Текст книги "Две жемчужные нити"

Автор книги: Василий Кучер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Вы знаете моего брата? – Искра склонилась к плечу Корзуна, горячо дыша. – Какого брата?

– Гордея. Разве у вас есть еще брат?

– Нет, но…

– Гордей жив, здоров. Хвастался, что хочет жениться. Я был у него дома.

– Были дома, – встревожилась Искра и тут же перевела на другое: – Ну, как вам понравился наш Самгородок? Красиво там?

– Красиво. Тихо. И люди хорошие. Работящие, добрые. Там у меня родственник работает. Я был у него в гостях…

– Он ткач?

– Нет, механик на консервном заводе. Автоматы по разливу соков ставит…

– Как бежит время! – удивилась Искра. – Когда я уезжала, об этих автоматах только разговаривали. А сейчас они уже работают?

– Да как! – уверил Корзун. – Такое облегчение для людей.

Искра вздохнула. Свет погас. Сказать поскорее, непременно сказать Корзуну, что она знает Валентина! А может, капитан уже догадался, иначе зачем бы он заходил к Гордею? Кто их разберет, этих мужчин? Но вот ожил экран.

Смеялось солнце и вода, игриво шумел лес, отряхивая росу, величественно плыли облака в высоком небе, такие же нежные и недоступные, как и первая любовь. Иногда они сгущались, надвигались, затмевали солнце. И тогда на лицо героя ложилась густая тень. Он тонул в ней, лишь блестели глаза. Но герой упрямо шел вперед, ища героиню. На поездах, на грузовиках. Даже бросался в реку и плыл к тому берегу, откуда доносился заливистый смех девушки, а затем, уже из леса, далекая милая песня. Он догонял любимую, пробивался к ней сквозь десятки сложнейших препятствий, и это нравилось взволнованной Искре.

Так, и только так, должно быть и в жизни, а не так холодно и горько, как было у несчастной Искры. Она хорошо знала: герой догонит девушку, они объяснятся и будут счастливы. Потом свадьба. А если нет, то поцелуются под занавес. Непременно поцелуются. Картина захватила Искру, она, сдерживаясь, тихонько вздыхала, легонько похрустывала пальцами, не зная, куда девать руки. А потом ее словно потянуло в бездну. Она забыла, где и с кем находится. То схватит горячей рукой Корзуна за локоть, то прижмется к его плечу, затаив дыхание, то дернет за рукав. Почему вы молчите? Разве можно так спокойно глядеть на экран? Эта гордая девушка все еще убегает от парня, не понимает своего счастья. Что она делает, глупая?

Корзун положил широкую ладонь на пылающую руку Искры и медленно пожал ее, словно хотел успокоить.

Девушка встрепенулась, вырвала руку, на экране в этот момент герой снова ловил девушку. Искра тронула пальцы Корзуна. Эта игра рук продолжалась долго. Девушка мелко перебирала пальчиками, водила по его ладони мизинцем, словно гадала, иногда сжимала ладонь, если на экране парень целовал любимую. Свадьбы не было, и Искра отшатнулась, вырвала руку именно в ту минуту, как в зале вспыхнул свет. Не раньше и не позже.

Но тотчас увидела матросов, которые шли по проходу, и сама взяла Корзуна под руку, гордо шагая с ним в ногу. Шла, как невеста: не ступала, а плыла… Оглянувшись, не подслушивает ли кто, спросила:

– Отчего в жизни не бывает так красиво, как в кино?

– Что вы, Искра. В жизни все красивее и сложнее…

– Ничего вы не знаете, Иван Прокофьевич…

– Почему же я ничего не знаю?

– Потому что не знаете, – упрямо тряхнула головой девушка, снова сбрасывая шарф на плечи. – Откуда вам знать? Ведь вы не страдали и не искали любимую, как этот парень на экране? Нет. Я все видела. И как, простите на слове, вы смотрели равнодушно. И как чуть не зевнули, когда он целовал ее. Не искали вы своего счастья, Иван Прокофьевич, не горевали о нем. Верно? Или, может, я не угадала?

– Угадали, Искра, – вздохнул Корзун.

Девушка праздновала победу. Он, этот мрачный, неприступный следователь, у которого на первом плане служба, а уж потом дружба, признался в самом заветном. Недаром девушки прозвали его «служба-дружба». Служба есть служба, но не такой уж он сухарь, раз откровенно заговорил о личном и, верно, наболевшем. Надо ему посочувствовать, пожалеть, а не насмешничать. А может, и помочь. Ой, кто кому еще поможет?..

