Текст книги "Выбор Пути (СИ)"

Автор книги: Василий Щепетнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Да мы и сами знаем. У нас и без Антарктиды снега хватает. Лопатус вульгарис – и расчищаем снег вокруг медицинского института. Я вот этими руками и расчищал. Надел перчатки, поверх дворницкие рукавицы – и расчищал. Не скажу, что особо успешно. Как все. Дома в Сосновке? Дома в Сосновке это делает Андрюха, местный швец, жнец и на дуде игрец. С утра до обеда – за два рубля. Хороший работник с утра до обеда. А после обеда – не работник вовсе. После обеда он пропивает заработанное. Образ жизни такой.

Путём несложных вычислений я прикинул, что государство тратит на обучение студента никак не более двух рублей в сутки, раз легко посылает студента вместо учебы выполнять Андрюхину работу. Значит, студента использовать выгоднее, чем Андрюху, цена которому известна. А если вычесть рубль тридцать стипендии, то получается вообще семьдесят копеек на учёбу. При том Андрюха, при всей его приверженности к алкоголю, до обеда сделает в три раза больше, чем студент, убирающий снег весь учебный день. Итого, в сухом остатке, в день нам дают знаний и умений не более, чем на семьдесят копеек. В противном случае придётся предположить, что, посылая студента в колхоз, на уборку снега или на мытье окон в ВЛК, руководство намеренно впустую транжирит казенные средства. Чего допустить никак невозможно.

Такие пустяковые думы за рулём не отвлекали, напротив, забавляли. За рулём – потому что я вёл «ЗИМ», рядом сидел Антон, а на пассажирском сидении Надежда с Ольгой. Мы направлялись в городок Каборановск, районный центр Каборановского же района. Население городка двадцать две тысячи, что по меркам нашей области немало, а жителей всего района целых шестьдесят. И ехали мы на операцию, которую ни десять, ни двадцать Андрюх выполнить не могли, так что в нашем случае целесообразность налицо.

Культурный десант, вот как называется наша операция.

Условно, конечно, поскольку обижает жителей райцентра. Разве они некультурные? Очень даже культурные. Потому это просто поездка комсомольцев Чернозёмска к комсомольцам Каборановска. И всё.

Перед нами едет «Москвич-412», везёт корреспондента и фотографа «Молодого Коммунара», освещать встречу двух миров. Расстояние между Черноземском и Каборановском восемьдесят километров, так что добираться нам час с копейками.

Вот и добираемся. Движение редкое, дорога после третьедневного снегопада расчищена, только смотри, крепко держись за баранку, шофёр, и доедешь, непременно доедешь.

Доехали!

«Москвич» уверенно вёл к клубу «Сахарник». Газетчики, они здесь бывали и раньше. В отличие от меня. Плохо я знаю область. Пока был школьником, и некогда, и не на чем. Теперь есть на чём, но без дела кататься совестно. А вот как сейчас, по делу – да с превеликим удовольствием.

У клуба завода «Сахарник» стенд, на котором большое, на листе в две газеты, объявление:

«Большая культурная встреча! Редакция журнала „Степь“, газеты „Молодой Коммунар“, комиссар сельхозотряда медицинского института и чемпион СССР по шахматам приедут знакомиться с культурными достижениями Каборановскского района! Начало встречи в 10 часов 30 минут!»

Вот так-то!

В Каборановске за встречу отвечал райком комсомола, и решил он поставленную задачу традиционно: снял с занятий средние и старшие классы Каборановской средней школы, снял учащихся сельскохозяйственного техникума и пригласил всех желающих.

Собрался полный зал. Отчего ж и не собраться. Люди успели прийти в себя после уборочной, и стали с интересом оглядываться вокруг: чем бы занять ум и душу.

И тут – мы. Интересно же!

И нам было интересно. Завклуба провел нас в раздевалку, где мы привели себя в порядок, а потом устроил краткую экскурсию. Знакомил с культурой.

Клуб, прежней, дореволюционной постройки, переживал вторую молодость. Или третью. Вид ладный, всё прочно, добротно, богато. Вспомнилась гостиница «Москва». Нет, здесь поскромнее, но тоже достойно.

