Текст книги "Две жемчужные нити"

Автор книги: Василий Кучер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Рядом с первым словом появилось второе: «Нет».

И тогда лобастая голова мужчины повернулась к капитану, заскрипели кирзовые сапоги, слегка задвигались налитые кровью пальцы-обрубки. Сам он нагло ухмыльнулся.

– Наверное, забыла. Я полоснул ее ножом, чего уж тут…

– Помолчите, – прервал его Корзун и снова обратился к Ирине: – Вы твердо уверены, что его туг нет?

Больная дважды подчеркнула в блокноте второе слово.

– Посмотрите внимательно еще раз.

Ирина еще раз внимательно пригляделась ко всем. Лобастый мужчина, встретившись с ней взглядом, заговорил:

– Если забыла, напомню. Она шла с моряком под ручку, я под мостом был. Моряк сразу бросился наутек, а я полоснул ее ножом по горлу. Вот и вся карусель! Ну, что воду в ступе толочь?

– Замолчите! – прикрикнул на него Корзун.

– Что вы врете? – вмешалась Искра. – Моряк не станет убегать, когда нападают на женщину.

– Прекратите разговоры! – приказал Корзун и в последний раз спросил Ирину: – Так, значит, вы твердо уверены в том, что его здесь нет?

Дежурный врач вошел в палату и, показав на часы, попросил прекратить допрос.

Когда милиция уводила мужчину, за ним ушли ткачи. Ирина вцепилась обеими руками в Искру и никак не хотела отпускать ее. Она умоляюще смотрела на врача, но тот был неумолим. Он укоризненно поглядел на Ирину, а растерянной Искре, как и милиционеру, спокойно указал на дверь.

На улице капитан поблагодарил дружинников за помощь, извинился, что задержал их дольше, чем предполагал, и проверил замок на машине, куда посадили заключенного. Он уже собирался уезжать, как на улицу выскочила Искра.

– А скажите, красавица, – заспешил Корзун, – почему вы думаете, что моряк не убежит, если на его спутницу нападут бандиты? А другие, не моряки, выходит, будут убегать?

– Нет, – ответила Искра, – если они честные люди, так не убегут. И моряки. И ваш брат милиционер. И просто работяги, – подмигнула ему она. – Есть же неписаный рыцарский закон для мужчин, который определяет их обязанности перед любимой женщиной.

– Любимой?

– А что вы удивляетесь? Разве вам не знакомо это чувство?

Ее вопрос заставил капитана вдруг закашляться. Он, не зная, что ответить Искре, неожиданно даже для себя предложил ей:

– Садитесь, я подвезу вас. Помните, как на вокзал подвозил.

– Так ведь тогда ночь была, – захохотала Искра. – А сейчас светло-рассветло. Да и люди что подумают, увидев, что меня подвозит раковая шейка? Лучше уж когда-нибудь потом… Спасибо за внимание… Пока!

Она шмыгнула в сад, а раковая шейка (синяя машина с красным ободом по кузову) помчалась к прокуратуре…

Когда Ирина Чугай написала, что ее вещи в камере хранения на вокзале, следователь прокуратуры Иван Корзун потерпел первое поражение. Лобастый мужчина забрал из камеры один чемодан и, отнеся его в машину, вернулся за другим, который будто бы принадлежал его жене. Кладовщица раскрыла паспорт, прочитала имя Чугай и растерялась. Лобастый, заметив милиционера, опрометью выскочил, сбив с ног появившегося в двери Ивана Корзуна. Но он не успел добежать до машины, в которой оставил первый чемодан, как она рванулась с места и исчезла за углом. На какое-то мгновение лобастый растерялся, но сразу же сел в другую и умчался. А через несколько дней Иван Корзун неожиданно задержал лобастого на вокзале, когда тот покупал билет на Москву. Личный обыск ничего не дал. Ни документов, ни вещей у него не нашли. Назваться он не хотел. На допросе вел себя как бывалый преступник, держался нагло. Расселся в кресле, положив ногу на ногу, и, закурив, спросил:

– Ну, гражданин следователь, о чем будет речь?

– О вашем преступлении, – ответил Корзун.

– Преступлении?

