Текст книги "Князь Рюрик"
Автор книги: Василий Седугин
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
VI
В Изборске Трувора встретили не очень приветливо. Оно и понятно: княжеский глаз появился, кому понравится! Воевода Хотибор, невысокий, широкоплечий, узкий в талии, с длинными вислыми усами, улыбнулся ему сухими тонкими губами и повёл в свой терем. С дороги по славянскому обычаю повели в баню, женщины как следует попарили князя, со смехом окатили горячей водой из деревянной лоханки, сопроводив добрым пожеланием:
– С гуся вода, с Трувора худоба!
Вот уж худым-то его было не назвать. Наоборот, он был толстым, дородным сорокалетним мужчиной, с солидным животом и двойным подбородком. Тяжело переступая, Трувор вышел в предбанник и присел, с наслаждением вдыхая прохладный, пахнущий берёзовыми листьями воздух.
Для него начиналась новая жизнь, которая не очень радовала: привык он к спокойной, размеренной жизни где-нибудь в сторонке, вдали от суеты, хлопот и забот. Так он жил на острове Руян, где корпел на складе одного из купцов-русов, недолго обитал в маленькой горнице в княжеском дворце рядом с Рюриком. И вот теперь направил его брат в отдалённый город-крепость Изборск, чтобы усиливать власть новгородского князя и крепить границу государства.
Одевшись, Трувор направился в терем воеводы. Там у крыльца его уже ждали слуги, кланяясь, провели в горницу. Он прилёг на пухлую перину, с наслаждением потянулся и стал уже подрёмывать, когда вошёл Хотибор.
– С лёгким паром! – весело проговорил он, а Трувор чутьём, которое никогда не подводило, знал,
«что с первого взгляда старый вояка за что-то невзлюбил и с трудом переносит его.
– Спасибо, – ответил он, раздумывая, встать ему или ещё полежать немного. Лень и усталость взяли верх, Трувор остался в кровати.
Воевода присел рядом.
– Может, что-то князю нужно? – спросил он, ощупывая лицо Трувора острым, внимательным взглядом.
– Спасибо, ничего. Хотя, поесть бы что-нибудь принесли.
– А я как раз за этим и пришёл, – тотчас оживился тот. – Пригласить тебя, князь, на наш скромный пир, который мы решили устроить в твою честь.
Трувор сглотнул слюну. Хорошо поесть – это была его слабость, видно, недаром он так растолстел.
– А что, – спросил он, – можно уже к столу?
– Конечно-конечно, – засуетился воевода. – Прошу в палату, там и столы уставлены, и гости собрались!
Трувор приоделся во всё праздничное: в сшитые из добротной материи штаны, которые заправил в червлёные сапоги, надел белую, окаймлённую золотым шитьём белую рубаху, подпоясался кожаным ремешком, украшенным узорными бляшками. Расчесав перед зеркальцем длинные прямые волосы, направился в сени.
Появление его гости встретили приветственным гулом, добрыми пожеланиями. Он сел во главе стола, рядом с воеводой. От всеобщего внимания чувствовал себя непривычно и стеснённо, но старался не подать и вида.
Встал со своего места воевода, поднял свой кубок, громким, властным голосом произнёс:
– Первый тост поднимаю за нашего дорогого князя Трувора! Пусть дадут ему боги здоровья и счастья, а нам благополучия и успехов под его мудрым правлением!
Он до дна выпил кубок, высоко поднял его и повернул вверх дном: дескать, убедитесь, опорожнил полностью и вы должны следовать моему примеру.
Перед Трувором было поставлено опричное блюдо, тем самым воевода признавал в нём хозяина пира. Из него Трувор раздавал куски гостям, сидевшим близко от него, а тем, которым не мог подать, отсылал на тарелках со слугами.
Слуги быстро разносили еду и питьё, которых было в изобилии. Вот воевода хлопнул в ладоши, и в палату трое слуг внесли богатые подарки князю: тут были и ценные шкурки пушных зверюшек, и искусно расшитая одежда и обувь, и – особо – драгоценности: браслеты, золотые цепи, кольца. Слуги кланялись Трувору и говорили:
– Чтобы тебе, князь, здравствовать!
