Текст книги "Выбор Пути (СИ)"

Автор книги: Василий Щепетнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Не сегодня, – он усмехнулся. Я тоже – но про себя. Андрей Петрович, судя по всему, пить бросил совершенно. На дистанции водку не пьют. Только витаминные напитки. А он на дистанции. Член ЦК – хорошо, а член Политбюро лучше. Ну, для начала – кандидат в члены Политбюро. Местные газетчики в неформальных разговорах прозрачно намекают, что ждёт, ждёт нашего Андрея Петровича повышение.

– Тогда чай?

– Индийский?

– Обижаете, Андрей Петрович. Наш, грузинский, тридцать шестой номер!

– Ну, давай чай.

Самовар, электрический, уже кипел, осталось только заварить чай. Дело на четыре минуты.

И все четыре минуты мы вели пустой разговор о погоде, о дорогах, о культурных событиях, о «Калине Красной».

Наконец, чай разлит и выпит.

Пора переходить к делу.

– Не знаю, что именно вас интересует в Кузнецове…

– Меня твое мнение интересует, вот что.

– Сейчас возгоржусь… – с первым секретарем обкома у нас сложились отношения странные. С одной стороны – кто он, а кто я? Слон и моська. А с другой – эта моська не лает, не кусает, но обладает чутьем не только на трюфели, но и на мины. И пару раз тявканьем своим предупредила слона: ты сюда не ходи, ты туда ходи. И потому с этой моськой нужно быть поласковее, а то в третий раз вдруг да не предупредит?

– И все-таки?

– Я с ним разговаривал. В глаза ему смотрел, – я сделал паузу.

– И что высмотрел?

– Ему к врачу нужно срочно. К хорошему врачу. Зрачки у него разные, у Семена Николаевича. И двигается он… если не думать, то и не заметишь, но если смотреть пристально… И речь начинает выдавать. Сейчас заметно только мне, а через три-четыре месяца начнут замечать все. Болеет он. Серьезно болеет. Может, и спасут его, если сейчас начать действовать. В Германии, слышал, такое лечат. Не всегда успешно, но лечат. Ну, и у нас есть нейрохирурги, но вот с техникой…

– То есть он болен?

– Серьёзно болен. Настолько серьезно, что всё остальное несущественно. Так что вы по партийной линии, нажмите на него. Направьте на обследование в Москву, что ли…

– А ты?

– Я студент, второкурсник, для него – забавный щенок, и не более. Человек во власти начинает думать, что для него законы не писаны. Не только человеческие, но и законы природы. Если за рулём – мчит на ста пятидесяти, словно физика – это для других, а деревья обязательно расступятся. И за здоровьем многие не следят, считают, что силой воли любой недуг преодолеют. Если профессор скажет, лучше московский – ещё послушают, а студент… Ну, и вообще, многие таятся из соображений карьеры, я думаю. Если серьезно болен – на карьере крест, не так ли?

– Не знаю. Я здоров. В целом. Или ты и у меня что-то видишь?

– Нет, не вижу. Но курить бросайте.

– А вообще… Откуда ты знаешь, студент-второкурсник? Знаешь то, что остальные не видят в упор?

– Мы уже говорили на эту тему, Андрей Николаевич. Особенности мыслительного процесса. Да и потом… Почему не видят? Может, и видят – те же каборановские врачи. Видят, только боятся сказать.

– Ох уж и боятся. Сейчас не пятьдесят третий…

– То-то и оно, – но развивать тему я не стал. Предложил ещё чая, Андрей Николаевич отказался и, поняв намёк, откланялся. Хотя я вовсе и не намекал ни на что.

Какие у него отношения с Кузнецовым, чем тот ему не угодил, не знаю. По пути во ферзи порой мешают далекие фигуры, скрытые до поры, а потом раз – и выскакивают из-за засады. Может, такой фигурой и является Кузнецов?

Темна вода во облацех…

Тут пришли Лиса с Пантерой. В домашних кимоно.

– Кто тут был? – спросила Лиса.

– Отец, – догадалась Пантера. Может, по запаху. В гостиной Андрей Петрович не курил, но запах сигарет пропитал его одежду, и уже оттуда просочился в воздух.

