Текст книги "Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов(изд.1971)"

Автор книги: Василий Ардаматский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Стоявшая во всю длину цеха шеренга сломалась, и сотни людей молча стремительно побежали к выходу и стали там плотной стеной. Это произошло так быстро, что процессия не успела остановиться и теперь оказалась в нескольких шагах от толпы заключенных.

– Товарищи, скорее к нам! – крикнул из толпы Баранников.

Обреченные разметали солдат и слились с толпой, которая мгновенно пропустила их внутрь.

Перед толпой возникла коренастая фигура Диркса. Нагнувшись вперед, он с детским удивлением смотрел на заключенных. В первую минуту он не был ни напуган, ни встревожен,он просто не верил своим глазам. Он, гастролировавший со своей «мельницей» по многим лагерям и перемоловший тысячи таких же, он, своими руками убивший сотни и привыкший относиться к своим жертвам, как к бессловесному стаду скота, впервые увидел их лица, глаза, сжатые кулаки.

Диркс, не целясь, выстрелил из пистолета в толпу и ранил троих, в том числе Антека. Толпа не шелохнулась. Только товарищ Антека подался всем телом вперед, будто собирался упасть. Но вдруг его правая рука сделала круговой взмах, и гаечный ключ обрушился на голову Диркса.

Диркс осел на землю, к нему бросились эсэсовцы. Баранников воспользовался замешательством и крикнул:

– Быстро через проходную штольню в пещеру!

И, как вода мгновенно уходит в песок, так толпа исчезала в черной дыре штольни. Раненых уносили с собой.

Баранников задержался немного и прислушался к тому, что делалось в цехе, но по доносившимся оттуда звукам ничего нельзя было понять.

Опять в пещере оказалось две смены – тысячи людей в страшной тесноте. Разбуженные товарищи всё узнали. В разных концах пещеры раздавались голоса:

– Надо завалить вход в пещеру!

– А дышать чем будем?

– Выставить дежурных в проходной штольне!

– Раненых надо снести в санитарку!

Баранников стоял, прижатый к стене, и слушал. Нет.

нет, ничего не говорило о том, что люди напуганы происшедшим. И сам он тоже постепенно успокаивался. Он больше всего боялся, что появление раненых вызовет страх.

– Они специально вызвали смену, чтобы им удобнее было хватать людей! – кричал стоявший возле Баранникова человек.– Никто не должен выходить из пещеры!

– Они заморят нас голодом! – ответил ему далекий голос.

– А что лучше: смерть от пули сегодня или от голода через неделю?– спросил сосед Баранникова.

Голоса слились в общий гул, в котором ничего нельзя было разобрать. И вдруг Баранников ясно услышал, как кто-то несколько раз прокричал:

– Где инженер Баранников?

– Я здесь!

Баранников стал проталкиваться к центру пещеры и увидел, что его зовет товарищ Антека.

– Я здесь,– крикнул Баранников и остановился в центре пещеры.

Все выжидательно смотрели на него.

– Товарищи!– крикнул польский токарь.– Вот этот русский инженер спас сейчас наших товарищей!

Люди прихлынули к Баранникову. Он увидел их ждущие глаза и напряженно думал, что он может сказать сейчас этим людям.

– Товарищи! – Баранников огляделся вокруг.– То, что сейчас произошло, показало: если мы действуем сплоченно, палачи отступают. Это самое важное. И дальше мы должны быть вместе. Все за одного, один за всех. Мы начали борьбу за нашу жизнь, за наше освобождение из этого ада и должны дать клятву: что бы ни случилось, не поддаваться страху и не терять уверенности в себе. Когда мы вместе, мы большая и грозная для врагов сила. Но не думайте, что мы действуем вслепую. Во главе нашей борьбы стоят умные, храбрые люди. Всему свой час…– Баранников помолчал и добавил: – А пока первое дело – оказать номощь раненым. Где они?

Товарищ Антека молча показал рукой в темный угол пещеры.

Люди насколько могли расступились, и Баранников подошел к лежавшему у стены Антеку. Он лежал на спине, прижав руку к судорожно поднимавшейся и опускавшейся груди. Глаза его были закрыты. Баранников присел рядом, взял горячую руку Антека. Пульс еле прощупывался.