Пир разгорался. В палате становилось весело, шумно. Трувор довольно много съел и выпил, стеснение его прошло. Он шумно сопел, изредка кидая любопытные взгляды на гостей. Внимание его привлекали женщины, которые сидели рядом с мужчинами и принимали активное участие в гулянье. Он тотчас выделил самую красивую из них. Она сидела недалеко от него, как видно, между отцом и матерью, вела себя скромно и сдержанно. У неё были нежные очертания лица, большие выразительные глаза, привлекательные пухлые губки. Одним словом, красавица. Трувор вздохнул: такие девушки были не для него. Он в них влюблялся, но они в него – никогда. Он мог только мечтать о подобной прелестнице, и он уже привычно стал представлять, как подходит к ней, приглашает в круг, а она, таинственно улыбаясь, павой плывёт перед ним, изредка одаривая его нежным, влюблённым взглядом.
Он оторвался от своих грёз, принялся за новый кусок жареной говядины. В это время явились музыканты с гуслями, гудками, сопелями, сурьмами, домрами, волынками, медными рогами и барабанами и ударили во всю силу; слуги и меньшая дружина кинулись в пляс.
Знатным плясать было не положено, они продолжили разговоры. Трувор почувствовал, как в груди расплывалась какая-то необыкновенная радость, палата вместе с людьми поплыла перед глазами. Ему захотелось петь. Раньше, когда он веселился на пирушке, его всегда просили исполнить какую-нибудь песню. Он к этому привык, и ему сейчас тоже хотелось показать своё умение. Он тяжело встал, отодвинул в сторону кресло и направился к музыкантам. Дождавшись, когда они закончили играть очередную пляску, подозвал гусляра и попросил:
– А ну-ка подыграй мне!
Он повернулся к сидящим за столом, выпрямился и, устремив взор куда-то в угол палаты, запел чистым, звонким голосом:
За столом сразу стало тихо. Голос Трувора, нежный и немного скорбный, хватал за сердце, от него по телу пробегала дрожь, он вызывал грусть и печаль, заставлял думать о чём-то хорошем и несбывшемся, звал куда-то в необъятные дали и немыслимую высь, сулил что-то хорошее, о чём мечталось, чего хотелось каждому в жизни. Тотчас некоторые пригорюнились, кое-кто стал утирать слёзы. Вдруг один из старых воинов громко стукнул кулаком по столу, так что зазвенела посуда, и проговорил по-пьяному надрывно:
– Эх, мать честная, и зачем я живу?..
Когда Трувор закончил пение, в палате долгое время стояла тишина. Слышно было даже, как за окном ворковали голуби. Потом кто-то всхлипнул, кто-то уронил ложку, и она звякнула о тарелку. Трувор недоумённо оглядывался вокруг, приходя в себя. А потом вдруг в палате возник шум, он нарастал, все дружно стали хвалить его за пение, некоторые подбежали, схватили за руки и повели к столу, стали наливать ему в кубок вина, чокаться с ним, выпивать. А он стоял среди них, высокий, толстый, с ещё бледным от волнения лицом и тихо, умиротворённо улыбался.
Когда он сел на своё место, его за плечи обнял воевода и стал говорить в пьяном откровении:
– Покорил ты меня своим пением, князь! Не скрою, встретил я тебя с недоверием большим и подозрением великим, показался ты мне человеком алчным и корыстолюбивым. Но теперь вижу, ошибался! Увидел я сейчас в тебе душу чистую и беспорочную. Верным слугой твоим буду, требуй от меня всё, что надобно, исполню со старанием и прилежанием!
