Текст книги "Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов(изд.1971)"

Автор книги: Василий Ардаматский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Вначале такая фигура на посту директора всячески устраивала Гросса, он надеялся, что генерал-директор освободит его от всего, что было связано с лагерем и эсэсовцами. Но этого не случилось – эсэсовцы прекрасно знали, кто фактически ведет все дело.

Войдя в кабинет генерал-директора, Гросс механически заметил, что оба сейфа открыты настежь, а на полу стоят два пузатых кожаных баула. Генерал-директор, выйдя из-за стола, поздоровался с Гроссом, и они сели в кресла друг против друга.

– Я подписал приказ,– сказал директор, подавая Гроссу лист бумаги.

Гросс прочел три строчки приказа и перевел удивленные глаза на директора.

Приказ был написан от руки. В нем было два пункта. Первый сообщал об отъезде генерал-директора по служебным делам. Второй возлагал обязанности директора на главного инженера Гросса.

Гросс хотел положить приказ на стол, но директор остановил его:

– Нет, это ваш экземпляр, и он, как вы видите, единственный. Это сделано из соображений секретности.

Гросс еще раз пробежал глазами приказ.

– Вы не указали срок своего отсутствия.

– Из тех же соображений, Гросс. Я еду с одной целью – обеспечить завод необходимым сырьем для бесперебойного выпуска новой продукции.

– Да, я как раз думал об этом,– сказал Гросс.– Это сейчас самое главное. Вы думаете, вам удастся это сделать?

– Не сомневаюсь,– улыбнулся генерал-директор.– У меня же есть кое-какие связи.

– Я лично могу знать, когда вы вернетесь? – осторожно спросил Гросс.

– Конечно. Я позвоню вам в самые ближайшие дни. И вообще я обо всем буду регулярно информировать вас. Поскольку аппарат прямой связи с фирмой здесь, я посоветовал бы вам обосноваться в моем кабинете. Сами понимаете, какое сложное дело мы начинаем.

Когда Гросс ушел, директор, смотря на закрывшуюся за ним дверь, сказал вслух:

– Ничего идиот не понимает.

Не прошло и четверти часа, как мышастый «опель-адмирал» умчал директора в неизвестном направлении.

Гросс переселился в кабинет директора и приступил к организации инженерного обеспечения нового производства. Он делал это с упоением, свойственным людям техники, которые не только хорошо знают, но и любят свое дело. Целую неделю он проводил технические совещания, выдвигая интересные и смелые идеи построения нового технологического процесса. Он был так увлечен всем этим, что не замечал иронических взглядов инженеров. Его нервировала только непонятная ему их пассивность– инженеры во всем с ним соглашались, но не предлагали ничего своего.

Взвесив все обстоятельства, Гросс предложил, может быть, единственно правильный план: сократить производство старых снарядов, начав одновременно изготовление тех деталей для новых снарядов, которые завод мог делать, пользуясь имевшимся у него сырьем. А когда начнется поставка сырья, все силы производства будут полностью переключены на выпуск новой продукции. При условии, что сырье начнет поступать через неделю, можно даже выдержать график.

Но сырье не поступило ни через неделю, ни через две. Гросс по нескольку раз в день звонил шефам фирмы, но никак не мог с ними соединиться. Он не мог поймать даже своего директора. А те, кто говорил с ним, на все вопросы отвечали, что они не в курсе дела.

Однажды, когда Гросс позвонил в дирекцию фирмы, к телефону подошел инженер, которого он хорошо знал. Некогда они вместе учились. Гросс торопливо рассказал ему о катастрофическом положении завода и в ответ услышал:

– Я могу дать тебе только сугубо личный совет. Насколько я понимаю положение дел, ты сам, и только сам, можешь найти способ вылезть из мешка, в который тебя завязали.

– Что? Что? – не поверил своим ушам Гросс.

– Я сказал все, что мог сказать,– услышал Гросс.

Он положил трубку и долго сидел окаменевший. Но и сейчас Гросс не понимал, что происходит. Он понимал только одно: случилось что-то невероятное в его могучей и умной фирме, которая десятилетиями действовала, как точный часовой механизм. Но, будучи всегда безотказным исполнителем воли фирмы, он и сейчас убедил себя в том, что услышанный им нелепый совет он обязан понимать так: фирма занята какими-то другими, более важными делами, а в отношении этого завода полагается целикбм на него.