– Да, об ограблении гражданки Чугай Ирины Анатольевны.

Иван Корзун ожидал чего угодно, но только не того, что произошло. Он был уверен, что лобастый упрется и будет молчать, откажется давать показания. Только так и вели себя закоренелые преступники, хорошо зная все статьи уголовного кодекса. Это было их типичное поведение на первых допросах.

Именно к этому и приготовился Корзун. И каково же было его удивление, когда лобастый ясно и четко ответил:

– Так точно, гражданин следователь… Я еще в ресторане приметил, что дамочка денежная… Из-за этого и морячок к ней пришвартовался… Ну, вот я и проследил за ними, как они переходили возле туннеля через полотно. Морячок сразу припустил… Вот и весь рассказ…

Корзун почувствовал, как на спине у него выступил пот. От волнения стало печь в груди, но он, сдерживая в голосе радостную дрожь, тихо сказал:

– Нет, не все. Расскажите подробно. Давайте вспомним все по порядку…

– Зачем подробно? – вскочил лобастый. – Свидетелей нету. Я один остался. Морячок сразу дал ходу, еще когда никаких подробностей не было… Это вам ничего не даст, гражданин следователь… Да и мне неприятно вспоминать… У меня память к тому же плохая… Забывать все стал… Вот еще помню, что сегодня случилось… А что вчера – хоть убейте…

– Ну что ж. Раз так, я отвезу вас в больницу, там, может, что-нибудь и вспомните…

– В больницу? Зачем в больницу?..

– К Ирине Анатольевне Чугай, на жизнь которой вы покушались.

Лобастый растер ладонью пот по лицу и с поспешной готовностью затараторил:

– Пожалуйста, пожалуйста… Мне самому это все надоело, осточертело… Скрывать, врать, выкручиваться, прятаться…

Но почему же Чугай его теперь не признала? В чем дело? Может быть, побоялась?

– Что с ним делать, товарищ начальник? Куда его девать? Он уже черный кофе просит. Рановато, я вам скажу, закрыли у нас тюрьму. Канителься теперь с ним, – прервал его мысли вошедший конвоир.

– А какао он, случайно, еще не просит? Уточните еще раз его имя, фамилию.

– Да я уточнял, все то же. По паспорту чешет. Коржов. Только врет, по-моему.

Капитан вздохнул и махнул рукой:

– Вы свободны. Я вас позову, когда будет нужно…

17

Олеся вымыла пол, старательно протерла высокие окна, слегка обмахнула камышовым веником потолок и присела на табуретку у порога. Чисто, уютно. За окнами играет море, в прозрачной дымке бархатисто синеют горы, покрытые лесами. И матросы невольно останавливаются у дома. Один бескозырку поправит, другой волосы расчешет, глядясь в стекло, словно в зеркало. Только бы подольше постоять у окон девичьего общежития. Третий высматривает любимую, а еще кому-то не терпится завести знакомство. Тропинка к дому хорошо утоптана. Девушки не скучают по вечерам. Олесе это приятно, и она всегда особенно старательно моет не только пол, но и большие стекла. Олеся несет свою вахту торжественно, раз в четыре дня, как матрос в главной рубке корабля. Принимать Олесину, как говорят на флоте, «приборку» можно послать самого строгого боцмана, и он не найдет недоделок. Девушка так старается не только ради чистоты и порядка, а и для того, чтобы приучить к этому и Светлану Козийчук, которая вечно сидит уткнувшись носом в учебник, зубрит лекции; чтобы закадычные подружки Стася Богун и Галя Диденко не чурались никакой работы, не ленились в свое дежурство. Девушка должна уметь делать все, даже мужскую работу. Чтобы не давать ребятам повода говорить: это, мол, не женского ума дело, не для женских оно рук…

Олеся внимательно осмотрела каждый уголок, заглянула под кровати. Чисто. Можно уже и девушек звать. Хватит им галок считать во дворе. Пора приниматься за домашние дела.

