Текст книги "Разведка боем (СИ)"
Автор книги: Василий Щепетнев
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Впрочем, отчего бы вообще не погулять? Завтра день отдыха.
И, что важнее, я понял, как мне играть дальше. К чему стремиться, чего избегать.
Но – никому не скажу. До поры.
Кто знает – молчит.
Глава 8
9 сентября 1974 года, понедельник
ОТДЫХ ПО ЛАС-ВЕГАССКИ
– Какую позицию вы занимаете в вопросе репатриации евреев?
Я оглядел вопрошавшего. Студент, как студент. Лохматый. Одет неряшливо.
А начиналось так хорошо…
Надежда и Ольга договорились о нашем выступлении в Дискуссионном Клубе местного университета. Тема привычная: «Развитие навыков эффективного мышления». Хотели поговорить и о студенческой жизни вообще. Ради мира и взаимопонимания. И потому после завтрака сели в жёлтый Чекер, и поехали в кампус. То есть в университетский городок. Он недалеко, мили три. В Парадайзе, суть в Раю. Так район города называется. Собственно, даже отдельный город.
Солнце яркое, небо линялое. Но чуть прохладнее вчерашнего. Да и привыкать стал.
Приехали. Осмотрели здание. В холле – портреты прославленных выпускников. Нобелевских лауреатов нет. Но есть баскетболисты.
Понятно, кого они здесь готовят.
В зале человек семьдесят. Я рассказал о принципах эффективного мышления и способах его достижения. И о шахматах, как модели проверки результатов. Ждал толковых вопросов, университет ведь, а не пивная.
А тут первый же вопрос – о репатриации евреев. Ну какое отношение мы имеем к репатриации? Нашли у кого спрашивать.
– Скажу прямо: при въезде в страну я дал обязательство не расшатывать устои Соединенных Штатов Америки. Ну, что-то вроде этого. И потому отвечать на ваш вопрос мне сложно. К тому же я не знаю, почему ваше правительство препятствует выезду евреев из Соединенных Штатов Америки в Израиль. Не знаю.
– Э… Я не… Я о советских евреях говорю, – чуть сбился вопрошавший.
– Не понял. Какое отношение к советским гражданам любой национальности имеет правительство Соединенных Штатов Америки?
– Э… Я имею в виду правителей СССР.
– Вот, товарищи и друзья студенты, перед нами типичный пример недостаточной эффективности мышления. Не получается правильно сформулировать вопрос. И, как следствие, невозможность получения надлежащего ответа.
– Но я хочу знать, почему из Советского Союза так мало уезжают в Израиль, – упирался вопрошавший.
– Что значит – мало? В сравнении с чем? Сколько евреев уехали из Соединенных Штатов в Израиль на постоянное место жительства в прошлом году? Конкретное число? Я жду.
– Я… Я не знаю.
– Если вас интересуют вопросы эмиграции, вы просто обязаны знать. Назубок. Эти данные имеются в печати. Вы не знаете, следовательно, это вам просто неинтересно. Тогда почему вы задаете вопрос об эмиграции? Могу предположить, что вам его просто поручили задать. Поручили, и заплатили. Долларов… долларов двадцать, – прикинул я.
– Нет, – ответил вопрошавший.
– Меньше? Пятнадцать? Десять? – по лицу вопрошавшего я увидел, что попал. – Хорошо, десять. Мне простительно, я местных расценок могу и не знать. Но вы продешевили. Определенно вас надули.
Теперь по существу вопроса. Сразу скажу, что специальных исследований я не проводил, опираюсь на общеизвестное. В Израиль, как я понимаю, едут по зову души. Земля предков и всё такое. И вот как раз из Соединенных Штатов на землю предков едет мало людей. А чтобы навек, бесповоротно, навсегда – так и вовсе чуть. Число таких поищите сами в американской печати, мне не с руки, у меня другие интересы. Так вот: из США в Израиль едет гораздо меньше людей, чем из Советского Союза. Простой пример: Бен Гурион, Голда Меир, Моше Даян и другие либо сами приехали из дореволюционной России, либо их родители сделали это. В прошлом году в Израиль приехал советский гроссмейстер Владимир Либерзон – и сразу стал лучшим шахматистом Израиля. Этим летом в Израиль приехала из Советского Союза шахматистка Алла Кушнир, неоднократная претендентка на звание чемпионки мира. Так что будет у Израиля и шахматистка мирового уровня. Уже готовая, обученная. Назовите американских шахматистов подобного калибра, которые выбрали Израиль новой старой родиной?
