Текст книги "На пороге войны"

Автор книги: Василий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Мы используем передышку

Успеем ли мы все намеченное выполнить в срок? Этот вопрос волновал многих из нас. Но все же мы не думали, что война так близка. Вместе с тем мы хорошо понимали, что надо делать все возможное для укрепления обороны. Мы использовали до предела все мощности старых заводов и строили новые.

Горелов – крупный инженер-прокатчик – предложил сменить на старом прокатном стане Северного завода некоторые детали, с тем чтобы повысить их прочность. Главный энергетик главка внес предложение изменить схему электропитания стана и увеличить скорость прокатки. Эти меры повысили производительность. В тесном прокатном цехе Южного завода поставили дополнительные нагревательные печи, заменили моторы на старых печах, чтобы иметь возможность выкатывать подппы печей с более тяжелыми слитками.

Мысли всех людей, связанных с военным производством, были прикованы к одному – дать возможно больше оборонной продукции. У строителей другие заботы – быстрее ввести в строй новые заводы и цехи.

Если бы можно было объективно измерять интенсивность поисков лучших производственных решений, инициативу людей и их стремление сделать все быстрее, то стрелки такого прибора отмечали бы в то время наивысшие показатели. Подъем творческой инициативы был чрезвычайно высоким, и даже личные горести и напасти не гасили ее.

Успешно решались задачи, поставленные третьей пятилеткой. 27 ноября 1940 года в «Правде» под рубрикой «Наши задачи на 1941 год» напечатаны две статьи: «Год повышения культуры производства» и «Развитие технической мысли». Публикуются сообщения о людях, наиболее отличившихся на производстве, списки награжденных заполняют страницы газет. Установлены премпп за наиболее выдающиеся работы в области науки, техники, литературы, искусства. Ведется борьба за высокое качество продукции. Критикуются бракоделы и разгильдяи, нарушающие ритм производства. В газетах введены разделы: «Из зала суда», – где сообщается о делах наиболее злостных нарушителей производственной дисциплины. Все это ведет к тому, что кривая производительности труда неудержимо поднимается вверх. Это признают даже паши идеологические противники.

Особенно резко возросло производство на заводах оборонной промышленности и смежных производств. Заметен значительный успех в металлургии. Выдающиеся способности Тевосяна, его умение находить людей и работать с ними, знание дела незамедлительно сказались на работе наркомата. В эти годы паша страна вышла на первое место в Европе по производству электростали, оставив позади те страны, где еще так недавно мы сами были учениками, где к нам относились высокомерно.

«Вам мы можем этот процесс показать, мы его осваивали десять лет, – вы будете осваивать двадцать, а за это время мы уйдем так далеко вперед, что нынешний технологический процесс производства будет представлять интерес только для историков» – эти слова директора немецкого завода в Крефельде мне запомнились на всю жизнь. Нам показывали производство и знакомили с ним вовсе не потому, что хотели нас обучить – нет, получая за техническую помощь большие деньги, они рассчитывали, что мы не овладеем сложной технологией и тем более не сумеем развивать ее, совершенствовать дальше. Они не предполагали, что вскоре мы превзойдем то, чем владеют они.

Раньше для производства простейших машин можно было применить всякую сталь. Теперь для мотора, для дизеля, для брони корабля, для подшипника, для ответственного станка мы варили сталь по точному заказу, ибо нужен металл только определенного качества.

«Для современной машины нельзя изготовлять деталь по «памяти», по собственному вкусу, а надо строго блюсти все технические правила при исполнении каждой, пусть даже самой простой производственной операции. Малейшее нарушение технологии, правил изготовления продукции приводит к ухудшению ее качества, а порой к. расстройству всего производственного процесса».

Когда я читал эти строки из передовой «Правды» «Техническая дисциплина и культура производства», то видел перед собой Орджоникидзе и Тевосяна. Этп задачи ставили они перед нами еще на Первом Всесоюзном совещании по качественным сталям, и вот теперь они практически решаются. Мы знаем теперь, как это делать! Уже не за горами то время, когда мы оставим позади себя все то, что было предметом нашей зависти, когда мы осматривали прославленные заводы Запада.

Вместе с успехами у нас были и отдельные неудачи. Только люди ограниченные и близорукие могут успокаиваться на достигнутом и почивать на лаврах. Застойность и консерватизм, самолюбование и зазнайство чужды самому духу большевизма.