Гросс немедленно созвал совещание инженеров. Нужно срочно подумать, что завод еще в силах сделать. Перед торопливо собравшимися инженерами Гросс испытывал незнакомое ему раньше чувство стыда за фирму. Он избегал смотреть им в глаза.

Как было заведено испокон веков, каждый инженер в течение минуты доложил о положении дел на своем участке. Последовало двенадцать сообщений, уложившихся менее чем в три минуты:

– Стоим, нет сырья.

– Стоим.

– Жду сырья.

Собственно, этот традиционный опрос инженеров Гросс мог бы и не производить. И без того он знал, что завод фактически бездействует. Но он не мог, не смел нарушить традиции. Мысль его лихорадочно работала – он искал выход даже из такого безнадежного положения. Вдруг он вспомнил одну весьма странную деталь приказа о переводе завода на выпуск новой продукции. В приказе ничего не было сказано о прекращении выпуска старых снарядов. Обратив на это внимание еще при первом чтении приказа, Гросс подумал тогда, что прекращение производства старых снарядов как бы само собой разумеется. Сейчас он решил уцепиться за эту деталь приказа. Гросс отдал распоряжение о полном восстановлении производства старых снарядов. Ему сказано, чтобы он сам вылезал из мешка, вот он и вылезает…

В кабинет торопливо вошел секретарь.

– Прошу прощения,– сказал он вежливо,– по радио выступает рейхсминистр Геббельс. Я подумал…

Гросс никогда не любил слушать политические речи, считая, что все это не имеет никакого отношения к его работе. Но сейчас он ринулся к стоявшему у него за спиной приемнику и включил его. В кабинете зазвучал знакомый всем напряженный голос Геббельса, и первое, что услышали инженеры, была базарная брань. Рейхсминистр поносил Рузвельта и Черчилля, которые, как он выразился, надев штаны на голову, вообразили, что их ждут в Берлине с оркестром. Потом он начал орать о сверхновом секретном оружии, которое будто бы уже хлынуло грозным потоком с подземных заводов, недосягаемых врагу.

Гросс непроизвольно выключил приемник и растерянно посмотрел на инженеров. В кабинете наступила пугающая тишина.

– Конечно, Германия располагает не только нашим заводом,– глухо произнес Гросс.

Инженеры молчали.

Дверь распахнулась, и в кабинет стремительно вошел генерал СС Зигмаль, а вслед за ним комендант лагеря и начальник отряда гестапо майор Лейт. Генерал удивленно оглядел инженеров:

– Что здесь происходит?

– Техническое совещание,– потерянно отозвался Гросс.

– Развалили завод и совещаетесь?

Генерал Зигмаль подошел к столу, за которым сидел Гросс.

– Нам нужен этот кабинет с прямым телефоном.

– Я исполняю обязанности…– начал Гросс. Но генерал грубо остановил его:

– Нам известно, что вы исполняете. Болтать вы можете и в своем кабинете. Прошу вас!

Инженеры бесшумно покидали кабинет.

21

Умер Ян Магурский. Он уже давно плохо себя чувствовал, жаловался, на сердце. В подземелье, где всегда ощущался недостаток кислорода, он быстро терял силы и часто к концу смены даже не мог стоять. Работавший в соседней штольне Шарль Борсак помогал ему, но сердца своего отдать другу не мог. На лице Магурского появились отечные опухоли. Последнее время его стали мучать боли в суставах. Ночи напролет он стонал. Гримм достал из административной амбулатории лекарство, но оно не принесло облегчения.

Конечно, все подбадривали Магурского, говорили о скором конце войны, когда Магурский сможет уехать домой и серьезно подлечиться. Он слушал товарищей с грустной улыбкой – он отлично знал: до конца войны ему не дотянуть.

Однажды утром, когда инженеры шли на завод, Магурский вдруг засмеялся и сказал:

– А я их всех перехитрил. Они хотели меня убить, а я возьму и умру сам. Руки коротки, сволочи!

