Текст книги "Разведка боем (СИ)"

Автор книги: Василий Щепетнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Может ли Фишер выиграть двенадцать партий подряд? Теоретически да. Он выигрывал и больше. Шесть из шести взял против Ларсена, Шесть из шести – против Тайманова, и ещё до этого семь рядовых побед в межзональном турнире, и после этого – победа над Петросяном. Двадцать партии подряд!

Но это теоретически. Ларсен, конечно, очень сильный шахматист. Тайманов тоже. О Петросяне и говорить нечего. Однако я не Ларсен, не Тайманов и не Петросян. Я сильнее. Ну, мне так думается. Практика покажет. Я и больше выиграл – подряд. Правда, Дамянович не чета Ларсену, противники у меня были послабее. Много слабее.

И потому в Спорткомитете в меня не очень-то верят, раз Миколчук говорит о ста тысячах. Всё равно, Спорткомитет хочет свою долю. Очень хочет – после того, как Спасский оставил их ни с чем.

Дело в том, что обыкновенно гроссмейстеры едут не сами по себе, их посылает Спорткомитет. И, как барин берёт оброк с отъезжающих на заработки крепостных, так и Спорткомитет требует – отдай. И отдают. Из опасений, что не отдашь части – никогда более на турнир не пошлют.

Я же еду по именному приглашению Роберта Фишера. Спорткомитет мне нужен поскольку постольку – решить чисто технические вопросы. В принципе я могу обойтись и без него. Да, получить выездную визу будет сложнее, но ничего невозможного в выездной визе нет. Особенно если Решение Принято На Самом Верху. Кстати, ФИДЕ тоже в стороне, никакой пятой доли ФИДЕ не получит. Этот матч – возвращение к традициям Стейница, Ласкера, Капабланки, Алехина. В те времена чемпионы не нуждались в ФИДЕ, и вызывали на матч или принимали вызов сами. А Боголюбов, будучи как раз чемпионом ФИДЕ (кто это помнит?), понимал, что его чемпионство не настоящее, и пытался выиграть у Алехина. Безуспешно.

Так что наш матч с Фишером – частная инициатива самого Фишера и группы американских толстосумов. К чемпионству в понимании ФИДЕ отношения не имеет. Чемпионом будет тот, кто победит Фишера в официальном матче на следующий год. Об этом мы тоже толковали с Анатолием, и я дал ему слово: если выиграю, не буду претендовать на звание чемпиона. В рамках этого цикла, конечно. Сам же постараюсь отобраться на следующий матч, матч семьдесят восьмого года. Вот там мы с тобой, Толя, и поборемся. Но то дело далекое…

Я не просто сидел. Не просто размышлял. Я ждал. В условленном месте.

И вот дождался.

Перед «Сберкассой» остановилась белая «Волга». Водитель вышел из машины, оглянулся.

Я и подошел.

– Здравствуйте, Леонид Борисович!

– Здравствуй, Миша. Не заскучал? Не заждался?

– В Москве не заскучаешь, – ответил я.

– Тогда садись рядом, поедем.

Я сел рядом с Марцинкевичем. Но прежде поздоровался с маменькой и с Галиной – те сидели сзади.

– По плану? – спросила Галина.

– По плану, – ответил я.

И мы поехали. По плану. В гостиницу «Москва», где я остановился, о чем Батуринский знал. Как не знать, если номер бронировал Спорткомитет.

Ресторан в гостинице шикарный. Большой, просторный. Помпезный, да, но разве это плохо?

Мы пошли через главный вестибюль. Тоже большой и отчасти помпезный.

И тут, в вестибюле, меня перехватил Миколчук. Вернее, попытался перехватить. Но я сказал, что сейчас занят. Видите, я с друзьями.

Миколчук сказал, что подождет. Только все мои пожелания по поездке приняты, и Виктор Давидович все документы уже подписал.

И мы прошли в ресторан, а Миколчук, думаю, пошел звонить Батуринскому. О том, что я с девушками. С Галиной Брежневой. И с замминистра, и… В общем, дела идут, контора пишет.

Для нас приготовили лучший столик. Подозреваю, что таких лучших в зале множество, но этот и в самом деле был хорош. Не слишком близко от музыки, не слишком далеко.

Я, однако, забурел. Обедаю в «Метрополе», ужинаю в «Москве».