В палате стало душно. Трувор решил прогуляться на свежем воздухе. Протолкнулся среди разгорячённых плясунов, вышел на крыльцо. День клонился к вечеру, стояла удивительная тишина, даже листва деревьев замерла, всё готовилось к ночному отдохновению. Трувор взглянул на догорающее красное солнышко, почему-то вздохнул и побрёл вдоль улицы, ни о чём не думая, лишь наслаждаясь умиротворением и покоем и в природе, и в своей душе. Скоро он вышел к воеводскому терему: улица имела форму кольца. Он этому нисколько не удивился, все города строились, приспосабливаясь к крепостным стенам, своей защите от бесчисленных врагов. Он уже хотел войти в помещение, как увидел ту девушку, которая понравилась ему на пиру. Она стояла возле дерева и смотрела на него. Его поразили её выразительные глаза, их взгляд из затемнённых глазниц был весёлым и доброжелательным. Он некоторое время колебался, подойти к красавице или уйти прочь, потому что была она очень красивой. Но что-то внутри его подтолкнуло, он сделал шаг и, внутренне замирая, приблизился к ней. Он молча с высоты своего роста смотрел на её ладненькую фигурку, прелестное личико. Она тоже разглядывала его, хитровато и задорно, и он чувствовал, что чем-то понравился ей.
– Ах, князь, – наконец сказала она, – как ты дивно пел!
Он пробормотал что-то невнятное и маловразумительное, переступил с ноги на ногу, всё более и более подпадая под её очарование.
– Наверно, все девушки сходили с ума, когда слушали твои песни! – продолжала она, и слова её звучали искренне, без насмешки.
Он сделал неопределённый жест рукой и наконец произнёс:
– Может, пройдёмся?
Она кивнула в знак согласия и пошла немного впереди его. Она была в светло-жёлтом шёлковом платье с отложным кружевным воротничком, перехваченном расшитым золотом поясом, по спине струилась толстая коса, перевязанная голубой лентой; на ногах у неё были сафьяновые башмачки под цвет платья. «Боярская дочь, – определил Трувор. – Волосы заплетены в одну косу, значит, незамужняя. Но лет ей уже много, может, все двадцать…»
– Меня зовут Снежей. А тебя, князь?
– Трувором… В детстве звали Трубором, а на острове Руяне, куда мы перебрались с братьями, стали меня величать Трувором. Так у них принято… Почему-то.
– А меня тоже дома как только не зовут: и Снежком, и Неженкой, и Снежаной. Кому как нравится…
– А папа твой?
– Боярин Рача.
– Он не принуждает тебя выйти замуж?
– Нет. После того как мой жених погиб в обороне города, он не заговаривает о свадьбе.
Помолчали. Трувор спросил осторожно:
– Ты до сих пор любишь своего бывшего жениха?
– Да, я его очень любила и много плакала после его смерти. Но сейчас стало забываться…
– А мне некого забывать…
– Почему?
– Да так вот получалось: кого я любил, меня не любили, а кто в меня влюблялся, мне не нравился. Поэтому до сих пор и не женился.
Она остановилась возле терема.
– Здесь я живу, – сказала она и встала прямо перед ним, пытливо глядя ему в глаза, словно чего-то ожидая. А им снова овладела проклятая робость, как это бывало всегда, если нравилась девушка. Он кашлянул, огляделся и произнёс:
– Красивый терем.
– Да, – подтвердила она. – Отец недавно его возвёл.
Снова наступило молчание. Он чувствовал, что надо предложить ей снова встретиться, но никак не знал, с чего начать, и одновременно боясь, что она откажет. «Ну что я, право, юноша, что ли, безусый?» – заругал он себя и наконец спросил хриплым голосом:
– А завтра… мы увидимся?
Она вдруг качнулась к нему, шутливо ткнула пальчиком в грудь и произнесла, обдав ослепительным взглядом:
– Жду тебя завтра на этом месте!
Потом крутнулась перед ним, так что платье облегло её соблазнительные бёдра, и быстро направилась в терем. У двери остановилась на мгновение, помахала ручкой и исчезла за дверью.
«Отчаянная девка, – подумал он обречённо. – Бросит она меня. Как есть бросит. Такие раньше и не глядели на меня».
