Текст книги "Красные следопыты (Повести и рассказы)"

Автор книги: Василий Голышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

НЕОБЫЧНЫМ СПОСОБОМ

Всему виной закон притяжения, открытый ученым по фамилии Ньютон.

Благодаря ему, то есть закону, бумажный голубь, пущенный Павкиной рукой, не умчался в космическое пространство, а приземлился на моей парте. Я понял, что голубь прилетел неспроста. Тут же распотрошил его и прочел:

АКВАП АКИРВЭ ЫНЕСАПСЫМ. Буквы Э и Ы натолкнули меня на мысль, что это по-якутски. Но я в голову не мог взять, между какими двумя уличными драками Павка успел овладеть языком одного из северных народов нашей страны. «Наверно, по ночам учил», – решил я и тем же способом послал Павке ответную голубеграмму: «Переведи по-русски».

Перевод, доставленный той же почтой, несколько озадачил меня. Он заключал в себе только одно слово: «Балда».

Я углубился в размышление, стараясь докопаться до смысла, но тут прозвенел звонок, и ко мне подошел Павка.

– Ну как, понял? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– А ты в каком направлении читал? – усмехнулся Павка. – Наверно, слева направо?

– Конечно, как все люди, – сказал я.

– Вот именно, как все! – передразнил меня Павка. – А ты попробуй не как все, а наоборот.

Я попробовал, и у меня вышло: «МЫ СПАСЕНЫ ЭВРИКА ПАВКА».

– Эврика, это что? – спросил я. – Твой новый псевдоним?

– Псевдобалда! – съязвил Павка. – Эврика – это открытие.

– Что же ты открыл?

– Ничего особенного, – самодовольно улыбнулся Павка, – всего только двадцать первую страницу журнала «Юный техник». Но эта страница знаешь чего стоит?

Я не знал.

– Целой энциклопедии, – сказал Павка. – У вас магнитофон в порядке?

Павка – как ветер. Никогда не знаешь, в какую сторону он подует. Все смешалось в моей голове: «Наше спасение... Павкино открытие... Магнитофон...»

– При чем тут... – начал было я, но Павка не дал мне договорить. Он, как фокусник, выхватил из-за пазухи журнал «Юный техник» и сказал:

– Читай!

Я прочитал и ахнул. «Можно ли учить уроки... во сне?» – спрашивал журнал и тут же отвечал: «Можно. С помощью магнитофона». Дальше рассказывалось о технике этого дела.

– Только тс! – предупредил меня Павка. – Никому ни слова. Представляешь, как мы их всех завтра огорошим? – Он кивнул на ребят и добавил: – Такой сюрпризик преподнесем...

После уроков мы пошли ко мне.

– Так... Что у нас по истории? – деловито осведомился Павка, когда мы сели за стол и разложили учебники.

– Славяне.

– По литературе?

– Стихотворение Никитина «Степь».

– Ну а по естествознанию я сам знаю, – самодовольно сказал Павка. – Три состояния воды.

Мы включили магнитофонную приставку, вооружились учебниками, и запись началась. Первым записывался я.

– В одиннадцатом веке, – бубнил я, – у славян уже были бояре... В одиннадцатом веке у славян уже были...

– Стихотворение Н. Никитина, – забасил Павка, когда я расправился с боярами. – Называется «Степь». «По всей степи ковыль... По краям туман... Далеко, далеко от кургана курган». «По всей степи ковыль... По краям туман... »

Когда Павка счел, видимо, что туману напущено достаточно, он кивнул мне, и я по учебнику рассказал о трех состояниях воды.

– Что дальше будем делать? – спросил я у Павки, когда запись была окончена.

– Дальше будем спать, – ответил Павка. – Хотя нет. Спать рано. А учить уроки нам незачем. Лучше махнем в кино.

И мы махнули в кино. Из кино – на стадион. Со стадиона еще куда-то... Домой мы вернулись часу в десятом.

– Где пропадал? – Голос мамы не предвещал ничего хорошего, и я, на всякий случай, загородился Павкой.

– Уроки учил. У него вот, – честно соврал я.

– Уроки? – Мама подозрительно покосилась на нас. – Хорошо, ложись спать. Завтра проверю.

«Завтра? – Я чуть было не подскочил от радости. – Ого, завтра! Да завтра мы с Павкой... »

Само собой разумеется, что Павка, с маминого разрешения, остался у меня ночевать.

