Текст книги "На пороге войны"

Автор книги: Василий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

На отдыхе под Москвой

Уезжать далеко от Москвы не хотелось, и мне достали путевку в подмосковный санаторий «Лось». Он был рассчитан на прием до пятидесяти отдыхающих. Когда я приехал туда, там находилось не более тридцати человек в возрасте от сорока лет и выше.

Физкультурник, неизменный персонаж всех домов отдыха и санаториев, оказался человеком разумным и ограничил свою программу работы стрельбой в тире. Это занятие отнимало немного времени, и мы были вольны использовать его по своему усмотрению.

Когда я познакомился с отдыхающими, мне показалось, что я попал в совершенно иной мир. По всему было видно, что им неведомы те тревоги и опасения, которыми были охвачены мы, работавшие в Нармате оборонной промышленности.

На заводе нам приходилось тревожиться за производственный план, за качество изготовляемого металла, за сроки строительства. Такой, по всей видимости, у всех нас характер – мы не можем быть спокойными. Но в наркомате к прежним тревогам добавилось что-то новое, большое. Мы знали больше, нам приходилось смотреть дальше. Ответственность не ограничивалась территорией завода, она распространялась значительно дальше, и не только на заводы.

Разговоры с Тевосяном. Ванниковым, Завенягиным и рядом других близких мне людей свидетельствовали о чрезвычайно сложной ситуации, которая складывалась в мире.

Правда, с первых дней революции мы живем жизнью, полной тревог и опасностей. Военная интервенция и гражданская война, голод в Поволжье, борьба с оппозициями. Сначала троцкисты, потом Зиновьев, Каменев, Бухарин. Сколько было разных попыток столкнуть нас с выбранного пути строительства социализма, посеять сомнения. Приход к власти Гитлера, рост агрессивности фашизма. Вредительство, диверсии.

Все время надо было быть настороженным, начеку.

А может быть, они тоже встревожены, но умеют держать себя в руках, не проявлять ее – эту тревогу. Нет. Не может быть. Они просто не все знают. А я разве все знаю?

Тоже не все. Тевосян, Ванников, Завенягин знают больше, поэтому у Тевосяна всегда такие беспокойные огоньки в глазах. Поэтому он всегда так и насторожен.

Вспомнил «Двенадцать» Александра Блока!

Революционный держите шаг!

Неугомонный не дремлет враг!

Пожалуй, не было на протяжении всей нашей жизни, с первых дней революции, такого периода, когда бы вопросы бдительности, настороженности, необходимости быть начеку не стояли бы перед нами.

Еще на VII Всероссийском съезде Советов в декабре 1919 года Ленин говорил:

«Теперь мы можем сказать на основании тяжелых испытаний войны, что в основном, в отношении военном и международном мы оказались победителями. Перед нами открывается дорога мирного строительства. Нужно, конечно, помнить, что враг нас подкарауливает на каждом шагу и сделает еще массу попыток скинуть нас всеми путями, какие только смогут оказаться у него: насилием, обманом, подкупом, заговорами и т.д.».

О необходимости быть бдительными писали газеты, об этом часто говорилось на собраниях, конференциях, съездах, об этом напоминалось в радиопередачах, художественных произведениях, в театральных постановках и кинокартинах. И все же многие часто забывали об этом. Забывали о том, что военное поражение врагов еще не обеспечивает полной победы.

Наблюдая за спокойными, беззаботными лицами отдыхающих, я думал: «Неужели действительно есть второй мир, в котором люди живут иной, более спокойной жизнью?»

И я вспомнил март 1921 года. В то время в Кронштадте эсеры подняли восстание, а в Баку их готовились поддержать местные реакционеры. Нам, членам партии, это было известно, и вся партийная организация находилась в состоянии мобилизационной готовности. Всем членам партии были розданы винтовки и по 25 патронов. Больше не могли дать. Боеприпасы в то время были в большом дефиците.

Каждый вечер, после завершения своей основной работы, мы собирались в райкоме и оттуда расходились по городу, неся патрульную службу. А в это время но улицам города прогуливались толпы беззаботных людей, раздавались взрывы смеха, в кинотеатрах шли веселые кинокартины. Казалось, ничто не может нарушить спокойной жизни людей.

