Текст книги "Золотая подкова (сборник)"
Автор книги: Василий Шаталов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– Откуда ты узнал? – вопросом ответил Коротков.
– Не помню. Кто-то из управления…
– Правда. Только не земснаряд, а бригада – чемпион, – поправил товарища Анатолий.
– Ну, а в чем же это чемпионство?.. – не унимался Игорь.
– В чем, в чем! В кубах, конечно! – ответил Коротков с оттенком легкого раздражения, которому давно уже наскучил этот разговор и продолжил его не иначе, как только из дружеского снисхождения. – Выдался однажды месяц такой… Семьдесят тысяч кубов пульпы выплеснули на карту, при плане двадцать пять. Рекорд! И пока еще никем не побитый.
– Здорово! Как же это удалось?
– Ну, как?.. Бригада крепкая, технику знает, – более охотно заговорил Анатолий. – Ведь кроме нас, салажат, в бригаде-то все ветераны. Каждый из них, считай, собаку съел в своем деле. Вот и выдали как следует…
Но что получалось? Чем больше Игорь знакомился со своей бригадой, тем больше у него возникало вопросов, тем острее становилось желание узнать что-нибудь еще. Ну, вот, например, Коротков сказал: «Ветераны», А что в них такого особенного? Снова пришлось идти на поклон к Анатолию.
Тот любопытных не любил. Сердится на Игоря, ворчит, как старик, но на вопросы его отвечает.
– Дядю Камиля знаешь? – выдержав небольшую паузу, спросил Коротков, – Гасаналиева? Чуть ли не двадцать лет в пустыне. И ни разу не расставался с земснарядом. Вот он и есть ветеран. Кого с ним сравнишь? Разве самого бригадира или же Аннамамеда Курбанмурадова. Этот тоже, кроме земснаряда, ничего не признает. Кто же еще у нас ветеран? Да вот, чуть не забыл – Николай Живайкин. Этот о головы канала начал, прямо от Амударьи. Правда, не на земснаряде, а на плавучей электростанции. Когда канал прокладывали по Обручевской степи, там работали электрические земснаряды. Так вот эта историческая, можно сказать, плавэлектростанция, смонтированная на простой барже, и давала им ток. Знаешь, когда это было? Когда меня и тебя еще на свете не было!..
– Давненько! – удивился Игорь. – Наверно, и той электростанции уже в помине нет?
– Жива! Говорят, поселку Хаузхан все еще свет дает!
– Ну, о ком бы еще рассказать? Да все они – и Василий Демьяненко, и Владимир Кашлев и Андрей Буравлев – давнишние землесосчики, отличные люди.
Коротков встал, потянулся с хрустом и сказал:
– Заболтался я, брат, с тобой. На боковую пора. Ночь-то на вахте стоять!
Игорь будто и не слыхал этих слов, продолжал сидеть.
– А что же ты о главном-то ничего не сказал?
– О бригадире, что ли?
Анатолий задумался.
– Кто-то мне говорил, будто Николай Семенович еще пацаном пришел на какую-то стройку, вырос там и будто там же, на стройке, женился…
– Вот это интересно! – потирая руки, воскликнул Байкенов. – Ну, а дальше, дальше-то что?
– А ты сам его расспроси. Мужик он простой, сам обо всем и расскажет, – ответил Коротков. – А мне спать пора.
17.
Как-то вечером в бригаду Журина пришел Курбанклыч Шириев.
– Я за вами, дядя Коля, – сказал он, широко улыбаясь.
– Что-нибудь случилось? – насторожился Журин.
– Да нет. Ничего. Наш башлык приглашает вас в гости.
– Это другое дело! Кто со мной к бульдозеристам хочет пойти? – обратился он сразу ко всем членам бригады. Все молчали. Тогда он сам сделал выбор:
– Пошли, Игорь!
Гостей приняли радушно. Угощение было на славу. И беседа текла неспешно.
– Николай, все мы знаем, что имя твое в почете. Значит, жизнь твоя во многом поучительна. Расскажи нам о себе, – попросил Клычли Аширов.
– Почет, вы знаете не хуже меня, надо заслужить, – начал свой рассказ Николай Семенович. – Будешь отставать с планом – почета не увидишь – это факт. Но хорошо работать – не диво, Главное я считаю, надо соседу помочь, когда у него не ладится.
