Текст книги "Тропы Трояна (СИ)"

Автор книги: Василий Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 8.

Киев. Лето 6656 С.М.З.Х.

В мать городов русских, то есть Киев, мои драккары прибыли очень вовремя. Великий князь Изяслав Мстиславич готовился к очередному походу на Гюрги Долгорукого и Святослава Ольговича, который, между прочим, в этом году отдыхал в деревушке Москва, захудалом поселении на окраине Суздальского княжества. Следовательно, со дня на день Изяслав должен был покинуть столицу. Ну, а поскольку отправляться вслед за ним на войну я не собирался, то мне пришлось бы до осени караулить его в Киеве. Такой вариант, конечно, предусматривался, но лучше было увидеть великого князя сразу, ибо только личная встреча с этим человеком могла дать мне представление, стоит ли делать на него ставку. Итак, я оказался в самом крупном и многолюдном городе Руси. Здесь меня ожидали союзники и торговые партнеры, ладожские Соколы, точнее сказать, их приказчики, а так же враги, ромеи и католические паладины. Значит, следовало остерегаться и постоянно быть начеку. Это само собой. И на подходе к Киеву я высадил на берег последних варогов, которым предстояло обжиться среди восточных славян, и полтора десятка дружинников Поято Ратмировича, коим следовало держаться в отдалении от основных сил отряда и наблюдать за теми, кто станет наблюдать за нами. Прием этот старый, но весьма действенный, так что если рыцари-крестоносцы задумают сделать нам бяку, то опытные бойцы их засекут, и мы будем предупреждены. По крайней мере, я в это верил, а как дело пойдет, посмотрим. На причалах меня встретили. Два приказчика ладожского купца Гудоя Сокола, которых звали Ефим и Твердята. Мужчинами они были серьезными, кто я таков, знали, поскольку два крайних года вербовали для меня мастеров и воинов, так что поладили мы быстро. Для моего отряда невдалеке от реки и кораблей уже был арендован целый постоялый двор, и первый день ушел на обустройство дружины на новом месте и распределение личного состава по сменам. Одна часть воинов отдыхает в городе, вторая сидит на постоялом дворе, своего рода резерв и группа быстрого реагирования, а третья охраняет драккары и несет караульную службу. Все как положено, хотя большинство черных клобуков мне все же пришлось отпустить в Перяславль, дабы они отвезли своим родным деньги, погостили там, а заодно навербовали для меня новых бойцов. В общем, первый день прошел в суете, а вечером со мной пожелал пообщаться Иван Ростиславич Берладник, который присел за мой стол, дождался, пока я закончу ужин, и задал вопрос: – Вадим, скажи, а ты меня с собой на Русь взял, чтобы поиздеваться? Серьезного разговора с Берладником я ждал давно и не раз замечал, что князь-кондотьер хочет его начать, но не решается, и о чем он хотел поговорить, мне было ясно. Однако я сделал вид, что не понимаю его вопроса, развел руками и сказал: – Не знаю, о чем ты, Иван Ростиславич. Объяснись. Берладник прищурился, поиграл желваками и кивнул: – Хорошо. Можно и объяснить. Я Рюрикович? – Да, – я согласно мотнул головой. – Сомнений в этом нет. – И я князь, пусть и без владения? – Так. – Поэтому другие Рюриковичи, которые увидят меня в Киеве или иных городах, станут смеяться за моей спиной, ибо я наемник. А для меня честь не пустой звук и мне не нужны насмешки. “Ну да, – с ехидцей, подумал я, – известно мне про твою честь. В реальности, которая является для меня родной, в гражданской войне ты, Иван Ростиславич, три или четыре раза сторону менял. То за Изяслава стоял, то вместе с Ольговичами был, то к Долгорукому бегал, то со степняками дружил. А теперь считаешь себя белым и пушистым агнцем? Нет уж, Иван Берладник, меня на фу-фу и красивые слова не возьмешь. Впрочем, ты мне еще нужен и срок твоего договора со мной еще не окончен. Так что ничего плохого я тебе не скажу, тем более что воевал ты достойно и в трусости замечен не был”. – И что ты хочешь от меня? – спросил я князя. – Не знаю, – Берладник немного стушевался. – Хотелось бы понять ради чего я рядом с тобой. Наверное, так. – Иван Ростиславич, я плачу тебе деньги. Поэтому могу ничего не говорить, а приказать тебе выполнять заключенный между нами договор, но я отвечу. – Бывший князь нахмурился и я продолжил: – Ты знаешь всех князей на Руси, и тебя пригласят туда, куда мне доступ закрыт. Ведь это ты Рюрикович, а не я. И как верно подмечено, ты князь, а раз подчиняешься мне, то это не зазорно, и любой понимающий человек, который слышал о Вадиме Соколе и умеет считать деньги, сразу поймет, что я не очередной вожак вольнонаемных варягов из Венедии. Значит, твое присутствие повышает мою репутацию и придает мне вес. Кроме того, ты можешь пополнить свою дружину, ибо тебя здесь помнят, и многие воины готовы служить бывшему владетелю Звенигорода и Галича, но не мне. Так что Иван Ростиславич, когда встретишься с другими Рюриковичами, то не тушуйся, а гордись тем, что ты под рукой Вадима Сокола и смотри на все происходящее с другой стороны. – С какой такой другой