– Куда его ранило? – тихо спросил Баранников.

– В живот.

– Антек! – позвал Баранников.

Но на лице поляка не дрогнул ни один мускул. Баранников рукой приоткрыл веки. Глаза были мертвы, на свет не реагировали и только грудь судорожно поднималась и опускалась да приоткрытый рот делал чуть заметные движения, будто Антек хотел его закрыть и не мог. Вдруг раненый двинул рукой, она соскользнула с его груди, и тотчас судорожное дыхание оборвалось.

Антек умер. Баранников встал.

– Товарищи!– обратился он к окружавшим его людям.– Мы понесли первые потери в борьбе. Умер от раны польский товарищ Антек. Это был настоящий солдат в священной борьбе с фашизмом. Когда-нибудь вы узнаете, как много он сделал в этой борьбе. Он погиб за свободу! Мы не забудем его. Пусть эта потеря призовет нас к большему единству, к большей храбрости! Смерть фашизму! Да здравствует свобода!

Пещера ответила не сразу. Сначала возник гул, который с каждой секундой нарастал и наконец превратился в грозный рев, в котором отдельные слова нельзя было расслышать. Но Баранников видел, чувствовал, что люди готовы на все. Сегодня первый раз в жизни ему пришлось быть оратором, и он испытывал гордый подъем души, ощущая в себе новые силы. Он всматривался в возбужденные и гневные лица, все еще не очень веря, что никто другой, а он одними своими словами вызвал эту бурю, захлестнувшую всю пещеру.

– Где другие раненые? – спросил Баранников.

К счастью, два других заключенных были ранены не опасно. Одному пуля попала в руку, другому немного повредило плечо. Они бодрились.

– Как прекрасно все вышло! – возбужденно говорил один из них, смотря на Баранникова.– Вы ведь русский? Так я и думал. Спасибо вам! Спасибо!

– Вы все сами сделали,– подавляя смущение, сказал Баранников.

К нему подошли трое незнакомых заключенных. Но еще до того, как они заговорили, Баранников сердцем почуял: русские.

– Здорово, земляк!– сиплым басом произнес один из них и крепко стиснул руку Баранникова. – Бывший майор артиллерии Пятников. Впрочем, почему это «бывший»? Считаю себя вернувшимся в строй после вынужденного отпуска.– На возбужденном его лице весело поблескивали черные, навыкате глаза. Он показал на своих товарищей: – Это тоже наши, армейцы. Считай нас состоящими при себе. Любой приказ выполним.

У Баранникова перехватило горло, и он только кивнул головой, стараясь не смотреть на товарищей.

В пещере внезапно наступила тишина, Баранников видел, что все смотрят в сторону бокового входа. Там стоял эсэсовский солдат. Он всматривался в сумрак пещеры, потом заложил в рот концы пальцев и два раза отрывисто свистнул. И тотчас из глубины пещеры послышался крик:

– Вальтер! – В голосе кричавшего были радость и удивление.

К солдату пробивался пожилой человек небольшого роста. Заключенные следили за ним с недобрым любопытством.

– Дружка нашел! – произнес кто-то насмешливо.

Пожилой обернулся:

– Это товарищ Вальтер! Он такой же узник, как мы.

Наконец он добрался до солдата. Они обнялись неоживленно заговорили. Люди молча наблюдали за ними. И только тут Баранников узнал в солдате одноглазого парня Вальтера, друга Отто. Пожилой заключенный, разговаривавший с ним, оглянулся и показал на Баранникова. И они вместе стали пробиваться к нему.

Дойдя до середины пещеры, Вальтер поднял в руке автомат и крикнул:

– Поздравляю вас, товарищи, с первой победой!

Лица у людей просветлели. Вальтер подошел к Баранникову:

– Здравствуйте, товарищ Сергей. Я вижу, вы тоже удивлены. Между тем все очень просто. Они нагнали в лагерь тьму солдатни, и стало удобно скрываться в этой форме. Я пришел специально к вам от товарища Отто. То, что вы сделали сегодня в цехе, узнают все. Наши люди расскажут об этом во всех пещерах. Эта сволочь Диркс, к сожалению, не околел, но в госпиталь попал.

