Текст книги "Князь Рюрик"

Автор книги: Василий Седугин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Так-то вот всё обернулось: друг пал в ожесточённой стычке, а он с его невестой тайными тропами пробирается к намеченной цели. Уто, Уто, друг дорогой, что с тобой стало? А может, судьба милостива, и ты остался жив и каким-то чудом ускользнул от диких викингов?.. Но Рерик побывал уже не в одном сражении, многое повидал и в чудеса не верил.

Жестокая правда войны приучила его к трезвому мышлению, лишённому несбыточных надежд.

Едва они расседлали коней и пустили их пастись на лужайку, как о траву ударился глухарь и по-глупому закудахтал, распушив перья. Рерик не удержался и срезал его стрелой. Потом взял саблю, выкопал по колено яму и из берёзовых веток развёл в ней большой костёр. Когда стенки ямы прогрелись, вынул угли, а завёрнутое в листья мясо глухаря опустил в яму и сверху прикрыл плоским камнем, на котором снова развёл большой огонь. Затем отыскал толстое дерево. Его корни образовывали естественное ложе для ночлега, туда он накидал лапы ельника; ствол дерева защищал от ветра, а раскидистая крона – от возможного дождя. Так в детстве устраивались они с отцом, когда уходили за дичью далеко от дома и их настигала ночь.

Мясо глухаря получилось удивительно вкусным: снаружи оно покрылось красновато-бурой плёнкой, а внутри было сочным и нежным. Пока ужинали, наступили сумерки. Небо на закате из белого стало зелёным, потом оранжевым и тёмно-красным. Они легли на мягкие лапы ельника и накрылись плащами. Перед ними горел костёр, к дереву были привязаны кони.

   – Завтра дождь будет, – неожиданно проговорил Рерик.

Ильва непонимающе взглянула на него.

   – В ушах булькает, – пояснил он. – Я чувствую ненастье за сутки.

Она ничего не ответила.

Проснулись поздно. В овраге Рерик нашёл ручеёк. Они умылись, в баклажки набрали в дорогу воды. Затем он накидал на вчерашний костёр сухих тонких веток, раздул огонь. Пока подогревалась еда и кипятился отвар из листьев смородины, решил разобрать сумку викинга. Вытряс её содержимое на траву. Там были огниво, трут, сыр, вяленое мясо, нож, шило, нитки и какой-то свёрток. Когда он развернул его, Ильва ахнула: в нём хранились золотые и серебряные серьги, кольца, браслеты, несомненно, награбленные во время набега. Видно, отряд давно промышлял в разных землях и странах.

Как истинная женщина, Ильва примерила все украшения, глаза её блестели восторгом. Впервые она забыла про своё горе. И хотя Рерик тоже скорбел по безвременной гибели своего друга, но отрешённый вид Ильвы угнетал и подавлял, а надо было продолжать путь, быть готовым к различным опасностям. Для этого требовалось и её активное участие, а иногда и помощь. Надеяться же на содействие безвольного, безучастного человека, какой была Ильва, было бесполезно, наоборот, она становилась обузой для него. Теперь, когда в ней пробудился огонёк жизни, он ощутил рядом с собой пусть слабенькое, но верное плечико.

Рерик спросил, чтобы как-то вовлечь её в разговор:

   – Нравится?

   – Очень! – вытягивая перед собой руки с нанизанными на них кольцами и браслетами, ответила она. – У меня дома много украшений, но эти какие-то особенные, не похожие на мои. В них не зазорно появиться перед любыми гостями.

   – Я дарю их тебе.

   – Спасибо, но это слишком щедро. Оставь половину для своей девушки.

   – Мне не для кого оставлять.

   – Скоро появится… А в Аахене я надену эти кольца и вот этот браслет.

Вдруг лицо её сморщилось, она, видно, вспомнила про Уто, с которым намеревалась посетить столицу. Рерик, чтобы отвлечь её от грустного и тяжёлого, резко сменил разговор и бодрым голосом сказал:

   – Солнце на ели, а мы ещё не ели! Пойдём к костру, думаю, завтрак готов.

Ильва первой взяла кусок тетеревятины, оставшегося от ужина, похвалила Рерика:

   – Какое вкусное мясо!

   – Отец научил. На охоте мы частенько тетеревов срезали.

