Текст книги "Зачет по выживаемости"

Автор книги: Василий Гриневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

12

Было непонятно, говорит Алексей серьезно или шутит. Каждый год во время традиционного апрельского бала он доставал меня одними и теми же разговорами. Начинал он приблизительно так:

– Глянь, какие ягодки из Сичневого! Вон одна стоит. 90-60-90. Да не там, около окна. В розовом платье. Рядом с подругой. Конфетка, персик! Какие глаза! Макияж от Спейс-фактор. Подруга тоже, кстати, ничего. На тебя смотрит. Пригласи ее на танец. Ну, улыбнись хотя бы. Васич, ну у тебя не сердце, а камень. Не все ж с Еленой танцевать, – Алексей топтался и начинал сопеть. – Ты разобьешь девочкам сердце.

– Отстань, слышишь.

– Давай их тогда пригласим в бар. У тебя от стипендии должна была большая часть остаться. По моим подсчетам. Самым скромным, – при этом Алексей понижал голос – Ты же свободный человек. Лена простит.

Пары начинали кружиться в танце.

– Шкура у тебя, Васич, как у слона, – говорил Алексей. – Скажи, мама в детстве случайно не роняла тебя в Лету, чтобы сделать неуязвимым для стрел Амура? Нет? Ну, ничего, сейчас будет белый танец, они тебя сами пригласят. Обе. Твоя совесть перед Еленой будет чиста. А может, женишься, а? Если бы у меня были твои внешние данные, я бы даже и не раздумывал. На богатой и красивой. Снова смотрит. Она ресницы себе готова откусить, лишь бы с тобой потанцевать. Ну, подойди к ней, не стой, как столб.

Объявляли белый танец. И, действительно, меня обязательно кто-то приглашал. Не помню случая, чтобы было иначе. После того как я провожал даму на место, Алексей возобновлял свои усилия. И даже удваивал.

– На хрен тебе эта Астрошкола? – Чувствовалось, что, пока я танцевал, Алексей успевал обернуться в бар и обратно. От Алексея приятно пахло фруктовым коктейлем. – Все это девочки из богатых семей. А некоторые не просто богатых, а очень богатых. Супербогатых. Будешь обеспечен до конца жизни. Кататься как сыр в масле. Правда, придется быть под каблуком у жены и ее семейки. Никаких подружек на стороне и вообще… Чуть что – коленом под зад. Уволят без выходного пособия. Но, с другой стороны, и не будешь рисковать жизнью каждый день. Уровень риска не выдерживает никакого сравнения. Одно дело прийти домой под утро и нарваться на скандал с женой, а другое – не успеть вовремя переориентировать крыло и на выходе из разворота попасть во флаттер… Все-все, молчу. Не надо на меня так смотреть. Дурак ты, Васич, прости господи. Сколько можно тренироваться на Женевьеве? Все-все, не буду. А то женился бы, нарожали бы детей, – добавлял Алексей, выдыхая мне в ухо фруктовые испарения, – и жили бы долго и счастливо, – заканчивал он уже с совсем непонятной тоской.

В Днепропетровской Астрошколе соотношение курсантов юношей и девушек было никак не больше 1:8, а то и 1:10. Важно другое – девушки тоже учились. Их было немного, они составляли маленький обособленный клан в Астрошколе, но забывать о нем, сбрасывать со счетов, было бы ошибкой.

Конечно, это была маленькая школьная элита, слегка избалованная общим вниманием, предупредительностью и незначительными всевозможными поблажками. Но не снисхождением. Снисхождение (и тем более показное снисхождение) стало бы оскорблением для представителей этого маленького, но гордого меньшинства.