Нет, еще минутку, чтобы окончательно собраться с мыслями. Итак, зарплата получена вчера. Снова едва удастся свести концы с концами, и все оттого, что раньше, когда Олеся работала в шелковом цехе, она получала в два раза больше денег и не научилась их экономить. Ну что же? Отлично ведь знала, куда шла. Нечего сетовать. Только будет ли этому конец? Когда же ты, Олеся, снова станешь получать сполна за свою работу? Не знаешь? Нет, знаешь! Когда вырвемся вперед. А тогда что? Снова пойдешь подтягивать отстающих? А может, отстающих тогда и не будет… Может… А пока наберешь ли себе наконец на платье, или снова будешь бегать в прошлогоднем, когда наступит лето? Гулянья в парках, в горах, поездки на пляж, за город, в лес… Яркое солнечное платье, усыпанное алмазными звездочками, которые вечно горят и не гаснут. Даже вечером при электрическом свете весело переливаются. Купи материал, а там видно будет… Не хватит на жизнь – займешь. У кого? Да в кассе взаимопомощи…

«Нет, не возьмешь в кассе, – просыпается тот голос, что звучит для людей. – В кассе чаще всего дают многосемейным и тем, кто только что получил квартиру и хочет купить мебель. И еще тем, кто строится… А тебе зачем? Потому что обнову решила приобрести, и всего-то? Уж лучше сэкономь на еде…»

«Ну, и сэкономлю, как все девчата! – решительно махнула рукой Олеся. – А материал все равно куплю… Хотя это и неправильно – экономить на еде. Будь я большим начальником, тотчас подписала бы приказ: всем ткачихам в счет зарплаты выдавать талоны в столовую на трехразовое питание. А остальную часть заработка – деньгами. Тогда можно быть уверенной, что мои девчата будут нормально и вовремя есть. Набираться сил, хорошеть не по дням, а по часам. Талоны они не потратят на пудру, украшения и конфеты. Точно! Но что поделаешь, если я никогда не буду таким большим начальником. Ну и ладно! Заканителилась я что-то…»

– Девочки, – позвала Олеся, выглянув в окно. – Готово! Занимайте позиции.

Со двора донесся хохот, визг. Галя Диденко вырвала у Светланы книгу, а Стася Богун – тетрадь. И ну носиться вокруг стола. Светлана ловила их и не могла поймать. Так и ворвались в комнату. Запыхавшиеся, разгоряченные, словно за ними гналась стая волков.

– Принимайте работу, – засмеялась Олеся. – Одеяла сами отвернете… Да всех заставляйте хорошенько вытирать ноги. Я положила у порога мокрую тряпку… Девочки, не позабудьте снять во дворе мое белье, когда просохнет… Только не комкайте его, не швыряйте, как Светланка книги и тетради, а аккуратно сверните и положите в тумбочку. Гладить буду завтра… И на смену не опоздайте… Как обычно, приходите немного раньше…

– Ку-ку! – раздалось в окне. – Они что, без няньки жить не могут? – из-за занавески, махнув красным шарфом, выглянула Искра, обдав всех дурманящим запахом пудры и духов. – Привет невестам… Айда на бульвар, а то последних женихов разберут…

– Пусть разбирают, – рассмеялась Галя Диденко. – Наши в море плавают, а не баклуши бьют по бульварам… Наших так просто не достанешь… Они, верно, уже к турецким берегам подплывают…

– Не то что ваши, сухопутные. Плывет, плывет – а на берегу потонет, – тоненько рассмеялась Стася Богун.

– Наши искры высекают, – шутя похвасталась Галя.

– А из наших самгородских космонавты выходят… Я уж своих подожду. А ты что скажешь, Светлана? Ждать или не ждать самгородских космонавтов? Ну, чего снова в книжки уткнулась? Спой-ка лучше: «Полюби меня, Гагарин, полюби меня, Титов»… Хороша? – тараторила Искра.

Светлана заткнула уши пальцами, громко твердила:

– Бином Ньютона!.. Бином Ньютона!..

Она всегда поступала так, когда девушки шумели в комнате и мешали готовиться к лекции. Все привыкли к этому. Только Искра не знала. Она кружилась по комнате, весело напевая:

– Ну и танцуй со своим Ньютоном!