Меня подробно расспросили и о том, что было в Спорткомитете, и о том, что сейчас говорил Миколчук.

Я отдавал отчет, что родственные и дружеские чувства чувствами и остаются, но важно другое: я сейчас купаюсь в лучах славы. Славы Фишера. Когда комета подлетает к Солнцу, у неё появляется длинный хвост. Вот и я сейчас приблизился к Фишеру и резко увеличился и в размерах, и в яркости. Ну, а через меня к Фишеру прикасаются и остальные. Потому такой интерес ко мне. Разгромит меня Джеймс Роберт Фишер, и я, как та комета, улечу обратно во тьму, в безвестность.

Но Павлову я сказал правду. У меня нет шапкозакидательского настроения, но и пораженческих мыслей тоже нет.

Фишер, конечно, силён, но я не слабее.

Ещё посмотрим, кто кого.

В сентябре.

Глава 3

26 июля 1974 года, пятница

ИНВЕНТАРИЗАЦИЯ ЧИЖИКА

– Один метр восемьдесят сантиметров!

Как приговор. За год я вырос на сантиметр. Почти. Ну, и ладно. Вполне приличный рост. Не слишком большой, не слишком маленький.

– Теперь на весы. Чижик, на весы!

Повинуясь, я встал на весы. Ну, точно поросёнок перед выставкой – рост, вес, пульс, давление, рацион – всё записывают в амбарную книгу.

– Шестьдесят восемь пятьсот.

Дело было в пятницу, дело было утром, натощак. На кафедре физического воспитания и лечебной физкультуры.

Взвешивала меня лично Лидия Валерьевна. Хоть и профессор, а не гнушается черновой работы.

Это не просто так. Это меня готовят к матчу. С Джеймсом Робертом Фишером. За мной наблюдают с первого курса. Дают рекомендации. Следят, чтобы не перетрудился. В общем, осуществляют поддержку согласно последним достижениям советской науки. За что я им благодарен. Нет, правда благодарен. Так, Лидия Валерьевна категорически против того, чтобы я наращивал мускулатуру. Не нужно этого, говорит. Излишняя мускулатура будет отбирать кровоснабжение у мозга, а это для шахматиста нехорошо. Во время стресса кровь невольно станет снабжать мышцы, а шахматисту нужно – мозг. Следует развиваться гармонично. Значок ГТО для шахматиста – как раз то, что нужно. А больше – ни-ни.

И я три дня сдавал нормы ГТО. Бегал, прыгал, плавал, стрелял, толкал, бросал…

Результат посредственный. В прыжках даже не сумел уложиться в серебряный значок. В высоту прыгать просто страшно. Это большие спортсмены падают на поролоновую подушку, а мы – в песочек. Требуемая высота – метр тридцать. Ну не хочется мне с метра тридцати падать даже на песок. Опасаюсь. В длину ладно, в длину прыгнул. А потом ещё и ещё. Четыре сорок. А нужно – четыре пятьдесят, на серебро.

С гранатой и вовсе позорище. Бросать требуется на сорок метров, а я, как ни старался, дальше тридцати забросить не сумел. То ли граната не той системы, то ли я просто не гожусь в гренадёры. Зато бегаю, плаваю, подтягиваюсь вполне удовлетворительно. А стреляю так и вовсе превосходно: из малокалиберной винтовки на расстоянии в двадцать пять метров выбил пятьдесят из пятидесяти! Правда, мне и винтовку подобрали лучшую, и дали вдоволь патронов пристреляться.

Я и пристрелялся.

Бегал, прыгал и плавал я не в одиночестве. Всей командой. Лиса, Пантера, Антон составляли компанию. Ну, что до Антона мне далеко, не новость. Он, Антон, в армии стал кандидатом в мастера спорта по армейскому пятиборью, да и сейчас спорт не бросает, выступает за свой институт. Педагогический. А девочки трижды в неделю тренируются на «Динамо», в мае выполнили норму второго разряда по дзюдо. И останавливаться не намерены. И у девочек, и у Антона – честные золотые значки ГТО с отличием. Ну, а я… Каков уж есть. Лидия Валерьевна настоятельно не рекомендует вкладываться в прыжки и гранаты. Не прыгается – и не нужно. Подтягиваешься на турнике двенадцать раз – и хватит. Гуляй, дыши, тридцать раз отжимайся от пола – вот твоя физкультура. Излишество вредит.