Я подождал десять секунд.
– Не можете? И не удивительно. Нет таких. Не слышат зова Израиля в сердце своём. Или правительство США чинит препоны, не пускает?
И вот вместо того, чтобы понять, почему американцы не жаждут строить заново Израиль, сионисты Соединенных Штатов начинают валить с больной головы на здоровую: почему из Советского Союза люди не торопятся менять власть советскую на власть… ну, не знаю я, какая в Израиле власть, не интересовался.
И в заключение приведу слова великого человека: люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов.
Так я сказал – и услышал аплодисменты. Не то, чтобы долгие, продолжительные, переходящие в овацию, но – аплодисменты были. Не мне, Ленину. Его слова о глупеньких жертвах обмана нужно каждому повторять ежеутренне. Проснулся – и повтори. А перед чтением газет и включением телевизора – особо.
Потом стали задавать вопросы попроще. Как учимся, как живем.
На них отвечала всё больше команда. Девочки. Отвечали сущую правду.
Обучение? Абсолютно бесплатное обучение. Ещё и стипендию дают. На скромную жизнь хватает.
Автомобили? У кого как. Вт у них есть свои автомобили. У Ольги собственная, Надежде приятель одолжил. Новые, да. Этого года. Хорошие. У Чижика? Классика, ЗИМ, коллекционный экземпляр. Он к нему привязан, к ЗИМу.
Ну, и далее то же самое. Чистая правда. И про субботники рассказали, и про работу на полях страны. А что? Пусть завидуют. Мы ведь не на капиталиста работаем, а на себя. На свежем воздухе. Летом. Плюс семьдесят пять по Фаренгейту, да, на солнце. Нет, ну, и восемьдесят бывает, день или два в году. А так семьдесят пять. В полдень. И дождик порой. Иногда на неделю зарядит. По окрестным лесам ходим, грибы собираем, костры по синим ночам разводим, взвейтесь да развейтесь. Картошечка печёная, сало солёное. Виски? Нет, советские студенты виски не пьют. Когда работаем – сухой закон. Добровольно. Водка мешает эффективному мышлению. Икру? Да хоть каждый день (о том, что баклажанную, уточнять не стали, так ведь и не соврали же). С работой? С работой после учёбы будет полный порядок. Нас везде ждут. Не может быть такого, чтобы работы не нашлось. По душе, да. Кто-то хирургом будет, кто-то специалистом по диагностике. Чижик хочет стать курортным врачом, у нас замечательные курорты – и на Кавказе, и везде. Для трудящихся бесплатно. В основном. Но трудящихся у нас много, и строят новые курорты, вот для них врачи и нужны. Крепить здоровье нашего народа. Трудящихся. Ветеранов. Детей. Инвалидов. А лентяев, паразитов на народном теле у нас нет.
Не знаю, верили, нет. Слишком уж для них сказочно звучало. С другой стороны, вот они, мы, перед ними. Настоящие. С Фишером играем. В «Алмазе Дюн» живём. И деньжищи зарабатываем, моя фотография с метровым чеком во всех газетах напечатана – паблисити, однако. Может, и остальное – бесплатные университеты, работа каждому даром, семьдесят пять по Фаренгейту летом – тоже правда?
В назначенное время встреча завершилась, и мы поехали назад. На том же жёлтом Чекере.
Мы решили, что это такси – и водитель, конечно, – либо работники спецслужб, либо охраны. Иначе непонятно, как это получается: всегда и всюду нас ждёт жёлтый Чекер. С чего бы? Поездки обыкновенные, чаевые умеренные, а он, Чекер, нас поджидает? Водители, правда, разные. И номера разные. А автомобиль тот же самый. Я давеча бумажку засунул в укромное местечко, билетик чернозёмского трамвая, случайно оставшийся в кармане. А нынче – нашёл, там он и лежал, билетик, где вчера оставил.
Ну, и ладно. Персональное обслуживание, американский вариант. Думаю, если Фишер вдруг приедет в Чернозёмск, к нему тоже приставят персональное такси.