– Ну да, Андрей Петрович. Зашел по-соседски, поинтересовался, как съездили, что видели. А потом уехал обратно в город.

– Тогда что мы видели? Что за странный прием устроил нам этот Кузнецов?

– И вовсе не странный. Просто… Просто в омут заплыли рыбешки. Окуньки, красноперки всякие… Бойкие, но маленькие. А в том омуте живет сом. Долго живет. Не сом уже, а сомище. Вот сом и показал, кто есть кто. Это мы для института нашего – величины. Звезды, если сказать скромно. А для людей масштаба Кузнецова – не более, чем детишки, выучившие стишок, и читающие его со всех табуреток. Он нам и дал знать, что мы покамест детишки. Конфетами угостил.

– Коньяком, – заметила Ольга.

– Взрослыми, но детишками. Впрочем, это он по-доброму. Хлеб преломил с нами, за одним столом ел. Просто намекнул: расти нужно. Не останавливаться на достигнутом. Потому что впереди дистанция огромного размера. А то станем, как младокоммунарцы…

– А чем плохи младокоммунарцы?

– А ничем. Радиостанция «Ворон». Но мы-то способны на большее, нежели работа в областной молодёжной газете.

– А я думаю, что дядька просто больной, – сказала Лиса.

– Больной в смысле…

– В медицинском. Уж очень он усталым выглядит. Ему бы обследоваться…

Потомственный медик – это не просто слова.

– Ладно, девочки. Я думаю, что неплохо бы нам троим подтянуть немецкий язык. Читаем немецкую прессу, слушаем немецкое радио, общаемся с немецкими студентами.

– Почему с немецкими?

– На днях я получил предложение спорткомитета – поучаствовать в Венском шахматном конгрессе. Говоря проще, в шахматном турнире. С двадцать третьего февраля по четырнадцатое марта. Поедем втроём. Ольга – мой тренер по физподготовке, Надежда – специалист-психолог. Так я вас представлю в заявке.

– Но ведь Вена заграница, капстрана…

– Это решаемо.

– Думаешь? Там ведь валюта нужна.

– Это основное препятствие, да. Но мы сделаем так: то, что нам мешает, то нам и поможет. Валюта будет.

– Выделят?

– Заработаю. За валютой я поеду в Хельсинки.

– Когда?

– Через три недели. Рождественский матч с Паулем Кересом. А теперь… – я оглядел девушек. – Что будем делать теперь?

Ольга и Надежда переглянулись.

– Народ для разврата собрался!

И я подсел к роялю. Для разогрева.

Глава 12

22 декабря 1973 года, суббота

ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ

Пауль Петрович не курил, и потому в игровом зале на курение был запрет. Уже хорошо. Игровой зал, впрочем, сказано сильно: это был небольшой зальчик, на две дюжины зрителей, которые сидели настолько близко, что нужды в демонстрационной доске не было, всё и так видно, с места. Не возбранялось подойти и поближе. Не вплотную, но граница проходила в метре от шахматного столика. Финские болельщики этим не злоупотребляли. Понимали: шахматы требуют сосредоточенности.

И мы сосредоточились.

По случаю чёрного цвета я надел фрак. Керес в строгом костюме тоже смотрелся отменно. Зрители, надеюсь, прочувствовали. Что такое шахматы? Шахматы – это представление. Спектакль, в котором сценарий пишется по ходу действия. Ну, а артисты должны соответствовать. Демонстрировать высокий уровень. Не в буру же играем, не в секу. И да, фрак у меня сценический, а не протокольный. Меньше сурьёзу, и удобнее танцевать.

Вот я и танцую. На доске.

Керес играл без сюрпризов. Е2 – е4.

Меня это вполне устраивало. Испанская партия? Очень интересно. Будем сражаться.

Первым сошёл с теоретической тропы я. Потому что теория обещала чёрным борьбу за уравнение, а мне нужна была инициатива.

И вот теперь Керес раздумывал: продолжать ли белым атаковать, или лучше позаботиться о собственных тылах.