Назавтра вечером Трувор шёл на свидание, заранее предрекая, что Снежа не выйдет к нему. «Постою перед её окнами немного и уйду, – решил он. – Не идти нельзя, я же обещал! Так что совесть у меня будет чиста, слово своё я сдержу, а там уж её дело, приходить или не приходить…»
Она ждала его. Он даже остановился от неожиданности, увидев её. Затем убыстрил шаг, подошёл, схватил её руки, прижал к своим губам, произнёс растроганно:
– Как я рад, как я рад…
Глаза её лучились, ослепляя его…
Они долго бродили по улицам, потом стояли под раскидистым деревом, говорили обо всём. Когда стали прощаться, Трувор неожиданно для себя наклонился к ней и поцеловал в щёчку. Она сразу зарделась, Это он увидел при свете неяркой луны, а потом она обняла его за шею и крепко поцеловала в губы. У него всё поплыло перед глазами, он неловко облапил её толстыми руками и прижал к себе.
– Как я люблю тебя, как люблю, – бормотал он почти в беспамятстве.
– Любимый мой, родной мой, – шептала она…
Утром рано его поднял воевода:
– Поднимайся, князь, беда! Летьгола и ливь идут на Изборск!
– Откуда известно? – спросил он, поднимаясь.
– Разъезды у меня на дальних подступах. Прискакал вестовой. Большой силой идут.
– Обороняться будем?
– Нет. Намерен я их упредить и дать бой на подступах к городу. Иначе большой урон могут нанести. Сожгут посевы, нищими жителей оставят.
– А что мне делать? Я ведь ни разу в битвах не участвовал.
Воевода присел на скамейку, стал наблюдать, как одевается князь. Вид у него был, конечно, не воинственный. С солидным брюшком, двойным подбородком, обложенный жирком. Но если одеть его в доспехи, дать щит и меч, то такой высоченный и толстый мужчина вполне сойдёт за богатыря? Князь-богатырь – это ли не вдохновляющий пример для воинов?..
Сказал:
– Руководить войском буду я. Ты же наденешь вооружение и встанешь под княжеским стягом. Больше ничего от тебя не требуется. Я буду рядом, в случае чего подскажу, как поступить в том или ином случае.
Войско выступило после завтрака. Трувор ехал на коне. Верхом ездить раньше ему приходилось редко, поэтому сидел он мешковато, клонясь из стороны в сторону, вдобавок скоро натёр ягодицы. Железное вооружение было надето на толстую стёганую материю, – отчего он сильно потел и часто вытирался платком. Воевода изредка хмуро посматривал на него, но ничего не говорил.
Гремели трубы, били барабаны, народ бежал рядом, криками подбадривая воинов. Впереди Трувора ехал знаменосец, ветер развевал красочный стяг со стремительно несущимся соколом – знаком Новгородского княжества.
К полудню вышли на обширный луг. Здесь было решено дать бой. На небольшом холме поставили стяг, возле него расположились князь и воевода, а войска начали растекаться в обе стороны, выстраиваясь в ровные линии.
Вскоре появился неприятель. Трувор подметил, что был он вооружён гораздо хуже изборцев: редко у кого видна была железная защита – панцирь или кольчуга; тело прикрывала звериная кожа или простёганная матерчатая одежда, редко мелькали металлические шлемы.
Противник изготовился к нападению. Воевода, внимательно следя за его передвижениями, сказал Трувору:
– Главное – выдержка. Что бы ни случилось, стой на месте, держись возле стяга. Во время битвы воины всё время будут смотреть на тебя. Для них сейчас ты – главное лицо, пример для подражания. Так что будь смелым и мужественным!
Трувор молча кивнул головой. У него мелко-мелко дрожали руки.
– И чего им надо в наших краях? – спросил он, чтобы как-то отвлечься от своих переживаний.
– Как что? – удивился Хотибор. – Пограбить! Ты ещё не успел осмотреть Изборск, но он является такой заманчивой добычей! В нём много торговых лавок, складов с большими богатствами. В Изборске торгуют и наши новгородские купцы, и все города Балтийского моря, и из Хазарии приезжают, и из далёкой Византии наведываются… Да мало ли торгового люда обретается! А ремесленников сколько, изделий ремесленных неисчислимо!.. Так вот, является порой в Изборск кое-кто из соседних племён, разносят весть о его несметных богатствах. Ну и находятся охотники поживиться. Но мы им сейчас покажем!
В войске неприятеля тем временем запели трубы, ударили барабаны, и лавина воинов с громким криком рванулась вперёд.