И я стал воображать Фишера в нашем городе.
– Ты чего это хихикаешь, Чижик? – спросила Лиса.
– От щекотки, – ответил я неосторожно. Но девочки, осознавая, что мы в Америке, а не дома, проявили благоразумие. Монастырскую скромность. И щекотать не стали. Почти.
– А не попить ли нам чаю, – вдруг предложил Антон. – Вчерашний чай был не чета нашему, грузинскому. На весь день зарядил.
– Ну… – протянул я.
– И ты, Чижик, после чая за рояль сел, – поддержала Антона Лиса. Только Ольга не торопилась.
– Чай, он, конечно, хорош. Хотя и не грузинский. Но кто этих китайцев знает, в самом деле. Вдруг там такие добавки, вроде первитина.
– Что за первитин? – спросил Антон.
– Стимулятор. У немцев на войне был. Бодрость, реакция, смелость до наглости. А потом – как воздух из шарика выпустят. Слабость, апатия, сонливость.
– Ты думаешь, они в чай первитин добавляют?
– Не сам первитин, а вроде. Какой-нибудь хитрый цветок, травинку, зёрнышко. Китайцы в травах толк знают.
– Ну, если травинка – что плохого?
– Если в одном месте что-то прибавляется, в другом непременно убавляется. Так и с бодростью. Может выйти боком в самый неподходящий момент.
– Но…
– Вот-вот. Похоже, ты подсел. Один раз только выпил чаю – и хочешь непременно ещё. Зависимость.
– Нет, какая зависимость. Просто…
– Просто пей обыкновенный чай. А там посмотрим.
Антон вздохнул, посмотрел на меня.
– Вот и проверим, есть зависимость, или нет. В «Дюну», пожалуйста, – это я таксисту.
Но по пути мы остановились в фотомагазине. Отдали на проявку отснятые пленки и купили полдюжины новых. Очень удобно, продают прямо в кассетах. У нас тоже бывает, но редко, а тут бери и пользуйся. Дороже, конечно, выходит. Но мы в Америке. Лопни, но держи фасон. Ну, и деньги-то есть, чего уж там.
Антон увидел «Поляроид» – и не выдержал. Купил. И кассет, уже для него набрал вдоволь. Сбылась мечта, говорит. Хотел купить «Фотон», да не решался. А тут «Поляроид». И не дорого, уговаривал он себя. На наши деньги пятьдесят рублей. А «Фотон» – сотня с хвостиком.
– А кассеты ты где в Черноземске возьмешь? – спросила его Ольга.
– Я впрок накуплю. Здесь. И, говорят, в «Березках» бывают, – и опять посмотрел на меня. Может, и я куплю такой же, тогда как-то легче будет.
Но я не купил, остался верен «ФЭДу». Но Антона ободрил:
– Бывают, бывают. Ну, и в Европе тоже.
Действительно, можно ведь будет купить в Лондоне, Париже или Амстердаме. Куда заведет судьба.
А не заведёт, так и не беда. Поиграет, да и надоест. Сбывшаяся мечта – уже не мечта.
В половине второго разошлись. Писать и диктовать сочинения «Как мы провели выходной день». В Нью-Йорке вечереет, в Москве так и вовсе ночь глубокая. Но газеты требуют – давайте материал, идет на ура.
А чего б ему не идти, если он начинается со слов «Советский гроссмейстер Чижик продолжает лидировать в матче с чемпионом мира Робертом Фишером». Под этот запев что угодно зазвучит райской песней. И я постараюсь, чтобы и дальше было так же.
Я включил «Грюндиг» и стал искать Москву. Слушать «Голос Америки» как-то не хотелось. Мне Америки хватает и без радио. Мне интересно, как там дела идут у нас. Привесы, надои, обмолот, социалистическое соревнование, встречный план и встреча киевского «Динамо» с московским «Торпедо».
Тряхнуло. Совсем слегка, еле заметно. Но всё же заметно. Не меня тряхнуло, а всю башню.
Землетрясение, верно. Зона повышенной сейсмической активности, как написано в энциклопедии. Той, синей, которую я иногда читаю на ночь.
