Текст книги "Карпатские орлы"

Автор книги: Василий Малкин

Василий Малкин
КАРПАТСКИЕ ОРЛЫ

Василий Максимович Малкин

К читателю

Красноармейскую шинель и кирзовые сапоги впервые я надел 18 июля сорок первого. На фронт ушел добровольцем. Во второй половине августа железнодорожный эшелон доставил наш 1077-й стрелковый полк на Северо-Западный фронт. К началу октября, когда гитлеровское командование развернуло операцию «Тайфун», полк в составе 316-й стрелковой дивизии перебросили под Москву. Здесь в ходе ожесточенных боев наша дивизия, проявившая мужество и стойкость, была преобразована в 8-ю гвардейскую. Командовал ею бывший чапаевец генерал-майор Иван Васильевич Панфилов, имя и подвиги которого стали легендарными.

Помню невероятно трудные октябрьские, ноябрьские и декабрьские дни в окопах и блиндажах, опоясывавших столицу. Всех защитников Москвы на ратные подвиги вдохновляли боевые призывы Центрального Комитета ВКП(б), опубликованные в газете «Правда» 1 ноября 1941 года: «Ни шагу назад! Остановить врага, отстоять Москву!», «Под Москвой должен начаться разгром немецких захватчиков!».

О некоторых из множества героев Московской битвы я вспоминал в своей книге «Грудью заслонившие Москву», опубликованной в 1971 году. От столицы мои фронтовые дороги шли на Кавказ, в Крым, а затем по полям Украины, Польши, Чехословакии. Потребовалась бы не одна книга, чтобы рассказать обо всем виденном, пережитом, перечувствованном на фронтовом пути. Здесь же я решил поделиться лишь теми впечатлениями, которые накопились у меня за 345 боевых дней и ночей в Восточных и Западных Карпатах, когда наш 327-й гвардейский горнострелковый Севастопольский полк участвовал в освобождении братских народов Польши и Чехословакии. Я был тогда заместителем командира полка по политической части. Как и все политработники нашей армии и флота, горжусь тем, что мне выпало счастье партийным словом вселять в солдатские сердца веру в нашу победу. Буду удовлетворен, если читатель, знакомясь с описываемыми в этой книге событиями, ощутит своеобразие и колорит партийно-политической работы в полковом звене при разных, порой самых острых и неожиданных ситуациях, в условиях горной войны.

Большую помощь в работе над книгой оказали мне друзья-однополчане. Они прислали письма, напомнили эпизоды, которые стерлись в моей памяти за три послевоенных десятилетия. Хочется поблагодарить однополчан В. П. Аленовича, Н. В. Аленович, А. В. Берлезева, Ф. Ф. Бородкина, А. А. Гришина, В. П. Иваненко, В. И. Костина, И. И. Королева, М. С. Князева, Ф. Г. Лукова, И. Я. Науменко, П. Г. Поштарука, А. В. Румянцева, М. А. Хорошавина.

Эту книгу я посвящаю доблестным воинам 327-го гвардейского горнострелкового Севастопольского ордена Богдана Хмельницкого полка, а также польским и чехословацким братьям, помогавшим нашим воинам-освободителям.

Глава 1
Полк готовится к новым боям

Май сорок четвертого. Прогремели последние выстрелы под Севастополем. 128-я гвардейская горнострелковая дивизия, в которую входил наш 327-й полк, около четырех месяцев проходила переформировку, совершенствовала боевую подготовку. 8 августа полк покидает Крым, который отнюдь не был для нас курортом.

Вместе с командиром батальона М. И. Брагиным мы идем вдоль железнодорожного состава, мимо распахнутых настежь вагонов. Брагин, рослый, круглолицый, энергичный, с мужественным характером, говорит с некоторым, едва уловимым волнением:

– Дел навалилось много. Трудных, непривычных… Вчера еще ротой командовал, а теперь вот комбат, начальник эшелона. Справлюсь ли?