– Обрати внимание, князь, – наклонился к уху Трувора воевода. – Бегут эти дикие люди толпой. Полагаются они на первый натиск. Дескать, ударят изо всех сил, и мы побежим. Но видишь, как наши воины стоят? Ровной линией, строем. В глубину – десять рядов. Они смогут выдержать не только первый удар, но в состоянии выстоять долгий бой. Чего недостаёт этой дикой толпе. Вот посмотришь, ненадолго их хватит!
Неприятель приближался. Уже стали видны искажённые криком лица, и Трувору казалось, что бегут они прямо на него, что больше всего их прямо перед ним, а жиденькая цепочка наших воинов не устоит против такого бешеного напора, будет смята, и тогда неприятель накинется прямо на него, и он не успеет даже коня повернуть вспять и ускакать с поля боя. Ему виделось, что все мечи и пики врагов нацелены только на него, что все стрелы предназначены только ему… У него сжался и сильно заболел желудок, и стало мутиться в голове.
Он искоса взглянул на воеводу. Тот спокойно сидел на коне и невозмутимо наблюдал за сражением. «Всё в порядке, всё будет хорошо», – начал успокаивать себя Трувор, удерживаясь от поспешного бегства.
Вражеская толпа с треском и грохотом обрушилась на строй изборцев. Лязг оружия, истошные крики, ржание коней заставили содрогнуться Трувора. «Какие силы надо, чтобы выдержать такое? – с ужасом думал он, невольно вдавливая голову в плечи. – Как они разбирают, где враг, а где свой в этой страшной сумятице?»
Правый край изборцев стал медленно пятиться. Воевода тотчас тронул своего коня, подскакал к личной дружине, стоявшей позади холма, и повёл её за собой. Конники сразу перешли в галоп и, обогнув пеших воинов, стремительно ударили в бок противнику. Не ожидавший такого удара, враг заметался и стал отступать. Приободрились изборские пешие воины и усилили напор по всей линии сражения. Трувор видел, как заметались начальники подразделений противника, призывая своих воинов стоять до конца. Но было ясно, что враг надломлен, что у него пропал задор, иссякла вера в скорую победу.
Дружина воеводы между тем врубилась в толпу неприятеля и погнала её к лесу. Это было началом общего отступления врага. Началось преследование противника и безжалостное его истребление. Трувор снял шлем, вытер обильно лившийся по лицу пот. Он наконец-то свободно вздохнул, освободившись от навалившегося на него напряжения. Он натерпелся много страха, но выстоял. Теперь вот только неясно было одно: его страхи видел воевода, но станет ли он над ним подшучивать или промолчит?
Этим вопросом он мучился до тех пор, пока не возвратился Хотибор. Он прискакал на взмыленном коне, резко осадил прямо перед Трувором, крикнул всполошённым голосом:
– Видал? Как мы их! Эх, вечер наступает, а то бы всех добили!
Трувор взглянул на небо и несказанно удивился: солнце приближалось к закату, собираясь на ночной покой. Сражение продолжалось полдня, а ему показалось, что всего каких-нибудь полчаса!..
– Ну ты молодец, князь! – продолжал воевода тем же голосом. – Держался как бывалый воин! Настоящий князь к нам приехал в Изборск! – обратился он к воинам. – Слава князю!
– Слава! Слава! Слава князю! – кричали вокруг.
Развели костры, зажарили мясо, начался пир, который продолжался до полуночи. А утром войско тронулось в обратный путь. Победителей горожане выбежали встречать за крепостные ворота. Обнимали, кричали приветствия, слова благодарности, бросали цветы. Трувор оказался в центре внимания. Перед воротами его сняли с коня и понесли на руках. Он и не пытался сопротивляться, только сопел и отпыхивался, глядя в голубое, с кучевыми облаками небо.
Вечером встретился со Снежой. Она с разбега упала ему на грудь, замерла, а потом счастливыми глазами стала смотреть ему в лицо. Он гладил её по волосам. Наконец она сказала:
– Весь город только и говорит, какой у нас смелый и мужественный князь! Я столько хороших слов наслушалась о тебе, что чуть не задохнулась от гордости. Мне каждому хотелось рассказать, что это мой любимый, что он ко всему прочему добрый и ласковый человек…
Трувору стыдно было за незаслуженную хвалу, поэтому ответил:
– Какой я смелый человек. Боялся я очень!