А я отдыхал. Прилетел в Хельсинки вчера, слава «Аэрофлоту» и Ту-134. Лететь два часа, даже чуть меньше – со взлётом и посадкой, но пока добрался до Шереметьево, пока оформился, таможенный контроль опять же, а, главное, погода. В Хельсинки туман то собирался, то рассеивался. Наконец, вылетели, но до самой посадки не было уверенности, не завернут ли нас в Таллин или в Ленинград. Вот и утомился немножко. Накануне, в четверг, сдал экзамен по анатомии. Опять – можно было просто прийти, получить «отлично» в зачетку, но я захотел кому-то что-то доказать, и сдавал всерьёз, у трупа. Во время занятия своей группы. На самом деле глупость, конечно. Нужно использовать любые преимущества.

Но в девятнадцать лет кто не глуповат?

Итак, в четверг сдал анатомию, вечером сел в поезд, в пятницу утром в Москве обегал необходимые инстанции, в полдень поехал в Шереметьево, в четыре часа взлетели, в шесть приземлились, в семь я был в отеле «Lönnrotinkatu» – с виду очень похожий на московский «Минск», и тут же, в отеле, завершил необходимые приготовления к матчу. Подписал бумаги. Получил подъёмные.

Керес выбрал активное продолжение. Это хорошо. Уйди он в оборону, взломать её было бы непросто. Но разве белые могут в испанской партии переходить к обороне ещё в дебюте? Нет, не могут. Не должны. Если, конечно, рассчитывают на свои силы.

Я ответил.

На чемпионат СССР я попал вместо Кереса. Ну, не вместо, просто многие думали, что участие за ним забронировано, а оказалось, что нет. Случился небольшой скандальчик, и я предложил выяснить, кто достойнее играть в турнире, не путём дрязг и взаимных оскорблений, а в поединке. В матче. Предложил и предложил. Думал, вдруг и сыграем. В Ленинграде, Таллине, или на нейтральном поле Риги, Минска, Вильнюса, да где угодно. Но, поскольку хозяйство у нас плановое, а в планах матч Керес – Чижик не значился, губу я не раскатывал. Хотя не прочь был отправиться на недельку-другую в Ригу, со всей командой: тренером-секундантом Антоном, тренером по физподготовке Ольгой и тренером-психологом Надеждой. Желательно в июле.

Но вышло иначе. Неплановые эстонцы капиталистических стран решили устроить матч между величайшим эстонским гроссмейстером Кересом и парвеню Чижиком, чемпионом РСФСР. То, что я стал и чемпионом СССР, их только раззадорило, и они очень быстро, с миру по доллару (кроне, марке, франку, фунту) собрали деньги, обеспечив как расходы на сам матч, так и призовой фонд, не слишком большой, но не такой уж и маленький. Шесть партий, играем с двадцать второго по двадцать девятое декабря, с одним днем отдыха на 25 декабря, когда западный мир празднует своё Рождество. Играем без откладывания, по три часа каждому на всю партию. А, главное, играем в городе Хельсинки, столице Финляндии. Почему Хельсинки? Потому что эстонская община города вызвалась решить все организационные вопросы.

С одной стороны, ехать не хотелось. Правда-правда. Во-первых, Финляндия – капстрана, и на частный матч ни тренера-секунданта, ни тренера по физподготовке, ни тренера-психолога со мной не командируют. И вообще, ехал я за свой счет. Как бы в турпоездку. Во-вторых, Хельсинки зимой, в период зимнего солнцестояние – не самое весёлое место. Восход солнца девять часов двадцать одна минута, закат – пятнадцать часов семнадцать минут. Я специально на кафедре географии нашего университета уточнял. То есть позавтракал – ещё темно, пообедал – уже темно. Были и в-третьих, и в-четвертых, но хватило и первого пункта. С другой страны, никто меня за язык тогда не тянул, и если вызвал на матч, так нечего идти на попятный. Ну, и призовые тоже имели значение, победитель получал пять тысяч немецких марок, проигравший – две с половиной. То есть две тысячи долларов и одну тысячу – плюс минус на колебания курса. А валюта мне очень пригодится на венском турнире, с валютой я сумею организовать выезд команды в Австрию. Уже двигаюсь в этом направлении. Да-да, как бы турпоездка на двадцать дней. Да, опять за свой счёт. Но дело не в рублях, их у меня довольно. Дело в валюте.

