Текст книги "Выбор Пути (СИ)"

Автор книги: Василий Щепетнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Пока Антон обдумывал и записывал, я считал поезда. На шестом поезде посмотрел на часы.

Времени ещё достаточно.

И мы поехали на Красную Площадь. Ну, а куда ещё можно поехать провинциалам в половину второго дня? Солнышко яркое, ветер слабый, башня Спасская, куранты кремлевские, звёзды рубиновые, мавзолей гранитный, место лобное.

И мы среди всего этого великолепия, как два муравья в сахарнице.

Я смотрел на площадь. Людей немного, а теней и вовсе две. Но какие тени! Огромные. Бродят по площади странным путем, будто небесные тела тёмной материи. И казалось мне, что этим теням сотни, нет, тысячи лет. Или больше. Они, эти тени, к людям ни добры, ни злы. Как молнии. Вулканы. Ураганы. Что урагану люди? Ничто. Для ураганов люди не существуют. А вот для людей ураганы очень даже существуют.

– Ты это… устал, что ли? Побледнел и не дышишь, – тронул за рукав меня Антон.

– Есть немножко.

– Тогда пойдем? Пока доберемся, там и отдохнуть можно, в Доме Железнодорожника.

– Пойдем, – согласился я.

Такси что-то не попадались. Надежнее и быстрее метро.

Сегодня как-то поперек всех рекомендаций получается. Тут и неурочный ранний обед, и метро, и, главное, интервью, которое требовало определенных ментальных усилий, отвлекая от предстоящей игры. Хотя наивно думать, что шахматист живет в сурдокамере на всем готовом. Его и без того отвлекают от предстоящей игры множество факторов. Важно уметь сконцентрироваться в нужный момент. Сам великий Ботвинник, бывало, готовился к игре под включенный радиоприемник, вырабатывая шумоустойчивость. Ведь есть и плюсы в событиях первой половины дня. На «Седьмом небе» было интересно, а чувство интересного стимулирует связи коры головного мозга, то есть развивает интеллект и память. Интервью есть непременная часть жизни публичного человека, а что врач, что композитор, что шахматист люди публичные, установленный факт. И с метро не всё так ясно. Подземелья недаром вызывают трепет у искателей приключений. Толщи породы прикрывают нас от недреманного ока небес, что, может, иногда и к лучшему. Монахи-философы искали в пещерах просветления, как ни странно это звучит. Искали – и находили. Вот и мне пришла идея книжечки для любителей шахмат, и Антон непременно её напишет. Если я сыграю хорошо – на моём примере.

Эскалатор вынес нас на поверхность. Неспешно пошли мы в Дом Железнодорожника. Уже от метро спрашивали лишний билетик. Популярность шахмат в Москве невероятная. В Туле билетиков не спрашивали, в Омске тоже. С другой стороны, проводись Чемпионат СССР в Туле, с экс и вицечемпионами, туляки выкроили бы время посмотреть на Таля и Смыслова, уверен.

Час пятнадцать до начала тура. Буфет, бутерброд с икрой «четыре в один», стакан чаю – и в читальный зал библиотеки. Взял несколько номеров «Крокодила» и развлекался самым простецким образом. Читал юморески, разглядывал карикатуры, дышал и даже подрёмывал. Приводил себя в полную боевую готовность. Освежился. Причесался. И пошёл на сцену.

Мое место опять было в первом ряду. Благодаря вчерашней победе. Из девяти партий шесть завершились вничью, а три – результативные. Вот победителей и поощрили. И публике, считается, интереснее смотреть на победителей.

Мой соперник – Александр Белявский. Мы с ним почти ровесники, он только на год старше меня, а уже успел поиграть и в нашей стране, и за рубежом, и даже стать чемпионом мира, пока среди юношей. Талант.

И руку первым подал.

Я играл, неспешно двигая пешки на позицию соперника. Так лава, извергнутая вулканом, наползает на город, стоящий на пути. Да, неспешно. Но неуклонно. Соперник играл умно, отражая натиск и даже пытаясь переходить в контратаку, но подобная игра пожирает время, и к двадцать пятому ходу он попал в цейтнот: на оставшиеся пятнадцать ходов у него осталось пять минут. В такой партии и в такой позиции этого мало. Он сражался, как Кутузов, но просрочил время.