И вот тогда я также думал, шагая с винтовкой за плечами по улицам города, что большинство людей живет иной, спокойной жизнью, им не знакомы те волнения, которые наполняют нас. Мы знаем, что каждую минуту может разразиться гроза, загремят выстрелы и польется кровь.

…Сейчас важно собрать все силы, не отвлекаться в сторону. Забыть все другое. Нам нужно создать мощные средства обороны страны – танки, военные корабли, воздушный флот.

В небольшом санатории было немного тоскливо. Читать все время книги, насыщенные незнакомой для меня технической терминологией, было невмоготу, а страницы пестрели траверсами, булями, шпангоутами и прочими словечками. Через год опн стали такими же понятными, как и технические слова ферросплавного производства.

Но тогда они удручали.

После напряженной работы на заводе, а затем в наркомате, когда необходимо было быстро войти в курс дел повой области сложнейшего производства, и вдруг – санаторий. Тишина. Никаких заседаний, размеренная спокойная жизнь. Все точно расписано. Утром сестра измеряет температуру, затем завтрак, врачебный осмотр, обычные для санаториев процедуры, отбор проб для бесконечных анализов. Потом обед. Мертвый час, чай, опять отдых, ужин и сон. После десяти часов вечера все расходились по своим комнатам. В одиннадцать тушился свет.

Резкий переход от интенсивной деятельности к отдыху организм не мог перенести. У меня началась бессонница.

– Для того чтобы избавиться от бессонницы, необходимо снять нервное напряжение, в котором вы все эти годы находились, – каждый день говорил мне врач на утреннем осмотре. – Вам надо отвлечься, гуляйте больше и ни о чем не думайте. Правда, у нас здесь нет ничего, что могло бы отвлекать. Вы на бильярде играете?

– Немного.

– Ну, в бильярд, что ли, поиграйте. Нельзя же так. Вы ведь четвертую ночь не спите, и ни одно снотворное не помогает. Я уже самые сильные вчера вам дал. А вы, говорите, опять всю ночь читали. Что же это такое. Вы приехали сюда отдыхать. У нас тоже план, и мы также хотим выполнить то, что нам поручено. Наша задача привести вас в нормальное состояние.

Врач долго ворчал и наконец ушел.

Он прав, надо что-то делать. Главное, забыть все. Отдыхать и набираться сил. А тут как назло – дожди, и из помещений носу высунуть нельзя. Часть отдыхающих проводила время в бильярдной, а остальные сидели по комнатам и читали. Хотя я играл в бильярд посредственно, да и остальные не блистали, но все же один из нас выделялся, и его считали «чемпионом».

В один из пасмурных дней, когда за окнами моросил мелкий дождь и большинство отдыхающих находилось и бильярдной, отворилась дверь и в комнату вошел незнакомец. На нем было пальто цвета полинявшего верблюда, а на голове промокшая от дождя кепка. В руках он держал небольшой чемоданчик. Поздоровавшись, вошедший поставил чемоданчик на пол, снял пальто и кепку, бросил их в стоящее рядом плетеное кресло и, осмотрев присутствующих, весело произнес:

– Ну, кому «сухую» сделать?

Мы переглянулись. Незнакомец нам не понравился. А он подошел к бильярду, взял кий и повторил:

– Ну, кто же рискнет «сухую» получить?

Тогда один из игроков подошел к нашему «чемпиону» и тихо сказал ему:

– Ну-ка, утри ему нос.

Чемпион подошел, взял кий и сказал:

– Что ж, давайте сыграем, что ли?

– Ставьте пирамидку и разбивайте, – продолжал незнакомец.

«Чемпион» выбрал лучший кий и разбил сложенные пирамидой шары. После первого же удара «чемпиона» незнакомец, как бы дразня нас, заявил:

– Я с вами буду играть левой рукой.

Мы негодовали, а он подошел к столу и прицелился в шар, стоящий почти у самого борта.

Один из игроков с раздражением бросил:

– Шляпа, куда целишься, ведь шар-то совсем нейдет!

– У кого нейдет, а у меня пойдет, – уверенно ответил незнакомец.

Раздался звук удара, и один из шаров исчез в лузе.

Мне казалось, что это был звук пощечины нашему комментатору.

Незнакомец обошел стол – удар, и второй шар в лузе. Все наши замерли и следили за каждым движением незнакомца. А он ходил около стола и клал один шар за другим, пока не положил их все. Потом опустил кий на стол, потер руки и спросил:

– Скажите, пожалуйста, а где следует предъявить путевку? Я прямо с поезда и вместо регистрационной попал в бильярдную.