Мне почему-то кажется, что Брагин уверен в себе, но слегка кокетничает. Волнение в его голосе, видимо, нарочитое. Сильный, волевой человек, он вряд ли нуждается в ободрении. Тем не менее я отвечаю словами, которыми обычно пользуются в подобных случаях:

– Не теряйся, не боги горшки обжигают… А если что – спрашивай, советуйся.

– Научусь, товарищ гвардии майор. Думается, с такими орлами не пропадешь. – Брагин кивнул на группу бравых бойцов и командиров.

Навстречу с двумя автоматами на плече бежит сержант – узкоплечий, гибкий, с румяным улыбчивым лицом.

Это непорядок: команда «По вагонам» уже подана, личный состав предупрежден о недопустимости опозданий. Всем сказано, что прыгать на ходу опасно. Мы ожидали, что эшелон вот-вот тронется, но паровоз вдруг отцепили. Он начал маневрировать. Затем отошел к водокачке, потом вдруг переехал на другой путь…

– Куда? – грозно окликнул сержанта Брагин.

– Командир отделения гвардии сержант Головань, – звонко, срывающимся мальчишеским голосом доложил он, погасив улыбку. – Письма ребята просили отправить… Потому и опаздываю немножко…

– Откуда родом? – спросил я сержанта.

– С Кубани, станица Раевская.

– Слышал, у вас там гитлеровцы побывали. В семье-то все благополучно?

– Ой, товарищ гвардии майор, что понаделали!.. Два моих братана погибли. Сколько хат попалили да разграбили…

Лицо парня посуровело. От улыбки не осталось и тени.

– Мстить врагу надо, товарищ Головань!

– Да уж щадить их, гадов, не буду.

Сержант плотнее прижал к груди автомат. Выразительно похлопал по нему.

Пока мы разговаривали с Голованем, к нам подошел капитан Гора. Глядя вслед удаляющемуся сержанту, я спросил:

– Это и есть тот ваш земляк?..

– Он самый.

– Поговорите еще, подбодрите.

Стучат колеса. Уже проехали Крым. Поезд мчится по Украине. Свободного времени много. Любители поспать, как говорит ротный весельчак, «дрыхнут без отрыва от нар». А Голованю не спится. Под стук колес вспоминается о том, о сем…

Через распахнутые двери теплушки виднеются выжженные зноем незасеянные поля, разрушенные строения, обломки вагонов, автомашин.

В эшелоне продолжается внешне неприметный процесс: люди сближаются, раскрывают друг перед другом душу, делятся надеждами, сомнениями, тревогами, планами на будущее. Уверен, что к тому времени, как подъедем к линии фронта, в полку увеличится число закадычных друзей.

Нам, политработникам, важно использовать это время для духовного формирования полкового воинского коллектива. Ведь в него влилось много новых людей. Батальонные политработники, ротные парторги, комсорги, агитаторы всегда с людьми. Они участвуют в задушевных беседах, выступают в импровизированных концертах самодеятельности – словом, делают то, что открывает путь к красноармейским сердцам.

У каждого политработника своя манера работы, свой подход к делу. Для того чтобы заглянуть в душу человека и через нее уловить настроение всего коллектива, я выбирал нескольких бойцов и внимательно присматривался к ним. Расспрашивал о них командиров, парторгов, комсоргов, близких товарищей.

Почему мой выбор в те дни пал именно на сержанта Василия Голованя? Озадачила меня быстрая смена его настроения: за две-три минуты, пока я беседовал с ним, на лице Голованя сменилось несколько выражений: грусть, тоска, веселое лукавство, боль. «Душу этого парня, – подумал я, – можно читать как раскрытую книгу. Интересно, что же в ней будет завтра, послезавтра, через месяц и через полгода, если только военная судьба будет добра к нам обоим?»

Вскоре я узнал, что Василий Головань родился в семье землепашца. Было ему два года, когда случилось несчастье: отец поехал в лес по дрова, да лошади понесли, телега наскочила на пень. Батька разбился насмерть. Мать – Ксения Сергеевна – в тридцать лет осталась вдовой с пятью сыновьями на руках. Трудно пришлось ей. Два старших сына определились в наем, к кулакам. Отдавали свой скудный заработок матери. Лишь в тридцатом году, когда семья вступила в колхоз, жизнь начала постепенно налаживаться. Василия зачислили в полеводческую бригаду. Потом он перешел на ферму, вступил в> комсомол.