– Море! Поглядите, какое море! – схватила его за локоть Искра. – Давайте посидим немного…

– С удовольствием, – он подвел ее к каменной скамье за скалами и постелил белый, старательно отглаженный платок. – Садитесь… Правда, здесь излюбленное место влюбленных и мы будем им мешать… Сюда никто не ходит, кроме них… Неловко как-то…

– Подумаешь, – заважничала Искра. – Черт не возьмет этих влюбленных.

– Так-то оно так, но это старинный новоградский обычай. И никто еще его не нарушал.

– А вот мы нарушим. Пусть думают, что хотят. Садитесь. Зачем стоять? Такой красотой надо любоваться, жадно пить, как доброе старое вино…

– Вы пьете вино? – удивился Корзун.

– Немного и очень редко, – улыбнулась Искра. – Но сейчас я вспомнила, что сказал Диккенс о старом, выдержанном вине… Да садитесь поближе, не бойтесь. Я не кусаюсь… Море! Какое море! Я никогда не видела такого… Вода светится.

– Идите сюда! – Корзун схватил ее за руку. И повел по камням к самому морю. Вскочил на валун, потянул за собой девушку. – Обмакните руки, Искра! Не бойтесь! Вот так…

И, опустившись на колени, погрузил в воду обе руки. Вытащил, поднял над головой. И они засветились зеленоватыми блестками, похожими на ночной блеск фосфорического циферблата. Большие, сильные руки, густо поросшие черными волосами, переливались мириадами огоньков, они мерцали, звали к себе. Искра потянулась, откликнулась на этот призыв! Высоко. Рукой не дотянуться до воды. Девушка мигом сбросила туфли, она была без чулок, и села на камень. Оперлась на сильное, крутое плечо Корзуна, звонко рассмеялась, болтая в воде ногами.

– Искупаюсь! Ей-богу, искупаюсь.

– Здесь нельзя. Пляж за вашей фабрикой. Завтра пойдем туда.

– А я хочу сейчас! Кто мне запретит?

– Милиция. Она на катерах…

– Ха-ха, подумаешь! Разве милиция вам не подчиняется? Вы ведь сейчас в прокуратуре работаете?

– Закон, Искра, есть закон. Он один для всех, – сказал Корзун.

«Вот оно что, – подумала девушка, – верно говорили подруги: сухарь он и есть, этот «служба-дружба». Настоящий сухарь. Недаром никто не вышел за него замуж! Для такого служба дороже жены. Ей-богу».

Она вздохнула, насупилась.

– Нашу скамейку заняли, – вывел ее из задумчивости Корзун.

– Ну и пусть! А где ваш платок?

– Там.

– Зачем же он там? Несите сюда, – приказала девушка. И сама удивилась своему поведению.

Он пошел покорно, словно ребенок. Принес и постелил на камни. Сели рядом.

Море играло и искрилось вокруг них, теплое, ласковое на поверхности, а в глубине – холодное, страшное.

– Теперь я знаю, – сказала Искра.

– Что?

– А то, что у вас все было наоборот. Когда вы говорите, что не искали свою девушку, не добивались ее, как тот в кино. Значит, девушка сама долго вас ловила, а вы удирали от нее. Она стремилась вам навстречу, как речка к морю, а вы бежали от нее все дальше… Так и море может высохнуть. Ну что, на этот раз угадала я или нет?

– Угадали, Искра. Все угадали, – мрачно ответил Корзун.

– Но почему? Зачем вы так делали? Это ведь преступление – мучать себя и других…

– Не знаю. Я хотел как лучше… На фронте я любил одну радистку. И она меня. Хотели пожениться. Но я подумал: «А что, если меня убьют? Одной вдовой на свете больше? Одним ребенком-сиротой? Зачем?» Этого я ей, конечно, не сказал. Но она почувствовала мои колебания, и мы разошлись…

– Жаль, – вздохнула Искра. – И больше никого не встретили?

– Встретил.

– И что? Снова колебались?..

– Должно быть, так… А потом этот шлагбаум на пути к Новограду. Все вечера там, а иногда и ночи. Еще война шла. Думал, после войны встречу. Не встретил.