Нетрудно себе представить, что ежегодные приглашения на бал выпускниц Сичневого института («Зимнего», как сказал когда-то Алексей) создавали легкую напряженность в рядах прекрасной части Астрошколы. Не то, чтобы это была женская ревность, однако кому приятно, если даже один день в году твои верные паладины и менестрели вдруг все свое внимание переключают на представительниц конкурирующего вуза, которые от тебя практически ничем не отличаются, у которых такие же две руки и ноги – все такое же, один к одному. Ну манеры у них более утонченные (так их же учат специально этому, у них предмет есть такой!), ну макияж у них, ну духи другие (один «Бархатный сезон» чего стоит – без слез цену нельзя назвать), бальное платье, рядом с которым твое платье… лучше не будем об этом. И если бросают взгляд в твою сторону или в сторону других курсанток, то это взгляд любопытства из-под опущенных ресниц, в танце, над плечом кавалера – опасливого любопытства, снисходительно-оценивающего или рассеянно-самодовольного.

Можно, безусловно, утешать себя тем, что такова мужская природа, что мужчине неважно, лучше она или хуже, важно, что она другая! – еще одно звено в цепи побед, но ведь это унизительно – заниматься самооправданием и самоутешением.

Неизвестно, чем бы кончилась наша встреча с Дьяченко 11 апреля на пороге аудитории – о Дьяченко рассказывали разное, и я даже не берусь его осуждать – каждый выживает в этом мире, как может. Не все, правда, обладают подобной терпимостью, говорят, что Дьяченко бивали и не раз. Но, с другой стороны, и зачет он сдавал не так, как все, так что… А куда после выпуска попал Дьяченко, я, честно говоря, не знаю, след его затерялся. Да, так неизвестно, чем бы кончилась наша авантюра, если бы в этот день не вспыхнула совершенно безобразная драка в женском туалете Астрошколы рядом с Бальным залом. Можно, конечно, представить себе всякие ужасы: разбитые зеркала и растоптанную бижутерию на забрызганном кровью кафельном полу – ох уж эти очевидцы! – но я думаю, что если бы дело дошло до крови, то без исключения виновных из Школы не обошлось, а так – пара-тройка порванных платьев (ушибы и царапины не в счет), пара-тройка испорченных причесок – все это для декана факультета хоть и было крайне неприятно, но не выходило за рамки административного инцидента, который удалось замять с помощью дипломатии. Виновную в драке тут же и без труда нашли. Ею оказалась небезызвестная Лена Галактионова с четвертого курса: рост метр шестьдесят, вес пятьдесят кэгэ с тапочками. Против супермоделей из Сичневого, среди которых ниже метра семидесяти пяти не было (даже не будем вспоминать про 90-60-90), она выглядела просто восьмиклассницей.

Так и осталось неизвестным, донес Дьяченко на нас или нет, – может быть, все-таки побоялся. Администрация в тот день была в запарке, улаживая инцидент, а когда страсти немного поулеглись, прошло уже достаточно много времени, за сроком давности проводить какое-либо расследование было малоперспективным, да, наверное, никому особо и не хотелось, хотелось отдохнуть от расследований, на носу был май и очередной зачет. Вообще у этой истории с кодом декана, неизвестно как открывшимся классом, запашок был еще тот, ворошить ее – себе дороже. Чего стоил один только Гриша Чумаков, внук Зиновия Филипповича Чумакова. Если кто-то что-то и узнал… да нет, не думаю, наверное, все же промолчал Дьяченко.

Маленькое авторское отступление. В этой истории – первое, будут еще. На самом деле, это последнее авторское отступление, самые последние слова в романе. И это хорошо, потому что, как мне кажется, нельзя какие-то важные слова произносить под занавес, когда публика в партере, что, затаив дыхание, внимала каждому слову спектакля, начинает выходить из оцепенения и шевелиться в креслах и, уже мысленно оттаптывая ноги соседям, спешит в гардероб и дальше на улицу, где под дождем придется ловить такси. И хотя в зале уютно и тепло, и звучат еще какие-то реплики, слушает их от силы одна треть…

…Представляя своих бабушек и дедушек, мы видим их степенными, убеленными сединами и обремененными жизненным опытом. О том, что они тоже когда-то были молодыми, как-то не вспоминается. О том, что им тоже когда-то было по двадцать лет, что они любили, ненавидели, ошибались, целовались под лестницами и не только целовались, ревновали, дрались за друзей до крови, пугались до дрожи в коленях, летали во сне, по ночам писали стихи, рассказывали пошлые анекдоты, были пьяны без вина и смеялись над глупыми шутками, как-то не думается. А ведь все это… было.