стороны? – князь слегка вытянул вперед голову. – А с такой, Иван Ростиславич, что служба у меня это не просто махание клинком за серебро, а задел на будущее. Ведь придет срок, и мои владения будут расширяться, а за всеми землями я уследить не смогу, да и удержать их будет трудно. И значит, на новых местах сядут умные люди, коим я доверяю, и которые имеют опыт управления крупными поселениями и владениями. Мы об этом никогда не говорили, ибо повода не было. Но я запомнил твои слова, что ты подумываешь о том, чтобы перевезти семью в Зеландию или на Руян. Поэтому я и думаю о тебе, бывший владетельный князь, который может вновь стать настоящим властителем. – То есть, ты предлагаешь мне стать твоим вассалом? – Пока нет, ведь есть планы, но нет конкретного намерения. Однако ход твоих мыслей мне нравится. – Ну и куда ты хочешь ударить? – Сейчас мне интересен Норланд, где живут дикие лапоны и вендели. Так что думай, Иван Ростиславич. Думай. Через год-другой начнется захват новых земель, и ты сможешь стать князем Норландского плоскогорья. Представь себе – князь Иван Норландский? Звучит? – Это да, звучит. Но если я стану князем, то кем тогда будешь ты? Неужели великим князем? – Очень даже может быть. – Так быстро? – Почему быстро? Нет. Если завоевывать богатый Норланд, то это займет десять лет. Да и то, если нам повезет и хватит на это сил. Вот и считай. Пока мы по Руси погуляем и связями обрастем, да пока воинов наберем. Затем вернемся в Рарог и отправим на север разведку. Потом станем думать, составлять карты и готовить людей для поселения и строительства крепостей, а только после этого придет очередь войны. Вот тебе и сроки. Впрочем, повторюсь, пока это всего лишь планы, но расширяться придется в любом случае. Не в Норланд пойдем, так в Студеное море, а то и еще дальше, в земли, про которые мало кто знает. – Выходит, что я уже сейчас могу рассчитывать на собственное владение? – уточнил Берладник. – Да. – Тогда насмешки других Рюриковичей мне не страшны. Что мне до них? – князь улыбнулся и взмахнул рукой. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним, и это буду я. – Так ты со мной? – До конца, ибо я верю тебе, Вадим Сокол, – Берладник резко встал, коротко кивнул и покинул меня. Вот так прошел этот вечер, а на следующий день, с утра пораньше, подстриженный и гладко выбритый, в отглаженном мундире при погонах, в сопровождении нескольких воинов, Хорояра и Поято Ратмировича, я пошел на княжий двор. Письмо Мальмфриды Мстиславны к ее родному брату отправилось к адресату еще вечером, а потому я надеялся на прием. Великий князь уже должен был его прочесть и узнать из него о прибытии в Киев такого человека как Вадим Сокол, который оказал его близкой родственнице пару неоценимых услуг и имеет при себе рекомендации от бывшей норвежско-датской королевы. Разумеется, Изяслав Мстиславич этим заинтересуется, а значит, когда он услышит, что я прошу его о встрече, то он не откажет. Хм! Наверное, не откажет, ибо утверждать это с уверенностью было нельзя. Ведь мне неизвестно, что у него на уме, и какой информацией такой человек обладает на мой счет. Поэтому я мог строить предположения, и только. Перед княжеским детинцем, который был забит собирающимися в дорогу воинами, как водится, стояла усиленная стража в полной боевой экипировке – война ведь. Но меня и моих дружинников это не смущало. Я остановился перед воротами, назвался и сказал, что желаю видеть великого князя. После этого десятник доложил о госте из Венедии сотнику, тот в свою очередь кому-то из близких к киевскому властителю людей, и только затем я попал на двор и вскоре предстал перед Изяславом Мстиславичем, который находился в просторной светлой горнице и был не один, а в обществе митрополита Климента Смолятича. Это совпадение я расценил как удачу и, обменявшись с сыном Мстислава Великого дежурными приветствиями, передал ему рекомендательное письмо Мальмфриды. Великий князь сломал печать, развернул свиток, указал мне на кресло напротив себя, и погрузился в чтение. Ну, а я присел и смог оглядеться. Передо мной, на небольшом возвышении, Изяслав, пожилой статный красавец с длинными русыми волосами и голубыми глазами, которого я обозначил как гусара. Отчего так, сам не сразу понял, и только позже разобрался в этом, ибо великий князь очень сильно напомнил мне актеров из советских кинофильмов о 1812-м годе. Стройный, подтянутый, слегка вытянутое породистое лицо, шикарные усы, кончики которых браво вздернуты вверх, и расшитый шнурами венгерский доломан. Видимо, князь специально так одевался, чтобы подошедшие к нему на помощь угры считали его за своего. Правда, образ немного портили слишком умные глаза, которые многое могли сказать о нем, и небольшая бородка клинышком, да и бакенбарды отсутствовали, но основа была неизменна. Поэтому гусар и точка. Что же касается митрополита Климента, то он сидел по левую руку от великого князя, и напоминал сову. Сутулый и слегка нахохлившийся полноватый брюнет. Лицо округлое, волосы с проседью, густая борода и