Один из отдыхающих пошел проводить его. Все же остальные стояли молча, ничего не понимая. Особенно смешно выглядел «чемпион». Он все еще держал в руках кий, ему удалось сделать всего один удар.

Тишину нарушил единственный возглас:

– Вот это да!

Через несколько минут незнакомец вошел вновь и, обращаясь к своему противнику по игре, смеясь, сказал:

– Простите, я забыл вам представиться – артист Малого театра Сашип-Ннкольский.

Сашин-Никольский был очень интересным собеседником. Разговаривая с ним, я вспомнил пьесу «Любовь Яровая», где он исполнял роль неграмотного солдата Пикалова.

Разговор с Сашиным-Никольским навел на размышления. Как важно было объяснить бывшим солдатам и крестьянам задачи, стоящие перед рождающейся социалистической индустрией.

Сколько возникало в свое время трудностей на заводе в Челябинске не только из-за самой сложности технологического процесса, но также из-за того, что не было еще хорошо подготовленных людей, не только знающих технологию производства, но и понимающих указание своих начальников. Тогда все было для нас новым: и оборудование, и производственный процесс, и даже техническая терминология. Создавая это новое производство, мы учились сами и учили других. Тогда нам пришлось создать целую сеть производственного обучения: курсы для бригадиров, школы мастеров социалистического труда и много разных других курсов – шестимесячных, годичных, вести работу по обучению людей в бригадах, сменах, детально объяснять, как следует выполнять ту или иную производственную операцию. Только в результате упорной работы с людьми, детального разъяснения им смысла каждой производственной операции удалось тогда значительно поднять качество производимых заводом сплавов и организовать производство таких, кои не только никогда раньше не производились в нашей стране, а и во всем-то мире их умели изготовлять несколько заводов наиболее индустриально развитых стран мира. В Европе эти производства рождались в течение многих десятилетий, а мы должны их создать буквально немедленно. Старые опытные специалисты хорошо представляли себе все трудности организации новых производств.

Вспомнился разговор с начальником технического совета крупповского завода инженером Гюрихом. Тевосян поручил мне организовать экспертизу проекта завода по производству тонкого листа из нержавеющей стали. На заводе предполагалось установить более сорока современных станов холодной прокатки. Гюрих собрал членов технического совета, и с немецкой аккуратностью они рассмотрели проект. Когда я спросил его, как он оценивает проект, Гюрих сказал, что по этому проекту завод можно построить и все механизмы будут работать. «Возникает только одно опасение – где вы найдете людей, могущих управлять этим очень сложным производством? Мы у себя в Германии таких людей найти не сможем. На заводе сочетается сложность самого технологического процесса с огромным масштабом производства».

Как прав был Рухимович, сказав, что у нас не одна, а две специальности – прежде всего мы большевики, а людей этой специальности много и в наркомате и на заводах – в этом наша сила и залог наших успехов.

Ну, а в области броневого производства надо готовить специалистов. Их у нас пока что очень мало. Может быть, создать такую кафедру в одном из институтов? Ведь что такое броня? Это лист высококачественной стали. Правда, этот лист служит в особых условиях, подвергаясь воздействию мощной ударной нагрузки в форме пули или снаряда. Надо будет поговорить с Тевосяном – он, думаю, поддержит предложение об организации кафедры по броневому производству.

Эти мысли не давали покоя. Хотелось скорее заняться практическими делами.

В санатории я вместо месяца пробыл две недели. Хватит.

…Кафедра по броневому производству была создана. Правда, это потребовало больше времени, чем мы предполагали. Заведующим кафедрой назначили меня. Пришлось заниматься и научно-производственными вопросами в главке, и подготовкой специалистов.

Кто они, как узнать?

Перестройка здания, выделенного под наркомат, была наконец завершена, и мы перебрались в новое помещение. Шикарный подъезд был отделан цветным мрамором. Лестницы устланы ковровыми дорожками. Правда, они заканчивались немного выше третьего этажа – на третьем этаже были кабинеты наркома и его заместителей.

На четвертом и пятом этажах никаких дорожек уже не было, там располагались управления и отделы. Здесь и мебель была куда проще, а количество рабочих столов так велико и они стояли так плотно, что протиснуться в оставленную для прохода щель от одного стола к другому мог не каждый.