Мы обменялись впечатлениями об игре. Позиция черных была чуть хуже, но ресурсы для защиты оставались. Другое дело, что у меня оставались ресурсы для атаки, и, на мой взгляд, я бы победил и при избытке времени соперника. Но табло не знает сослагательного наклонения. Два из двух – неплохо для старта.

Я не спешил совершенно. Вечер был свободен до одиночества. А тут какое-никакое, а дело. И я при деле.

Вернулся в читальный зал, тут крокодилы и полезли. То есть корреспонденты. Иных читателей, кроме меня, не было, и они, корреспонденты, вроде бы никому не мешали. Кроме меня, но я не в счет. Вежливо я отвечал на вопросы, вежливо оценил игру соперника – «было трудно», вежливо отказался делать прогнозы на завтра, я не гадалка. Тут удачно подошел Антон, и я скормил его корреспондентам – «вот мой тренер Антон Кудряшов, ему со стороны виднее, уверен, он найдет недостатки в моей игре», а сам – в буфет. За сладким. Восстанавливать энергетический баланс. Митохондрии требуют пропитания, им, митохондриям, без пропитания нельзя.

Спустя четверть часа ко мне присоединился и Антон. Судя по нему, общение с корреспондентами его радовало. Теперь вся страна узнает Антона. Для тренера это особенно важно – чтобы знали. И звали тренировать. В принципе. Сейчас-то нет, но потом… Каждый тренер мечтает стать Заслуженным Тренером СССР. В каждом солдатском ранце лежит маршальский жезл, ага. Тогда поля сражений должны быть усеяны этими жезлами. Что Бородино, что Ватерлоо, Верден, что Курская дуга или Сталинград. Миллионы жезлов валяются вперемешку с солдатскими костями.

Тут пришел гонец из Оргкомитета. Фотографироваться для прессы. Победители тура должны выйти на сцену и, радостно улыбаясь, но сохраняя полную серьезность, попозировать.

Победителями были я, Карпов и Спасский. Я и Спасский по краям, Карпов в середине. Во избежание недоразумений.

От себя недоразумений я не ждал, но пусть.

А, тут не только фотокорреспонденты, тут и телевидение. Что ж, очень приятно. Телевизор в стране смотрят все. Телевизионщики сняли нас и бегом-бегом убежали, чтобы пленка попала в сегодняшнюю программу «Время».

А я поспешил домой. В «Минск». Нет, не телевизор посмотреть, хотя почему бы и не посмотреть. В сон клонит, и сильно клонит.

По пути раздавал автографы. Нет, не «паркером», газетная бумага, на которой издается турнирный бюллетень, для «паркера» грубовата. Специально купил шариковую ручку о четырёх цветах, ею и расписывался. Шесть раз, я считал.

Антон поймал такси, и мы поехали.

По дороге успел вздремнуть. Разрядились-таки аккумуляторы.

Глава 5

6 октября 1973 года, суббота

НОЧНЫЕ МАНЁВРЫ

Я не врач, и стану им ещё не скоро. Но один совет Михаилу Нехемьевичу я могу дать прямо сейчас, а именно – обратиться к врачу. Могу, но не дам: непрошенные советы воспринимаются нехорошо, и часто поступают от противного. Да Таль, думаю, лучше меня знает, что нездоров.

Ему бы сейчас в Железноводск. Седьмой стол и водичку «славяновскую», по полстакана за сорок минут до еды три раза в день. Ничего крепче. Водку, коньяк, виски – забыть. Подарить кому-нибудь.

А ещё он курит. Много. Сигарету за сигаретой. Я нарочно справлялся у главного судьи соревнования: запрета на курение во время турнира нет. Курите, кто хотите и сколько хотите. Пепельницы на столах для того и поставлены.

И курили многие. Вот в Туле почти не курили. И в Омске тоже. А здесь – хоть портянки вешай сушиться. Нет, и в самом деле приходила мысль прийти в сапогах, разуться и повесить портянки. Или противогаз прихватить. Как демонстрацию против курения. Ведь странно до изумления: разрешается курить во время спортивного состязания, да ещё в помещёнии, обкуривая некурящего соперника. Ботвинник, тот специально тренировался с курильщиками, чтобы привыкнуть к дыму. При всём уважении к Михаилу Моисеевичу, подобные тренировки испытывать на себе я решительно не хотел.