Ильва лукаво посмотрела на него:

   – Наверно, отец сбивал, а ты за добычей бегал…

   – Ты права. И этот тетерев сам в яму угодил! – на шутку шуткой ответил Рерик.

   – Как ты сбил эту курицу, я сама видела. Ловко, ничего не скажешь.

   – Мы, мальчишки, лет с пяти берём в руки лук и стрелы. Поневоле научишься. Постоянно соревновались друг с другом. Неумех засмеивали до слёз.

   – Тебе попадало?

   – Не без этого. Но я постепенно в число лучших выбился.

   – Хвастаешься, поди!

   – Доказать?

   – Попробуй!

   – А вот сама увидишь!

Рерик вскочил, взял лук, вложил стрелу, изготовился.

   – Бери ветку и подбрасывай как можно выше!

   – Любую?

   – Нет, потолще. Она потяжелее, бросать будет удобней и мне легче целиться.

Ильва подняла рогатый, мокрый от утренней росы сучок и, собрав все силы, кинула вверх. Тотчас перед её глазами тенью мелькнула стрела и впилась в сучок. В восхищении она захлопала в ладоши и запрыгала на месте.

   – Восхитительно! Давай ещё раз!

Она кинула сучок вторично, и снова стрела Рерика попала в него. Она молитвенно сложила руки на груди и сказала искренне:

   – Я никогда не видела такого меткого стрелка! А мне приходилось наблюдать соревнования воинов нашей крепости.

   – Это что! – ответил Рерик, убирая оружие на место. – У нас в сотне есть двое стрелков, которые попадают стрелой в летящую стрелу. Вот они – непревзойдённые мастера!

Спохватился:

   – А нам в дорогу пора! Заигрались совсем…

Собралась быстро. Выехали в поле. Рерик постоянно оглядывался, внимательно рассматривал деревья и кустарники, но ничего подозрительного не заметил и скоро успокоился.

Они ехали стремя в стремя. Рерик изредка поглядывал на спутницу и радовался пробуждению её интереса к жизни. Только бледность лица напоминала о пережитом горе. Чтобы о чём-то начать разговор, спросил, была ли она в Аахене.

   – Да, приходилось, – ответила она рассеянно. – Кажется, три или четыре раза. В детстве.

   – Понравилась королевская резиденция?

   – Конечно!

   – И что особенно запомнилось?

   – Храмы и дворцы там высокие, кажется, упираются в самое небушко. И народу столько! Особенно на рынке. А ещё врезался в память только что выстроенный храм, на его стенах мастера рисовали святых. Я любила туда бегать. Работали там трое живописцев. Но особенно подружилась с Жихберномом. Мне тогда было семь лет. Я усаживалась возле него и наблюдала, как он растирает краски, смешивает их с маслом, а потом рисует. Меня восхищало, как на пустой стене возникали лики святых. Сначала появлялась голова, волосы, а потом черты лица. И только в последний момент возникали глаза. Они появлялись из темноты, постепенно обретая жизнь и вдохновение, и начинали смотреть прямо в душу…

Некоторое время они ехали молча. Потом Рерик проговорил:

   – А мне из детства особенно ярко врезалось в память время, когда жили в родовом имении Лельчицы. Почему-то встают перед глазами зимние вечера, когда мы бегали вперегонки с месяцем. Он ярко светит на чёрном небе, а мы, мальчишки и девчонки, глядим на него и бегаем вдоль улицы. И каждый раз думалось, что вот-вот перегоним, он окажется позади нас, а он всё равно плыл по небу рядом с нами… Глупые были!

Ильва рассмеялась. Смеялась она тихо, будто про себя. Потом проговорила:

   – А моё детство связано с речкой Хазель. Пристрастилась я к рыбалке, вместе с мальчишками бегала на утреннюю и вечернюю зорьку. Удилища делали вязовые, а поплавки из толстого зелёного камыша, леску мальчишки надёргивали из конский хвостов. Это было опасное занятие. Лошади лягались и могли крепко ушибить копытом. Но какое «удовольствие было сидеть на берегу и ждать поклёвки. Я даже помню, как вытащила первую рыбку, это была плотвичка. Я её зажала в руках и побежала к маме показать. А мама ахала и долго не верила, что это действительно я поймала… И ещё случай запомнился. Закинула удочку и отвлеклась на минутку, кажется, разговорилась с кем-то. Потом глянула, а удочки нет! Туда-сюда, а она плывёт по течению, и поплавок ныряет и ныряет! Мальчишки кинулись в реку, поймали. Когда вытащили на берег, оказалось, что на крючке сидел огромный окунь. Такой величины рыбу я потом никогда не смогла поймать.