1940 год был отмечен ростом всех отраслей народного хозяйства СССР. В докладе, посвященном XXIII годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, М.И. Калинин привел цифры нашего роста. Он заявил, что даже по самому осторожному подсчету годовой прирост промышленной продукции составит И процентов.

В строй действующих в 1940 году вошли ряд электростанций. В их числе Угличская гидроэлектростанция, открывшая собой новую главу в истории великой русской реки Волги. Недостаток энергии все еще остро ощущался во многих районах страны, поэтому пуск каждой повой станции был буквально всенародным праздником, ибо позволял нам решать наиболее трудные задачи – создание сложных энергоемких производств. В Узбекистане была введена в действие Чирчикская гидроэлектростанция.

Мы с полным основанием можем говорить о пафосе социалистическо труда в нашей стране. Отношение к труду стало критерием, нормой для оценки личности человека. Наши планы осуществляются, и это заставляло сильнее биться сердце в груди и работать, работать. Ведь мы реализуем свои мечты.

В статье «Два мира, два итога», опубликованной в «Правде», М. Рубинштейн писал: «Более ста лет назад, в ту эпоху, когда капитализм еще шел вверх, великий поэт, ученый и мыслитель Гёте мечтал о творческом созидательном труде коллектива, покоряющем слепые силы природы и преображающем жизнь миллионов людей. Герой его бессмертного произведения Фауст, пройдя через бурную беспокойную жизнь, все изведав, все узнав, во всем разочаровавшись, на склоне своих дней становится организатором великих строительных работ.

Он руководит сооружением громадной плотины, которая должна преобразовать заболоченную, заражающую все вокруг миазмами местность, создать обширный новый край, где будут счастливо жить миллионы людей, «надеясь лишь на свой собственный труд». Это разумный труд коллектива является апофеозом жизни Фауста, вершиной творчества Гёте. Только социализм, осуществленный в Советском Союзе, мог воплотить в жизнь эти мечты. Впервые в истории человечества освобожденный коллективный труд миллионов людей проводит великие строительные работы для покорения сил природы, для подлинного счастья народных масс».

В те дни нас привлекала статья в «Правде» главного инженера строительства Куйбышевского гидроузла С.Я. Жука «Покорение Волги». Газета привела схему начинающихся гидротехнических сооружений у города Куйбышева. С.Я. Жук иллюстрирует то, что являлось мечтой мыслителей прошлого. Ибо «заболоченные, заражающие миазмами местности» были нам хорошо знакомы. Когда я читал эти строки, то вспоминал балаханские нефтяные промыслы и унылый грязный барак, где мы жили.

«Заболоченную местность» и зараженный миазмами воздух мы знали не понаслышке – все это было реальностью нашего недалекого прошлого, от которого мы хотели избавиться возможно быстрее и навсегда.

Успешно завершили две пятилетки, выполняем третью, пятилетку могучего роста социалистической индустрии, совершенствованния ее технической базы, всемерного укрепления обороноспособности нашей социалистической Родины. Ее мы также успешно завершим.

Отсюда пойдут танки

Как-то мне позвонил М.З. Сабуров. Он был в это время первым заместителем председателя Госплана. Я его хорошо знал, мне с ним приходилось часто встречаться.

– Зайди, пожалуйста, ко мне, – сказал он. – Есть одно поручение Жданова.

Когда я вошел к нему в кабинет, там был А.А. Горегляд. Он был начальником главка, выпускавшего готовые танки. Мы хорошо знали друг друга. Сабуров сказал:

– Меня вызвал Жданов и предложил направить группу специалистов по танковому производству на Урал. Необходимо присмотреть заводы, на которых можно было бы быстро, без больших затрат организовать производство танков. Вы поедете обязательно. Но я хочу посоветоваться, кого в эту комиссию еще включить. Я обещал Жданову сегодня подготовить проект распоряжения о составе комиссии.

Мы с Гореглядом начали называть людей, знающих технологию танкового производства. Сабуров также, видимо, уже думал об этом, и скоро состав комиссии определился. Помимо нас с Гореглядом в комиссию были включены Соколов и Иванов. Соколов – самый молодой из наркомов – возглавлял только что созданный Наркомат дорожного машиностроения. Соколов – специалист, машиностроитель. В случае войны его заводы в первую очередь будут переключены для работы на нужды фронта. Иванов занимался снарядами и знал не только снарядное производство, но и заводы, их изготовляющие.