Я прислушался. Никто никуда не бежит, не воют сирены, нет паники. В Лас-Вегасе всё спокойно.
Значит, ничего из ряда вон выходящего.
Я переключился на частотный диапазон и сразу поймал местную радиостанцию.
Разбитной ведущий, похохатывая, говорил о том, что сегодня Неваду немножко пощекотали. А-ха-ха.
Нашел другую станцию, третью – тут у них в каждом городе их несколько.
Наконец, объяснили внятно: это был подземный ядерный взрыв. Его отголоски. С испытательного полигона, где проверяют новую Косу Смерти: хорошо ли косит.
Чему радуются, над чем смеются?
А тут и два часа. Странно, но туман, обыкновенно охватывающий меня в это время, был прозрачен настолько, что если не приглядываться, то и не заметишь. Лишь бледные тени скользили вокруг, будто при ясном свете кто-то задумал показывать кино на серой стене.
А потом перестал показывать, поняв бесперспективность.
Ну и ладно. Даже хорошо. Чем меньше наваждений, тем лучше. Вдруг да и вообще всё прекратится?
Ой, вряд ли.
Я всё-таки вздремнул. Выработался режим труда и отдыха, нужно его всячески укреплять. Чтобы не рассыпался.
Как обычно, меня разбудили в четыре. Путем щекотания пяток – мои потуги на остроумие безнаказанными не остались.
Сегодня игры нет, это верно, но сегодня я должен участвовать в телепрограмме «Гости Лас-Вегаса». Команда будет в зале, а я – на подиуме. Вместе с ведущим, Биллом Макгвайером. Билл будет задавать вопросы, самые неожиданные, а мне придётся на них отвечать. Возможны, и даже будут наверняка реплики из зала.
Я посмотрел одну такую передачу. Называется ток-шоу, если перевести по смыслу – посиделки на завалинке. Бабки чешут языки, если нравится – смотри!
Оглядывая себя в зеркале, я думал, что неплохо бы выпить давешнего чаю. Китайского. Для живости мысли. Нет, я не считаю, что в этом чае наркотические добавки. Просто хороший, настоящий чай. Хоть и не грузинский, да. Там, в чайной, продавался и сам чай, в смысле – не напиток, а чайный лист. Нужно будет навестить заведение Ки, купить фунтик-другой. Чай напиток хороший. Дедушка чай очень уважал, именно китайский. Но с китайским чаем у нас сейчас временные перебои. Но, конечно, сначала на кафедре гигиены сделать анализ – нет ли в чае эфедры или других добавок. Во избежание.
И вот мы ползём в лимузине по Стрипу среди других лимузинов, кабриолетов и прочих изделий американского автопрома.
Мне в номер ненавязчиво подложили каталог автомобилей. Авось, что и куплю, деньги-то есть. Я полистал. Большие автомобили. Для кого-то, может, и красивые. Моторы – не у всякого тягача такие. Двести, триста, четыреста двадцать пять лошадиных сил! Двенадцать цилиндров!
Но…
Но смотрю – и сомневаюсь. С виду-то просто эсминец какой-то, или даже крейсер, а салон тесный. Вообще – две двери только, на заднем сидении неуютно. Машина все сотни лошадок тратит на то, чтобы везти самое себя, оставляя людям право гордиться. Но комфорт… комфорт так себе. Есть, конечно, авто практичные, тот же «Форд», но нет. Я верен «ЗИМу». Как и «ФЭДу»
Предчувствия меня не обманули: на пятой минуте телешоу из зала задали вопрос о репатриации евреев. Я воспользовался утренним опытом, да ещё нашел во время домашнего анализа усиление:
– Насколько мне известно, с момента создания государства Израиль на постоянное место жительства из Советского Союза приехало в сорок три раза больше энтузиастов, строителей нового мира, чем из Соединенных Штатов Америки. Если у вас более точные данные, поправьте, – и далее по утреннему сценарию.
Сорок три раза – это я с потолка взял. Но ведь сделал оговорку, «насколько мне известно», и попросил поправить, если что не так. Потому совесть моя чиста.