Так-то оно так, но обидно. Девочки и бегают быстрее, и прыгают дальше, и с гранатой лучше управляются. О рукопашной и не говорю. Не дзюдо с поклонами, милиция учит действовать без ложно понимаемого гуманизма. Единственно стрельба приободрила. Девочки пообещали сводить в милицейский тир, пострелять из ПМ. Ну, это потом. Хочу подольше считать себя Кожаным Чулком. Стрелком уникальной меткости. Хотя чего сложного: прицелился согласно наставлению, плавно нажал на спуск, и попал. Чистая геометрия, никакого волшебства.

Измерив, исчислив и взвесив, меня сочли для поединка готовым. Насколько вообще можно быть готовым к поединку с Фишером.

– У вас, Михаил, помимо Фишера, будут два очень сильных противника, – сказала Петрова. – Широта и долгота. Лас-Вегас расположен на тридцать шестом градусе северной широты. Это на пятнадцать градусов ближе к экватору, чем Чернозёмск, что составляет тысячу шестьсот пятьдесят километров к югу. Пустынный субтропический климат. В сентябре средняя температура – двадцать восемь градусов. Средняя! А днём вполне вероятны все сорок. В тени. Тридцать пять – это обязательно. Очень сухой воздух. Дождей, о которых стоит говорить, практически не бывает.

– Но ведь кондиционеры… – начал было я.

– Именно, – продолжила Лидия Валерьевна. – Кондиционеры. Они охлаждают воздух в помещении до двадцати – двадцати двух градусов. И это дополнительная сложность. Переход от сорокаградусной жары в двадцатиградусную прохладу, да по несколько раз в день вызывает полом регуляции, иными словами, стрессовое воздействие на организм. Отсюда велика вероятность простуд, тонзиллитов и прочих заболеваний. Кругом жара, а у вас насморк или ангина, да ещё гнойная. Что делать? Контрастный душ, и не только в Лас-Вегасе, но и сейчас. Слабосолёная вода постоянно. Бутылочку с собой. В номере ставьте кондиционер не на максимум, а на минимум. И в игровом зале – настаивайте на температуре в двадцать пять градусов. Фишер, думаю, вас поддержит, он, насколько мне известно, требует оптимальных условий для игроков.

– Записано, – сказала Лиса.

– Второй противник, долгота, куда хуже. Сто пятнадцать градусов западной долготы. С Чернозёмском разница в сто пятьдесят пять градусов. Это десять с половиной часов в астрономическом времени. Одиннадцать – с московским временем. То есть тамошний полдень – это двадцать три часа здесь. Игра начинается в пять пополудни, это четыре ночи – или утра – по нашему времени. Опять стресс. И приспособиться к этому нельзя: адаптация наступает минимум через месяц. А пик дезадаптации – на седьмой – десятый день после перелета. То есть в разгар матча. Что делать? Наши учёные открыли лечебное действие вытяжки, полученной из эпифизов крупного рогатого скота. Смесь вытяжки с витамином С облегчает адаптацию организма к десинхронозу, то есть к изменению циркадного ритма, ритма сна и бодрствования. Его готовят для наших космонавтов. Препарат редкий и, что важно, секретный. Но мне удалось достать двадцать капсул. Принимать нужно за час перед сном. Если вдруг спросят – на таможне, или ещё где-нибудь, говорите, что это для пищеварения. Для прочищения желудка. Но лучше, чтобы его никто не видел.

– То есть это только Чижику? – спросила Ольга.

– Да. Остальным придется обходиться традиционными средствами: рано ложиться, гулять при свете дня не менее получаса, лучше – час, не есть позднее восемнадцати часов по местному времени. Избегать кофе, чай, алкоголь. Кока-колу тоже избегать. Спать восемь часов, ни больше, ни меньше. Дыхательные упражнения. Размышления о вечном. Чтение классиков. Строгий режим. Монастырский. Это и вас касается, Чижик. Вы понимаете?

– Ясно. Касается. Монастырский режим, чего тут не понять. Пост и благочестивые размышления.

– Именно. Благочестивые размышления нормализуют сердечно-сосудистую систему. И пищеварительную тоже. Научно доказанный факт.