– В первую очередь надо посмотреть машиностроительные заводы, – сказал Сабуров. – Давайте соберемся завтра и обговорим, как нам с наибольшей пользой организовать поездку.

На следующий день, когда все члены комиссии встретились, Сабуров сказал:

– Я хотел бы перед поездкой на Урал вначале объехать действующие танковые заводы. Емельянов и Горегляд с этим производством уже сжились, а нам надо своими глазами взглянуть на него, так, что ли? – сказал он, обращаясь к Иванову и Соколову.

– Конечно, нужно, – подтвердили оба.

– Хотя я и представляю это производство, – сказал Соколов, – по надо еще раз все посмотреть своими глазами и детали потрогать своими руками. Тогда яснее будет, какое требуется оборудование и какие производственные площади надо иметь, чтобы производить все необходимое.

– Условились. Надо подробно поговорить с производственниками. У них всегда есть новые мысли и соображения, – сказал Сабуров.

Через два дня после этой встречи вышло распоряжение, а еще через день мы выехали на заводы.

Осмотрели действующие предприятия, в том числе заводы смежных производств. Ведь танк – это не только броня, мотор, пушки и пулеметы.

– А где мы резину будем брать, если придется создавать танковое производство на Урале? – слышу я голос Горегляда. Он знает все особенности этого производства.

– Один из уральских заводов начинает осваивать производство резиновых изделий для танков. Ты что же думаешь, мы в Госплане сидим и ушами хлопаем, – ворчит Сабуров.

Ну вот, кажется, все, что намечено программой, осмотрено. Когда видишь машину в сборе, не представляешь, как много всего необходимо, чтобы ее сделать.

– Где же мы столько специальных станков возьмем, – опять поднимает разговор Горегляд. – Обрабатывать броневые детали тоже непросто, так ведь? – обращается он ко мне.

– Многое можно будет использовать из того оборудования, которое уже есть на заводах, а кое-что, конечно, нужно будет дополнительно устанавливать, – отвечает Сабуров. – Поэтому нас и направили. Надо отобрать заводы, наиболее пригодные для танкового производства.

Предварительный перечень заводов у нас есть. Но мы не думаем ограничиваться только этим перечнем. Можно будет и другие заводы осмотреть, если комиссия найдет это необходимым. Одним словом, надо ехать на Урал и разбираться во всем на месте. Там можно будет и с местными людьми поговорить, выслушать их соображения – это всегда полезно.

В Москве мы пробыли всего один день. Нам выделили старый добротный международный вагон, в котором мы и разместились. И снова в путь, по знакомой Самаро-Златоустовской дороге, как ее когда-то называли. Я никак не мог привыкнуть к новому названию – Южно-Уральская.

«Какие же мощности надо создать в новых местах? От этого зависит и подбор заводов и их оборудование. Знает ли это кто-нибудь?» —думал я.

В последние дни комкор Павлов и мне несколько раз говорил:

– Если они полезут на нас, мы должны так дать сдачи, чтобы они навсегда это запомнили. Вот если бы у меня было сотни две тяжелых танков, я бы их до Берлина без остановки гнал.

Такой точки зрения в Автобронетанковом управлении придерживался не один Павлов. Некоторые считали, что достаточно иметь всего две-три сотни тяжелых танков для того, чтобы проткнуть оборону противника. Но, видимо, эту точку зрения многие не разделяли.

Нашей комиссии поручили подобрать заводы для производства куда. более значительного количества боевых машин. Хотя определенной цифры и не было установлено. Во всяком случае, ее нам не называли. Мы отберем заводы и установим, сколько на них можно будет изготовлять танков. Цифру определит правительство.

Передо мной вставали огромные заводы Рурской области. Сколько на ппх можно всего изготовлять! Немцы никогда полностью своих возможностей не использовали. В случае необходимости им не трудно переключить многие заводы на выпуск вооружения. Да и на действующих заводах они могут произвести огромное количество разнообразной военной техники. А теперь, используя сырье, материалы, оборудование и рабочую силу на захваченных территориях других страп Европы, они будут стремительно наращивать свою военную мощь.

