Текст книги "Воды текут, берега остаются"

Автор книги: Василий Юксерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

глядя на сына, тогда сказала:

–Глупенький, лучше бы ты не тревожил мать-

землю раньше времени.

Правду сказать, Васли и сам беспокоился. Кто

знает, вдруг ничего не вырастет...

Прошла неделя. Погода стояла солнечная, теплая.

Днем температура поднималась до десяти – пятнадцати градусов. А картофель, как назло,

не подавал никаких признаков жизни. Васли по

нескольку раз на дню прибегал в огород посмотреть

на грядку.

Наконец —о радость! —второго мая тридцать

семь картофелин из пятидесяти посаженных дали

ростки.

Четвертого мая еще одиннадцать картофелин

проросли. Ростки, словно беличьи ушки, высунулись

из земли. Только четыре клубня так и не дали

ростков, погибли.

Картофельная грядка зеленела, радуя взгляд

Васли, ботва быстро росла под жаркими лучами

весеннего солнышка, набирала силы, толстела, развертывала

листики. И мать, и отец, и соседи диву

давались: никогда такого не видели —снег едва

сошел, а в огороде уже поднялась картофельная

ботва, да такая дружная, крепкая!

Васли с удовольствием вдохнул полной грудью

напоенного ароматом черемухи свежего воздуха и

присел возле своей грядки. На картофеле уже появились

бутоны.

Вдруг кто-то схватил его сзади за плечи и

повалил на землю, громко крикнув:

–A-а, попался! Ты что тут делаешь?

Васли узнал голос Эчука, недовольно проворчал:

–Чтоб тебе, вот напугал...

Эчук засмеялся:

–Я думал, в твой огород кто чужой забрался.

–Думал, думал... Так я и поверил.

–Ты что тут колдуешь?

Скоро зацветет моя картошка.

Конечно, если ботва выросла, то и цветы

будут,—сказал Эчук.—Цветы-то будут, а вот насчет

клубней еще неизвестно.

Почему ≪неизвестно≫? —обиделся Васли.

Эчук кивнул в сторону черемухи.

–Черемуха каждый год цветет, а ягоды не

каждый год бывают.

–Сравнил тоже! О черемухе никто не заботится,

никто ее от холода не защищает.

–А картошку?

–Картошка у меня в шубе.

–В кожуре, хочешь сказать?

–Не в кожуре, а в шубе.

–Смеешься?

–Вовсе не смеюсь. Я сам на нее шубу надел.

Вот слушай, как я это сделал.

–Ну расскажи, расскажи,—недоверчиво проговорил

Эчук.

–Я выкопал ямку глубиной в полторы четверти.

Сначала насыпал туда около двух вершков рыхлой

земли, на нее положил слой навоза, тоже толщиной

примерно в два вершка, потом посадил картошку

и опять засыпал рыхлой землей. Навоз греет картошку.

Чем тебе не шуба?

–Здорово! На будущий год я тоже попробую,

как ты.

–Конечно, попробуй. У тебя тоже получится.

Вот я тебе сейчас все объясню и покажу.

–Я ведь к тебе по делу пришел,—перебил

друга Эчук.

Для Васли не было большего удовольствия, чем

поговорить про свои опыты, объяснить кому-

нибудь, что он делает, поэтому ему стало досадно,

что Эчук не хочет его слушать.

–По какому делу? —спросил Васли.

–Завтра отец едет в Уржум. Хозяин его посылает.

И меня берет с собой.

–Счастливый ты, Эчук, город увидишь...

–Айда с нами! Я и пришел тебя позвать.

Васли заулыбался, но тут же согнал улыбку

с лица.

–Чтобы ехать в город, нужны деньги, а у отца

даже налоги уплатить нечем.

–Зачем тебе деньги? Возьмешь с собой еды на

три дня: каравай хлеба, вареной картошки, еще

чего-нибудь —и хватит.

–Без денег нельзя,—возразил Васли.—В городе

на квартиру станешь —надо платить деньги,

чаю захочешь попить —тоже плати. Нет, никак

не могу поехать.

–Жалко...—вздохнул Эчук.—Ну ладно, как-

нибудь в другой раз поедем.

–Знаешь что,—сказал Васли,—есть у меня

мысль сделать одно хорошее дело.

–Какое?

–Посадить школьный сад. Принесем из лесу

ягодных кустов: смородины, малины. Огород свой

разобьем, будем опыты ставить.

–Школьный двор маленький, там сажать негде,– возразил Эчук.

–Зато рядом, у церкви, земля пустует, бурьяном

заросла.

–Чтобы на ней сажать, надо получить разрешение

отца Ивана. Ты пойдешь у него просить?