Девочки неодобрительно поглядели на Искру, потом на Олесю. В глазах просьба: «Ну скажи ей, чтобы не мешала Светлане сорвиголова. Если не умеет вести себя, так поучи ее, отчитай хорошенечко. Ты же комсорг! Слово твое для нее – закон!»

Девушки ждали, что Олеся сразу же приструнит Искру, накричит на нее, но она лишь подмигнула своей новой подруге и приветливо повторила ее же слова:

– Айда на бульвар!

Искра опешила. Она думала расшевелить подруг, вытащить их на улицу. А если не удастся, то хоть посмеяться над ними, а может, и поругаться. И вдруг на тебе! Олеся сама зовет на бульвар.

Искра насторожилась:

– Вдвоем?

– Конечно. Чтобы им не мешать. Выберем мне шелк на платье. Ты ведь умеешь выбирать, Искра?

– Можно подумать, ты не умеешь! – улыбнулась та.

– А вот и не умею… Ткать умею, а на платье выбрать – нет. Как сапожник, который всегда без сапог, – уже с порога бросила Леся. И оглянулась на подружек: все ли ладно у них, не забыла ли чего напомнить. Кажется, нет.

Светлана сидела на кровати в своей излюбленной позе – ноги по-турецки, подушка под боком. Вокруг разбросаны книги и конспекты. И уже никто не оторвет ее от занятий.

Олеся радовалась. Станет Светлана отличным инженером, ничего, что подруги прозвали ее Биномом Ньютона. Потихоньку-полегоньку, а гляди, как обскакала всех. Пока Олеся заканчивала текстильный техникум, Светлана поступила в институт. А когда Галя и Стася закончат техникум, Светлана получит диплом инженера. Молодец!

И обе ее соседки, Галя и Стася, тянутся за ней. Теперь они не такие, какими были вначале, когда приехали из деревни. Учиться не хотели, книжек не читали. Все танцы да танцы на уме. А нет танцев – усядутся у окна и запоют тоскливо. И все глядят на сумрачный осенний лес. Нелегко было Лесе расшевелить их. Вначале таскала повсюду с собой. Потом, когда попривыкли, поручила Светлане учить подружек понимать не только уроки, но и прочитанные книги. Научились. Сейчас и учеба дается им легче. А как вышивают! И мулине! И гарусом! И бисером. Олеся верит подругам, как самой себе, потому и уходит из общежития спокойно. И на работу их не будит. Только на людях они до сих пор робеют, дичатся. Недоверчиво поглядывают исподлобья, боятся, как бы кто их не обидел, не обманул. И друг за дружку держатся, словно маленькие. Надо смелее толкать их в жизнь, как ребенка в море, чтобы научился плавать.

– А какую материю ты хочешь выбрать на платье? – вывела ее из задумчивости Искра, догоняя уже на улице.

– Я думаю, шифон. А если нет легкого, прозрачного шифона, тогда – марокен. Яркий, словно солнечный луч.

– Марокен неплохо… Но лучше репс, нежный, как полевой цветок… В нем и гулять можно. И на концерт… В гости… И с твоим моряком не стыдно пройтись под руку.

– Ты все свое! Под руку, на бульвар, на танцы… Парням головы кружить…

– Ну что ты! – отмахнулась Искра. – Я шучу! После всего, что произошло с нашей подшефной, той, что сейчас в больнице, я за десять километров обхожу кавалеров. А то они и меня так ножом! Хотя я думаю, не кавалеры это…

– А кто же?

– Скорее всего, муж… Если не сам, то мог кого-нибудь подкупить. Раз преследует, значит, ревнует…

– Не знаю, – вздохнула Олеся. – Знаю одно. Я бы к такому мужу ни за что не вернулась. Никогда!

– Что же ей делать?

– Вот и я думаю, что же ей, бедняжке, делать? Как вернуться на работу? Все начнут расспрашивать, сочувствовать… Найдутся и такие, кто посмеется… Не будет ей там жизни. Чувствую, не будет, – вздохнула Олеся.

– Ты-то хоть не принимай так близко к сердцу…

– Не принимать? – удивилась девушка. – Женщину искалечили в нашем городе, а ты говоришь – не принимай к сердцу? Ну, выпишут ее. И куда ей деваться? На все четыре стороны? Или в море? Да?