подслеповатый взгляд заядлого книжника. Одет скромно, в серый подрясник, а в руках, кстати сказать, широких, словно у кузнеца, был зажат резной посох с серебряным набалдашником. В общем, пока все было неплохо. Встреча в неофициальной обстановке, с глазу на глаз, так сказать. Посторонних не было, и советники отсутствовали, хотя за дверью находились вооруженные воины. Но они не помеха, а значит, беседе и нашему знакомству никто не помешает. Разумеется, если не случится чего-то необычного. Тем временем князь пробежался глазами по тексту и посмотрел на меня. Я встретил его взгляд своим и Изяслав, удовлетворенно кивнув, обратился ко мне: – Так что тебя привело в наше княжество, Вадим Сокол из Рарога? – Желаю мир посмотреть, наладить торговые связи с Киевом и провести поднаем воинов, – выдал я заранее заготовленный ответ. – А мне сдается, что ты прибыл шпионить. По губам Рюриковича пробежала усмешка, и я тоже улыбнулся: – Это само собой, только не шпионить, а вести разведку и собирать сведения. – И ты не боишься своих слов? – Нет. Мой страх остался там, – голова слегка дернулась назад, – в саксонских лесах, в Ла-Манше, в Северном море, в датских проливах и под Волегощем. Опять же зачем отрицать очевидное. Любой иноземный купец и путешественник это не только торгаш и любопытствующий человек, но и разведчик. Разве ромеи, половцы, ляхи или угры, которые сейчас находятся в Киеве, не считают твоих воинов и не пытаются узнать, куда ты нанесешь свой следующий удар по противникам? Конечно же, считают и поставляют своим старшим все доступные им сведения. – Да, так и есть, – Изяслав кинул взгляд митрополита, который молчал, и добавил: – Однако они не ты. – А разве я особенный? – Мои, – это слово великий князь выделил особо, – заморские купцы утверждают, что да, и я им верю. Ведь как человек, коего никто не знал, вдруг, был пригрет арконскими волхвами, получил их поддержку, а затем так быстро взлетел. За несколько лет из нищего бродяги ты вырос в витязя, имя которого известно в любом конце Венедии. Это меня настораживает и заставляет вспомнить, что в свое время ты пленил князя Игоря Ольговича, моего противника, но Рюриковича. И еще я помню, что ты не отдал этого пленника моему брату Святополку, а потом мне докладывают, что уехавшие из Киева воины и мастеровые люди, которые сейчас нужны здесь, служат не кому-то, а именно тебе. Это так? – Да, – согласился я, – все так. Ольговича пленил и выкуп за него взял, а потом воинов с мастеровыми набирал. Это было. – Вот-вот, – князь откинулся на спинку кресла, свысока посмотрел на меня и продолжил: – Так что же тебе, на самом деле, нужно в Киеве? Только не говори, что воинов нанять желаешь и торговать. Это могли бы сделать людишки попроще, вроде ладожских приказчиков. “Хочешь откровенного разговора? – мысленно усмехнулся я. – Что же, дело хорошее. Вот только не пришло еще для него время, великий князь. Сначала я к тебе присмотрюсь. Затем постараюсь найти к тебе и митрополиту подходы. Пристрою к вам своих людей, если получится. И только потом мы поговорим всерьез. Ну, а пока можно ограничиться намеками”. – Присмотреться к тебе хочу, великий князь, – я слегка пожал плечами. – А для чего? – Чтобы понять, можно ли иметь с тобой дело или венедам проще будет с Гюрги Долгоруким договориться. – Вы хотите вмешаться в наши дела? – Нет. Нам пока не до этого, слишком большие потери мы понесли в битвах с крестоносцами. Но наша дружба все же дорогого стоит, ибо мы единое государство, которое вскоре восстановит свои силы. – Ты говоришь так, словно имеешь влияние на решение венедских князей. – Они ко мне прислушиваются. Да и ты сказал, что в Венедии я не последний человек, и это правда. – Ладно, – снова Изяслав посмотрел на Климента Смолятича и тот еле заметно кивнул, – можешь остаться в Киеве. Однако учти, что здесь тебе не Аркона и не Новгород, а значит, если начнешь наглеть, то ответишь за свои поступки по нашим законам. – Благодарю, великий князь. Я тебя услышал. Рюрикович повертел в руках письмо Мальмфриды и спросил: – Кстати, сестрица пишет, что ты оказал ей услугу. О чем это она? – Когда венеды дрались с данами Мальмфрида Мстиславна гостила на Руяне и жила в моем доме. Да и позже, после Северной войны, мы встречались. – Да уж... – протянул мой собеседник, – знатная война была, такую надолго запомнят. Хотел бы я услышать истории очевидца. Но времени нет. Ступай Вадим Сокол и не забывай про мои слова. – Не забуду. Я вышел, покинул княжеский терем, пересек двор и оказался на городской улице, после чего рядом встали Поято Ратмирович и Хорояр. Воины были настороже, да и я не расслаблялся, ибо за нами уже велось наблюдение, при чем работало сразу три группы от двух до четырех человек в каждой. Серьезно все. Однако с виду мы были спокойны и беззаботны, шли не спеша, и я обратился к начальнику своих телохранителей: – Хорояр. – Да, Вадим? – Письма церковников должны попасть в руки великого князя уже сегодня. – Сделаем. – Как? – В сумерках метнем во двор детинца пару стрел, к