И он умер. Шел по своей штольне с чертежом в руках и упал… Когда Шарль Борсак подбежал к нему, он уже похолодел.

В этот же день связной, посланный Отто, передал Дем-ке для инженеров краткое сообщение: «Англичане и американцы начали новое большое наступление, для нас, очевидно, решающее. Будем вдвойне храбры и осмотрительны».

Поздно вечером, придя с завода, инженеры по нескольку раз перечитывали эту записку.

– Все же поторопился Ян со своей хитростью,– угрюмо сказал Гаек.

– Надо будет написать в Варшаву, когда вырвемся,– сказал Шарль Борсак.

– Я бы сказал: если вырвемся…– задумчиво произнес Баранников.

Последнее время Баранников с возрастающей тревогой думал о том, что неизбежно настанет день, когда гитлеровцы решат окончательно разделаться с заключенными. Этот день неумолимо надвигается с фронтом. Надо к нему готовиться и объединять силы. Вот и Отто в записке снова напоминает об этом. Баранников знал, что подпольщики, действующие в пещерах, готовят восстание.

Борсак немного удивленно посмотрел на Баранникова:

– Дело идет к концу, Сергей, и теперь каждый прожитый день – еще один шанс на жизнь и свободу.

– Шанс, по-моему, одинаковый и на смерть,– жестко сказал Баранников.

– Да, у меня тоже мало оптимизма,– сказал Гаек.– Ведь все мы для них – свидетели обвинения, и, конечно, самый лучший выход – нас убить.

– Они просто физически уже не смогут истребить такое количество людей! – горячо воскликнул Борсак.

Баранников попросил Гаека, жившего в одной комнате с Магурским, собрать и припрятать все, что от него осталось.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Демка:

– Можно?

– Входи.– Баранников посадил Демку рядом с собой на койку.

– Сегодня приходил ко мне мой гестаповец,– начал рассказывать Демка,– но слушать меня не захотел. Спросил только, не собираются ли инженеры бежать. Я сказал ему, что вроде нет, но пообещал разнюхать получше. А он рассмеялся и говорит: «Не надо. Я больше к тебе ходить не буду. Нет больше в этом надобности!» И снова рассмеялся.

– Симптом очень плохой,– подумав, сказал Баранников.

– А по-моему, им просто уже не до нас,– уверенно заявил Борсак.

Баранников рассердился:

– По-твоему, они завтра должны открыть ворота и распустить нас на все четыре стороны – нам, мол, не до вас. Этого, Шарль дорогой, не случится, и недаром подпольщики готовятся открыть ворота сами. Они готовят восстание, и я хочу, чтобы мы были с ними. Их много, сила. А мы– жалкая горстка, цель для одной автоматной очереди.

Уже следующее утро подтвердило тревожные опасения Баранникова. В их домик явились два эсэсовца. Они бесцеремонно открывали двери в комнаты, где одевались инженеры, потом прошли в кухню. При этом они не произнесли ни слова и вели себя так, будто в домике никого, кроме них, нет. Потом так же стремительно, как и появились, ушли.

По дороге на завод инженеры заметили, что в лесу стоит целая колонна грузовых фургонов, в каких обычно перевозят эсэсовских солдат. Сейчас грузовики были пустые. Только шоферы, сбившись в кучу, о чем-то оживленно разговаривали. Прибывших на этих машинах солдат инженеры увидели в подземелье. Вооруженные автоматами, они стояли во всех проходах и штольнях, с любопытством и страхом наблюдая подземную жизнь. Баранников увидел солдат и в своем цехе.Один из них, уже довольно немолодой, наверное из резервистов, смотрел на все округлившимися от ужаса глазами. Не думал он, наверное, что в земной жизни может быть такой созданный самими людьми ад.

В цех своей стремительной, легкой походкой вошел Гримм и вдруг точно на стену натолкнулся – увидел солдат. Несколько мгновений он стоял, потом круто повернулся и направился прямо к Баранникову. Впервые Баранников видел Гримма растерянным.

Остановившись возле Баранникова, он еще раз посмотрел на солдат и сказал:

– Дело подошло к концу. Завод взяли в свои руки эсэсовцы. Они только что разогнали совещание, которое проводил Гросс. Прибыл тот генерал, который с вами разговаривал. В общем, конец.