13

6 июня 2189 года, вечер субботы.

До начала зачета 8 дней и неполных 16 часов.

На сорок четвертом километре автострады Ковель – Луцк перед указателем «Заповедник» такси свернуло с автострады на узкий проселок, слегка чиркнув на съезде днищем о песчаный край обочины, и через минуту, не успев углубиться в лес, остановилось перед запрещающим знаком.

– Приехали, – сказал шофер. – Ты уверен, что тебе сюда? – Мотор он не глушил.

– Уверен, – ответил Валентин.

– Может, тебя подождать? Мало чего, вдруг деда не окажется дома, лесника этого? Ночь скоро.

– Не стоит, пожалуй. Спасибо.

– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул таксист, рассматривая тонущую в вечерних сумерках дорогу за знаком. Под нависающими кронами реликтовых сосен было совсем темно. Дорога едва просматривалась до поворота и то лишь благодаря тому, что была покрыта очень светлым кварцевым песком.

– Мрачноватое место, – таксист покосился на Валентина.

– Спасибо, – еще раз сказал Валентин.

– Ну-ну, тебе видней. Желаю удачи.

– И вам тоже, – Валентин захлопнул дверцу. – Счастливо.

Таксист зажег габаритные огни и, не рискуя разворачиваться в песчаной колее, сдал задним ходом до края обочины, пока не оказался на твердом покрытии. Валентин махнул ему рукой.

Некоторое время Валентин стоял неподвижно. По шоссе навстречу друг другу проносились редкие автомобили. Бледная, полупрозрачная луна в последней четверти успела подняться над далекой линией электропередачи. Валентин прислушался к ощущениям внутри. Ощущения ничем не выдавали себя. То есть, если таковые и существовали где-то глубоко внутри Валентиновой души, не было никаких признаков, что в ближайшее время они хоть как-то себя проявят. Никаких мурашек по коже, сердцебиения, теснения в груди… Словно все это происходило не с ним, а с кем-то другим, выдуманным и ненастоящим персонажем из книжки, о котором он читает, лежа в тенечке на травке и борясь с послеобеденной дремой. «Онегин, добрый мой приятель; мой дядя самых честных правил; пустое сердце бьется ровно»…

Валик вздохнул. Бесчувственный ты кабан, однако, Валик, философ, без нервов, без воображения и эмоций – машина.

Хорошо это или плохо, Валентин задумывался редко. Впрочем, наверное, хорошо. Несмотря на бедность воображения и хладнокровие, граничившее с бесчувственностью, Валик всегда был готов к молниеносной реакции на опасность, которую трудно было заподозрить, глядя на его флегматичную физиономию. В одно время даже за ним едва не закрепилось прозвище Бритва.

Вещей у Валентина с собой не было. От автострады предстояло ему пройти вглубь заповедника четыре или пять километров, которые он надеялся проделать за час. Спешить не имело смысла. Рассказывали, что ранних визитеров дед этот, лесник, не любил. Просыпался он поздно, не раньше полудня, если не надо было вставать с рассветом, чтобы собирать травы, пока не высохла утренняя роса, а если приходилось, то днем он долго отсыпался, часто до вечерней зорьки, так что самое время для визитов наступало ближе к полуночи. Да и не лесник это был вовсе. То есть числился он в Ковельском заповеднике лесником, но, на самом деле, это был самый настоящий ведьмак.