Спорткомитет оперативно рассмотрел ситуацию и дал добро: при любом исходе матча в Хельсинки победит советский шахматист, это первое, и сам матч в Финляндии привлечет внимание к советским достижениям массы трудящихся – это второе. Финляндия хоть и капиталистическая страна, но к Советскому Союзу вполне лояльна. Куда лояльнее, к примеру, Румынии, не говоря уж об Албании и Югославии. А с Китаем так и вообще дело туманное…

И потому загранпаспорт, визы, билеты, напутствия – всё прошло гладко. Без лишних нервов. Да я и не нервничал. Ну, не поехал бы, так и не поехал.

Но я поехал. И вот сижу, играю испанскую партию.

Игра проходит в ресторане гостиницы, ага, той самой, «Lönnrotinkatu». Не в главном зале, а в отдельном, который переоборудовали в игровой: поставили шахматный столик, два кресла для игроков, столик для судьи, столик для отдыха, и стулья для зрителей. В главном же зале повесили большую демонстрационную доску, и посетители ресторана могли следить за партией, буде на то у них появится желание.

Посетителей было немного. Это у нас в каждый ресторан очередь даже и на морозе, а в Финляндии ресторан, заполненный на треть – уже неплохо, наполовину – процветает, а если на три четверти – владельцы пляшут от счастья. Финны – народ экономный. Возьмут чашечку кофе, рогалик какой-нибудь, и сидят час-полтора. Беседуют. Это у них культурный отдых называется.

Подобными сведениями меня снабдил Юра из посольства. Утром, позавтракав, я отправился в наше посольство – засвидетельствовать почтение и вообще. И в посольстве со мной провели кратенький инструктаж, ввели в курс текущих событий. И предупредили: на провокации не поддаваться, с женским полом вести целомудренно, с мужским тем более, и всегда, везде, при любых обстоятельствах помнить, что я – советский человек.

Я пообещал помнить.

Тогда Юра спросил, что я намерен делать с водкой, которую привез с собой.

Тут я понял, что всеведение посольских людей преувеличено. То есть я и раньше так думал, а теперь знал наверное. Поскольку никакой водки с собой не брал.

– Как, совсем? – непритворно удивился Юра.

– Абсолютно. А зачем?

– Ну, как зачем водка?

– Я не пью. Во время матча не пью совершенно. Ну, и будь вдруг у меня такое дикое желание – выпить, то здесь, слышал, есть хорошая водка, «Финляндия», что ли.

– Но это дорого!

– Ещё одна причина не пить.

– Да… Конечно. Просто некоторые наши туристы думают, что в Финляндии нашу водку с руками оторвут, и позорятся, пытаясь продать в магазин, бар, а и просто прохожим.

– А что, не берут?

– Могут взять, а могут и полицию позвать. Торговля спиртным без лицензии – здесь с этим строго.

– Вот видите, Юрий, во всех отношениях я поступил правильно, приехав без водки. Она и лишний груз, и потенциальный источник неприятностей.

– Иногда польза есть. На встрече общества финско-русской дружбы очень даже ценят нашу «Столичную».

– У меня здесь другие задачи.

– А двадцать пятого? Двадцать пятого на турнире выходной, не хотите ли поучаствовать во встрече общества?

– Я ведь и сам без водки, и не пью, а, главное, нужно отдохнуть.

– А то смотрите, там и отдохнете за чаем. Не обязательно же сидеть долго, часок, другой – и домой, – и он дал мне карточку с адресом. – Тут недалеко. Тут всё недалеко…

Партия развивалась по своим законам. Пара пешек Кереса внезапно из хороших стали сомнительными. И я нацелился съесть минимум одну из них даром. То есть безвозмездно. Зрители этого не видели, а Пауль Петрович видел. И задумался, можно ли спастись.

Здесь, в Хельсинки, и в самом деле всё рядом – по сравнению с Москвой. По сравнению с Москвой Хельсинки город маленький. Он и с Чернозёмском кажется мелковатым. Добраться в нужное место нетрудно, будь то российское посольство, представительство аэрофлота или цирк. Хотя цирка в Хельсинки нет. Летом, говорят, приезжает из Германии цирк-шапито, а вот стационарного цирка, как в Туле, Чернозёмске, не говоря о Москве, нет. Правда, если бы и был, я бы попасть на представление не мог: игра может затянуться до десяти вечера. То есть до двадцати двух. Какой уж цирк. И в оперу не сходишь. Опера-то есть, в Александровском Театре прижилась, но расписание, расписание… А двадцать пятого декабря театр не работает, и я как-то сомневаюсь, что общество финско-советской дружбы соберется в этот день. Ну, может в очень тесном кругу. Актив. Двадцать шестое – куда более подходящий день, но двадцать шестого у меня игра.