–Нет,—покачал головой Васли.

–Я тоже не пойду,—сказал Эчук.

–Как же быть?

–Может, попросить Вениамина Федоровича поговорить

с ним? —предложил Эчук.

–Правильно! —подхватил Васли.—Сегодня

же попросим, он не откажет.

Днем светило солнце, было очень тепло, но к

вечеру похолодало. Васли уже лег спать, когда

со двора пришел отец и сказал:

–На улице-то прямо мороз, хоть шубу надевай.

В

асли накинул шубенку, выскочил на крыльцо.

От дневного тепла не осталось и следа. Голые ноги

ожгло холодом. Васли дохнул, изо рта заклубился

пар. Мальчик чуть не расплакался.

–Папа, что же делать? Моя картошка, наверное,

сегодня померзнет.

–Не горюй, сынок,—успокоил его отец.– Теперешний холод —не осенние заморозки. Очень

нужна ему твоя картошка! Если бы цвела, цветы

могли померзнуть, а ботва ему ни к чему, посмотрит

на ботву и отвернется.

–Правда? —обрадовался Васли.

–Конечно,—улыбнулся отец.

–Чего же тогда смеешься?

–Радуюсь, что ты мал, а уже настоящий крестьянин.

У настоящего крестьянина и должно быть

такое беспокойное сердце, как у тебя. Только тогда

земля признает его своим хозяином.

йыван Петыр как раз такой, настоящий крестьянин,

и детей он старается вырастить такими же, как

сам. ≪Птица славна песней,—говорит йыван Петыр,– крестьянин —детьми, любящими землю≫.

Когда весной он увидел Васли, старательно готовящего

грядку под картошку, он очень обрадовался

и даже соседям похвалился, что, мол, сын затеял

вырастить раннюю картошку ≪по науке≫.

Г л а в а V

ПОП ИВАН ДЕРГИН

Незаметно подошел конец учебного года, наступил

день переводных испытаний. В этом году Васли

окончил четвертый класс, впереди оставался последний,

пятый, класс —и училище окончено.

Перед началом испытаний учеников старших

классов учителя построили в коридоре на молебен.

Законоучитель священник Казанско-Богородской

церкви отец Иван Дергин расправил густую черную

бороду и провозгласил:

–Помолимся господу нашему.

Священник прочел молитву. Потом запели Богородичный

тропарь:

–Да веселятся небесные, да радуются земные...

Вслед за басом отца Ивана несутся звонкие

голоса ребят, но священник недовольно морщится:

нестройно поют, кое-кто и совсем не поет, просто

рты открывают.

После молебна законоучитель сказал, тыча

пальцем:

–Ты, ты, ты и ты, подите ко мне. Вы во время

молитвы не пели, после испытаний придете ко мне

в церковь, я вас накажу.

Среди вызванных оказался и Эчук.

– Мы пели, только тихо,—пытались оправдаться

ребята.

Но законоучитель не захотел слушать их

оправданий.

–Придете в церковь, в другой раз грешить

не станете. А вам, дети мои,—повернулся он к

остальным, пусть поможет бог в сегодняшних испытаниях!

И Васли, и Эчук, и Коля Устюгов благополучно

сдали испытания, и Вениамин Федорович поздравил

их с переходом в пятый класс.

Вечером Васли пошел к Эчуку. Тот уже был дома.

–Ну как? Наказал вас поп?

–Наказал,—хмуро ответил Эчук.—И еще отца

вызывает.

Потом Эчук рассказал о том, что произошло

в церкви.

Сначала законоучитель заставил ребят встать на

колени перед иконой Николая-чудотворца. Сам он

что-то делал в алтаре. Потом ушел и велел смотреть

за наказанными церковному сторожу Ондропу. Тот

вскоре тоже ушел по своим делам.

Ребятам надоело стоять на коленях, они хотели

убежать, но не тут-то было: дверь оказалась запертой.

Тогда ребята пошли бродить по церкви. Зашли

в алтарь. Гришка взял бутыль с церковным вином,

которое употребляли для причастия, отхлебнул немного

и говорит:

–Вкусно.

Эчук положил в карман четыре просвирки. Двое

третьеклассников ни к чему не притронулись.

–Берите просвирки,—говорит им Гришка.

–Грех,—отвечают они.

–Двух грехов сразу не бывает,—говорит

Гришка.—Вы тропарь не пели —согрешили, теперь

хоть пятнадцать грехов соверши, все равно будет

считаться за один.

–Ну раз так,—сказал Эчук,—я еще просвирок

возьму.