– А наша Олеся? Снова колебались? Пока то да се, а морячок и подхватил ее, – смелее продолжала Искра, возбужденная тем, что он так легко покоряется ей. И главное, искренне все рассказывает.

– Точно. Пока то да се, а морячок тут как тут…

– Верно. Природа не терпит пустоты. Таков закон, – повторила Искра когда-то заученное в школе. И тотчас принялась успокаивать Корзуна: – Да не горюйте. Хотите, я вам помогу?

– Чем?

– Очень просто. В нашей бригаде есть три свободных девушки. Это я вам точно говорю. Но одна сразу отпадает…

– Кто?

– Конечно, Светлана Козийчук, наша книжная душа. Хоть она и красива, но все равно пары из вас не получится. Она борщ станет варить, а носом все равно уткнется в книжку. Вот и пропал обед. А у вас день и ночь законы. Ну все эти судебные статьи, параграфы, или как они там называются… Словом, ясно. Светлана отпадает… Остаются две. Галя Диденко и Стася Богун. Ну конечно, Стася. Красивая, добрая, преданная Стася. Она будет так любить мужа, что даже представить трудно. Крепче, чем свою Галю. Даю слово! Только здесь есть одна трудность.

– Какая?

– Галя и Стася давным-давно поклялись друг другу, что их никто и никогда не разлучит. Даже Олеся. Она хотела поставить свою кровать между ними – не дали. Отказались. Познакомила их с красивыми моряками. Ничего не вышло. Куда Галя, туда и Стася. И ребята ничего не могли поделать. Так и оставили их. Но раз такое дело, я помогу вам, Иван…

– Каким образом? – нарочито удивился Корзун. Весь этот разговор уже надоел ему, но он и бровью не повел. Человек по натуре мягкий, он не хотел огорчать Искру, не решался прерывать ее.

– Мы все вместе пойдем в город. Галя, Стася и мы с вами. Поедем в дальнюю бухту Омега. Я все беру на себя. Как именно? Да очень просто. Поедем в самое время «пик». На автобусной остановке я задержу Галю, а вы со Стасей сядете через переднюю площадку. Вам можно. И уедете, а мы останемся. Что? Не разрешается через переднюю? Ну, тогда протолкнетесь нормально, как все люди, которые возвращаются с работы. Она испугается, заметив, что нас нет, но кричать не станет. Наша Стася трусиха. Немного подождете нас в Омеге, потом уйдете… Ну, там и договоритесь… А мы просто не поедем. Пойдем в кино, и все. Договорились? Когда магарыч? До поездки или после?

– Потом, Искра, потом. Спасибо, спасибо за заботу. Но разрешите помочь и вам, – вдруг сказал Корзун.

– Мне? – вытаращила удивленные глаза девушка. – В чем?

– В том, чтобы вы счастливо вышли замуж. Чтобы вас больше не преследовал и не шантажировал этот бандит с большой дороги…

Искра осела, прижавшись плечом к Корзуну, задрожала.

– Вы о Вале?

– Да, Искра. Не таитесь. Паспорт вашего брата тоже у меня. Валентин обманул вас. Он из-за денег хотел убить Ирину Чугай, там, на рельсах… Вас он не любит и никогда не любил. Ему был нужен паспорт, а не ваша любовь. Будьте же смелы и мужественны, Искра. Взгляните правде в глаза.

– Теперь гляди не гляди, все равно вы не поверите, что мы с Олесей приходили к вам, но вы в отпуск уехали. А то бы мы еще раньше все рассказали. Не губите меня, Ваня… Не губите…

Корзун обнял Искру за плечи. Осторожно и ласково, как только мог, рассказал о своей поездке в Самгородок, о встрече с ее братом, который еще ничего не знает. Беда в том, что Валентин Зубашич до сих пор гуляет на свободе и, верно, обманул еще не одну девушку или женщину, а быть может, отнял у кого-то и жизнь. Зубашич опасный преступник, бандит и убийца. Родился и вырос в Харькове. Там у него сын от третьей жены.

Услыхав о сыне и третьей жене, Искра зарыдала. Умом она уже все поняла, а сердце еще не верило.

– Ну что вы, Искра? Все уладится, я очень рад, что познакомился с вами, что мы стали друзьями, – уговаривал ее Корзун.

– Друзьями? И вы после всего станете дружить со мной?

– Буду, Искра. Даю вам слово. Только помогите мне. Он, я знаю, писал вам письма…

– Нет, нет, – отшатнулась девушка. – Он мне ничего не писал… Ох, боже мой, боже!