С началом войны Василий и его братья ушли на фронт. Прошло немного времени, и Ксения Сергеевна получила извещение: под Ростовом убит старший, Николай. Мать долго оплакивала его. А потом из фронтового госпиталя вернулся второй брат, Степан: ранило его в бою, списали из-за непригодности к службе. В августе 1942 года фашисты заняли Кубань, к сентябрю продвинулись к Новороссийску. Станица Раевская оказалась у гитлеровцев.

Лишь в сорок третьем Василий получил письмо от матери. Она сообщала: «Степана расстреляли фашисты. Меня выгнали из дому. Я поселилась у соседей. Их дом подожгли, я настрадалась в сыром погребе…»

От третьего брата, Григория, вестей не было.

Яков Варфоломеевич Гора, информируя меня о своих беседах с земляком, сказал убежденно:

– Сержант будет воевать геройски. Славный парень. Но вот страшно беспокоится о матери.

– Давайте напишем ей. Расскажем о сыне. Узнаем, может, чем-то посодействуем.

– Будет сделано, – ответил капитан.

Письма в войну, как известно, шли долго. И все же мы через сравнительно короткий срок получили от Ксении Сергеевны ответ. Под ее диктовку писала тамошняя учительница. Письмо было согрето материнской любовью к советским воинам. Оно заканчивалось словами благодарности командованию полка за заботу о сыне, пожеланиями счастья всем его однополчанам. Это письмо агитаторы зачитывали солдатам.

…Железнодорожные составы были в пути десять суток. Мы использовали их для того, чтобы во всех вагонах провести беседы о положении на фронтах, о расширении партизанского движения в тылу врага, о самоотверженном труде советских рабочих и колхозников, о гигантской работе Коммунистической партии по сплочению и мобилизации всех сил нашего народа, его армии и флота на разгром гитлеровской армии. Особое внимание партполитаппарат полка уделял разъяснению идей и заветов В. И. Ленина, выраженных в его труде «О защите социалистического отечества». На вооружении парторгов, комсоргов, агитаторов находилась художественная литература. Помню, в частности, как молодым воинам они читали стихотворение Степана Щипачева «Ленинское знамя», которое многие из ветеранов полка знали наизусть:

 
Оно всю Родину объемлет,
И свет его в сердцах живет.
И мертвый, падая на землю,
На древке рук не разожмет.

Скрежещут танки, свищут пули,
Мы бьемся в яростном бою,
И знамя, пыльное в июле,
Светлеет от январских вьюг.

Оно звенит, шумит над нами,
В боях летящее вперед,
Святое Ленинское знамя,
Бессмертное, как наш народ.
 

Широкий резонанс среди воинов вызывали статьи верного соратника В. И. Ленина, выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства Михаила Ивановича Калинина, публиковавшиеся в нашей печати. Мы заботились о том, чтобы содержание этих статей стало достоянием всего личного состава. Хорошим подспорьем в работе наших агитаторов служили публицистические выступления в газетах «Правда», «Красная звезда» Михаила Шолохова, Алексея Толстого, Александра Корнейчука, Бориса Горбатова, Ильи Эренбурга и других советских писателей.

Живо звучало в теплушках и слово самих красноармейцев – очевидцев событий в родных городах и селах. Хорошо помню, как в одном из вагонов бойцы внимательно слушали рассказ красноармейца Василия Супряги. Парень этот долго не получал писем от матери, очень тосковал. Командование отпустило его в деревню – она находилась на пути движения нашей дивизии. «Подсядешь в любой состав из идущих за нами вслед», – сказали бойцу. Он так и сделал. А возвратившись в свой эшелон, рассказал, что его деревня сожжена: фашисты мстили жителям за связь с партизанами.