– Завод прекращает работу? – спокойно спросил Баранников.

– Гросс окопчательно потерял голову – он хочет продолжать выпуск старых снарядов. Но дело не в этом. Я почти уверен, что банда приехала ликвидировать завод и лагерь.

– Центр знает об их приезде?

– Не может не знать. Но я боюсь, что восстание захлебнется в крови. Кроме всего прочего, эсэсовцы могут сделать восстание поводом для расправы. Ночью на завод доставлены ящики со взрывчаткой. Понимаете? Они могут одним взрывом схоронить всех под землей.

– Что на фронте?

– Американцы наступают. Но Берлин передает самоуверенные сводки с намеками на готовящийся контрудар. Сейчас по радио говорил Геббельс, орал о скорой победе. Но бандиты так или иначе ждать тут американцев не будут. Я знаю одно: начинается самое страшное из всего, что было.

– Хорошо, Гримм,– спокойно и даже небрежно сказал Баранников.– Не надо нервничать. Мы все обдумаем.

– Некоторые мои коллеги хотят бежать,– тихо произнес Гримм.

– А вы? – Баранников смотрел Гримму в глаза.

Лицо инженера залилось краской.

– Я до конца с вами,– сказал он.

Баранников благодарно пожал ему руку:

– Извините.

В этот день сирена, возвещавшая окончание смены, заревела значительно раньше обычного. Спустя несколько минут все определилось само собой. Баранникову, Гаеку и Борсаку эсэсовцы не разрешили подняться на поверхность. Им было приказано идти вместе со всеми заключенными в пещеру.

Они вошли в соединительную штольню и оказались в медленно двигавшемся потоке заключенных. Шаркание по асфальту деревянных башмаков-колодок сливалось в непрерывный гул. В спертом и влажном воздухе редкие электрические лампочки горели тускло, и свет их казался пульсирующим.

– Что это может означать? – тихо спросил у Баранникова шедший рядом Шарль Борсак.

– Даже эсэсовцы понимают, что сейчас мы все должны быть вместе,– угрюмо пошутил Баранников.

Как это ни странно, но Баранников чувствовал себя сейчас гораздо спокойнее, чем два часа назад, когда услышал от Гримма тревожные вести. Дело было совсем не в том, что он внутренне согласился разделить трагическую судьбу всех заключенных. Нет! Он был уверен, что у центра есть план действий и что в создавшейся теперь ситуации бороться надо сообща. Только одно его сейчас тревожило – Демка. Что с ним? Как с ним поступят эсэсовцы? Что можно для него сделать?

Как всегда, Демка в конце дня пошел за своим голодным пайком, который он получал в команде заключенных, обслуживающих крематорий. Когда он приблизился к раздатчику пищи, тот сказал ему: «Подожди»,– и ушел. Вскоре он вернулся с высоким сумрачным дядькой, который, оглядев Демку, спросил по-русски:

– Ты, парень, живешь с инженерами?

– Да.

– Становись рядом с раздатчиком. Помогай ему, а потом он тебе скажет, куда идти.

– Как – куда? Мне надо домой,– растерялся Демка.

Дядька усмехнулся:

– Смотри, домовитый какой! Так вот, инженеры твои жить там больше не будут. Что с ними, пока неизвестно. А ты оставайся здесь.– Дядька повернулся и ушел.

Раздатчик сердито посмотрел на оторопевшего Демку.

– Бери-ка термос и вымой его. Вон там колонка. Да пошевеливайся, а то есть не дам!

Но не таков был у Демки характер, чтобы он подчинился всем этим приказам. Не сказав ни слова, он побежал назад в свой домик…

Прошли все сроки, а инженеры с завода не возвращались. Демка понял, что дядька сказал ему правду. Тогда, уже за полночь, он вышел из домика и, держась поближе к лесу, побежал к крематорию.

Возле глухой стены крематория, как всегда, лежали трупы, и возле них двигались темные фигуры. Охранников поблизости не было. Осмелев, Демка подошел к работавшим. Они удивленно смотрели на него.

