Текст книги "Дороги и тропы"
Автор книги: Василий Песков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Нам надо немедленно уходить. Кружится голова, и даже руки чувствуют ядовитые испарения кратера. Еще раз окинуть взглядом эту пропасть на вершине горы...
– Вулканологу в голову не придет, что человек – царь природы.
Этим изречением Николая окончилась наша беседа в кратере у Шивелуча.
У входа в палатку видим следы. Люди?! Находим кусок картонки с красной тряпкой (чтобы сразу заметили) и записку: "«Были в 16 часов 20 минут. Прилетим по погоде».
...Погоды нет. И все время Шивелуч держит нас в спальных мешках. Вода в «копытце» вымерзла, и для чая надо растапливать скрипящий морозный снег. Кончился хлеб, кончился сахар. Ломаем одну на двоих сигареты. Девятый день... Но мы еще шутим, потому что возле палатки висит замерзшая четверть барана...
– Вертолет?..
Не верим. И все-таки все выбегаем. Вертолет!
ДОЛИНА ГЕЙЗЕРОВ
– Вы не бывали в Долине гейзеров?! Ну-у...
С кем бы ни шел разговор, обязательно спросят: «Вы еще не бывали?..» Долина гейзеров – большая примечательность на Камчатке. Но природа так далеко упрятала эту долину, что человеческий глаз совсем недавно впервые ее увидел. Увидела долину весной 1941 года геолог Татьяна Ивановна Устинова. Вот что она говорит: «Весьма труднодоступная местность. Охотники не посещали этих районов, экспедиции тут не бывали, а поблизости побывавшие не спускались в крутостенную, малодоступную долину».
Вспомним, какие гейзеры на Земле нам известны. Исландия. Иеллоустонский парк в Соединенных Штатах. Гейзеры Новой Зеландии. На Камчатке множество горячих ключей, незамерзающих речек, но долина – это, как ученые говорят, феномен природы. Редкий по красоте и величию «закоулок» Земли. Мы собрались в долину.
Мы – это Юрий Малюга, глава камчатских туристов, Миша Жилин, корреспондент камчатской газеты, и я. Малюга летит в долину вывозить с базы остатки продуктов. Туристы не все, что было, съели за лето, и теперь надо увозить консервы, сахар, мыло и спички. Все это стережет молодой парень Николай Порхулев. Совсем один сидит парень где-то в горах. Прислал записку с геологом: «Медведи подбираются к складу». Потом еще сообщение: «Одного медведя убил». Малюга нервничает, но улететь мы никак не можем – тайфун...
Наконец все в порядке, летим! Летим высоко над горами. Тень вертолета маленьким прозрачным жучком ползет по каменистому дну каньона. Молодая, нехоженая земля. Одна единственная палатка за час полета, и возле нее один человек с поднятыми руками. Белые пики потухших вулканов. Будет у нас на пути и один непотухший... Вот он уже показался – черный, высокий конус. Одна из знаменитостей: Карымский вулкан. Каждый час вулкан стреляет в небо дымным зарядом. Делаем петлю – тянем время, чтобы увидеть редкое зрелище. Вот оно. Звука не слышно. Клубы черного дыма рванулись кверху и теперь оседают. Вертолет пролетает полосу дыма. Открываю окошко. В кабину врывается запах угольной топки. Мелькнул кратер, похожий на блюдце с отколотым краем. Лава черной вспухшей рекой текла и застыла на всем пути от кратера до подножия вулкана...
Каменистая площадка в горах. Белая тряпка висит на палке. Никто не встречает наш вертолет. Записка: «Ушел пешком на Жупаново. Невмоготу. Николай». Лежит набухшая от дождей шкура медведя, стоят дырявые Колькины сапоги. Находим гильзу от карабина. Наверно, из тех вон кустов крался медведь. А тут, почти у палатки, Колька стрелял...
Грузим ящики. И через десять минут уже нет вертолета. А мы остались. Стоим, придавленные тишиной. Три ворона не то дерутся, не то играют – кувыркаются над поляной. Отсюда начинается пеший путь к гейзерам...
Шесть километров в гору проходим легко и быстро. Как раз на границе ночи и дня выходим к обрыву долины. Надо спешить, но мы не можем двинуться с места... Каждому пожелал бы прожить такие же полчаса. Кровью светится узкая полоса неба. На потухших вулканах снег, тоже красный – кругом красные пятна. Небо лимонно-зеленое, проступают огоньки звезд. А внизу, под обрывом, у наших ног начинается эта долина – огромный провал в земле. Сейчас свет от зари туда уже не доходит. Чуть-чуть маячат верхушки каменных островов. И снизу, из темноты, поднимается пар, медленно поднимается и превращается в красный туман. Кажется, в самом деле землю творили боги. И вот теперь, усталые, они собрались и затопили в темноте баню...