– Что будет дальше? – спросил Баранников.

– В двух словах не скажешь. Положение пока неясное. Твердо решено одно: из пещер в цеха не выходить. По нашим сведениям, эсэсовцы это предусмотрели и собираются взять нас голодом. Будем драться. Фронт уже близок. Очень плохо в четвертой пещере, там взяли наших товарищей. Этим воспользовались провокаторы. Они предложили заключенным мирно выйти из пещеры и заявить, что не участвуют в борьбе. Мол, таким способом они могут сохранить себе жизнь. К сожалению, почти все поддались провокации. Люди вышли из пещеры, построились и направились к комендатуре. Но, как только они повернули за гору, по ним с двух сторон ударили из пулеметов и зениток. Гора трупов – такова расплата за малодушие. Эсэсовцы, может быть, подумали, что началось восстание. Значит, боятся, сволочи!– Вальтер незаметно сунул в карман Баранникова пистолет и продолжал:– Сегодня ночью сюда доставят несколько гранат и винтовок. Раздайте самым надежным людям и держите оружие под рукой. Пока срок восстания не уточнен, все дело в оружии. У нас его еще мало, очень мало. Но будет больше.

24

Несколько дней в лагере было неясное положение. Противники как бы заняли каждый свою позицию и выжидали.

Генерал Зигмаль после ранения Диркса пришел к выводу, что доставать из-под земли по тысяче человек в сутки – затея неосуществимая, и ждал восстания, которое выведет на поверхность всех заключенных. Тогда-то он и устроит массовую бойню. Своему начальству он доложил, что выход узников из четвертой пещеры является началом восстания. Но вот уже несколько дней все было тихо. Одно из двух: или расстрел заключенных из четвертой пещеры подавил волю остальных и они от восстания отказались, или они ждут, когда американские войска подойдут еще ближе. И войска эти приближались. Ничего утешительного не сообщили генералу и его друзья из Берлина. Генерал Зигмаль начинал нервничать. Ночью он отдал приказ подготовить все к взрыву подземелья.

Заключенные тоже выжидали. Руководители восстания считали, что эсэсовцы, учитывая полученный Дирксом урок, в пещеры не сунутся, с каждым выигранным днем приближался фронт. Когда американцы будут недалеко от лагеря, можно будет выйти из пещер и с малым количеством оружия. А пока делалось все, чтобы поддержать людей в пещерах. Однако с каждым днем голод давал себя чувствовать все острее. Заключенные держались главным образом на нервах, на страстном желании разделаться с палачами и завоевать свободу.

Территория лагеря в эти дни походила на участок фронта, где наступило временное затишье. Действовали только гестаповцы. Рассудив, что руководство восстания, раз оно может и печатать листовки и добывать оружие, находится на поверхности, майор Лейт занялся заключенными, которые работали при кухне, в санитарном бункере и в крематории. Никаких конкретных данных гестаповцы не имели и применили испытанный метод– взяли каждого второго. Так в их руки попал радист, работавший на передатчике, спрятанном в подвале крематория. Чтобы ликвидировать улику, товарищи радиста бросили передатчик в печь крематория. Правильно ли они поступили, судить трудно. Но так или иначе, подпольщики остались теперь без связи с внешним миром. Гестаповцы схватили Вальтера. Руководство восстания лишилось человека, который был единственным связным между пещерами.

Спустя день гестаповцы сделали налет на санитарный бункер. В самом начале операции они опознали товарища Отто и поняли, что центр восстания здесь. Из этой пещеры они забрали всех. В их руки попал и скрывавшийся в бункере майор Пепеляев. На другой день был схвачен недавно прибывший в лагерь подполковник Глушаков. Восстание осталось без главного руководства. Еще не начавшись, оно оказалось фактически обреченным.

…Уже шестой час подряд генерал Зигмаль вместе с майором Лейтом допрашивал товарища Отто, майора Пепеляева и подполковника Глушакова. Они знали, что имеют дело с руководителями восстания. Пепеляев и Глушаков молчали. Что бы с ними ни делали, они молчали.