– Да поймите же вы наконец, Искра, мне не нужны эти письма. На кой они мне черт…

– Не нужны? – она с мольбой подняла на него глаза, большие, полные слез.

– Конечно, не нужны. Меня интересуют только конверты. Письма оставьте себе, а мне дайте конверты. Ну как вы не понимаете простых вещей? Там есть адрес…

– Ох, нет там никакого адреса! Нет! – снова разрыдалась Искра, и плечи ее конвульсивно вздрагивали.

– Как нет? Почему? А почтовые штемпели?

– Нет и штемпелей никаких, Ванечка, дорогой. Ведь эти письма я сама писала. Сама себе. И носила их на вокзал. Опускала в почтовый вагон. Они возвращались ко мне, чтобы все девушки видели и читали… Чтобы не говорили, что я приехала сюда жениха искать.

– Вот это да! – опешил Корзун.

– А теперь все раскроется… И Олеся прогонит меня. Что я, глупая, наделала? И вы станете обходить меня десятой дорогой. Куда теперь мне податься? Обратно в Самгородок? Нет. Засмеют меня там. Бежим хоть отсюда скорее, а то я замерзла. Слышите? Замерзла!..

Корзун помог Искре подняться, обнял за плечи и вывел на ровную дорожку. Взявшись под руки, они пошли по улицам в сиянии огней.

– Искра, не думайте так обо мне. Я хочу и буду с вами дружить. И то, что вы рассказали, не помешает нашей дружбе. Слышите? Не помешает, – твердо проговорил Корзун.

Корзун хотел привлечь ее к себе, но она вырвалась и юркнула в калитку. Теперь их разделял плотный сосновый забор.

– Спокойной ночи, Иван Прокофьевич, – проговорила Искра и скрылась в доме, где светилось одно окно.

Постучав, Искра открыла дверь. Ольга с компрессом на голове пила чай. Павел мыл посуду.

– Ну, как твой следователь? – спросил он.

– Да ну его! – отмахнулась Искра. – Староват для меня. И робок…

– А холостяки все такие, – сказала Чередник, пододвигая девушке табурет. – Садись с нами ужинать. Проголодалась, видно, набегалась?..

28

– Давай мундир! Ордена и медали. Все давай, – решительно заявил жене однорукий боцман. – Я снова пойду к ним.

– А может, подождем немного? – старалась угомонить его Анна Николаевна. – Ты же знаешь, как туго сейчас с квартирами. Все моряки, где бы ни служили, а в отставку возвращаются к нам и оседают здесь. На их место становятся новые. Итак, выделяй две квартиры на одну должность. В одной живет пенсионер-отставник. Вторую давай тому, кто сменил его на корабле… Ничего не поделаешь. Разве адмирал виноват?

– Виноват!

– Подумай, Митя! Он адмирал, а ты боцман.

– Для тебя он адмирал, а для меня Петька с бухты Омега.

– Что ты плетешь!

– Пусть будет Петр Степанович. Но все едино вместе к девушкам бегали и на одной палубе матросами служили. Была бы рука – может, и я, как он, наверх поднялся. И не имеет права он нос задирать. И прятаться от ответственности…

– А я уверена, он и не прячется.

– Если б так, – хитро подмигнул боцман. – А вот тянут почему-то? Пришел я в райком – Анатолий Иванович бюро проводит. Ткнулся в штаб – адмирал на военном совете. Но ведь я точно и ясно растолковал и в райкоме и в штабе, зачем и к кому приходил. Им сразу доложили обо мне. Так чего же тянуть? С одним я служил на море. Второго учил на заводе, а теперь он секретарь… Вот и волынят.

– Может, вечером зайдут? Не забыли же. Такой день сегодня. Каждый год приходили, – задумчиво сказала Анна.

– Не могу я ждать до вечера. Давай парадную робу. Вечером могут и не прийти… Раз вчера и бюро было и военный совет. Дадут телеграмму за сорок копеек, как отступное, и баста. Теперь часто так делают. Телеграмму. А у меня дело к нему. Зачем он, адмирал с бухты Омега, посадил Гната на гауптвахту? Да еще когда? Перед самой свадьбой. Не мог подождать, пока поженятся.