– А кто не боится! В бою всякий боится, об этом много мужики рассказывают, когда возвращаются с поля сражения. Они говорят, что надо преодолевать свой страх. Ты поборол его, значит, мужественный человек!
– Но ведь мужики-то сражаются, а я назади стоял!
– Ещё бы князь бился в строю! Где это видано? Князь должен руководить своими воинами! Это даже я, женщина, знаю!
Растроганный поддержкой, Трувор привлёк её к себе и поцеловал в губы. Она тотчас ответила ему горячим поцелуем…
Они остановились в перелеске, расположенном возле города, сидели на поваленном дереве, облюбованном не одним поколением влюблённых парочек.
– Снежа, – спросил он, – ты хочешь, чтобы мы никогда не расставались?
Она посмотрела в его небольшие синие глаза и ответила:
– Да, Трувор, я хочу этого.
– Ты хотела, чтобы этому лету, нашему лету никогда не было конца?
– Именно этого я и хочу! – Она прильнула к нему всем телом и долго целовала его.
– Снежа, милая Снежа, – горячо говорил он, – я мало знаю ваш город, но хочу остаться в нём навсегда, никуда не уезжать отсюда… Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он неожиданно.
Она чуть отстранилась, взглянула в лицо, как видно, стремясь понять правду ли он говорит или шутит, и, увидев решимость в глазах, прижалась к его груди и ответила счастливым голосом:
– Конечно, согласна. Ты для меня лучший на свете…
Свадьбу играли осенью. Из Новгорода приехали Рюрик, Эфанда и Олег. Рюрик был посаженным отцом, Олег – дружкой.
К терему воеводы, в котором по-прежнему жил Трувор, подкатила разнаряженная цветной материей и лентами коляска, в которую был запряжён белый конь. Невеста, одетая в белое платье, и жених, облачённый в чёрные свиту и штаны, заправленные в сафьяновые сапоги, сели в неё, и кони понесли их по улице. Следом скакала вереница празднично разодетых конников, бежали любопытные и дети, а за ними – собаки.
Свадебное шествие прибыло к капищу богини Лады. Это был насыпной холм, с деревянным изображением богини на вершине его. Лада была высотой в человеческий рост, на её длинном платье были вырезаны картинки, рассказывающие о семейной жизни человека. Вокруг холма были зажжены восемь костров.
Трувор и Снежа встали перед богиней, а жрец подходил по очереди к каждому костру и бросал в них зёрна овса, пшеницы, ржи и выливал немного вина.
После этого он произнёс молитву Ладе:
– Трувор и Снежа, вы рождаетесь и живете, подобно богине Ладе. Всю долгую зиму небесная Лада томится в плену снегов и сугробов. Но весной, умытая вешними водами, она является в мир с щедрыми дарами – дождями и тёплой водой. Там, где упала первая молния, вырастают первоцветы, чтобы своими ключами-цветами отомкнуть земные недра для буйного роста трав, кустов и деревьев. Так и вы до сих пор жили в своих тайных желаниях. А теперь наступила для вас долгожданная жизненная весна, когда вы, предназначенные друг для друга, соединяетесь в единую семью, чтобы продолжить вечную жизнь…
После этого жрец одел на безымянные пальцы Трувора и Снежи обручальные кольца, соединил руки и благословил их брак. Молодые пошли по кругу и бросили в костры свои жертвы.
От храма «дружки» повели мужа с женой долгой дорогой, чтобы они дольше жили вместе. Весь путь они обмахивали их платками, чтобы отогнать злые духи. В палате молодых усадили на вывернутую наизнанку шубу, чтобы жили богато. Серебряные бокалы с затейливыми рисунками были наполнены водой, перед брачной ночью им запрещалось давать хмельные напитки, таков был вековой обычай.