Несколько месяцев назад приходит начальник управления и говорит:
– Не смог бы ты на соседний земснаряд перейти, хотя бы на время, чтобы выручить его из беды?
– Что ответить? Не хочу? Не в моем характере. С другой стороны, исправлять чужие промахи не так-то просто. И все-таки я согласился. Поработал на отстающем месяц, другой и все у него пошло, как по маслу. Теперь этот экипаж с моим соревнуется. Вот так бывает!
– А родители ваши… живы? – спросил Байрамгельды.
– Нет. Никого в живых нет, – печально произнес Николаи Семенович и вынул сигареты.
– Сразу же после воины, – продолжал Журин, – мы всей семьей поехали на строительство Первого тедженского водохранилища – отец, мать, младшая сестра, зять и старшая сестра. Отец нас сманил туда. Он был великий странник, любил ездить по разным стройкам, но долго на одном месте почему-то не держался. И сестры мои родились на разных стройках, в разных концах страны. На Первом тедженском отец работал заведующим базой горюче-смазочных материалов, мать – уборщицей, я – подсобным рабочим в механических мастерских, зять – шофером.
Жили мы, как и большинство строителей, в землянке. Мать заболела туберкулезом. Узнав об этом, отец загрустил и в один прекрасный день тайком сбежал от семьи. Тогда мне было шестнадцать лет. Время было трудное. Жили впроголодь. Но мать так любила меня и младшую сестру, что отдавала нам последний кусок хлеба. Любила она и отца. Своим бегством он нанес ей такой удар, такую горькую обиду, что она быстро, прямо на наших глазах, таяла и вскоре умерла. Похоронили ее на песчаной равнине, на берегу Тедженки. Иногда я навещаю ее могилу. Кругом – ни жилья, ни деревца. Только песок да редкий колючий кустарник.
После смерти матери сестру я отвез в Теджен и сдал в детский дом. Через несколько лет, уже после службы в армии, я снова приехал в эти места. Надо было поправить водовыпускное сооружение. Стал работать экскаваторщиком. Здесь же и познакомился о моей будущей женой Ниной Александровной, сменным мастером. Если смена кончалась ночью, я провожал ее домой. Так мы подружились, а потом решили и пожениться. Перед свадьбой я все думал, какой бы подарок сделать невесте, чтобы она была от него в восторге, короче говоря, порадовать ее хотел. Думал, думал и отправился на охоту. Два дня и две ночи бродил по теджекским тугаям, пока не убил кабана. Привез его на стройку, доволен своей удачей, и верил, что моя добыча понравится невесте. Но оказалось, что Нина не ест свинины.
– Как мусульманин!.. – засмеялся Клычли Аширов.
– Точно! Как мусульманка! Напрасно только старался.
Потом, уже вместе с Ниной, мы участвовали в строительстве Второго тедженского водохранилища. Здесь меня избрали депутатом Верховного Совета.
– А как отец? Где и как он жил? – с интересом спросил Байрамгельды. – Вы так и не встретились больше?
– Отец где-то на стройке работал. Писем он мне не писал, связь с ним поддерживала старшая сестра. От нее-то, видимо, он и узнал, что я живу на Втором тедженском и что меня избрали депутатом.
Однажды в конторе я принимал избирателей и разбирал их письма. Когда посетителей не осталось, слышу, кто-то робко постучал в дверь. Я разрешил войти. Дверь открылась, и на пороге появился старик, с лицом, заросшим седой щетиной. Не сразу я узнал, что это мой отец – так сильно он изменился.
– Колька! – еще с порога крикнул он сорвавшимся голосом. – Сынок! – и бросился ко мне. Мы обнялись. Отец рыдал, как ребенок, весь трясся и сквозь слезы просил прощения за мать, за бегство и за то, что бросил нас с сестрой. Отец был одинок. Пришлось его простить.
Вместе с Ниной мы строили также Сарыязинское водохранилище на Мургабе. А когда пришло время появиться на свет нашему сыну, мы переехали в Ашхабад В общем, тридцать лет, как я строю искусственные моря и не жалею об этом.
– Дядя Коля! – подал свой голос из-за спины Курбанклыча Шириева Курбандурды, – а награды! вас имеются?
– Есть! Орден Ленина и медали.