– Я этого не говорила, – стала оправдываться Искра. – Я думаю о другом: кто она нам, родственница, знакомая? Если ты собираешься оставить ее здесь, нам от этого только хуже будет. Ведь капитан Корзун станет водить к ней подозрительных моряков, чтобы опознала того, одного… Приятно будет нашим морякам? Ты об этом подумала, Олеся? Это же восстановит против нас всех матросов.

– Пусть восстановит. Пусть и они, если виноваты, отвечают. Э, не знаешь ты Корзуна. Он все равно не успокоится. Ему не важно, где будет жить Ирина – у нас или в другом городе… Он к ней и туда моряков повезет.

– Такой настырный?

– Скорее честный.

– Недаром оттого и холостяк…

– Нет, он честен сам с собой. Совесть у него чиста.

– А видно, скупой?

– Да, очень скуп на чужое. Чужого никому не даст, сам не возьмет и никому не позволит взять… Ни за что на свете. Собой пожертвует, а не позволит… Ни государственного, ни личного. Знаешь, он, по-моему, из породы тех людей, кто не пройдет мимо брошенного куска хлеба. Эх, служба-дружба, все бы люди такими были, как ты, – вздохнула Олеся.

Они шли вдоль моря. Шагали в ногу, иногда замедляя шаг, а то и вовсе останавливаясь.

Походка Искры – чарующая, девичья, не игрива и в то же время плавна. Так начинается танец в ансамбле «Березка» – девушки плывут, словно лебеди. Но у танцовщиц ноги скрыты под длинными широкими юбками, а у ткачих они оголены до колен. Полные, упругие, словно точеные, и бронзовые от солнца, как осенние желуди. Искра это отлично знала и потому нарочно играла своею походкой. Может быть, именно поэтому прохожие оглядывались на девушек. Олеся заметила эти взгляды сразу, но промолчала, давая подруге полную возможность покрасоваться, а та встречала и провожала прищуренными глазами чуть ли не каждого моряка. Она и впрямь кого-то ищет. Пусть ищет. Придет время – сама обо всем расскажет. Девичьи тайны скоро перестают быть тайнами для товарищей, а особенно для друзей. Олеся же хотела по-настоящему подружиться с Искрой, а путь к этой дружбе был один – откровенность и искренность. И потому, не в силах больше выносить кокетничанье Искры, она резко спросила:

– Чего ты вертишься, Искра? Что с тобой? Не таись, скажи…

– А что говорить, Олеся? Я давно присматриваюсь ко всем девушкам и женщинам, – какие они платья носят, из какого материала и как пошиты. В общем, гляжу, что здесь модно, а то и опозориться недолго, когда станем выбирать тебе материал…

«Хитрая», – подумала Олеся, а вслух сказала:

– Спасибо за внимание. Только я вот о чем: говорили мы о Корзуне, о том, что честный он человек. А я тебе про другого честного хочу рассказать. Есть у нас в отделе кадров такой Марчук. На службе очень честный, старательный, ничего не скажешь. Все по инструкции – ни шагу в сторону. Как автомат с газированной водой. Есть копейка – нацедит стакан. Нет, хоть головой об стену бейся, хоть умри, ни капельки не выпьешь… Честно этот Марчук выполняет свои служебные обязанности, как ты думаешь? По инструкции – да. А часто честность его похожа на издевательство. Правда, они, эти кабинетные службисты, вообще чересчур консервативны…

– И моряки?

– А разве среди моряков не может быть автоматов?

– Как же тогда Гнат? Ведь, кажется, так было. Марчук вышел в отставку, а Гнат пришел на флот… Я слышала, нигде так не наследуют традиции, как на флоте… Хорошие, конечно. Но бывает, что и плохие. А если твой Гнат станет таким вот Марчуком, который без копейки не даст человеку глотка воды?

– Не бойся. Сейчас не те времена. Это Марчука, Искра, завели, как пружинку… А мой Гнат иной системы, или, как теперь говорят, другая у него автоматика… Я стараюсь, чтобы эта система и вовсе изменилась.

– И помогает?