   – Речка – это чудо! Как живое существо… Наша Лаба разливается весной необозримо. И вот отчаянные парни и мужики с баграми в руках по льдинам перебегают с берега на берег. Некоторые срываются в ледяную воду, кое-как выбираются, а бывают случаи и тонут. И всё равно каждую весну бегают, прямо наваждение какое-то. Или азарт… И вот как-то стою на берегу, парень рядом не может успокоиться, бегает вдоль берега и выкрикивает: «Эх, багра нет! Был бы багор, на ту сторону побежал!». Потом обращается к толстому мужику: «Дай твой багор. Верну, чего тебе, жалко?». И знаешь, что ответил ему толстый мужик? Никогда не догадаешься! «Потонешь, поэтому не дам. Но мне не тебя жалко, а свой багор. Багор больно хороший!». Я тогда долго не мог понять, как же так, багор ему свой дорог, а человека не жалко!.. Только сейчас понимаю, что шутил тот мужик. А может, глупого парня жалел.

Они посмеялись. Ильва повернулась, чтобы поправить что-то в седле, и вдруг вскрикнула:

   – Всадники за нами!

Рерик оглянулся. Нахлёстывая коней, к ним приближались трое викингов. Врагам удалось застать их врасплох. Сами виноваты, увлеклись разговорами, забылись, а они тут как тут…

   – Держись! – крикнул Рерик и ожёг лошадь Ильвы плетью, а затем пустил своего коня в галоп. Они стремительно неслись в сторону спасительного леса. Ильва оказалась прекрасной наездницей, недаром выросла на границе.

Через некоторое время Рерик оглянулся. Норманны неуклонно приближались. Среди них первым скакал всадник, в котором он угадал воина с расплющенным носом. Он ушёл несколько влево, намереваясь заняться Ильвой, заарканить желанную добычу и, может быть, закончить на этом преследование.

Гонка продолжалась. Не так далеко оставался желанный лес. Но викинг с расплющенным носом на прекрасном скакуне уже догнал их и шёл вровень. Тогда Рерик наддал своему коню, на корпус обошёл Ильву, чтобы она не заслоняла противника. Приготовив лук со стрелой, он стал внимательно наблюдать за действиями норманна. Тот отвязал от седла верёвку и стал прилаживаться, чтобы накинуть её на Ильву. И в тот момент, когда он поднял правую руку для броска, Рерик быстро приподнялся на стременах, прицелился и выстрелил. Стрела впилась в незащищённый бок воина. Викинг вздрогнул, выронил верёвку и начал заваливаться набок.

Рерик оглянулся. К ним приближались ещё двое норманнов. Один из них отстал, а второй был уже недалеко. Тогда Рерик резко развернул своего коня и поскакал на неприятеля. Он решил воспользоваться моментом, расправиться поодиночке сначала с одним, а потом с другим противником.

Викинг, не сбавляя хода, вынул из ножен меч и изготовился к бою. Схватка получилась короткой и беспорядочной. Они разъехались, не причинив друг другу вреда. Но второй враг приближался, надо было спешить, и Рерик кинул своего коня вперёд. Враг оказался ловким и изворотливым, он всё-таки достал Рерика мечом и развалил ему левое плечо. И в этот момент ему показалось, что он сразил своего противника, потому что тот опустил меч и выпучился на Рерика поверх щита. Тогда Рерик, собрав последние силы, привстал на стременах и бросил своё тело вправо, ткнув остриём сабли в живот неприятеля. Тот будто переломился надвое, припав лицом к холке коня, и стал съезжать с седла.

«Быстрее на третьего, пока вгорячах не чувствуется боли и ещё остались силы!» – мелькнуло в воспалённом мозгу Рерика. Но щит стал почему-то очень тяжёлым, левая рука переставала слушаться. «Противник не должен знать, что я ранен! – лихорадочно соображал он. – И надо поразить его с первого захода, иначе он измотает меня и добьёт!»