Американцы числа уважают, и «в сорок три раза» произвели ожидаемый эффект. Действительно, как же так? И американец начал вспоминать знакомых евреев. Да, никто из них что-то в Израиль не стремится, а если вдруг и стремится, то только на словах. В крайнем случае, на месяц-другой волонтером. А чтобы поменять гражданство…
В общем, поймал я провокаторов в ловушку. Потом, конечно, они найдут контрмеры, будут задавать другие вопросы, но то потом. Не со мной. Больше я отвечать на провокации не стану.
Так, с перерывами на рекламу, прошел академический час, и посиделки кончились.
– У Шукшина учиться нужно, у Шукшина! – сказал я команде на обратном пути. – Есть у него рассказ такой, «Срезал!». Как общаться с провокаторами.
– А точно в сорок три раза? – уточнил Антон.
– По радио слышал. То ли Бибиси, то ли Голос Израиля, уже и не помню. А что?
– Нет, я просто… – ответил Антон. – Интересуюсь. Вдруг и меня спросят.
– Непременно спросят, – согласился я. – Не здесь, так дома.
Глава 9
13 октября 1974 года, воскресенье
ПИКНИК НА ОПУШКЕ
– Конечно, хотел выиграть. Оба хотели, и я, и Фишер. А – не получалось. Мы стараемся, как не стараться. Месим тесто, разжигаем печь, подкидываем дровишки. А в итоге испекли серию ничьих. Девять подряд! Обидно, да.
– Вы б договорились: одну партию выигрывает Фишер, другую – ты, обоим прибыльно, и публика радуется, – предложил Игнат.
– Как советский студент, как комсомолец, твое предложение я отметаю с негодованием. И потом, шахматы – это не футбол. В шахматах все ходы записаны. Любой мало-мальски квалифицированный мастер сразу увидит халтуру. За нашим матчем следил весь шахматный мир…
– И не только шахматный, – вставил Суслик.
– Ну да. И позорище был бы тоже всемирным. Нет, нам такие шахматы не нужны. Мы играли честно. Старались, видит Маркс, как каждый из нас старался победить. Но столь же сильно старался и не проиграть. И вот одиннадцатая партия. Чтобы сохранить шанс на победу в матче, Фишеру обязательно нужно выиграть эту партию. Кровь из носу. А как? И он решился на гамбит. Королевский. Полерио – Муцио.
– Ну да, о той партии до сих пор спорят. Могли бы белые победить, или нет, если бы… ну, дальше я не понимаю – честно признался профессорский сын Сеня.
– Там мудрено понять. Осложнения головоломные. Чёрным есть за что страдать, у них лишний конь. А у белых – инициатива. Но, как шампанское, инициатива постепенно выдыхалась, и к сороковому ходу выдохлась совершенно. А конь у меня остался. Потому Фишер сдался, и я повел шесть с половиной на четыре с половиной. Последняя партия уже ничего не решала в целом. Правда, ставка в пятьдесят тысяч – лакомый кусок. И Фишер старался размочить счёт.
– Но получилась ничья, – вздохнул простой человек Женя.
– Ничья, – согласился я. – Десятая в этом матче.
Если до матча надеялись, что я не проиграю разгромно, как Тайманов, то сейчас моя победа с перевесом в два очка уже кажется скромной. Вот кабы я выиграл не две партии, а четыре… шесть… все двенадцать! Аппетит приходит во время игры. Особенно аппетит болельщиков.
А я ничейному результату в последней партии радовался. И потому что ничья, и потому что последняя. Устал я. Утомился. Вторую половину матча играл на морально-волевых, причем волевых с каждой партией было всё меньше. Но мораль была на высоте. Монастырская, да.
Как бы то ни было, я удержался. Устоял. И победил. С помощью команды. Один бы, может, и не справился. А так – справился.
На обратном пути задержались в Нью-Йорке на два дня. Поездили по городу, заходили в разные места – но в памяти осталось мало. Помню только человека из нашего посольства, который убеждал перевести призовые деньги из BoNY в советский банк. И пожертвовать американской компартии столько, сколько мне подскажет комсомольская совесть.
Я поблагодарил его за дельный совет, но сказал, что торопиться не буду. Спешки нет никакой, напротив. Нужно подумать. Поразмыслить. Почему, собственно, только американской компартии, а не гондурасской?
Он обиделся. Специально, говорит, приехал из Вашингтона, а я, неблагодарный, его не услышал.
Но мне было всё равно. Мне и сейчас всё равно.