Вот так.

Получив положенные рекомендации и пузырёк темного стекла с крохотными капсулками, мы отправились в Сосновку. Я, Надежда и Ольга. Нет, девочки по-прежнему заняты делами: Ольга готовит сентябрьскую подборку школьной и студенческой лирики в «Степи», а Надежда – кормчий факультетского сельхозотряда. Однако в горкоме комсомола им настойчиво посоветовали не забывать о предстоящем матче. То есть обо мне.

Можно подумать, что они забыли, как же. Просто стали раньше вставать и позже ложиться, только и всего. Потому успевают на обоих фронтах, доказывая справедливость утверждения, что автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Действительно, своя машина экономит уйму времени. Которое идёт на подготовку к матчу.

А готовиться нужно: Америка – это вам не семечки лузгать. Девочки шьют наряды. Долго думали и решили: копировать французскую или немецкую моду не стоит, не в этом наша сила. Ещё на первом курсе, помнится, листали в институтской библиотеке журнал «Корея». Забавно восхваление любимого и уважаемого вождя, особенно если этот вождь – не наш. Но фотографии юных девушек-военнослужащих впечатлили. Лиса и Пантера захотели такое же. Только лучше. Ну, и в самом деле: Ольга метр семьдесят пять, Надежда метр семьдесят три, а кореянки едва ли сто пятьдесят. Важны не силуэты, важна идея. Военный стиль – наше всё.

И с тех пор экспериментируют. Найти баланс: чтобы и не казённо, и не опереточно. И красиво, и практично. И технологично тоже – чтобы можно было шить швеям-аматёршам.

Получается интересно. Но девушки хотят лучше. Стараются. Рисуют, стрекочут машинками, примеряют (поначалу вообще шьют из самого простенького материала, даже марлю пробуют), уточняют. Идёт процесс. Покажем Америке, на что способны.

Я тоже готовлюсь. Чесучовый костюм, два смокинга, шёлковые рубашки. Фраки решил не брать. Не Европа, не оценят.

Физическая подготовка – само собой. Девочки пытаются научить меня приемам самообороны. Ты, Чижик, поэтом можешь и не быть, но три приема знать обязан. Отработать до автоматизма. Так, для грации и пластики.

Отработал. На троечку. С минусом. Девочки изволили смеяться.

И, разумеется, благочестивые размышления. Их я решил заменить церковными песнопениями. И песнопениями просто. Русские, украинские, белорусские народные песни. Революционные тоже. В течение получаса. На три голоса. А потом я немного играю сам. Бетховен, Лист, Моцарт, Чайковский. По настроению.

Девочки к репетициям относятся с пониманием. Америка ведь. В грязь лицом падать негоже. Пусть послушают.

А собственно шахматная подготовка состоит в анализе партий Фишера, начиная с шестьдесят восьмого года. За пять лет Джеймс Роберт превратился из сильного шахматиста в сильного невероятно. Как? Почему? Этот секрет я и стараюсь разгадать. Вжиться в образ Фишера. Прочувствовать его побуждения, желания. Понять, как он мыслит. Смоделировать его в собственном сознании. То есть применить к нему систему Станиславского.

И вскоре мне стало ясно, что гениальность гениальностью, но в исландском матче со Спасским Фишер был очевидно готов к тем дебютным построениям, который применял Спасский. То ли он сам настолько прочувствовал Спасского, что мыслил, как Борис Васильевич, то ли в команде нашего чемпиона была крыса. По ощущениям – и то, и другое.

Кто, интересно, готовил команду Спасского? Если бы Борис Васильевич сохранил корону, то сразу бы выяснилось – кто. А так, думаю, каждый говорит, что только советовал, да его не послушали. Тренерский штаб, коллективное руководство. И коллективная же безответственность.

Интерес к предстоящему матчу чувствуется и в Сосновке. Андрюха, работник на все руки, уважительно спрашивает, как идёт подготовка. В сберкассе, куда я зашел за наличностью, пропустили к окошку без очереди – вам нужно, вы к Фишеру готовитесь. То ж и в магазине. Вот оно, народное участие! Или меня считают обреченным, и, как пишут в романах, стараются облегчить последние дни перед казнью?

Кстати, о наличности.

