Текст книги "Инверсия (СИ)"

Автор книги: Василий Панфилов

Соавторы: Алексей Богородников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава 17

В каждой жизни случается беда. Одних она возвышает, других ломает пополам и давя ногами, безжалостно втаптывает оземь. Это такой лирично-философский подход. Возможно даже миссис Гроув за его озвучивание мне «Ашечку» поставит. Но чтоб вы знали: у каждой беды есть своя имя. Тому, кто принес её для меня и родных, я отвечу.

Так серьезно я воспринял полицейский кэб и карету со знаками Специальной Магической Службы у ограды родного дома. Парни явно не плюшками приехали полакомиться. Неужели мне окровавленное орудие убийства подкинули в дом, с листочком моего фальшивого признания: дескать так и так: будучи Тёмным Властелином рубил во дворе дрова, а тут мимопроходящая старушка под топор кинулась. Потом я её воскресил, и она снова самоубилась.

Конечно, я врубил свою способность. Вернулся через минуту в настоящее изрядно шокированный.

Родители Эйва – изменники короны. Нет в Великобритании преступления страшнее. Лордов за такое вешают, с конфискацией имущества и лишением титулов. Булку хлеба вам в соседней лавке не продадут – в лицо плюнут и скажут «убирайся, предатель!».

Машинально переставляя ноги, я плелся к дому. Это ирландцы себе могут позволить изменничать: «фениев»* за такое повесят, но с семьей ничего не случится, свои помогут. Мне поддержки никакой не светит, что же будет с поступлением в Оксфорд? Да лучше покушение на королеву организовать. Это тоже форма измены, но монархи за такое частенько милуют.

– Ты препятствуешь правосудию, старик. – донеслось до меня. – Немедленно отойди от двери.

Мне стало стыдно за свои шкурные мысли. Дольф Дашер там бьется за наш дом, пока я за булочку с маслом трепещу. Твердой походкой я подошел к ограде.

Обнажив свой абордажный катлас, держа в правой руке Веблей**, Дольф Дашер стоял на пороге нашего дома. На него с любопытством глазели два мужика в желтых камзолах, с вышитым знаком спирали на груди – маги из Специальной Магической Службы, два констебля и один сержант. Словно Гэндальф, обнаруживший свору Балрогов на своей табачной плантации, Дольф ворочал кустистыми, седыми бровями и грязно ругался на собравшихся.

– Я стоял скалой в мясорубке при Таити, когда кровь падала с небес, а вода кипела от магии, так с чего вы взяли, что сможете меня сдвинуть с места сейчас, земляные вы черви! Шевелите своими плавниками отсюда!

Мой перевод поэтичнее, но часть дедовских фразеологизмов заставили бы покраснеть портовых шлюх. Толстый мужик из соседнего дома, булочник, взятый полицейскими в качестве понятого, побелел от страха и кажется уже терял сознание.

– А вот и щенок предателей. – сказал один из констеблей.

В западнобританской полиции не было погон. Эту функцию выполняли нарукавные лычки на предплечьях. Вообще полицейского можно было опознать издалека по высокой, типичной каске с кокардой, дубинке у пояса и наручникам.

– Понятия не имею, о чем вы, сэр. – вежливо ответил ему. – Но используемая вами лексика подрывает доверие к полиции.

Он думал над сказанным секунды три, затем начал багроветь, правая рука потянулась к дубинке.

– Отставить, Кларк, – приказал ему сержант. Он ощупал меня взглядом своих черных локаторов. – Твои родители подозреваются в государственной измене и пособничестве эсперам. Они исчезли в ночь с третьего апреля на четвертое, с документами государственной важности и «золотой кассой»*** старателей Кулгарди. Вот судебное постановление на обыск дома. Утихомирь своего деда, пока мы не применили силу.

– Что ты несешь, отродье гнилого кальмара! – вспылил дед. – Я воспитал своего сына в почтении короне и любви к своей стране!

Дольфа было понесло дальше по волнам сквернословия, но я поднялся и приобнял его за плечи.