И тут он увидел, что викинг развернулся и поскакал обратно, не решаясь принять боя. Как видно, это был один из тех вояк, которые привыкли не столько воевать, сколько грабить.

Рерик отказался от преследования и направил коня в сторону леса. Ильва ждала его недалеко от места схватки. Она поскакала ему навстречу, ловко соскочила с седла и схватила за стремя.

   – Как ты?

   – Слава богам, прогнал пиратов, – ответил он, пытаясь прилепить на сведённое судорогой лицо скупую улыбку.

   – Но ты ранен!

   – Пустяки. Немного задело, – и тут почувствовал резкую боль в плече. Стал медленно слезать с коня. – Возьми в моей сумке чистые тряпки.

Он сел на траву, с помощью Ильвы снял кольчугу, рубашку. Обмывая рану, она всё время приговаривала: «Потерпи, потерпи чуток, ещё немного – сейчас будет легче».

   – Кость не задета, – сказала она.

   – Была бы кость, а мясо нарастёт, – пытался пошутить он и невольно застонал от боли. Попросил: – Дай воды.

Сделал несколько глотков, прилёг на траву, закрыл глаза.

   – Я всё видела. Ты мужественно сражался, – сказала она с чувством.

Он промолчал. Потом стал подниматься:

   – Надо ехать дальше…

   – Тебе нужен покой. Мы переночуем здесь.

   – Нельзя, мы не знаем, сколько викингов кружит рядом. Может, их трое, может, больше. Тогда нам несдобровать. Надо укрыться в лесу.

Она не стала спорить. Помогла ему подняться. Он постоял, борясь с головокружением. Потом с трудом взобрался в седло. Она поехала рядом, не спуская с него глаз.

Примерно через час добрались до кромки леса. Здесь их застала гроза. Они не заметили её приближения, потому что Рерику стало хуже, а она была слишком занята им. Сначала порыв ветра бросил в них холодные крупные капли, потом в небе полоснули молнии, ударил гром и полил сильный ливень. Они едва успели укрыться под развесистым дубом. Сначала крона прикрывала их от потоков дождя, но скоро на них полились струи воды, скопившиеся на листьях.

   – У меня в седле плащ, – вспомнил он. – Принеси.

Они укрылись под плащом. Ильва вздрагивала всякий раз от страха, когда ослепительные сполохи озаряли небо. В ней жил давнишний страх перед молниями, они приводили её в ужас. Он появился в раннем детстве, когда мать рассказывала ей, что молния – это знак гнева Господня за грехи людей. Теперь Ильва боялась, что гнев его обрушится на неё. Неужели её грехи такие, что Бог наслал на неё викингов, которые отняли у неё жениха, а теперь хочет погубить и её саму?.. Невольно жалась она к Рерику, ощущая его упругое жаркое тело.

Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Лиловые тучи свалили к краю неба, засияло солнце. Они поднялись разминаясь. Одежда их промокла насквозь, слишком поздно он вспомнил про плащ. Сменить её было не на что.

   – Я думаю, нет смысла углубляться в чащу, – сказал Рерик. – Поедем вдоль кромки леса, может, нападём на какую-нибудь тропку. Она выведет к жилью, мы хоть узнаем, где находимся. Заодно в пути обсохнем на солнышке.

Ильва согласилась, и они тронулась в путь, но чем дальше ехали, тем больше Рерик слабел. Лицо его побледнело, лоб покрылся испариной, он стал покашливать. Повязка настолько намокла, что через неё сочилась кровь. Пришлось остановиться.

Ильва размотала и выкинула кровавую тряпку. Рана была ужасной. Вид живого мяса вызвал у неё тошноту, и она едва сдержалась, чтобы не стошнило. Промыла рану, прикрыла тряпочкой, а потом стала ходить вокруг, внимательно вглядываясь в траву. Вскоре ей попались тысячелистник и пастушья сумка. Она вымыла их и приложила к ране, а потом перевязала свежей тряпкой.

До вечера они ехали в направлении на полдень, но не встретили никаких признаков жилья человека. Рерик сначала недоумённо хмыкал, потом не выдержал:

   – Что за дикий край? Ни одной живой души. Уж не страшное ли чудовище тут поселилось?