Недавно, проходя по улице Горького, я увидел в окне букинистического магазина книгу с большим знаком свастики на обложке. Это была книга Dorothy Woodman «Der Faschismus treibt zum Krieg» [2]2
  Дороти Вудман «Фашизм гонит к войне.»


[Закрыть]. Я зашел в магазин и купил ее. В книге был собран большой материал о всесторонней подготовке фашистской Германии к большой войне. Эту книгу я прочел с большим интересом. Она дополнила то, что я наблюдал сам пять лет назад, будучи в Германии.

Но все же никто из нас не представлял тогда, что огромное пространство нашей страны от западных границ до самой Волги будет местом кровопролитных сражений, а танки, изготовляемые на Урале, будут сражаться с гитлеровцами вот на этой Средне-Русской равнине, которая расстилается перед окнами нашего вагона.

Танков потребуется много – это было для нас ясно. Но сколько много? Вероятно, тысячи, хотя мы еще и не представляли себе, сколько их будет нужно. Это определилось позже, уже в дни войны.

Вопрос о производстве тяжелых танков был ведь решен всего несколько месяцев пазад. До этого мы производили легкие танки, главным образом Т-26 и БТ-7. Все мощности бронепрокатных цехов, где нужно было изготовлять броню для тяжелых танков, были заняты заказами Военно-Морского Флота. Производство брони стало узким местом. Мы хорошо знали свои производственные возможности. Они были невелики. Для изготовления корабельной брони мы не только реконструировали действующие заводы, но и строили огромный завод на Востоке. Таких заводов на Западе не было.

В Эссене на Фронхаузенштрассе, где расположен листопрокатный цех крупповского завода, в котором прокатывали броню для военных кораблей, заводская ограда была своеобразной рекламой – часть кирпича на ней была заменена стальным листом. Его ширина достигала четырех метров, а длина почти двенадцати. Об этом свидетельствовала лаконичная надпись.

На нашем новом заводе был запроектировал стан, на котором можно будет катать листы и шире и длиннее. Главный инженер проекта этого завода Голованов со знанием дела и любовью ведет работы по проектированию. Возникает много сложнейших вопросов, далеко выходящих за границы того, что обычно принимается во внимание при выполнении таких проектных работ.

Надо предусмотреть многое, нужно знать буквально все. Это будет не просто уникальный металлургический завод, каких еще нет нигде в мире, а по существу химико-металлургический комбинат. На нем не будет отходов – все они будут использоваться в качестве сырья для многих побочных производств. На прошлой неделе мы рассматривали вместе с Головановым схему переработки отходов коксового производства. В них содержится фенол, а фенол – ценное сырье для многих химических производств. Но вот беда – денег мало дают.

Уже два раза вместе с Головановым мы ходили в Госплан, убеждали работников отдела выделить дополнительные ассигнования, хотя и понимали, что деньги нужны не только нам.

А вот недавно выявилось еще одно совершенно непредвиденное обстоятельство. Оказалось, что самые широкие броневые листы нельзя будет доставлять в европейскую часть страны – они не пройдут через железнодорожные туннели. Мы уже однажды с такой проблемой встречались, когда отправляли широкие листы с Южного завода на Северный. Но тогда эту задачу решили просто, на пути не было туннелей. Договорились с Наркоматом путей сообщения о графике перевозок, и на участках железнодорожного пути, где двигались наши платформы с листами, останавливали встречное движение поездов.

Много позже, к концу пятидесятых годов, опять пришлось ломать голову над доставкой негабаритного груза. Это было во время строительства самого большого в мире ускорителя ядерных частиц в Дубне. Нужно было перевезти из Ленинграда с завода «Электросила» катушки огромного электромагнита. По железной дороге их доставить было нельзя – они «не вписывались в габариты железнодорожного пути». Пришлось везти катушки водным путем с берегов Невы на берега Волги по системе каналов. Правда, в Дубне надо было строить специальный причал, что выходило за рамки утвержденной сметы и вызвало большие нарекания.

Но с нашего завода водой листы доставить нельзя. Нет ни одной реки, которой можно было бы воспользоваться.

– Как же эти плиты мы будем теперь доставлять? – с тоской спрашивали друг друга участники совещания.