Белые стараются защитить пешки. Издали. Ладьи в тылу, слоны с флангов, тем самым отвлекаясь от контроля над другими важными пунктами. Мне только этого и нужно. Смотреть в центр, коситься на фланги, учил Нимцович.

Болельщики по-прежнему уверены в победе белых: пара пешек доминирует в центре, а черные, то есть я, трусливо отсиживается в обороне. Но они, болельщики, народ сдержанный. Финны. Или, скорее, эстонцы. Из числа эмигрантов довоенной и военной поры. И их потомки. Керес для них – знамя: среди собственно финнов шахматистов подобного калибра не было, нет и не скоро будет. В глазах эмигрантов Керес – это Эстония, указывающая азиатцу Чижику его место.

Но азиатец Чижик нахально не желал указываться. Сидел себе во фраке и с задумчивым видом двигал фигуры. Нет, чтобы сдаться!

Задумчивость моя частично проистекала из проблемы питания. В смысле – когда. Утром завтрак, это понятно. Полноценный завтрак, на четыреста больших калорий а все равно только завтрак. В одиннадцать второй завтрак, ещё триста больших калорий. А вот дальше? Игра начинается в шестнадцать, а наука и Михаил Моисеевич категорически против игры на полный желудок. Ну да, второй завтрак к шестнадцати часам становится историей и играть не мешает. Играю. Партия оканчивается в двадцать два часа. Поесть можно тут же, в ресторане, он работает допоздна, но наедаться на ночь не есть здорово. Плюс физическая активность, как с ней? Погулять, выполнить дыхательные упражнения, вечернюю гимнастику? Или наесться, полторы тысячи больших калорий, и с полным желудком завалиться спать? Недаром шахматисты делятся на две разновидности: тонкие и толстые. Тонкие выдерживают режим, а толстые решили, что голодать – счастья не видать. Но Лиса предложила идеальное, на её взгляд, решение: вернуться к истокам. Как говорит древняя мудрость? Завтрак съешь сам, обед раздели… То есть наиболее плотным должен быть завтрак – тысячу калорий, не меньше. В семь-восемь часов утра. Обед перенести на полдень, шестьсот-семьсот калорий. И оставшиеся триста добрать уже на ужине. И даже подробно расписала, что мне можно, что не очень, а чего следует избегать.

Можно во время игры съесть шоколадку, граммов в двадцать. Только чтобы непременно был шоколад горький. И, лучше всего, без сахара совсем.

Ну, я купил сегодня плитку «Брумберга». Горький и без сахара.

Партия подошла к кульминации. Ещё три-четыре хода, и маски будут сброшены. Черные вдруг превратятся в безжалостных агрессоров, а белым останется лишь уповать на чудо.

Я краем глаза посмотрел на болельщиков. Нет, очевидно, что два-три человека болеют за меня. Может, работники торгпредства или какой-то другой нашей конторы? Или русские из тех, кто остался в Финляндии во время революции? Или просто те любители шахмат, которые болеют за игру, а не за игроков?

Я тихонько, стараясь не отвлекать от размышлений Пауля Петровича, встал из-за стола и подошел к столику для отдыха: выпить чашечку кофе, к примеру, но так, чтобы не мешать сопернику. Кофе пить не стал, а открыл бутылочку минералки, вернее, ледниковой воды: в Финляндии с минералкой не очень. Съел маленькую, десять граммов, шоколадку, и запил водой. Не «борожом», но сойдёт.

С покупками здесь пока не очень. Финский язык особый, и звучит иначе, и не похож ни разу на английский или немецкий. Потому ещё в аэропорту я купил немецко-финский разговорник, и прилежно его изучаю. Но пока помогает слабо. Обращаюсь к финнам от пятидесяти и старше на немецком, нередко меня понимают. А младофинны, те, кому двадцать или около того, часто знают английский. Так и выкручиваюсь. И второе – деньги. Сколько мне обменяли рублей на финские марки в Союзе, и говорить смешно. Суточные организаторы турнира выдают здесь, но этого тоже мало. Зачем, считают, мне больше, если организаторы предоставили и стол, и кров.