Во всех наркоматах работали ночами. Ранее двух-трех часов ночи никто не уходил. Являлись же на работу рядовые сотрудники более или менее аккуратно. Ответственные, как правило, задерживались и приезжали позднее.

Несмотря на то что я уже несколько месяцев работал в наркомате, привыкнуть к здешним условиям никак не мог. Огромное количество бумаги и постоянные заседания как-го подавляли.

К нам в главное управление поступало много разных предложений: и разумных и наивных. Этот поток предложений свидетельствовал о том, как много людей в нашей стране заботились об обороне и всячески хотели помочь ее укреплению.

Большинство их искренне считало, что именно их предложения и были чрезвычайно важными. Разобраться в ценности каждого из этих предложений и установить, кто в действительности его автор – советский патриот или очковтиратель и эгоист, ищущий славы и денег, было делом нелегким.

Мне рассказывали, что у одного из известных в Москве врачей-психиатров был особый прием для того, чтобы определить, кто перед ним – действительно психически больной человек или симулирующий душевное расстройство. У этого врача было открытое простое лицо и большие светло-голубые глаза. Когда к нему доставляли пациента, он внимательно осматривал его и мягко, не повышая голоса, ставил ему ряд вопросов, и если у него было сомнение и он полагал, что пациент симулирует болезнь, он тем же мягким голосом, называя пациента по имени и отчеству, произносил: «Симулянт вы, Иван Иванович».

В случае, если это было действительно так, пациент вздрагивал от неожиданности.

У нас не было таких приемов, и часто было трудно отличить рационализатора от лжерационализатора, искренне заблуждающегося – от авантюриста.

В особенности туго пришлось в главке мне. Все новые работы, все предложения по рационализации и изобретениям свалились на мою голову. Как и в Челябинске, вновь пришлось окунуться в совершенно новую для меня область. В нашей стране в те годы броневая сталь производилась в ограниченном количестве и но ограниченной номенклатуре – главным образом для орудийных и пулеметных щитков. Тогда только еще начиналось складываться производство брони для танков, бронеавтомобилей, касок, но никто не полагал, что броня потребуется, например, для авиации. Броневые плиты для крупных военных судов когда-то на наших заводах изготовлялись, но это было давно, еще в дореволюционные годы.

Кое-что из этого старого опыта было утеряно, а многое не могло быть использовано, так как прогресс военной техники за последние годы внес много нового, и то, что осталось от прошлого, не подходило для нынешних условий и высоких требований, предъявляемых к броневой защите современных кораблей.

Данных об изготовлении броневых плит в специальной литературе почти не было. В мои руки попали всего два труда по производству броневой стали, опубликованные за границей. Но оба относились к истории броневого производства, и авторы начинали свое изложение с Пунических войн, а закапчивали общим утверждением важности проблемы броневой защиты.

На всех заводах мира, изготовляющих броневые стали, броня испытывалась пулевым пли снарядным обстрелом, а для предварительной оценки служила архаическая формула, предложенная когда-то французом Жакобом де Мар. На всех заводах тонкая броня испытывалась на полигонах, там вели стрельбу по броневым карточкам – образцам испытуемых и сдаваемых военным приемщикам изделий из броневой стали.

Со всей этой совершенно новой для меня техникой пришлось знакомиться и детально ее изучать. Правда, в этой области производства у нас уже появились свои специалисты, а в заводской лаборатории одного из основных заводов сложился сильный коллектив молодых инженеров, овладевших многими тайнами броневого производства. Они хорошо разбирались в структуре стали, знали, каким комплексом свойств должна обладать броневая сталь, чтобы поставить это производство так, как это требовала программа создания Военно-Морского Флота пяти морей и океанов.

Первые месяцы я себя, естественно, чувствовал как в дремучем лесу. Когда на технических совещаниях обсуждались программы исследовательских работ или проекты технических условий, рассматривались планы проведения опытов и испытаний, я видел, как много еще нужно мне изучить и попять в этой новой области техники. Постепенно складывалось убеждение, что необходимо переходить от эмпиризма к систематическим научным исследованиям – к настоящей науке и привлечь к исследовательской работе ученых, а заводских инженеров вовлечь в научный поиск рациональных решений производственных задач.