– Не вмешивайся в военные дела. Не твое дело, – предостерегала Анна. – Сам служил, знаешь, что приказ командира – закон и не подлежит обсуждению. Вот он, Корабельный устав, лежит на телевизоре. Погляди, если забыл…

– По-твоему выходит, что я не могу сунуть нос и к вашим ткачам? Жена бригадира лупцует скалкой честную работницу, а я должен молчать?

– А ты не горячись. Пойди-ка лучше людей расспроси, а потом уж кричи: «Под суд! Пятнадцать суток за хулиганство! Дать метлу в руки! Пусть подметает причалы на угольной пристани!» Зачем же так, сгоряча? Не те сейчас времена, Митя. Не те. Пошел бы ты лучше к своему Марчуку и разузнал все… Кто письмо Марине написал, кто советовал прочитать про бабу Палажку и бабу Параску?

Анна Николаевна явно издевалась над мужем, ибо все нити скандала, происшедшего у проходной, тянулись в отдел кадров. Пока конкретных фактов не было, но они именно там, у Марчука, который когда-то был моряком и, конечно, попадал под безапелляционную защиту боцмана, для которого все моряки – безгрешны, святы и неприкосновенны.

– Загляни уж и к нему по дороге, – улыбнулась Анна, подавая мужу мундир. – Он же моряк у вас…

– Нет! Не моряк он, Анна, а земляк. Палубы не нюхал, а так и прокрутился на земле. Он о том ведать не ведает, что повидал моряк…

– О чем именно?

Боцман схватил с телевизора Корабельный устав, вынул из него бумажную закладку, прочитал вслух, словно продекламировал в кружке самодеятельности:

– «И стоит на железной палубе морское товарищество, стоит, готовое каждый миг сцепиться с ветром, с морем, с самим чертом!»

Он говорил так громко, что Анна замахала руками: за стеной, где жил Гнат Бурчак, сразу громче заговорил радиоприемник.

– Тише, тише, муженек. Дай им хоть наговориться перед свадьбой…

Боцман не обратил на это внимания, но сказал уже спокойнее:

– Вот что такое моряки, Анна. А твой Марчук – тьфу!.. Давай мичманку.

Жена подала, только бы поскорей ушел из дома. Надел мичманку перед зеркалом и не ушел. Сел около окна, закурил трубку.

– Что же ты расселся и не идешь?

– Перед дорогой надо присесть.

Присела и Анна, сложив на груди худые, жилистые руки. Молчали, прислушиваясь к морю, которое тяжело дышало и стонало перед штормом. И в этом шуме они ясно различили шум мотора. Шум все нарастал и вдруг замер у ворот.

– Приехали! А ты не верил, Митя. Иди встречай, – бросилась к столу Анна и сняла белую скатерть, под которой высился румяный пирог, а на нем сияло пятьдесят свечек. Вокруг маленькие рюмочки для натурального вина собственного производства.

Адмирал вошел в дом первый, сияя золотом орденов. За ним Анатолий Иванович, секретарь райкома, аккуратно повесив серую кепку на гвоздик у порога.

– Прости нас, Дмитрий, – сказал адмирал, – но вечером мы не можем прийти. Анатолий Иванович едет на пленум обкома, я – в Москву с рапортом. Так что вечером, когда соберутся гости, придется обойтись без нас. Мы решили навестить тебя сейчас, во время адмиральского часа. Возражений не будет?

– К столу! Пожалуйста, к столу, гости дорогие, – суетилась Анна, расставляя тарелки и рюмки.

– Я заходил к вам обоим вчера, – сказал боцман.

– Знаем и просим прощения. А чтобы ты не ходил еще и сегодня, сами приехали, – пояснил адмирал.

– Он уже собрался к вам, да я задержала, – призналась Анна.

Анатолий Иванович вручил боцману приветственный адрес райкома партии, в кожаной обложке, с большими золотыми буквами. Адмирал – приказ командующего флотом и именной кортик с монограммой. Оба расцеловали Дмитрия Григорьевича, подняв хрустальные наперстки, из которых даже воробью воды не напиться.

Взволнованный Анатолий Иванович провозгласил веселый тост:

– Желаем же вам, Дмитрий Григорьевич, как говорится в народном присловье, чтобы и следующие полвека всегда также елось и пилось, и хотелось и моглось… Вот как!

– Так держать! – пристукнул рюмкой по столу адмирал.

– Есть так держать! – вскочил боцман, шутя щелкнув каблуками.