   – Никакой злой дух не в состояния совершить то, что натворили норманны, – ответила Ильва. – Они загнали население в леса, а степи превратили в пустоши. Мы плутаем где-то в приморских землях. Люди живут здесь в постоянной опасности быть разграбленными и уведёнными в полон. Даже тропинки прокладывают так, что никто из посторонних не сможет их заметить.

К вечеру Рерик и Ильва нашли лужайку возле ручейка с чистой водой, где и решили заночевать. Рерик почувствовал себя лучше и решил пройтись по лесу в надежде что-нибудь подстрелить на ужин. Углубился в чащу. Пошла поросль деревьев и высокий папоротник. Вдруг мелькнула тень. Кажется, олень! Рерик быстро натянул лук. Ему показалось, что зверь быстро идёт влево и поэтому, взяв на опережение, выпустил стрелу. Раздался крик. Рерик кинулся в кусты. То, что увидел он, повергло его в ужас: на земле лицом вниз лежала Ильва. Он охватил её и повернул к себе лицом. Она широко раскрытыми глазами смотрела на него, в них плескался страх.

   – Что ты здесь делаешь? – вне себя выкрикнул он.

   – Я… я… ягоды собирала, – запинаясь, ответила она.

   – Я тебя мог убить!

Он прижал к себе её хрупкое, напряжённое тело. Его всего трясло, он был невменяем. Обратив глаза к небу, стал выкрикивать бессвязно:

   – Всемогущий Перун, благодарю тебя! Ты отвёл меня от убийства! Я мог убить её собственной рукой! Благодарю тебя, бог грозового неба!

Ильва пошевелилась, тело её расслабилось, она проговорила:

   – Мимо просвистела стрела. Я думала, что викинги, и упала в траву.

Рерик поднял её на руки и поднёс к месту стоянки, ещё не очень соображая, что делает. Она вдруг стала отталкивать его руками, стремясь освободиться. Он остановился, осмысленно взглянул в её лицо и медленно поставил на землю. Некоторое время постоял, произнёс:

   – Идём.

Когда пришли к лошадям, Рерик в изнеможении спиной прислонился к дереву и внезапно стал кашлять. Кашель был сухим, лающим. Она потрогала его лоб, он был горячим.

   – Боже мой! – сказала она испуганно. – У тебя жар начинается!

   – Пустяки, – пытался улыбнуться он. – Всё само пройдёт. Не надо беспокоиться. Впервой, что ли?

Она отошла и взглянула на него издали. Неужели ему только семнадцать лет? На войну впервые пошёл в пятнадцать, как все мужчины. За два года повидал такое, что многим за всю жизнь не приходилось испытать. Не занимать ему ни мужества, ни отваги. Но болезнь беспощадна, она пожирает и слабых, и сильных, и трусов, и храбрецов. С ней надо бороться, её надо победить.

Прежде всего Ильва набрала хвороста, нашла бересту, наломала сухих веточек. Потом взяла кремень, высекла искры и подожгла трут. Раздула огонь. Запылал весёлый костёр.

Затем насобирала различных трав – мать-и-мачеху, душицу, череду, кинула смородинных листов и заварила кипяток. Они поели мясо и сыр с хлебом. Потом заставила Рерика пить отвар. После ужина он несколько повеселел, но потом у него усилился жар, взгляд его стал мутным, и его вновь охватила слабость. Рерик вынужден был лечь. Сказывались потеря крови, езда в мокрой одежде и нервный срыв в лесу, причиной которого нечаянно стала она. У него началась лихорадка.

Ильва пошла к ручью, набрала холодной воды и положила на лоб мокрую тряпку. Через короткое время тряпка стала сухой, как от горячей печки. Она стала чаще мочить её. Наконец Рерик открыл глаза, взглянул ей в лицо здраво и осмысленно.

   – Мне так приятны твои прикосновения, Ильва, – сказал он, впервые назвав её по имени.

Она ободряюще улыбнулась ему:

   – С Божьей помощью выкарабкаешься.

Он помолчал, глядя куда-то вдаль. Сказал:

   – Я хочу выпить воды.