– Молодец, Николай! – воскликнул Клычли. – Дав бог каждому такую награду!.. Спасибо, что пришел, разделил с нами хлеб-соль. Почаще заглядывайте, всегда будем рады.
– Спасибо, Клычли. Спасибо вам всем. Теперь мы вас в гости ждем. Будьте здоровы!
Нет, не скоро Байрамгельды Курбан придет к своим соседям, в бригадный стан Николая Журина. Причина тому – несчастье, которое, как снег на голову, обрушилось на бригадира.
Наступила осень. Еще вечером, когда с гор повеяло влажным ветром и душистым запахом сухого сена, Байрамгельды почувствовал, что ему тяжело дышать. Он зашел в спальный вагончик, лег на кровать и уснул.
Ночью он проснулся в ужасе от того, что начал задыхаться. Им овладел ни разу не испытанный страх. Чего он боялся? Внезапной смерти? Потерять сознание? Умереть вдали от семьи, от родных? Он сам не знал. Ему просто было страшно. Сердце бешено колотилось, Он обливался холодным потом, и не хватало воздуха, как будто легкие давно уже набиты им до предела, и больше нисколько, даже самую малость, вместить не могли. А выдыхать было нечего.
Первыми, услышав хриплое дыхание брата, проснулись Бегенч, Курбандурды и Клычли.
Зажгли свет, подошли к его кровати.
– Что с тобой? – с тревогой спросил Бегенч.
– Что-то не пойму, брат, – хрипло, с трудом выдавил Байрамгельды, стараясь подняться на локтях и широко открывая рот. – Мне так плохо… Я… умираю…
Услыхав слово «умираю», Курбандурды залился слезами.
– Перестань сейчас же! – строго приказал ему Бегенч.
– Может, вынести тебя наружу? – спросил он брата. – Там легче будет, там – воздуха больше.
Байрамгельды ничего не ответил. Он задыхался и стонал. Остекленевшие глаза были широко раскрыты. Все же его осторожно вынесли из вагончика и поставили кровать у входа. Все понимали: медлить нельзя, помощь нужна самая срочная!
– Подойдите, ребята, ко мне! – позвал Клычли самых молодых в бригаде: Курбандурды, Реджепа и Курбаиклыча. – Немедленно бегите через пески, на восток и пригоните машину! Любой ценой!
Он глянул на небо. Оно все было в тучах.
– Поглядывайте на горы! – крикнул Клычли вдогонку. – Далеко от них не отходите!
В полночь пришла автомашина и увезла Байрамгельды в Ашхабад. Врачи признали у него астму. Не тогда ли она началась, когда бригадир один, во время ночной пурги и лютого холода, чинил на дороге свой бульдозер?
Еще не оправившись от болезни, Байрамгельды вернулся в бригаду. Конечно, он мог бы не работать, пожить на пенсии. Но в тридцать пять лет так горько и обидно сознавать себя инвалидом и ничего не делать. А астма нет-нет да и придушивала его. Бегенч по праву старшего брата просил его не выходить на вахту: его норму можно было бы отработать сообща. Но такое предложение так унизило, так оскорбило Байрамгельды, что у него навернулись слезы на глазах.
Когда болезнь брала над ним верх и ему становий лось особенно тяжело, он просил кого-нибудь из членов своей бригады пойти вместо него. После этого он ложился на кровать и принимал лекарства. Когда же болезнь немного отступала, он собирался и уезжал на плотину с другой сменой. Как и прежде, работал о большим азартом и давал кубы сверх положенной нормы. И все его товарищи по бригаде дивились его стойкости, упорству, железной воле.
А бригадиру не только трудно работалось, он едва мог говорить: негромко, с паузами, и тем не менее он никому не давал поблажек: ни себе, ни другим.
Байрамгельды упорно боролся с болезнью. Из дома он привез небольшую штангу и по утрам делал несложные упражнения, чтобы укрепить дыхательные мышцы.
Слухи о железной воле бригадира вскоре разлетелись по всей стройке и дошли до Главка. По его поручению Ата Солтанлиев вызвал Байрамгельды в строительное управление. Расспросил о делах, а потом, не говоря ни слова, посадил в машину.
– Ата-ага, куда это мы? – забеспокоился бригадир.