Как-то между «Чёрным вороном» и «Перепелкой» Ольга спросила:

– Полмиллиона долларов – это же огромные деньги. Что ты будешь с ними делать, Чижик?

– Почему полмиллиона?

– А что, мало?

– Нет, в самый раз. Что делать? Пока и не знаю. Кроить шкуру неубитого медведя – плохая примета. Но, в принципе… Найдется им применение.

– Книг накупишь? Для медицинской библиотеки?

– Книг я, конечно, куплю. Для нас. А там, по прочтении, можно и в библиотеку сдать. Только кто у нас в институте знает английский плюс желает учиться по иностранным учебникам? Сумлеваюсь штоп. Возьмет их профессор, поставит в кабинет на видное место, чтобы всяк понимал, что он, профессор, на переднем крае науки.

– Это ты преувеличиваешь, Чижик.

– Я исхожу из того, что вижу. Мы в группе книги показывали? Те, что из Вены привезли? Показывали. И что? Полистали вяло, посмотрели иллюстрации, на этом и всё.

– Я была в Берёзовском районе, – подала голос Лиса. – По делам сельхозотряда. Там одна «скорая» на весь район, и та на ладан дышит. Не хочешь подарить району «Форд»? Фургон, для скорой? Купишь в Америке, можно даже два. С носилками, с аппаратом ЭКГ…

– По порядку. Почему «Форд»?

– Хорошая машина.

– Ладно. Но местные дороги и местные водители рано или поздно приведут к тому, что «Форд» выйдет из строя. Скорее, рано, чем поздно. И что тогда? На вечную стоянку? Где они возьмут запчасти, резину, когда даже свою буханку починить толком не могут?

– Ну, тогда купи им наш «УАЗ», буханку, – не отставала Лиса.

– Ты знаешь, сколько стоит «УАЗ»?

– Ну…

– Восемь тысяч рублей.

– Тебе восемь тысяч жалко? – притворно удивилась она.

– А сколько людей в Березовском районе?

– Тридцать две тысячи человек.

– Вот и посчитай: положим, из них работает половина, а половина – пенсионеры и дети. Так?

– Ну, допустим.

– Восемь тысяч рублей делим на шестнадцать тысяч работающих людей. Получается, пятьдесят копеек с человека, верно?

– Верно, но… – и она замолчала.

– Что «но»? Полтинник – непосильная трата? Или трудно организовать сбор средств? Есть структуры. Прежде всего – советская власть. Сельсоветы. Затем профсоюзы, потребкооперация, комсомол, наконец, партия. Если комсомол прикажет, все деньги отдам для людей. Вот что лежит на книжках – тут же и отдам. На самом деле, не шучу. Вы меня знаете.

Они меня знали. Знали, что отдам. Куда же денусь, если прикажут. Отдам, и тут же заработаю ещё. Ну, постараюсь заработать.

– Но тогда почему…

– Вот этого я не пойму. Пытаюсь, но пока не получается. Возможно, есть причины. Возможно, они даже простые, но я не сведущ. Много загадочного. Взять хоть инвалидов войны. Задача – обеспечить жильём. Война-то двадцать девять лет назад кончилась. А люди без жилья. Почему? Не знаю.

– Это очень дорого – всем построить жильё.

– Дорого, – согласился я. – Надя, у тебя брат кооперативку строит. Не стал ждать милостей от природы. Сколько стоит квартира?

– Однокомнатная девять тысяч, двухкомнатная двенадцать. Улучшенной планировки.

– Возьмем двенадцать тысяч. Пусть двухкомнатная, пусть улучшенной планировки, герою не жалко. Положим, нужен миллион квартир. Получается – двенадцать миллиардов рублей.

– Ну вот, это ведь огромные деньги, – сказала Лиса.

– Два года назад, когда мы поступали в институт, из Египта выслали советских военных советников. Двадцать тысяч человек. И это бы ладно, но египетский президент сказал, что долги нашей стране возвращать Египет не станет, а это, между прочим, двенадцать миллиардов. И это один Египет. А есть ещё Вьетнам, Куба, Индонезия, Сирия, Чехословакия и прочие, и прочие, и прочие. Денег на их поддержку и развитие ушло и уходит столько, что не только инвалидам войны – каждому можно и квартиру, и машину, и дачу построить, и останется на детсады, школы, больницы. Но – помогают, значит, так нужно. Не спрашивайте, почему: большая политика требует больших знаний, которых у меня нет. Может, это предотвращает мировую атомную войну. Может, готовится броневой щит вокруг Союза. Может, что иное. Но брать на себя государственные функции и сам не стану, и другим не советую.