Она приподняла его за плечи и поднесла кружку к губам. Рерик жадно выпил всю воду, снова откинулся на спину. Его рубашка была мокрой от пота, а затруднённое дыхание больше походило на хрип. Всю ночь Ильва почти не сомкнула глаз, но утром Рерику не стало легче.

Следующий день был для обоих кошмаром. Жар не спадал, а вечером вдруг охватил озноб. Он кутался во всё, что Ильва подавала ему, но дрожь и болезненное ощущение холода не проходили, и он жаловался:

   – Я мёрзну, Ильва. Закутай меня во что-нибудь тёплое…

Обессиленная, стояла она, освещённая негреющим заходящим солнцем. И тут силы покинули её. Ильва стала бояться, что он не выживет и в его смерти будет виновата она. Тогда она встала на колени и обратилась глазами к небу:

   – Господи, помоги! Я никогда не просила у Тебя ничего, но сегодня я не могу обойтись без Твоей помощи! Помоги мне спасти человека, которому я обязана своей жизнью! Человека, который жертвовал собой во имя моего спасения! Помоги же спасти его, человека бескорыстного, человека мужественного! Прошу Тебя, милосердный Господи!

Ильва взглянула на него. Рерик скорчился, его тело сотрясал озноб, он был в забытьи и угасал на глазах. И тогда Ильва решилась. Скинула плащи, потники, попону, сняла с него рубашку, легла рядом и укрыла всем этим их обоих. Потом обняла Рерика и прижалась к нему горячим телом. Она ощутила холод, который исходил от него, и мелкую дрожь. Потом её поразила непривычная волосатость его ног, упругость мышц. Раньше она спала с матерью и сёстрами и помнила их мягкую, нежную кожу; теперь были другие ощущения. Она затаилась, прислушиваясь к его дыханию, и внезапно тёплая, сладкая нежность разлилась в её груди, нежность к человеку, которому она была готова отдать свою жизнь, чтобы вырвать из когтей смерти. Ильва хотела разобраться в новых ощущениях, но мысли её стали путаться и растворяться в зыбком тумане. Она так устала за эти дни, что быстро уснула, словно провалилась в бездонную яму.

Утром проснулась поздно. Над ней освещённые ярким утренним солнцем шелестели листья дуба. Она приподнялась на локте, стала глядеть на Рерика. Он спал, ровно дыша. Ильва отметила, что у него широкие чёрные брови, правая чуть приподнята, будто он чему-то удивлялся; губы его, тонкие и сухие, потрескались от внутреннего жара; в такт ровному дыханию шевелились нервные лепестки коршунячьего носа. Его смуглое лицо было спокойно, и она поняла, что кризис миновал.

Она встала, умылась. Потом начала разводить костёр, изредка поглядывая на Рерика. Раньше она испытывала к нему чувство благодарности как к спасителю и охранителю. Потом в ней родилась жалость к больному человеку, беспомощному и слабому, который мог погибнуть без её заботы и поддержки.

Теперь она стала испытывать необыкновенную нежность. Новое чувство родилось и затаилось где-то в глубине её существа, постоянно напоминало о себе, заставляло прислушиваться к нему и по-другому относиться к Рерику. Ильва заметила, что стала ходить осторожнее, её движения стали медленнее, плавнее, она всё делала спокойней и раздумчивей. Она всё время чувствовала присутствие Рерика – ходила ли около него, удалялась ли к роднику или в лес, и невольно бросала на него взгляды, чтобы удостовериться, что с ним всё в порядке. Ильве доставляло огромное наслаждение постоянно видеть его. При этом она совершенно не задумывалась о своём новом отношении к этому молчаливому и сдержанному человеку. Она подчинялась своему новому чувству покорно и безотчётно.

Бродя по лесу в поисках сухого хвороста для костра, Ильва нечаянно напала на едва заметную тропинку. По следам она определила, что по ней ходили люди и кони. С этой новостью она заспешила к Рерику.

Он проснулся и осмысленным взглядом следил за её приближением, на бледном лице появилась улыбка.

   – Как ты себя чувствуешь? – спросила она, присаживаясь на корточки перед ним.

   – Немного лучше, – он слабо улыбнулся. – Спасибо за хлопоты.