– Отчего ж и не достойно, – рассказал завклуба, – завод наш передовик, планы всегда выполняет, переходящее красное знамя никуда не переходит, в Каборановске прописалось. Ну, и директор сахарного завода, Кузнецов…

Директора Кузнецова знал даже я. То есть слышал о нём. Областная знаменитость. Герой войны, он и заводом управлял, как полком – грамотно, умело, решительно. Ну, так писали в газетах. Стал Героем соцтруда. Ему предлагали перейти в область, на высокую должность, но он ответил, что с завода его унесут только ногами вперёд. Есть ещё люди в русских селениях – хозяева.

– И где же он, Кузнецов?

– На работе, где же ему быть. У нас сейчас самая работа. Не до календаря. Вот к лету, когда свеколка кончится, тогда и выходные, и отпуска, а сейчас сахарок даем стране. У шахтеров чёрное золото, у нас белое. Сладкое все любят, и в селе, и в городе, и в России, и в Швеции.

– Вы и в Швецию сахар отправляете?

– Конфеты. А что за конфеты без сахара?

Понятно. Если завод богатый, то и клуб богатый, ничего удивительного.

Завклуба посмотрел в хитрое окошечко.

– Зал полный. Начинаем?

– Начинаем, – ответила Надежда.

И мы начали.

Вышли на сцену, сели за длинный, покрытый кумачом, стол (составленный из трех обыкновенных), на столе – бутылочки минеральной воды и микрофон, один на всех. Чтобы по очереди говорили, а не галдели, как галки над горохом.

Первым взял слово завклуба, товарищ Савтюков. Вот, сказал, приехали комсомольцы из Чернозёмска познакомиться с нашим замечательным городом, с нашим замечательным районом и нашими замечательными людьми. Давайте покажем гостям, что такое наше каборановское гостеприимство.

Бурные продолжительные аплодисменты.

Потом выступала Надежда. Студенты-медики этим летом организовали сельхозотряд, который трудился в каборановском районе. Мы хорошо узнали каборановцев, работая с ними бок о бок, узнали и полюбили каборановские просторы, и в будущем году продолжим совместно работать на землях каборанщины во благо нашей великой Родины. И, пользуясь возможностью, зовём тех, кто хочет посвятить жизнь самой гуманной профессии в мире, поступать в Чернозёмский государственный медицинский институт имени Николая Ниловича Бурденко, великого хирурга. Он родился на селе, Николай Нилович. Дала земля гения. Двери института широко открыты для сельской молодежи, нужно только хорошо учиться, и, конечно, чувствовать в себе неистребимое желание посвятить жизнь людям. Так что милости просим на вступительные экзамены.

Бурные продолжительные аплодисменты.

Затем выступала Ольга. Она, как участник редколлегии журнала «Степь», занимается отбором произведений молодых талантливых авторов. Для того, чтобы лучшие произведения опубликовать. Здесь она ознакомилась с поэтической страничкой местной газеты «Путь к коммунизму», и должна сказать, что уверенность её в том, что земля наша богата не только урожаями, но и талантами, окрепла. Важно эти таланты развивать, и тогда, как знать, может, среди каборановцев явятся писатели и поэты, которых и в Москве не сыскать.

Бурные продолжительные аплодисменты.

Встал корреспондент «Молодёжки». Рассказал о планах, о том, что они будут продолжать освещать и трудовые успехи, и спортивные, и быт, и отдых молодёжи, призвал активно писать в газету, сообщать о победах и о трудностях. Чем сможем, поможем. Газета ведь не чтение от скуки, газета – комсомольские глаза и руки. И подписаться можно с любого месяца.

Тоже поаплодировали.

Потом пришла моя очередь.

Еще год назад, начал я, у меня был первый разряд по шахматам. Это не то, чтобы очень мало, но и немного. У вас в районе сейчас трое перворазрядников: Смирнов, Петровский и Щеглеватых. Вот и я играл в их силу, может, даже и послабее. А теперь я гроссмейстер, чемпион Советского Союза, встречался за доской с Талем, Спасским, Смысловым, Петросяном и другими великими шахматистами, сейчас готовлюсь к международному заграничному турниру. Как я за год из перворазрядника стал гроссмейстером? Во многом благодаря методам, открытым советской наукой. Эти методы позволяют повысить эффективность мышления. Все мы знаем, что путём регулярных упражнений можно улучшить физическую силу, скорость, выносливость. Точно так же улучшаются показатели качества мышления: памяти, расчёта, оценки ситуации, прочего. Только упражнения и подходы нужны особые.