Бледнеет полоска закатного света. Гаснут верхушки вулканов. Только звезды посылают на землю свет. И все-таки различаются внизу смутные облака пара. Поправляем мешки на плечах и начинаем спуск в темноту.
Для альпиниста наша дорога – сущий пустяк. Но человеку равнинному крутая стена в сыпучих, маслянисто-мягких белых камнях не покажется легкой, особенно в темноте. Из камней сочится вода. Собираем в ладони холодные капли. Еще сотня шагов в темноту – слышно: родился ручей. Еще вниз – уже надо прыгать через бегущую воду. Малюга хорошо знает тропу, иначе мы свернули бы головы. На минуту останавливаемся, надо отдышаться. Неужели мы катились с такой крутизны? Прямо над головой – кромка обрыва. Тропа идет вниз, но уже не так круто. Ручей, который час назад можно было загородить ладонью, теперь сердито шумит; надо почти наугад отыскать в воде камень, чтобы в два шага перепрыгнуть ледяное течение... И вот кажется – мы «в предбаннике». Пахнет серой. Что-то свистит в темноте, булькает...
– С тропы нельзя... – предупреждает Малюга. Какое-то растение метелками бьет по щекам, стебли шеломайника чуть ли не в два человеческих роста поднимаются у тропы. Справа черный обрыв каменной стенки, влево тоже нельзя податься. И только Большая Медведица, хоть и странно висит на небе, все-таки выглядит старым, привычным другом. Иначе можно забыть, что идешь по Земле...
Всему бывает конец. Подъем' по скользкой теплой земле. И вот уже слышен запах старых, прибитых дождями костров. Через десяток минут и мы зажигаем костер. Темнота плотной стеной подбирается прямо к котелку с кашей. Булькает в котелке. И в темноте внизу тоже что-то пыхтит и булькает. Если от костра уйти в темноту, видны блики огня на гнутых березах, а за ними клубится, растекается пар... К полуночи пар находит щели в нашей палатке и холодными каплями оседает на спальных мешках...
Утро. Вылезли из палатки и огляделись. Палатка стоит среди берез на мысу. Земля усыпана мокрым желтым листом, небо голубое и чистое. Солнце только взошло и еще не может дотянуться лучами в провал земли. Голубые тени далеких вершин, снег на горах. А тут, в долине, тепло и пока еще сумрачно, но можно уже разглядеть все краски. Большие желтые пятна на склонах – это березы, зеленые пятна – кедровый стланец, сиреневые глыбы камней вверху, а внизу, под нами, как будто пьяный художник ночью резвился: желтые пятна, синие, серые, красные, вишневая полоса, зеленые пятна. Это глина разных цветов и трава. И все краски перепутаны, стушеваны паром. Из каждой щели струится пар. Немного фантазии – и можно представить войско, которое утром ушло из долины, затоптало костры, и теперь они только дымят. И на всю долину осталась одна живая душа – голубая резвая птица. Ее забота – большие кисти рябины возле нашей палатки...
Вся земля пропитана паром! Шумно, будто из паровоза, с гулом бьет тугая струя, а рядом с тропинкой – тонкая струйка, похоже: спрятался человек и курит в траве папиросу. Еще десяток шагов – облака пара вырываются из большой ямы. А вот чуть ли не целый гектар земли весь в трещинах и разломах, и тоже парует. На свитере, на объективах, на лицах оседают капли воды. Дышать тяжело, пахнет серой и еще чем-то не очень приятным. Озеро странной синей воды. Горячее! А, вот что булькало ночью... небольшой котел красной грязи. Пучится, пузырится красное месиво. Хочу заснять котел, но земля под ногой вдруг оседает... Весь ботинок в красной горячей сметане, из дырки следа повалил пар! Хорошо – тут же речка, можно охладить обожженную ногу... Несчетное число всяких ям, трещин, колодцев, озер, горячих ключей. Весь левый склон над пенистой речкой парует. Зимой долину заносит снегом, а берег все равно зеленеет. К полоске тепла собираются зайцы, лисы, утки и лебеди. Медведи весной, замерзшие и голодные, ищут в долине не очень горячую грязь и валяются в ней.