которым будут привязаны письма. – Добро. Место уже присмотрел? – Да. Рядом пара теремов стоит. Охраны мало, а с крыши как раз в детинец можно выстрелить. – Вот и ладно. – Я повернулся к Ратмировичу, на которого временно взвалил разведку и общее командование всем отрядом: – Поято, как наши воины? – Отдыхают, а киевляне радуются, словно малые дети. – А что черные клобуки? – Сегодня в полдень выедут в переяславский Макотин. Лошадей закупили и сейчас подарки для родни выбирают. – Ну, а Берладник что? – Вчера ходил хмурый, а как с тобой поговорил, так прямо расцвел, постоянно улыбается и песенки напевает. – Это все? – Нет. Еще он своих дружинников построил и выбрал среди них гонцов, которые должны отправиться в Берлады к вольному народу и в Звенигород, где у князя имеются сторонники. Кроме того, он собирается вызвать в Киев свою семью, которая сейчас в Чернигове. – Отлично. Так и должно быть. Но успокаиваться нельзя. Сегодня же доведи до всех воинов, что на нас могут напасть или как-то подставить. – Это еще вчера сделано. – Ничего. Еще раз всем объяснишь, что спокойствие может быть обманчиво, и постоянно рассылай по городу своих разведчиков. Пусть они смотрят в оба глаза и подмечают любую мелочь. От того, насколько хорошо мы будем знать местные расклады, зависит очень многое, а значит, нам жизненно необходимо все понимать. О чем думают священники, как рядовые, так и иерархи? Что любит жена великого князя немка Агнесса? О чем мечтает его старший сын Мстислав? Чем интересуются младшие сыновья, Ярослав и Ярополк, и кто их воспитатели? Как незамеченным пройти в Софийский собор? Как идет война? За кого собираются выдать замуж вторую дочь Изяслава княжну Евдокию? В чем слабости митрополита Климента? Почем товары на торге? О чем думают киевляне и переяславцы? Каковы настроения среди рядовых князей и из-за чего половцы вновь сцепились с ромеями? Рассылай людей, используй ладожских приказчиков, не жалей серебра, нанимай киевских воров, пусть воины заводят друзей среди горожан и будьте настороже. – Ясно, – Поято оглянулся назад, а затем сказал: – Вадим, а почему разведкой должен заниматься именно я? – А что, есть кто-то другой? – Нет. – Тогда больше этот вопрос не поднимай. Понимаю, что ты воин, а не шпион. Но мы все такие, а положиться не на кого. Поэтому тяни свою ношу, Поято, и готовь смену из варогов и самых лучших своих разведчиков. Я знаю, у тебя есть пара воинов, которые могут это дело на себя взять. Так что присмотрись к ним, а затем того, на кого падет твой выбор, приведешь ко мне. – Понял. До осени определюсь и человека подберу. Мы продолжили прогулку. День был в самом разгаре, и я собирался погулять по городу, посетить торг и пройтись мимо Софийского собора, где, как выяснилось, мое появление вызвало большой переполох, настолько серьезный, что в памятную для меня ночь к главному храму христиан на Руси даже стали подтягивать дружинников. Однако план пришлось немного изменить. Невдалеке от торга в толпе мелькнул яркий синий плащ, и это моментально привлекло мое внимание. После чего я обратил внимание на владельца такой вещи, молодого черноволосого воина с мечом на боку. Он шел по улице и не обращал ни на кого внимания. На секунду я отвлекся от своих дум и попробовал почувствовать его внутреннюю суть, а когда смог это сделать, то поразился. Мимо меня прошел прирожденный боец, и он был практически идеален. Ни сомнений, ни страха, ни гнили и четкое понимание своего места в мире. Чистая душа – это редкость, особенно среди чужеземцев, ведь воин в ярком плаще был не русичем, а ромеем. Это странно, а потому интересно и я послал за ним следом пару варягов, которые должны были узнать, кто он такой. День, тем временем, шел своим чередом. Я посетил торг, прошелся по главным улицам Киева, навестил пару лавок, а затем направился к реке и по дороге ко мне присоединились варяги, которые ходили за воином в ярком плаще. – Вы узнали, кто это? – обратился я к одному из варягов. – Да, – дружинник кивнул. – Это спафарий Андроник Вран, ромей и один из главных послов императора Мануила к великому князю. Сейчас он на своем постоялом дворе. “Вот так-так, – промелькнула в голове мыслишка, – чем дальше, тем интересней”. – Поято, – кивок в сторону прусса. – Что? – командир “Перкуно” посмотрел на меня. – Возле постоялого двора ромеев выставь наблюдателей. Я хочу знать об имперцах и этом спафарии все, что только можно, и высматривайте паладинов Зальха, они где-то совсем рядом. Твари. Не вижу их, но чувствую. – Будет сделано. Прусс еле заметно кивнул, и мы продолжили движение по славному городу Киеву. Бродили долго, а вернулись на нашу временную базу только к вечеру, и здесь меня ожидало приглашение митрополита Климента встретиться с ним. Мне оперативность главного священнослужителя Руси понравилась, а еще я узнал, что Иван Берладник был приглашен на пир к великому князю Изяславу. После чего, в который уже раз за день я подумал, что пока все идет именно так, как мне это нужно.

Глава 9.

Киев. Лето 6656 С.М.З.Х.

