Текст книги "Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов(изд.1971)"

Автор книги: Василий Ардаматский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Мой единственный сын в семнадцать лет погиб на войне.

– В России? – спросил я, безотчетно страшась услышать подтверждение.

– Нет. В России погиб муж. – Она снова печально улыбнулась: – Я такая же одинокая, как и вы… Вам здесь хорошо? – неожиданно спросила она.

– Да, хорошо, – ответил я.

– А я на чужой земле одиночество перенести не смогла бы. Я хожу по улицам, по которым ходили муж и сын. Я дышу воздухом, которым они дышали. Все здесь помогает мне жить памятью о них. – Глаза ее, такие глубокие, грустные, в эту минуту такие красивые, напомнили мне вдруг глаза моей матери. У нее всегда были грустные глаза… А фрау Эмма говорила: – Вы очень молоды, в этом ваше счастье. Но вы не должны забывать родную землю, это все равно, что забыть родную мать.

– Я не забыл. Только что в саду я вспомнил свое детство… там… – сказал я.

– Это хорошо, – сказала фрау Эмма. – И в день вашего рождения я желаю вам вернуться на родину.

– А я не хочу возвращаться.

– Этого не может быть, – серьезно и многозначительно сказала она, вставая.

Я вернулся к себе, лег и, глядя в лепной потолок, стал думать. То, что я услышал сейчас от фрау Эммы, воспоминание о маме, недавнее видение детства – все это слилось вместе, и снова возникло безотчетное чувство вины. Перед чем, перед кем? И, пожалуй, сейчас это чувство было острее, тревожнее.

За дверью послышался веселый голос мистера Глена. Когда рядом он, все ясно, а главное – хорошо и спокойно.

– Юри! Юри! Где ты тут?…

Он вошел, как всегда, стремительно, красивый, немножечко пестрый, пахнущий духами. Я вскочил ему навстречу. Он обнял меня и взволнованно сказал:

– Семнадцать, Юрий! Семнадцать! Поздравляю тебя от всего сердца и завидую тебе, дьяволу!– Он шутя оттолкнул меня.– Просто безобразие– ему семнадцать! Вот тебе подарок от всех, кто о тебе заботится, и от меня, конечно.

Он выхватил из кармана черную продолговатую коробочку и протянул мне.

Это были золотые часы. Первые часы в моей жизни!

– Каждый раз, смотря на них, – сказал мистер Глен, – вспоминай своих хороших друзей!..

А вечером в честь моего дня рождения он устроил ужин в ресторане. За столом вместе с нами сидела Лилиан, девушка удивительной красоты. «Мой давний друг»,– сказал о ней мистер Глен. Был еще мистер Берч с женой. «Мои сослуживцы»,– сказал о них мистер Глен. И, наконец, еще одна девушка– Нелли, которую мне представили как подругу Лилиан. Я промолчал, что знал ее. Вернее, несколько раз видел издали – она работала в нашем особняке и иногда выходила в сад. У нее были рыжие, коротко подстриженные, как у мальчика, волосы, продолговатые светло-серые глаза. Тоненькая, стройная, она казалась мне очень красивой. Мы сидели за столом рядом, и это очень меня смущало. А тут еще мистер Берч все поглядывал на меня каким-то цепким, оценивающим взглядом и потом негромко разговаривал с мистером Гленом. Мне показалось – обо мне.

Что мы ели, какие вина пили – не знаю. Помню только, что все было необыкновенно вкусно.

Смотря на меня своими узкими, как щелки, глазами, мистер Берч сказал:

– Наш юный друг Юрий, я хочу вручить тебе свой подарок. – И он протянул мне маленькую черную книжку.

Я взял ее и прочитал надпись: «Университет имени В. Гете. Франкфурт-на-Майне».

– Билет на право посещения лекций, – продолжал мистер Берч. – Так что ты теперь студент, и я прошу выпить за это. Гип!

– Гип! Гип! Гип! – негромко подхватили все.

Я встал, поблагодарил мистера Берча и лихо запрокинул свою рюмку.