А воздух здесь был необыкновенный, колдовской совершенно воздух. Какой-то совершенно особенный запах витал здесь, не похожий ни на суховатый запах альпийского леса, ни тем более на влажную сырость лиственных равнинных лесов. Пройдя километра два, Валентин увидел первые признаки того, что не ошибся и идет верно. Слева от дороги, едва различимые в темноте за стволами сосен, покосились кресты забытого всеми древнего кладбища. Какая-то ватная тишина стояла здесь: плотная, слежавшаяся, совершенно глухая, как под водой. Наверное, такая тишина была до сотворения мира. На ближайшем кресте Валентин различил черную остроносую тень. Тень повернула голову, сверкнув недобрым взглядом. Ворон?

За час темнота сгустилась настолько, что Валентин едва мог различить дорогу под ногами, и, когда впереди, сквозь просветы между деревьями, блеснул далекий желтоватый огонек, почувствовал невольное облегчение.

Двор был обнесен невысоким забором. В лунном свете было видно, что от калитки и до крыльца одноэтажного сруба сплошь он зарос густой травой, в которой едва можно было различить протоптанную тропинку. Больше Валентин не успел рассмотреть ничего: раздался лай, из-под крыльца выскочила внушительных размеров псина и, растопырив лапы и оскалив зубы, бросилась к калитке.

– Тихо, тихо, Жучка, спокойней, – примирительно сказал Валентин, отступая на всякий случай от забора на шаг. – Свои, Полкан, не надо так волноваться. Полканушка… Рекс. Хороший мальчик, хороший. Это дядя Валик пришел, – еще шаг от забора. – Позови лучше папочку. Спокойней, кому сказал!

Пес неожиданно замолк и оглянулся. Валентин поднял глаза.

На крыльце, ссутулившись, стоял сухопарый старик. Возможно, из-за света, падающего со спины, руки его в первое мгновение показались Валентину какой-то непомерной длины, как у обезьяны.

– Назад, Фалег. Место!

Пес попятился и неохотно улегся поодаль от крыльца, как бы открывая дорогу непрошеному гостю. Старик сделал приглашающий жест рукой, глядя на Валентина. Не такие и длинные у него были руки, а в темноте, чувствовалось, видел он не хуже курсанта Иваненко.

– Заходите, молодой человек, раз пришли. Зовут меня Владимир Максимович. Не тревожьтесь, Фалег вас не тронет.

– А я и не тревожусь, – пробормотал Валентин, толкая калитку.

В избушке одуряюще пахло травами. По стенам были развешаны пучки чабреца, полыни, мяты и еще множество каких-то трав, о названии которых Валентин не имел ни малейшего представления. Несмотря на теплый летний вечер, пылал огонь в печи, кипело какое-то варево в музейного вида горшке. Впрочем, на этом сходство с музеем и заканчивалось: стол и стулья-полукресла имели вполне современный вид, откидная кровать, поднятая и закрепленная у стены под книжными полками, была почти такой же, на какой еще сегодня спал Валентин. Никаких черных кошек, отирающихся около блюдца с молоком, или там филинов, лупоглазо зыркающих из-под потолка, – ничего этого не было и в помине. Все очень чисто, опрятно, прилично, люминесцентная лампа под потолком, так что в первый момент курсант Иваненко даже засомневался, туда ли он попал.

– Садитесь, молодой человек. Вас, кажется, зовут Валентин?

Валик впился взглядом в лицо старика.

– Извините, я забыл представиться.

Лесник улыбнулся:

– Ничего, ничего. У меня достаточно хороший слух. «Дядя Валик пришел», – сказал он противным голосом, в котором Валентин не без труда узнал свой собственный. – Ужинать будете? Садитесь, садитесь, не стойте.

Валик машинально отодвинул стул и сел около стола.

– Ас-с…

– Что?

– А с-скажите, со зверями и птицами вы тоже так можете?

– Что именно?