Но третьеклассники не поддались на уговоры

и вышли из алтаря. Гришка встал на клиросе

и крикнул им вдогонку:

–Эй вы, грешники! Вставайте на колени перед

Николаем-чудотворцем и повторяйте за мной: ≪Клянемся,

что никому не скажем, что здесь видели

и слышали≫. Ну, клянитесь, кому говорю!

Мальчики встали на колени, послушно повторили:

–Никому не скажем...

Гришка с клироса бросил им две просвирки:

–Если считаете, из алтаря брать —грех, возьмите

от меня. От меня —не грех!

Просвирки покатились по полу и упали около

них, но они опять не взяли.

Тут послышался звук отпираемого замка, заскрипела

дверь. Гришка и Эчук бросились к иконе

Николая-чудотворца и плюхнулись на колени, как

будто все время так стояли.

В церковь вошел отец Иван Дергин. Подойдя

к наказанным, внимательно посмотрел на каждого.

–Ну, замолили грехи?

–Замолили,—ответил за всех Гришка.

Законоучитель перекрестил каждого, говоря:

–Прости, боже, отроков несмышленых. Вставайте,

отроки.

А сам пошел в алтарь. Но тут же выскочил

обратно.

–Кто входил в алтарь?

Ребята молчали.

Отец Иван Дергин подошел к школьникам.

–Ты ?—ткнул он в грудь одного третьеклассника.

Мальчишка замотал головой.

–Не я, не я!

–Ты? —повернулся священник к Гришке.

–Что случилось, батюшка? —спросил Гришка

как ни в чем не бывало.

–Я вас спрашиваю, кто входил в алтарь? – почти закричал законоучитель.—Ах, вы молчите! Не

признаетесь! Тогда нет вам прощения! Сейчас же

идите в мой сад, будете окапывать яблони. Ну,

быстро!

Ох как не хотелось ребятам идти работать в

поповский сад! Тем более, сегодня пятница, у марийцев

–нерабочий день.

–Отец Иван, ло марийскому обычаю сегодня

работать грех,—сказал Эчук.—В пятницу мать-

земля отдыхает.

–По марийскому обычаю! По марийскому обычаю!

–зло закричал священник.—Плевать на ваши

черемисские обычаи, вы должны жить, как велит

православная вера!

–Но ведь мы —марийцы.

–Скажешь, чтобы сегодня же твой отец зашел

ко мне! —сердито сказал священник.—Я вас отучу

от ваших обычаев! А теперь —быстро в сад!

Пришлось ребятам вскапывать поповский сад,

потом носить навоз из хлева, и только когда все

было сделано, отец Иван отпустил их.

Эчук кончил свой рассказ.

Поступок священника с провинившимися школьниками

внес смятение в мысли Васли. ≪Ну ладно,

заставил бы замаливать грех,—думал он,—но ведь

отец Иван просто заставил их работать на себя, как

батраков! Значит, выходит, что ребята провинились

не перед богом, а перед попом? Или он просто

пользуется божьим именем для собственной выгоды?≫

Васли по закону божьему учится на пятерки,

знает все заповеди, все молитвы, ночью разбуди

и спроси —все без запинки ответит. Нет, нехорошо

поступил отец Иван... И еще: почему марийские

карты говорят, что бог велел отдыхать в пятницу,

а по христианской вере день отдыха —воскресенье?

ГлаваVI

ШКОЛЬНЫЙ САД

Раннее утро. Село только еще пробуждается. По

дворам поют петухи. Дядя Прокой, отец Эчука,

стоит у ворот школы и дожидается, когда выйдет

из дому Вениамин Федорович. Он стоит уже давно.

Немало горького и тяжелого пришлось испытать

Прокою в жизни. Родился он в Моркинской стороне;

рано осиротел, мальчишкой пошел работать на

мельницу, жил бедно, поэтому женился уже в годах.

Женившись, перебрался в Казань, надеясь в городе

побольше зарабатывать, но жена, родив ему сына,

через два года умерла. Прокой с маленьким сыном

вернулся в родные края. Здесь в поисках работы

переходил из одного, села в другое, пока не осел

в Мари-Туреке, где он и живет уже седьмой год,

работая мельником на мельнице Чепакова.

Прокой часто говорит сыну:

–Только для тебя, сынок, живу.

Эчук и сам это знает, старается не огорчать отца,

но иногда, конечно, бывает, как со всяким мальчишкой,

натворит что-нибудь.

Когда Эчук сказал отцу, что законоучитель велел

ему прийти, Прокой заволновался, испытующе поглядел

на сына и, чуть заикнувшись, спросил:

–Зачем я отцу Ивану понадобился?

–Кто его, черта, знает! —грубо ответил Эчук.