Как все было замечательно! Сказка продолжалась! И, конечно же, я совершенно забыл все свои утренние переживания…

После ужина мы вышли на улицу, где нас ждали две машины: одна – большая, другая совсем маленькая, похожая на жука. В большую сели Глен и Берч со своими дамами. В маленькую за руль уселась Нелли. Она открыла дверцу и крикнула мне:

– Что вы ждете? Садитесь!

Я сел рядом с ней, и мы поехали.

Впереди шла большая машина. Было уже темно, и я впервые видел сумасшедшие, летящие мимо ночные огни города.

– Когда за рулем Берч, проклятие ехать за ним, – сказала Нелли. – Он никогда не превышает полсотни километров. Так и хочется стукнуть ему в зад. Нажмите, мистер, на газ! – громко засмеялась она.

– Трудно вести? – спросил я, глядя на машины, мчавшиеся нам навстречу.

– У нас в Америке крутить руль умеет каждый школьник, – ответила она и, держа одной рукой руль, закурила сигарету. – Не хотите? – Нелли протянула мне пачку

– Я еще никогда не курил, – сказал я и почему-то смутился.

– Когда-нибудь надо начинать, берите!

Я отказался.

– Напрасно, – серьезно сказала она. – Сигарета – прекрасный громоотвод для нервной системы.

Я видел, что мы уже выехали из города. Автомобильные фары освещали черную полосу шоссе, и в их летящем свете рывками проносились короткостволые стриженые ивы.

– В Берче проснулся наконец мужчина,– рассмеялась Нелли.– Дает шестьдесят пять километров.

– Куда мы едем? – спросил я.

– В прелестный дорожный кабачок. Будем пить кофе и танцевать. Вы умеете?

– Нет. Я еще никогда не танцевал.

– Как я вам завидую! – воскликнула Нелли. – У вас все впервые!

Машины свернули с шоссе и остановились у освещенного подъезда двухэтажного дома с острой, высокой крышей. У двери вывеска: «Отель-ресторан «Ницца».

Тучный, слонообразный хозяин отеля провел нас на веранду, где стоял уже накрытый стол. Как только мы вошли, из радиодинамика полилась тихая и нежная джазовая музыка.

Мы пили кофе с коньяком, и мне становилось все веселее, сидевшие за столом казались милыми и близкими людьми, хотя разговаривать с ними я мог только по-немецки и довольно часто, когда они переходили на английский язык, я как бы становился глухим.

Нелли стала учить меня танцевать.

– Браво! Браво! – восхищались все моими успехами, а я… – мне было так хорошо! – я впервые в жизни обнимал девушку.

Проснулся утром и долго не мог понять, где нахожусь. Одетый, в ботинках, я лежал на постели поверх одеяла. Шторы на окне были задернуты, и тоненький луч солнца пронизывал маленькую комнату и сиял на боку фаянсового кувшина, стоявшего на умывальнике. Стоит пошевельнуться – в затылке возникает тупая боль.

Постепенно проясняется память, я начинаю понимать, где нахожусь, но все, что было со мной ночью, обрывается на неправдоподобном – Нелли, обхватив мою голову, целует меня в губы, тихо смеется и шепчет:

– Все впервые… все впервые.

А сидящие за столом кричат:

– Браво! Браво!..

«Нет, нет, это, наверное, было во сне», – думаю я, но не очень уверенно.

В комнату вошел мистер Глен. Он чист и свеж, как всегда.

– Вставай, Юрий. Надо торопиться в город, – деловито сказал он и раздернул шторы.

Мы возвращались вдвоем на маленькой машине. Все остальные, оказывается, уже уехали. Настроение было ужасное. Ехали молча. Мистер Глен гнал вовсю – стрелка спидометра не отходила от цифры «100». Он тоже был непривычно молчалив. И, только когда мы подъехали к особняку, он спросил:

– Студенческий билет не потерял?

Я проверил – билет был в кармане.

Мистер Глен рассмеялся:

– А Нелли великолепная девчонка. Не так ли?

Я, ничего не сказав, вылез из машины и пошел к себе. Земля подо мной качалась…

3

Я вольный слушатель лекций по истории, праву, экономике и юриспруденции. Для меня составлен точный график лекций, который я неуклонно соблюдаю. В моей книжечке-календаре расписан каждый учебный день.

Я слушал лекции, читавшиеся на самых разных курсах и факультетах университета. Возможно, что это было сделано нарочно, чтобы я не мог часто встречаться с одними и теми же немецкими студентами.