Разумеется, шахматы – это модель. Эффективное мышление нужно всем: инженерам, учёным, военным, трактористам, плотникам, лётчикам, писателям, бухгалтерам… Просто в шахматах успехи или неуспехи наглядны, тут общими словами не обойдешься: выигрываю, значит, мыслю эффективно, проигрываю – неэффективно.

И вот что мы решили: в Новом Году начинает работать заочная шахматная школа Чернозёмска, коротко – Школа Ч. Это решение поддержал исполком областного Совета народных депутатов, спорткомитет области, обком комсомола, поможет и молодёжная газета «Молодой коммунар». Каждый комсомолец или пионер может стать учеником этой школы, достаточно по почте прислать заявление и конверт с обратным адресом. В «Молодом Коммунаре» будут публиковаться общие задания, проводиться конкурсы, по их результатам наши тренеры определят, кто в какой группе начнет обучение, а в дальнейшем общие задания будут чередоваться с индивидуальными. Обязательно будут проводиться турниры с присвоением разрядов, а там, глядишь, появятся новые мастера и гроссмейстеры. Не сразу, но появятся. Подробности читайте в «Молодом Коммунаре», и в местной газете «Путь к коммунизму». А пока я проведу сеанс одновременной игры с двенадцатью лучшими, как мне сказали, шахматистами каборановского района. Так, для разминочки.

Никто – ну, почти никто – не ушёл. Остались поболеть. За своих, думаю. Хотя кому-то, пожалуй, интересен и я. С Талем играл, Спасского победил.

Двенадцать столиков расставили в вестибюле – просторном, вместительном. Расставили покоем, и я начал играть.

Сеансы одновременной игры – и крест, и заработок шахматиста. Чигорин, Стейниц, Ласкер, Капабланка, Алехин – все давали сеансы не только рекламы ради, но и для заработка. Даже преимущественно для заработка. Капитализм! Хлеб нелегкий – кружить в табачном дыму.

У нас же это больше пропаганда спорта. И в клубе не курят! Я, понятно, играю даром. Ещё и на бензин потратился, плюс амортизация собственного автомобиля. И заочная шахматная школа – на общественных началах. На старте. Заниматься ей, конечно, будет Антон. Если число учеников перевалит за пятьдесят, обещают выделить четверть тренерской ставки, для него это сорок рублей в месяц. Не лишние. Будут успехи – будет больше. Но это когда будет. Впрочем, будет скоро. Письма с заявлениями, после публикации в молодёжной газете, станут приходить сотнями. Всем ответь, всех приветь. Антон подключит учеников. Назначит, опираясь на данные конкурсов, а более волевым решением, ладей, слонов, коней, пешек – со второй горизонтали и выше. Сам он, Антон, ферзь, а король, ясное дело, я.

Пешки будут выполнять рутинную работу, постепенно передвигаясь к полю превращения. Антон учит перворазрядников, перворазрядники второразрядников, второразрядники – третьеразрядников и так далее. Ланкастерская прогрессивная система обучения. Почему учат? Из энтузиазма, из любви к шахматам, это первое. Потому что каждый в душе учитель, это второе. Потому, что очень хочется отличиться, подняться по лестнице повыше, над другими, это в природе человека. Из пешки стать слоном или конем, а там и во ферзи рукой подать. Это третье. И пряники: для продвинутых пешек турниры домашние, для коней и слонов выездные, а уж для фигур тяжелых московские, быть может заграничные. Ну, в перспективе. Это четвёртое. Конечно, не все выдержат. Даже так: большинство не выдержит. Постепенно начнется отсев. И в итоге через год из тысячи останется пятьдесят учеников. А больше – для начала – и не нужно. Лучше меньше, да лучше. Наша школа будет не проходным двором, а кузницей комсомола, людей дисциплинированных, ответственных, и способных эффективно мыслить в условиях, близких к боевым: активного противодействия противника, ограниченности времени и ресурсов. Вот!