По прилёте в Москву я даже в Спорткомитет не зашёл. Пообедал с маменькой и Галиной в «Москве», они меня поздравили, поохали над моим видом, и я поспешил на поезд, где уже команда расселась в купе.
Мой вид? Ну, загорел. Ну, похудел. Сильно похудел, не скроешь.
Двадцать восьмого сентября я, наконец, вернулся домой. Мы все вернулись.
А тридцатого, в понедельник, обследовался на кафедре физической культуры. Шестьдесят два килограмма. А было шестьдесят восемь пятьсот. Шесть с половиной килограммов съел матч. Минус десять процентов массы за три недели.
Так-то показатели в норме. Гемоглобин хороший, лейкоцитов довольно, формула крови нормальная. А килограммы потерял, то это понятно. Напряжение, климат, экзотическая еда.
Положим, еда была обыкновенная. Почти. Не считать же экзотикой яичницу с помидорами или чили кон карне. И потом, ведь это всё позади – и напряжение, и климат. И еда самая разлюбезная, щи со сметаной да пожарские котлеты.
Но бодрость ко мне возвращаться не спешила. Я скверно спал, мало ел, двигался ещё меньше, жадно читал газеты, а за роялем играл Шнитке. В общем, хандрил. То ли ресинхроноз – к нормальному, своему времени тоже нужно привыкать. То ли синдром достигнутой цели.
Фишер побеждён, чего же боле, что я ещё могу совершить в этой жизни? Закончить институт и стать участковым врачом? Да хоть и курортным? А смысл? Прописывать терренкур, доломитный нарзан и стол номер пять во всех отношениях достойное занятие, но это ли мне нужно? А что мне вообще нужно?
Ну, если человек задается подобными вопросами, ему нужно встряхнуться, решили девочки. И устроили пикник на опушке леса. Собрали всю группу, мол, так и так, Чижик в печали, Чижик худеет, Чижика нужно спасать.
Группа откликнулась. Вся.
И вот мы на опушке. Колдуем вокруг мангала, бегаем, пинаем футбольный мяч, ищем поздние грузди.
Развлекаемся.
Меня расспрашивают о матче. Иначе было бы и неестественно.
Я стал знаменитым. Гордость советских людей, уязвленная потерей шахматной короны, воссияла пуще прежнего. Наш Чижик заклевал Фишера! Фишер повержен!
То, что матч наш был, говоря языком футбола, товарищеским, во внимание не принималось. Многие на такую мелочь внимания и не обращали. Чижик победил, значит, он настоящий чемпион и есть. Газеты, радио и телевидение прояснять картину не торопились. Давали обзоры матча, фотографии, просто рассуждения известных шахматистов об очередном закономерном торжестве советской шахматной школы. Из-за этого в тени оказался матч Карпова и Корчного, который в эти дни играется в Москве. Я за матчем поглядываю, но без особого внимания. Кто бы не победил, это будет наш, советский гроссмейстер. Хотя болею, пусть и немножко, за Карпова.
– И что ты теперь будешь делать? – не отставал Игнат.
– Именно сейчас? Постою на воротах. Пошли, постучим мячик.
– Нет, в шахматном смысле.
– В декабре чемпионат Союза. А там видно будет.
Действительно, планов у меня не было. Зарубежные турниры? Может быть, но сильно потом. Хочется заняться чем-нибудь другим, сделать шахматную передышку. В чемпионате, конечно, сыграю, звание чемпиона страны нужно сохранить и приумножить.
И мы пошли гонять мячик. Девушек хлебом не корми – дай ударить по воротам! Может, в институте женскую футбольную команду создать? Ага, как же. Запрещено! Футбол – травмоопасный вид спорта. Асфальт укладывать не запрещено, трактористками быть не запрещено, самолеты пилотировать не запрещено, с парашютом прыгать не запрещено, а футбол – нельзя!
Били девушки по воротам от души, начисто переигрывая ребят. А я старался, ловил мяч.
Иногда получалось.
Потом шашлыки, песни, пляски, а к вечеру коротенький караван из трех автомобилей – две «троечки» и «ЗИМ» – вернулся сначала в город, а потом в Сосновку. Завтра начинается новый учебный год. Третий курс. Уже не новички, а вполне себе солидные студенты.
