, кая приедет

к нам, рта открыть не дает. Все ≪Молчать!≫ да

≪Молчать!≫.

–Ничего, скоро он это слово забудет,– заверил учитель.—Теперь ты имеешь право не молчать,

а говорить.

–Ну хорошо,—продолжает дед Ефим.—Вот,

положим, я хочу сказать, что у меня земли мало.

Кому я об этом скажу? Тебе, Гавриил Васильевич?

Ну, скажу, а что толку? Сможешь ты мне дать

землю? Нет. Вот то-то и оно. Право у меня есть,

а земли-то все равно нет.

–Все это так, Ефим Тихоныч. Поэтому о своих

нуждах ты не мне говори, а расскажи через газету.

–Тогда, думаешь, наше слово до самого царя

дойдет? —спросил кто-то из толпы.

–Думаю, что дойдет.

–Коли так, надо пересказать царю про все

наши нужды.

–Узнает царь про наше горе, глядишь, поможет

чем-нето...

≪Пожалуй, время огласить приговор≫,—подумал

Малыгин, достал из нагрудного кармана заготовленную

Басовым бумагу и сказал:

–Полагаю, что нужды у всех вас одинаковые,

поэтому послушайте, какой приговор вы можете

вынести и ч￡рез газету довести до сведения правительства.

Читаю: ≪Мы, крестьяне деревни Большая

Нолья Мари-Биляморской волости, прочитав Манифест

государя императора Николая Второго, пришли

к такому мнению: свобода —это хорошо. Но

чтобы она была надежной, мы посылаем такой

приговор: пункт первый —хозяином земли должен

быть трудовой народ, а налоги платить по доходам,

получаемым с хозяйства...≫

Малыгин один за другим прочитал все пункты,

написанные совместно с Басовым. Выдержал паузу,

давая мужикам время обдумать услышанное, потом

обратился к деду Ефиму:

–Ну как, Ефим Тихоныч, согласен ты с таким

приговором?

Дед Ефим подошел к столу, повернулся к односельчанам:

–Если бы хоть что-нибудь из этого приговора

исполнилось, я бы порадовался, что живу на свете

восьмой десяток и что довелось-таки хоть перед

смертью увидеть какие-то перемены к лучшему.

–Значит, согласен? —переспросил Малыгин.– Тогда подпишись под этой бумагой.

–Что ж, под такой бумагой, Гавриил Васильевич,

приложу руку с дорогой душой.

После деда Ефима под приговором подписалось

еще человек тридцать.

Все собравшиеся с интересом поглядывают на

самого богатого в деревне мужика Сидыр Сапана,

что он станет делать, подпишется под приговором

или нет. Тот топчется у окна, молча наблюдает

за тем, что происходит в караулке.

Наконец дед Ефим не выдержал:

–Сапан, а ты что же? Или не хочешь руку приложить?

Сидыр Сапан замялся:

–Подожду пока. Мне не к спеху. Мой отец,

бывало, говаривал: ≪Была бы шея, хомут найдется≫.

–Что за загадки ты, сосед, тут загадываешь ?—нахмурился дед Ефим.—Говори яснее, не виляй.

–Куда уж яснее? Вот вы хотите изничтожить

урядников. Кто же тогда станет следить за порядком

в деревне?

–Сам народ,—ответил ему Малыгин.

–А кто заставит таких, как Кузьма, платить

долги? —не унимается Сидыр Сапан.

–Чего его заставлять? Он сам уплатит.

–Уплатит он, как бы не так! Он еще в прошлом

году взял у меня два пуда муки, до сих пор

не отдал, все только обещается. Сказать бы уряднику,

тот живо заставил бы его вернуть долг, да*

сердце у меня доброе, жалко мне Кузьму, все-

таки сосед.