И потому, сделав ход, иду туда, где сигаретного дыма поменьше. Кружу по сцене, выискивая просветы в табачных облаках. И возвращаюсь назад. Смотреть на Таля и жутко, и интересно. Больной леопард всё леопард, зазеваешься – разорвёт моментально.

Я стараюсь не зевать. Играю предельно собранно, хотя собранности мешает сигаретный дым. Но что я, с дымом не справлюсь?

Справляюсь помаленьку.

Если Таль больной так играет, то как играет здоровый Таль?

Соперник пожертвовал пешку за инициативу. Я жертву принял. Пешка – это пешка, а инициатива сейчас есть, а через три хода её уже и нет.

Так и вышло. Я нашёл путь к разменам, и вскоре партия перешла в эндшпиль, а в эндшпиле моя лишняя пешка неизбежно превращалась в ферзя.

Дожидаться превращения Таль не стал. Остановил часы, пожал мне руку и закурил новую сигарету. Иностранные курит, «Мальборо».

Я спустился в зал. Лиса и Пантера уже ждали, подхватили под руки и повели к выходу, всем видом показывая – наш Чижик, наш. Смотреть – смотрите, а руки не протягивайте.

И – смотрели. Я неожиданно стал популярен. Хотя – почему неожиданно? После того, как Фишер с особым цинизмом разнес в пух и прах цвет советских шахмат, гордость болельщиков была уязвлена, и даже далекие от шахмат люди вздыхали: Фишер – сила, а эти так, пенсионеры на прогулке. Нужны молодые. Старикам Фишер не по зубам.

И новые герои ждать не заставили. Сначала появился Анатолий Карпов, а теперь ещё и я. Сегодняшняя победа – пятая подряд. Журналисты тут же вспомнили Омск, где на чемпионате России я сыграл со стопроцентным результатом. Тулу упоминали вскользь, всё же уровень зонального турнира первенства России несопоставим с турниром сегодняшним. Но тоже звучало: не знает поражений!

Девушки, Надежда и Ольга, тоже притягивали взгляды. Москва встречает по одёжке, а одёжка вышла выдающаяся: они пошили костюмы в военном стиле. Лиса – много красного, сразу вспоминаются красные мундиры Её Величества королевы Англии. А у Пантеры доминировал чёрный цвет, и, в сочетании с чёрным беретом, на ум шла морская пехота. Но не только одежда, конечно. То ли повлияли занятия в милицейской группе, то ли успехи в учебе и общественной работе, то ли иные причины, но выглядели они абсолютно уверенными в себе. Ну, и молодость, конечно, и внешность. В восемнадцать лет все принцессы. А Лиса и Пантера особенно.

Я тоже не выпадаю из ансамбля: смокинг, галстук-бабочка, просто денди лондонский. Или, говоря проще, недоросль. До получения институтского диплома все мы, студенты, недоросли. Некоторым образом. За исключением тех, кто выбрал путёвку в жизнь, как барон Шифферс. Так Яша уже и не студент.

У выхода нас ждала «Волга» телевизионщиков. Я с девушками сел сзади, Антон – спереди, я сказал «мы готовы», и – поехали. Восемь вечера, в Москве стемнело, и отсюда, из салона автомобиля, город казался уютным и немного загадочным. Эх, жаль, что нет со мною «ЗИМа». Хотя я бы точно заблудился. Москва огромна.

Башня представлялась мне колдовской. С Брюсом в вышине, обозревающим пределы московского царства.

Нас быстро провели в студию, привели в телевизионный вид (меня причесали, попудрили, прошлись щеточкой по смокингу и поправили бабочку) и усадили под яркие и жаркие прожектора. Ведущий представил меня, а уж я – мою команду: Надежда Бочарова, Ольга Стельбова – физическая и психологическая подготовка, медицинский контроль, Антон Кудряшов – тренер-секундант.

Завязался разговор. Темы согласовали ещё днем, когда договаривались о моем участии в передаче, посвященной чемпионату по шахматам. Ну, как договаривались – поставили в известность. Телевизионщикам кажется, что появиться на экране – такое счастье, от которого в здравом уме не отказываются, а в уме нездравом – и подавно не отказываются. Я согласился, но с условием: буду не только я, но и моя команда. Коллектив. А коллектив для телевидения – это святое.