– Да всяко бывает. Он у меня упрямый. И все же, Искра, он не марчуковский автомат… Марчук ни за что в мире не пойдет к начальству передоложить, хотя отлично видит, что иной приказ только тормозит общее дело… Наберет в рот воды и молчит, пока само начальство не опомнится и другим приказом не исправит ошибки. А сколько было вреда оттого, что Марчук молчал, не ходил передокладывать. Все боялся, что ему влетит, что понизят в должности или раньше срока спишут в отставку, не дав дослужить до большей пенсии… Не суй свой нос в чужой огород…

– А твой Гнат уже суется в чужой огород?

– Пробует. Еще робко, но пробует.

– Ну и как?

– Во всяком случае, если речь зайдет о чести и совести флота – не смолчит… Я верю в это, Искра. Ну вот и универмаг. Давай быстренько на второй этаж. Выберем – и обратно…

Не успела Олеся произнести эти слова, как уже заколебалась: «А может, не покупать шелк? Истрачу деньги, а на что жить до получки? Оттого, что стану вертеться перед зеркалом в новом платье, сыта не буду, да и осень еще только, до лета долго».

«Опомнись, Олеся, не глупи!» – запротестовала та, первая девушка, которая всегда на людях.

«А почему ты молчала раньше, когда я говорила Искре о правде и честности? Гляди какая хитрая!… – запротестовала вторая, та, что была наедине с Олесей. – Тогда молчала, крыть было нечем. Здесь ты никогда не победишь, ибо закон для меня один: что на словах, то и на деле. Так почему же ты проснулась сейчас, когда я иду покупать шелк? Ты только погляди, сколько девушек и женщин идут по лестнице в новых платьях. А мне что, прикажешь ходить в прошлогоднем? Нет, милая! Знаешь ли ты, что это, может, мое последнее девичье платье? Может, сразу после него я надену свадебное? Молчишь? Ну и молчи».

Толпа на ступеньках универмага подхватила девушек, обдав их ароматами различных духов и одеколонов, пудры и кремов. Хотя и была осень, но не по сезону пестрые платья из яркого ситца, который вошел в моду этим летом, все еще звали, манили всеми цветами радуги. Блеск и лунное сияние. Буйство весны и пламя осени. Серебристая волна и свет маяка. Алмазы на черном небе и бисер на ослепительном снегу. Ночь и день. Лето и зима. Крыло сойки и кипение горного водопада. Соревнование художников, красок и человеческого разума. Все для радости, счастья. Поглядите, как мы красивы в этих нарядах! Склоняйте пред нами головы, ведь мы красивы вдвойне. Сочетанием живой природы и высокого искусства. Любуйтесь, пока мы молоды и здоровы.

– Выберем самую лучшую, – шепчет Олеся, – фасон ты мне подскажешь. Анна Николаевна зимой сошьет… Попрошу.

– Погляди, Олеся! – удивленно озирается Искра. – Вон Андрей Мороз… Увидал нас – и вышел из очереди… Бежит сюда. Ну что он такой нескладный, прямо ни рыба ни мясо?

– Он еще не развернулся, Искра! Он еще себя покажет. Вот увидишь. Андрейка, привет! Ты что здесь делаешь? Невесту себе выбираешь, нас не спросив?

– Нет, мотоцикл «Ява». Люкс с коляской. Хочу оформить в кредит, – Андрей потряс паспортом.

– Так беги, а то очередь пропустишь, – забеспокоилась Олеся.

– Я поменялся, теперь не скоро. Провожу вас и тогда…

– Погляди, каков рыцарь! Разве я тебе не говорила? Рыцарь, а не ученик бригадира. Ну веди же нас, соколик, к прилавку и выбирай, как Вакула черевички… О деньгах не думай… Мы сами заплатим, ты и так со своим мотоциклом на голодный паек сядешь…

– Не сяду. Я завтра сдаю на разряд, буду электриком.

– Вот и покупай, когда сдашь, – весело проговорила Искра.