Прокой еще больше испугался. Приученный жизнью

всегда и отовсюду ожидать только неприятности

и беды, он легко пугался.

–Грех так говорить о божьем человеке! – прикрикнул он на сына.—Чтоб я больше не слышал

от тебя таких слов!

Эчук опустил голову и ничего не ответил. Прокой

понуро пошел в мельничный амбар.

Весь вечер Прокой вздыхал и думал, зачем его

вызывает поп и чем это грозит сыну и ему самому.

Ночью тоже спал плохо и, поднявшись на заре,

пошел посоветоваться к учителю.

Прокой, как стреноженный конь, толокся возле

школьных ворот. Прошло довольно много времени,

учитель все не выходил. Тогда Прокой приоткрыл

калитку и бочком проскользнул во двор. Поднялся

на крыльцо учительской квартиры. Тихонько постучал

в дверь.

Вениамин Федорович открыл дверь.

–A-а, Прокопий Михайлович! Входи. Что тебе?

–Да вот насчет Эчука пришел посоветоваться.

–Что с ним случилось?

–В том-то и дело, не знаю что... Эчук говорит,

что батюшка меня к себе требует зачем-то.

Учитель пожал плечами, но потом вспомнил, что

четверым ученикам, в том числе и Эчуку,

учитель велел прийти в церковь ≪искупать грех≫.

Может, там что произошло? Вениамин Федорович

спросил:

–Сам-то Эчук что говорит?

–Ничего не говорит. Сказал только, что батюшка

велел мне к нему прийти. Уж не знаю, зачем...

–Больше ничего не говорил?

–Ничего.

–Иди-ка домой и приходите ко мне вдвоем

с сыном. Разузнаем, что случилось, посоветуемся.

–А к батюшке мне сейчас сходить или погодить?

–Погоди.

Эчук рассказал учителю о том, как священник

заставил их работать в своем саду, словно батраков,

и о своем разговоре с ним насчет марийской пятницы.

–Ладно, я поговорю с отцом Иваном,—

сказал Вениамин Федорович.

Когда Вениамин Федорович еще только принял

заведование Мари-Турекским училищем, он заявил

на педагогическом совете:

–Уважаемые коллеги, страх наказания не помогает

ученику в учебе, а наоборот, отвращает

от нее. Наиболее успешно учитель сможет передать

знания ученику только тогда, когда ученик его

любит и уважает, а не тогда, когда боится.

Учителя поддержали нового заведующего, и с

тех пор наказания из училища были изгнаны. Поэтому

поступок законоучителя вызвал у Вениамина

Федоровича возмущение.

Как только законоучитель появился в школе,

Вениамин Федорович пригласил его к себе. Разговор

он начал не со вчерашнего наказания учеников.

–Отец Иван,—сказал Вениамин Федорович,– старшеклассники хотят посадить фруктовый сад.

–Ну что же,—неопределенно ответил законоучитель,

как бы выведывая, нет ли в словах заведующего

какого подвоха.

–Да вот земли у школы нет. А начинание

достойно всяческой похвалы. Не так ли, батюшка?

–Хорошо то, что угодно богу,—сказал священник.– Кто же из учащихся, позвольте спросить,

высказал такое желание?

–Вася Мосолов у них затейник.

–Почтительный отрок, трудолюбивый. Ну что ж,

благослови, господи, их труды. Вот только бы

не пристал к ним Александр Прокопьев. Как говорится,

поганая овца все стадо портит.

Вениамину Федоровичу очень хотелось тут свернуть

разговор на Эчука, но он удержался, потому

что нужно было закончить дело с землей под сад.

–Так вот, батюшка, у школы своей земли нет,

зато пустует большой кусок церковной земли; весь

косогор, обращенный к пруду, каждый год зарастает

бурьяном и чертополохом. Отдайте эту землю под

сад. Детям радость и польза, вам благодарность

и честь.

Но священника предложение учителя совсем

не обрадовало.

–Церковную землю отдать этим сорванцам? – вскочил отец Иван со стула.—Не отдам! Да и закон

не позволяет передавать кому-либо церковную

землю.

–Вы, отец Иван, любите повторять слово ≪ закон≫,

часто ссылаетесь на законы, тогда объясните,

по какому закону вы заставили учеников вчера

работать в вашем саду?

Священник нахмурился, глотнул воздуху и

выкрикнул:

–Да ты понимаешь, с кем разговариваешь,

молодой человек?

–С вами, отец законоучитель,—ответил Вениамин

Федорович.—Вы сейчас находитесь в стенах

школы, в которой преподаете учебный предмет

≪закон божий≫. Вы —учитель, я —заведующий

школой.