Отто, прекрасно зная, что он для гестаповцев не загадка, занял другую позицию. Он уверял их, будто его арест для подпольщиков потеря небольшая, пугал размахом будто бы полностью подготовленного восстания, количеством оружия и давно установленной радиосвязью с американскими войсками генерала Паттона, которым уже сообщены имена и приметы всех палачей лагеря. Отто рекомендовал гестаповцам не играть с судьбой и, пока есть возможность, убираться из лагеря. Это им в конце концов, мол, зачтется.

После одного из таких допросов, когда его увели, генерал Зигмаль и майор Лейт остались вдвоем. Некоторое время они сидели молча, смотря друг на друга.

– Ну, что вы скажете?—с сомнительным равнодушием спросил Зигмаль.

Лейт прекрасно понимал, с кем имеет дело, и не собирался делиться с ним своими сокровенными мыслями.

– Что вы предлагаете? – уже деловито спросил Зигмаль.

– Пора с этими типами кончать,– раздраженно ответил Лейт.– Они должны быть уничтожены…

В это же самое время главный инженер завода Гросс, всклокоченный, щурясь от яркого света, сидел за столом в своем кабинете, не сводя недоуменного взгляда с человека, возившегося возле сейфа.

Последние дни Гросс не выходил из кабинета, спал здесь же на диване. С чисто немецкой педантичностью он ровно в девять часов утра садился к столу, чтобы встать из-за него с наступлением сумерек. Тогда, не зажигая света, он ложился на диван. Лицо его осунулось, обросло сивой щетиной. Связь с фирмой оборвана. Со вчерашнего дня перестал отвечать и телефон берлинского представительства фирмы. До этого ему оттуда говорили одно: «Ждите распоряжений». И он ждал. Другие инженеры давно покинули лагерь. Оставался только Гримм. Он настойчиво уговаривал Гросса уехать.

– Я не имею на это права,– упрямо отвечал Гросс.– Вы в своих поступках свободны. Завод стоит, вы не имеете работы и можете уезжать. Мои же служебные обязанности и мой долг перед фирмой заставляют меня оставаться здесь до конца. Я выеду, когда получу на этот счет прямое и недвусмысленное распоряжение фирмы.

Три дня назад Гримм, у которого не было никакой возможности связаться с заключенными, уехал. Он решил прорваться к американцам, рассказать им о лагере и уговорить выбросить здесь десант, чтобы спасти заключенных от смерти. Удалось ли ему это сделать и что с ним случилось, неизвестно…

Гросс остался ждать распоряжения фирмы. А сегодня вечером явился некто Ротберг. Эта молчаливая личность существовала непосредственно при шефе фирмы. Официальное его положение в директорате было непонятно, но на всех его заседаниях он молчаливо присутствовал. Поговаривали, будто он нечто вроде специального личного адъютанта шефа фирмы.

Ротберг бесцеремонно разбудил Гросса и приказал дать ключ от сейфа. Не снимая пальто и шляпы, он отпер сейф и, поставив у ног раскрытый портфель, начал запихивать в него бумаги. Когда сейф был очищен, Ротберг спросил:

– В сейфе генерал-директора ничего не осталось?

– Я все перенес к себе,– ответил Гросс

– Прекрасно,– Ротберг, не садясь и держа портфель в руке, посмотрел на часы,

– Какие будут распоряжения шефа мне? – затаив дыхание, тихо спросил Гросс

– Никаких,– сухо ответил Ротберг.

– Как же так? – растерянно пробормотал Гросс. Ротберг посмотрел на него с усмешкой.

– Я всегда говорил шефу, что вы человек без воображения, типичный бескрылый исполнитель,– брезгливо сказал он.– Достаточно на вас посмотреть, чтобы понять, что вы уже не существуете. Какие же вам еще необходимы распоряжения? – Ротберг застегнул пальто и вышел.

Через минуту под окном промчалась его машина.

В дальнейшем Гросс действовал, как сомнамбула. Смотря прямо перед собой, он пододвинул к себе лист бумаги и размашистым почерком крупными буквами написал: «В погибшей Германии мне делать нечего»,– и вынул из стола пистолет…

Генерал Зигмаль и майор Лейт еще не окончили своего разговора, как в кабинет вошел адъютант генерала. Он приблизился к столу и молча положил перед генералом предсмертную записку Гросса. Когда генерал прочитал ее, адъютант сказал только одно слово:

– Застрелился.