Я играл серьёзно. Зачастую сеансеры выбирают кривые, но полные подвохов и ловушек дебюты. Я же играл честно. Только первый сорт, только лучшее. Потому что играл с потенциальными учениками, которым собственным примером нужно внушить: всякого соперника нужно воспринимать без шапкозакидательства, на авось не надеяться, и в каждой позиции искать лучшие, максимально эффективные ходы.

Вот я их и демонстрировал – максимально эффективные ходы. Начиная с е2 – е4. Замечательный ход!

Двенадцать противников для сеансера немного. Тридцать, сорок, пятьдесят – это да, это ногам приходится потрудиться. А голове? Голова работает в тактическом режиме, выискивая привычные шахматные мотивы: атака на короля, двойной шах, вилка и множество других. Нет мотива? Следует его создать, на это тоже существует не один десяток приёмов.

Но я давал сеанс, а остальные – Лиса, Пантера и все прочие – гуляли. Осматривали достопримечательности. Просто отдыхали. Такова моя судьба. Не просить же их остаться. Для нешахматиста наблюдать шахматную партию – как немедику наблюдать роды. Это в кино рожают за три минуты, а в жизни… Впрочем, акушерство будет нескоро, откуда мне знать, как оно, в жизни?

Но я не торопился, напротив, играл, как будто от исхода сеанса зависело нечто важное. Может, и поэтому сеанс длился недолго – на пятнадцатом, двадцатом, реже двадцать пятом ходу соперники, осознав бесперспективность сопротивления, сдавались в виду явного и неминуемого разгрома.

Ну и славно. Умение вовремя осознать поражение есть умение вовремя начать подготовку к новой битве, а не расходовать ресурсы в проваленной. Они ещё пригодятся, ресурсы.

Меня поздравили и Лиса, и Пантера, и Антон. Оказывается, они никуда не уходили, так и смотрели издали. Во время игры ведь сеансер даже на соперников редко смотрит. Только на доску. А они смотрели не на доску, а на меня. Ну да, приятно.

Я поблагодарил соперников за игру, на том официальная программа завершилась.

Осталась программа неофициальная: погулять, посмотреть, что за город такой Каборановск.

И мы сели в автомобили, кто в «ЗИМ», кто в «Москвич», и поехали ко Дворцу Валькенштейна – главной достопримечательности города.

Быть нашим гидом вызвался редактор местной газеты, Павел Пахтюженский, можно просто Паша.

Местный сахарный завод построил в конце девятнадцатого века некий Генрих Валькенштейн. Несмотря на фамилию, это был русак из купцов, предки которого прибыли в Московию ещё при Алексее Михайловиче, прижились и занялись делом. Валькенштейн тоже был деловым человеком, и очень успешным: завод давал немалую прибыль. И между ним, Валькенштейном, и принцем Ольденбургским из соседней воронежской губернии, завязалось соперничество. Ольденбургские состояли в родстве с Романовыми, Петр Александрович Ольденбургский и вовсе был женат на сестре Николая Второго, Ольге, так что и средствами, и возможностями обе стороны располагали широчайшими. Ольденбургские построят больницу – и Валькенштейн построит больницу. Ольденбургские построят школу – и Валькенштейн построит школу. Ольденбургские построили себе замок в псевдоанглийском стиле, и Валькенштейн построил замок, правда, в германском, готическом стиле. Похож на Нойшванштайн, поменьше, конечно.

Замок окружен вековыми елями, но едва мы их миновали, зрелище открылось замечательное. Потрясающее зрелище. Ну да, поменьше замка Людвига Баварского, и заметно меньше (как мне судить, я ведь видел только фотографии) но тоже… Kolossal.

– Сейчас в нём заводоуправление, библиотека, краеведческий музей, а часть помещений – большая часть – пока пустует. Есть планы устроить там дом молодежи, только это и денег требует очень больших, и разрешения из Москвы: замок Валькенштейна – это исторический памятник, и запросто подобные вопросы не решаются. Москва, говорят, напротив, хочет, чтобы весь замок стал музеем. Целиком. Но на реставрацию, опять же, нужны большие миллионы, а у министерства культуры их не густо.