Иногда слышал, как артисты жалуются на тяжёлую жизнь во время зарубежных гастролей. С собой берут полные чемоданы супов в пакетиках, сухой колбасы, консервы, чай, сахар, кипятильник и прочие нужные в командировках предметы. Я и спросил у маменьки, почему так. Ну странно же – ехать в Лондон с «завтраком туриста» в чемодане.

И маменька рассказала, что командировочных хватает, чтобы питаться в ресторане при отеле или недорогих кафе. Вполне. Но если на еде крепко сэкономить, то можно привести домой кассетную магнитолу, одежду и прочие заграничные вещи. Для себя. Или перепродать по конской цене. Потому и везут «кашу пшеничную с жиром в брикетах»: цена ей в СССР одиннадцать копеек, а сыт, как на два доллара. Или на три.

Я это учёл. Нет, ни каши, ни супов в пакетиках с собою я не брал. Взял триста рублей десятками. Финны, в отличие от лондонцев и прочих американцев, в Союз наезжают постоянно – в Таллин, в Ленинград, ещё куда неподалёку. И им наши рубли очень даже нужны.

Да, с собою дозволялось брать лишь тридцать рублей, но я решил пренебречь. Деньги прятать в пакетики с супом или под стельку обуви я не стал, а просто положил во внутренний кармашек пиджака. Рассчитывал: в крайнем случае скажу, что это мое энзе, лежит уже второй год, и я про эти деньги просто забыл. Но крайнего случая не вышло, да и с чего бы вдруг?

Сразу по заселении ко мне подошел служащий отеля, мол, не хочу ли я обменять рубли на марки. Менять в своем отеле я не решился, хотя, думаю, никто бы в посольство не сообщил. Но кто знает? Поменял в другом. Зашёл, спросил у портье, не желает ли он поменять рубли, и мы друг друга поняли. Курс обмена, конечно, отличался от того, что раз в месяц публикуют в «Известиях», но не сказать, чтобы уж очень сильно. И теперь я могу не подсчитывать марки, заходя в магазин за шоколадом, минералкой, а захочу купить водку «Финляндия», куплю и «Финляндию».

Только не захочу.

Я вернулся к партии. Теперь поднялся уже Керес. Отошёл к столику, ему принесли чашечку кофе, и он пил его с явным удовольствием. Не потому, что нашёл спасительный план игры, а просто любит кофе.

Я подождал, пока он допьёт, и только потом сделал ход.

Все было ясно и мне, и ему, но мы ещё сделали десять ходов для зрителей, и только после этого Пауль Петрович остановил часы.

Мы корректно обменялись рукопожатиями. Партия закончилась.

Судья зафиксировал итог, объявил результат – «Чёрные победили», и зрители стали потихоньку расходиться.

Разошёлся и я. Сначала в ресторан, где заказал легкий ужин, заказал и съел. Потом в номер, где переоделся в лыжный костюм с динамовской символикой и тёплые, но легкие ботинки. И пошёл гулять по Хельсинки.

Прогулка получилась скучной. Холодно ведь, минус двенадцать. И ветерок с моря. И снежок. И просто поздно. А я ведь собираюсь с завтрашнего дня начать новую жизнь. В смысле питания и режима дня. Матч, конечно, не самое подходящее время для экспериментов с режимом, лучше бы мне это сделать месяц назад, или два. Но что не сделано тогда, будет сделано сейчас.

Я гулял, окисляясь финским воздухом, и вспоминал Москву, как мы бродили по Тверской с Антоном. Вдвоем было куда спокойнее – гулять по ночному городу. А будь рядом и Лиса с Пантерой – так и вообще – дрожи, Финляндия.

Но кого нет, того нет.

Позвонить домой? Кому? Антону? Ольге? Надежде? Нет, пусть соскучатся, оно полезно – немножко поскучать. И потом, советские люди из капстран запросто не звонят. Дорого. Десять минут разговора – джинсы в лавочке за углом.