– Ну, разными голосами? Разговаривать.

Лесник сел за стол напротив Валентина. Был он роста не меньше Валикового: два метра без малого; крепкие загорелые кисти, коротко обрезанные ногти, так что по таким ногтям и не видно – копается их владелец в земле или же целый день возится с точными приборами. С полминуты Валентин и старик молча рассматривали друг друга. Лицо у лесника было под стать рукам: загорелое, крепкое, совершенно нельзя было определить, даже вглядевшись в такое лицо, принадлежит оно инженеру высшей квалификации или садовнику. Да и возраст нельзя было назвать с полной уверенностью: что-то среднее между шестьюдесятью и девяноста пятью. А, впрочем, кто его знает? Может быть, пятьдесят пять, а может, и сто пять. Кто их разберет, этих ведьмаков? Волосы седые и жесткие, как серебряная проволока, но есть люди, которые седеют к сорока годам.

Лесник согнал с лица улыбку. Даже без улыбки лицо его не утратило каких-то располагающих черточек, каких-то теплых искорок в глубине глаз. Был он чисто выбрит, ровная седая щеточка усов… Не такой он и страшный был, этот ведьмак.

– Голосами, Валентин, владеть – не велика премудрость. Попугаи и скворцы, у которых мозг не больше горошины, умеют это. А человек, знаешь, – существо гораздо более талантливое, просто мало кто об этом подозревает… Так ужинать будем?

– Не откажусь.

На ужин были вареники с сыром под сметанку и стакан ряженки. После ужина лесник вышел во двор, накормить Фалега. Кстати, за ужином в разговоре выяснилось (это лесник объяснил, после того как Валентин бессовестно переврал кличку пса), что Фалег, именно Фалег, это – имя духа Планеты Марс.

Пока лесник кормил Фалега, Валентин убрал со стола. Часы на запястье показывали одиннадцатый час. За окном стояла кромешная темень. Огарок луны закрыли плотные облака. По всему похоже – собиралась непогода. Силуэты верхушек сосен, едва различимые на фоне неба, раскачивались от поднявшегося ветра. Того и гляди, хлынет дождь.

Валентин расставил посуду на полку над печкой и снова сел за стол, положив перед собой руки и размышляя, наверное, в сотый раз над тем, не совершил ли он глупость, поддавшись на туманные посулы Хазара. Хазар все очень красиво расписал, но уж слишком много было в его рассказе фантастического. И потом, одно дело выслушивать это в парке у стен Астрошколы и совсем другое – вспоминать об этих бреднях на трезвую голову здесь. В конце концов Хазар добился-таки своего: после яростного торга Валик поменял месячную стипендию на секретный адрес и более чем туманные обещания и клятвенные заверения в вечной дружбе и солидарности днепропетровских выпускников.

В то, что рассказал Хазар, верилось с трудом. Ну, ведьмак, ну, там, заговор от огня или травы, которые дают девять сил, или еще что, но ведьмак, который может менять будущее… Ну что ж, если Хазар обманул, Валик найдет его. Хазар знает об этом. Не стоило рисковать здоровьем ради возможности так подшутить.

Откуда взялся в Ковельском заповеднике ведьмак, Хазар ничего не знал. Да Валентин и не задавался таким вопросом. Был ли это гений-самоучка либо наследник каких-то сверхдревних эзотерических знаний – Валику было все равно. Имея практический склад ума, Валик старался не обременять голову лишней информацией. Наследник учения Заратустры? Прекрасно! Один из тайных адептов Пифагорейской школы? Какая разница?! Главное, что этот человек наделен знанием или силой помочь ему.

Лесник вернулся в избушку, захлопнул дверь.

– Дождь будет скоро: летучие мыши все попрятались, да и кости ломит; так что, Валентин, так или иначе, никуда я тебя не отпущу. Ночевать придется вместе. Ночку коротать.