Наследие старой техники вошло в конфликт с повой, необходимой для обороны страны. Сколько же нужно было приложить русской, смекалки, чтобы находить решение всех возникающих каждодневно сложных задач производства. Откуда только не приходили разумные советы! И в этом случае решение также было найдено.

У нас много затруднений с транспортом. Железные дороги плохо справляются с перевозками, а нам надо перемещать невероятно большое количество грузов. Европа не знает этих трудностей – у них не наши расстояния. Им легче и проще все решить. Да многое у них уже давно решено.

Везде свои проблемы, и их необходимо решать одновременно. Все отрасли хозяйства требуют металл. Эти вопросы непрерывно возникали на совещаниях, когда мы рассматривали наши планы и проекты. Начнем решать один вопрос, а он тянет за собой десятки других, связанных с первым.

…В вагоне тихо – все разошлись по своим купе, никто не мешает думать. Остановка. Какая-то небольшая станция. Народу, как всегда, много. Горегляд появился с большой копченой рыбиной. Кутум? Откуда он сюда попал? Кутума, вот такого копченого, много было в свое время в Баку. После отъезда из Баку я его нигде больше не видал.

– Зачем ты кутума-то купил? – спросил я его. – У нас и так всего много.

– Неужели с одной рыбиной не справимся? – смеется Горегляд.

По приезде остановились на тракторном заводе в квартире для приезжих. В это время на заводе находился заместитель председателя Госплана В.В. Кузнецов. У него тоже задание, связанное с размещением оборонных заказов. Отсюда нам нужно будет проехать на ряд заводов, входивших в наш перечень.

На предприятиях мы знакомились с производством, осматривали оборудование, прикидывали, сколько и каких станков необходимо дополнительно поставить, набрасывали планы организации производства танков. За время этой поездки нами был подготовлен проект постановления правительства. В нем содержались конкретные предложения каждому заводу с указанием сроков выполнения работ.

Сроки были установлены хотя и жесткие, но выполнимые. Одним из трудных был поиск решения по обработке обечайки – кольцевой детали, на которой вращается башня танка. Обработка этих деталей у нас производилась на больших карусельных станках. Эти станки в нашей стране были чрезвычайно дефицитны. У нас они были установлены только на некоторых крупных машиностроительных заводах.

Тогда я и не предполагал, что менее чем через два года мне придется самому участвовать в реализации подготовляемого нами проекта постановления. Когда мы готовили в вагоне проект постановления о производстве танков на Урале, никому из нас и в голову не приходило, что большая война начнется так скоро. И вместе с тем где-то в подсознании постоянно шевелилась беспокойная мысль: «Успеем ли? Должны успеть!»

К нам приехала немецкая делегация

Пожалуй, в конце тридцатых годов у всех, кто занимался производством вооружения, самым большим желанием было выиграть время. Если бы меня в то время спросили, что мне необходимо для решения поставленных задач и реализации намеченных замыслов, я бы сказал: «Дайте мне время».

В четырехмерном измерении наиболее дефицитным для нас было время. Известно, что пространство можно изменять во всех направлениях – время меняется только в одном. Возможность двигаться назад в пространстве существует, во времени – она исключена.

Что сегодня упущено, то потеряно безвозвратно. Ибо нельзя во времени вернуться назад и сделать то, что когда-то не было сделано. В пространстве совершенную ошибку можно исправить: вернуться на то место, где она была совершена, и устранить имеющиеся дефекты. Испорченный день или час не починить.

С немцами начались переговоры о заключении торгового соглашения. Это известие принималось нами спокойно. Все были глубоко возмущены поведением западных стран. Мы много слышали об укреплениях Франции, возводимых на границах Германии, – «линия Мажино» создавалась в течение многих лег. В 1934 году я был под Верденом. Молодой французский офицер любезно водил меня тогда по форту Доумон. Он был горячо убежден, что если немцам двадцать лет пазад не удалось прорвать линию французской обороны, тем более они не прорвут ее теперь. Военная техника получила такое мощное развитие, что линия французской обороны теперь практически неприступна.

Немцы обошли французские оборонительные сооружения с фланга, а военное командование вместо организации сопротивления стало искать соглашения с оккупантами. Впервые появилось противное слово «коллаборационист».

В случае военного конфликта мы будем одни – так думали многие. К этому мы были психологически подготовлены. Прошло не так много лет с тех пор, как мы боролись с интервентами, пытавшимися сообща задушить молодое социалистическое государство.