–Ну и заведуй своей школой, а в мои дела

не суй носа! Я тебе не учитель, я —священнослужитель,

духовное лицо.

–В церкви вы священнослужитель, здесь – учитель. Здесь ваши обязанности и права точно

такие же, как у всех остальных учителей. Мы

постановили избегать наказаний, вы же под видом

наказания эксплуатируете детский труд.

–Ты на меня не очень-то! Молод еще, зелен!

–Я вынужден о вашем вчерашнем поступке

написать рапорт инспектору.

–Пиши, пиши...

Вечером Вениамин Федорович сел писать рапорт

инспектору. На сердце у него было тяжело. ≪Все

равно ничего не изменится,—думает Вениамин Федорович,– отец Иван не исправится, скорее мне

сделают внушение, чем его одернут... Вряд ли кто-

нибудь придаст значение такому малозначительному

факту. ≪Помогли батюшке —и хорошо,—скажут,– по крайней мере баклуш не били≫.

Вениамин Федорович перечитал свой рапорт и

порвал его.

Когда Вениамин Федорович вошел в класс и

увидел устремленные на него со всех сторон вопрошающие

глаза ребят, он грустно покачал головой

и тихо сказал:

–Отец Иван не разрешил занять пустырь под.

школьный сад. Отговорился тем, что по закону церковь

не может никому передать свою землю.

–Просто жадюга он! —послышался чей-то

возглас.

Ребята зашумели. Слышались вовсе непочтительные

слова по адресу отца Ивана и вообще церковнослужителей.

–Все они, попы, такие!

Вениамин Федорович по должности должен был

бы оборвать ребят, но он сам был возмущен отказом

законоучителя и понимал, что совсем не соблюдение

закона преследовал тот, поэтому дал ребятам высказать

первый гнев, затем поднял руку:

–Тише, дети! Очень жаль, что у нас не будет

школьного сада, но ничего не поделаешь: у школы,

к сожалению, своей земли нет. Теперь приступим

к уроку.

В тот день в школе только и было разговоров,

что про отказ отца Ивана. Ребята ругали законоучителя,

некоторые пробовали его защищать, но

были вынуждены замолчать под дружным натиском

товарищей.

На последнем уроке с парты на парту пропутешествовала

записка. В ней было написано: ≪Завтра

приходите в школу. Сад все равно будем сажать,

только на другом месте, на Энгербалском холме!≫

Утром, в воскресенье, ребята с лопатами собрались

возле школы.

Васли разделил ребят на две группы: одна

во главе с Эчуком должна была отправиться в лес

выкапывать кусты и деревца, другая, с которой

оставался Васли, должна была подготовить место

для посадки —выкопать ямы, принести навозу.

Пока решали и договаривались, кому что делать,

такой стоял шум и гомон, словно на базаре.

Вениамин Федорович сначала прислушивался к

ребячьим голосам из дома, потом, когда увидел, что

шум не стихает, вышел во двор.

–Что вы затеяли? —спросил он, с улыбкой

оглядывая возбужденных школьников.

≪Эх, не удалось удивить учителя! —с досадой

подумал Васли.—Не надо было бы собираться возле

школы≫.

–Ну, отвечай, Васли, ты что-то придумал? – продолжал Вениамин Федорович.

–Мы все вместе,—ответил Васли.

–А меня примете к себе в компанию?

–Примем, примем! —послышались голоса со

всех сторон.

–Если принимаете, то объясните, куда вы собрались

и что хотите делать.

–Вениамин Федорович,—начал Васли,—мы

решили все-таки разбить школьный сад.

–Но ведь отец Иван отказался дать землю!

–Мы без его земли обойдемся,—вступил в

разговор Эчук,—посадим сад на Энгербалском

холме.

–На Энгербалском холме? —переспросил Вениамин

Федорович.—Постойте-постойте. Что вы там

собираетесь сажать?

–Смородину!

–Малину!

–Рябину, калину! —наперебой отвечали ребята.

–Еще шиповник и черемуху,—заключил Коля

Устюгов.

–Ну что ж, желание ваше похвально, как

и то, что не отказались от задуманного,—с улыбкой

проговорил учитель. Потом, помолчав немного, добавил:

–Но вы упустили из виду, что все эти

кустарники и деревья любят влагу. Возьмем, например,

смородину или черемуху. Где они растут?

У реки или на берегу озера, в тени. А Энгербалский

холм гол, как стриженая овца. Его сушит ветер,

дождевая вода стекает по склонам не задерживаясь,

подпочвенные воды стоят на большой глубине. Кусты

и деревья там не приживутся.

Ребята приуныли.

–Если так, то, конечно, какой толк сажать

их...—тихо сказал кто-то.