– Мы справимся, дед. – пообещал ему. – Верь мне. Тот, кто запустил эту гнусную ложь будет наказан. Сейчас нам надо быть сильными, эти люди просто делают свою работу. Не давай им повода думать, будто мы что-то скрываем. Пусть служивые убедятся в нашей благонадёжности.

Дед обмяк под моими руками. Ты можешь сколько угодно быть сильным, но когда видишь как рушится твой, с трудом созданный мир благополучия, силы покидают любого. Да, крылья лжи сделаны из воска и под светом истины они растают. Однако простого воска хватит муравью, чтобы задохнуться.

Столкнувшись с Системой любой – муравей.

– Что-то ты подозрительно спокоен для пацана, узнавшего, что его родители изменили Родине. – сказал вдруг один из «камзольщиков». – Впервые такое вижу.

– Потому что это ложь. – остался я спокоен. – Если бы вы, сэр, знали моих родителей, то сказали бы то же самое.

Понятия не имею, что случилось с моими родными. Исчезновение, якобы прихваченная касса – всё это наводит на нехорошие мысли. Вероятнее всего, их уже нет в живых. Останки припрятаны, их можно искать столетиями. Я и дед остались одни: любой подросток от таких мыслей завоет. Но настоящий я существовал один уже лет десять и как-то попривык. Лить фальшивые слезы не умею, пробы на трагическую роль провалю с оглушительным треском, только вместо написания гневных комментов меня привезут к Джулии Робертс. Она возьмет меня за голову, выпустит свои нити…

Что будет дальше я не понимал. Она быстро разобралась с моей способностью, поняв о «взгляде в будущее». Тогда она сыграла так, чтобы я сам её нашел позже. Будучи в своем уме и трезвым, делать этого ни в коем случае не буду, но что, если сбежать не удастся. В тот момент, когда меня шарахнули молнией подручные братства, и Джулия залезла в мой мозг, на периферии сознания билась злая мысль: немного оклемаюсь, бросок ногами, ножницы и резкое скручивание. Во всяких киношках – это постановочная картинка, реальный прием из боевого самбо сразу ломает шею визави.

Что если эта сумасшедшая сука прочитала мою способность, узнала, что я её сейчас убью. Или что еще хуже, я из другого мира. Моментально сыграв историю так, чтобы я сам к ней позже подошел. Под ментальный просмотр попадать никак нельзя.

– Все так говорят. – неумолимо гнул камзольщик.

Они уже прошли внутрь дома, констебли и сержант под присмотром одного из магов принялись за обыск, я усадил деда в кресло и налил ему в стакан воды. Дольф вцепился в него обеими руками, осушая мелкими глоточками. Саблю и револьвер я припрятал: это боевое оружие и сержант, прочитав вытравленную надпись на катласе и Веблее, неохотно согласился с утверждением, что забрав его, они нанесут оскорбление флоту и королеве.

– Не могу знать за остальных, сэр.

Чтобы вывести меня из равновесия им нужна Глэдис. Хотя дочь лорда после такой новости об измене на меня даже не взглянет.

– Ты учишься в гимназии Беллингема. – Второй маг не спрашивал. Он просто отслеживал мои реакции. – Как ты в неё попал?

– По протекции лорда Эндрю Беллингема. – Скрывать очевидное не было никакого смысла. – Мой дед служил вместе с его отцом.

– Аааа! – раздался крик и звук падения грузного тела из комнаты деда на первом этаже, куда зашли с обыском. За ним последовали возгласы удивления и страха от полицейских. Первый маг бросился к ним, второй насторожился, впившись в нас глазами.

– Там, там… какое-то чудовище! – воскликнул бледный сержант, выходя из комнаты.

– Всего лишь прощальный подарок от матросов «Уорриора» при выходе деда на пенсию, сэр. Это чучело, набитое из разных животных. – объяснил я. – Его прозвали Кошмаром Андомана.

Я совсем позабыл о самодельном творчестве, франкенштейновской поделке подчиненных деда. Голова индонезийского варана с открытой пастью на теле гориллы и лапами губача, индийского медведя. На голове хвост дикобраза по типу гребня. Глаза нарисованы краской, внутри намазаны фосфором, покрыты стеклом и светятся в темноте. Матросы скупили несколько чучел и подговорили таксидермиста сшить из них одно.