– Мать с братишкой, – рассказал Василий Супряга, – в землянке ютятся. Хата сгорела, одна печь торчит. Колхоз восстановили. Бабы да ребятишки работают в поле. Буряк парят да едят. Жить можно. Ну а хату построю, когда вернусь с фронта. Я так матери и сказал: береги печь, вернусь – хату к печи пристрою.

И долго потом красноармейцы повторяли как грустную шутку:

– Вернемся с войны – хаты к печам пристроим!

Случилось так, что через много лет об этих беседах в вагоне о положении в разоренных войной районах мне напомнил сержант Алексей Часнык. Он прислал письмо из станицы Попутной Краснодарского края, из своего колхоза, куда после тяжелого ранения вернулся с фронта. Ранили сержанта осенью 1944 года под селом Боров в Словакии, это был его последний бой. Отличный младший командир, храбрый гвардеец, Часнык мечтал дойти до Берлина. Осколки вражеского снаряда прервали его армейскую службу. Припомнив беседы в вагоне, красноармейские разговоры о том, как побыстрее поставить на ноги артельное хозяйство, Часнык рассказал в письме о нелегкой работе по восстановлению родного колхоза после фашистской оккупации.

В письме Часныка были такие строки: «Отдыхать не пришлось. Только приехал, еще рана ноет, осколок в легких (он и сейчас там) – а меня бригадиром поставили. Ни бричек, ни лошадей. В колхозе одни женщины, малые дети да вот я, бригадир, – полукалека с фронта. Пришлось собирать хозяйство заново. Работали день и ночь. Трудно было, но колхоз на ноги поставили. После бригадирства заведующим молочнотоварной фермой меня поставили. Председателем ревкомиссии избрали. Старался безотказно работать там, где нужен был колхозу, народу. Сейчас уже стар. Работаю конюхом. К руководству пришли новые, обученные специалисты. Так и должно быть. Мне вскорости уходить на пенсию. Жизнь хорошую мы построили, ну а что она не мне и не моим сверстникам-старикам, не беда. Я вырастил двух сыновей, двух дочерей: агронома, зоотехника, шофера, колхозницу рядовую. Имею шесть внуков и внучек. Им все, людям советским, оставим…»

…Полк выгрузился на станции Хриплин под Станиславом. 3-й горнострелковый корпус, включая нашу дивизию, поступил в распоряжение 4-го Украинского фронта. В течение месяца мы занимались боевой и политической подготовкой. Одновременно совершали марш к фронту. Воевать в условиях горно-лесистой местности учились и ветераны полка и новобранцы. Тон в учебе задавали герои-севастопольцы, участники боев на Кавказе, в Крыму.

К середине августа сорок четвертого полк завершил переформирование, перешел на новые штаты. Возросла его огневая мощь. Нам создали условия для повышения маневренности подразделений, более четкого управления боем в горах. Вместо четырех полков ротного состава в дивизии оставалось три, но были сформированы батальоны (по два на каждый полк). По новым штатам каждый полк имел по одной роте автоматчиков, разведки, ПТР, саперов, транспортной, санитарной, батарею 76-мм горных пушек, батарею 107-мм минометов, взвод связи. Батальон состоял из стрелковых, пулеметной, минометной рот и взвода связи. Все роты – трехвзводного состава. Численность стрелковой роты достигла 110 человек. Обновилось вооружение: половина бойцов и все командиры получили автоматы, у остальных красноармейцев винтовки заменены карабинами – легким и более удобным для горной войны оружием.

Здесь, наверное, уместно хотя бы кратко сказать о боевой биографии полка, его командном составе. Полк находился в составе одной из старейших дивизий Красной Армии, совершал боевой поход в Иран. Воевал на Северо-Кавказском фронте, где был преобразован в гвардейский. За доблесть и мужество, проявленные при штурме Севастополя, ему присвоено наименование Севастопольского.