Мы въехали за ограду, подъездной дорожкой подкатили ко входу.

Замок, настоящий замок.

Вошли. Огляделись. Восхитились.

– Семен Николаевич попросил поводить вас по замку, а к пятнадцати часам пожаловать к нему в кабинет.

– Семен Николаевич?

– Кузнецов, наш директор.

До пятнадцати часов оставалось не так и много, и мы только-только осмотрели главные залы.

– Ничего, приедете ещё, – утешил Паша. – К нам многие возвращаются. Место такое. Только посмотрите.

Мы посмотрели. Из окна видна была река, внизу, а за ней лес до горизонта.

– Лес тоже при Валькенштейне посадили, прежде тут степь была. Тысяча гектаров леса. Теперь там местный заповедник. И река Голуба, чистая-чистая.

– А как же завод? – спросил Антон.

– А что завод? Ну, воду понемножку забирает, так ведь понемножку, а чтобы спускать в реку отходы – ни-ни. Тут безотходное производство. Всё в дело идет. Патока, жом – это же деньги, и хорошие деньги. А для реагентов рекуператоры стоят, в шестьдесят девятом их обновляли специалисты из ГДР. У нас строго!

Тут стали бить башенные куранты, и наш гид заторопился:

– Пора!

И мы пошли.

Глава 11

1 декабря 1973 года, суббота (продолжение)

В ГОСТЯХ У ДРАКОНА

Кабинет был скромным. Как кабинет главного врача ЦРБ второй руки, коек на шестьдесят. На стене обязательные портреты Ленина и Брежнева, обязательный шкаф с синими томиками, обязательный бронзовый бюстик на столе, а рядом два телефона, красный и синий. По правую руку от стола радиола «Иоланта» на ножках, изделие Сарапульского завода имени Орджоникидзе.

Но и стол, и стулья, и шкаф тоже были самыми обыкновенными, Сомовской мебельной фабрики, что в соседнем районе. Мебель эта с помещением не гармонировала, в этом помещении органичнее бы смотрелся Гамбс или даже Чипендейл: ореховые панели, стрельчатые окна, высокие потолки, расписанные сценами псовой охоты… Но что есть, то есть.

– Что есть, то есть, – повторил мои мысли наш хозяин, Семен Николаевич Кузнецов, директор сахарного завода и один из самых влиятельных людей не только района, а и области. А с виду не скажешь: одет вызывающе просто. Офицерская рубаха, галстук защитного цвета, брюки-галифе и сапоги. Сапоги, правда, хромовые.

И – нет даже орденской планки, а ведь наград у Кузнецова преизрядно, и боевых, и трудовых.

Я невольно посмотрел на собственный знак лауреата.

– Ничего, ребята, ничего. Это правильно. Я, когда первую медаль получил, не снимал её даже ночью. Оно, конечно, и снимать было несподручно, я первую медаль в финскую получил, а в финской спали не раздеваясь, где придётся…

Телепат какой-то.

– Ну, как вам каборановская молодежь? Не отвечайте, сам понимаю, запросто не разглядишь. Но, думаю, лучше не найти. Молодежь такова, какова она есть, и больше никакова, как сказал один умный человек. Она, молодежь, без внимания портится. Ржавеет. А с вниманием – горы свернуть может. Нужно вот только знать, куда эти горы сворачивать.

Мы помолчали. А, действительно, куда?

– В шахматы, значит, ты всех победил наших ребяток, – интонация была не вопросительная, а утвердительная.

– Всех, – сказал я.

– Это правильно, молодец. Я опасался, что поддашься ради политесов, а поддаваться нельзя. Пусть знают: дороги молодежи открыты, но идти придется самим, ножками, по буеракам. Это не экскурсия на всём готовом, а настоящий поход. Зависит от тебя где спать, что есть, а, главное, куда прийти. Но сейчас я вам кое-что дам послушать!

Директор включил радиолу. Пока та прогревалась, он молчал и лишь загадочно улыбался. Потом покрутил ручку настройки.