Адъютант вышел. Генерал Зигмаль после секундного размышления разорвал письмо Гросса в клочья и выбросил в мусорную корзину.

– Кто? – спросил Лейт.

– Гросс,– с улыбкой ответил Зигмаль.– Признаться, я удивлен, что он не сделал этого раньше. Типичная штатская крыса.

– Что он написал?

– Что могут писать эти идиоты? Всегда одно и то же. Просит никого в его смерти не винить, хайль Гитлер и мы победим.– Генерал помолчал.– Если кто и победит, так это мы, и только мы. И только теперь, когда все эти штатские крысы с нашей дороги убрались.

– Значит, этих двоих я сегодня же ликвидирую,– вставая, сказал Лейт.

– Не возражаю. Вы, Лейт, молодчина. Я должен извиниться перед вами за некоторые свои резкости. Вы сделали главное. Восстание без головы– труп…

Ночью в крематорий явился майор Лейт и с ним отряд солдат. Заключенным, которые там работали, приказали выйти, отойти от крематория на двести шагов и там ждать дальнейших приказаний. Демка не слышал этого приказа. Так случилось, что за несколько минут до появления гестаповцев старший по команде сказал ему, что этой ночью его отведут в пещеру к его русскому другу, и Демка побежал в подвал крематория, чтобы взять спрятанный там пистолет.

К крематорию с погашенными фарами подъехала автомашина. Солдаты вынесли из нее три тяжелых мешка. Ошибиться было нельзя, в мешках были трупы. Когда их по узкому коридору несли к печам, Демка поднимался по лестнице из подвала. Солдаты повернули в печной зал, и тогда Демка увидел гестаповцев, стоявших у бокового выхода. Пройти мимо них незамеченным было невозможно. Не видя никого из команды заключенных, Демка сообразил, что всех их увели из крематория.

Демка раздумывал недолго. Прямо церед ним был люк для выгрузки пепла. Он был открыт. Достаточно подняться еще на две ступеньки, а потом можно выпрыгнуть через люк в спасительную темноту ночи. Но Демка решил не просто спастись. Поставив ногу на ступеньку, чтобы быть готовым к прыжку, он вынул пистолет и всю его обойму разрядил в гестаповцев. Он успел заметить, как двое из них начали падать, и ринулся в люк. А потом, никого не дожидаясь, помчался к главному входу в подземелье. Его окликнул часовой, но Демка пулей пронесся мимо и скрылся в темени тоннеля.

Вскоре он уже был возле Баранникова. Задыхаясь и дрожа, он рассказал, что с ним случилось.

25

Четыре дня узники продолжали оставаться разобщенными по девяти пещерам. Мысль о восстании еще не покинула их. Теперь все зависело от того, насколько опытными и умными были те, кто возглавлял заключенных в каждой пещере. Баранников попытался установить связь с другими пещерами. Он поручил это трем русским, которые торжественно объявили себя его помощниками. В полночь они ушли, а спустя два часа один из них, тяжело раненный, приполз обратно. Выяснилось, что эсэсовцы все выходы на поверхность оставили открытыми, но в соединительных штольнях устроили засады.

Положение заключенных в пещерах становилось все более тяжелым. Прекратилась всякая доставка продовольствия. Многих голод сделал вялыми, и они часами сидели неподвижно, ко всему равнодушные, ничего не ждущие. Те, кто пытался погасить голод неумеренным потреблением воды, погибали. Между прочим, как позже выяснилось, гестаповцы умышленно открыли доступ к водопроводным кранам. Люди умирали тихо, незаметно. Просто кто-то обнаруживал, что его сосед, с которым он только что разговаривал, уже мертв. И странное дело: люди, еще недавно равнодушные к смерти, теперь, обнаружив умершего, приходили в нервное возбуждение, и успокоить их было невероятно трудно. В состоянии истерики они словно теряли рассудок и бормотали бог весть что. Самым страшным было то, что мертвые оставались среди живых. Из-за немыслимой тесноты их даже нельзя было перенести в одно место. Все непереносимей становился сладкий трупный запах.