Слушать лекции было очень интересно. И особенно потому, что они были такие разные и по теме и по уровню. Кроме того, несколько часов ежедневно я проводил в университетской библиотеке – читал книги по составленному для меня рекомендательному списку и делал конспекты прочитанного.

Время летело незаметно. Я возвращался домой с гудящей головой, но, ложась в постель, радостно думал, что завтра снова пойду на лекции, в библиотеку. За год я узнал так много, что мне иной раз становилось страшно – как все это удержать в голове?…

Наступили рождественские каникулы. Мистер Глен отправил меня в туристский пансион близ Гарца. Я катался с гор на лыжах и отсыпался.

Пансион был маленький, там жили три семьи с детьми и четверо одиноких. Все немцы. Держались они друг с другом холодно и официально. Впрочем, я и сам не стремился с кем-нибудь из них сблизиться. Мне было хорошо и одному. Я уходил в горы и мог там часами стоять на солнце и думать о трагедии Рима и о юридических головоломках средневековья.

Среди жильцов пансиона была женщина лет тридцати – великолепная спортсменка. Я не раз любовался ее стремительным слаломом, когда ее стройная, обтянутая спортивным костюмом фигура то наклонялась вперед, то опасно скашивалась в стороны на крутых поворотах и быстро-быстро уменьшалась, пока не превращалась в цветную точку на дне снежной долины. У нее было строгое, даже злое лицо, что мешало замечать его точеную красоту. Я узнал, что она учительница из Кельна, фрау Зиндель.

Однажды в конце дня разыгрался снежный буран. Я не успел уйти далеко и поспешил домой. В вестибюле возле хозяйки пансиона толпились встревоженные жильцы. Увидев меня, хозяйка сказала:

– Значит, нет только фрау Зиндель.

Пожилой немец – отец одного из семейств – предлагал вызвать спасательную команду. Кто-то советовал включить на полную мощность радиоприемник, висевший у входа в пансион.

– Подождем еще, – сказала хозяйка, – до темноты много времени, да и буран может утихнуть. А вызов спасателей, – она растерянно оглядела всех, – стоит немалых денег. Наконец, фрау Зиндель далеко уйти просто не могла.

Стало смеркаться, а буран продолжал свистеть вовсю и даже усилился. Хозяйка стала вызывать по телефону горноспасательную станцию. Очевидно, буря повредила линию или просто была плохая слышимость – добрых полчаса хозяйка кричала в трубку, а там, на другом конце провода, не могли понять даже, откуда звонят.

– Пансион «Эльза»! – кричала хозяйка. – «Эльза»… «Эльза»…

Вокруг нее в молчании стояли жильцы. Но вот наконец хозяйка сообщила станции о происшествии и, повесив трубку, вконец огорченная, сказала:

– Все в порядке, они принимают меры…

Раздался общий вздох облегчения, и жильцы, оживленно переговариваясь, прошли в столовую и, как ни в чем не бывало, принялись за ужин.

Я стоял у двери, сквозь стекло смотрел на беснующийся в свете фонаря снег и думал о фрау Зиндель. Может быть, она упала, сломала ногу и лежит теперь беспомощная, и ее заносит снегом. Может, спустившись в долину, она потеряла ориентировку в снежной мгле и пошла не в ту сторону, а южнее долина круто обрывалась к горной реке.

Спасателей не было. Телефон молчал. Я видел, как встревожена хозяйка.

– Дайте мне фонарь, я по дороге спущусь в долину и буду кричать, – предложил я ей.

– Да, да, непременно, – засуетилась хозяйка. – Я сейчас заправлю фонарь. Но, может, с вами пойдет кто-нибудь еще?

Пока она готовила фонарь, я прошел в столовую и громко сказал:

– Господа, кто вместе со мной пойдет в долину?

После большой паузы из-за стола поднялся пожилой, довольно тучный мужчина.

– Идемте, – сказал он просто. – Хотя спасатель из меня ерундовый.