– Мне нужен высокий такой дядька с рыжими усами,– тихо сказал Демка по-русски.

Вперед вышел высокий человек. Демка обрадовался:

– Это я.

– Кто это – ты? – густым басом спросил человек.

– Я жил у инженеров…– начал объяснять Демка, но, увидев, что обознался, замолчал.

– Ну и что?

– Я приходил за пайком, мне сказали, чтобы я здесь остался, а я не поверил. Высокий такой сказал, с рыжими усами.

– Данилов, наверное,– сказал кто-то из тьмы.– Я сейчас позову его.

Да, Данилов оказался именно тем дядькой с рыжими усами. Подойдя к Демке и рассмотрев его вблизи, он строго сказал:

– Ты что номера выкидываешь? Люди постарше тебя говорят «оставайся»—значит, надо оставаться. Не в игрушки играем.– Он повернулся к стоявшему рядом человеку: – Пусть работает у тебя. Дайте ему поесть.

Данилов ушел в крематорий. Кто-то дал Демке кусок хлеба, но он положил его в карман и спросил, что надо делать.

– Тут, брат, работа одна,– угрюмо пробасил высокий,– товарищей в пекло таскать…

Из-за того, что дневная смена вернулась в пещеру, когда там еще находилась вторая смена, образовалась страшная давка. Заключенные тревожно спрашивали друг у друга, что случилось. Но никто ничего не знал. Вдруг погас свет. Говор сразу умолк. И в этой внезапно наступившей тишине, когда все слышали только учащенное дыхание товарищей, откуда-то из глубины пещеры раздался властный, спокойный голос:

– Товарищи заключенные! – это было сказано по-русски, но тотчас другой голос повторил обращение по-немецки.– Палачи готовят уничтожение лагеря. Мы не должны дать совершиться этому преступлению.– То же самое было сказано по-немецки.– Нас больше, нас намного больше эсэсовских бандитов. Вдобавок они понимают, что нх песенка спета: американские войска не больше, как в пятидесяти километрах от нас. Советские войска начали наступление на Берлин.

Раздался взрыв радостного крика. Невидимый оратор и его переводчик продолжали:

– Если мы отбросим страх и стеной станем против палачей, они свой злодейский план не выполнят. Готовы ли вы на борьбу?

Пещера, казалось, раздалась во все стороны от грозного рева тысяч голосов. В это время вспыхнул свет. Люди увидели друг друга, увидели такими, какими они не были, может быть, с самых далеких дней мирной жизни. Радостно блестели глаза. Одни улыбались, у других были сосредоточенно-волевые лица. Лишь у немногих в глазах оставалась привычная растерянность и страх.

– Ну видите? Что я говорил!– Баранников горящими глазами смотрел на Борсака и Гаека; те молчали, потрясенные не меньше его.– Это же сила! Я говорил!

Баранников вглядывался в лица людей, пытаясь угадать, кто же из них только что был оратором. Русский голос был совершенно незнакомый. Тот, который повторял все по-немецки, мог быть Отто – Баранникову казалось, что это был именно его голос.

У входа в пещеру стоял Вальтер, который всегда бывал возле Отто. Парень явно искал кого-то. Увидев Баранникова, он улыбнулся.

– Надо поговорить,– тихо сказал он. Посмотрел вокруг и спросил: – Слушали речь?

Баранников улыбнулся:

– Вместе со всеми кричал «ура».

– Сегодня так было во всех пещерах. Это первая проверка готовности. Какое у вас впечатление?

– Люди пойдут в бой,– не задумываясь, ответил Баранников.

– И в неравный?

– И в неравный.

– Вы будете в этой пещере?

– Очевидно.

– Это хорошо. Здесь маловато русских и очень пестрый состав. Поэтому сегодня и выступал сам Глушаков.

– Кто это?

– Русский подполковник. Он прислан к нам товарищами из «Оврага». Будет возглавлять восстание.

– А что с Пепеляевым?

– Действует на поверхности.

– А товарищ Отто?

– Он выступал в третьей пещере. Просил передать вам привет. Вы скоро увидитесь, может быть, даже сепь дня. Он очень беспокоился за вашу судьбу.