Доброго слова заслуживает командир полка гвардии майор Ефим Михайлович Моргуновский. Когда я познакомился с ним, ему едва перевалило за сорок. До войны он возглавлял горисполком в Николаеве на Украине. Не могу не сказать теплых слов и о заместителе командира полка по строевой части майоре А. П. Петрове, начальнике артиллерии А. В. Румянцеве, помощнике командира по снабжению капитане И. Ф. Агееве. Батальонами командовали по годам молодые, но уже накопившие в боях опыт капитаны М. И. Брагин и И. П. Кунин. Ротные и батарейные командиры также выращены из числа молодых, весьма энергичных лейтенантов, старших лейтенантов, получивших военное образование в училищах, а крещение огнем – на Кавказе, под Керчью и Севастополем. О всей дружной офицерской семье полка и его младших командирах речь пойдет впереди. А сейчас мне хочется рассказать об одном из самых волнующих событий в истории полка.

Было это в конце августа сорок четвертого. Ярко светило солнце. Полк выстроился в полном составе. Воцарилась торжественная тишина, когда к строю с гвардейским Знаменем в руках подошел командующий 4-м Украинским фронтом генерал-полковник И. Е. Петров. На его кителе тесно было боевым наградам. Блестевшими от волнения глазами все мы – и ветераны, и молодые красноармейцы, сержанты, офицеры – смотрели на полотнище с надписью: «Гвардейское Знамя».

Оркестр возвестил о начале церемониального марша. После его окончания командующий фронтом вручает Знамя командиру полка. Е. М. Моргуновский произносит слова гвардейской клятвы: «Буду сражаться с врагом до полного его уничтожения, не жалея ни сил, ни крови, ни самой жизни…

Мы с честью и доблестью всюду побеждали врага, истребляя и изгоняя его с нашей советской земли».

Вслед за командиром единым звуком, единым дыханием повторял эти слова личный состав полка. Слова то гремели, то замирали до тысячеустого шепота. И тогда казалось, что это один человек повторяет слова клятвы как самое сокровенное, идущее от сердца.

Я смотрел на стоящих в строю хорошо знакомых людей – ветеранов полка старшину Василия Онищенко, сержанта Алексея Гришина, сержанта Петра Иваненко, многих других и думал: «Как было бы хорошо после войны, когда на земле воцарятся мир и покой, снова встретиться с этими замечательными людьми, чтобы вспомнить торжественные минуты у гвардейского Знамени, вспомнить о ратных делах полка, влившегося в легендарную советскую гвардию».

Выступившие на церемонии вручения полку гвардейского Знамени красноармейцы, командиры, политработники заверили Коммунистическую партию и Советское правительство, что всегда и везде будут верны боевому Знамени, будут оберегать его как зеницу ока и возвеличивать его славу новыми ратными подвигами, беззаветным служением Отчизне.

Ознакомившись с ходом боевой и политической подготовки в полку, с жизнью и бытом его личного состава, командующий остался доволен, но счел необходимым предупредить нас, чтобы мы не зазнавались. Обращаясь к сопровождавшему его командиру 3-го горнострелкового корпуса генерал-майору А. Я. Веденину и командиру 128-й гвардейской горнострелковой дивизии генерал-майору М. И. Колдубову, он приказал им помочь командованию полка в подготовке к предстоящим действиям в новых условиях. Генерал И. Е. Петров напомнил, что Карпаты – сложный и своеобразный театр военных действий. Здесь, подчеркнул он, не решишь боевых задач, как говорится, одним махом. Кроме высокого боевого духа, наступательного порыва в Карпатах от наших воинов требуются особая сноровка, мастерство ведения боевых действий в горных условиях.

По представлению командования полка командующий фронтом наградил орденами и медалями наиболее отличившихся в боях красноармейцев, младших командиров, офицеров.

Задолго до войны Иван Ефимович Петров командовал дивизией, в состав которой входил и наш полк. Командующий пригласил ветеранов полка на беседу. Она носила непринужденный характер. Речь шла об ответственности ветеранов за судьбы полка, за его молодых, еще не обстрелянных или мало обстрелянных воинов.