И мы с ним, вооруженные фонарем и лыжными палками, отправились в долину. Надо сознаться, затея эта была несерьезной. Пока мы шли под уклон, нащупывая палками дорогу, все было хорошо. Но в долине уже намело много снега, и стало трудно определять, где дорога. А стоило сделать шаг в сторону, как мы по пояс проваливались в мягкий снег. Все могло окончиться тем, что пришлось бы спасать нас.

Больше часа мы исправно орали, махали фонарем, но в ответ слышали только свист снега. И мы вернулись в пансион.

Все его жильцы благоразумно разошлись по своим комнатам. Нас встретила только хозяйка.

– Что же это будет? – причитала она, чуть не плача. – Ну почему мой пансион точно богом проклят? Беда была прошлой зимой, и теперь опять…

– Я пошел спать, – сказал мой спутник.

Поднявшись на второй этаж, я вышел на крышу, где был солярий. Освоившись немного в темноте, я увидел, что в шезлонге, придвинутом к стене, кто-то лежит. Я подошел ближе, наклонился и увидел фрау Зиндель, которая спала, зашнуровавшись в спальном мешке.

– Фрау Зиндель! Фрау Зиндель!

Она открыла глаза и приподнялась:

– Бог ты мой, уже ночь… – сонно произнесла она и попросила меня помочь ей выбраться из мешка.

Меня почему-то разбирал смех:

– Я советую вам спуститься вниз к хозяйке.

– Зачем? – удивилась она.

– Хозяйка там чуть не плачет. Все думают, что вы пропали.

Я прошел в свою комнату, разделся, лег в постель и мгновенно уснул…

За завтраком в столовой стоял гул. Взбудораженные жильцы обсуждали случившееся и поминутно устремляли осуждающие взгляды на фрау Зиндель,

После завтрака я вышел из пансиона. Буран почти совсем затих, и я решил пройтись до почты – отправить открытку мистеру Глену. Мы договорились, что я каждый день буду посылать ему весточку о том, как я тут живу.

Не прошел я и сотни шагов, как меня нагнала фрау Зиндель:

– Вы на почту?

– Да.

Мы пошли рядом.

– Ваша фамилия Коробцов? – спросила она.

– Да.

– Вы кто по национальности?

Я вспомнил указание мистера Глена никому ничего о себе не рассказывать и не ответил.

– Я фрау Зиндель, – нисколько не обидясь, сказала она.

– Я знаю.

– Хочу поблагодарить вас за вчерашнее…

– Не стоит, фрау Зиндель. Это был, может, и благой порыв, но не очень-то серьезный. Мы сами чуть не заблудились.

– Это неважно! – воскликнула она. – Главное в том, что ваш поступок стал живым укором совести для всех других. – Она, вздохнув, сказала: – Ах, немцы, немцы…

Мне самому не понравилось, как вели себя жильцы пансиона, но поддержать разговор я не мог, это было бы просто самохвальством. Я заговорил о погоде.

Когда мы вернулись в пансион, фрау Зиндель предложила мне посидеть у камина.

Было уютно, тепло и так приятно смотреть на пылающие поленья.

– Неужели немецкий обыватель неисправим? – спросила фрау Зиндель. – Мой дом, моя семья, а все остальное его по-прежнему не касается. Представьте, они осуждают меня – эти добропорядочные немцы из пансиона «Эльза». За что? За то, что я крепко уснула на воздухе? – Она наклонилась ко мне и, тряхнув головой, ответила: – Нет! Они осуждают меня за то, что эта история раскрыла их друг перед другом, как равнодушных, тупых эгоистов.

– Вы говорите– мой дом, моя семья, но разве не эти же немцы шли за Гитлером, теряя и семьи и дома? – спросил я.

Она с интересом посмотрела на меня и тихо произнесла:

– Это очень сложный вопрос. Я преподаю историю. Ученики часто спрашивают: как могла случиться с Германией такая катастрофа? Что им отвечать?

– Да, что и говорить, Германии не повезло, – сказал я.

Фрау Зиндель смотрела на меня с крайним удивлением:

– Как это не повезло? Что вы говорите? Германия Гитлера навязала миру жестокую и истребительную войну, желая стать владычицей мира, и за это она понесла вполне заслуженную расплату.

– Могло не повезти и русским и американцам,– сказал я, продолжая выкладывать знания, полученные от мистера Киркрафта. – Но повезло именно им. И теперь русские также хотят владеть всем миром.