– В Ашхабад, к фотографу, – ответил Солтанллев. – Слыхал я, хотят тебя на Выставку достижений народного хозяйства представить, а там, сам знаешь, без фотографии нельзя.
Приехали в фотоателье. Байрамгельды был в рабочей робе, а нужно быть в парадной. Выручил фотограф. Он отдал клиенту свой галстук, костюм и в этой одежде сфотографировал бригадира. Хороший получился снимок!
Когда возвращались обратно, Байрамгельды сказал:
– Ата-ага, спасибо тебе за транспарант. По секрету скажу, когда я увидел его, чуть не заплакал от радости. Так на душе стало светло и легко!..
– Благодарить меня не за что, – как всегда скромно ответил Ата. – Я только выполнил свой долг.
О посланной в Москву фотографии вскоре все забыли. Но, оказалось, послали ее не зря.
Было весеннее утро. Курбанклыч Шириев находился на кухне, которая помещалась в отдельном отсеке вагончика, и чистил картошку: сегодня он был за повара. На кухонном окне включенный на полную мощность стоял транзисторный приемник! Москва передавала утренний обзор газеты «Правда».
И вдруг Курбанклыч услышал, как диктор назвал имя Байрамгельды в связи с Указом о присвоении ему высокого звания Героя Социалистического Труда. Он бросил картошку и нож в блюдо и что было духу пустился бежать на плотину. Найдя бригадира, сообщил:
– Байрам-ага, ты – герой! Поздравляю! Только что Москва сообщила по радио…
– А ты не шутишь?
– Хлебом клянусь! Герой ты!..
– Ну, если так, то спасибо за добрую весть. С меня причитается! – улыбнулся бригадир. Подумал немного и с чувством сказал: – Это, брат, общая награда… вот за эту красоту, – и он сделал широкий жест рукой, указав на юг, где под горой сверкало голубое рукотворное море.
На протяжении многих лет состав бригады Байрамгельды Курбана почти не менялся. А если изменялся, то в исключительных случаях. Так заменен был другим механизатором двоюродный брат бригадира, рано умерший Аманмухаммед Атаев. Теперь уходил со стройки младший брат, жизнерадостный Курбандурды. За несколько лет, проведенных в бригаде, он вырос, раздался в плечах. Правда, уходил он не по своей воле, а вопреки ей.
На семейном совете было решено: вернуть Курбандурды к родному очагу. Этого требовал древний обычай, согласно которому престарелых родителей нельзя оставлять без помощи и присмотра. Кто-то должен о ними находиться. Лучше всего, если это будет младший в семье. Курбандурды был младшим и он подчинился родительской воле.
Провожать Курбандурды вышла вся бригада. И всем было грустно. Пожав братьям руки, Курбандурды низко опустил голову и сказал, едва сдерживая слезы!
– Недаром говорят: лучше быть щенком, чем младшим в семье. Щенка и то не прогоняют, а вы… – Курбандурды не смог договорить фразу, резко и зло пахнул рукой и сел в машину.
18.
Курбандурды была нужна достойная замена. Бригадир уже не раз заявлял об этом начальнику участка Атали Гуджикову и начальнику строительно-монтажного управления «Копетдаггидрострой» Аннамураду Аннакурбанову.
– Зря волнуешься, – отвечали ему. – Найдем замену. Такого подберем… Гордиться будешь!..
И вот как-то утром, недели три спустя после отъезда Курбандурды, к бригадному стану подкатил грузовик, с которого спрыгнул высокий молодой человек с приятной скуластостью восточного лица и каштановой гривой вьющихся волос.
Он заглянул в бригадный вагончик, где, собираясь на вахту, сидели на кошмах и закусывали молодые механизаторы.
Нагнувшись в дверях из-за высокого роста, госта., спросил:
– Кто здесь Байрамгельды Курбан?
Он еще на вахте, – за всех ответил Аннамухамед Эрешев. – Вот-вот должен появиться. Так что… проходите, садитесь с нами завтракать.
Вежливо отказавшись от приглашения, парень сказал, что хотел бы подождать бригадира на воздухе. Он остановился неподалёку от вагончика и хорошо был виден из низкого окна вагончика. Этим и воспользовались бульдозеристы, чтобы как следует разглядеть приезжего. Словно догадавшись, что его будут рассматривать с особенным пристрастием, незнакомец приняв такую картинную позу, которая у строителей вызвала откровенное восхищение и даже некоторую зависть.