Ванников, когда в его присутствии кое-кто пытался поднимать вопрос о возможности сотрудничества, используя образность своего языка, говорил:

– Сотрудничал однажды волк с овцой – одни копыта от овцы остались после этого сотрудничества. Да что они заинтересованы, что ли, нам помощь оказывать? С чего бы это они вдруг свое отношение к нам изменили?

– А кто предлагает быть овцой, с чего это ты взял, что мы хотим перед ним в ягнят превращаться? – возражал его оппонент.

– А не хочешь ягненком быть, занимайся делом, а не сочиняй сказок. Нам надо быть сильными. В мире считаются только с силой. Ты думаешь с нами почему так почтительно разговаривали, когда мы с тобой за границей были? Потому что твои глаза, что ли, им очень нравятся? Ошибаешься. Нравились они, наверное, только твоей жене, да и то до свадьбы. Никто бы с нами и разговаривать не стал, если бы мы были представителями какой-то слабой страны.

Такие настроения были не только у Ванникова. К заключенному с Германией Договору о ненападении отношение было сдержанным. Мы понимали, что договор позволит нам получить еще какое-то время, но вряд ли можно рассчитывать на длительный и прочный мир с Германией. Все сводилось к тому, чтобы наилучшим образом использовать выигранное договором время.

– Всем ясно, это брак не по любви, а по расчету, – сказал кто-то в присутствии Ванникова.

Мы сидели в приемной у Ворошилова и ждали вызова на заседание.

– Ну какой это брак? – возразил Ванников. – Когда в расположенном рядом публичном доме начинается пожар, надо принимать какие-то меры, чтобы самому не сгореть. Какой тут может быть разговор о браке. Ты думай все-таки, что говоришь. Все эти соглашения временные. Длительными они не могут быть, и если кто думает по-другому – тот вообще не разбирается в политике.

В разговор вмешался Тевосян.

– Англичане и французы не хотят с нами соглашения и, наоборот, пытаются стравить нас с немцами. Немцы предпочитают вести воину не на двух фронтах, а на одном. Нам вообще война не нужна. Чем дальше мы будем иметь период мира – тем для нас будет лучше. Договор позволит нам продлить мирный период.

– Спиноза, – смеясь, проговорил Ванников.

Официальные сообщения о заключенном договоре, появившиеся в газетах, были краткими и сухими. Тщательно подобранные слова подчеркивали вынужденную необходимость соглашения.

19 декабря в Москву прибыли особо уполномоченный германского правительства по экономическим вопросам Риттер и Шнурре, возглавлявший германскую экономическую делегацию. В делегацию Шнурре входили представители министерств народного хозяйства, земледелия, иностранных дел, а также ряд экспертов.

Начались переговоры о заключении торгового договора, собственно даже не о заключении, а возобновлении действия торгового договора, который не действовал уже длительное время.

Наш наркомат предупредили, что имеется возможность разместить в Германии заказы на оборудование, и мы стали готовить необходимые материалы. А спустя несколько дней в наркомат прибыли члены делегации Шнурре. Встреча состоялась в кабинете наркома.

Немцы и мы сели за большой стол, покрытый зеленым сукном. Здесь обычно происходили заседания коллегии.

Носенко предложил гостям чаи. и переговоры начались. Мы сообщили, какое оборудование и в каком количестве хотели бы приобрести в Германии. Строители кораблей поставили вопрос о закупке отдельных крупных деталей, и в частности артиллерийских башен для военных кораблей. Немцы в принципе не возражали принять эти заказы, но называли очень длительные сроки их выполнения.

Ко мне наклонился один из работников наркомата.

– Хитрецы! – шепотом произнес он. – От нас хотят получить все немедленно, а поставлять собираются после морковкина заговенья.

После первого обмена мнениями Носенко объявил перерыв на двадцать минут. Все встали из-за стола и разошлись по комнате. Из немцев никто не говорил по-русски. Один переводчик, приглашенный на совещание, не мог справиться со своими обязанностями – немцев было трое. Мне пришлось помогать. Среди немецкой группы находился молодой офицер. Он, представляясь мне, проговорил:

– Шотки.

Шотки не такая уж распространенная фамилия, и я вспомнил, что был знаком с одним Шотки – работником завода Круппа.