Дед использовал чучело как подставку: накидывая на него свой боцманский сюртук и фуражку с желтой кокардой. В первый раз такое увидишь – родишь на месте, необязательно ребенка, пару тонн кирпичей, например. Деду такой подарок сильно зашел. Полицейским не понравился.

– Пресвятая Дева, парень! Стоит предупреждать о таком заранее. – Схватив графин, сержант налил в кружку воды и жадно заглотнул. – Мы зашли, хотели открутить вентиль газового рожка для подачи света, а там эта сволочь красными глазами на нас смотрит! Понятой в обморок упал, мои хватаются за сердце и ругаются.

Я мысленно пожал плечами. За его работу переживать точно не стану.

– Пол, здесь такой красавчик! – раздался восторженный крик от первого мага. – Микс чучела из гориллы и варана. Зайди, посмотри, не пожалеешь.

Суматоха вокруг чучела продолжалась полчаса. Маги предлагали деду его продать, но Дольф только безучастно смотрел на них, не вполне соображая, как отвечать. Поняв это и убедившись, что никаких следов, улик преступления или эсперской ауры в доме не обнаружено, спецы магической службы нас покинули. Оставшись без строгого надзора, полицейские почувствовали себя вольготно. Они вывернули книжный шкафчик деда, со злобой выпотрошили «Кошмар Андомана», распороли матрас. Сначала деда, потом мой.

Форменные варвары.

Комнаты в доме три: две наверху, одна внизу – небольшая, поскольку на первом общая столовая. Они устроили беспорядок во всех. Забрали письма от родителей, больше ничего не нашли, кроме акций железнодорожной компании, стопки купюр наличных и табака. Из моих вещей полицейские обнаружили сломанный перочинный ножик и приключенческую книженцию «Копи Властелина трансмутаций», завалившуюся за кровать.

– За книгу спасибо, конечно, но на неё поспать не ляжешь. – намекнул я на бытовой вандализм этих морд.

– Да ты скоро съедешь отсюда. – фыркнул тот самый, что назвал меня щенком предателей. – В дом победнее и не из Нью-Лана.

При этих словах мой дед пришел. Лицо его побагровело, глаза налились кровью. Рука машинально потянулась вправо, но наткнулась на пустоту. Верный ножевой темляк, остался лежать у перевернутого сундука в его комнате.

Я расшифровал жест, потому что не раз видел, как дед носит нож. У матросов эта перевязь надета на шею и спускается к брюкам, там продета через лямку и на конце ножны с ножом. В первую очередь, это конечно рабочий инструмент: лезвие со скругленным концом, по рассказу деду стандарт введен еще вице-адмиралом Френсисом Дрейком из-за постоянных поножовщин. Однако в ноже деда есть и второе лезвие. А есть шило, для распутывания канатов. Таким колоть очень удобно.

– Вон отсюда. – зловеще и убедительно огрел он полицейского ментальным ударом ненависти. – Иначе твои дети лягут спать сегодня безотцовщиной.

Даже сержант спорить с ним не стал. Лишь сунул молча протокол обыска на подпись. Они вывалились из дома, никто не пожелал им хорошего вечера. Мы остались наводить порядок. Дед изрядно под сдал: было видно, как набрякли мешки под глазами, нездоровая краснота, накрывшая щеки, как дрожат еще крепкие руки, слышно тяжелое сопение.

– Дед, тебе стоит отдохнуть! – не выдержал я. – Сейчас ты еще дуба врежешь, я совсем один останусь? Подумай об этом.

– Да, внучок, ты прав. – убитым голосом сказал он, не переставая, впрочем, собирать вытряхнутые уродами в форме, письма от боевых товарищей, морские карты, кортик, деревянную шкатулку с мини-пистолетом, табакерку, пакет табака и другие мелочи в свой сундук-тумбочку.

– Всё, хорош. – обнял его за плечи. – Давай спать, я сам все соберу дальше. В гимназию рано вставать.