Рюмочки отодвинули, пили флотский компот, заедая пирогом.

Глядя на адмирала, Анна думала: «Как же мало они едят. Верно, потому и стройные. Пехотные генералы толстые, а флотские – как щука… Молодцы!»

Разговаривали о том о сем, не забывая, конечно, и о своем море. Вдруг боцман, нарушив обычное течение беседы, спросил адмирала:

– Скажи, Петр, за что ты посадил Гната на губу? Ведь за стрельбу по крейсеру объявил благодарность. А потом посадил. За то, что нарушил Корабельный устав и стал обсуждать приказ командира, ты ведь его похвалил. А потом?

– Уже пожаловался? – вместо ответа угрюмо спросил адмирал. – Ну и орел!

– Нет, Петр, я стороной узнал. Он даже Олесе не признался, что на губе сидел. Сказал – на Кавказ ходили, и точка. За что ты его так, перед свадьбой?

– Старый крейсер мы по приказу пустили под автоген. Стали и другие корабли резать на металлолом. Сам знаешь, что творилось тогда среди моряков. Кое-кто даже плакал.

– Я первый, – признался боцман. – Это не шутка: флот – под автоген. Ведь копейка народная, Петр…

– Ясно. Но лейтенант Бурчак обязан был подать рапорт по инстанции, а то нам всем пришлось краснеть. Глядите, мол, как ваши офицеры топчут Корабельный устав!

– Но ведь корабли больше не режут? Мигом перестали. Значит, здесь и Гнат немного помог? – допытывался боцман.

– Не знаю, – сухо ответил адмирал. – Если так, благодарим его. А за рапорт не по инстанции – губа. Ты что, с неба свалился? Вместе ведь в матросах служили. Нарушит еще Корабельный устав – снова пойдет, как сам говорит, на Кавказ. И ты больше не заступайся…

– Я и не заступаюсь. Но весь люд в Новограде загудел, когда стали крейсер резать. А за ним и другие корабли. Ошибка же была. Хорошо, что исправили.

– Один крейсер – еще не флот. Старое всегда идет на слом. Молодое выходит на дорогу. А вообще, Дмитрий, не суй свой нос, куда не следует.

Спор разгорался, за стеной громче заиграло радио.

Анатолий Иванович понял и вдруг спросил хозяев:

– А где же он, этот ваш Гнат Бурчак? Хоть покажите мне его…

Анна бросилась к двери, но боцман остановил ее, зло сверкнув глазами. И она молча села на место.

– Позовите! – приказал адмирал.

– Опять посадишь? – хитро спросил боцман. – Если и посадишь, то только не здесь, не в моем доме. Здесь не позволю…

Адмирал покраснел.

– Анна Николаевна, позовите, пожалуйста, обоих. У нас и к ним дело. Сразу двух зайцев убьем.

Женщина вышла и, верно, ждала там, пока молодые принарядятся.

Скрипнула дверь, на пороге вырос Гнат Бурчак. В полной форме, с кортиком, но взволнованный, бледный. Верно, Анна Николаевна успела рассказать ему о споре. Гнат коротко, четко отрапортовал. Из-за его спины выглядывала встревоженная Олеся.

Адмирал скомандовал «вольно» и пригласил молодых к столу. Поглядел на Олесю и весело с завистью сказал:

– Так вот вы какая? Молодец, офицер Бурчак. Браво! Даю вам десять суток на свадьбу и поездку к родным. Сидите, сидите. Доложите комбригу, с какого числа вам нужен отпуск. Церемониал на свадьбе флотский, смешанный, начиная с маяка.

– Вот это дело! – даже подскочил боцман. – Тот не адмирал, кто не побывал в матросах, как мы с Петром Степановичем.

– А от нас, – сказал Анатолий Иванович, – новая квартира. Одну комнату – райсовет дает, вторую – флот. Вот и вышла отдельная, двухкомнатная, здесь на горе, возле маяка.

И положил перед Гнатом и Олесей два ключа на стальном кольце и ордер.

– Живите счастливо, не ссорьтесь! А нас простите, нам пора…

Гости поднялись одновременно, поблагодарили хозяев за угощение. И Олеся только теперь спохватилась. Квартира! У них с Гнатом отдельная квартира. Не сон ли это? Нет. Вот они еще стоят, надевают фуражки, Анатолий Иванович, к которому не так-то легко пробиться в райкоме, и адмирал, которого большинство офицеров, возможно, никогда не увидит за весь срок службы на Черном море. И они пришли сюда сами. И ключи принесли. И ордер.