Достаем картошку из рюкзака и в сетке опускаем в кипящее озерко. Вода прозрачная до самого дна. Пар над нею жжет руки. Двадцать минут – и картошка сварилась. Из другого озера тут же рядом черпаем «чай». А потом приводим себя в порядок – находим воду не слишком горячую, полощем в ней штаны и рубашки. Сушим одежду тут же на горячих камнях. Юра Малюга устроился бриться около гейзера, макает кисточку в кипяток и вдруг с криком прыгает в сторону – высоко вверх из каменного грифона взлетает фонтан. Две минуты извергается гейзер, две минуты мы видим столб воды, окутанный паром.
Долину видело не слишком много людей – геологи, туристы, ученые. И все, кто видел, вспоминают долину с восторгом. Я слышал рассказы о ней степенных ученых. Среди многих мудреных слов и названий были слова восторга и удивления. И гейзеры этого стоят.
Узнаешь гейзер по накипи необычайно красивых солей: черных, розово-белых, перламутровых. Наледи гейзерита похожи на окаменевшую губку, на кораллы, на застывшие бусы из жемчуга. В центре наплыва надо смотреть грифон – отверстие, через которое подземный «котел» пускает струю воды. Можно в отверстие заглянуть и увидеть неспокойную воду или ничего не увидеть. Но если наклонить голову – всегда услышишь характерное бульканье или гудение, как будто там, в земле, работает двигатель.
В долине крупных гейзеров двадцать. У них любопытные имена, данные за свойства характера или за цвет гейзерита: Первенец, Сосед, Сахарный, Непостоянный, Большая Печка, Фонтан, Малахитовый Грот, Плачущий, Великан... Они расположены группами, но нет и двух похожих характером. Большинство держатся какого-нибудь «расписания», и можно заранее знать, когда, например, будет извержение у Тройного. Непостоянный продолжает оправдывать свое имя – может час промолчать, а то вдруг пустит фонтаны два раза подряд. Первенец – самый крайний в долине гейзер. Его заметили первым тридцать пять лет назад. Тогда он был сильным. Сейчас Первенец постарел. Вода уже не летит вверх, а только клокочет в грифоне. Никто не может сказать, сколько лет живут гейзеры. Но, несомненно, они могут рождаться и умирать.
Если стоять вблизи, можно заранее предсказать извержение. В грифоне все громче начинает булькать вода, появляются брызги... и взрыв! Кверху взлетает водяной столб, или струя кипятка, или всего лишь свистящий пар, это смотря какой у гейзера темперамент.
Очень точно назван Плачущий гейзер – издали слышно всхлипывание. В Сахарном вода, конечно, не сладкая, но гейзерит у него похож на розово-желтый вареный сахар. Фонтан – любимый гейзер Юры Малюги. Этот не заставляет себя ожидать. Каждые семнадцать минут из грифона на двадцать метров взлетает столб пара и кипятка. Окончив работу, гейзер глухо рокочет. Буйные силы кипят в утробе этого молодца. Но «самый-самый» гейзер – это, конечно, Великан-гейзер. Я бы сравнил его с народным артистом. Он не роняет себя частым появлением перед публикой, но уж если явился, то во всем своем блеске. Надо пять часов ожидать, пока этот гейзер накопит силы.
Мы вернулись к палатке, поставили варить кашу, а сами объективы готовим, глядим на часы. По расчетам, Великан должен вот-вот извергаться. Но каша сварилась, а он все медлит. Едим кашу, а сами глаз не спускаем с площадки, заваленной камнями. Вот, кажется, началась «репетиция» Великана – вода разливается по камням, валом поднимается над грифоном... Снимать, скорей снимать! Мы стоим в пятистах метрах от гейзера, и столб воды с паром едва помещается в рамке. Две минуты редкого зрелища. Метровой толщины столб воды не удается разглядеть из-за пара. Пар поднялся метров на триста и похож на атомный гриб. Полная тишина. Только булькает в яме красная глина.
Долина подарила нам золотой день. Такие дни редко бывают осенью, когда вот-вот должен повалить снег. Мы искупались на прощанье у водопада. Водопадом вниз льется небольшая речушка. Вода ледяная, но как раз у обрыва бьет струя гейзера Водопадного. В этих смешанных водах можно купаться. Не очень тепло. Но Малюга отважно лезет под водопад и фыркает там с полчаса. А завтра-послезавтра выпадет снег...
Походить бы в долине с неделю. Но мы спешим. В назначенный час придет вертолет.