Наконец, всё закончилось. Передача пойдет сразу после программы «Время», так что мы успеем посмотреть её в гостинице.

Но мы в гостиницу не спешили, а поехали в «Прагу». Московское руководство «Динамо» после третей победы взяло надо мной шефство, и теперь попасть в ресторан мне легко. Не во всякий, но в тот, где имелись динамовцы – а бывших динамовцев не бывает.

В «Праге», в ореховом зале, мы провели почти два часа. Не слишком мало, и не очень много. Поговорили о том, о сём, о третьем и четвёртом.

Лиса и Пантера в Москве не ради меня. Ладно, не только ради меня. У них и свои дела есть. Надежду послали на комсомольскую конференцию, посвященную возрастающей вовлеченности студентов в сельскохозяйственные работы. А у Ольги – совещание молодых писателей. Эти мероприятия начнутся в понедельник, но они приехали заранее, вчера. Потому что есть свободное время. Занятия в институте начнутся пятнадцатого октября, а сейчас Черноземск на сельхозработах. В полях. Под снегом и дождем: в четверг в нашей области выпал снег. Правда, быстро растаял. Научные институты, учебные институты, просто конторы, тресты и конструкторские бюро – все бьются за урожай по мере сил и возможностей.

А мы тут лососину лопаем. Кофе по-венски пьём. Веселимся и ликуем. Будто и не комсомольцы, а дореволюционная молодёжь буржуазного происхождения.

И ничуточки не совестно, вот что непонятно.

– Вы там, поди, Солженицына клеймить будете, – сказал я девушкам. – И по комсомольской линии, и по писательской.

– Будем, конечно. А что?

– Нет, ничего.

– Ты говори, говори. Мы тебя знаем, в простоте слова не скажешь.

– Просто странно это. Какую газету не откроешь – все его осуждают. Доярки, комбайнеры, космонавты, писатели. Даже удивительно, откуда они вообще знают о Солженицыне, не говоря уж о его текстах. Для того, чтобы осуждать, знать не обязательно?

– И что ты предлагаешь?

– Я предлагаю подумать, как нам помочь Чили.

– Да как им там поможешь, – сказал Антон. – Испанский вариант. В тридцать шестом году в Испании к власти пришли левые, а местные фашисты при поддержке мирового фашизма совершили переворот. Теперь то же самое. Только вместо Франко Пиночет.

– И?

– Тогда в Испанию Советский Союз поставил сотни танков и самолетов, а уж пушек, пулеметов и винтовок не счесть. И по стране собирали деньги – на продукты, медикаменты, – продолжал Антон.

– Ты что, предлагаешь организовать сборы теплых вещёй? – спросила Ольга. – Так дела теперь не делаются.

– Не предлагаю. Где мы, а где Чили.

– Куба тоже неблизко, а ведь помогаем же, – сказал я.

– Куба сражается. Испания три года сражалась. А в Чили в неделю всё кончилось.

– И что из этого следует? Из этого следует, что фашизм никуда не делся. Он маскируется, но в любую минуту готов вцепиться в горло, только подставь. Пока жив капитализм, жив и фашизм. Об этом нужно не забывать.

– Чижик, ты что, оперу собираешься новую написать? – спросила Пантера.

– Нет. Как говорит Антон, где мы, а где Чили… Что я знаю о Чили? Ничего. Что я знаю о чилийских коммунистах? Тоже ничего. Не общие слова, а конкретно – как они живут, что едят, что читают, как работают, как отдыхают? Не знаю. И о фашистах чилийских ничего не знаю. И, главное, о народе чилийском ничего не знаю: почему испанцы сражались с фашизмом, а чилийцы – что-то не слышно? Потому не опера получится, а трень-брень на гусельках. Нет, не собираюсь.

– А что собираешься?

– Ну, представьте: живет себе паренек Петя, горя не знает, а ему вокруг твердят: Солженицын такой, Солженицын сякой… Петя и думает: нужно бы и самому почитать этого Солженицына, видно, сильно пишет, раз о нём только и говорят. И начнет читать. А если написано с умом, может и зацепить.