– Откуда вы это взяли?– спросила фрау Зиндель, и я увидел в ее глазах насмешку.

– Половину Европы они уже захватили?– продолжал я.– Это же они хозяйничают в Восточной Германии, в Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии…

– Что значит– хозяйничают в Восточной Германии?– с учительской интонацией спросила она. – А что, по-вашему, делают американцы и англичане у нас, в Западной Германии?

– Нормальная временная оккупация при одновременной помощи немцам в создании своей демократической власти. А русские сделали Восточную Германию своим военным плацдармом в Европе.

– Откуда вы все это узнали? – спросила она, смотря на меня с улыбкой.

Я промолчал.

– Не обижайтесь, пожалуйста, но вы повторяете зады самой примитивной американской пропаганды, рассчитанной… – она замялась немного, по тут же решительно добавила, – на тупиц и на того печально прославленного немецкого обывателя, который религиозно верит всему, что читает в своей газете или слушает на ночь по радио. Дорогой господин Коробцов, все это далеко не так просто… Вот вам только один факт: почему русские в Восточной Германии устранили нацистов от всякой деятельности, а здесь их подкармливают прославленные своим практицизмом американцы? Почему? Зачем?

– Процесс в Нюрнберге – это, по-вашему, подкормка?

– О, святая наивность!– воскликнула фрау Зиндель.– Да Геринга или Кейтеля просто нельзя было не повесить! Но разве Геринг управлял печами Освенцима? Разве Кейтель убил Варшаву? Вы живете во Франкфурте. Поинтересуйтесь, кто стоит во главе промышленных концернов в вашем городе? И вы узнаете, это те же господа, которые были опорой Гитлера. Только теперь к их сумасшедшим прибылям примазались еще и американские дельцы.

– Вы коммунистка? – спросил я, обрадованный своей догадкой.

Она вздрогнула, как от удара, презрительно посмотрела на меня и сказала:

– Нет, увы, нет. Мой отец был крупным нацистским чиновником. Он не перенес разгрома и застрелился, но меня это ни в чем не оправдывает.

– Говорите вы, как коммунистка… – начал я, но она встала и, смотря на меня с удивлением и брезгливостью, сказала:

– Я очень жалею, что продлила наш разговор. Это испортило все впечатление от вчерашнего. Прощайте.

Вечером она уехала. А я жил там еще три дня, все время думал о ней и продолжал убеждать себя, что она коммунистка. Это немного утешало и помогало считать, что я прав.

4

После возвращения из пансиона до начала лекций в университете у меня было два свободных дня, и я собирался походить по городу – живу в знаменитом Франкфурте-на-Майне и совсем не видел его. Но в день приезда мне вручили записку от мистера Глена. Он просил меня к 10 часам вечера быть готовым к важному разговору. Я заволновался. Еще перед каникулами мистер Глен намекал мне, что в самое ближайшее время жизнь моя изменится, но на все вопросы отшучивался, говорил, что начальство обеспокоено тем, что я увеличиваю армию безработных в Западной Германии.

В половине десятого появился мистер Глен. Мне показалось, что он нервничает. Мы ехали, как всегда, в его машине, и он то и дело посматривал на свои часы.

– С тобой, Юрий, будет говорить сейчас очень большой начальник, мистер Дитс. Ответы свои обдумывай. Но не лебези. Покажи, что у тебя есть характер, – серьезней, чем всегда, говорил мистер Глен.

– А кто этот мистер Дитс? – спросил я.

– Скажу так: если ты ему не понравишься, он тебя, а вместе с тобой и меня может отправить, как говорят у нас в Америке, гладить асфальт пятками, – ответил он без улыбки. – Ты уже столько времени живешь на всем готовом, без забот, учишься, отдыхаешь в горном пансионе и не знаешь, кто устроил тебе этот рай на земле.

– Вы однажды мне это объясняли, – сказал я.

– Вот и прекрасно, – улыбнулся мистер Глен. – И теперь уточняю: платил мистер Дитс. Он все о тебе знает и внимательно следит за тобой. И теперь он хочет посмотреть, во что он вложил деньги. Возможно, он решил, что пришло время тебе поработать.