– Первым, – сказал он, – будешь спать ты.

Я не возражал. Забрался в постель и... не помню уж, как заснул, но зато очень хорошо помню, как проснулся. А проснулся я от страшного крика, который издавал стоящий возле моей постели приемник с подключенной к нему магнитофонной приставкой.

– В одиннадцатом веке, – орал он, – у славян уже были бояре: землевладельцы и богачи, а также князья...

Я сразу возненавидел всех бояр, богачей и князей на свете.

А приемник продолжал надрываться:

– Князья и бояре торговали с греками хлебом и медом, а также продавали им рабов.

Я пожалел, что не могу сделать того же с Павкой. Включил свет и увидел своего друга спящим в кресле. «Хорошо же, – злорадно подумал я, – сейчас ты выучишь во сне стихотворение Н. Никитина, называется «Степь». Я подтащил приемник поближе к Павке и включил его на полную мощность.

– По всей степи ковыль, по краям туман, – рявкнул громкоговоритель, и Павку будто ветром сдуло с мягкого кресла.

– Где туман? Какой туман? – вопил он, носясь по комнате.

А громкоговоритель между тем продолжал внушать нам заданный урок.

– Облака в синеве белым стадом плывут. Журавли в облаках перекличку ведут.

Тут приемник, видимо, перекричал самого себя, потому что к нам ворвались насмерть перепуганные родители и соседи.

– Что здесь происходит? – строго спросил папа.

И громкоговоритель, отвечая ему, проорал:

– Не видать ни души. Тонет в золоте день. Пробежать по траве ветру сонному лень...

– Это мне лень снять подтяжки, – сердито сказал папа, – и отстегать им некоторых бессонных учеников. Ну-ка, марш в постель!

С тех пор мы с Павкой учим уроки обычным способом. А жаль. Сколько времени пропадает!

СУФЛЕР

Павка никогда не играл на сцене. Даже в хоре не пел. Пытался, но не сдал пробы. Я помню, как он сдавал.

– Пой, – сказал худрук.

– Что? – спросил Павка.

– Что хочешь, – сказал худрук.

Павка не знал что и, по привычке, покосился на меня. Он ждал подсказки.

– Легко... – не шевеля губами, промычал я, – на сердце...

– Легко, – крикнул Павка, – на сердце.

– Раз легко – пой, – сказал худрук и наставил на Павку левое ухо.

– Легко на сердце от песни веселой! – заорал Павка.

– Минуточку, – сказал худрук и наставил на Павку правое ухо.

Павка подумал, что он глухой, и заорал еще громче:

– Она скучать не дает никогда...

– Что верно, то верно, – сказал худрук, – скучать нам некогда, – и вычеркнул Павку из списка кандидатов.

– Почему? – спросил Павка. Он не привык сдаваться без боя.

– Из-за отсутствия голоса, – сказал худрук.

Павка удивился:

– Разве вы меня не слышали?

– К сожалению, слышал, – сказал худрук и вызвал следующего.

Следующим был я. Меня приняли. Павка и виду не подал, как это его задело. Он умел управлять своими чувствами. Но я-то его хорошо знал. Не успокоится до тех пор, пока в чем-нибудь не обойдет меня.

Так и случилось. Вскоре Павка сообщил мне, что его приняли в драмкружок. В отличие от Павки я не умел управлять своими чувствами и с завистью посмотрел на друга.

Это доставило Павке удовольствие...

– Хочешь работать со мной? – спросил он.

– Хочу что? – не понял я.

Павка умел быть терпеливым.

– Работать, – снисходительно пояснил он, – над ролью.

Хочу ли я? Мои глаза опередили мой язык, потому что Павка, не дождавшись ответа, потащил меня в пионерскую к старшей вожатой Вере.

– Вот, – сказал он, – Славка.

– Вижу, – сказала старшая вожатая Вера, она же режиссер пионерского театра.

– Артист, – сказал Павка.

– Не вижу, – сказала старшая вожатая и спросила: – Что ты умеешь делать?

Я не успел собраться с мыслями.

– Подсказывать, – опередил меня Павка.

Я с угрозой посмотрел на своего друга. Но Павкин ответ неожиданно понравился старшей вожатой.

– Очень хорошо, – сказала она, – у нас как раз нет суфлера.