– Ну, и где он возьмет, Солженицына этого.

– Да уж найдёт где. С тех пор, как Попов изобрел радио, многое напридумывали. Всякие вражьи голоса начнут читать вслух, да с выражением, да под музыку, а запретный плод заманчив. Все знают, что курить вредно, а как курят, сами видите, и это гроссмейстеры, люди непростые. Все слышат, что Солженицын это плохо, а туда же, полезут. Страна наша велика, один из ста прочитает – уже миллионы читателей.

– И что?

– Нужно больше писать интересных книг, вот что. Про борьбу с фашизмом в частности. Тут ведь поле непаханое. Как разоблачали фашистских агентов до войны, во время войны, после войны – и не чтобы отчет был о проделанной работе, а так: вечером открыл книгу, и пока не прочитал – не закрыл. Много таких книг? Мало. А надо – чтобы много! Они миллионы на Джеймсов Бондов не жалеют, так надо ответку давать. Вот про Штирлица фильм отличный, но когда будет ещё? Хочу дальше! Чтобы горела земля под ногами цэрэушников. Про милицию нашу, про разведку сегодняшнюю, и просто приключения, фантастику хорошую. А то зашел в Туле в магазин книжный, а купить нечего. Зашел в Омске в книжный магазин – а купить нечего. В киоске спрашиваю, есть «Искатель»? Нет, говорят. Маленький тираж. Расхватывают влёт. Что расхватывают, понимаю. Но почему тираж маленький? Природа пустоты не терпит. Тут-то солженицыным всяким и разным полное раздолье, если в них враги миллионы вложат. На опережение работать нужно. Интересная книга – это тоже оружие с фашизмом. И не обязательно за океан корабли с книгами посылать – сами возьмут и сами напечатают. Если интересная, и будет пользоваться спросом, капитализм ради прибыли пойдет на всё. Вот и вопрос, кстати: много советских книг для молодежи издают в той же Америке? Подозреваю, что опять мало. А надо, чтобы они за нашими книгами в очередь становились.

Ладно, чего это я разболтался в сарае… в «Праге», давайте лучше за десерт возьмемся, – закончил я спич.

За десерт мы, конечно, взялись, но видел: Ольга задумалась. Да и Надежда тоже, хотя литература не по её части. Поправка: пока не по её части.

В «Минск» вернулись ближе к одиннадцати.

Девушки зашли ко мне, была у них странная идея: мне готовят провокацию. Подлянку, говоря проще. Обыкновенную гостиничную подлянку. И мы, вернее, они, решили опередить. Организовать контрпровокацию.

Днем, перед уходом, они оставили в моей постели кое-какие вещи дамского туалета. Как приманку. Обыкновенно такого не случается, даже дома, в Сосновке. Ну, находила Вера Борисовна пару раз их ночнушки, так дело житейское, да и кровать у меня дубовая, прочная и широкая. Что ей пара ночнушек. Не треснет. А в гостинице – ну, это несерьезно.

Однако…

Однако метки показывали: смотрели. А раз смотрели, то жди ночного дозора.

Девушки вещи-то прибрали и ближе к двенадцати тихо-тихо удалились. Недалеко: их номер через две двери наискосок от моего. А я закрылся на ключ и начал проделывать дыхательные упражнения.

Режим дня рассыпается на глазах, нужно бы собраться. Душ, постель, сон. С невнятными сновидениями: стою я перед Белым Домом и раздаю американским неграм новогодний номер журнала «Советская фантастика» – форматом с «Новый Мир», только толще и с яркой обложкой. А на обложке – звездолёт «Победа» завис над Нью-Йорком городом. Зачем завис – непонятно. То ли продовольствие сбрасывает революционерам, то ли ещё что-то. Негры расхватывают журнал, как горячие чебуреки, и говорят почему-то по-русски:

– Откройте! Откройте немедленно!

Я проснулся. В дверь не то, чтобы стучат – ломятся.

– Кого черти несут?

– Проверка номера!

– Какая, к свиньям, проверка!

Снаружи пытались открыть дверь. Мой ключ в замке мешал.

– Кто такие? – это снаружи. Пантера.

– Шли бы вы… Ай, пусти! Пусти! А-а-а-а!

Я открыл дверь.