Вениамин Федорович посмотрел на грустные лица

ребят, улыбнулся и продолжал:

–Так вот, значит, надо посадить их на таком

месте, где они будут расти. Давайте посадим кусты

вот здесь, вдоль школьного забора. Когда кусты

подрастут, они нам заменят забор. Будет у нас

забор с ягодами. Согласны?

–Согласны! Согласны! —снова оживились

ребята.

–Тогда приступайте к работе.

На школьном дворе закипела работа.

На следующий день после троицы —это было

третье июня —Васли сказал:

–Ну, мама, сегодня поедим молодой картошки.

–Думаешь, выросла? —Мать с сомнением покачала

головой.

–Думаю, выросла.

Васли достал с чердака старый туес, взял лопату

и вышел в огород. Поставил туес возле гряды,

воткнул в землю лопату. Прежде чем начать копать,

принес ведро воды.

Потом он обрезал с четырех сторон землю вокруг

крайнего куста, подвел лопату поглубже и вынул

ком земли, не повредив при этом ботвы. На первом

кусте Васли насчитал двенадцать клубней: три были

довольно крупные —с куриное яйцо, остальные – мелочь. Он сорвал крупные клубни, положил в туес.

Потом плеснул воды в яму и посадил картофельный

куст обратно. Со стороны даже не заметишь, что его

трогали.

Со второго куста Васли снял пять картофелин,

с третьего —опять три! С шести корней он набрал

двадцать две картофелины и с торжеством принес

туес матери.

–Картошка! Да какая крупная! —в удивлении

воскликнула мать.—А мелкой картошки, что ли,

совсем нет?

–Мелкую я не брал, пусть растет.

–Если выкопал, надо всю брать. Все равно уж

расти не будет.

–Будет,—уверенно ответил Васли.

Отец в это время вил в сарае вожжи. Услышав

разговор про картошку, он вышел во двор.

–Ну-ка покажи, сынок, покажи.—йыван Петыр

достал из туеса одну картофелину, повертел,

оглядывая со всех сторон.—Ну, какая выросла!

Что-то, я гляжу, вся картошка у тебя уродилась

крупная.

–Мелкая тоже есть, но я оставил ее расти.

В конце июля сниму второй урожай, еще штук по

семь-восемь с куста.

Йыван Петыр в душе сомневался, он думал, что

подкопанные кусты повянут. Но прошло несколько

дней, ботва не вяла, и теперь Йыван Петыр, выходя

на огород, как взглянет на грядку, посаженную

сыном, так просветлеет лицом.

ГлаваVII

ВЕД НЕЙ

Наступило время жатвы.

Васли с отцом и старшим братом Иываном

с утра до вечера в поле. Стоит жара. Солнце печет.

Лицо и спину заливает пот. Солома и жабрей колют,

царапают руки. Но Васли работает, не отставая

от старших.

Йыван Петыр с малых лет приучал младшего

сына к крестьянскому труду. Сядет плести лапти,

и Васли сажает рядом, дает в руки лыко, кочедык,

говорит: ≪Учись≫. Идет запрягать лошадь, и сына

зовет. ≪Из сына тогда толк выйдет,—любит повторять

Йыван Петыр,—когда он отцовскую дорожку

торит≫.

Васли не сторонится никакой работы: надо боронить

–боронит, пошлет отец косить —идет косить.

йыван Петыр не нарадуется на него: настоящий

крестьянский сын.

Вечером, после работы в поле, после дневной

жары, приятно искупаться, посидеть возле воды.

Редко кто пройдет мимо пруда не остановившись,

не сполоснув нагревшейся за день водой руки, лицо.

А ребят и не жди домой, пока не накупаются вдоволь.

Едва только солнце скрылось за горизонтом,

потянулись к пруду возвращающиеся с поля жнецы.

Люди, словно стая гусей, заполнили берега, плещутся

в воде.

Эчук и Коля Устюгов, поднявшись на высокий

берег, высматривали кого-то среди купающихся.

–Вон он! —сказал Эчук.

–Где?

–Да вон они с йываном только из воды вылезли,

одеваются.

–Вижу, пошли скорей!

Ребята побежали. Еще издали Эчук крикнул:

–Васли!

Васли обернулся:

–Что?

–Погоди!

Эчук и Коля подошли к другу, и Эчук тихо сказал:

–Дело есть.

–Какое?

–Очень важное.

–Ну говори.

–Поужинаешь и выходи скорее. Мы тебя

за вашим домом подождем. Тогда все узнаешь.

–Ладно.

Стемнело. Над прудом поднялся белесый туман,

качаясь, выполз на берег и растекся по всему селу.