Потом начался свадебный пир, который продолжался три дня. Столы были завалены угощением, вино лилось рекой…
Перед отъездом Рюрик вёл долгий разговор с Трувором. Он сказал, что намерен укрепить границы государства. Для этого в трёх важных городах – Новгороде, Изборске и Ладоге – будут построены каменные крепостные стены, как это делается сейчас в Европе. Изборск прикроет Новгородскую землю от нападений с запада, а Ладога – от набегов норманнов с севера. Работа предстоит большая, потребуется много кирпича, а заводиков на всё государство только два, да и те маломощные. Хочет он, Рюрик, на средства купцов и бояр построить их ещё с десяток, за счёт казны выкупать кирпич и доставлять его на стройки. В Ладоге дело возглавит Олег, а в Изборске – Трувор.
Кроме того, надо будет прикрыть границу с востока, от могущественного соседа – Хазарского каганата. Для этого на Волге надо будет найти хорошее место и возвести новую крепость[14]14
Крепость была построена возле нынешнего Ярославля (Тимиревское городище).
[Закрыть]. На юге расположена Русь с центром в Киеве, туда ушли и сумели закрепиться его воеводы – Аскольд и Дир. По слухам, начали войну со всеми племенами вокруг, могут добраться до Новгородской земли. От них где-нибудь под Смоленском следует построить ещё одну крепость[15]15
Крепость была построена в Гнездове.
[Закрыть]. Заодно в них будет производиться досмотр купцов, взвешиваться и оцениваться их товар, взиматься пошлина.
Скоро в Изборск пошёл первый кирпич, и у Трувора появилась постоянная забота: возведение крепостной стены. Хотя в Новгородской земле на время строительства каменных стен было запрещено всякое кирпичное строительство, возведение сооружения шло медленно, кирпича не хватало.
Сначала Трувор с головой ушёл в строительство, но потом оно ему надоело, и он перепоручил его другим людям. У него родилось двое детей, оба мальчика, он всем заботам предпочитал домашнее времяпрепровождение, забавляясь с малышами, любил подолгу поваляться в кровати и ещё больше растолстел. Однако это не мешало Снеже по-прежнему горячо любить его. Он выстроил для себя терем – снизу кирпичный, а вверху деревянный, для жилья, потому что в кирпичном помещении воздух был сухой, а в деревянном – живительный, пахнущий смолой.
Как-то вечером к нему пришёл воевода. Со всей семьёй поужинал, а потом остался наедине с Трувором и стал негромко говорить:
– Делать надо что-то, князь, а то разор получится. Наведался я тут на днях на строительство каменной стены. По дощечкам и руническим письменам проверил счета. И знаешь что? Воруют, сукины дети! Откровенно воруют! И не по мелочам, а телегами недостаёт кирпичей на стройке!
Он перевёл дух, так сильно волновался и переживал за стройку.
Продолжал:
– Я пытался было вмешаться, да окоротил меня каменных дел мастер Одолбя. Подчиняемся мы, сказал он, только князьям Трувору да Рюрику. Так что возвернулся я ни с чем и вот к тебе пришёл. Надо наводить порядок, а то стену никогда не возведём…
Трувор вызвал к себе Одолбю. Высокий, с серьёзным сосредоточенным лицом мастеровой, к его удивлению, нисколько не отрицал случаев расхищения кирпича.
– Да, князь, – сказал он, – из того, за что заплачено из казны, привезена только половина, а может, и меньше.
– Как же ты, негодяй, – возмутился Трувор, – смеешь так смело заявлять мне об этом? Сейчас же верни те деньги, которые присвоил себе!
– Так мне крохи достались. Детишкам на молочишко. А остальное ушло в другие руки.
– В какие такие руки? Кто сумел столько хапнуть?
– Как кто? Известно всем: бояре Вестрень и Божедуй, купцы Сварун и Влас.
– И ты сможешь повторить слова при Рюрике?
– Как не смогу. Конечно, смогу!
Трувор поехал в Новгород, прихватив с собой Одолбю. Оставил в прихожей, сам пошёл к брату. Рюрик, заметно постаревший, но ещё крепкий, встретил его с широко открытыми объятиями, усадил перед собой, стал расспрашивать про житьё-бытьё в Изборске, потом задал вопрос:
– Ты чего в Новгород? По делам каким или за покупками для супруги и деточек?