Генерал-полковник беседовал с ветеранами неторопливо, обстоятельно. Расспрашивал об их семьях. В его вопросах, в тоне, которым они задавались, не чувствовалось официальности. Это располагало бойцов и командиров к военачальнику. Я всматривался в Ивана Ефимовича и думал, что в нем, в его облике молодецкая выправка кадрового военного как-то удачно сочетается с лицом, глазами ученого, исследователя, топкого педагога и весьма чуткого, отзывчивого человека.

Вечером командир корпуса А. Я. Веденин и комдив М. И. Колдубов, проводив командующего фронтом генерал-полковника И. Е. Петрова, возвратились в> наш полк. Вместе с бойцами и командирами они смотрели кинофильм «Суворов». Августовская ночь была свежа. Она скрывала вершины близких Карпат. Киноэкран слегка высвечивал сидевших на земле зрителей. Оживление наступило сразу же, как только суворовские чудо-богатыри преодолели смертельно опасное место на своем пути – Чертов мост.

Фильм окончился, загорелся свет. Генерал А. Я. Веденин, начпокор полковник Ф. В. Монастырский, генерал М. И. Колдубов и начподив подполковник И. П. Чибисов собрали ветеранов полка, награжденных орденами и медалями.

– Считайте, что командующий фронтом, – сказал Веденин, – наградил вас в надежде на то, что вы и в Карпатах покажете себя настоящей горной гвардией. Видели суворовских чудо-богатырей? Им было трудно, и нам будет нелегко в горах: с нами артиллерия, самоходки, которым в горах двигаться куда сложнее, чем лошадкам.

– Пройдем, товарищ генерал, – заверил помкомвзвода. старший сержант Алексей Гришин из 6-й стрелковой роты. – Поучились на Кавказе и в Крыму по горам лазить, да и здесь учимся.

– Но не забывайте, старший сержант, что в полку немало новичков. Их надо натренировать, – включился в беседу начпокор Ф. В. Монастырский.

– Мы понимаем, что опыт мастеров горной войны – лучшая школа для новобранцев, – сказал начпокору радист старшина В. Л. Онищенко. – Я лично считаю, что сегодня командующий, наградив нас, десяток ветеранов, отметил в нашем лице славные боевые традиции полка в горных боях… Вот был у меня в роте друг, связист Павел Мацюра. Он погиб при штурме Сапун-горы под Севастополем… Человек большой отваги, храбрец, умелец. И когда сегодня я получал орден, я так и понимал: мне его дают, а заслужили его, этот орден, все мы – и живые, и те, кто погиб, как Мацюра.

Позже я выяснил, что Павел Мацюра не погиб, а был тяжело ранен. После госпиталя еще воевал за Берлин в составе 146-й стрелковой дивизии. Осколок из глаза ему удалили лишь через 29 лет, а орден за бои на Сапун-горе вручили через 22 года. Об этом он написал мне из города Каменка-Днепровская, где сейчас проживает.

1 сентября наш полк в составе той же 128-й дивизии 3-го горнострелкового корпуса был передан 18-й армии (командующий генерал-лейтенант Е. П. Журавлев, член Военного совета генерал-майор С. Е. Колонии, начальник политотдела полковник Л. И. Брежнев).

С первых же дней мы почувствовали: командование армии проявляет особую заботу о горной подготовке соединений и частей. Помню, в наш полк прибыл командарм Журавлев с группой офицеров. В ее составе находился и представитель политотдела армии подполковник А. А. Евдокимов. Командующий проверил ход боевой подготовки, побывал на батальонных и ротных занятиях.

– Не ослабляйте внимания к подготовке воинов к боям в горах и лесах, к трудным маршам по горным тропам, – такое напутствие дал нам командарм.

Политотдел 18-й армии имел богатый опыт работы в специфических условиях горной войны. На полковом партсобрании, на встрече с партийным и комсомольским активом в подразделениях подполковник Евдокимов рассказал о партполитработе в частях и соединениях армии.

Представители 18-й армии побывали и в других частях нашего корпуса. В корпусе с группой офицеров находился начальник политотдела армии полковник Л. И. Брежнев. Он созвал начподивов, работников политотдела корпуса. Леонид Ильич Брежнев познакомил участников совещания с обстановкой на фронте, с задачами, стоящими перед 18-й армией. На совещании присутствовал и наш начподив подполковник И. П. Чибисов. Возвратившись в дивизию, он пригласил к себе замполитов частей, рассказал о полученных указаниях.