–Знаем мы твое доброе сердце! —крикнула

женщина из толпы.—Нынешней весной у Петровой

снохи последнюю телку со двора свел. Тебе-

то, конечно, нужен урядник! Чтобы твое толстое

брюхо оберегать и стеречь твое добро! Сколько

у тебя хлеба? Скирды по десять лет стоят нетронутые,

а мы без хлеба сидим. Мужики! Чего рты

разинули? Подписывайте скорее эту бумагу! Бумага

правильная. Может, вправду царь нас услышит,

приструнит Самсона-урядника, отщиплет нам от Са-

панова каравая хоть краюшку!

Сходка окончилась, все разошлись по домам.

В караулке остались Малыгин, дед Ефим да Васли

с Яшей.

Учитель пересчитал подписи под приговором:

–Сорок семь.

–Мало,—покачал головой дед Ефим.—В деревне

больше сотни мужиков. Надо пойти по домам,

собрать еще подписей.

Малыгин сказал:

–Дельная мысль. Мосолов, Гужавин, возьмите

с собой кого-нибудь из деревенских парней и идите

по домам. Может, кто еще надумает подписаться.

Втроем —Васли, Яша и Микал —пошли по

деревне.

На улице ни души, с неба сеется мелкий дождь.

В конце деревни показался всадник. Проскакал

по улице, ребята проводили его взглядом: это был

урядник Самсон.

Переходя из дома в дом, ребята собрали еще

более тридцати подписей.

Когда подошли к дому Сидыр Сапана, Микал

спросил:

–К Сидыр Сапану зайдем?

Васли пожал плечами.

–Зачем? Он ведь был на сходке, сами слышали,

что он говорил.

Но Сидыр Сапан уже заметил ребят, открыл

окно, спросил недовольным голосом:

–Эй, вы! Чего под окнами торчите?

–Дядя Сапан, мы подписи собираем,—ответил

Микал.

–Какие подписи? A-а, на бумаге с приговором?

Ну, тогда, заходите в дом, заходите. Дайте-ка

я взгляну, кто там подписался.

–Сам-то подпишешься? —настороженно спросил

Васли.

–Ишь ты какой нетерпеливый! —Сидыр Сапан

бросил на парня злобный взгляд.—Сказал, сначала

посмотрю, кто подписался, тогда решу. Идите в избу.

–Дядя Сапан, ваш Шемёч не спущен с цепи?

–с опаской спросил Микал, зная злой нрав

Сапанова кобеля.

–Привязан, не бойся,—ответил Сидыр Сапан

и захлопнул окно.

Ребята вошли во двор, увидели под навесом

оседланную лошадь и поняли, что урядник завернул

к Сидыр Сапану.

–Яша, давай сделаем так,—предложил Васли,

отдавая Гужавину три листочка с подписями и

оставив себе лишь текст приговора.—Ты с этими

бумагами подожди на улице, мы с Микалом войдем

в дом. Если понадобится, я тебя позову.

Яша все понял. Он кивнул, вышел на улицу

и притаился под окном.

Васли и Микал поднялись на крыльцо.

Хозяин распахнул дверь в сени, пригласил:

–Входите, входите, ребятишки. Где же ваш

третий приятель?

Васли увидел, что посреди избы стоит, покачиваясь

на нетвердых ногах, урядник.

Незаметно мигнув Микалу, Васли ответил:

–Да у него живот схватило. Он в хлев з а шел.

Урядник уставился на Васли мутным, пьяным

взглядом.

–Это вы, значит, щенки, с бумагами по деревне

шляетесь? Я вам покажу, как народ мутить!

Он сжал огромные кулачищи, но тут вмешался

Сидыр Сапан:

–Самсон Емельяныч, ну что ты зря кричишь на

ребят? Они ни в чем не виноваты. Вот те, кто

подписался под этой богомерзкой бумагой... Теперь

они в твоих руках, Самсон Емельяныч.

–Подавай сюда бумагу! —рявкнул урядник.

–Какую бумагу, господин урядник? —Васли

сделал удивленное лицо.

–Приговор! Подписи!

–A-а, приговор сходки? Он у нашего товарища