Сказка подошла к концу. Я это скорей чувствовал, чем понимал. То, что мой бог – мистер Глен – нервничал, пугало. Но я все же сознавал, что как-то расплачиваться за сказку надо.

Мы проехали через центр и вскоре остановились перед большим домом, стоявшим за высоким каменным забором и оттого похожим на тюрьму. Сходство это дополняла будка с вооруженным часовым.

Подойдя к машине и, видимо, узнав Глена, часовой проворно вернулся к воротам и нажал там кнопку. Глухие створки медленно раздвинулись, и мы въехали во двор.

Мистер Глен взял меня под руку и уверенно повел через темный двор к большому зданию.

Когда мы вошли, я невольно остановился – в глаза ударил нестерпимо яркий свет. Два рефлектора были направлены прямо на двери. Молодой человек проверил наши документы и повел по ярко освещенному коридору. У лифта нас встретил другой молодой человек, который вместе с нами поднялся на второй этаж и подвел к двери с табличкой:

– Номер первый предупрежден, входите, – тихо сказал молодой человек и ушел назад, к лифту.

Мы вошли в большой кабинет. Здесь тоже был очень яркий, но в то же время мягкий свет, лившийся из скрытых карнизом светильников.

Из-за стола нам навстречу вышел совершенно лысый мужчина маленького роста – он был ниже меня. На нем – белоснежная рубашка, желтый галстук; отглаженные брюки свисают с круглого живота двумя короткими и острыми клиньями. Таким я впервые увидел всесильного мистера Дитса.

Мистер Дитс жестом пригласил нас сесть около низкого полированного стола. Мы с мистером Гленом сели рядом, мистер Дитс – напротив. С минуту он точно ощупывал меня своими выпуклыми стеклянными глазами из-под черных косматых бровей. Затем спросил что-то у мистера Глена по-английски и обратился ко мне на немецком:

– Нет ли у вас жалоб или претензий?

– Нет. Наоборот, я очень благодарен за все.

Будто не услышав моего ответа, мистер Дитс сказал:

– Мы не загружали вас никакой работой, и у меня была надежда, что вы будете этим недовольны.

– Я жил точно по расписанию – все время занятия, – ответил я.

Мистер Дитс взял из ящика, стоявшего на столе, сигару, раскурил ее, выпустил вверх густую струю дыма и улыбнулся маленьким ртом:

– Для умного человека образование не больше как проценты на основной капитал. А мой дед прекрасно обошелся без образования, и имя его до сих пор помнит Америка. Не так ли, Джон?

– О! Ваш дед – слава Юга, – с готовностью подтвердил мистер Глен.

– Мой отец, – продолжал мистер Дитс, – брал авторучку, только когда нужно было подписать чек. А целая орава образованнейших людей жила на его деньги. Обхожусь, кстати, без этой роскоши и я, – добавил он небрежно и, подвинув к себе папку с бумагами, сказал: – Займемся делом. Вам, юноша, пора начать отрабатывать затраченные на вас деньги. Вы хотите послужить великой и щедрой Америке?

– Боюсь, сумею ли? – совершенно искренне сказал я.

– Тогда деньги, потраченные на вас, мы взыщем с мистера Глена, который выдал на вас гарантийный вексель. Так или иначе, мне надо с вами поговорить.– Он придвинул к себе пепельницу, положил на нее сигару и потом долго смотрел, как струится спиралью дымок. – Дело в том, что Америке очень нужны верные ей русские люди. Христианский мир стоит перед довольно простой дилеммой: или его слопают русские коммунисты, или… или этого не произойдет. Господа коммунисты чрезвычайно активны, они атакуют наш западный мир и не стесняются при выборе средств. Но пока нет войны, в контратаку на коммунистов идем мы. Одни мы. Мы должны действовать и не считаться с тем, что нам придется нарушить некоторые христианские заповеди. Могу вас уверить, юноша, что если бы авторы библии знали о коммунистах, они бы решительно высказались за применение против них атомной бомбы и, вероятно, отреклись бы от лозунга «Все люди – братья». – Мистер Дитс негромко засмеялся.

Я улыбнулся.