Эту точку зрения разделяли многие из молодых инженеров одного из заводов, и у них возникла мысль о преобразовании заводской лаборатории сначала в центральную лабораторию, а затем в исследовательский институт. Это предложение было поддержано Тевосяном, и на заводе был создан Институт по исследованию брони.

В середине 1937 года я встретился с академиком Абрамом Федоровичем Иоффе. Этот убеленный сединами ученый всегда был полон новых идей и юношеского задора. Пришел он тогда в Наркомат оборонной промышленности с рядом новых и необычных предложений. Посетив наше главное управление, он с места в карьер стал излагать свои представления о явлениях, происходящих в броне при прохождении через нее снаряда, и в конце концов предложил поставить серию исследований. Это была моя первая личная встреча с А.Ф. Иоффе, хотя я знал его со студенческих лет, читал написанные им книги, статьи и слышал многие его выступления. Эта встреча произвела тогда на меня особо сильное впечатление.

А.Ф. Иоффе умел заворожить своих слушателей, вызвать у них глубокий интерес к излагаемой им научной проблеме и жажду деятельности по ее решению. Вскоре наши отношения с А.Ф. Иоффе стали близкими, дружественными и продолжались оставаться такими вплоть до самой смерти Абрама Федоровича.

Академик Иоффе привлек к исследованиям по броне ряд сотрудников Физико-технического института, директором которого он в то время был, и поставил много интересных исследований. По его поручению профессор И.и. Давиденков стал работать над созданием новых методов испытания металла, применительно к условиям службы брони. В те дни были разработаны конструкции скоростных копров для ударных испытаний. Скорость, при которой совершался излом образца, достигала несколько сот метров в секунду – вместо принятых в практике восьми метров. При этих испытаниях были обнаружены новые явления, заставившие всех нас задуматься. Были также созданы установки для скоростной киносъемки самого процесса прохождения пули через броню, и это изменило многие наши представления. Нам всем очень хотелось возможно глубже проникнуть в тайны того, что же происходит при движении пули или снаряда через броневой лист.

Мне казалось, что ясное представление об этих процессах позволит нам сознательно оценивать каждую технологическую операцию и значительно упростить технику контроля.

Все попытки связать броневые качества стали, то есть ее стойкость против снарядного и пулевого обстрела, ни к чему не приводили, несмотря на многочисленные исследования, проводившиеся как у нас, так и в ряде других стран. А.Ф. Иоффе с энтузиазмом занялся проведением исследований. Он умел не только привить вкус к научным поискам, но обладал особым даром ясно объяснять самые сложные процессы и явления. При своих объяснениях он часто прибегал к аналогиям.

Уже значительно позже, когда решалась атомная проблема, судьба вновь свела нас. Вспоминаю, как А.Ф. Иоффе объяснял мне сложный процесс предложенного им метода разделения изотопов.

– Мы, следовательно, имеем с вамп поток электрически заряженных ядерных частиц. Часть из них легкие, а часть тяжелые. – Иоффе задумался. Потом он оживился и, улыбаясь, произнес: – Вы, надеюсь, помните детскую игру в «коши-мышки». Мышка убегает от преследующей ее кошки, а остальные участники игры мешают кошке поймать мышку. Вот давайте проследим за тем, как происходит процесс «убегания» легкой заряженной частицы. – Иоффе взял лист бумаги и начал рисовать схему.

По всей видимости, многие большие ученые любят прибегать к аналогиям. Так строили свои объяснения и ученики Иоффе. Этот метод часто использовал и Игорь Васильевич Курчатов – один из талантливых учеников

Знакомство с техническими требованиями, изучение различных предложений, поступавших в управление, ознакомление с тем, что делалось раньше, занимало все рабочее время, не хватало даже вечера и приходилось засиживаться до глубокой ночи. Да, кроме того, бесчисленные заседания – нужные и ненужные.

Рассматривая старые материалы, я натолкнулся однажды на упоминание о предложении некоего Деренкова относительно производства брони.

Я поинтересовался у одного из старых работников наркомата, имевшего отношение к производству брони, в чем состояло предложение Деренкова.

– О, деренковщина – это интересный этап в истории броневого производства! – воскликнул он. – Я не помню точно, когда это было, но если мне память не изменяет – в самом начале тридцатых годов.