– Нет! – отрезал Андрей, взяв девушек под руки. – Пойдемте, ваш слуга покорный… Все контакты зачищены, высоковольтная линия в порядке, трансформатор поет…

Узнав Олесю, продавцы отдела тканей стали выкладывать рулоны лучших шелков, бойко разворачивая их. Ткань весело, знакомо шелестела, словно хлопал на ветру парус. Продавцы вспоминали, что девушка не раз стояла за этим прилавком как представительница шелкоткацкого комбината, выслушивая пожелания покупателей. Знали продавцы и о ее переходе в отстающую бригаду. Только одного не ведали: почему Олеся так привередничает. Ткачиха. Ткань знает отлично. Расцветки тоже. А вот никак не подберет себе на платье.

Легко им рассуждать. Если в кармане много денег, то можно долго и не раздумывать. А если с трудом собрала на платье, тут не разбежишься, здесь будешь выбирать долго, боясь прогадать. Об этом продавцы не подумали, хотя хорошо понимали, что значит для передовой ткачихи перейти в отстающую бригаду. Олеся уловила их мысли и неожиданно для всех попросила:

– Покажите мне, пожалуйста, вон тот отрез репса. Кажется, это «березка»?

– Да. Кусок от рулона остался. Зачем вам остаток? – удивились продавцы.

Олеся откинула краешек нежной, словно молодая березовая кора, ткани, поглядела на серую боковую кромку с номером и заявила:

– Возьму. Это воспоминание о прошедших хороших днях… Как она сохранилась?

– Сами не знаем. Рулон расхватали за день, а этот кусочек остался… А что?

Девушка вспыхнула. На сердце потеплело. Как им объяснить? Еще не так поймут. И зачем объяснять? Поэтому она сказала:

– Ничего. Просто я люблю березку… Красивую молодую березку. И все…

Продавцы недоуменно переглянулись. Что за чудеса? «Березка» вышла из моды. Ее, кажется, уже не вырабатывают, а Олеся берет. Да что тут удивляться! Деньги уплачены – покупка выдана, и все. Девичья душа – потемки.

Но продавцы не знали, что в тот день, когда Олеся прощалась с передовой бригадой, переходя в отстающую, девушки ткали вот эту самую «березку». Сколько Олеся потом мечтала о таком шелке, но нигде не могла найти его. И вот теперь такое счастье! Не только платье, но и дорогие воспоминания о прежней жизни, о былых подружках, о красных косынках, которые скоро заалеют и в ее новой бригаде. И материнское ожерелье, настоящий жемчуг, наконец увидит свет. Засияет оно на шее дочери.

– А теперь туфли, сумочку, берет, – тянул Олесю к другому прилавку Андрей. – И чтобы все белое, как кора молодой березки… Как и это платье… Согласны?

– Обойдется! – весело махнула рукой Олеся. – Береты нам скоро дирекция выдаст. Туфли и сумка у меня есть… Итак, конец первой серии. Иди, Андрейка, покупай свой мотоцикл…

– Нет уж, я с вами пойду… Провожу до самого дома… Не могу так, как другие: «Наше дело не зевать. Встретил, глянул и бежать». Раз с этим платьем серийное дело, так я хочу поглядеть и вторую серию…

– Не увидишь. Я еще в поликлинику зайду, – сказала Олеся. – Мне надо к окулисту. Ниток на станке много, света мало… Что-то зрение подводить стало… Глаза скоро устают и к вечеру болят… Подождите меня здесь, на лавочке. Я скоро…

Старик окулист удивленно развел руками, не понимая, что хочет эта красивая и задорная девушка? Глаза у нее не болят, очки не нужны. Что же тогда? И при чем здесь парень? Почему у него нет глаза? Кто он ей? Ничего не ясно.

– Я вас очень прошу, – уговаривала Олеся. – Искусственный глаз, как и живой, должен быть темно-карий. Ведь Павел смуглый, лицо загорелое. Но лучше вы сами присмотритесь, когда будете во время медосмотра проверять зрение у ткачей. Вы и его вызовите… Я очень вас прошу от имени нашей бригады, от всех девушек вставить ему искусственный глаз. Парень красивый… И на тебе, такое горе…

Пока окулист, важно кивая головой, заполнял карточку на Павла Зарву, записывал его адрес, пока размышлял над услышанным, Олеся выбежала из кабинета.

– Ну что, Олеся? – бросились к ней Искра и Андрей.