ТРИ ПАРУСА НАД ПЕСКАМИ
Июньским вечером пастухи в приаральских Каракумах увидели странное зрелище. По пескам у горизонта плыли три белых паруса. Пустыня с жарким, струящимся, как вода, воздухом может обмануть человека, и пастухи разбудили дремавшего в юрте старика Асана Бахмырзаева.
– Мираж?
Старик долго разглядывал горизонт, протирал глаза ситцевой тряпочкой:
– Нет, не мираж.
Новости в пустыне расходятся непостижимо быстро. Уже на второй день в приаральских песках было известно: «Три чудака из Москвы идут по пустыне на тележках под парусами».
Первый раз о парусах и колесах я услышал в начале года.
– Сумасшедшие, – сказал я, когда узнал о затее. – Это ж пустыня.
– Ну и что, – сказал Эдуард Назаров, – пусть на этот раз будет пустыня.
Я не мог возразить, потому что давно уже знал Эдуарда. Штурман подводной лодки, ставший способным инженером, обошел с рюкзаком Север, в одиночной байдарке под парусом и на веслах плавал в Аральском море. Я подружился с ним на Камчатке, куда он по доброй воле прилетел с шутливым девизом «покорить пару вулканов». Один вулкан мы «покорили» с ним вместе – восемь дней сидели в засыпанной снегом палатке, но одного вулкана капитану третьего ранга показалось мало. Дождавшись отпуска, опять улетел на Камчатку. Я получил от него телеграмму: «Видел землю с вершины Ключевской сопки». С этим успехом можно было поздравить – в нашей стране всего десятка четыре людей видели землю с вершины Ключевского вулкана.
В пустыню теперь собралось четверо. Я познакомился с мастером спорта по парусу инженером Владимиром Талановым, инструктором по туризму Геннадием Галиуллиным и подполковником, таким же заядлым, как все остальные, землепроходцем, кинооператором и гитаристом Сысоевым Игорем. Заводилой в этой четверке был Эдуард.
– Для путешествия на яхтах надо иметь как минимум яхты...
– Мы их сделаем.
– Сумасшедшие, – сказал я уже с долей симпатии.
Кто в своей жизни пытался сделать хотя бы хорошую ручку для молотка, может понять, что значит построить яхту. Надо иметь опыт конструкторов, чтобы придумать эту «тележку», способную двигаться без мотора, надо было стать кузнецом, слесарем, сварщиком, токарем, столяром, такелажником.
– Сумасшедшие, – сказал я с любовью, когда увидел тележки, чем-то похожие на кузнечиков.
Я попросился посмотреть, как начнется любопытное путешествие.
Яхты в разобранном виде, продукты и снаряжение погрузили в товарный вагон, и мы попрощались, чтобы встретиться через неделю на берегу Аральского моря.
В тот же вечер в редакции я разыскал французский журнал и еще раз убедился: сумасшедших на свете не так уж мало. Бригадный генерал Дю Бусе рассказывал о переходе колесных парусных яхт через Сахару. Генерал руководил путешествием, в котором, кроме французов, принимали участие англичане, американцы, бельгийцы. Дули ошеломительной силы ветры. Спортсмены за тридцать два дня преодолели три тысячи километров. Караван сопровождали машины с грузом и снаряжением, два легких самолета, по радио генерал Дю Бусе держал связь с воинскими гарнизонами, расположенными в пустыне. Из двадцати яхт благополучно закончили путь только восемь. Читая подробности перехода, я понял: наша доморощенная экспедиция, у которой не было ни машин, ни самолетов, ни радио, может быть только первой разведкой в пустыне.
...На берегу Арала я увидел красную и голубую палатки, три белых паруса и четверых почти черных от солнца людей.
После объятий и после того, как бутылка из-под армянского коньяка была закинута далеко на бархан, я как следует оглядел лагерь. Недельное сидение в песках планировалось, надо было привыкнуть к походной еде, к солнцу, сделать доводку яхтам.
Сидя на месте, человек даже в пустыне обзаводится живностью. У входа в палатку в банке из-под фасоли жил волосатый тарантул, названный почему-то Фролом. В корзине скреблись два ушастых ежа, по лагерю бегал котенок, а в самом центре на капроновой нитке по кругу ходила большая, очень серьезная черепаха...
Все готово к «отплытию». Нет самого главного. Нет хорошего ветра. Нельзя даже опробовать яхты. Три паруса только чуть вздрагивают, неспособные двинуться с места.