Два мужичка московской наружности лежали на полу, а Лиса и Пантера сидели на них верхом, заламывая мужичкам руки до вывиха или перелома. Дайте мне точку опоры, и перелом обеспечен. Вот она, милицейская выучка.

Я вернулся в номер и вызвал милицию: нападение. Гостиница «Минск», четвертый этаж, номер четыреста семь. Быстрее, у бандитов заложники, женщины.

Пока ехали, бандиты орали, матерились, а потом орали ещё громче. Происходящее им не нравилось. И было больно. Очень.

– Что тут у вас? – три милиционера, как три богатыря, вдруг предстали во весь рост в тесном, в общем-то, коридоре.

– Попытка ограбления, – сказала Пантера. – Пришлось пресечь.

– А вы откуда взялись?

В настоящих японских кимоно карманов, кажется, нет. Не уверен. Но у девочек были. И они, девочки, достали из карманов книжечки темно-вишнёвого цвета.

Старший наряда внимательно изучил эти книжечки, вернул девочкам.

И сказал:

– Ну, Печкин и Лавочкин, вы попались всерьёз. Сопротивление сотрудникам милиции – это вам не командировочных пугать. Присесть придется.

Мужички с пола поднимались неохотно. Нет, на полу им было плохо, но, похоже, дальше будет только хуже. Много хуже. Уж лучше бы на полу.

– Да мы тут ничего… Пошутить хотели…

– Пошутили. Получилось.

Задержанных увели. Начальник наряда с девочками стали в холле писать бумаги.

А я вернулся в номер.

Ждать объяснений.

Через четверть часа девочки зашли в номер.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

– Конечно. Боржом.

– Ну, давай боржом.

И они лихо опрокинули по стакану.

– Что это было?

– Гостиничный шантаж. С подачи гостиничных работников как бы дружинники вламываются в номер командировочного, где тот предается разного рода увеселениям и, под угрозой сообщения на службу, в семью, отправкой в отделение милиции и прочее – обирают его до нитки.

– Ну, а мы-то…

– С тобой, Чижик, другое дело. На тебя поступил заказ. Показать твою аморальную сущность. Подослали бы проститутку…

– Так бы я её и пустил, проститутку!

– Ты бы пришел, а она уже в твоей постели. Или в изнасиловании обвинят. Докажут, не докажут, не съедят, так поднадкусают. Снимут с чемпионата, например. И осадочек останется. Мол, нет дыма без огня.

– А тут приехали мы, – вступила Лиса. – Такие все из себя красивые. И потому они решили сделать проще: застать нас втроем за излишествами всякими. Мы потому и тряпочки свои подкинули, чтобы натолкнуть их на подобную мысль. И взяли на горячем.

– Вот вы говорите они, они, а кто – они?

– Ты, Чижик, многие фигуры обидел. Гроссмейстеров побеждаешь, чемпионов. А за каждой фигурой стоят серьезные люди. Вот они, серьезные люди, и решили тебя немножечко того… задвинуть в угол.

– Но по счастью, ты не Чижик сам по себе, ты ещё и динамовец. Динамовец динамовца всегда выручит.

– А министр внутренних дел как раз динамовец, – девочки говорили по очереди, получалось очень мило.

– И министр решил пресечь показательно жестко. Чтобы отбить даже мысль о том, что динамовца Чижика можно трогать.

– И что теперь будет с этими… Печкин и Лавочкин – это клички?

– Самое смешное – нет, это их фамилии. Они как раз по командировочным и работают. Очень удобно: командировочный, он труслив. Знает, чье мясо съел. Не пожалуется. Потому доказать трудно.

– Сейчас их прижмут, нападение на сотрудников милиции не шутка. Они сдадут нанимателей, ну, и так далее. И гостиницу эту возьмут на контроль. Будут проводить рейды, проверки, подключат ОБХСС. В общем, впредь всем наука: Чижика не обижать, Чижика холить и лелеять.

– Да, а что это у вас за удостоверения такие?

– Хорошие удостоверения, – Лиса показала темно-вишневую книжечку. – Мы теперь можем в трамвае бесплатно ездить. И в троллейбусе.

Однако!

«Удостоверение номер 2123 тов. Бочарова Надежда Евгеньевна является внештатным сотрудником милиции по линии участковых инспекторов. Начальник РОВД полковник Семенов А.И.», и фотография, и печать, и титло поверху «Управление внутренних дел города Черноземска».