Но я-то как раз и не собирался быть суфлером. Подсказывать другим... Этим я и так был сыт по горло.

– Хочешь быть суфлером? – спросила старшая вожатая.

Я пожал плечами.

– Ты сомневаешься в своих способностях? – удивилась старшая вожатая.

Возможно, это была педагогическая хитрость. Но я не устоял и согласился. Чтобы никто не сомневался в моих способностях.

Начались репетиции. Мой друг Павка в них не участвовал. Он якобы разучивал роль индивидуально. По своему собственному способу. Но я-то знал, в чем дело. Павка увлекся телепатией, и единственный способ, который его сейчас интересовал, это передача мыслей на расстоянии.

Что касается роли, то это была не его забота: на то и суфлер в будке, чтобы актер знал, что делать на сцене. Так говорил Павкин дедушка, бывший актер.

Наступил день спектакля. Артисты волновались как могли. Один Павка был спокоен. Надеялся на меня, как перевозчик на лодку.

Я тоже был спокоен за Павку. Утром у меня выпал зуб, и бабушка сказала, что это к счастью.

Дали занавес, и начался пролог.

Я сидел в суфлерской будке, как стриж в дуплянке, и смотрел на сцену. Вышел Павка. Вид у него был боевой и гордый. Он играл Робина Гуда, доброго разбойника.

Павка поднял колчан со стрелами и разинул рот. Это было так красиво, что я залюбовался. «Ай да Павка!» – ликовал я вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом.

Не слыша подсказки, Павка зевнул, сделав вид, что зевок предусмотрен по ходу действия пьесы, и с размаху опустил колчан на суфлерскую будку.

В голове у меня загудело, и я сразу вспомнил о своих обязанностях.

– Ко мне, – сказал я.

– Ко мне! – крикнул Павка.

– Леш... – начал я и – обомлел: вместо «с» у меня изо рта вылетело «ш». Проклятый зуб! Что было делать?

– Ко мне! – еще раз крикнул Павка и свирепо посмотрел на меня.

Будь что будет...

– Лешные братья.

Павка на секунду задумался.

– Леш-ш-ш-ные братья, – прошипел я.

– Лешие братья! – обрадованно крикнул Павка.

В зале засмеялись. Это насторожило Павку, и он подозрительно покосился на мою дуплянку. Но тут же грянули аплодисменты, и Павка, польщенный и успокоенный, еще раз крикнул:

– Ко мне, лешие братья!

Я спиной чувствовал, как в зале давились и умирали со смеху.

Но уже ничто не могло остановить Павку. Окруженный со всех сторон «лешими братьями», выбежавшими на его зов из-за кулис, он снова поднял колчан и разинул рот. В зале воцарилась мертвая тишина.

Я посмотрел в тетрадь с ролью и обомлел. «Не стони, бедняк. К суду злодеев...» – вот что я должен был подсказать Павке. Увы, у меня не было выхода.

– Не штони, бедняк, – прошипел я.

– На штаны, бедняк! – крикнул Павка под хохот зала.

– К шуту шлодеев, – прошипел я, теряя голову.

– К шуту шлодеев! – крикнул Павка, восхищаясь своим успехом.

К счастью, пролог на этом окончился. А участвовать в первом действии нам уже не пришлось: ни мне, ни Павке. Рассерженная старшая вожатая Вера турнула меня из суфлерской будки, а Павку со сцены.

На этом – увы! – и оборвалась наша артистическая карьера.

ТЕЛЕПАТЫ

Я застал своего друга Павку глубоко задумавшимся. В это состояние он погружался обычно в двух случаях, когда мыслил или когда у него болел живот.

«Живот или мысль?» – гадал я, глядя на своего друга. Если живот, лицо его изобразит страдание. Если мысль – улыбку.

Павка улыбнулся. Значит, он мыслил.

– Помнишь, ты обещал... – начал Павка и пристально посмотрел на меня.

Я сразу понял значение этого взгляда: Павка проверял мою гениальность.

Делается это обычно так. Заговариваешь с каким-нибудь мальчишкой (девчонки в счет не идут, они не выдерживают испытаний) и обрываешь разговор на самом интересном месте. А через несколько дней возвращаешься к нему снова. И вот, если тот, с кем имеешь дело, сразу вспомнит, на чем вы остановились, знай, перед тобой вполне гениальный человек.