Великий князь Изяслав Мстиславич ушел в поход на следующий день после нашего разговора. Кованная конная рать, подобно стальной реке, вытекла за ворота, соединилась с ополчением из Переяславля и Турова, угорской панцирной кавалерией и черными клобуками, и двинулась на Чернигов, откуда войско начнет свое вторжение в Суздальское княжество. С севера в это время по Долгорукому ударит Святополк Мстиславич с новгородцами, с запада подойдут небольшие отряды из Полоцка и Смоленска, а с юга рязанцы. План великого князя был прост – окружить Гюрги и разбить его, пока на Киев не напали галицкие дружины, но я знал, что у него ничего не выйдет. Почему, не помнил, ибо этот период истории меня всегда интересовал постольку поскольку. Однако то, что гражданская война продолжится, я знал. Киев притих, но вскоре жизнь вошла в свою привычную колею, и я приступил к тому, ради чего прибыл в этот город. Мои воины изучали стольный славянский град и составили его подробную карту. У нас появились здесь знакомые и агенты влияния при княжеском дворе, которые за гривны были готовы поставлять мне ценные сведения. Под мою руку стекались мастера и воины, зодчие и простые крестьяне, коих требовалось отправить в Новгород, а оттуда в Зеландию. Имя Вадима Сокола стало известно киевлянам, и вокруг меня постоянно шла суета, к которой я имел отношение лишь как координатор, ибо был занят совершенно другим делом. Я охмурял главного священнослужителя христианской церкви на Руси, которому все два месяца моего пребывания в Киеве внушал свои идеи, и в этом мне сопутствовал успех. Впрочем, тему общения с Климентом Смолятичем надо бы затронуть отдельно, ибо речь идет не о каком-то рядовом подвиге, а об очередном видоизменении христианства на землях восточных славян. К первой встрече с митрополитом Киевским и Всея Руси Климентом Смолятичем я подошел серьезно. Никаких хи-хи ха-ха. Мне предстояло разговаривать с одним из самых умных людей Киевской Руси и великим богословом, который наизусть знал основные церковные тексты, а помимо того читал Платона, Аристотеля, Тацита, Прокопия Кесарийского, Цицерона, Гомера, Салюстрия и многих других зарубежных авторов, как древних, так и современных. В этом, а так же в вере, которую он нес в своем сердце, была его сила. Однако в этом же была и его слабость, ибо верно сказано – во многих знаниях многие печали. Да, это так. Чем больше человек знает, тем больше он в себе сомневается и задает вопросы, ответы на которые приносят ему одно лишь беспокойство. Вон, как пример, взять моих варогов. Сомнений нет, но есть четкое понимание того, что мир делится на черное и белое, без полутонов, и они находятся на стороне добра, которое должно утопить зло в крови. Ну, а тому, кто книжки читает и бредет по жизни в поисках истины, сложнее, поскольку в каждом поступке и деянии он ищет оттенки и полутона. А дальше, все серьезней. Чем больше интеллектуал слушает сладкие речи, которые насыщены заумными словами и понятиями, тем больше он попадает под влияние добродушного собеседника и вскоре советы воспринимаются как собственные задумки и решения. В общем, надев маску нестойкого в своих убеждениях человека, который подумывает о том, чтобы окреститься, я решил сыграть на психологии митрополита, его природной любознательности и одиночестве. Ведь всем нам, людям, нужен кто-то, кто может нас выслушать и одобрительно похлопать по плечу, и я собирался стать таким человеком для митрополита. Простейший психологический трюк, который священнослужители разных культов используют, общаясь со своими прихожанами. Встреть человека как родного, улыбнись ему, будь для него своим, поинтересуйся его мнением, а затем спроси о том, что лежит на душе, и он перед тобой раскроется, словно цветок под ласковыми утренними лучами небесного светила. Но кто может выслушать киевского митрополита, самого главного христианина на Руси? Есть ли такие люди? Вряд ли. Поэтому я решил быть терпеливым и наша встреча с Климентом, который принял меня в Софийском соборе, прошла очень даже неплохо и можно сказать, что плодотворно. Мы много разговаривали о литературе и обсуждали деяния древних полководцев и правителей: Нерона, Цезаря, Святослава Игоревича, Олега Вещего, Юстиниана, Александра Македонского и других знаковых личностей. Затем Климент показал мне библиотеку, которую собрал монах Киево-Печерской лавры Николай Святоша (прозвище данное ему народом), в миру князь луцкий Святослав Давидович. После этого митрополит поведал о своей мечте написать труд по истории русской церкви. И все это время он прощупывал меня, а я, соответственно, его. Он пытался узнать о моих истинных намерениях, а я уводил разговор в сторону и переходил на личность самого Климента. Хвалил митрополита, отмечал его стойкость в вере и ученость, называл его истинным славянином, который противостоит злокозненным ромеям, и интересовался жизнью в Зарубском монастыре, откуда митрополита вытащил в Киев великий князь Изяслав. Таким образом, я искал дополнительные точки соприкосновения с главой русской церкви, на которые можно было бы надавить, и вскоре одна из них была найдена. Эта точка называлась иудейский вопрос, ибо как оказалось, Климент Смолятич, такой правильный и добросердечный пастырь, очень сильно недолюбливал представителей этой религии и все, что с нею связано, а почему, стоит рассказать подробней. Одновременно с христианством на Русь стали проникать представители иудейских общин, в основном, из давным-давно разгромленной Хазарии и их собратья из Малой Азии. Они оседали во всех крупных русских городах и занимались тем, что умели делать лучше всего, ростовщичеством. Нужны крестьянам, мастерам, купцам или князьям деньги? Всегда, пожалуйста, под ставку в тридцать, сорок, а то и пятьдесят процентов годовых практически любые суммы серебром. Ну, а когда должнику приходила пора