– И у тебя? – спросил я Ольгу.

– И у меня.

– Эк как у вас с милицией серьёзно.

– У нас, Чижик, всё серьезно. И у тебя тоже. Тебе завтра, то есть сегодня, опять в бой. Поспи. А мы будем охранять твой сон.

– Ну, охраняйте, охраняйте…

Глава 6

27 октября 1973 года, суббота

ПОЛЁТ ЧИЖИКА

«Ты не вейся, грозный Чижик

Над моею головой

Ты добычи не дождешься

Грозный Чижик, я не твой»

Василий Васильевич Смыслов пел, Анатолий Карпов, Виктор Корчной и Тигран Петросян в меру сил подпевали, а Марк Тайманов им аккомпанировал на рояле кремового цвета. Не иначе, «Стейнвей», специальный заказ.

Они бы и дальше пели, но прозвенел будильник. Пора вставать.

И я встал.

Шатать не шатает, но близко к тому.

После того, как Пантера и Лиса вернулись в Чернозёмск, я заболел. Не сразу, а через три дня. Семнадцатого октября. Запомнил, потому что я в этот день играл с Анатолием Карповым. Хорошо разыграл дебют, получил перспективную позицию, и тут схватил живот. Или схватило?

Добежать до туалета я успел, но только на морально-волевых. И потом еще дважды в течение партии. «Чижика понесло» – мог бы написать проницательный репортёр. На тридцатом ходу предложил ничью. Предложил бы и раньше, но правилами чемпионата запрещалось соглашаться на ничью до тридцатого хода.

Карпов прекрасно видел моё состояние, мог бы и потянуть, вдруг я облажаюсь, но благородно на ничью согласился. А я опять убежал в туалет.

Общепит, он и в Москве общепит. Кафе, буфет, ресторан, пельменная, диетическая столовая, где-нибудь повар или раздатчица не вымыли руки, и вот она, инфекция…

Я лечился. Левомицетин, сульгин, отвар дубовой коры. И голод.

Чувствовал себя скверно, но на игру выходил. Под присмотром Антона. Доезжал на такси, садился за столик и играл, думая лишь, чтобы не обос… ну, понятно. Соперники, видя мое состояние, соглашались на ничью – Смыслов, Корчной, Петросян, Тайманов. А вот Зюкин не согласился, и пришлось его прибить, хотя это стоило мне трех лишних походов в туалет.

В общем, турнир я закончил так: двенадцать побед и пять ничьих. И потому великолепная пятерка была в своем праве, когда пела «Грозный Чижик, я не твой». Их я победить не мог, не смог, да и не пытался. Рад был каждому ничейному исходу. Но четырнадцати с половиной очков хватило на первое место, и хватило с большим отрывом. Второе-третье место поделили Спасский (он проиграл лишь мне) и Карпов, набравшие по одиннадцать с половиной очков. Корчной, Полугаевский и Петросян – по десять с половиной. Далее не интересно. То есть болельщикам, вероятно, очень интересно, но я не мог отвлекаться на пустяки. Даже сейчас дойти до туалета, а потом принять душ, требовало полной сосредоточенности и самоотдачи. Нет, сейчас я чувствую себя почти нормально. Инфекция ушла, забрав с собою три килограмма веса и оставив слабость, одышку и сердцебиение. Пройдёт. Неделька-другая, и я снова буду летать и щебетать. Но не сегодня.

Постучал Антон. Интересуется, жив ли.

Конечно, жив. Только галстук повяжу – и готов.

Сегодня – официальное закрытие чемпионата. С раздачей слонов и прочими фейерверками.

Но сначала я должен перебираться в «Москву». В гостиницу. Поскольку сегодня все участники разъезжаются, а сама гостиница «Минск» после известного происшествия стала казаться местом ненадежным. Нет, меня обихаживают, как стеклянного, но чувствуется – не люб я им. Я бы и раньше переехал, да болезнь мешала. Не до переездов, когда либо пластом лежишь, либо ползёшь к унитазу.