Об этом мы вычитали в одной книжке, а книжкам мы с Павкой привыкли верить.

«Помнишь ли ты?» – спросил Павка, и моя мысль заметалась, как кошка, преследуемая собаками. Кошка! Едва этот образ возник у меня в голове, как я сразу вспомнил, о чем мы разговаривали несколько дней назад. О кошке же. Дело в том, что мы оба состояли в кружке юных биологов и, по заданию старосты кружка Жени Орловой, вели наблюдение над образом жизни домашних животных. А так как иных млекопитающих, кроме кошек, на нашей улице не водилось, то сами понимаете...

– Кота не было дома, – чистосердечно соврал я, надеясь, что Павка не станет допытываться о подробностях. Честно говоря, о них мне не хотелось распространяться. Зная крутой нрав Прохвоста, я попросту боялся к нему подступиться. Неизвестно еще, как бы он отнесся к переселению в вольеру для подопытных животных.

– Кот тут ни при чем, – буркнул Павка, и я понял, что получил двойку по гениальности. – Я имел в виду передачу мыслей на расстоянии, – уточнил мой друг.

Вот оно что! Действительно, к разговору о передаче мыслей на расстоянии, который мы вели с Павкой, кот Прохвост не имел никакого отношения. О нем мы разговаривали позже.

Мое счастье, что Павка терпимо относился к недостаткам своих ближних. Поэтому наша дружба не дала заметной трещины.

– Бери лист бумаги и рисуй, – приказал Павка.

– Что рисовать?

– Не твоя забота, – отрезал мой друг. – Я буду смотреть тебе в затылок и...

– Понял! – радостно проорал я. – Телепатия... Передача мыслей на расстоянии...

– Какой догадливый! – усмехнулся Павка и стал позади меня.

Я, на всякий случай, прислушался. Это было, конечно, глупо, потому что мысли, в отличие от мыслителей, ходят бесшумно и не стучат башмаками. Потом мне стало не по себе. Показалось, что Павка у меня за спиной корчит рожи и, хуже того, намеревается хватить меня кулаком по затылку. Вообще, очень неприятно, когда на тебя смотрят сзади.

Я обернулся. Павка стоял, скрестив на груди руки, и в упор смотрел на меня.

– Нарисовал? – строго спросил он.

– Нет еще, не успел, – сказал я и схватился за карандаш. Перед моим мысленным взором возник почему-то образ ежа. Вполне возможно, что он был внушен Павкой. Я нарисовал горб с колючками и посмотрел на своего друга. Я не узнал его. Павка всегда казался мне сдержанным человеком. Но тут спокойствие изменило ему. У Павки был вид человека, готового пуститься в пляс. Я последил за его взглядом и сразу понял, что привело моего друга в восторженное состояние: мой рисунок.

– Очень похоже, – сказал Павка.

– Что на что? – осторожно осведомился я.

– Твой рисунок на солнце.

– Мне казалось, что он больше смахивает на ежа.

– При чем тут еж, – возмутился мой друг, – если я велел тебе нарисовать солнце!

– А я подумал – ежа.

– Сам ты... – Павка хотел сказать «еж», но это слово показалось ему малооскорбительным. Поэтому он сказал: – Сам ты змей.

Он знал, чем уязвить меня. Из всех пресмыкающихся я меньше других уважал именно этих ползучих гадов. Поэтому я встал и сказал:

– Если я змей, то ты... петух!

Это было похоже на ссору. Но не такой человек был Павка, чтобы дать ссоре разгореться.

– Отставить! – сказал он. – Завтра у нас на улице концерт. И я обещал, что мы выступим с передачей мыслей на расстоянии...

– Что же делать? – спросил я, сразу забыв о ссоре.

– Выступать! – твердо сказал Павка. – Представь, я получаю записку. Просят, чтобы я приказал тебе принести нож. Я приказываю, и ты... Что делаешь ты?

– Не знаю. – Я сказал это скрепя сердце, рискуя навлечь на себя гнев своего друга, который терпеть не мог незнаек. Но, вопреки ожиданию, мой ответ обрадовал Павку.

– Не знаешь... Именно не знаешь... А сейчас будешь знать. Я беру записку, смотрю на тебя и говорю: «Нужно очень живо...» Ты уходишь и приносишь нож.

– А как же я?...