– рит радиостанция «Ворон», говорит радиостанция «Ворон». Я снова с вами, каборанчане! Сегодняшняя новость – комсомольский десант из Чернозёмска. Кто был в клубе «Сахарник», всё видели сами, а кто не был, многое потерял. Во-первых, девушки. Нет, и в нашем Каборановске красавиц немало, но эти были высшего разряда. И одеты по последним парижским модам, так мне, по крайней мере, сказала Лариса, а Лариса, как все знают, в модах знаток. Во-вторых, прибыли эти комсомольцы на мечте моего детства, на автомобиле «ЗИМ». Это вам не «Победа», не «Москвич» и даже не «Волга». Это песня! И, по заявкам радиослушателей, я ставлю «Веселых ребят».

Пока «Веселые ребята» пели веселую песню, директор приглушил звук:

– Вот чем занимается наша молодежь.

– У нас тоже водятся радиохулиганы, но в Черноземске с ними борются, – сказал журналист.

– Мы тоже боремся, не сомневайтесь. Осталась парочка, но и тех выловим. Вот радиопеленгаторы милиция получит – и выловит. А пока интересуемся, что она, молодежь, говорит. А говорит она о том, что хочет. Пар выпускает. Можно проследить, куда этот пар относит, какие ветры на этот пар влияют.

Песенка кончилась

– А потом заезжий чемпион Чижик устроил Каборановское побоище – разгромил наших шахматистов одной левой. Он левой рукой двигает фигуры. Ладный паренёк, с виду из старой комедии – костюмчик шикарный, туфельки лакированные, галстук-бабочка, правда-правда, бабочка, помните, к нам приезжала оперетта, «Летучую мышь показывала», так вот он будто оттуда, из прежнего времени. Но всех наших собрал, как картошку в ведёрко: взял, взял, взял, и так двенадцать раз. Даже не вспотел. Позвал всех в свою шахматную школу, подхватил девиц и уехал в Замок. Теперь, должно быть, коньяк пьют и конфетками закусывают вместе с Драконом. Кстати, вот и песенка про дракона…

Директор выключил радиолу.

– Дракон – это я, – сказал он не без самодовольства. – Сижу в замке высоко, гляжу в поле далеко. Не без этого, признаюсь. А коньяк, это, конечно, можно, – Кузнецов сделал вид, будто спохватился. – Вы как насчет коньяка? Или сначала пообедаем?

– Пообедать, конечно, будет лучше, – рассудительно сказал Антон. – Куда нам коньяк на пустой-то желудок.

– Вот что значит шахматный тренер! Стратег! Тогда – в столовую!

В столовую пришлось ехать, не далеко, но и не совсем уж близко. Заводская столовая.

Кузнецов сел в «ЗИМ», между Ольгой и Надеждой. Ну-ну.

Смена заканчивалась через полчаса, потому в зале было пусто. Хотя в любом случае, уверен, для директора место бы нашлось.

– Что там у нас, Никитишна, – директор взял поднос и, подавая пример, пошел к раздаче.

– Борщ, Семен Николаевич. Макароны по-флотски. Компот. И салат капустный с яблоками.

– Я часто здесь обедаю, – уже за столом рассказывал директор. – Когда командир ест из одного котла с бойцами, это действует лучше всякого контроля. Всегда вкусно, всегда сытно. Голодный боец – наполовину боец, а боец сытый стоит насмерть. Но и контроль, конечно, тоже имеется, санитарные врачи хлеб не зря едят.

И борщ, и макароны по-флотски были вполне доброкачественными. Не хуже, чем на «Седьмом небе». Только порции побольше.

– Что ж, ребята, было интересно с вами поговорить, а теперь извините – работа, – директор встал, и, кивнув на прощание, бодрым шагом пошел к выходу.

– А коньяк? – журналист не сказал вслух, но печальные глаза выдавали тайную боль.

Но тут подошла Никитишна, и протянула два свертка, один журналисту, другой, секунду подумав, мне. Видно, выбирала между мной и Антоном. Антон с виду посолиднее, и старше, и крепче, но я, видно, ей глянулся больше.

– Это от Каборановска, на дорогу, – сказала Никитишна.

Я поблагодарил.

И мы вышли под темнеющее небо.

Пора отправляться назад.

«Москвич» взял резво, и вскоре оторвался от нас. А я вёл неспешно, шестьдесят пять километров в час. Всё-таки не летняя дорога. Да и куда спешить?