расплачиваться, и он не мог отдать кредит, то такой человек лишался всего имущества и частенько вместе со всей семьей шел в рабство, а затем продавался ромейским иудеям. Рюриковичей и бояр, это, разумеется, не касалось, поскольку они могли отдариться деревеньками или льготами для людей с пейсами, а вот простому народу доставалось. Ситуация мне знакомая, благо, историю знаю неплохо и подобное, насколько мне известно, происходило не только на Руси, но и по всей Европе, в Азии и даже в далеком Китае. Однако возвращаюсь к митрополиту. Мать Климента Смолятича, жена погибшего на границе воина, и он, еще мальчишка, коего тогда звали Клим, были отданы за долги ростовщикам, и вскоре их собирались продать. Но женщине и ее сыну, будущему митрополиту, повезло. В одна тысяча сто тринадцатом году, тридцать пять лет назад, умер великий князь Святополк, который давал иудеям большие привилегии. После чего в Киеве на некоторое время воцарилось безвластие. Горожане собрались на большой сход и стали думать, кого звать на княжий стол, а сами Рюриковичи в это время решали спор между собой. Назревала серьезная замятня, и тут евреи попытались протолкнуть на великокняжеский престол Святополкова сына Ярослава Волынского, но они просчитались. Лишь только подкупленный ростовщиками тысяцкий Путята стал выкрикивать имя нового претендента, как народ вскипел, избил его и разгромил двор знатного боярина, который управлял стольным градом. Ну, а затем, с праведным гневом в душе и дубинами в руках, позабыв о христианском всепрощении, киевляне двинулись в иудейский квартал, освободили всех рабов и пожгли немало чужеземных домов и все синагоги. Бесчинства продолжались недолго и когда горожане немного успокоились, то было решено звать на великое княжение Владимира Мономаха. Новый великий князь прибыл в стольный град быстро. Вместе с ним была закаленная в боях с половцами и междоусобицах дружина и большинство Рюриковичей. Киевляне притихли и стали ждать дальнейшего развития событий, и многие считали, что Мономах встанет на сторону влиятельных иудеев. Однако Владимир поступил правильно. Тысяцкий Путята и все его приспешники были лишены своего имущества, и часть из них казнили. Ну, а евреев, которым дозволили забрать накопленное серебро, изгнали из всех русских княжеств и они, так же как и их вера, были объявлены вне закона. Правда, небольшая часть иудеев приняла христианство и осталась на месте, но процент кредитования не должен был превышать двадцать процентов годовых, и им было запрещено самовольно забирать людей в рабство. Таким было решение Мономаха. Что же касается Климента, то вместе с матерью он перебрался в Калугу, где проживали их родственники, и прислонился к церкви. Далее он жил, учился, слушал рассказы своей родительницы, а потом в храме это дополнялось беседами с учителями, которые клеймили безбожных иудеев позором, и все это откладывалось в его голове. Поэтому толерантностью и любовью к пейсатому народу митрополит Киевский не страдал. Я такой фактик подметил и решил на этом сыграть. Как? Да очень просто. Стал проводить прямые параллели между первыми христианами, которых сама церковь называет иудохристианами, и современными, которые создают Русскую Церковь. Ну, а поскольку Смолятич человеком был умным, то сразу понял, куда я клоню, и мои идеи ему понравились. Ведь что есть христианство в самом начале своего пути? Это секта в иудействе. Появился пророк, который стал проповедовать не то, что требовалось начальникам синагог (евангельское определение) и его распяли. Однако у пророка остались ученики, которые уже успели обзавестись собственными последователями, и движение стало набирать обороты и расширяться. Однако среди самих иудеев, которые в большинстве своем не желали впадать в ересь и реформировать религиозный культ, христиан было не очень много, а ярым последователям Иисуса хотелось развития. И тогда часть апостолов, которых возглавили Петр и Павел, двинули тему, что христианином может стать не только иудей, но и любой язычник. После чего на Соборе апостолов развернулись жаркие споры, порой, переходящие в драки. Часть иерархов настаивала на том, что спасенным может стать лишь перешедший в иудейство человек и перед крещением каждый язычник обязан пройти обрезание. Да и после этого он все равно остается инородцем, – утверждали приверженцы старины, и вспоминали историю своего пророка, которая записана в Евангелии от Матфея. Кстати, можно ее привести: “И вот, женщина, родом Хананеянка, выйдя из тех мест, кричала Ему: помилуй меня, Господи, сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется. Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: помоги ей, потому что она кричит нам вслед. Он же сказал в ответ: Я ПОСЛАН ТОЛЬКО К ПОГИБШИМ ОВЦАМ ДОМА ИЗРАЕЛЕВА. Но женщина, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! Помоги мне. Он же сказал в ответ: НЕХОРОШО ВЗЯТЬ ХЛЕБ У ДЕТЕЙ И БРОСИТЬ ПСАМ. Она же сказала так: Господи! НО И ПСЫ ЕДЯТ КРОХИ, КОТОРЫЕ ПАДАЮТ СО СТОЛА ГОСПОД ИХ. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о женщина, велика вера твоя, да будет по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот же час”. Подобных примеров в евангельских текстах имелась масса. Поэтому апостолы старой формации настаивали, что вера лишь для одного богоизбранного народа, а все остальные люди на земле псы, которые недостойны спасения и уважения, ибо они презренные гои. Однако реформаторы, которые оказались чуточку сильнее и решили идти до конца, заявляли, что это не верно. Иисус нес спасения всем и дабы облегчить вступление язычников в христианство, необходимо быть более гибкими и подстраивать ритуалы под экспансию. И они оказались настолько убедительны, что в итоге на Соборе была принята резолюция: “Не стоит чинить трудности обращающимся к Богу язычникам и обрезание делать не обязательно”. С этого Собора начался взлет христианства, которое с каждым годом все больше отдалялось от своих иудейских корней, а следовательно и истинного учения Христа, и тогда возникло такое понятие как синкретизм. Кстати, надо пояснить, что сие такое. Синкретизм – это соединение и взаимопроникновение разных религиозных культов в единое целое. Одно изменение повлекло за собой другое, и понеслось. В христианство стали вливаться привлекательные и понятные простым людям мистерии. Египетские об Озирисе и Изиде, персидские о Митре и греческие о Великой Матери Богов – Богородице. Одновременно с этим произошла трансформация учения великого эллинского философа Плотина о трех великих ипостасях и появилась святая Троица, которой изначально не было. Затем, по примеру наиболее популярных языческих культов, в массы двинули символизм в виде поклонения статуям, распятиям и иконам. Ну, а более или менее регулярно проходившие Соборы исправно вводили нововведения, которые могли бы быть полезны химерическому христианскому. Сын человеческий (как сам себя называл Христос из Галилеи) был объявлен богом. Потом было признано, что женщина все же имеет душу, хоть и с оговоркой, что она по-прежнему сосуд греха, и так далее. Христианство кипело и бурлило. Оно спорило и двигалось только вперед. Священнослужители приходили в новые страны с проповедями о мире и спасении души, а когда получали в свои руки власть и могли влиять на царей, императоров, князей, графов и прочих баронов, натравливали властителей на тех, кто выступал против новой веры, за которой была только пустота. Тоже самое происходило на Руси. Языческий князь Владимир Святославич взобрался на вершину властной пирамиды и провел реформу родной веры и самым главным богом русичей объявил Перуна. Это сразу же поколебало духовный баланс в стране, и единство волхвов было нарушено. После чего Владимир быстро сменил веру, и началось одно из самых кровавых событий в истории нашей страны – Крещение Руси. Тысячи и тысячи людей погибали в боях с дружинами Крестителя, и многие покидали родину и уходили в глухомань. Но, в конце концов, с христианством произошло то же самое, что и везде. Русская церковь трансформировалась и начала впитывать в себя славянское язычество. Перун стал Ильей Пророком, Велеса обозначили как Святой Власий, образы Макоши и Лады слились с Богородицей, а большинство исконно славянских праздников приурочили к языческим. Вот такой синкретизм в действии, который дополнялся низким качеством обучения священнослужителей и их ересями. Кто соль под алтарь кладет, а потом ею людей лечит и древние наговоры шепчет. Иные тайно капища посещают, кладут требы родным богам и христиане лишь по виду. Третьи молодоженов вокруг калинова куста водят. Ну, а четвертые, по сути своей, натуральные сектанты или сатанисты, которые толкуют святые писания, как им заблагорассудится. И от всего этого в головах священнослужителей муть, а в душах прихожан хаос. Однако альтернативы нет, ибо всех наиболее значимых волхвов перебили, а на языческих капищах были поставлены храмы Христовы, а человеку вера нужна, хоть и в Христа, главное, чтобы проповедовалось добро. Вот и идут славяне на поклон чужим богам, коих многие уже считают своими. Таков расклад на середину двенадцатого века по религии на Руси, который дополняется тем, что русские епископы и низовые священнослужители не желают подчиняться Константинополю. И в этот самый момент рядом с митрополитом Климентом появляюсь я, может быть, не самый хитрый человек на земле, но понимающий, что предопределения нет, и все еще можно изменить. Каким образом? А таким, что русские епископы, подобно апостолам Петру и Павлу, должны отринуть иудейские ценности, сломать систему, найти опору в народе и доказать свое право на верховенство не силой оружия, а силой убеждения. Эту мысль я аккуратно и очень осторожно, дабы не вспугнуть, доводил до Климента, и вскоре он стал считать, что это именно его мысль. Да, следует окончательно избавиться от иудейских обрядов. Да, необходимо остановить гонения язычников и разрешить им жить среди христиан. Да, именно в слиянии родной славянской веры и христианства спасение людей. И хотя пока это только мысли, я знал, что со временем митрополит Климент сможет ее развить, ибо церковь получит с этого немало бонусов. Во-первых, язычников не надо будет выискивать по лесам, так как они окажутся на виду. Во-вторых, отмена гонений на волхвов заставит священнослужителей более ответственно подходить к своим обязанностям, ибо они должны стать конкурентноспособными. В-третьих, это вызовет окончательный разрыв русских христиан с Константинополем и все дары, которые отсылаются ромеям, останутся на Руси, так что церковь получит серьезный доход. В-четвертых, имя митрополита Климента может войти в историю наравне с великими апостолами, которые отсекли себя от иудейства, а он отсек Русскую Церковь от иноземного влияния. В-пятых, есть реальная возможность взять язычников под свой контроль и без пролития крови влить их как составную часть в свой культ, как это не раз делалось при сыновьях Владимира Крестителя, когда на местах создавались промежуточные химеры, вроде культа Лады-Богородицы и Христа-Велеса. И в-шестых, реформа поможет очистить церковь от сатанистов и выявить скрытых двоеверов. Это все плюсы. Но были и минусы, среди которых самые главные, возможный раскол церкви и внутренняя борьба в культе. Так что торопиться не стоило. Что такое два месяца, которые я провел в Киеве? Пшик! Реформы готовятся десятилетиями, а изменения могут длиться веками. Поэтому я митрополита не торопил, да и не стояло передо мной такой задачи, нахрапом все за один год изменить. Есть разговоры, споры с интересным и ученым человеком, думы о будущем и примеры из далекого прошлого. С этого все начинается, ведь нельзя по мановению волшебной