– Как обстановка вообще?

– Можно сказать одно– сложная. С Советской Армией все ясно и понятно – началась битва за Берлин. А с американцами туман. За три дня они два раза меняли направление своего наступления. Нашим радиограммам по-прежнему не верят. В общем, сложно, чертовски сложно.

22

Кабинет генерал-директора стал похож на военный штаб. На столе стояли полевые телефоны, провода от них тянулись в форточку. В углу попискивала радиостанция. На респектабельных кожаных креслах были небрежно свалены шинели.

Уже наступила глубокая ночь, а работа здесь шла полным ходом. Беспрерывно урчал зуммер телефона, кто-то брал трубку, слушал, отдавал приказы. На столе была расстелена карта, над которой склонились люди в военных мундирах. В центре – генерал СС Зигмаль.

– Из подземелья есть четырнадцать выходов.– Генерал Зигмаль методично показал на карте все эти выходы.

– У каждого надо поставить спаренный пулемет и трех-четырех автоматчиков,– сказал моложавый полковник.

Генерал Зигмаль бросил на полковника насмешливый взгляд.

– Да? К вашему сведению, опыт показывает, что при обстреле сплошной массы людей из любого легкого оружия первые два ряда – абсолютно надежный щит для остальных. И в данном случае остальные не будут рыдать над убитыми – они в несколько секунд сметут и пулеметы и автоматчиков. Вы, полковник, плохо представляете себе, что такое тысячи разъяренных и не боящихся смерти людей.

– Вы их идеализируете,– с почтительной улыбкой заметил полковник.

– Нет. Мы же и научили их не бояться смерти.– Генерал раздраженно швырнул карандаш на карту.– Не думал, черт возьми, дожить до такого. Ах, господа штатские, господа штатские– вонючая помесь священников и либералов! Запутают все дело, замутят, а потом зовут нас – спасайте!

Прогудел зуммер одного из телефонов. Адъютант генерала взял трубку:

– Штабквартира генерала Зигмаля. Минуту.– Адъютант протянул трубку генералу: – Главное имперское управление безопасности.

Генерал схватил трубку:

– Зигмаль слушает… Да… да. Хуже, чем можно было ожидать. Сегодня они провели открытые митинги. Пахнет бунтом. Куда уж хуже… Да… Да… Все делаю сам… Хорошо… Хорошо. Завтра начнем. Понимаю. До сих пор не поступили цистерны с зажигательной жидкостью. Проследите за этим. Именно с завтрашнего дня потребность в ней будет быстро возрастать… Хорошо. Звоните завтра в одиннадцать, я буду на месте. До свиданья.

Генерал положил трубку и вернулся к карте:

– Всю местность вокруг горы мы должны рассматривать как окруженный нами со всех сторон плацдарм противника и подготовить бой за овладение плацдармом по всем военным правилам. Поэтому, полковник, не один пулемет у входов, а усиленные огневые пункты, удаленные от входов и с возможностью перекрестного огня. Сейчас же разработайте схему. Подключите сюда зенитки для стрельбы по наземным целям.

– Понимаю.

– Дальше…– Генерал отыскал глазами дремавшего в глубине кабинета офицера СС: – Диркс!

Офицер вскочил с кресла, не понимая спросонок, кто его зовет.

– Это я вас зову, Диркс.

Чеканя шаг, офицер подошел к столу:

– Прошу прощения. Третью ночь без сна.

– Я знаю, Диркс. Сообщите мне суточкую выработку вашей мельницы.

Диркс улыбнулся одной стороной лица, давая понять генералу, что шутка о его зондеркоманде понята и. оценена.

– Все зависит от темпов ликвидации муки. Пекарня всегда задерживает и забирает у меня мельников.

Теперь улыбнулся генерал Зигмаль:

– «Пекарня» – это неплохо сказано. Мы получим несколько цистерн горючки.

Диркс, подумав, сказал:

– Тогда в среднем пятьсот в сутки.

– Вы знаете обстановку?

– Да, мой генерал. Я понимаю. Мы можем ликвидировать и больше, но тогда на сжигание трупов надо поставить побольше людей. А моих не отрывать от дела. Опыт показывает…

– Нужно истреблять не менее тысячи в сутки,– перебил его генерал Зигмаль.– На сжигание я вызову роту резервистов из Веймара.