Вот что он рассказал об этой истории:

– Мы начали тогда заниматься производством танковой брони, и, как это всегда случается в каждом новом деле, не все у нас клеилось. И вот тут появился Деренков – здоровенный мужик, с окладистой рыжей бородой, в смазанных сапогах, косоворотке, подпоясанной шпуром с кистями. Он добился приема у одного из высоких начальников и заявил: «Инженеры вас обманывают, они нарочно выдумывают различные сложные стали, чтобы себе набить цену, а о том, сколько такая сталь народу нашему стоит, не думают. Я могу предложить вам броню по целковому за пуд. Можете испытать. У меня есть образец для пробы». Он показал небольшой стальной лист. «Вот видите, это простое котельное железо, науглероженное с одной стороны. Все! И никаких никелей и хрома не требуется, а от бронебойной пули защищает не хуже, чем броня, которую изобрели ваши инженеры». Ну, конечно, было дано указание произвести испытание брони, предложенной Деренковым, и произошло невероятное – она выдержала испытание! Почему – никто не знает до сих пор. То ли в патронах был порох влажный, то ли заряд мал, то ли еще что произошло. Неизвестно. Но факт – выдержала! Деренкова немедленно представили к ордену, а заводу предложили перейти на производство брони по его методу – по цене целковый за пуд. На заводе пошел стопроцентный брак, начался ропот. Кое-кто из инженеров прямо называл это аферой и очковтирательством. Начались неприятности – кое-кого из инженеров завода и наркомата обвинили во вредительстве. Больше года продолжались эти мучения, пока кто-то разумный не настоял на тщательной проверке. Вот тогда-то Деренкова выставили, а вся эта история получила наименование деренковщины.

Имейте в виду, что вокруг новых военных заказов вертятся иногда сомнительные личности, я не утверждаю – враги или шпионы, но люди, которые получают немалые деньги за свои предложения, а пользы от них столько же, сколько шерсти от черепахи. Вы с этим еще столкнетесь.

И я действительно с этим скоро столкнулся.

Однажды ко мне на прием пришел уже немолодой инженер. Он представился инженером-механиком, занимается изобретательством. Благообразное лицо и скромность, с которой он начал разговор, располагали к нему.

– Я не металлург, а механик, – сказал он, – и вас может удивить, почему я вдруг вторгаюсь в чужую область техники. Заранее прошу извинить, но выслушать. Может быть, я где-то и грешу, хотя мне и кажется, что я не ошибаюсь.

Общеизвестно, что при разливке стали и при ее остывании кристаллизация начинается у стенок изложницы.

Кристаллы начинают расти внутрь слитка. Последним застывает металл в центральной его части. Здесь же преимущественно концентрируются и основные загрязнения – шлаковые и газовые включения.

Периферийные слои металла, таким образом, чище, нежели в центре. Вы изготовляете листовую сталь – броневые плиты. Для вас особенно важно, чтобы здоровой была как раз центральная часть, так как при механической обработке вы удаляете металл поверхностных слоев, то есть наиболее здоровый. Как улучшить качество стали, и не знаю, а вот как выровнять состав ее так, чтобы не было разницы в качестве в центре и на периферии слитка, мне кажется, этого можно добиться. Что, мне представляется, нужно для этого сделать? Но прежде чем ответить на этот вопрос, я хотел бы рассмотреть вначале сам процесс остывания жидкой стали в изложнице. Можно попросить лист бумаги?

Я протянул ему большой блокнот.

– Вот смотрите. – Он нарисовал схему изложницы и стрелками пометил направление роста кристаллов. – Почему это происходит? Потому что стенки изложницы отбирают у жидкой стали тепло и в массе стали создается большая разница температур. Если бы эту разницу значительно уменьшить, тогда сталь остывала бы во всем объеме почти одновременно и свойства стального слитка были бы более однородными. Правильны мои рассуждения?

– Как будто бы правильны, – подтвердил я. – Но как этого добиться? Каким путем можно заставить остывать сталь сразу во всем объеме?