Подоткнул распоротый матрас простыней. Зашивать некогда, ночь дед протянет, утром зайду к мисс Маршалл. Надеюсь булочник распустить слухи еще не успеет, взгляд на «Чудовище Андомана» временно наложит паралич на язык толстяка. Пожелал деду спокойной ночи, расставил посуду в кухонном шкафчике, поднялся к себе наверх, что-то прибрал, машинально думая над безумной ситуацией, в которую угодил. Из гимназии меня моментально попрут, как дойдут слухи. Директор долго разбираться не станет. Завтра же надо самому забрать документы.

Остается вопрос: кому это выгодно? Совпадение или родители не при чем, это меня так обложили. Но для чего, кто знает о моей способности? Мой батя горный инженер, восстанавливает золотые шахты в Кулгарди, пострадавшие во время боев с повстанцами-эсперами. Мамка разбирается в финансовой отчетности и бухгалтерском учете. Это из-за их деятельности они попали в неприятности?

Не придя ни к какому внятному умозаключению, молодой организм рухнул в сон.

Под звуки будильника утром неприятности снова ожили, только я продрал глаза. Воспоминания обрушились гнетом грядущих неприятностей: соседи, гимназия, Глэдис, моё будущее. Всё рухнуло в один момент и придется собирать осколки.

Но один осколок врезался мне в сердце, и извлечь его не сможет ни один хирург.

За обеденном столом, сложив набок седую усталую голову, сидел Дольф Дашер. Меня сразу кольнула чуйка. Еще не веря, не желая верить в реальность я подошел – в глаза ударила безжизненная бледность его лица, неподвижность широко раскрытых глаз.

Выжив в боях и лишениях, отдав служению своей стране всего себя, большую часть жизни, старый боцман умер, столкнувшись с бюрократической машиной. Так чаще всего происходит. Трепать языком все горазды: «ветеран смотрел в глаза смерти и сталь гнулась под его волей» – пишут в газетах откормленные писаки. Однако приди я сейчас к ним, кто озвучит историю деда предателей страны. Оболгали детей, семью – ударили исподтишка в спину ножом клеветы. Беззащитны старики перед такой мерзостью.

Хотя Дольф сражался до самой смерти.

Подняв тело старика, с расплывающимся пятном дивана перед собой, я осторожно уложил его на диван. Вытер слезы. Вчитался в сухие строчки последнего послания Дольфа своему закадычному приятелю из уоррент-офицеров, осевшему в Перте. Констапель**** Дуг Эшдаун. Я напряг память.

«Дуг Эшдаун наш орудийный мастер на Гекате, всем был хорош. В трюме порядок, орудия – хотя их всего десяток карронад у нас были, да две казнозарядки армстронговские, самые первые, от которых потом на флоте отказались – сверкают как на параде. Мышей всех повывел. Матросы на него жаловались, гонял нещадно, зато картуз пороховой в орудие не разорвется. Да была у него одна беда.»

Это воспоминание сверкнуло у меня в памяти неожиданно. Эйву было десять, после службы в церкви, он шел к деду и невольно подслушал разговор двух стариков на широкой лавке, в самом конце помещения для службы.

«Любвеобвилен был, зараза. В каждом порту – не поверишь, якорь***** у него был. В индийских, на островах, Австралии. При том что сам женат и трое ребятишек. Вот на том и погорел, чертяка.»

Два деда понимающе хехекнули. Эйв спрятался за колонной, подслушивая.

«Зашли мы в Бангку с грузом угля и оружия для нашей пехоты. Возвращается Дуг вечером смурной, смотрит, ну словно рыба пучеглазая из аквариума первого лейтенанта Уокера, шипит и ругается. Мы к нему, что случилось, молчит. Налили мы чарку Нельсона, выпили за ветер, который дует, тут он и поплыл. Снимает сюртук, рубаху, а на спине у него четыре борозды кровавые, в игрищах любовных, оставленные. При том, что мы в его родной порт возвращаемся с недельной стоянкой. Жена увидит – убьет, она у него ревнивая до жути. Дуг так и сказал, потом с пьяными соплями умолять стал нас придумать что-нибудь.»