– Воровство открыл! Тати у нас в правительстве завелись!
– Что ты! Не может быть. Я вроде всех знаю, народ честный, мне преданный, страну свою любящий…
– Говори, говори! У себя под носом воров держишь и не видишь! Так вот сейчас открою глаза на твоих приспешников!
– Ну-ну, открывай, – усмехнулся Рюрик.
– На поставке кирпичей наживаются! Получают средства из казны, а в Изборск привозят только половину!
У Рюрика потемнели глаза:
– И доказательства есть?
– Да. Человек стоит в прихожей, готов подтвердить свои показания под присягой!
– Так, так, так. Кто же эти воры в моём правительстве?
– Бояре Вестрень и Божедуй, а также купцы Сварун и Влас. Змей ядовитых пригрел ты при своём сердце, брат!
Рюрик отвёл глаза. Долго молчал. Слышно было только шумное дыхание Трувора, не спускавшего взгляда с Рюрика. Наконец князь заговорил медленно и тихо, каким-то отстранённым голосом:
– Такое дело, брат. Эти люди, рискуя жизнью, составили заговор в Новгороде и помогли нам с тобой сесть на этой земле. Это они, не жалея денег, дали нам с тобой власть. Это они помогли мне победить на выборах, дали преимущество при голосовании на вече. Ты не знаешь всего, а я тут чуть было не попал на плаху, чуть моя голова не покатилась по окровавленному помосту на центральной площади. Не будь поддержки этих четырёх людей и ещё кое-кого, снова были бы мы лишены княжеского престола. Посадник Вадим был в полушаге от владычества над Новгородом. И знаешь, сколько они, эти бояре и купцы, вложили в это дело? Несчётно! Должен же я как-то с ними рассчитаться! Тем более что и сейчас они меня поддерживают изо всех сил. Как я могу их тронуть, а, брат?..
Трувор подавленно молчал.
Рюрик встал, прошёлся по горнице. Продолжал:
– Тут была такая заваруха! Победил я Вадима, его самого и многих людей казнил. Многие знатные и незнатные семьи бежали из Новгорода. Кто в Киев, кто в другие города. Кстати, в Изборск за последний год много новгородцев прибыло?
– Кто его знает! Не интересовался. О событиях в Новгороде извещён, но вот скрылись ли враги наши в Изборске, не знаю.
– А ты узнай и полюбопытствуй, чем они занимаются. Может, некоторых следует потрясти как следует, к ногтю прижать. А уж моих бояр и купцов предоставь мне. Жизнь, она, брат, такая сложная штука…
С тяжёлым сердцем вернулся Трувор в Изборск.
Но на пороге терема встретила его Снежа, обхватила за шею, стала целовать. Через плечо увидел он на столе букет свежих цветов, кувшин вина, его любимую закуску. Одной рукой он привлёк её к себе, а второй запер дверь.
– Я заждалась тебя, Трувор, – прошептала она ему на ушко.
Он освободился от её объятий, прошёл к столу, понюхал цветы.
– Я возьму три цветка и повешу над нашей кроватью, – сказал и устало опустился в кресло. – Как дети?
– Спят уже. Няньки с ними. Я уже позаботилась обо всём.
Снежа уселась к нему на колени. Он обнял её и окунулся лицом в её густые, дурманом пахнущие волосы.
– Я с ума схожу без тебя, – проговорил Трувор, забывая обо всём на свете…
Ночью он вдруг проснулся. Внезапно, будто кто-то толкнул в бок. Долго глядел в потолок. Ломило сердце, видно, сказались дорога и переживания. В горнице было душновато, как бывает перед грозой. Мерно посапывала Снежа.
Трувор встал, подошёл к кадушке, зачерпнул ковшом воды, выпил. Боль не проходила. «Пойду, подышу свежим воздухом, сердце само успокоится», – подумал он и в белой длинной рубашке направился к двери, без скрипа открыл её, вышел на крыльцо. Ночь окутала его приятной прохладой. Сердце билось сильно и неровно, но боль, кажется, начинала отступать.