– Тогда все будет в порядке.

– Спасибо, Диркс. Сдвиньте себе два кресла и поспите.

– Спасибо, мой генерал.

Еще раньше в кабинет бесшумно проскользнул и забился в темный угол начальник спецотряда гестапо майор Лейт. Но напрасно он думал, что генерал Зигмаль его не заметил.

– Лейт, теперь я хочу послушать вас.

Майор медленно подошел к столу.

– Что у вас нового? Лейт молчал.

Генерал Зигмаль посмотрел на окружавших его офицеров.

– Он не знает, с чего начать. Ну что же, поможем. Выяснили, кто выключал свет?

– Когда мои люди прибыли на распределительный щит, там уже никого не было.

– Ах, мерзавцы, не дождались? Значит, вам по-прежнему неизвестно, кто ораторствовал в пещерах?

– В отношении одного оратора данные сходятся. Речь идет о третьей пещере. Там выступал немец, известный под именей Отто. Мы его ищем.

– Прекрасно, прекрасно!– сказал генерал Зигмаль.– Во всех пещерах выступали русские, а вы нашли одного немца.

– Агентура дает противоречивые данные.

– Плевал я на вашу агентуру! – разозлился Зигмаль.– Я вас спрашиваю: что вы собираетесь делать, чтобы обезглавить бунтовщиков?

– Сейчас мы производим аресты во всех пещерах.

– Надеясь на свое чутье?

– Но сейчас нет времени для глубокой разработки,– чуть раздраженно сказал майор Лейт.

– Вы правы, майор, но я хочу напомниьт, что ваша группа прибыла сюда не сегодня.

– У нас была локальная задача – саботажники. Они обезврежены.

– Ах, так! И завод теперь действует полным ходом?

Лейт промолчал.

– Радиопередатчик нашли?

– Найдем в ближайшие два дня. Мы взяли человека, который распространял принятые по радио сводки фронта.

– А как насчет оружия?

– Думаю, что оружия у них нет в таком количестве, чтобы это вызывало тревогу. В подвале крематория обнаружены две винтовки. Проверка установила, что они взяты у зенитчиков, а найденный ранее пистолет, между прочим, из арсенала СС.

Зигмаль молчал.

– Я вас понял так,– осмелел Лейт,– что сегодняшние аресты бесцельны?

– Вы умышленно, майор, поняли меня неправильно,– отчеканил генерал Зигмаль.– Такой метод взаимопонимания между СС и гестапо одно время был весьма популярен, но не теперь, майор.

– Тогда зачем ответственным за все делать меня, в то время как годами порядок здесь обеспечивали ваши представители? Вы знаете это лучше меня.

Теперь надолго замолчал генерал Зигмаль.

– У меня к вам вопрос: нельзя ли утром дать, как обычно, сигнал сирены выхода на работу? – спросил Лейт.

– Зачем это? – удивился генерал Зигмаль.

– Это обеспечило бы разделение заключенных по крайней мере на две части. А всякое разделение этой банды для нас выигрышно. Наконец, в цехах легче производить изъятие узников.

– Я подумаю об этом. В том, что вы говорите, есть резон. Типографию нашли?

– Человек с листовками, которого мы арестовали, надо думать, знает все и о типографии.

Теперь молчали оба. Лейт демонстративно посмотрел на часы.

– Если у вас ко мне вопросов больше нет, я пойду к себе. Сейчас начнут доставлять арестованных.

– Желаю успеха.

Майор Лейт ушел. Генерал Зигмаль снова вернулся к карте:

– Как видно, прочной уверенности, что бунтовщики останутся без вожаков, у нас нет. Мы должны ориентироваться на худшее. Задача остается прежней – уничтожать по тысяче человек в сутки. Всего здесь около пятнадцати тысяч. По имеющимся данным, бунт они готовят примерно на десятое—двенадцатое апреля. В нашем распоряжении восемь—десять суток. Таким образом, против нас останется пять-шесть тысяч бандитов. Ничего особенно страшного. Давайте установим точно наши силы…

23

Уже третий день Отто прятался в пещере, в которой жил Баранников. Ему сбрили усы. Примелькавшуюся всем синюю выгоревшую брезентовую куртку сменили на лагерную полосатую, и не так-то просто было обнаружить Отто среди тысяч людей, которых страдания сделали так похожими друг на друга. Гестаповцы дважды приходили в пещеру и, медленно двигаясь среди спящих, освещали их яркими фонарями – искали Отто. Тем временем друзья готовили его перевод в санитарный бункер в качестве больного. Туда гестаповцы предпочитали не заглядывать вовсе.