Эйв по малолетству тогда мало что понял, но обладание страшной тайной будоражило кровь.

«Я ему и говорю – есть вариант, но будет немного больно. Скажем, что везли ангольские деревья для красителей, при разгрузке взяли тебя в команду, а ты возьми, да упади на них. Жара была жуткая, рубаху ты снял, потому голой спиной по шершавым стволам проехался. Он мне отвечает: дескать царапины от ногтей на следы падения не похожи. Налил я ему тогда еще чарку, взял бумагу Фишера******, зашел сзади, надел рукавицы, спросил готов ли он? Дуг бодро отвечает, что любая боль мелочи по сравнению с тем, что устроит ему жена. Я с силой провел бумагой по его спине, кровь брызнула дождем в разные стороны, мой бог, как он матерился, будь каждое слово картечиной, Геката мгновенно ушла бы на дно с перегрузом».

Два деда поржали над бедолагой, Эйв улучил момент и подошел поздороваться. В его памяти эпизод остался незначительным моментом истории. В моем – внезапно осветил дальнейший путь. Дольф остался собой, собираясь в последний бой за семью, за меня.

Я коснулся губами холодного лба. Пусть я не чувствовал себя его внуком, скорее он был для меня старшим братом, но его преданность заслуживает уважения.

– Жизнь всегда билет в один конец. Но комфорта последнего путешествия, причастных к твоей смерти, я лишу. – пообещал стоя над ним.

*Братство фениев – боевое крыло Ирландского республиканского братства, борющегося за независимость.

** Катлас – морская сабля, Веблей – английский револьвер.

***Имеется в виду с кассой лицензионной комиссии штата Перт в городе Кулгарди, собирающей деньги за разрешение на добычу, со старателей ищущих золото.

****Уоррент-офицер, отвечающий материальную часть орудий и принадлежностей к ним.

*****Подругажена моряка.

******Первая наждачная бумага.

Дорогой читатель, поставь лайк, если еще не сделал этого и оставь пожелание комментом. Как бы ты хотел: три главы сразу в пятницу или (почти)каждодневные обновления?

Глава 18

«Соединённое Королевство – шутки сбываются!» – Примерно так я иронизировал стоя перед зачуханным классом школы Бромптона. Шелуха тыквенных семечек, окурок самокрутки с налипшим на ней ката*, плевок на дощатой двери. Указатели школы для бедных были недвусмысленны.

Вздохнув, я поправил галстук и постучался. Хор нестройных голосов за дверью затих, а какой-то замученный, женский устало ответил: «Войдите».

Я распахнул дверь. Серая унылая комната, битком набитая партами по четыре и больше человека. Вопиющий аскетизм: два свисающих газовых рожка светильников, помост с училкой и её столом, школьная доска, портрет королевы, грязный пол. Слухи не врали: в этом классе было человек восемьдесят. Уже немолодая, массивная женщина с указкой, стоящая у доски, с некоторым испугом посмотрела на меня.

– Вы из школьного совета Бромптона? Директор на втором этаже.

Я вздохнул в очередной раз. Пусть на щеке у меня была свежая царапина, галстук слегка помят, на полу-пиджаке полу-фраке, том самом, в котором я откатывал произвольную программу в Альберт-холле, еле заметно, но остался отпечаток чьего-то ботинка, одет я был лучше всех, а мои модные полуботинки испускали щегольские лучики превосходства всему классу, включая училку. Немудрено, что она приняла меня за… подвыпившего помощника школьного инспектора округа что-ли?

– Я новый ученик этой школы Эйвер Дашер, миссис…?

Она поглядела с недоверием на меня.

– Мисс Кулстоун. Откуда ты взялся?

– Перевелся. – уклончиво сказал я.

Класс, осознав, что я новенький загудел. Кто-то плюнул в меня жеваной бумажкой из трубочки, которую я поймал ладонью. С задней парты пять разбитных девиц заорали: «давай к нам, красавчик!» Какой-то упырь, с тремя своими шестерками на предпоследней парте, показывал «фак». Свиноподобный мужик – реально мужик, судя по фигуре и роже, по-орангутански тряс кулаками, задевая свой подбородок. Видимо намекал на неминуемое обогащение новыми синяками моего лица. Как же меня, с первых секунд в Бромптоне, это задолбало.