Глаза у него были веселые, как давеча, с какой-то сумасшедшинкой глубоко внутри. Совсем не похоже было, что может у него что-то болеть или ломить. Судя по всему, отменным здоровьем обладал он, и еще было похоже, что рад он Валентину: то ли просто соскучился он по живой человеческой душе в этой глухомани, то ли…

– Я пока займусь варевом своим, а ты, Валентин, рассказывай.

Впрочем, с варевом он возился недолго.

– Сто десять световых лет? – переспросил он, усаживаясь напротив Валентина. – Это много или мало по сравнению с другими?

– Очень много.

– Что ж это вам так не повезло?

Валик пожал плечами. За окном полыхнула молния и враз, словно только и ждал этого, забарабанил крупными каплями ливень в стекло. Прогрохотал близкий гром.

Лесник отвел глаза от окна. С полминуты они с Валентином молча рассматривали друг друга. Честно говоря, Валентину показалось, что пауза затянулась на целую вечность.

– Я вот что тебя хочу спросить, курсант Валентин Иваненко…

– Можно просто Валик.

– Да, конечно, Валик… да. Ну вот сдашь ты свой зачет, и что дальше?

– Его не так просто сдать, – буркнул Валентин первое, что пришло в голову. Ясно было, что клонит куда-то этот ведьмак, что-то хочет услышать от Валентина, что-то такое, что вот сейчас, в течение ближайшей минуты-двух может решить, судьбу этого разговора. И неожиданно Валик почувствовал каким-то звериным шестым чутьем, что нет, не соврал Хазар. Ох, не соврал!

За окном снова полыхнуло. Ливень припустил не на шутку.

– Стану пилотом, – сказал Валентин, глядя на ведьмака.

– Да, конечно, – покивал тот. – Станешь пилотом. А потом?

Что-то здесь было не так. Какой-то неожиданной стороной начал поворачиваться разговор.

– Буду летать. Новые планеты, новые корабли…

– Да, конечно. Новые планеты, созвездия…

Валентин промолчал. Ведьмак прикрыл веки, потер виски ладонью.

– Владимир Максимович, вы можете сделать то, о чем я Прошу? – При этом Валентин испытал чуть ли не впервые в жизни какое-то двойственное чувство: словно не он спрашивает, а ему задают этот вопрос. Он весь напрягся. В окно барабанил дождь. Затянувшаяся пауза становилась невыносимой. Это шаткое равновесие могло закончиться чем угодно: новым раскатом грома, удивленно поднятой бровью и насмешливым «и ты веришь во все это?» Или…

– Могу, – сказал ведьмак. – Нет ничего нового в этом мире. Над прошлым человека властвует рок, над будущим – свобода. Никогда об этом не слышал? Все события, которые происходят, происходили или будут происходить…

– Я заплачу, – сказал Валентин.

Усмехнулся ведьмак:

– И чем же?

Под его насмешливым взглядом Валентин полез в карман и положил на стол прямо против широкой, как лопата, ладони ведьмака перстень.

– Вот, Владимир Максимович.

Ведьмак покрутил перстень в руках. В его пальцах колечко с камушком казалось совсем крошечным, игрушечным.

– Редкая вещь. Старинная.

– И очень дорогая.

А дальше произошло то, о чем Валентин, эта машина без эмоций, фантазии и воображения старался никогда больше в жизни не вспоминать. Ведьмак возвратил ему перстень, глаза его сделались словно больными – потухли теплые искорки в глубине зрачков, опустились уголки рта, и между бровями залегла глубокая морщина.

– Ученик мне нужен, – не выразить словами, как он это произнес.

Будто какие-то темные тени всколыхнулись и задрожали у лесника за спиной на стенах избушки. Валентину даже показалось, что слух на мгновение изменил ему – настолько исказился голос лесника. Какое-то потустороннее придыхание вдруг почудилось в нем.