палочки переделать сотни тысяч людей, а значит, требуется долгосрочная программа и четкое понимание того, как и что надо делать. Но кое-что стало складываться, причем Климент и я будущее Руси видели по-разному. И если в своих мечтах митрополит представлял, что в итоге Русская Церковь возвысится и сможет через таких людей как Вадим Сокол (адекватных и умных) распространить свое влияние на Венедию, то я видел все иначе. Митрополит и епископы, которые его поддерживают, могут решиться на реформу церкви, и если они сделают это, то совершат ошибку славянских язычников, которые пустили христиан в свои города. Потому что родноверы уже не уйдут и теперь не носители креста пойдут в атаку, а волхвы, ибо их поддержит народ и Аркона, уж об этом я позабочусь. Впрочем, это все будет потом, а в настоящий момент расклады очень зыбкие и рядом постоянно крутятся шпионы ромеев и католиков, да соглядатаи великого князя. Это не дает расслабиться и мне это даже нравится. Ведовской сутью я чувствую, что кольцо врагов сжимается, и вот-вот они попытаются меня убить. И сегодня вечером, вернувшись из Святой Софии на постоялый двор, я вызвал к себе Хорояра, Поято Ратмировича, одного из его дружинников варяга Бравлина, коему вскоре предстояло возглавить нарождающуюся разведслужбу, и Торарина. Воины вошли в мою комнатку и Поято, улыбаясь, спросил: – Ну, как прошла очередная встреча с митрополитом? – Как обычно, – я тоже улыбнулся. – Он уговаривал меня принять христианство, а я рассказывал ему сказку, как вся Русь замечательно заживет, если будет разрешено двоеверие и поклонение родовым богом. Присаживайтесь. Поговорим. Мои доверенные лица присели, кто где, на лавке и табуретах, и Хорояр сказал: – Разведчики доложили, что рядом с нашим постоялым двором кучкуются какие-то подозрительные люди. Пока их десятка два, но к ним подходят новые. По виду лесные разбойники. – Вот об этом я и хотел с вами поговорить. – Выглянув в узкое окошко, которое выходило во внутренний двор, я кивнул и, прислонившись к стене, продолжил: – Короче, други мои, предчувствие у меня недоброе, так что готовьтесь. Думаю, что сегодня нас придут убивать. Соратники нахмурились, и вновь заговорил Поято: – Выход в город запретить? – Нет. Пусть все будет как всегда, а иначе спугнем убийц. – А если они не нападут? – Значит, меня постараются достать завтра в городе. – Так, может, тебе временно не покидать постоялый двор? – Не получится. Чтобы добиться поставленной цели надо много двигаться. Да и не переживаю я за себя. Выстою. – А вот это зря, Вадим, – прусс покачал головой, – паладины и ромеи противники серьезные. Опять же от стрелы уйти сложно, выстрелит какой-нибудь наемный душегуб из подворотни, и все, мы лишимся вождя и планы станут прахом. – Ничего. У меня охрана есть, да и разведка прикрывает. – Ладно, как скажешь. Поято слегка поморщился, а я спросил у него: – Какие новости в городе? Не слышно, когда великий князь вернется? – Про это пусть Бравлин скажет, он новостями занимается. Варяг Бравлин Осока, невысокий и чрезвычайно верткий боец, который в Северной войне показал себя как превосходный лазутчик, слегка кивнул и заговорил: – Великий князь о возвращении в Киев пока не думает, так говорят его ближние люди. Но он скоро вернется, ибо дела Изяслава не очень хороши. Святополк Мстиславич с новгородцами не смог дойти до Суздаля. Сначала его передовой отряд понес большие потери, а затем в войско прибыл епископ Нифонт, который убедил ратников, что война дело плохое, и северяне повернули домой. С этим все ясно – епископ на стороне ромеев, а значит, поддерживает Долгорукого, так что охвата противника с севера и юга у Изяслава не получилось. Кроме того, союзник великого князя рязанский владетель Ростислав Ярославич был разбит войсками Гюрги и бежал в степь, где нашел приют в дружественной орде Ельту-кове. Ну, а родственники Долгорукого из заорельских половцев перешли Ворсклу и Псел, осадили переяславскую крепость Воин и угрожают стойбищам черных клобуков. Так что Изяславу Мстиславичу придется либо разделить свои силы на две части, чтобы удержать за собой степных союзников, либо вернуться обратно. – Ясно. Еще новости есть? – Ничего серьезного. – Ну, а Берладник где? Почему я его нигде не вижу? – Он встретил семью, которая из Чернигова прибыла, и сейчас на великокняжеском дворе. – А что ромеи? – У них все как обычно. Шебуршатся по-тихому, но сами за нами не наблюдают. Они все чужими руками делают, через киевлян. И еще, мне кажется, что у ромеев имеется подземный ход с их постоялого двора. Мы его ищем, но пока ничего не обнаружили. – Паладинов не заметили? – Нет. Мы местных людей расспросили, так они говорят, что были латинские рыцари. Но незадолго до нашего прибытия в Киев они исчезли. – Понятно. – Вновь я кинул взгляд в окно, отметил, что смеркается, и взмахнул рукой: – Ладно. С утра еще поговорим. Будьте готовы к нападению и спите в полглаза. Воинов предупредите, но осторожно, чтобы лишней беготни не было. Соратники ответили, что все будет исполнено, и я остался один. Было дело, хотел поужинать, а потом посидеть над книгами. Но нет, настроения не то, устал, и потому я стянул с себя верхнюю одежду, упал на широкую лавку и провалился в спокойный сон. Вот только я оказался прав, и предчувствия меня не обманули. Ночка выдалась беспокойной, и после полуночи я проснулся, потому что во дворе постоялого двора шел бой. Рядом был враг, сильный и очень опасный, и от него шла эмоция хищного зверя, кажется, волка. Он шел ко мне и знал, где меня искать, и был не один, а еще рядом находились паладины, которые пока не вмешивались в рубку. Волосы на голове слегка шевельнулись, ладонь перехватила рукоять клинка, а в голове мелькнула мысль, что наконец-то реальная схватка, а то все разговоры, да интриги. Не люблю этого, и серьезный бой поможет мне развеяться.