Да и как тут было не завидовать! Одетый в красный свитер-водолазку и тесные брюки, расклешенные по последней моде, на которых были четко отглажены ровные стрелки, приезжий парень казался на редкость стройным и сильным. Руки он держал за спиной, а ногу в сверкающей лакированной туфле выставил на полшага вперед. Отсюда, из окна вагончика, хорошо были видны его мужественный профиль, крутой низкий лоб и густая волнистая шевелюра.
Со стороны могло показаться, что парень к чему-то прислушивается или чего-то ждет. Может, музыки? Причем, самой темпераментной, бурной. Вот, казалось, музыка грянет сейчас и парень, послушный ее волшебной силе, вскинув руки, весь натянутый, как струна, сорвется с места и начнет танцевать, стуча высокими каблуками, как это делают в дни праздничных карнавалов где-нибудь в Мексике, Испании или на Кубе.
Сидевшие у окна Аннамухамед Эрешев и Курбанклыч Шириев молча наблюдали за незнакомцем и делали относительно него разные предположения.
– Как ты думаешь, кто это? – спросил Курбанклыч.
– Какой-нибудь клубный работник, массовик, – ответил Эреше?. – Вон как одет!.. По последней моде, Так только они, массовики, одеваются.
– Странно… Зачем же он приехал? Клуба у нас нет…
– Как нет? А в поселке «Союз»?
– А может, он такой же работяга, как мы? – не совсем уверенно предположил Шириев.
Дальше всех от окна находился Оразгельды Овезмурадов.
– Ну-ка, братцы, дайте и мне глянуть на парня, – не удержался он от любопытства и приполз к окну на четвереньках. Посмотрел и упал ничком на кошму, задыхаясь от смеха.
– Да какой же, братцы, это работяга? А? – говорил он, все еще смеясь. – Да ведь это же самый настоящий стиляга! Ох, уморили!.. Белое от черного отличить не умеете, – утирая навернувшиеся слезы, укорял своих товарищей Оразгельды.
– Нет, братцы, что бы там мы ни говорили, – серьезно сказал Шириев, – а вот такие, как он, наверно, очень нравятся девушкам. Поглядите, какой у него рост, плечи, лицо. А силы, по-моему, не меньше, чем у молодого ахалтекинца.
В это время в вагончик вошел Байрамгельды, запыленный с ног до головы. Еще не успел он как следует расположиться на своем традиционном месте у дальней стенки, Шириев сообщил, что его ожидает какой-то парень.
– Я видел его, – ответил Байрамгельды. – Позовите его.
Незнакомец вошел. Сразу сообразив, что в таких узких брюках на пол он сесть не сможет, Бэйрамгельды попросил подать табурет.
– Я – бригадир, – представился Байрамгельды, как только незнакомец сел на табурет. – Вы ко мне.
– Да, – сказал парень. – Меня послали к вам из управления. Зовут меня Анпамухамед Клычдурдыев. Я пришел узнать, нужен ли я вам и когда выходить на работу?
Стремительность в разговоре, нетерпеливое желание как можно быстрее его закончить, несколько смутили бригадира и он даже начал слегка заикаться.
– Н-нужен, – с запинкой ответил Байрамгельды. – А выходить можно хоть завтра. По… но давайте познакомимся сначала. Откуда вы?
– Я из Геок-Тепе.
– Местный, значит?
– Выходит так.
– А машинистом бульдозера работаете давно?
– Не очень. Но дамбы обвалования делать умею.
Когда новичок ушел, Курбанклыч Шириев, победоносно оглядев товарищей, произнес:
– Ну, что? Говорил я вам, что это работяга! А вы – свое: стиляга да стиляга! Всюду вам только стиляги и мерещатся.
– Ну, ладно. Не очень-то выпячивай грудь, – сердито бросил ему в ответ Аннамухамед Эрешев. – Не знаешь человека, а уже горой за него! Еще неизвестно, явится ли он завтра. Ходить таким павлином куда приятнее, чем вкалывать на бульдозере.
– Да брось чепуху молоть! Ведь сразу видно: он не такой, – сердито сказал Курбанклыч Шириев.