– Начальник политотдела армии, – подчеркнул Чибисов, – нацелил политорганы, партийный и комсомольский актив 18-й армии на выполнение главной задачи – во что бы то ни стало и с наименьшими жертвами преодолеть перевалы Главного Карпатского хребта.

Чем меньше оставалось времени до решающих боев на перевалах Главного Карпатского хребта, тем напряженнее становилась учеба в полку. В ходе занятий наибольшее внимание уделялось тактической подготовке, маршевой выучке на горных перевалах, освоению радиосвязи.

Основным нашим транспортным средством были лошади. Полк их имел свыше четырехсот. Как-то к нам приехали генерал М. И. Колдубов и подполковник И. П. Чибисов. Комдив стал тщательно проверять наше транспортное хозяйство. По тому, как он морщился, нетрудно было определить, что комдив недоволен. Голос генерала, басовитый в обычное время, в минуты раздражения становился высоким, сипловатым. Однако чувство юмора не оставляло его даже тогда.

– Придется ваш полк на охране тылов дивизии использовать, – сказал он Моргуновскому. – Военторг будет двигаться за вами, а вам поручим охрану хозяйственных повозок, если не научитесь вьючить пушки. Так ведь, товарищ Чибисов?

Чибисов покосился на Моргуновского и неопределенно хмыкнул.

– Почему же так, товарищ гвардии генерал? – спросил помрачневший Моргуновский, разумеется, давно уже распознав подвох.

– Хозяйственные повозки идут вслед за дивизией но хорошим дорогам. Вьючить вы не умеете, двуколок у вас нет.

– Поправим дело, товарищ гвардии генерал. Коммунистов и комсомольцев мобилизуем, они помогут, – поддержал я своего командира полка.

– Три дня вам даю, – жестко приказал комдив, уезжая. – Три дня, ни на полчаса больше. Проверю.

Вскоре Моргуновскому позвонил командир соседнего 315-го полка И. А. Костин:

– Слушай, как у тебя дела с вьючением? Генерал не предлагал охранять военторг?

– Предлагал, Иван Алексеевич, – сокрушенно признался Моргуновский.

– Не печалься, мне тоже предлагал.

Обещание, которое мы с Моргуновским дали Колдубову и Чибисову, – поправить дело с обучением вьючению и с подготовкой транспорта полка к передвижению по горному бездорожью – подхлестнуло нас. Сам командир полка, его штаб, политаппарат, коммунисты и комсомольцы взялись за дело засучив рукава. Было проведено полковое собрание воинов, имеющих опыт боев в горах, с участием командного состава, партийного и комсомольского актива. Подразделения, имевшие горно-вьючных лошадей и повозки, тренировались и днем и ночью. Специалисты (такие нашлись) занимались изготовлением горного снаряжения, двуколок.

Через три дня комиссия штаба, политотдела и тыла дивизии проверила выполнение указаний комдива. Колдубов остался доволен нашим полком, о чем он и начподив донесли в вышестоящие инстанции.

В книге Маршала Советского Союза А. А. Гречко «Через Карпаты» (см. издание 2-е, М., Воениздат, 1972 г.) дается высокая оценка работе, проведенной в 327-м полку. Там сказано: «На собрании боевого актива 327-го гвардейского горнострелкового полка 128-й гвардейской горнострелковой дивизии был внесен целый ряд ценных предложений. Гвардии старший сержант Абакумов предложил изготовить горные вьюки из подручного материала. Для перевозки грузов бойцы предложили переделать повозки на двуколки. В полку за короткое время было изготовлено 20 двуколок и другое снаряжение, необходимое в горах. В этом же полку проводились сборы вьюковожатых и тренировка вьючных лошадей».