Теоретически мы учимся с первого сентября. Только я с командой в сентябре был в Лас-Вегасе, остальные либо на сельхозработах, либо отдыхали после летнего сельхозотряда. Или другого стройотряда. И теперь за два с половиной месяца мы должны изучить то, что планируется изучать в четыре. Ну да, ну да, в банки на литр и полтора налить четыре литра знаний. Третий год стараемся, и, не исключаю, подобное будет и впредь. Да что не исключаю, уверен. Должен же кто-то собирать урожай.
Урожай своей картошки я собрал аккурат перед отъездом на матч в США. Выкопал, собрал, просушил и отправил в хранилище. Получилось изрядно: сортовой картофель, уход, полив. На колхозных полях собирают вполовину меньше, и это ещё хорошо, если вполовину. А уж сколько её, картошки, пропадает потом… Пока вывезут, пока поместят в хранилища… А хранилища… Неважные хранилища. Мы её, эту картошку, в феврале перебирать ходили. Эстафетный субботник. Что субботник, не беда, беда – сколько той картошки сгнило зазря. И получается, зазря пахали землю, зазря сажали картошку, зазря её пололи, зазря её убирали – вот мы, например. Сколько зряшной работы… Зачем?
Вот у меня картошка не пропадает. Почти. С полведра из убранного, не больше. Этой весной излишки я в детдом отвёз – любо-дорого глядеть, какая картошка. Гладкая, тугая, будто с выставки. Ну да, сорт хороший, лари специальные, температурный режим… Кто мешает сделать нормальные хранилища и закладывать туда нормально выращенную и нормально собранную картошку?
– О чем задумался, Чижик?
– Картошки, что ли, пожарить? С салом, с луком, укропчиком посыпать и с маринованным огурчиком?
Девочки, конечно, за. Тоже малость отощали в Америке. Не так, как я. По килограммчику потеряли, не больше. Но стараются возместить. Масса тела в силовых единоборствах – фактор столь же важный, как, например, знание дебютов в шахматах. А у девочек в январе соревнования. Мечтают о победах. О первом разряде. Кимоно новые шьют, парадные. Не для соревнований, а так, для демонстраций. На занятиях физкультуры.
Пока они чистили картошку, а я резал сало, наступил вечер. Вечером есть вредно, но ведь в Лас-Вегасе утро. И организм пока не разобрался, где он сейчас. Так что немножко – можно.
А много и не было. Граммов по двести на человека. Умеренность, монастырская умеренность.
И ещё треть сковородки я оставил про запас. Подумалось: а оставлю-ка я треть на всякий случай.
И он пришел, всякий случай. В лице Андрея Николаевича Стельбова, первого секретаря чернозёмского обкома КПСС, члена Центрального Комитета той же партии. И отца Пантеры.
Прежде, года два назад, мы бы притихли, как воробьи перед грозой. А сейчас – ничего.
– Давай-ка, папа, картошечки поешь, картошечка у Чижика вкусная, – сказала Ольга.
– Можно и поесть, – согласился Андрей Николаевич.
И поел.
Но мы понимали – не за картошкой он ко мне пришел. И воробьи, не воробьи, а всё ж притихли. Не совсем. Продолжали обсуждать завтрашний день, расписание занятий, кто нас повезёт (вызвалась Лиса), ну, и о погоде, конечно, тоже поговорили.
Наконец, картошка съедена.
– Я, девушки, с вашего позволения, похищу у вас Чижика на время. Мужской разговор! – сказал Андрей Николаевич, вставая из-за стола.
Я подмигнул Ольге – незаметно для Стельбова, конечно.
Ну, о чем может идти разговор – мужской разговор! – между отцом взрослой девицы на выданье и молодым неженатым человеком?
О деньгах. Конечно, о деньгах.
Мы поднялись наверх, в кабинет. Я усадил Андрея Николаевича в кресло для гостей, а сам сел за стол. По-хозяйски, да.
– Итак, Андрей Николаевич, вы пришли поговорить о деньгах.
Стельбов моргнул два раза, вот и вся реакция.
– В том числе, – подтвердил он.
– А о чём ещё?
– О жизни, Михаил, о жизни. Юрий Владимирович передает тебе привет. Он о тебе много слышал. И много знает.