– Такой или не такой, сразу не раскусишь. Надо хоть немного пожить вместе, соли поесть, – не сдавался Аннамухамед Эрешев.
Слушая этот спор, Байрамгельды все больше хмурился: спор ему не нравился, да и некогда его было разводить.
– Хватит! Кончайте базар! – прикрикнул он. – Кто позавтракал – на смену: время не ждет!
На следующее утро, как и накануне, бригадир вернулся с вахты чуть позже остальных. Вошел в вагончик, сел у задней стенки и, окинув взглядом механизаторов, сказал:
– А где же новичок, или, как вы его называете там, стиляга? Не приехал еще?
Наступило неловкое молчание. Потом кто-то сухо, кашлянул, кто-то прыснул от смеха. И в это время раздался голос самого «стиляги»:
– Я здесь, Байрам-ага.
Бригадир снова окинул взглядом вагончик, поискал глазами новичка, но так и не нашел его.
– Покажись, пожалуйста. Не вижу, – попросил бригадир, смущенно улыбаясь.
Заслоненный могучим крепышом Ширяевым, новичок сидел в углу и действительно не был виден бригадиру. Но дело было не только в этом. Новичка трудно было узнать. Подстриженный под нулевку, он был в скромной клетчатой рубашке и просторных коричневых брюках. Никто, конечно, такой перемены от него не ожидал.
– Садись, пожалуйста, – сказал Байрамгельды. – На работу выйдешь завтра, в первую смену. Старшим по смене, – бригадир сделал паузу, медленно оглядывая всех, и остановил свой взгляд на Оразгельды Овезмурадове, – будет Оразгельды.
Услышав свое имя, Оразгельды расцвел. Доверие бригадира ценилось высоко.
На следующий день, к вечеру, Оразгельды вернулся со смены раньше всех. Был не в духе – то ли от того, что устал, то ли просто, как говорится, настроения не было.
– Ну, как Аннамухамед? – поинтересовался о новичке собравшийся на вахту Байрамгельды. – Годится?
– Работает, как бог, – отвернувшись в сторону, невесело ответил Оразгельды. – Так бы и глядел на него! В театр ходить не надо.
– Ну, а ты почему хмурый такой? Может, обидел кто? – спросил Байрамгельды.
– Нет. Пока – никто… – грустно ответил Оразгельды. – Понимаешь? Когда я вижу, что кто-то лучше тебя делает твое любимое дело, не по себе становится. Тут поневоле загрустишь.
– Эх, ты… Нашел о чем тужить! – усмехнулся бригадир. – Поучись. У того же Аннамухамеда, и грусть твою как рукой снимет.
Шло время. С каждым днем рос авторитет Аннамухамеда. Был он парнем скромным, веселым, дружелюбным, отлично владел техникой и самозабвенно любил свою профессию. Примерно такими же качествами обладали и его товарищи, но у него они были выражены как-то ярче, сильнее. И, возможно, поэтому вскоре он сделался общим любимцем знаменитой бригады.
В начале апреля к ним наведался секретарь комитета комсомола. Это был коренастый, с грубоватыми чертами лица молодой человек, скорее похожий на выпускника ремесленного училища или на молодого рабочего, чем на солидного комсомольского вожака. Он зашел в вагончик строителей, расспросил о том, как они живут, трудятся, и лишь потом сообщил о цели своего визита.
– С вашей стройки, – сказал секретарь, – мне нужен один человек. Но самый достойный, которого можно послать на родину Ильича в составе нашей делегации на открытие Ленинского мемориала в Ульяновске. Конечно, он должен быть ударником труда, одним словом, человеком видным.
После этих слов взоры собравшихся, словно по команде, устремились на смущенного Байрамгельды Курбана.
– Вот его, товарищ секретарь, нашего бригадира надо послать, сказал Клычли Аширов. – Считаю, что он подходит по всем статьям.
– Ну, а ты что скажешь? – обратился секретарь к бригадиру.
– Что скажу? – с какой-то нерешительностью ответил Байрамгельды. – Рад бы в рай, да грехи не пускают.
– Не понял…
– Нельзя мне, товарищ секретарь. Астма у меня.
– Да… Тогда действительно… Ну, а кроме тебя, кто бы поехать мог?
– Вот он, – кивнул Байрамгельды на Аннамухамеда. – Лучше его не найдешь.