Прошел еще один день, и еще. Ветра нет. Остается только вздыхать и искать хоть какое-нибудь занятие. Я ухожу в пустыню фотографировать. Эдуард садится у яхты с дрелью и молотком. Геннадий начинает потрошить сазанов, которых утром привозит нам любопытный глухонемой рыбак. В палатке сонно бренчит гитара. Капитан экспедиции Володя Таланов зачем-то берется перекладывать целлофановые пакеты с едой.
– Гена, это что, молоко?
– Нет. Кажется, это капуста.
Белый порошок в пакете в конце концов оказывается «голубцами ленивыми с вермишелью». Институт консервов снабдил ребят экспериментальной едой, взяв слово, что они будут учитывать съеденное и взвешиваться. В первую неделю сушеная пища разнообразилась аральскими сазанами, но все равно экспедиция в общей сложности похудела более чем на пуд.
Вечерами мы собираемся у костра, топливо для которого в виде небольших шариков нам поставляют верблюды. Когда умолкает гитара, слышны пустынные звуки и шорохи. Пески, спавшие днем, пробуждаются, как только солнце опускается в аральскую воду. Отголоски загадочной жизни приходят прямо к костру. Котенок Кешка то и дело выгибает спину горбом и фыркает в темноту. На всякий случай мы надеваем ботинки и одежду потяжелее – вчера у костра поймали черного паука каракурта, который невидимой капелькой яда может свалить даже верблюда.
Большие теплые звезды висят над пустыней. У горизонта плывет огонек – это автомобиль. В море тоже движется огонек – рыбаки на моторном боте возвращаются с лова в Аральск. И в небе красные огоньки – самолет из Ташкента. Налицо все моторные преимущества века. Все движутся. И только мы сидим, как древние моряки, ожидаем попутного ветра.
Ветер!!! Хороший северо-западный ветер! В десять минут сняты палатки. В багажники на яхтах втискиваем капроновые бидоны с водой, ящики сушеной еды, спальные мешки. И вот уже Володин парус наполнился ветром. Минутный зевок, и яхта с номером 2 показывает, для чего она создана. Одна, без человека яхта, как лепесток большого цветка, понеслась по песчаной косе к барханам. Уверен, что наш капитан никогда в жизни не бегал так быстро. Ему удалось догнать сухопутный корабль. На лице радость – оттого, что догнал, и оттого, что это трехколесное существо способно бегать.
Вот уже три паруса, как три большие белые ладони, вздрагивают под ветром. Теперь только чуть изменить угол, и, кажется, мы поедем. Поехали!!! Мы едем! Чувство этой минуты знакомо разве что парашютисту, когда над головой раскрывается купол. Говорят, парашютисты в эту минуту поют. Мы тоже заорали от возбуждения. Чуть скрипит алюминиевый хребет длинноносой тележки, шуршит, мнется под шинами песчаная корка, слышно, как монотонно стрекочет в песках птица. Все пятеро чувствуем себя слегка опьяневшими. Мы с Игорем, на ходу протирая объективы от пыли, мчимся к барханам, чтобы сбоку заснять бегущие по пескам паруса. Необычайно красивы! Сидящий под парусом человек одной рукой крутит баранку, направляя переднее колесо, другая рука на веревке от паруса. Облупленные черные лица ребят счастливы. Правда, скорость могла быть больше. Но яхты сильно нагружены, и слабоват ветер. Все-таки километров семнадцать – двадцать за час проходим. Идем по ровным плотным пескам, по бородавчатым, покрытым колючками дюнам и потным солончакам. Любая машина в этих местах завязнет. От нас же на топкой соленой земле остаются три легких следа. Идти по кочкам, однако, не сладко. Дюраль скрипит угрожающе, яхта местами становится как норовистая лошадь, того и гляди, подвернет ногу и кувыркнется. При всех заботах мы все-таки успеваем увидеть больших ящериц, сидящих, как птицы, на верхушках кустов, видим, как стремительно бегут наперерез парусам коричневые сайгаки и прячутся в норки суслики.
Пятьдесят километров за три часа. Для начала большего мы не желаем. Но на заходе солнца попадаем в ловушку. Более километра не мы на яхтах, а яхты на нас поочередно едут по буграм, покрытым колючками... Палатки ставим в темноте и «верблюжье топливо» для костра собираем с фонариком. Похлебав «ленивых голубцов с вермишелью» и посчитав ссадины и ушибы, ложимся спать.