И я продолжал гулять. На улице я не встретил ни бандитов, ни провокаторов, и вернулся к себе около полуночи. Включил телевизор – обыкновенный, кстати, телевизор, воронежский «Рекорд», – но финского я не знаю. Нашёл, правда, фильм про индейцев и ковбоев, немецкий, ещё как бы и не довоенный, по-фински были только субтитры. Посмотрел минут пятнадцать, выключил, и улёгся спать.

Режим!

Встал в шесть сорок пять. Темным темно. Утренняя зарядка, утренняя гигиена, утренние дыхательные упражнения.

Оделся в дневной костюм – серый. Спустился в ресторан. Завтракал не спеша, поскольку завтрак отныне становился обедом, сиречь основной трапезой. Не один я такой умный. Почти все наедались впрок, на весь день. Непривычно, так со временем привычка выработается.

После завтрака захотелось обратно в постель, подремать хоть часочек. Ан, нет, шалишь. В холле я нашёл пару утренних газет, но, за незнанием финского, проку от них не было. Спустился в вестибюль. Там продавались и советские газеты, но увы, только вчерашние. Пока напечатают, пока привезут…

Выучил десять фраз из германо-финского разговорника. Повторил выученные ранее двадцать. Итого тридцать. Считается, что зная триста общеупотребительных выражений, можно общаться на уровне первоклассника. Главное – не бояться говорить. Триста выражений я ещё не знал, но к концу матча узнаю. Общение с финнами я начинал фразой «Я только учу финский язык, но, если не трудно, ответьте мне, пожалуйста, на… – и дальше шёл вопрос по разговорнику.

Финны охотно отвечали. Людям малых народов нравится, когда иностранцы изучают их язык. Так, с помощью разговорника и добрых людей, я набрел на товары. Рождественские распродажи – как раз для командировочных вроде меня. Скидки значительные. Иногда очень. Финны и ведутся. Покупают то, что и не нужно: как не купить за половину цены? Вот финны покупали и покупали. Но без ожесточения. У нас как? У нас если выбросят что-то интересное, так сразу все начинают бояться, что не хватит. И вид принимают боевой. Чтобы не пролезли без очереди. А тут как-то проще с этим. Чаще улыбаются в предвкушении. То ли знают, что наверное хватит, то ли надеются, что не хватит, и сэкономят марки. Я тоже попробовал улыбаться. В магазине радиотоваров, улыбаясь, купил карманный приемник, хороший, немецкий, «Грюндиг». Дома-то у меня есть «Спидола», но она большая, в поездки её брать не с руки, а этот – граммов двести. В карман плаща, может, и влезет. Улыбаясь, купил джинсы – не себе, нет. Лисе и Пантере. Не в лавке за углом, а в солидном магазине. Американские, Леви Стросс. Размеры я хорошо визуализировал. Уж мне – и не знать размеров Лисы и Пантеры!

В другом магазине, опять улыбаясь, уже смущённо купил разно-всякого дамского белья. Нижнего, да. С ним, с дамским бельём, у нас напряжёнка, а впереди Новый Год. Очень удачный подарок, ну, я так решил. Хотя продавщицы, узнав, что нужны разные размеры, для двоих, подхихикивали и смотрели на меня с одобрением. Может и потому, что я им помогла план по продажам выполнить? В третьем месте, улыбаясь серьёзно, накупил швейной фурнитуры. С тканью у нас в Союзе неплохо, даже хорошо местами, а вот всякие пуговки-застежки-крючочки-тесёмки и прочее порой найти трудно. Простенькое-то есть, но девочкам хочется оригинального. Да пожалуйста! Когда я объяснил продавщице, что вот нужно для двух молоденьких рукодельниц всякой полезной мелочи, она набрала мне её, мелочь эту, килограмма на полтора. И на пятьсот финских марок. И это с большой рождественской скидкой.

Ладно. Не зря вёз через границу рубли.

Отвёз покупки в гостиницу. У портье разменял-таки оставшиеся пятьдесят рублей. Ещё триста шестьдесят марок. Хватит, думаю.