– Ясно! – сказал секретарь. И тут же обратился к Аннамухамеду. – До отъезда в Ульяновск время еще есть. Вот за это время приготовь небольшую речь, может, выступать придется. Расскажи о себе, о бригаде, о стройке. Расскажи, как можно теплее, чтобы слова шли от самого сердца. Вопросы есть?
– Есть, – сказал бригадир. – А как насчет подарка? Без подарка ведь не принято ездить…
– Разумеется, нужен и подарок, – согласился секретарь. – Но скажу откровенно: об этом надо подумать хорошенько. Он должен быть значительным, каким-то особенным, оригинальным. В общем, таким, какого не было бы ни у одной делегации.
– Это верно, товарищ секретарь. Подарок – дело не простое, особенно, если он предназначается вождю, – согласился Байрамгельды. – Мы посоветуемся и, может, что-нибудь придумаем…
Вечером, после отдыха, в вагончике собрались свободные от вахты Байрамгельды Курбан, его старший брат Бегенч, Клычли Аширов и Джума Мамакулиев.
– Итак, выкладывайте: какие у кого предложения насчет подарка? – сказал Байрамгельды.
– Я предлагаю ковровый портрет Ильича повезти, предложил Бегенч. – Паши ковры лучшие в мире. Как вы смотрите на это?
Думаю, что это предложение дельное, – поддержал Бегенча Клычли. – Но тут есть одно «но». Когда его соткут… Через месяц, два? Да и примут ли еще.
– А может, готовый поискать? На той же ковровой фабрике, – не очень уверенно произнес Бегенч.
– Поискать-то можно, – как обычно, полузакрыв глаза и блаженно улыбаясь, молвил Джума Мамакулиев, – если бы кто потерял…
– Ай, вечно ты со своими шутками, Джума! К месту не к месту… – обиделся на брата Бегенч. – Если мое предложение не нравится, давай свое. А шутить будешь потом!
Джума перестал улыбаться. И уже с серьезным видом сказал:
– Видел я, братцы, картину художника Якуба Аннанурова.
– Где видел?
– Какая картина? – перебили Джуму Бегенч в Байрамгельды. – Говори, не тяни.
– В музее видел, в Ашхабаде, – неторопливо продолжал Джума. – Судя по всему, дело происходит зимой, в московском Кремле. Неподалеку, словно в тумане, видны знаменитая царь-пушка, угол какого-то дома и русская церковь. А ближе к зрителю, то есть на переднем плане, небольшая группа людей, плотно окружившая Владимира Ильича. Кто в чем: кто в шинели и обмотках, кто во всем гражданском. Ленин одет по-зимнему, тепло. Он – в черной каракулевой шапке и черном пальто. Зоркие, слегка прищуренные глаза Ильича направлены на нашего Кайгысыза Атабаева – первого председателя Совнаркома Туркмении. Его узнать тоже не трудно. Он – в черном, слегка заломленном назад, туркменском тельпеке и в черном длинном пальто. К боку, левой рукой он прижимает портфель. Разговор, видать, серьезный, деловой. Кайгысыз подтянут, голову держит высоко, ловит и запоминает каждое слово вождя. А рядом с ним, в белой большой папахе и серой солдатской шинели, бесстрашный боец за Советскую власть в Туркмении Аннамурад Сарыев, по прозвищу Потра. Похож. Лицо, как у живого: широкое, скуластое. Левая рука на белой перевязи. Наклонив голову, он тоже внимательно слушает вождя…
– Постой, Джума. К чему ты все это? – спросил его Байрамгельды.
– А вот к чему, – спокойно и даже с некоторым чувством превосходства ответил Джума. – Не купить ли нам эту картину и не послать ли ее в Ульяновск? Уверен, она понравится…
Все переглянулись, пожали плечами.
– Да кто это тебе из музея продаст картину? – сказал Клычли. – Это, во-первых. Во-вторых, картина – подарок не оригинальный. Их могут привезти другие делегации.
– Ну, тогда как хотите, – с досадой махнул рукой Джума. – А я все-таки считаю, что мое предложение самое правильное. Где вы найдете такую картину, как та, Якуба Аннанурова? Она – единственная в своем роде… И потому оригинальная.