Баранников, Гаек и Демка держались вместе. В это страшное время обнаружилась чудесная душевная черта Гаека. Сын народа, породившего неунывающего бравого Швейка, в этих ужасающих условиях, где, казалось, любой юмор – кощунство, стал поддерживать людей нехитрой шуткой.

– Интересно, что обо всем этом сказал бы наш Швейк? – спрашивал он и, чуть изменив голос, отвечал:– Скажу я вам, дорогие мои, я знал в Панкраце одного чудака, которому было еще хуже. Он три раза женился и всех трех жен похоронил, но три тещи жили с ним в одном доме. Вы представляете эту жизнь с тремя тещами и без единой жены?

Люди вокруг печально улыбались. Выяснилось, что Демка никогда не читал Швейка, и Гаек подробно рассказывал ему о похождениях бравого солдата. Баранников видел, как вокруг прислушиваются к рассказу. Он наблюдал это не без удивления. До чего же разнообразны, даже неожиданны средства поддержки человеческой души!

В пещере появились агитаторы за мирный выход на поверхность. С одним таким агитатором Баранников впервые столкнулся три дня назад. Он знал этого человека с удивительно красивым и гордым лицом. Однажды Ян Магурский, показав на него, сказал: «Перед этим человеком падала ниц вся Варшава. Такой это был гениальный актер». Как-то Баранников заговорил с ним и был поражен, обнаружив, что гениальный актер на редкость глупый и фанатически религиозный человек. Все случившееся с ним он считал наказанием, назначенным богом за грехи его мирской жизни. Баранников сказал ему, что, следуя этой логике, эсэсовцев нужно считать божьими людьми. Актер совершенно серьезно ответил: «Великими были грехи мои, и бог избрал тяжкое их искупление…» Баранников тогда даже пожалел этого красивого и, как ему сказал Ян, талантливого человека.

И вот три дня назад оц услышал, как актер красивым голосом говорил сбившимся возле него людям:

– Надо взять белый флаг – символ мира и выйти на поверхность. Сейчас, когда война явно кончается, немцы не возьмут на себя лишний грех убивать людей с белым флагом.

– Тысячи мертвецов из четвертой пещеры смеются над вами!– крикнул Баранников.

Актер величественно повернул к нему свою массивную голову:

– Четвертая пещера начинала восстание,– сказал он.– Это совсем иное дело.

– Вы говорите неправду,– возразил Баранников.– Четвертая пещера не начинала восстание. Просто там оказался такой же, как вы, Христов проповедник, а точнее сказать, провокатор, который повел за собой людей, пообещав им свободу и жизнь.

– Но немцы могли подумать, что это начало восстания,– невозмутимо заявил актер,– А мы выйдем с белым флагом.

– А вы не помните, как они повесили вашего епископа? —спросил Баранников.– Он обратился к ним с молитвой, а они оборвали божьи слова петлей. Было это?

– Было,– Актер явно смешался и тихо пробормотал: – В ослеплении злости совершено это злодейство.

– А откуда вы знаете, что ослепление у них прошло?– наступал Баранников.– Не наоборот ли? Явное поражение в войне озлобило палачей. Они теперь озверели. И надо еще помнить, что каждый из нас, оставшихся в живых,– это свидетель их преступлений. Кто этого не понимает, кто надеется, что волки превратились в ангелов, и пойдет к ним, тот пойдет на самоубийство.

Баранников по лицам людей видел, что его слова попадают в цель, и, повысив голос, продолжал:

– Мы не пойдем за вашим белым флагом! Жизнь и свободу мы завоюем в борьбе, если все будем сплочены сознанием, что мы– сила, которую враг должен бояться. Идти к смертельному врагу на поклон– это не только глупость и трусость, но и предательство памяти тех, кого мы здесь похоронили.

Заключенные, забыв об актере, прихлынули к Баранникову. Он говорил им о готовящемся восстании, о том, что есть оружие и боевые руководители, которые хорошо знают обстановку и только выжидают благоприятною момента для восстания.