На «Вечер иллюминации»** в этой школе я точно не пойду.

– Откуда перевелся? – не отставала училка.

– Из гимназии Беллингема.

Класс затих, осознавая сказанное, затем взревел с новой силой. «Тебе конец!», «Красавчик будет только моей куколкой!», «Принесешь сегодня шиллинг, если хочешь жить!».

– Мисс Кулстоун, можно мне с классом пообщаться? – вежливо спросил учительницу, на которую все забили болт.

– А? – не веря своим ушам, переспросила она. – Попробуй.

– Заткнулись мрази! – взревел я сержантом Хартманом из «Цельнометаллической оболочки». – Ты, свиная рожа, перестань трясти своими копытами. Ты, поганый метис цыгана и жабы, еще раз покажешь мне фак, оторву палец по локоть! А ты, мерзкая пародия на Робин Гуда с трубочкой, я тебе её в трахею вставлю, если не подойдешь извиняться на перемене! Вы думаете вы тигры? Вы щенки водяной крысы, тигр здесь я! Ну спроси: «на каком основании?» – ткнул я пальцем в забитого тощего мальчугана в очках на передней парте.

– На каком основании? – прошептал тот, завороженной моим страстным ором.

– На каком основании, СЭР! Мычишь как баба во время случки! Повтори, что я сказал!

– На каком основании, сэр? – чуть не заплакал он.

– Потому что, подходя к школе, я отметелил банду «пушеров», забиравшую у вас ежедневно еду, вещи и монетки. На перемене раздам ваше имущество обратно.

Я потряс вытащенной из рюкзака пачкой ремней. Это был опознавательный знак банды: тяжелые, начищенные бляхи, вытравленные «П» на металле и коричневая толстая кожа. Лупить им хорошо. По манекену. Трудно по себе не попасть, когда промахиваешься.

Сломав сценарий своего гнобления, я подошел и сел за переднюю парту рядом с тощим ботаником. Вообще-то пушеров было всего трое и, баюкая помятые конечности, сквозь слезы они обещали прийти основным составом. Не стоило наверно связываться, но смерть деда меня серьезно из колеи выбила: уработал бы всю банду, ну или лег бы там, но выход эмоциям был необходим.

На самом деле у меня и запасной вариант есть. Дедовский «Бейби». Но это уже настолько крайняя мера, что думать об этом не хочу. На звуки выстрелов много кто набежит. Я же не революционер-ликвидатор, мне для такого валенок сначала надо найти для аутентичности, в качестве самодельного глушителя. Наши борцуны при «акциях» именно так баловались.

– Извините мисс Кулстоун. – вежливо обратился к ней. – Был бы не против продолжить урок.

Она руками протерла глаза, но я никуда не растворился с передней парты.

– Луна и грош, – забормотала она беспомощно, – должен ли человек творить вопреки обстоятельствам или остановиться, не растворяясь в страсти? Шестипенсовик под ногами или Луна на небе? Исследование художественной натуры в романе умирающего от туберкулеза…

Здорово, я попал на последний урок, литературу. Как ножом по сердцу, вспоминая последний такой, в гимназии Беллингема, вместе с Глэдис. Интересно, что она сейчас делает?

Я загрустил, предавшись ноющим в сердце нотам. Хотя распрощался с Глэдис всего час назад. День мой выдался скорбным и суматошным. Сначала с утра мне пришлось двигать к местному доктору, для заключения свидетельства о смерти деда. Затем в похоронное бюро, договариваться о похоронной церемонии. После, я отправился в кафедральный собор к его Преподобию: не знаю, насколько близко Мартин Монтейт дружил с дедом, но не поставить декана Уолсингемского собора в известность – верх неприличия.

Совершеннолетие в Соединенном Королевстве наступало с шестнадцати лет. Паспорт выдавали для зарубежных поездок, но его никто не стремился получить. Не развит внешний туризм. В своей стране британцы не обязаны иметь с собой удостоверение. Для сделок или обращения достаточно хоть выписки банковского счета, хоть документа избирателя.