На улицах тихо, темно. Летними вечерами мало

кто зажигает огонь, поужинают в сумерках —и

спать.

Васли даже не сел за стол, взял ломоть хлеба,

две вареные картофелины —и к двери.

–Куда ты? Поел бы по-человечески,—пыталась

остановить его мать.

–Надо,—ответил Васли —и бегом на улицу.

Эчук и Коля Устюгов уже ждали его.

–Молодец, что быстро пришел,—сказал Эчук.

–Ну что? Говори,—торопит Васли.

–Надо Веденея припугнуть,—ответил Коля.

–Зачем?

–Ладно, пошли скорее,—сказал Эчук.—Если

совсем стемнеет, Веденея ни за что не выманишь

из дому. Мы тебе по дороге все расскажем.

Мальчики вышли на улицу и быстро пошагали

в ту сторону, где светился четырьмя окнами высокий

дом Каная Извая.

Эчук начал рассказывать:

–За обедом отец говорит: ≪Вчера у нашего

хозяина собиралась вся воронья стая≫. Так он

называет карта Ороспая и его приятелей. Я спрашиваю:

≪Зачем же они собирались?≫ Отец говорит:

≪Видать, опять по деньгам соскучились. Хотят снова

выводить народ на мольбище≫. Потом отец говорит:

≪К чему-то поминали имя Вениамина Федоровича.

А к чему, не разобрал...≫ Я говорю: ≪Ороспай давно

на учителя зубы точит≫.—≪Конечно, не к добру

завели они речь про учителя,—говорит отец.– Они как вороны, птицы злые, хищные≫. После обеда

я разыскал Асмёлык Чепакову, говорю ей: ≪У вас

вчера гости были?≫ —≪Были,—отвечает.—И Канай

Извай с Веденеем были≫. Ну, я тогда бегом к Коле,

и решили мы от Веденея узнать, что эти вороны

против Вениамина Федоровича замышляют.

–Правильно,—сказал Васли,—если Веденея

припугнуть, он все расскажет.

Вот и дом Каная Извая.

–Коля, ты повыше, постучи в окно, а говорить

я буду,—шепнул Эчук и встал напротив окна в

полосу света.

Коля Устюгов постучал по стеклу. Окно открыл

сам Веденей.

–Выйди-ка, поговорить надо,—позвал Эчук.

–Чего выходить, говори так,—недовольно проворчал

Веденей.—Пора спать ложиться.

–Не буду я кричать на всю улицу. Меня

Асмелык прислала.

–Ладно, сейчас выйду.

Окно закрылось. Немного погодя скрипнула калитка,

Веденей подошел к мальчикам.

–Ну, что ей надо?

–Откуда я знаю что. Она тебя у мельницы ждет.

–Ладно, завтра узнаю,—зевнул Веденей,– сейчас спать охота.

–Темноты боишься? —насмешливо спросил

Эчук.—Не бойся, мы тебя проводим.

–Ничего я не боюсь. Пошли,—и Веденей з а хлопнул

калитку.

В белом тумане мальчики спустились по Мельничной

улице к Нижнему Туреку. Глухая тишина

стояла вокруг. Даже собаки не лаяли, словно и они

устали за этот жаркий страдный день и теперь

отдыхают.

Впереди быстро шагали Эчук с Колей, за ними

Веденей, и замыкал шествие Васли.

–Иди скорее, тютя неуклюжий! —бросил, обернувшись,

Эчук.

Веденей тоже обернулся и повторил:

–Мосолов, тебе говорят! Эх ты, тютя

неуклюжий!

Васли прибавил шагу, но Коля Устюгов сердито

прикрикнул на Веденея.

–Не он, а ты —тютя неуклюжий! Васли не

ленив, он весь день в поле работал, а ты дома сидел,

ничего не делал.

Веденей обиженно пробурчал что-то себе под нос.

Поднялись на холм.

–Слышишь шум? —спросил Эчук Веденея.

Веденей прислушался: нет, не слышно никакого

шума.

–Ну? —допытывался. Эчук.

–Нет, не слышу.

–Хочешь услышать?

Веденей знал, что вопрос с подвохом. Если ответишь:

≪Хочу≫, то Эчук врежет по уху да еще

посмеется: ≪Сам же хотел шум услышать!≫ Но

Веденей знает эту шутку, его на ней не поймаешь.

Прошли еще немного.

–Теперь слышишь шум?

–Теперь слышу.

Шум доносился от мельницы, шумела вода, падающая

с запруды.

Ребята вышли к мельничному пруду. От черной

воды тянуло прохладой. Все знали, что здесь глубоко.

Старики говорили, что в мельничном омуте

живет водяной. Страшновато ночью возле этой черной

воды.