– Ну вот и прекрасно! Я вижу, вы понимаете суть! – воскликнул мистер Дитс, сверля меня своими стеклянными глазами, и продолжал: – План мистера Глена в отношении вас мне нравится, но нельзя размазывать его на целое десятилетие. Нужно, не откладывая, приступить к работе. До свидания… Подождите там…

Я стоял в коридоре, думая с тревогой о том, что за работа ожидает меня, справлюсь ли я с ней. Из того, что говорил мистер Дитс, я ничего не понял.

Вышел мистер Глен. Мы молча покинули здание, сели в машину, и, только когда выехали на улицу, он сказал:

– Ты ему понравился… – и весело добавил: – Ничего, мы сделаем из тебя мужчину, черт возьми! Сделаем!

На другое утро мистер Глен привел меня в особняк, в комнату, где стоял огромный стол, заваленный газетными вырезками, наклеенными на листы бумаги.

– Это твой кабинет,– торжественно объявил мистер Глен.– Садись за стол. Вот так. Работа для начала совсем простая. Нужно читать вырезки из советских газет, выписывать из них нужные для нас вещи и составлять ежедневную сводку, которую, кстати, в конце дня перепечатает известная тебе Нелли, – съязвил мистер Глен и заключил энергично:– Вот и все. Сейчас я пришлю тебе сотрудника, который делает эти вырезки, вы должны работать с ним в полном контакте. Он тебе все объяснит подробнее. Ну, Юри, за дело!

Я стал читать первую попавшуюся вырезку. Это было коротенькое письмо рабочего в газету «Труд». Он жаловался на то, что общежитие для рабочих не ремонтировалось несколько лет: когда идет дождь, течет крыша, зимой по комнатам гуляет ветер, а в это время директор завода строит на стадионе крытую трибуну для начальства.

В комнату вошел коренастый мужчина лет сорока пяти.

– Юрий Коробцов?– спросил он надтреснутым голосом по-русски.– Я Гречихин. Федор Кузьмич. Давай знакомиться. Здорово, земляк…

У него было простое симпатичное лицо, которое безобразил косой шрам на правой щеке.

Перехватив мой взгляд, Гречихин потрогал шрам рукой и, странно улыбаясь одной стороной лица, спросил:

– А ты как оттуда выкарабкался?

Я коротко рассказал свою историю.

– Ну вот,– сказал он,– для начала работа у тебя будет нехитрая. Я помогу. Все очень просто. Читай вырезки и делай из них выписки по темам, которые я буду давать. Самое интересное– в сводку для начальства. Скажем, происшествия в жизни их молодежи, ну, там, пьянка, разврат, хулиганство и прочее… Пройдет два-три дня, и ты будешь печь эти сводки, как блины. Чего-то ты, парень, печалишься? Учти, из всех работ, которые нам – русским – дают американцы, разведка – самая интересная и самая денежная.

– А что это такое – разведка? – спросил я.

– Ты, я вижу, шутник, – сказал Гречихин. – Ладно, после пошутим. А сейчас начинай работать.

К концу рабочего дня передо мной уже лежала целая стопка выписок.

Снова пришел Гречихин и помог мне составить сводку. Дело это оказалось не такое уж трудное – за какие-нибудь полчаса сводка была готова.

Просмотрев ее еще раз, Гречихин сказал:

– Прелестная картинка, я пришлю сейчас машинистку.

Он ушел, и через минуту в комнату вошла Нелли… Она подошла, взлохматила мне волосы:

– «Все впервые»… здравствуй! Какой ты сегодня хорошенький!

– Здравствуйте!

– Боже праведный, он покраснел! Что за прелесть!– воскликнула Нелли.– Ну, не буду, не буду. Давай сводку. До звонка я ее отстукаю на машинке, а после работы пойдем в кафе. Договорились?

Она еще раз взлохматила мне волосы и выбежала из комнаты.

Меня бросало в жар и в холод.

После той ночи я видел Нелли несколько раз только издали. Я мог встретиться с ней, по я боялся этого. Боялся и стыдился.

Вот и теперь я не мог решить – идти мне с ней в кафе или поскорей спрятаться куда-нибудь? Пока я раздумывал, она сама пришла за мной.

– Пошли, «Все впервые», – сказала она и, схватив меня за руку, вытащила из-за стола.