Павка умел быть терпеливым, если это вызывалось необходимостью.

– Как ты догадаешься? – мягко спросил он. – Очень просто. По первым буквам слов: Нужно, Очень, Живо... Нож... Понял?

Я не задушил своего друга в объятиях только потому, что, общаясь с ним, научился сдерживать свои чувства. Я лишь скромно заметил: «Гениально», чем вызвал снисходительную усмешку на Павкином лице.

...Мы выступали на улице. Сценой было крыльцо одного дома. На самой верхотуре, в чалме из полотенца, стоял Павка. Внизу, в узбекской тюбетейке, стоял я. Чалма и тюбетейка, по мнению Павки, делали нас похожими на восточных мудрецов.

Павка получил несколько записок, выбрал одну из них и в упор посмотрел на меня.

– Будь любезен, юли до цели, еловая голова, – с расстановкой произнес он и помахал руками у меня перед лицом.

Павкино заклинание «юлить до цели» развеселило ребят. Но вообще-то они смотрели на меня довольно скептически, не веря в передачу мыслей на расстояние и в мою способность выполнить то; что было приказано в записке.

Но я не обижался на них, нет. Зачем, если я твердо знал, что сумею посрамить их всех до единого. Войду в Павкин дом, вон он – рядом, возьму блюдце... Блюдце! Ну и дураки, не догадываются, что слова «Будь Любезен, Юли До Цели, Еловая Голова» составляют всего-навсего одно-единственное слово «блюдце», с буквой «г» для маскировки.

Я вошел к Павке в дом, взял блюдце и остался стоять там, где стоял, с согнутой в колене левой ногой. Увы, ни судорога, ни колдовство не было этому причиной.

А Панка тем временем, важный, как индюк, расхаживал по крылечку и терпеливо посвящал зрителей в мои похождения.

Вот он (то есть я) вошел в дом... (Павка посмотрел на часы.) Подошел к буфету... (Пауза. Взгляд на часы.) Взял, что нужно... (Еще одна пауза, еще взгляд на часы.) Подошел к двери... Распахнул дверь... (Дудки, между мной и дверью разверзлась пропасть, перешагнуть которую у меня не было ни сил, ни желания.) Вышел из дому... Подошел к крыльцу... Расступитесь, прошу вас...

Ребята расступились, и лицо у Павки вытянулось. Коридор, образованный зрителями, был пуст. Ребята засмеялись. Павка требовательно поднял руку.

– Сейчас явится, – сказал он, пробормотав какую-то угрозу по моему адресу. – Считаю до трех. Раз... Два... Два с половиной... Два с четвертью...

Зрители запротестовали. Им хорошо был известен этот счет до бесконечности. Тогда Павка послал за мной одного из зрителей. А когда и тот пропал, послал другого. За двумя первыми последовал третий. За третьим – четвертый. Когда возле крылечка не осталось ни одного зрителя, Павка пошел сам.

Он с трудом протиснулся в дом, набитый зрителями, и набросился на меня с ругательствами.

– Я тебе что велел принести?

– Блюдце, – ответил я, сохраняя спокойствие и равновесие.

– А ты?

– А я не несу.

Павку охватило негодование. Он терпеть не мог, когда над ним шутили в неподходящую минуту.

– Пошли! – Павка выхватил у меня блюдце и, подняв его над головой, шагнул к двери.

Я с любопытством следил за своим другом. Зрители тоже. Павка подошел к порогу и отшатнулся. Перед ним, огромная, как в сказке, стояла собака и скалила зубы. Стоило Павке пошевелить рукой, как она тут же угрожающе зарычала. Павка не был трусом. Но он был, как все мы, благоразумным человеком. Поэтому счел за лучшее сохранить ту позу, в какой был: с поднятым над головой блюдцем. Что касается моей позы, то она уже была описана. Другие стояли в тех положениях, в каких их застал страх: кто вытянув руки вперед, кто отведя их назад, кто разведя в стороны. Малейшее движение с нашей стороны вызывало у собаки приступ гнева.

Нас расколдовал Павкин дядя, охотник. Оказалось, он недавно приехал и, оставив собаку в доме, пошел искать Павкиных родителей.

Хорошо, что скоро нашел.

– Свои, Туз! – крикнул дядя и ласково потрепал собаку за шею.