– Боюсь, я не тот человек, который вам подойдет, – сказал Валентин, с трудом договорив фразу до конца. Последнее слово он осилил в два приема. Язык во рту словно одеревенел.

– Этого ты как раз знать и не можешь.

Дождь продолжал стучать в окно.

– Мне нужен тот, которому я мог бы передать свои знания.

– Но мне нравится профессия пилота, и потом…

– Потом люди, как известно, Валентин, меняются со временем. Я ведь тоже не здесь родился. Пройдет год-два, пять, и ты другими глазами посмотришь на знакомые тебе вещи. Я тоже свои знания получил не с рождения.

Валентин облизнул пересохшие губы. Меньше всего он представлял себя учеником чародея. Ни о чем подобном Хазар не предупреждал. Только теперь Валентину пришло в голову, что зря, ох зря, он не подумал об этом раньше, какую настоящую цену придется заплатить за эту услугу. И вовсе не все равно, как представлялось Валику до этого, адептом каких сил является лесник и чьи тени реют у него за спиной. А ведь обратного хода уже нет. Нельзя сказать: извините, Владимир Максимович, я как-то не подумал, а теперь…

– …А это уникальные знания о мире. И передать их можно только одному человеку.

– К-хм, но…

– Мы даже похожи с тобой. Положи свою руку рядом с моей.

Валентин машинально протянул ладонь через стол.

– У нас одинаковое телосложение, похожий образ мыслей…

– Вы этого не можете знать.

– Могу. Это как раз очень несложно. Достаточно давно я тоже пришел сюда просить об одной услуге. А потом вернулся. Через семь лет, потому что… И остался навсегда.

– И тем не менее, – Валентин с трудом стряхнул оцепенение, которое начало овладевать им, что-то среднее между полудремой и каким-то гипнотическим состоянием, – я не чувствую пока себя готовым… – Валентин осекся.

Хищные огоньки вспыхнули в глубине глаз напротив, и опять Валентину почудились, будто какие-то размытые тени сгустились на стенах избушки за спиной ведьмака.

– Да, конечно, пока. Ты сейчас без пяти минут пилот, но пройдет время, и ты вспомнишь нашу встречу. Не думай, тебе не придется продавать душу, – ведьмак усмехнулся в усы, – или подписывать договор кровью.

– А я ничего подобного и не думал.

Ведьмак кивнул:

– Вот и отлично. Вот что, Валентин, то, о чем ты просишь, лучше совершать в новолуние, когда на небе кроме созвездий ничего нет, но до новолуния неделя, а ты, насколько я понял…

– Через три дня я должен быть в Найроби.

Ведьмак еще раз окинул Валика оценивающим взглядом.

– Ничего, ты – крепкий парень, думаю, все у нас получится, – он перехватил недоуменный взгляд Валентина. – Просто в новолуние травы набирают максимальную силу, а сегодняшней ночью к травам придется добавить…

Ведьмак наклонился и достал из ниши под печкой небольшой деревянный коробок, открыл его. На три четверти коробок был наполнен, как показалось Валентину, буроватой стружкой.

– Что это?

– Гриб, один из ядовитых грибов Центральной Америки. Медики считают его сильным галлюциногеном, но, на самом деле, вряд ли в мире найдется десяток людей, которые реально представляют его возможности. Может быть, еще сутки ты будешь чувствовать небольшое головокружение и слабость…

– Через три дня у нас предстартовый допинг-контроль, – сказал Валентин.

– Не волнуйся. Через три дня у тебя в крови не останется ни малейших следов.

– Надеюсь…

– Все, что ты увидишь, будет не сном и не галлюцинацией. Ты сможешь заглянуть в собственное будущее. Возможно, ты увидишь свою гибель и, если не испугаешься, – ведьмак усмехнулся, – сможешь предотвратить ее.

– А если испугаюсь?

– Значит, больше нам с тобой встретиться не судьба.

– А каким образом я смогу… – Валентин запнулся.