– Что это было? – спросила Ольга.

– Это была увлекательная, познавательная и полезная поездка, – ответил я, поймал взгляд Ольги и улыбнулся, мол, подожди, не дорожный это разговор. Антон хоть и свой парень, но лишнего ему слышать не нужно.

– Нет, что тебе дали? В свертке?

– Полагаю, коньяк и конфеты. Антон, будь добр, посмотри, пожалуйста.

Антон зашуршал бумагой.

– Так и есть: бутылка грузинского коньяка и две коробки конфет. Чернослив в шоколаде и зефир в шоколаде, – уточнил он.

– Ой, мальчики, давай делиться: вам коньяк, нам конфеты! – предложила Лиса.

– Я не против, а ты, Антон?

– Да мне вообще…

– Тогда передай, пожалуйста, конфеты дамам, а коньяк возьми себе.

– Всю бутылку?

– Ну, а как иначе? Бутылка пополам не делится.

– А ты?

– Не пью я коньяк. Я боржом пью, спасибо Грузии. И чай.

– Грузинский?

– Номер тридцать шесть. Очень неплохой чай. Впрочем, я не знаток.

– Бедный Чижик, сражался, как орёл, а в итоге будет пить грузинский чай, – поддела Лиса.

– Кстати, о птичках. Радиостанция «Ворон» – не перебор ли? – спросил я.

– Этих радиохулиганов в Чернозёмске развелось – хоть на продажу вези. Шарманку соорудить – дело простенькое, деталей на три рубля. А если на лампе ГУ передатчик собрать, на рогатой, то и на сорок-пятьдесят километров доставать будет. Правда, таких умельцев быстро вычисляют.

– И что тогда?

– Штрафуют обычно, пятьдесят рублей по первому разу. И аппаратуру конфискуют. Радиолу, магнитофон…

– Ты, чувствуется, знаком с вопросом.

– В школе было дело… У нас в классе этим Валерка Трибурт увлекался, а я так, с краешку.

– И что, конфисковали?

– Нет, я больше слушал. А, мура все это. «В Москве ночные улицы в неоновых распятиях…»

– Мдя…

И дальше мы ехали молча. Молодая луна висела над горизонтом, звёзды потихоньку проявлялись на темнеющем небе, а снежок всё-таки шёл. Не из туч, туч не было. Прямо из воздуха.

Я боялся увидеть в кювете «Москвич», но, видно, младокоммунарцы решили дотерпеть до города. Или шоферу не наливали. Или рискнули, но обошлось. Последнее самое верное – ну, мне так казалось. Вечер субботы, дорога пустая, да мы осторожненько…

В Чернозёмск въехали мы с востока, чиркнули по краешку, высадив Антона у остановки трамвая, и поехали дальше на север, в Сосновку.

У отца Ольги, Андрея Николаевича Стельбова, в Сосновке дача. Полагается по должности, он – первый секретарь нашего обкома. Однако Андрей Николаевич там показывается редко, преимущественно летом. Очень занятой человек, ему даже двадцать минут на дорогу жалко. В оба-то конца целых сорок минут, а день расписан по секундам. Мать у Ольги давно умерла, отец весь в работе, вот Ольга и пользуется дачей. Взрослой девочке нужно личное пространство. То пространство, где она чувствует себя свободной от присмотра. Хозяйкой. Хотя присмотр, конечно, есть: обслуга, случись что, тут же доложит Андрею Николаевичу. Обслуги два человека, Павел и Пелагея. У Павла и пистолет есть. На всякий случай. Хотя вряд ли: доступ на территорию дач ограничен: забор, милицейский пост и милицейские наряды патрулируют. То есть свои, знакомые люди хотят беспрепятственно, да вот хоть бы и всеобщий работник Андрюха, а лицо незнакомое непременно остановят, спросят к кому и по какой надобности, а то и позвонят, мол, тут к вам Семен Семенович Горбунков рвётся, говорит, друг. Пропустить?