Ведь что это значит, если я подарю Берёзовскому району машину скорой помощи? Это значит, что власть о народе не заботится, даже машину не хочет купить. А я, получается, забочусь. Ищу популярности. Прямой вызов. Оскорбление величества. А я вовсе не собираюсь бросать вызов власти. Опять повторю: прикажут отдать деньги, да не просто прикажут, а в письменном виде, для истории, законом – тут же и отдам.

Только ведь не прикажут. И вот что я думаю: деньги у государства есть. И у больницы есть. А «буханок» в продаже нет. Все расписаны на годы вперёд. И если я вдруг чудом куплю «УАЗ» – хотя частным лицам его не продают, – то, одарив Берёзовский район, я отберу новую «Скорую» у района Каменского, которому машина была предназначена. Оно разве хорошо?

А доллары мы потратим. С толком. Когда поймём, в чем он, толк.

Пораженные моим красноречием, потрясенные моей логикой, девушки даже ужинать не стали. Все думали и думали, глядя в окно.

А потом мы пошли в сауну.

Сгонять вес.

Надо!

Авторское отступление

Читатели спрашивают, насколько я вообще разбираюсь в шахматах, могу ли отличить королевский гамбит от защиты Бенони?

Играть я научился в четыре года, а в шесть вовсю громил обитателей двора в доме двадцать восемь по улице Фрунзе в славном городе Кишинёве. Ну, не то, чтобы громил, но играл и выигрывал у взрослых дядек. Даже приходили смотреть на меня с соседней улицы.

В шестьдесят втором родители вернулись в Россию. И я с ними, как иначе. Сельская местность, сверстники в шахматы играли, но не то, чтобы часто. Да и я – не так, чтобы очень. Третий разряд, и хватит с меня. Потом институт – учеба давалась нелегко, хотя и красный диплом в итоге. По распределению был послан в тульский райцентр, и там опять вспомнил о шахматах. Было нас, заядлых игроков, на район человека четыре, и, для разнообразия, я стал играть по переписке. Пишешь сопернику ход, и неделю ждешь ответ. Или две недели: соперники были из Владивостока, из Прибалтики, Украины, да со всего Союза. Не просто ждешь, а изучаешь теорию, читаешь шахматную литературу. Стал перворазрядником – и очным, и заочным. Во время Реставрации стало не до шахмат: и почта вздорожала неимоверно, и зарплату по полгода не платили. Когда немного утряслось, в середине девяностых, купил компьютер, подключился к Интернету – и стал играть по переписке уже во всемирном масштабе. Потихоньку набирался опыта, выступал за Россию в матчах РФ против Южной Америки и РФ против Северной Америки. Не посрамил. Сегодня мой ICCF-рейтинг 2338. Не много, но и не так уж мало.

Написал альтернативную биографию великого чемпиона Александра Алехина. Выходила в бумаге, есть здесь, на сайте АвторТудей («Тайная сторона Игры»)

Ещё при советской власти неоднократно публиковался в журнале «64 – Шахматное Обозрение». Главным редактором тогда был Анатолий Карпов.

Так что – разбираюсь, да.

Глава 4

5 сентября 1974 года, четверг

ПОЛЁТ ЧИЖИКА

Салон «Лира» размерами не потрясал. Вроде нашего Ан-2. Я три раза летал на Ан-2, дважды по местным маршрутам, внутри области, а однажды – в соседний Воронеж. По делам «Школы Ч».

Но отделка, компоновка, чистота салона «Лира» впечатляли. Хотя и тесновато. Что делать, «Ил-62» в Лас-Вегас не летает.

Мы приближались к Лас-Вегасу со скоростью восемьсот километров в час. Пятый час приближались. Скоро совсем приблизимся.

А началось всё утром. Ранним московским солнечным утром. В девять наш славный «Ил-62» оторвался от родной земли и устремился на запад. Даже так: на Запад. И мы вместе с ним. Мы – это я и моя команда. И ещё пассажиры числом до девяноста. Плюс экипаж.