Антон помог с чемоданами, и вот мы едем в «Москву». Гостиница известная, запросто не поселишься, но я, во-первых, некоторым образом, знаменит, три раза по телевизору показали, а уж в газетах без счёта, а во-вторых, есть броня от ЦК ВЛКСМ.

Приехали.

Я заселился уже в «Люкс», безо всяких «полу». Советский классицизм, прочный, монументальный, надёжный. Всегда приходит на ум Собакевич. Дуб, так дуб, мрамор, так мрамор.

Антон зацокал языком:

– Должно быть, дорогой номер.

Я не ответил. Антон, поняв неуместность замечания, перевёл разговор на итоги турнира.

– Ты сыграл на фишеровском уровне, если судить по формуле профессора Эло.

– Это радует.

Результат и в самом деле отличный, но с Фишером встречаться буду не я. Поезд ушёл, отборочный цикл начался еще год назад, когда я был перворазрядником. Летом этого года игрались межзональные турниры, и теперь отобравшиеся восемь кандидатов на матч с Фишером начнут играть между собой навылет. Победитель цикла и встретится с Фишером. Среди претендентов большинство наши, советские. Карпов, Корчной, Петросян, Полугаевский, Спасский. Для них и межзональные турниры, и эти матчи куда важнее, нежели первенство СССР, и потому они если и расстроены тем, что провинциальный Чижик их перечирикал, то самую малость. Дебютные заготовки берегут на главные партии. Силы экономят. А силы, как я понял, потребуются колоссальные.

Ну да ладно. Подожду. Будет новый цикл, будет и песня. Не к спеху.

Вещи разбирать я не стал. Потом. А сейчас – в ЦДКЖ.

Такси перед «Москвой» пасутся всегда, и вот мы едем, едем, едем…

Нет, не так долго и едем, но сейчас мне каждая минута в пути кажется если не часом, то около того.

Всю церемонию подведения итогов я вглядывался в зал. И высмотрел. Минут за десять до финала пришла маменька, а с ней Галина и какой-то бравый артист. Артистов я распознаю издали. Не глядя в лицо. Шагу в простоте не ступят. И походка другая, и общая кинематика.

– Ну, Миша, молодец! Поздравляю, – сказала маменька. А Галина так и расцеловала.

– Медаль и в самом деле золотая? – спросил бравый артист.

– Говорят, да. Дорог не подарок, дорого внимание.

Посмотрели на медаль, потрогали, но на зуб пробовать не стали.

И мы отправились отмечать мою победу, а заодно и девятнадцатилетие.

Девятнадцать мне будет завтра, но завтра маменька занята очень, а сегодня – не очень. Антон понял, что мне не до него, и распрощался издали. Ему учиться нужно. На языки налегать. Ну, и книжечку писать о моей победе. А так как он мой тренер, то и его капля меда в том труде есть. Вечером – его поезд назад, в Чернозёмск.

Победу и день рождения отмечали в «Арагви». Всё было превосходно, приветливые официанты, замечательный стол, прекрасная обстановка, и, конечно, волшебное вино.

Вот только я пробавлялся боржомом. Диета, говорю. Ну, диета, так диета, соглашались все. И через минуту опять удивлялись, что я ничего не ем и не пью.

Я расхрабрился и начал есть, вызвав всеобщее одобрение. И в самом деле, если инфекция побеждена – а она побеждена! – нужно же восполнять утраченные килограммы иллюзий… нет, утраченные силы. Но начинать нужно, как трогается поезд дальнего следования – медленно-медленно. Чтобы желудок привык.

Маменька спрашивала, не пишу ли я новой оперы. Честно ответил, что нет. Похоже, вздохнула с облегчением. Одна опера сына в Большом театре – куда ни шло, а две – уже культ личности. С оргвыводами. А если сын напишет, а она не сможет пробить постановку – урон репутации. И то, и другое нехорошо, потому лучше, чтобы сын занялся чем-нибудь другим. Вот как сейчас. Шахматы – и почётно, и в семейственности никто не упрекнёт. А уж если чемпион… Всё сам! От меня только гены!

– Так ты, Миша, теперь кто? Гроссмейстер?

– Победитель чемпионата становится гроссмейстером СССР, всё так, Галина – называть Галину Леонидовну просто по имени не так легко, но она настаивает. – Ну, там еще бюрократические процедуры какие-то, но, думаю, скоро утвердят.