Мы облегченно вздохнули и расправили онемевшие члены. Оказывается, собака была обучена впускать чужих в дом и не выпускать из дому.

Когда мы расходились, Туз приветливо махал хвостом. Своих он не трогал.

Что касается меня, Славки, и моего друга Павки, то ко всем другим нашим прозвищам прибавилось новое: «Телепаты». Павка для вида злится, но в душе доволен. Как-никак, а все на виду.

МАРСИАНЕ

Однажды мы узнали сразу две потрясающие новости. Во-первых, знаменитый метеорит, упавший в тунгусской тайге, был вовсе не метеоритом, а межпланетным кораблем неизвестной космической цивилизации. Во-вторых, тунгусская тайга не имела к падению метеорита никакого отношения. Он упал на задворках нашего дома, за глухой кирпичной стеной, где его и обнаружил юный следопыт нашего двора Венька Ложкин.

О том, что Тунгусский метеорит – не метеорит, а межпланетный корабль, мы прочитали в одном журнале.

Так как редакция не предупредила, что мы должны хранить это в тайне, то новость благодаря Павке и мне тотчас облетела всю улицу.

К сожалению, жильцы, как нам показалось, отнеслись к этому сообщению равнодушно. Ну не обидно ли? Такая новость, по-моему, должна ошпаривать человека, как кипяток. Мы с Павкой, по крайней мере, испытывали нечто подобное. И даже собирались отправиться на поиски затерявшегося в тайге корабля.

Сделать это нам помешал Венька Ложкин.

Мы с Павкой сидели в «Приюте двоих» и обсуждали планы предстоящей экспедиции. Вдруг дверь распахнулась, и в сарай, то есть в «Приют двоих», влетел Венька.

– Нашелся! – закричал он, увидев меня и Павку. – Космический корабль нашелся!

Ни один мускул не дрогнул на лице моего друга. Он и виду не подал, насколько взволновала его эта новость.

– Где нашелся? – с железным спокойствием в голосе спросил Павка.

– Там, – неопределенно махнул рукой Венька.

И мы пошли «туда».

Венька привел нас на задворки дома.

– Вот, – сказал он и пнул ногой торчащую из земли пароходную трубу. – Слышите шум?

Мы прислушались. Труба, которой до этого дня здесь не было, шумела, как морская раковина, если ее приложить к уху.

Я посмотрел на Павку. Павка посмотрел на трубу и по-петушиному вскинул рыжую голову.

Я понял: Павка принял решение.

– Видишь, вон там телега с лошадью? – спросил он у Веньки.

– Вижу, – ответил Венька.

– Гони ее сюда.

– Зачем?

– Трубу выдирать будем.

Венька посерел от ужаса.

– А как же марсиане?.. – заикаясь спросил он. – Вдруг... они...

– Не бойся, – отрезал Павка. – Марсиан я беру на себя.

Венька убежал. Павка посмотрел на меня и сказал:

– По-моему, эта труба беспризорная.

– А шум?

Павка не удостоил меня ответом. Он не привык обращать внимания на мелочи, когда дело шло о большом.

– По-моему, это труба беспризорная, – повторил он. – И к тому же еще железная.

Меня осенило.

– Выдерем и сдадим в лом!

Павка снисходительно усмехнулся: «Дошло наконец!»

Подъехал Венька на телеге. Мы заарканили трубу веревкой, привязали ее к телеге, и три голоса гаркнули:

– Но-о-о!

Все дальнейшее видится мне как в кошмарном сне. Лошадь, не привыкшая, видимо, к грубому обращению, взвилась на дыбы и понесла. Вслед за ней, грохоча и пританцовывая, понеслась пароходная труба, которую мы, с легкостью морковки, выдернули из земли. За трубой понеслись мы. А за нами... За нами, с колодками в руках, понеслись марсиане, ужасно похожие на земных сапожников.

– Стой, – кричали они, – стой!

Конечно, с нашей стороны было невежливо пренебрегать этим советом. Но мы пренебрегли им. Пренебрегли, полагая, что встреча с обитателями иного мира не сулит нам ничего доброго. И в этом было наше спасение.

Вечером мы узнали, что какие-то хулиганы сломали трубу, поставленную для вентиляции сапожной мастерской.

...Второй день я стараюсь не попадаться на глаза своему другу Павке. Неудачи, говорят, легче переживаются в одиночку.