– Путь к этому одни. Следует ввести в центр слитка холодильник – элемент, отбирающий тепло. Этого можно достичь, если поместить в середину изложницы сердечник из стали того же самого состава, что и заливаемая в изложницу. Состав стали вы, таким образом, не измените, а на растворение сердечника затратите какое-то количество тепла. Я думаю, – продолжал изобретатель, – что можно было бы использовать в качестве холодильника стальной каркас из толстой проволоки и заполнять изложницу сталью так же, как строители заполняют бетонным растровом стальные каркасы. Вот идея предложения! Почему я обращаюсь именно к вам? Потому что на заводах вашего главка отливают наиболее крупные слитки, а этот метод легче проверить именно при отливке крупных слитков – разница в свойствах стали, отлитой обычным способом и по моему предложению, будет выявлена в этом случае наиболее выпукло… Ну, что вы можете сказать относительно этого предложения? – напрямик поставил передо мной вопрос изобретатель.

Когда же я замялся, он заявил:

– Я понимаю, что вам трудно сразу оценить его. – И как будто бы читая мои мысли, он продолжал: – Есть ведь много таких инженерных проектов, которые лежат на грани практической нецелесообразности. На бумаге вся просто и ясно, а когда дело доходит до практического использования, возникают трудности, приходится отказываться. Окончательный ответ может дать только опыт.

Говорил он тихо, спокойно и производил хорошее впечатление своей рассудительностью и объективностью.

– Что же вы конкретно от меня хотите? – спросил я. – Разрешения провести опыты по отливке крупных слитков по вашему методу?

Он улыбнулся и сказал:

– Собственно, никакого метода пока еще нет, есть только идея. Я буду с вамп совершенно откровенен. Я зарегистрирован как изобретатель в Наркомтяжпроме, там меня знают. Это легко проверить. У меня были и другие предложения. Одним словом, я живу только на то, что получаю за свои изобретения. Меня бы вполне устроило, если бы вы дали указание одному из заводов вашего главка – лучше всего Северному – поставить под моим наблюдением опыты по проверке метода. – Он опять улыбнулся и поправился: – Этой идеи. Во время проведения опытов я должен все же на что-то жить – одними идеями, к сожалению, даже изобретатель не может питаться. Вот если бы на время проведения опытов я был бы временно зачислен на заводе инженером и мне установили бы средний оклад – это меня вполне бы устроило.

Все это мне казалось разумным, а требования скромными. Я согласился и дал указание заводу на время проведения опытов зачислить его на завод.

Прошло несколько месяцев, и как-то, прибыв на этот завод, я увидел у подъезда заводоуправления легковую автомашину. Я знал заводские машины – эта была незнакомой. Кто же мог приехать на завод?

В машине находился шофер. Я подошел к нему и спросил, чья это машина. Он назвал фамилию.

– Но от какой организации?

– Это не от организации.

– Ну, а вы-то у кого работаете?

– Да я же сказал вам. – И он повторил фамилию владельца машины. – У него и работаю.

Фамилия показалось мне знакомой. И вдруг я вспомнил. Да ведь это же изобретатель. Я решил проверить, что же сталось с его изобретением.

Встретив директора завода, я напомнил ему, что несколько месяцев назад мы послали из главка распоряжение о временном зачислении инженера-изобретателя для проведения опытных отливок.

– Да, помню, было такое письмо. Я давал указание начальнику мартеновского цеха о его зачислении и проведении опытов; Но, откровенно говоря, не проверил, в каком состоянии находятся эти работы. Знаете ли, дел всяких по горло, не успеваю за всем следить.

Вызванный им начальник цеха сказал:

– Еще не приступили к опытам, да он и не торопит. Слишком уж скромен. Придет, спросит: «Ну, как, когда начнем экспериментировать?» А у нас, знаете, и своих дел много. Скажем: «Хорошо бы до будущей недели отложить». – «Ну, что же, давайте отложим, я на заводе не один год проработал, знаю, что значит цеховая жизнь. Я вас, товарищи, торопить не буду». – Вот обычная схема разговора с ним.

– Сколько же вы ему платите? – спросил я директора.

– Полторы тысячи в месяц.

В голове промелькнуло: на какие же деньги он мог машину приобрести и содержать шофера?

Несколько позже в разговоре с директором одного круппого завода я рассказал ему историю с этпм изобретением.

– А как его фамилия?

Я назвал.

– Ну, знаете, это следует расследовать. Он и у нас на заводе этот же метод проверяет и тоже не торопится с проведением экспериментов.

Когда, несколько позже, мы занялись проверкой, то оказалось, что изобретатель на ряде заводов «проверял» свою идею. А идея была простой – добиться зачисления на должность и затем не торопиться с опытами.