Летели-летели, летели-летели. Под нами то чужая земля, то международные воды Атлантического океана. Над океаном лететь страшнее. Случись что – ни приметы, ни следа.

Но я гнал малодушные мысли, и тихонько пел «Мы, друзья, перелётные птицы» – бодро, весело, энергично. И мне подпевали Лиса и Пантера, сидевшие рядом. Лиса слева, а Пантера через проход справа. Первый класс, здесь сидят по двое.

Я бы и обыкновенным полетел, но тут уж расстарался Виктор Давидович: Спорткомитет забронировал нам места именно в первом классе. В чем разница? В семистах рублях. Обычный билет стоил триста рублей, точнее, двести пятьдесят девять рублей тридцать копеек на всё про всё, какая точность. А в первом классе – четыреста восемьдесят. Разница – сто восемьдесят рублей на один билет, умножаем на четыре – получаем разницу в семьсот двадцать советских рубликов. А всего – без малого две тысячи! Плачу-то я, а не Спорткомитет, почему бы и не пошиковать, решил Батуринский.

Положим, расходы мне американцы возместят, но то будет после, а сейчас ведь жалко же расставаться с деньгами, и какими деньгами, деньжищами! Две тысячи для нашего советского человека и в самом деле деньжищи.

Чтобы не кусали руку кормящую! – видно, решили в Спорткомитете.

По счастью, деньги были.

А то ведь некоторые спрашивают, зачем тебе, Чижик, деньги, зачем?

Вот зачем!

Летели, пели, ели, дремали, опять пели («Летит Чижик, летит Чижик и две орлицы, ах, кого люблю, кого люблю, пусть приснится», опять ели, опять дремали. Первому классу полагались водка и коньяк по первому требованию. Ну, за четыреста восемьдесят-то рублей! Но мы обходились водой. И на еду не налегали. Я так и вовсе поклевал чёрной икорки, и будет. Наш советский «Аэрофлот» – это не сельская закусочная, а всё ж рисковать не хотелось.

Девушки в восторге. Для нас, чернозёмцев, полёт в Америку – это почти как на Луну. Я поспокойнее. Берегу эмоции. А Антон и вовсе что-то строчит в толстую тетрадь на девяносто шесть листов. Не что-то, книгу пишет. «Чижик против Фишера».

Вот так летели, летели. Наконец, сели. В Монреале. Посидели, дозаправились, дальше полетели. В момент дозаправки пассажиров вывели в аэровокзал. По правилам пожарной безопасности. Но только в пределах, не далее. Так и не знаю, могу я сказать, что ступал на канадскую землю. На землю-то как раз и не ступал. На бетон ступал, на асфальт ступал, на камень ступал, на плитку керамическую ступал, а на землю не ступал.

Чуть-чуть размялись, я купил «Канадиен трибьюн» и «Нью-Йорк Таймс»: долларов нам все-таки в Москве наменяли, хотя и самую малость. На газеты хватит.

Вернулись в самолёт, полетели дальше. Тут уже близко, утешался я. И над землёй летим, не над океаном.

В самом деле близко. По сравнению с Москвой.

Успел пролистать газеты. В NYT заметка, что сегодня-де в Америку прилетает российский чемпион Chizzick, чтобы сыграть матч с Джеймсом Робертом Фишером.

Значит, знают. Значит, ждут. Значит, готовятся.

А мы уже готовы. Хочется думать.

Приземлились в Нью-Йорке неожиданно. Летели, и вдруг сели. Ни тебе статуи Свободы, ни вида на небоскрёбы с моря.

На часах – половина одиннадцатого. То есть двадцать два тридцать. А местное время – половина третьего пополудни. Вот оно, влияние долготы!

Ладно. Вышли. Нас встречает человек средних лет с плакатиком: «Чижик!!!». Написано по-русски. Наш человек?

Наш, да не наш. Наш – в смысле, что встречает именно нас с лучшими намерениями. Это офицер связи от принимающей стороны. От организаторов матча то есть. А из посольства? Из консульства? Из наших представительств? Где собкор «Комсомолки»?

Никого.

Видно, заняты.

Да и зачем нам посольство? Оно, посольство в Вашингтоне. А мы в Нью-Йорке.