– Привет – это замечательно, – сказал я.
– Ты хорошо говорил на пресс-конференции, и ещё лучше молчал, – продолжил Стельбов.
Я и промолчал, раз это лучше.
– Ну, и конечно, победа на Фишером – это достижение. Сумел.
– Я старался.
– Все старались. А победил ты.
– С этим спорить не буду. Только я был не один.
– Это я знаю.
Мы помолчали.
Что ж, я молчать умею. Шахматы учат – молчать. Могу пять часов промолчать. Легко.
– Теперь о деньгах, – первым заговорил Стельбов. – Сколько там тебе американцы дали?
– Сколько заработал, столько и дали. Точнее – заплатили согласно условию матча.
– Ну, пусть заплатили. Так сколько?
– Четыреста пятьдесят тысяч долларов Соединенных Штатов Америки. Чистыми. Свободными от налога.
– От американского налога, – уточнил Стельбов.
– Разумеется. Я уже подал заявление в фискальные органы, хочу, мол, выплатить положенный налог. Путь посчитают только. Чтобы два раза не вставать.
– А чем платить собираешься?
– По закону, как резидент, рублями. Согласно текущего курса.
– Хорошо, а скажи мне, что ты собираешься с этими деньгами делать? Четыреста пятьдесят тысяч – это немало.
– Четыреста сорок тысяч. Десять тысяч мы их потратили на всякие нужные вещи. Сопутствующие расходы. Представительские.
– Потратили – ладно, речь не об этом. Четыреста сорок тысяч – сумма значительная. Так на что? Тряпки, электроника, даже автомобиль – это десять, много пятнадцать тысяч. А остальное?
– Автомобиль мне не нужен, электроника тоже. Уже есть.
– Вот видишь. Конфет накупишь?
– Я их пока не собираюсь тратить. Я их в банки положил. В бэнк оф Нью-Йорк, там мне счёт открыли. И в Дойче Банк. Там у меня уже был счёт. Ну, да вы знаете.
– Я знаю, – подтвердил Андрей Николаевич.
– Поскольку частнопредпринимательская деятельность у нас запрещена, остается деятельность потребительская. Вот и буду потихоньку потреблять. А пока пусть полежат. Есть не просят, и проценты идут. На хорошую машину в год набегают, проценты-то.
– А почему не в нашем, не в советском банке? Почему в немецком?
– Мне так удобнее. Вы пробовали получить валюту в нашем советском банке? Вот и не пробуйте. Мне Спасский рассказал, Борис Васильевич. А отделения Дойче Банка есть во всех западноевропейских странах. Если не самого банка, так контрагентов. Доведётся, к примеру, в Мадриде играть, или в Лондоне, всегда деньги под рукой.
– А если не доведётся?
– А если мне за границу путь закроют, то и печалиться не о чем будет. Есть у меня валюта, нет у меня валюты – какая тогда разница?
– А не хотел бы ты, к примеру, отдать эти деньги на строительство, скажем, школы? Или больницы?
– Не моё это. Если бы было можно, я бы журнал завёл.
– Какой журнал?
– Да я как-то говорил. Литературный, молодёжный. Приключения, про разведчиков наших, про СМЕРШ, про милицию. Фантастику тоже. Путешествия. Лучшие переводные произведения прогрессивных зарубежных авторов-остросюжетчиков. Да хоть и не прогрессивных. Вот побывал я в американском кино, и скажу, что оно, американское кино, так против Америки работает, что нашим агитатором у них учиться нужно. Министры и сенаторы в американском кино воры и прохвосты, полиция с мафией вась-вась, преступность, безработица, нищета… Ну, и в книгах тоже – полное разоблачение американского рая. Если правильные книги выбирать. Вот и хотел бы журнал, вроде «Искателя», только чтобы не раз в два месяца, а наоборот, два раза в месяц выходил. С открытой подпиской. И с книжными приложениями. Вот на такой бы журнал я и доллары бы отдал все, на типографию, оборудование и что потребуется. И рубли бы тоже отдал. То есть вложил. И не прогадал бы: миллион подписчиков бы имел. Или три. Да только пустое это. Облако. Дым. Потому что частное предпринимательство у нас дело уголовно наказуемое.