Она вспомнила ночь, проведённую рядом с ним, и почувствовала, как заполыхали её щёки. Украдкой всматриваясь в его глаза, пыталась определить, помнит ли он? Но лицо его было спокойно и бесстрастно, только вежливая улыбка оживляла его.

   – Рядом нашла тропинку, – спохватилась она. – Мы немного не дошли до неё. По ней люди ходят.

Он тотчас оживился, приподнялся на локте.

   – Прекрасно, она выведет нас к жилью. Там подскажут, как проехать к ближайшему городу.

   – Но сможешь ли ты ехать на лошади?

   – Смогу! У меня аппетит появился. Позавтракаем, и в путь!

Но Ильва знала заносчивость мужчин, не раз видела, как они в присутствии женщин проявляли излишнюю самоуверенность, и недоверчиво отнеслась к бодрым словам Рерика. Тем более что лицо его было бледным, а сам он, на минуту приподнявшись, снова откинулся на спину.

Ильва дала ему подогретое на костре мясо. Рерик стал медленно, через силу есть. Потом выпил кружку горячего отвара. Она в это время оседлала лошадей, подошла к нему, сказала как ребёнку:

   – Давай вместе вставать.

   – Не надо. Я сам, – отстранил он её и стал подниматься, держась за ствол дерева. Руки его дрожали, он совершал неверные движения, а потом сорвался и упал на колени.

Она кинулась к нему.

   – Боже мой! Я же говорила…

Рерик вынужден был покориться. После продолжительных усилий, которые совсем истощили её, Ильве удалось всё-таки взгромоздить его в седло. С виду такой сухощавый, он был очень тяжёлым, будто налитый металлом.

Потом она привязала поводья своей лошади к седлу, а сама села верхом позади Рерика, обняла его и прислонила его обмякшее тело к своей груди. Это чуть не свалило Ильву на землю, но она успела ухватиться за поводья и тронула лошадь вперёд.

Тропинка запетляла среди деревьев, завела в чащобы. Неожиданно из зарослей выбежало стадо кабанов. Впереди бежал здоровенный вожак. Он остановился поперёк тропы и уставился на путников свирепым взглядом. Ильва остановила лошадь, по коже которой пробегала нервная дрожь, смотрела на него, боясь шелохнуться. Никогда она не чувствовала себя такой беззащитной. Достаточно было этому зверю кинуться на них и пустить в дело клыки, как они были бы разорваны и затоптаны сильными и жестокими животными. Но кабан, переждав пока мимо него не пробежало всё стадо – посредине бежали маленькие кабанята, – фыркнул и помчался следом за всеми.

Ильва облегчённо перевела дух. Рерик дремал и, кажется, ничего не заметил. Она тронула поводок и умное животное послушно двинулось дальше по тропинке.

Наконец они выехали к деревушке из десятка изб, стоявших на полянке. Избы были рублены из толстых брёвен и крыты ржаными снопами, маленькие окошечки закрыты бычьими пузырями. Пахло дымом и навозом. На лужайке играли ребятишки. Увидев незнакомцев, прыснули кто куда. Откуда ни возьмись выкатилась свора собак, стала отчаянно лаять и кидаться на лошадей. Конь под Ильвой шарахнулся в сторону и чуть не сбросил седоков. Из крайнего дома вышла высокая, крепкого сложения старуха. Она сурово глядела на них из-под надвинутого на лоб платка.

   – Помоги, бабушка, – обратилась к ней Ильва. – В стычке с викингами ранен воин. Может, в деревне лекарь есть?

   – Я и есть лекарь, – низким грубоватым голосом ответила старуха и направилась к ним. Они сняли Рерика с коня и повели в избу, уложили на кровать. Старуха размотала повязку, стала осматривать рану.

   – Ну что? – спросила Ильва.

   – Рана чистая. Но вот дыхание его мне не нравится.

   – Мы попали под дождь, он, как видно, простудился.

Старуха приложила ухо к его груди. Выпрямилась, проговорила раздумчиво:

   – Лёгкие застудил. Послушай и ты. Слышишь хруст, будто кто-то по снегу ходит?

   – Да. Или как капусту едят.

   – Вот-вот, я и говорю. Болезнь серьёзная, но он молодой. Думаю, поборет недуг. Давай ему поможем. Займёмся приготовлением лекарств. Меня звать Херлевой. А тебя как кличут?