Олеся, не в силах вымолвить ни слова, горячо поцеловала Анатолия Ивановича, потом адмирала, еле дотянувшись до этого великана.

Те от неожиданности онемели. Глядят друг на друга непонимающими глазами, потом вдруг как расхохочутся. Весело, просто.

И быстро пошли к машине. Помахали всем обитателям маяка. Те еще долго стояли у ворот, словно загипнотизированные. Всего мог ожидать старый боцман, когда ходил в штаб и райком хлопотать о квартире, только не того, что произошло. Если б они не приехали на его день рождения – не беда. Могли и телеграмму прислать. А вот за молодоженов, которые оказались в трудном положении, болела душа. Отец невесты – славный герой маяка. Она сама – известная на комбинате ткачиха. Живет в общежитии. Собственный дом бесплатно отдала девушкам. Все факты за нее. Против – ни одного. Такая же приблизительно история и у Гната Бурчака. Старика только волновало, не повлияет ли на решение квартирного вопроса арест Гната. Офицер флота живет в переделанной из бывшего гальюна каморке, которую кое-как соорудили во время оккупации. Боцман боялся, что если в райсовете каждое дело станут рассматривать по отдельности, то Олесю и Гната могут поселить отдельно. Поэтому-то боцман ходил к Анатолию Ивановичу и адмиралу. Ведь могли же загнать Олесю куда-нибудь в бухту Омегу, а Гната – к черту на рога, на Якорную гору, по ту сторону залива.

– Ой, мамочка, родная моя! – бросилась Олеся на шею к Анне Николаевне. – Я этого до конца жизни не забуду, моя дорогая… Кто бы о нас позаботился, если бы не вы, Анна Николаевна и Дмитрий Григорьевич?.. И не говорите, и не возражайте. Это все вы! Только вы, и больше никто…

– И совсем не я, Олеся, а он, – Анна показала. на мужа. – Я просила, а он все ходил, добивался…

– Оба вы! Оба! Дорогой мой Дмитрий Григорьевич. Дайте я вас расцелую, – бросилась к нему Олеся.

И стала целовать в колючие, прокуренные усы, не замечая этого.

Старик упирался, моргал покрасневшими глазами, вытирал их рукавом. Детей у них с Анной не было, и у него впервые так защемило сердце, на глазах выступили слезы.

– Я не умею говорить то, что думаю, – пробормотал Гнат, – но даю слово офицера: никогда, где бы я ни был, не забуду вас. И не оставлю в старости, в беде. Я, так же как Олеся, круглый сирота, детдомовец, прошел жизнь от нахимовца до офицера, но такого тепла, как у вас, не встречал. Словом, я ваш вечный должник…

– Погодите! Надо же осмотреть квартиру. Может, там что не так, а? – спохватился боцман.

– Я девушкам позвоню! – бросилась к маяку Олеся.

– Какой ты, Дмитрий! Вечно у тебя какие-то подозрения, – недовольно проговорила Анна. – Что значит «не так», если они сами ордер и ключи принесли? Не кто-нибудь, а партийно-советская и военная власть нашего района. Глупеешь ты к старости.

– Нет, Анна, я должен все пощупать собственными руками. Только тогда скажу, все ли в порядке. – И пошел к калитке. – Нам некогда. Вечером гостей надо принимать. Везде должен быть флотский порядок…

– А мы вам тоже подарок приготовили! – радовалась Олеся. – Гнат всю весну возился…

– Олеся, я ведь просил тебя, – недовольно проговорил Гнат. – Вот язычок!

– На то и жена! Привыкай, парень, – выпустил дым из трубки боцман. – Поэтому их брата на военную палубу не пускают. Весь флот могут языками сгубить.

Поднимаясь в гору, часто останавливались. Анна Николаевна жаловалась на сердце, а Олеся посматривала вдаль, не появятся ли девушки.

– Все может быть, – оправдывался боцман. – Я их знаю. В одном месте батарея протекает. В другом – труба лопнула. Там кранов нет, здесь – штепсель испорчен. Одно окно разбито, второе перекошено. Одна дверь не закрывается, другая не открывается.

– Так они же, наверно, проверили, – откликнулась Анна.