С Надеждой же немножко иное. Жилищный вопрос у Надежды. Живёт с родителями, братом старшим и братом младшим. Брат средний, правда, уехал по распределению в Хабаровск и обратно не спешит, зато брат старший, Юрий, женился, и скоро их будет не шесть человек, а семь – ну, тесно же. Брат Юра в кооператив вступил, предвкушает отдельную, наконец-то, квартиру, но скоро только сказка сказывается. Вот и живёт Надя у подруги. Семейству Бочаровых какое-никакое, а облегчение, а уж какое облегчение Надежде! Есть своя комната. Ну, не то, чтобы своя, но почти. Можно раздеться, не опасаясь, что кто-то зайдет. Можно просто лечь на диван и читать в тишине, без криков и воплей родных и близких. Можно… да много чего можно в большом малолюдном доме.

Ну, и я рядом. Мне дом в наследство от дедушки достался. Народного художника СССР, лауреата Сталинских, Ленинских и Государственных премий. Хороший дом. Чем отличается дом от дачи? Да ничем, кроме функционала. Дача – строение, предназначенное для отдыха. А в доме просто – живут. Иногда отдыхая, иногда работая. Вот как я.

И девочки ко мне частенько заходят. У меня во-первых, нет казенной обслуги. Есть Вера Борисовна, но она обыкновенно к четырем часам – вечера, понятно, – уходит к себе домой, живет она в той же Сосновке. Ну, и Вера Борисовна – человек свой, я её с пеленок знаю. Своих пеленок. Так что можно петь, плясать, веселиться и предаваться излишествам всяким, не опасаясь, что доложат по инстанции. Во-вторых, у меня есть спортивная комната, а девочки спортом увлекаются не на шутку. Есть где побросать друг друга и через бедро, и прогибом, и подсечки всякие отработать. В-третьих, есть швейная комната на две машинки, девушки шить навострились не в шутку. В-четвёртых, у меня есть сауна – шикарная, нужно сказать, вещь. И, последнее в очереди, но, надеюсь, не по значимости, у меня есть я.

Приехали.

Девочки побежали за сменой одежды и – в сауну. Любят сауну, как кошки валериану. Меня хотели тоже затащить, но я отвертелся, отговорился усталостью. Мол, за рулем был, сеанс давал, и подумать нужно. А сауна – не место для раздумий. Жарко в ней, в сауне. Втроём-то.

Пока девушки парились, я быстренько принял душ, надел свежее, шелковую рубашку, выглаженные брюки, жилет, смокинг, лакированные туфли и вечернюю, тёмно-малиновую до черноты бабочку. Потому что предвидел гостей. Включил радиоприемник, но поймал не «Ворона», а «Би-би-си». Из новостей узнал, что умер Бен-Гурион. Уходит поколение. У нас Семен Михайлович недавно умер, у них вот Давид Викторович. Давид Викторович даже помоложе Буденного, на три года. Хотя почему у них? До двадцати лет Бен-Гурион был подданным российской империи, и, пойди история иначе, его бы тоже хоронили на Красной площади у Кремлёвской стены. Матерый человечище.

Время шло неспешно, и когда раздался стук в дверь, я даже удивился – уже? Пошел открывать. Девочки, когда приходят, двери за собой запирают – на случай непредвиденных гостей.

– Заходите, Андрей Николаевич, заходите. Морозец-то крепчает.

Стельбов потоптался в коридорчике, отряхивая снег, и мы прошли в гостиную.

– А девочки где? – оглянулся он.

– В сауне.

Он хмыкнул.

– Сауну завёл?

– А то вы не знаете.

– Знаю, конечно. Я много чего знаю.

Я встал, хотел выключить радиоприемник.

– Оставь, пусть говорит. Ты вот так понимаешь, на слух?

– Понимаю.

– И сам говорить можешь?

– Говорю, когда есть с кем. Англичан у нас не сказать, чтобы много.

– А негры?

– Негры, они разные. Иные говорят по-английски, как таджики по-русски. Нет, я лучше природных англичан послушаю, да поговорю. В университете есть настоящие англичане, с ними в КИДе порой встречаемся.

– В КИДе?

– Клубе Интернациональной Дружбы.

– Нужное дело. О чем говорите?

– О борьбе за мир. Агитируем по мере сил. Ну, и так… О водке. Вы водку будете, Андрей Петрович?