–Здесь? —спросил Коля Устюгов.

–Можно здесь,—ответил Эчук и посмотрел на

Веденея.—Коля, держи его за ноги, а ты, Васли,

берись за руки.

Веденей окаменел на месте, шевелит губами, ни

слова не может произнести.

Коля Устюгов наклонился, намереваясь схватить

Веденея за ноги.

–Эчук! Коля! Вы с ума сошли! Остановитесь!

–быстро заговорил Васли.—Хоть объясните,

что вы от него хотите!

–Ну ладно,—сказал Эчук.—Слушай, Веденей.

Сегодня утром ты с отцом был у Чепаковых. Там

были карт Ороспай и два мужика. Они что-

то замышляют против Вениамина Федоровича. Что

они про него говорили?

–Я не знаю... Ей-богу, ничего не знаю,– торопливо проговорил Веденей.

–Ты же там был.

–Мы с Асмелык в другой комнате сидели.

–И ничего не слышал?

–Нет.

–Ну, тогда придется искупать тебя,—шагнул

к Веденею Эчук.—Освежим твою забывчивую голову,

авось припомнишь. Коля, Васли, давайте!

–Не надо! Не трогайте! —замахал руками Веденей.– Все скажу! Все скажу! Ороспай говорил,

что после жатвы надо народ опять вести на

мольбище.

–Еще что?

–Это все... Все...

–Что говорили про Вениамина Федоровича? – продолжал настойчиво выпытывать Эчук.

–Не знаю! Ничего не знаю! —Веденей повернулся

к Васли: —Ну хоть ты, Васли, поверь:

не слышал я ничего, не знаю...

–Можел позабыл? —сказал Васли.—Ты вспомни,

вспомни. Нам очень нужно это знать.

–Ей-богу, не знаю... Не помню... Не слышал...

–Видать, от него толку не добьешься,– сказал Эчук.—Пошли отсюда, братцы.

Эчук и Коля повернулись и пошли к мельнице.

Васли тоже тронулся за ними.

–А я? —испуганно спросил Веденей.—Я тоже

с вами.

Эчук обернулся и через плечо бросил:

–Ты оставайся с водяным из этого омута.

–Постойте! Я боюсь! Я вспомнил! Я все скажу!

Ребята остановились.

–Говори.

–Про Вениамина Федоровича дед Ороспай сказал:

≪Если мы не отомстим человеку, осквернившему

священную рощу, то народ перестанет нам верить.

Мы должны покарать учителя≫.

–Та-ак,—протянул Эчук.—А говоришь: ≪Ничего

не знаю, ничего не слышал≫. Эх, ты! Теперь иди

домой и скажи отцу: ≪Дорогой папочка, ничего

у вас не выйдет, турекские ребята узнали про

замысел карта Ороспая≫. Если не скажешь, то мы

сами придем и скажем.

Веденей заплакал.

–Не могу я сказать этого отцу, он же меня

из дому выгонит... Не выдавайте меня...

–Ведь вправду выгонит,—сказал Васли.– Дядя Извай такой, он и сына не пожалеет.

–Что же будем делать? —спросил Эчук.

–Может, подождем пока? —предложил Коля.

–Что ты! Тут, может, преступление замышляется,

а мы —ждать,—горячо заговорил Васли.

–Надо что-то делать,—твердо сказал Эчук.

–Вот что, друзья,—сказал Васли,—пока никому,

ни одному человеку, ничего не говорите.

И ты, Веденей, никому ни слова. Ночь будем думать,

завтра утром опять встретимся. Недаром говорится:

≪Утро вечера мудренее≫.

Г л а в а VIII

ШИЛА В МЕШКЕ НЕ УТАИШЬ

На другой день Эчук проснулся, когда солнце

уже вовсю светило в окно. Он подумал, что пора бы

вставать, но очень хотелось спать. Эчук снова з а крыл

глаза. Закуковала на часах кукушка.. Эчук

стал считать. Она прокуковала семь раз. Семь

часов! Эчук через силу раскрыл глаза, сбросил

с себя старый материн кафтан, которым покрывался

вместо одеяла, и встал.

На столе лежал ломоть хлеба. Эчук откусил

кусок и, жуя, вышел из избы. Ласковый ветер, еще

свежий и прохладный, обдул лицо, поиграл растрепавшимися

волосами. Эчук спустился с крыльца,

подошел к пруду. Сегодня утром вода была совсем

не такой, как вчера ночью: не черной и страшной,

а прозрачной и ласковой. Разве кто-нибудь смог бы

в такое утро отойти от пруда не искупавшись! Эчук

прыгнул в воду, проплыл до другого берега, вернулся