Но Джуму уже никто не слушал. Клычли Аширов обратился к бригадиру:
– Теперь твоя очередь. Что ты скажешь насчет подарка?
– Скажу я вот что, – задумчиво проговорил Байрамгельды. – Канал у нас носит имя Ленина. Так вот было бы неплохо послать с Аннамухамедом альбом с видами Каракумского канала, его водохранилищ, гидротехнических сооружений, новых поселков, раскинувшихся на берегах великой искусственной реки, с видами, которые показали бы, что канал – это действительно река жизни, счастья и изобилия! Каждому, кто посетит Ленинский мемориал, стоит лишь перелистать альбом, станет ясно, какая это необычная стройка. Такой альбом я видел в строительном управлении. И мы могли бы забрать его. Думаю, что по такому случаю управление…
– Я тоже видел этот альбом, – перебил бригадира Клычли Аширов. – Снимки в нем старые. Обновить их можно было бы, но для этого опять-таки требуется время. А если строго подходить, то что такое альбом? Разве это оригинально?
– И ты, Джума, такого же мнения?
– Да!
Байрамгельды вскинул руки:
– Сдаюсь! Теперь вся надежда только на тебя, Комиссар. Даю тебе три дня сроку. Если и ты не придумаешь ничего, придется Анна ехать с пустыми руками.
– Ладно. Подумаю, – пообещал Клычли.
Прошло не три, а пять дней, а от Клычли Аширова никаких предложений не поступало.
На седьмой день он встал до зари. Постоял немного возле вагончика, подумал о чем-то и подошел к цистерне, в которой хранилось дизельное топливо. Возле цистерны его взгляд упал на старую снарядную гильзу. Клычли-ага поднял ее и заглянул во внутрь. Потом вернулся к вагончику, сел на верхнюю ступеньку крыльца и принялся изо всех сил драить песком найденную гильзу.
Раньше других проснулся Байрамгельды. Ополоснув лицо холодной водой, подошел к Клычли. А тот, не обращая внимания на бригадира, продолжал тереть гильзу, хотя она уже сверкала, как зеркало, в которое можно было глядеться.
– И зачем тебе эта гильза? – с недоумением спросил Байрамгельды. – Чай хочешь кипятить?..
– Напрасно, мой друг, гадаешь, – ответил Клычли, любуясь сверкающей гильзой. – Все равно не узнаешь. Лучше позови сюда Аннамухамеда.
Тот пришел и стал тоже наблюдать за работой Клычли. Ждал, пока он закончит ее.
– Ну, вот… Теперь, кажется, и за дело можно приниматься, – сунув подмышку гильзу, поднялся Клычли.
– За какое? – удивился бригадир.
– Прошу следовать за мной. Дорогой узнаете, – был ответ.
Подчиняясь воле Комиссара, Аннамухамед и бригадир молча двинулись за ним.
…Спустившись с песчаного откоса, Клычли Аширов и его спутники пересекли плотину, прошли еще с километр по предгорной низине и остановились. Клычли обвел взглядом окрестность: горы, плотину и лежавшую между ними лощину, словно желая убедиться, правильно ли он выбрал место для остановки. Потом, глянув на бригадира и указав рукою на свободное перед собою место, спросил:
– Это дно водохранилища?
– Дно. Но месяца через два и здесь заплещется, водичка. А что?
Не ответив на вопрос, Клычли подошел к небольшому барханчику, покрытому мелкой рябью и много раз перевеянному степными ветрами, опустился на колени и доверху наполнил гильзу чистейшим золотым песком.
– Вот, Айна, тебе подарок для поездки в Ульяновск, – сказал Комиссар, протягивая гильзу молодому бульдозеристу. – Главное сделано. Осталось немного: забить эту гильзу круглым деревянным срезом и подпись выбить. Ну, скажем, хотя бы такую:
«Здесь хранится земля со дна Копетдагского рукотворного моря в Туркмении, расположенного на трассе Каракумского канала имени Владимира Ильича Ленина.
От коллектива строителей».
– И все! Больше ничего не нужно.
– Клычли-ага, ты молодец! – воскликнул Байрамгельды, обнимая друга. – Все придумано здорово и все в этом подарке имеет глубокое значение: военная, отстрелянная гильза и мирная земля. Со дна моря!.. Выходит, не зря зовем мы тебя Комиссаром, умная ты голова!