– Ерунда. Запретили читать лежа. А я так люблю перед сном… – вздохнула Олеся и опустилась на лавочку.

– Ну, как он выглядит здесь, на солнце, мой репс?

Она разворачивала ткань медленно, осторожно, словно боялась, что та расползется у нее в руках от малейшего прикосновения. На девушку повеяло зеленым шумом березовых рощ, надувался белый парус в море, и натянутый до отказа канат на яхте уже звенел как струна…

– Я ведь эту материю видела только при лампах дневного света, в цеху. А какие это лампы? Светят, правда, ярко, но люди при этом кажутся зелеными, как мертвецы. Вот какая она, моя «березка», днем, при солнышке…

И тут произошло удивительное. Олеся вскочила, и шелк соскользнул на землю.

– Близна! [2]2
  Близна – незатканный кусок ткани, шириной до 50 см.


[Закрыть]По всему отрезу! – вскрикнула она.

Искра подняла ткань, раскинула ее на руках и увидала длинную, извилистую грязновато-серую полосу, словно кто-то забрызгал нефтью молодую березовую кору. Близна – стыд и позор любой ткачихи. Брак. Обрыв ниток, на нем незатканное полотно – черное пятно на ее совести. Крик и шум на всех собраниях и заседаниях. Близну обычно замечают в браковке, а этот кусок проскочил даже на прилавок универмага. Искра наморщила лоб, тяжело вздохнула, но тотчас решительно тряхнула головой:

– Ну и что? На свете бывает и пострашнее… Не хнычь!

– Хватит! – вскочил и Андрей. – Пойдем обратно. Пусть дают другой отрез или возвращают деньги… Я их заставлю.

Он вынул из кармана красную повязку и стал прилаживать ее на рукав, хотя эмалированный значок дружинника всегда был у него на пиджаке.

– Оставь, Андрей, – тихо и виновато проговорила Олеся. – Это мой брак. Я сама его сделала…

– Олеся! – бросилась к ней Искра. – Ты-то при чем здесь?

– Так ведь мой номер выткан. Посмотри, – еще тише проговорила девушка, подняв на Искру полные слез глаза. – Как же это?

Андрей закрепил повязку, откашлялся.

– Давай шелк. Я все возьму на себя… Верну и заберу деньги…

– А номер! Мой же номер выткан!

– Ничего! Я осторожно его вырежу… Все будет хорошо. Давай материю… Мы найдем для тебя еще лучшую…

– Не смей! – топнула ногой Олеся. – Кого хочешь обмануть? Комсомолец!.. Сам у себя воровать вздумал…

– Да хватит вам! – цыкнула на обоих Искра. – Надо что-то придумать, чтобы раздобыть тебе материал на платье…

Андрей пожал плечами, косо поглядывая на Олесю. А она не видела ничего перед собой, покусывала пересохшие губы. Оба ее голоса заговорили вместе. Они не спорили, не дискутировали, а разматывали ясную и четкую нить воспоминаний.

«Мой номер… Я ткала, а они прибежали поздравить… И комитет комсомола, и завком… Прямо к станку… Как назло завертели целую карусель. «Ты молодец, что идешь в отстающую бригаду. Настоящая ударница коммунистического труда…» А на станок, где двигалась эта молодая «березка», никто не взглянул… И я уже не смотрела: как бы не подумали, что не рада им, глаза отвожу… Позор… Вот и надела свое лучшее платье… И ожерелье материнское… Сколько раз зарекалась! Не хвались до поры. Вот тебе и расплата. Что же теперь? Кто рассудит? Не эти же двое – Искра и Андрей. Они скорее на обман пойдут… И Гната нет рядом… Он подсказал бы… Что же делать, что же делать?..»

– Знаю что, – вдруг решительно вслух проговорила она. – На комбинат! В цех! Быстрее!

Искра и Андрей едва поспевали за ней, так стучали ее каблучки по крутым ступенькам. А потом она и вовсе побежала. И все оглядывалась, просила поспешить, и Искре вдруг расхотелось искать Валентина. И это казалось ей странным и удивительным, и было обидно, что Олеся не замечает происшедшей с ней перемены.