– В этом нет ничего сверхъестественного, как ты, может быть, понимаешь это слово. Подобное состояние большинство людей переживают, засыпая, множество раз в своей жизни. Во сне человек видит свое ближайшее будущее. И, если он смиряется с ним, будущее реализуется именно в том варианте. Иногда говорят – я видел сегодня ночью кошмар. Ты часто видишь сны?

– Я не помню своих снов.

Ведьмак кивнул.

– Травы дадут тебе силы влиять на собственные действия и действия других людей. Но только на те, которые еще не произошли. Над событиями, что уже случились: в прошлом году, вчера, сегодня днем, ты не будешь иметь никакой власти. Ясно, курсант Иваненко? – неожиданно закончил он голосом Хазара.

– Да.

– Ну, тогда ложись вот сюда.

Ведьмак опустил откидную кровать. Все его действия, неторопливые и какие-то экономно-скупые, вызывали как бы направленную цепную реакцию, словно вещи сами слушались его. В считанные минуты были отмерены и истолчены в деревянной ступке восемь или десять трав, добавлена щепотка из деревянного коробка и все это аккуратно пересыпано в металлическую колбу с широким горлышком и двойным рядом отверстий над дном.

Дождь за окном начал стихать. Валентин посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать.

– Расслабься. Можешь закрыть глаза. Ты почувствуешь небольшое головокружение и только.

– Хорошо.

– Поверни голову ко мне, вот так. Постарайся дышать глубоко.

Ведьмак наклонился к печке, неуловимо быстрым движением выхватил пальцами из пламени кусочек раскаленного уголька и бросил на дно колбы. Над горлышком взвился легкий туман. Потянуло запахами болота, прелых листьев и мха. Ведьмак поставил колбу у изголовья кровати и отошел на средину комнаты.

Все произошло в мгновенье ока. Валентин вдруг увидел себя со стороны, лежащим на откидной кровати, и ведьмака посредине комнаты, через секунду под собой – мокрую от ливня крышу избушки и черный, залитый дождем, ночной лес и сразу – грозовые облака, освещенные сверху четвертушкой убывающей луны. Почему-то в ночном небе вдруг вспыхнуло солнце и тут же превратилось в крохотную искорку посреди других созвездий. Валентин почувствовал, как его грудь начинает распирать удушливая пустота, и понял, что не дышит уже давно: по крайней мере несколько дней, а то и месяц. Глаза неожиданно резанула яркая вспышка, и ударил близкий раскат грома.

Посадка на планету обратилась катастрофой. Корабль, который чудом не взорвался в воздухе, упал в болото и затонул через несколько минут вместе с остатками консервов, питьевой водой и медикаментами. Случилось это без малого сутки назад, и сейчас они (слава богу, никто не погиб при приземлении) идут в сторону плато в шестидесяти километрах южнее места аварии, где еще вчера с орбиты были обнаружены остатки каких-то строений и космодром.

Пить хочется невыносимо. Впереди, по колено в мутной воде, идет Юра Вергунов. Время от времени приходится пробиваться сквозь наплывающий неизвестно откуда мусор: сорванные грозой ветки деревьев, какие-то водоросли, кусты плавающих растений. Юра оглядывается. Выглядит он неважно: бледное лицо в грязных разводах с прилипшими волосками болотной тины. Волосы слиплись, на темени – сочащаяся сукровицей рана. Еще вчера это была просто глубокая царапина, полученная при падении корабля. Даже невооруженным глазом видно, что если до завтра Юра не получит элементарной медицинской помощи…

Юра останавливается около дерева с низкими, стелящимися над болотом ветками, и, наклонив треугольный лист, жадно пьет дождевую воду. Прозрачные капли из уголка рта стекают по подбородку и шее. Юра тянется еще за одним листом, и тут сверху на его голову падает огромный косматый паук. Наверное, такой же паук прыгает на Валентина, потому что вдруг наступает темнота…