Тогда Баранников выиграл бой. Но вчера все узнали, что руководители восстания схвачены. Потом произошла неудача с попыткой установить связь с другими пещерами. Агитация за мирный выход на поверхность с белым флагом усилилась и бороться с ней становилось все труднее.

– Что вы предлагаете взамен?—раздраженно спрашивали заключенные.

А что мог предложить Баранников? Только выжидать.

– Пока мы сами не перемрем? – кричали ему в ответ.

К вечеру Баранников понял, что утром люди уйдут из пещеры. Он видел, как в нескольких местах заключенные из лоскутьев мастерили белые флаги.

Ночью произошло событие, которое окончательно сломило волю людей и помутило их рассудок.

Только пещера начала затихать, как где-то вверху раздался глухой удар, от которого с потолка посыпались комья земли. Все вскочили, кто-то истерически закричал:

– Они взрывают подземелье!

У Баранникова похолодело сердце. Он знал, что в планы эсэсовцев входил взрыв подземелья, но он знал и другое– руководству подполья удалось обезвредить заложенные в цехах мины.

Последовал новый удар, а затем удары слились в долгий грохот. Люди с обезумевшими лицами рванулись к выходу.

– Товарищи! Это налет авиации!—закричал Баранников.– Это бомбежка! Остановитесь! Вы погибнете под бомбами!

Толпа остановилась. Баранников пробился в середину пещеры. В это время грохот оборвался.

– Ни шагу из пещеры! – кричал Баранников.– Это бомбы разят наших врагов! Кончится бомбежка, и мы выйдем.

Заключенные подчинились. Земля снова заколотилась от взрывов. Погас свет – очевидно, одна из бомб попала в электростанцию.

– Спокойно, товарищи! – кричал Баранников.– Глупо погибать под бомбами, которые предназначены нашим врагам.

Воздушный налет американцев на лагерь, когда их войска были от него так близко, что еще в эту ночь могли здесь появиться, вряд ли был стратегически мудрой операцией. Имело смысл вывести из строя подземный завод, но американцы не могли не знать, что завод давно бездействует. Они не могли не знать и того, что завод безвреден, так как отрезан от фронта. Можно предположить, что, узнав от пробившегося к ним Гримма о готовящемся в лагере восстании, они решили помочь заключенным, нанося удары по находившимся на поверхности эсэсовцам. Но для этого совсем не нужен был столь мощный массированный налет. В пещерах, расположенных ближе к поверхности, заключенные гибли от детонации, у них лопались кровеносные сосуды. Одна из бомб пробила слой земли и взорвалась в пещере.

Как только стало ясно, что налет закончился, заключенные из всех пещер хлынули на поверхность.

– Товарищи, спокойно! – кричал сорвавшимся голосом Баранников.– Выходить организованно!

Все напрасно. Его никто не слушал. С диким ревом толпа ринулась в проходную штольню, и Баранникова подхватило потоком…

– Демка, не отставай! – успел крикнуть он.

– Я здесь,– еле расслышал он Демкин голос.

Проходная штольня в самом конце была разрушена бомбой. Люди метнулись обратно.

– Назад! Выйдем через завод! – крикнул кто-то.

Началась паника и давка. Кто в эту минуту упал, нашел смерть под ногами потерявших рассудок товарищей. Люди, которых вел один инстинкт, хлынули в пещеру и оттуда в штольню, спускавшуюся в цех. Миновав цех, побежали по главному выходному тоннелю. Здесь было просторней, давка уменьшилась. Уже чувствовался свежий воздух…

26

Одна из первых бомб снесла угол здания дирекции завода. Бомба похоронила под обломками тело Гросса. Генералу Зигмалю повезло – он в это время находился в другом конце дома. За полчаса до налета Зигмаль отдал приказ взорвать завод и как раз, когда ему сообщили, что электропроводка к минам повреждена, начался налет.

– Может, мины сработают от детонации?– с надеждой сказал Зигмаль, когда затих грохот первых взрывов, от которых в кабинете генерал-директора вылетели все стекла.

Но мины от детонации не взорвались.

– Переходим в убежище! Переключить связь туда,– спокойно распорядился Зигмаль и, неторопливо собрав со стола бумаги, медленно пошел к двери.