Ильва назвалась. Вместе со знахаркой она стала варить различные снадобья. Среди трав Ильва увидела ягоды малины, цветки липы, чёрную бузину, кору ивы, листья мать-и-мачехи. Всё это Херлева обваривала кипящей водой, что-то кипятила, настаивала, цедила через редкую ткань.

   – Запоминай, отварами собьём жар и вместе с потом выгоним болезнь.

Затем она взяла душицу, подорожник, мать-и-мачеху, сосновые почки, корни солодки и алтея, заварила кипятком, процедила, отвар оставила на столе.

   – Дадим после. Ничего, поднимем на ноги твоего красавца. Ты ему жена или как?

   – Никто.

   – Всё впереди. Такого богатыря трудно не полюбить.

   – У меня есть жених. Мы с ним обручились. Но его, кажется, убили викинги…

   – Проклятые! Сколько бед от них! – в сердцах сказала Херлева.

   – Можно мне остаться с ним?

   – Конечно. Ему нужен глаз да глаз.

Херлева пододвинула к кровати широкую скамейку, бросила на неё шубняк.

   – Ночью прикорнёшь. А я буду подходить по мере надобности.

Вечером из леса пришло стадо коров, овец и коз в сопровождении пастухов и своры собак. Почти тут же приехали на телегах и верхом на лошадях мужчины и женщины с вилами, граблями и косами, разошлись по домам. В избу Херлевы вошли муж и жена лет сорока и пятеро детей, самому взрослому было лет семнадцать, младшей – около десяти. Всё степенно расселись по лавкам, негромко переговаривались между собой, украдкой поглядывали на Рерика и Ильву.

Херлева поставила на стол большую чашку щей с мясом, пригласила Ильву. Хозяин нарезал ломтями хлеб, все принялись за еду. На второе была пшеничная каша.

После ужина к Ильве подсел хозяин, русоволосый красавец с большими выразительными глазами, высоким носом и окладистой бородой. Стал не спеша выспрашивать, кто такие и откуда. Внимательно выслушал о скитаниях и стычках с викингами.

   – А мы ушли в лес более десятка лет назад, после многих набегов норманнов, – сказал он, когда она закончила своё повествование. – Огненным валом прошли они по нашему краю, сожгли деревни, поубивали и увели в полон людей. Жить стало невозможно. Бросили мы обжитые места и ушли в леса. Нам хоть повезло, что сохранился большой лес. А другие костьми усеяли поля и овраги. С тех пор и живём здесь. Пообжились, привыкли. Выкорчевали и сожгли деревья, засеяли рожью, репой, просом, стали промышлять охотой, бортничеством, пасём скот. Но одолевают волки, балует медведь, лисы кур таскают. Живём настороже, в постоянном беспокойстве. Волк – зверь хитрый, настойчивый. Нападает стаей, пытается обмануть и пастухов, и собак. Страшный урон наносит, когда прорвётся в стадо. Убивает ради удовольствия, как викинг. Что викинги, что волки – одинаково безжалостные разбойники. Против них есть только одно средство – уничтожать везде и всюду. Только так можно обрести покой и тишину.

Два дня Рерик лежал без сознания. На третий открыл глаза, осмысленно глянул на Ильву, спросил:

   – Где мы?

У неё брызнули слёзы от радости.

   – Слава Богу, выкарабкался. А мы уж так переволновались. Лежи спокойно. Мы в безопасности, у хороших людей.

Он попытался улыбнуться потрескавшимися от жара губами:

   – И ты всё время не отходила от моей кровати?

Она закивала головой и стала поправлять на нём одеяло.

   – Я, наверно, разговаривал в бреду?

   – Воевал. Гнался за кем-то. Ну и маму вспоминал.

Он закрыл глаза.

   – Ладно. Перекусить бы чего-нибудь.

Она сорвалась с места, радостная побежала к Херлеве:

   – Рерик очнулся! Есть просит!

   – Слава Богу! Теперь скоро встанет на ноги. Неси ему суп куриный с лапшой, мужикам варила, осталось немного. Ему хватит.

Ильва покормила его с ложки. Он устало улыбнулся и закрыл глаза. Она прилегла на скамейке и впервые за последние дни заснула глубоким сном.