Опыт боев в горах, приобретенный нами в Крыму, конкретная обстановка, в которой мы находились, подсказывали, что необходимо максимально приблизить учебу к условиям горной войны. Во 2-м стрелковом батальоне, командиром которого был капитан М. И. Брагин, а заместителем по политчасти капитан П. Г. Поштарук, было проведено показательное учение на тему: «Наступление усиленного горнострелкового батальона в горно-лесистой местности». Учением руководил командир полка. Прошло оно, на мой взгляд, успешно. Батальон показал неплохую выучку. Командир батальона и командиры рот уверенно управляли «боем». После разбора итогов учения Моргуновский уехал на КП, а я с Брагиным пошел в 5-ю стрелковую роту. Здесь комбат проводил частный (ротный) разбор учения. В этой роте особенно отличилось отделение сержанта В. Н. Голованя. Когда «противник» огнем остановил наступавшую на высоту роту, Головань со своим отделением сумел незамеченным с фланга зайти в тыл обороняющимся и ударить им в самое уязвимое место. Это решило исход дела – 5-я рота воспользовалась замешательством «противника» и «уничтожила» его опорный пункт. Сержанту Василию Голованю и его отделению комбат объявил благодарность.

Головань, худощавый, чернобровый, застенчивый, стоял перед рослым, крупным Брагиным и казался совсем мальчишкой. А Брагин басил:

– Молодец, сержант. Именно так – смело, инициативно, решительно – и надо действовать… Обороняющиеся не опасались удара с тыла, полагались на непроходимую местность, на скалу. А что сделал сержант? – обратился Брагин к присутствующим. – Сержант нашел щелку, пролез со своим отделением да в спину ударил! Вот что сделал сержант!

– А страх? А паника? – подсказал я Брагину.

– Само собой, – подхватил комбат. – Страх, вызванный атакой с тыла, непременно породил бы у противника панику. В этом, пожалуй, главный смысл маневра.

…Когда мы с Поштаруком возвращались на командный пункт полка, в Карпатах темнело. В селе Витвица, приютившемся у подножия горы, засверкали огни.

Усталый, я шагал, ни о чем не думая. Поштарук тоже молчал. Неожиданно мы наткнулись на сержанта – у обочины дороги он возился с катушкой телефонного кабеля.

– Костин? Что делаете?

– Кабель сматываю.

На учении, как выяснилось, сержанту Костину пришлось тянуть связь с ротой Григоряна. Чтобы быстро размотать кабель, Костин воспользовался руслом реки. Привязав к кабелю камни, он топил их в воде. Маневр сержанта нам показался целесообразным: связисту не надо было прыгать по горным выступам, обходить скалы. Поблагодарив сержанта за инициативные действия, мы пошли дальше. По пути Поштарук рассказал, что Костина недавно приняли в комсомол и он, Поштарук, вручил ему комсомольский билет. Поштарук почти дословно передал мне свой разговор с сержантом.

– Почему раньше не вступал? Ведь партизанил на Кубани, а в комсомол не вступал. Почему?

– Душой я давно комсомолец. Звание это оправдаю.

– Так и запишем. Только вот ответь еще на один вопрос: как это ты зайцев стрелял? Как колхозниц в поле всполошил?

– Бес попутал. Прокладывали мы линию связи. А заяц выскочил из-под ног и помчался в лес. Ну я по нему из карабина. А в поле бабы работали…

– Убил?

– Нет, убежал, проклятый.

– Значит, и стрелок из тебя неважный. Смотри, чтоб дисциплина у тебя больше не хромала.

Я спросил Поштарука, откуда он узнал о случае с зайцем. Поштарук ответил, что от офицера, случайно проходившего мимо, и признался, что они с Брагиным не доложили об этом командованию полка.

– Почему?

– Брагин, – сказал Поштарук, – слишком резковат, хотел было разжаловать Костина за выстрел по зайцу. Только после моих уговоров комбат согласился под ответственность своего заместителя по политчасти испытать Костина в бою.

– А до этого вы что-нибудь слышали о Костине?

– Нет, ничего не слышал. Впервые узнал о нем, когда получил его заявление о приеме в комсомол, – ответил Поштарук. – Но поверил в него. Он деловит, откровенен, не кривит душой.