Встречающий представился: Петр Николаевич Толстой. И, предваряя вопросы – да, внук. Внук Льва Николаевича Толстого. Но американец. Родился здесь, в Америке.

И он провел нас на ВИП-контроль. В Америке, конечно, равенство, но некоторые равнее других – это он сказал, Петр Толстой. Сказал, и посмотрел на нас, будто ожидая реакции.

Но не дождался.

Получили багаж. Толстой провел нас через иммиграционно-таможенную службу. Ничего особенного: стол, дама в форме, строго спросившая, не собираюсь ли я свергать правительство США. Нет, не собираюсь, честно ответил я. Не ввожу ли я в США оружие, наркотики и иные запрещённые предметы и вещества? Не ввожу. Шлепнули печать в паспорт, и пожелали приятного пребывания в Америке. Welcome!

То ж и с остальными из команды.

Не так страшен чёрт, когда захочет.

Но далеко мы не ушли. Из международной зоны прошли в зону внутренних рейсов.

Нас уже ждал самолёт. Цигель, цигель, ай-лю-лю! Нужно лететь дальше. В Лас-Вегас.

Самолет особый. Лир. Для важных персон. Вроде нас.

Посмотрели. Красивая птица.

Загрузились. И в шестнадцать часов по Нью-Йоркскому времени снова были в воздухе. Быстро это у них делается.

Америка большая страна. Не как Советский Союз, конечно. Но большая. Лас-Вегас от Нью-Йорка далеко. Как Красноярск от Москвы, даже дальше. Но самолет домчит быстро, не успеете оглянуться, сказал граф. Почему граф, не знаю, он о графстве не сказал не слова, но я его стал титуловать. Про себя, конечно. Мысленно.

На полпути сели дозаправиться. В Мемфисе.

Опять сошли на землю – то есть бетон, асфальт, керамику. Читал, что город интересный, да проку-то: чуть размялись, и назад, в самолёт. Время не ждёт!

Между Мемфисом и Лас-Вегасом меня накрыло.

В три ночи по Москве.

Ну, это привычно. С некоторых пор, да уже два года как, в это время мне снятся кошмары. Если сплю. А если не сплю, то приходят странные видения. Будто я старик стариком, впрочем, довольно бодрый. Даже не старик, а привидение старика. Дух. Летаю над сгоревшим городом и вздыхаю: ах, как всё неладно вышло-то. А город-то Чернозёмск.

Ну, и всякие воспоминания о сгоревшем мире. Нечёткие, будто смотрю в подзорную трубу с запотевшими стеклами.

Минут десять подобное длится. Много – пятнадцать. А потом туман наваждения рассеивается.

Я даже записывал свои видения – потому что без записи они улетучиваются быстрее, чем кубик сухого льда на жаре. Но получается неважно. В тот момент, когда я писал, «луганский капкан» что-то для меня значил, но уже наутро это превращалось в тыкву. Почему луганский, почему капкан? Кто в него попал? И чем всё это кончилось?

Бред. Просто бред. И относиться нужно, как к бреду. Наплевать и забыть.

Лиса и Пантера догадываются, что со мной не всё гладко. Но я отговариваюсь тем, что у шахматистов свои причуды. Мне-де приходят в голову плодотворные дебютные идеи. Почему ночью? Потому. Когда приходят, тогда и приходят. Возможно, сказывается освобождение сознания от мелких повседневных забот. Менделееву ночью пришла идея периодической таблицы, идея на миллион. А мне приходят идеи маленькие, на трояк, на пятерку, на червонец, максимум на четвертной. Но часто. Мышление шахматиста только начинают изучать.

Сегодня же достало в самолёте. Значит, у нас в Чернозёмске, три часа пополуночи.

Но я притворился спящим. На глазах – полумаска для сна, мышцы расслабленны, дыхание ровное.

Так и продышал полчаса.

А потом «Лир» начал снижаться.

Я снял маску, выглянул в иллюминатор.

Пустыня. Скорее, серо-бурая, чем жёлтая. И горы. Невысокие, не снежные. Некрасивые.

Долго пейзажем любоваться не пришлось: мы покатились по бетонной полосе.

Всё. Марш-полёт на Запад закончился.

Граф, деликатно молчавший почти весь перелёт, пригласил нас сойти на гостеприимную землю штата Невады.