Мой ай-ди выглядел простой картонкой-прямоугольником: с указанием имени-фамилии и адреса регистрации, черно-белой фотографией. Другая сторона его была полностью черной. Конечно, никто его и не просил показать. Такое только продавцы алкоголя спрашивают, если покупатель сильно молодо выглядит.

Традиционное британское свободолюбие позволяет легко разобраться с бумажными формальностями. Но всё равно, забирать гимназический переводной лист пришлось около двух часов дня. Как раз к перемене между пятым и шестым уроком. Привратник Джонс завидев меня знатно растерялся. Никто не осмеливался опаздывать на пять уроков с утра. Смятения ему добавила черная траурная карточка, поданная с приличествующими случаю скорбными выражениями.

– Как же так? – горько сказал он, разглядев имя деда на карточке. – Такой был крепкий джентльмен.

Что на такое ответить? Неизвестные враги, не сумев одолеть в бою, забрали ветерана ножом клеветы в спину?

– По воскресеньям умирают люди праведные. – Не пришло в голову ничего кроме старинной валлийской пословицы. – Дед был бы рад увидеть вас на церемонии вместе с мистером Левенталем. Конечно, я сейчас же найду его, чтобы передать карточку лично.

Вот там, в холле, когда дорога моя пролегла между столовой и актовым залом внутрь к директорской, я повстречал Глэдис. Сдвинув сурово брови, принцесса подперла руки в бока и уставилась на меня взглядом аллигатора, нашедшего долгожданный обед.

– Что это вы себе позволяете, мистер Дашер? – осведомилась она. – Голову продуло от катания на роликах? Шестой урок скоро начинается!

– Мила… миледи Глэдис, – обратился со всем почтением, – дозвольте пять минут разговора наедине.

Она удивилась, ощутив мою серьезность, но нашарила в кармане пиджака ключ, повернулась и указала рукой на комнату рядом с директорской. Серьезно, у неё и личные апартаменты в гимназии есть? Хотя чему тут удивляться: могла и личный бассейн получить, никто слова не сказал бы.

Приблизившись к комнате, я понял свою ошибку, узрев табличку – это препосторская. Сам же называл её леди Безупречность: не станет принцесса настолько выделяться, она не такая. В этой комнате с двумя уютными диванами и разделяющим их столиком, я рассказал всё о произошедшем вчера Глэдис.

– Твой дед… – она сморгнула слезинку. – Мне так жаль, Эйв, он ведь был таким крепким. Мне рассказывал о нём Ричард. Кто были эти полицейские?

– Да не в них дело. – сказал я. – Это системная практика. Госизмена преступление, от которого бросает в дрожь закоренелых преступников, гуманность в подходе к нему отрицательная.

– Преступление порождает преступление. – возразила Глэдис. – Систему использовали для обвинения, возможно полицейские могут быть причастны. Если не местные, то австралийские. От какой конторы по королевскому призыву твои родители уехали восстанавливать Австрало-Гвинею?

Я пошарил в своей памяти.

– Кулгарди минералс лимитед, вроде бы. – неуверенно доложил Глэдис.

– Вот смотри расклад. – деловито начала принцесса. – Ты ведь знаешь моего прадеда, носившего то же имя, что и мой дед?

Вообще-то все образованные люди знают губернатора тринадцатой колонии Массачусетса Ричарда Беллингема. О нём упомянуто в нашем учебнике, его прообраз представлен в романе и пьесе каких-то известных американцев.

– Главной причиной эмиграции в тринадцатую колонию были поначалу религиозные. – подняла пальчик Глэдис. – Пуритане и квакеры на дух друг друга не переносили. Но со временем к этому примешались экономические и политические требования. Борьба за королевскую хартию превратилась в борьбу за самоуправление, потом в войну за независимость. Так всегда происходит: слаба колония – нужна сильная метрополия и её ресурсы. Сильная колония самодостаточна, плюс развивает связи с другими колониями, появляется местная элита, которая жаждет управлять сама. Один в один, история повторяется в Австрало-Гвинее, особенно после того, как там нашли золото.