Из гостиницы поехал в Атенеум, местный художественный музей. Хороший музей, спокойный. Я бы каждый день сюда ходил перед игрой, да вот незадача: завтра уже не работает, послезавтра конечно не работает, и так далее. С рождеством!

При выходе купил альбом репродукций. Сто двадцать финских, нет, финляндских марок. И опять со скидкой. Да уж! Дорогие в Финляндии книги. Издано, впрочем, хорошо. Буду смотреть и размышлять.

Пообедал в кафе. Рыбное меню. То, что нужно: необременительные белки, немного жиров и углеводов. В отель вернулся в час сорок пять. До двух тридцати просто спал. Проснулся и до половины третьего гулял, как учит Михаил Моисеевич. Вернулся, принял душ, переоделся, и уже в смокинге прошествовал в игровой зал.

В смокинге – потому что играю белыми.

Я сел за столик без трех минут четыре. Керес уже ждал. Приветствие, рукопожатие, и я сделал ход.

Пешкой на е-четыре, конечно.

Глава 13

29 декабря 1973 года, суббота

ПУТЬ ДОМОЙ

Меня никто не провожал.

Ну, и не нужно. Не маленький. И не на войну иду. Скорее, наоборот. Хорошо, не с войны – с учений. Потому что матч с Паулем Кересом получился генеральной репетицией перед матчем с…

А вот с кем?

А со всеми! Теперь, имея в послужном списке победу над Великим Эстонцем, я могу…

Да ничего я не могу.

Ну, выиграл. Ну, выиграл шесть – ноль. Ну, огорчил и Кереса, и его болельщиков. Ну, порадовал своих болельщиков, не знаю, сколько их у меня – пять? десять? сорок пять? Ну, ну, ну, а всё равно лошадок-то не запряг. Ехать не на чем, и некуда. В переносном смысле. В прямом – еду домой. Сначала в Москву, а оттуда уже в Чернозёмск.

Утром состоялось закрытие матча. Прошло оно скромно: эстонские болельщики шли вяло, а русских болельщиков было трое. Все из посольства.

– Ну, идем в посольство, – сказал мне Юра.

– Зачем?

– А деньги-то, деньги!

Дело в том, что гражданину СССР валюту ввозить в СССР нельзя. Статья 88. Валюту нужно было сдать во Внешэкономбанк, через посольство, получив взамен боны. Очень такие симпатичные чистенькие боны – за немецкие марки. И уже на боны покупать в «Березке» всякие нужные вещи.

– А что деньги? – удивился я. – Я закон знаю, и валюту в Советский Союз не везу.

– А что с валютой… куда…

– Пусть валюта остаётся в банке. Лежит, есть не просит, – я и в самом деле ещё по приезде попросил организаторов причитающееся мне призовые положить на счёт. Мой счёт. В «Немецком банке». Пришлось сходить с добрым человеком и открыть банковский счёт. Проблем не возникло, хоть я и советский человек в капиталистической стране. Зато я – подлинный, паспорт – настоящий, и деньги настоящие, с ясной финансовой историей. Призовые. Со счёта как раз этого банка.

– Но вы не сможете ими пользоваться!

– С чего бы это вдруг?

– В Советском Союзе…

– В Советском Союзе я пользуюсь советскими рублями. А здесь буду пользоваться немецкими марками, чтобы не напрягать наше государство. Нашему государству и без меня есть на кого тратить валюту.

– Вы думаете, что ещё когда-нибудь попадёте за границу? – попробовал припугнуть меня Юра.

– Ах, Юра, Юра… Вы же понимаете: кто на меня напраслину возведёт, продолжит карьеру в посольстве Монголии. И это при самом благоприятном исходе. Или не понимаете?

И Юра сотоварищи ушёл. Не прощаясь. Обиделся. Он ведь хотел, как лучше.

А я собрал вещички – даже с покупками их вышло немного, один чемодан, и только, – и поехал на вокзал. Железнодорожный. Поскольку возвращаться домой решил поездом. Туманы, снегопады, Шереметьево – да ну их. Вернусь по земле, по железным, прочным рельсам, неспешно глядя в окно, сидя на диванчике, листая альбом.

До отправления поезда оставалось около часа, и я решил погулять. Попрощаться с городом. Снова в Финляндию в обозримом будущем я вряд ли поеду. Хотя летом и не прочь.