В кафе, кроме нас, сидели еще две пары. Нелли выбрала столик в нише и, когда к нам подошел официант, заказала кофе и коньяк. И начала болтать о кинофильме, который она видела в субботу, о джазовом певце из Америки, о своем сослуживце Майкле, который влюблен в нее и на работе пишет ей записки, а у него вечно холодные и потные руки.

Потом она заказала бутылку вина и пирожные. Когда мы уже выпили почти всю бутылку, она вдруг умолкла и, положив свою руку на мою, сказала тихо:

– А нравишься мне ты, «Все впервые». Только ты…

Сердце мое замирало от счастья и непонятного страха.

– У тебя есть деньги? – спросила она.

– Есть.

– Заплати и проводи меня.

Она жила в маленькой гостинице недалеко от кафе.

– Может, зайдешь ко мне? – спросила она, когда мы подошли к подъезду.

– Нет, нет, – поспешно ответил я.

Она рассмеялась:

– Ты чудный, «Все впервые»…

Она поцеловала меня в щеку и вбежала в подъезд. Я шел домой счастливый, как никогда.

5

Через мои руки прошли, наверное, тысячи вырезок из советских газет. Почти пять месяцев я занимался составлением сводок. Должен сознаться, что, если начальство, поручая мне эту работу, хотело настроить меня против Советского Союза, лучшего способа оно придумать не могло.

Однажды, желая ускорить свою работу, я спросил Гречихина: нельзя ли мне получать советские газеты целиком и самому делать из них выборки?

– Зачем это тебе? – встревожился он. – Это не ускорит дела, ты просто не будешь успевать обрабатывать газеты. Скажи лучше спасибо сотрудникам моей группы, которые облегчают твою работу и с утра до вечера роются в этом дерьме.

Я подумал, что он, пожалуй, прав – на чтение газет целиком у меня не хватит времени.

На другой день мистер Берч вызвал меня и спросил, что я думаю о своей работе. Нет ли у меня каких-нибудь претензий? Не обижен ли я тем, что мне пришлось прекратить посещение университета? Я отвечал на его вопросы, испытывая неловкость от его взгляда – пристального и прозрачного.

– Мне доложили о вашем странном желании читать советские газеты. Вы, очевидно, не знаете, что эти газеты – безотказная ловушка для простаков? Скажите-ка мне прямо, зачем вам это понадобилось? – спросил мистер Берч.

Если бы он сказал, как Гречихин, что у меня на чтение газет не хватит времени, я бы с ним согласился. Но в этом «зачем понадобилось» прозвучало непонятное подозрение. Я не понимал, в чем дело, и не мог ответить на его вопрос.

– Хочу дать вам, Коробцов, один совет, – заговорил мистер Берч после тягостной паузы. – Не думайте, что мы дураки. И не считайте свою прославленную наивность идеальным способом самозащиты. Идите и занимайтесь своим делом.

Вскоре ко мне зашел мистер Глен; я сразу увидел, что он расстроен.

– Зря ты, Юрий, вылез с этой идеей, – сочувственно сказал он. – Ты вызвал необоснованные подозрения…

– Какие подозрения? В чем? – перебил я его.

– Видишь ли, Юрий…– начал он, и я видел, что почему-то ему ответить на мой вопрос нелегко.– Ты должен понимать, что наша работа обязывает нас быть предельно осторожными. Начальство не может не интересовать настроение каждого сотрудника. Особенно– неамериканца, да еще русского.

– Но при чем здесь мои настроения? – удивился я. – Я ведь просто думал о том, чтобы лучше работать.

– Это Гречихин раздул костер, – сказал мистер Глен. – В прошлом году один его сотрудник, начитавшись советских газет, вдруг взбунтовался, заявил, что наши сводки – чистое жульничество. Скандал был грандиозный. Сам Гречихин еле удержался на своем месте. С тех пор ему в каждом углу черти видятся. Забудь об этой истории. И вообще, скоро ты займешься совсем другим делом.

Я промолчал, но мне так хотелось спросить: почему все-таки мне нельзя читать русские газеты целиком?

Газетные вырезки, которые я получал, всегда были очень тщательно наклеены на плотную бумагу, увидеть, что напечатано на оборотной стороне, я не мог. Более того, на каждой заметке стоял штамп – половина на тексте, половина на бумаге.