Можно было подумать, что этот генерал-палач не был трусом. Но если бы знали шедшие за ним его помощники, о чем он сейчас думал! А он думал только об одном: правильно ли понял его шофер, которому он вечером приказал поставить заправленную бензином машину в лесу возле егерского домика и ждать его там, не вылезая из-за руля…

Телефон в убежище уже работал. Генерал Зигмаль соединился с начальником внешней охраны лагеря.

– Где железнодорожный эшелон?

– Стоит, как приказано, в семи километрах от лагеря,– последовал ответ.

– Немедленно погрузите в него весь свой гарнизон и, как только кончится налет, срочно перегоните эшелон на восток от лагеря и поставьте его в десяти километрах. Не позже чем через час эшелон должен быть там. Отвечаете за это головой.

По другому аппарату Зигмаль вызвал нового начальника гестаповского отряда (жизнь майора Лейта оборвала Демкина пуля):

– Где ваши люди?

– Размещены в санитарном бункере.

– Отправку их в пещеры отменяю. Как только окончится налет, направьте их ко всем выходам из подземелья. Остальное– как договорились. Желаю успеха.

Третий разговор генерал провел с полковником СС, в подчинении которого были все вооруженные силы на территории лагеря:

– Еще раз повторяю – огонь открывать только тогда, когда будет совершенно ясно, что наш расчет не оправдался. Но я думаю, что все будет в порядке. Успех зависит от быстроты, с какой вы перебросите свои силы на обхват шоссе, и от решительности последующих ваших действий. Их нужно оглушить и не давать им опомниться. Желаю успеха.

Последний разговор был с командиром отряда эсэсовцев, ведущих наблюдение за выходами из подземелий:

– Что у вас?

– Спокойно.

– Обо всем, что увидите, докладывайте мне каждые три минуты.

Все эти телефонные разговоры генерал Зигмаль провел под грохот взрывов – налет продолжался. Он положил трубку и прислушался к близким разрывам бомб.

– Как видно, янки бомб не жалеют. Ну что же, бросайте, бросайте, мистеры, помогайте нам обрабатывать засевшую в пещерах банду…– Он помолчал и сказал почти мечтательно: – Ах, если бы банда вышла на поверхность под бомбы! Тогда бы нам оставалось только произвести окончательную подчистку, и какой бы великолепный сюжет получился! Ну ничего, спасибо, мистеры, и за это.

Последний план действий, разработанный генералом Зигмалем, он сам назвал «психологическим». Все в этом плане держалось на том, что заключенные, находясь в пещерах в ужасающих условиях и вдобавок потерявшие своих руководителей, окончательно падут духом и превратятся в стадо безвольных людей, с которым можно будет сделать все, что угодно. Совершить убийство десяти тысяч человек на территории лагеря генерал Зигмаль уже не мог – американцы были слишком близко, он не успел бы ликвидировать следы этого побоища. Истребление заключенных он решил произвести за пределами лагеря. Несколько дней назад сюда были привезены еще две сотни уголовников. Им обещали немедленное освобождение за выполнение довольно простого задания: они должны были распространить в пещерах слух, будто охрана покинула лагерь, восточные ворота открыты и есть возможность бе жать. Выйдя из подземелья, заключенные убедятся, что действительно никакой охраны нет, и вслед за уголовниками ринутся к восточным воротам, которые будут открыты. Беглецы неизбежно растянутся в длинную колонну. А когда они удалятся от лагеря на три-четыре километра, находящиеся в засаде эсэсовцы откроют по ним пулеметный огонь. Предполагалось, что здесь должно быть убито не меньше половины заключенных. Остальных, окончательно парализованных страхом, погонят дальше к приготовленному эшелону. Каждый вагон должен быть набит битком, наглухо закрыт и запломбирован. На дверях– плакат об ответственности за снятие пломбы. Затем этот страшный эшелон будет курсировать между двумя маленькими городками и подолгу стоять на безлюдных полустанках, пока люди в вагонах не перемрут. Но «для верности» возле Равенсбрука эшелон будет расстрелян из зенитных пулеметов, установленных на крыше высокого здания,– это создаст видимость обстрела поезда американской, авиацией…