– Скажите, это не ваш родственник?

– Да, это мой дядя. А вы откуда его знаете?

– Пять лет назад я работал под его руководством. Встретите дядю, передайте ему от меня привет.

Знание немецкого языка и знакомство с дядей сломило сдержанность немца. После перерыва, когда мы вновь сели за стол, офицер Шотки расположился рядом со мной. Он почти не участвовал в переговорах, а вспоминал Эссен и своего дядю.

В эти дни в газетах публиковалось много сообщений о продвижении немецкой армии по территории Бельгии. Было также несколько публикаций о том, что немецкие войска готовятся к высадке на английском побережье. Работники наркомата между собой судачили и гадали о том, форсируют немцы Ламанш или нет. И я решил спросить об этом Шотки.

– По всей видимости, такая водная преграда, как Ламанш, непреодолима даже для армии, имеющей современное снаряжение? – спросил я.

– Почему вы так думаете?

– Потому что вы остановились в Остенде и не двигаетесь дальше.

Шотки с какой-то нервозностью произнес:

– Ламанш нас бы не остановил. Но когда в дела военных вмешиваются политики, всегда происходят невероятные вещи. – Чувствуя, видимо, что он сказал лишнее, Шотки замолчал. Пододвинул стакан и, наполнив его нарзаном из стоящей на столе бутылки, стал с жадностью пить.

– Вам налить?—отрываясь от стакана, спросил Шотки.

– Нет, не надо, спасибо.

Разговор у нас оборвался. На все дальнейшие вопросы Шотки отвечал короткими фразами: «Да». «Конечно». «Возможно».

Кто он, этот Шотки? В начале тридцатых годов в Германии среди военных было много последователей Бисмарка. Может быть, и Шотки принадлежит к их числу?

Скоро совещание закончилось, и мы разошлись. Оно не дало нам удовлетворения. Немцы называли неимоверно длинные сроки на поставку необходимого нам оборудования, судовых механизмов и деталей. Но все же эта встреча свидетельствовала о возможности продлить мирные отношения.

Пребывание комиссии Шнурре в Москве лично для меня повело к большим последствиям.

Для выполнения некоторых наших заказов немцы потребовали поставить никель. В Германии ощущался острый его недостаток, так нам сказал один из членов комиссии Шнурре. В первой половине 1940 года нашими торговыми организациями в Германию была направлена первая партия никеля.

Получив металл, немцы заявили, что он не подходит для производства тех марок стали, для которых предназначался. В нем содержалось много меди, а присутствие меди в никеле вообще крайне нежелательно.

Вопрос о качестве никеля стал предметом разбирательства в правительстве. В Кремль вызвали наркома цветной металлургии. Он заявил, что никель по всем своим показателям полностью соответствует стандарту.

– А кто у нас утверждает стандарты? – спросил кто-то из присутствующих.

Оказалось, что существовавший когда-то Комитет стандартов был ликвидирован, а разработка стандартов и их утверждение поручены наркоматам и ведомствам, изготовляющим соответствующую продукцию.

Сложилась странная система: производители продукции сами на нее и устанавливали все технические условия. Кто ликвидировал существующую ранее всесоюзную организацию по стандартизации, никто не мог вспомнить. Обсуждение вопроса о качестве приняло острую форму и завершилось тем, что нарком цветной металлургии был освобожден от занимаемой должности. Было принято решение незамедлительно создать Комитет стандартов. На этот общесоюзный орган была возложена обязанность утверждать технические законы страны – стандарты.

В понедельник 15 июля 1940 года, когда я пришел на работу в главное управление, секретарь Лидия Ивановна сказала:

– Поздравляю вас!

– С чем же? – спросил я ее. – Уж не со вчерашним ли днем отдыха!

– А разве вы сегодня газет не читали?

– Нет еще. А что там?

– Смотрите.

На последней странице было небольшое сообщение о назначении В.С. Емельянова первым заместителем председателя Комитета стандартов. Я был поражен. У нас в главке работа по стандартизации была поставлена неважно, и при рассмотрении на коллегии наркомата отчетов о выполнении плана по стандартизации и унификации изделий нам всегда указывали на то, что этой работе управление и его начальник не придают значения. И вот теперь я должен буду не только заниматься, но и организовывать эту работу и масштабе всей страны.