Я примерно её понял. Англичане сильно поумнели, проиграв борьбу за США. Теперь в колониях такие интриги, закулисные схватки на упреждение самостоятельности, поддержку нужных политиков происходят – византийцам не снилось. Пять лет назад в Австрало-Гвинее прошло учреждение федерации, первые выборы и сразу возник Тёмный Властелин, спутав все карты англичанам с одной стороны – с другой, сильно подыграв сторонникам британской короны.

– Кулгарди минералс на выборах поддержала протекционистов, – рассуждала Глэдис, – хотя позиции лейбористов там очень сильны. При этом в каждой партии есть свои внутрипартийные течения, которые не ладят между собой. Есть еще левые и независимые. Надо искать того, кому выгодно очернить «Кулгарди минералс» и её политику. Это может быть бизнес: на Лондонской бирже торгуются акции золотых компаний от Австрало-Гвинеи. Знаешь сколько их?

– Нет. – повинился я.

«Ведь у меня есть ты и немного надежды». – добавил про себя.

– Около семисот компаний. – озвучила Глэдис. – Да это могут быть игры недобитых эсперов, криминал, простая случайность. Представляешь, насколько трудно в этом разобраться? В одном я уверена: твои родители добропорядочные подданные и ни в чем не замешаны. Остается выяснить, кто их подставил и где они сейчас. А ты собираешься покинуть нашу гимназию, дав повод для злословия и слухов. Это слабость.

– Оставшись, я дам повод для злословия против лорда Беллингема. – возразил ей. – Меньше всего желаю такого исхода.

– При чем здесь мой отец? – сделала вид, что не понимает Глэдис.

– Лорд Беллингем ожидает назначения от королевы и кабинета. – не принял я её правила игры. – Чем выше будущий пост, тем больше врагов. Кто не воспользуется слухом, что его гимназия пригрела «сына изменников Родины»? Я не стану причиной таких нападок.

Глэдис задумчиво посмотрела на меня.

– Из Бромптона в Оксфорд не поступают. – вынесла она свой приговор.

– Подумаю о будущем, когда с родителей снимут обвинения. – не сдавался я.

– Расследование, юридическая борьба, всё это может занять годы. – была серьезна Глэдис. – Как же твои друзья, люди дорогие твоему сердцу в нашей гимназии? Ты больше их не увидишь, возможно никогда.

– У меня только один человек в гимназии, который мне дорог. – признался неловко я.

Кожные покровы на лице предательски покраснели, сердечко застучало, ладошки вспотели.

– Верю она поймет, насколько тяжело решение тяжело для меня и настолько же единственно правильное в данной ситуации. Быть причиной несчастья для любимого человека, что может быть ужаснее? Ботинки неудачника жмут, рубище изменника колет, но рисовать своими руками «булл» на ней, словно устраивать чаепитие с Иудой.

Булл – это красный, центральный круг в дартсе. Так то игра плебейская, но наша школьная принцесса не станет морщить носик.

Суровая складка пролегла на её гладком лобике.

– Не увидишь никогда. – повторила Глэдис последнюю фразу. – Тебе нужна помощь. Хотя бы в выборе детектива. Или неужели ты сам надумал уехать в Австрало-Гвинею?

Она строго прищурила свои милые глазки.

– Нет, нет. – забормотал я, очарованный особенностями дедукции блондинистого монстра. Напором. Намеком. Умением вести переговоры. – С радостью воспользуюсь твоим советом. Я верю в себя: ложь растает утренним туманом. Жизнь наладится.

Глэдис с минуту поискала следы вранья и неуверенности на моем лице. Но оно отражало только раскаяние, безмерную любовь и температуру окружающего воздуха.

Я аккуратно промокнул платочком Глэдис свое лицо. Никак не могу улучить случай вернуть его обратно. То есть, хозяйственный российский мужик внутри меня уже принял решение оставить навсегда, но английский джентльмен вовсю надрывался в крике, как это неправильно. Компромисс нашелся, и надеюсь школьной принцессе он понравится.