Начало есть. Утро могло обрадовать кого угодно, только не нас. Прохладно, солнечно. Два десятка верблюдов, сгорая от любопытства, мнутся вблизи от палаток. Суслик посвистывает. Желтая птичка уселась на мачту, тоже свистит. И мы грустно свистнули – ветер за ночь переменился, из попутного сделался встречным. После чая палочкой на песке чертим разные выкладки, держим совет. Итог: первое – придется маршрут приспосабливать к ветру, второе – максимально разгрузить яхты, чтобы попытаться идти по дюнам. Для нас с Игорем этот пункт драматический. Перечисляется снаряжение, резервный запас еды, который надо выложить из багажников. И главное – придется сойти и двум пассажирам. Грустно, но что поделаешь. Прощальный чай. Прощальная песня. Прощальный снимок – трое ребят остаются ждать попутного ветра. Мы с Игорем, уложив как следует рюкзаки и обнявшись с ребятами, уходим искать дорогу, по которой между Аральском и Бугунью изредка ходят машины. Прицел у ребят – Бугунь. Это вторая после Аральска населенная точка маршрута. Далее будут Нукус, а потом по Каракумам в сторону Красноводска. Это программа-максимум. Есть еще запасной маршрут. Бугунь покажет, за каким ветром надо будет идти.
Человек так устроен, что ему обязательно надо когда-нибудь в первый раз, поборов страх, пройти темную комнату, переплыть речку, одному остаться в лесу ночевать, покорить гору, переплыть океан, отправиться в космос или двинуться по пустыне на тележках под парусами... С такими мыслями я вернулся в редакцию и стал ждать вестей. Дней через пять пришла телеграмма:
«Северо-западным ветром прорвались через дюны в Бугунь. Выдержали. Укрепляем передние вилки. Будем двигаться на Казалинск, Кзыл-Орду. Таланов, Назаров, Галиуллин».
А через месяц путешественники появились в Москве. Загорелые, похудевшие и, пожалуй, счастливые. Конечно, я сразу одолел их расспросами.
– Скажите все, что хочется сказать...
– Ну что ж. Маршрут пройден благополучно. Всего с зигзагами пройдено около тысячи километров. В пути были месяц. Это не значит, конечно, что все время шли. Больше приходилось стоять в ожидании ветра. Средняя скорость – двадцать километров в час, но, бывало, по пескам и кочкарникам ползли со скоростью пешеходов. На ровных такырах скорость достигала восьмидесяти километров. Это хо-хорошая скорость, она доставляла нам радость.
– Трудности, приключения?..
– Трудности были. В Бугуни чинили яхты– работа в дороге не очень приятная. Ну и жара донимала, конечно. Сорок два градуса не мед даже у Черного моря. У нас же кругом были только пески. С водой не бедствовали. Но вода в бортовых цистернах была постоянно горячей и постоянно невкусной. Вспомнили древний способ облагораживать воду – опускали в посуду посеребренные пластинки. Суток двое сидели голодные. Пришлось ловить черепах...
– А как еда, которой снабдил институт?
– Еда ничего. Но если говорить правду – самой нужной и самой надежной едой оказались добрые солдатские сухари.
– Встречали, людей в пустыне?
– Чаще всего пастухов. Они нас поили верблюжьим молоком и айраном. С любопытством, иногда насмешливым, пастухи разглядывали наши сухопутные корабли, спрашивали: а много ли платят за такую работу?
– Все яхты благополучно пришли в Кзыл-Орду?
– Нет, на середине пути, когда шли по такыру, одна яхта у края зарылась в песок. Скорость была километров под пятьдесят. В результате мачта – в дугу, и вся яхта стала похожа на разбившийся самолет. «Пилот», правда, не пострадал, хоть и летел в песок по воздуху метров пять.
– Самый трудный участок пути?..
– Пожалуй, возле озера Камышлыбаш. Там большие бугры и кочки. Но за муки была и награда – озеро необычайно красивое.
– А Кешка, котенок?
– Он был с нами до последнего дня. Мы к нему привязались, и он к нам привык. Ночью, когда, постелив один парус и накрывшись другим, мы засыпали, Кешка уходил на охоту. Ящериц кругом было много, и Кешка благоденствовал. Страдал он только в жару, ложился у мачты почти неживой. В Кзыл-Орде во дворе гостиницы Кешка исчез. Скорее всего, украли. А может быть, Кешка не был рожден путешественником и оставил нас, как только почуял оседлую жизнь.
– Последний вопрос: итоги?
– Мы довольны.
Вот такие они, сумасшедшие эти ребята.