– Некогда было! Слышала же: секретарь – на бюрю, адмирал – на самолет, рапорт везет…

– Не беда… Сами исправим, если что не в порядке… была бы квартира, – успокаивал старика Гнат, весело посматривая на море.

На вершине горы, у нового дома, остановились. Все было как на ладони. Город, сады, парки, памятник адмиралу Макарову, просторные бухты, корабли. И море. Нахмурившееся, с белыми бурунами, почерневшее при солнце.

Боцман измерил глазами высокую гору, на которой они стояли, прибавил к ней еще пять этажей нового дома и сказал:

– Далеко видно. На полтора морских горизонта. Отсюда, Гнат, ты увидишь больше, чем твой адмирал из своей штаб-квартиры. У него перед глазами один горизонт, а у тебя – полтора…

– Девочки! Сюда-а-а! – звонко закричала Олеся и замахала белой косынкой.

Впереди бежала Искра. За ней, взявшись за руки, – Стася и Галя. Светлана Козийчук шла одна, с книжкой. Позади на значительном расстоянии медленно шагал Павел Зарва, держа под руку Ольгу Чередник. И последним, сбив набекрень берет, шел Андрей Мороз. Бригада растянулась по горе, словно рассыпавшиеся бусинки.

Гнат долго глядел на море.

– Будет шторм. Опять пойдем в море. Адмирал не может, чтобы в шторм корабли стояли на приколе. Жаль, что я не побываю на вашем празднике, Дмитрий Григорьевич…

– Ничего, Гнат, утро приносит надежду. В самый большой шторм утро всегда приносит надежду. Не горюй. – Медленно выговаривая слова, боцман повторил еще раз: – Утро приносит надежду.

И немного помолчав, добавил:

– Запомни эти слова, Гнат. Запомни, и тогда легче станет жить на свете.

– Спасибо, – козырнул Гнат, легонько коснувшись рукой мичманки.

Защебетали девушки, вокруг рассыпался смех. Все остановились у подъезда, в котором находилась долгожданная квартира. Заперто.

– Начинается, – буркнул старик. Он выхватил из кармана милицейский свисток и громко просигналил.

Где он его раздобыл и зачем носил с собой – никто не знал. Даже жена. Прибежала какая-то женщина, потом мужчина, а за ними – домоуправ.

– Свадьба? Молодожены? Приветик, приветик, – потирал он сизый нос. – Знаю. Все знаю. У нас тоже морской порядок. Ордерочек прошу, ордерочек…

У порога вытерли ноги и рассыпались по гулкой, пустой, с чуть низковатыми потолками квартире. Искра крикнула:

– Ванна! И газ на кухне! А кухня, девочки! Финская!.. А какие окна? Два – на море. Одно – на Новоград, а четвертое – кухонное – прямо в лес. Все окрестности видны.

Девушки хвалили квартиру, прикидывали, где и что поставить из мебели, которой еще не было. Ахали и охали от радости. И только боцман молчал и все вертелся у кранов, выключателей, электросчетчика и газовой плиты. Все было исправно. Осекся старик, притих.

Искра отвела Олесю в уголок и просит:

– Олеся, никому не отдавай свое место в общежитии, я хочу там жить…

– А у Павла? У него же лучше…

– Нет. Я теперь третья лишняя. Павел с Ольгой все вместе да вместе. И чай пьют и еду варят. Он и посуду моет. Неудобно мне там, Олеся, – шептала Искра. – Не могу так близко около чужого счастья жить. А мое куда-то закатилось и до сих пор не найду его. Плакать хочется. Целые ночи не сплю…

– Вот как! – удивилась Олеся.

– Когда вы будете переезжать? – не отступал домоуправ.

– Надо сначала мебель купить. Сегодня привезем, – пояснил Гнат. И он с трудом выпроводил девчат на улицу.

Взяв боцмана под руку, Гнат сказал:

– Я сейчас побегу в магазин. Потом позвоню в штаб. И, должно быть, не вернусь. Разрешите вручить вам подарочек сейчас. Это модель нашего маяка. Она может быть настольной лампой. У нее световое реле. Включается в розетку. Когда наступают сумерки, маяк загорается. Утром сам гаснет. Синхронные часы бьют корабельные склянки. И ревун гудит. Я хочу, чтобы мой маяк стоял у вас на столе, когда соберутся гости. Пусть свечки горят и он светится. Свечки догорят и погаснут, а маяк будет светиться, Дмитрий Григорьевич…