В первую же ночь Баранников лег рядом с Отто, и они, прижавшись друг к другу, шепотом проговорили несколько часов.

– Раньше мы действовали по принципу: «Осторожность и еще раз осторожность»,– шептал Отто,– теперь наш девиз: «Осторожность плюс наступление». Пришло то время, когда мы в силах по крайней мере хотя бы остановить палачей. Над Берлином нависли ваши войска. Здесь у них на плечах американцы. Если мы выступим всей массой, палачи отступят. Не вести же им против нас войну, не до этого им…

– Но мы безоружны,– сказал Баранников.

Отто сжал его руку:

– Есть и оружие. Немного, но есть. Даже гранаты.

– А если они все-таки вызовут сюда войска?

Отто помолчал и ответил:

– Тогда умрем с честью, умрем в борьбе, как положено коммунистам.– Он подумал и продолжал: – Ты знаешь, они на днях убили нашего Тельмана. В Бухенвальде. Тайком. Убили и сожгли в крематории. Они сделали это, потому что дела их плохи и они нас боятся. А мы не боимся. Мы ежедневно выпускаем листовки о положении на фронте и о наших задачах. Во всех пещерах созданы комитеты действия. С нами много ваших замечательных товарищей.– Отто опять помолчал.– Хорошо, что ты здесь.

– Со мной еще двое, на которых можно положиться,– сказал Баранников:– француз и чех.

– Знаю. Француза надо переправить в седьмую пещеру. Там много его соотечественников, а чеха оставь возле себя. Да, чуть не забыл – насчет парнишки, который был при вас. Мы пока устроили его в команду, обслуживающую крематорий. Нужен он тебе?

– Я был бы за него спокойней,– сказал Баранников.

– Тогда при первой возможности его перебросят сюда.

– Что нам нужно делать?

– На ближайшие дни задача одна – сохранять людей от гибели. О вашем месте в восстании тебе сообщат…

На другой день Отто перевели в санитарный бункер. Он ушел вместе с утренней сменой. Баранников видел, как в проходной штольне Отто и его друзья выбрались из потока и исчезли в боковом проходе.

Баранников вошел в цех и удивился тишине, которая там была.

– Нет тока, станки стоят,– сообщил Антек.

– А тебе очень хочется поработать? – невесело улыбнулся Баранников.– Смазывайте станки и будьте начеку.

Антек кивнул и вернулся к своим товарищам. В непривычной тишине слышался тихий говор. Но, казалось, сама атмосфера цеха была наэлектризована нервным ожиданием. Все думали об одном: почему снова завыла сирена, сзывая людей?

Вооруженные солдаты стояли у всех выходов. Затем в цех вошли эсэсовцы во главе с Дирксом. Он шагал впереди, размахивая пистолетом. Остановившись в центре, цеха, крикнул:

– Все стать лицом ко мне! Быстро!

Заключенные образовали неровную шеренгу во всю длину цеха. Диркс медленно пошел вдоль строя. За ним следовали эсэсовцы. Диркс вглядывался в лица заключенных.

– Три шага вперед,– командовал он, тыкая стволом пистолета в грудь заключенного, и тот выходил вперед.

Эсэсовцы двигались дальше. В числе отобранных оказался и Антек.

Баранников понимал, что эсэсовцы отбирают людей для расправы. Причем, отбирают просто так, кого заблагорассудится. Вскоре впереди шеренги уже стояло человек тридцать. Они тревожно оглядывались на товарищей.

Медлить было нельзя. Баранников шепнул товарищу Антека:

– Передай по шеренге: если наших поведут, всем быстро закрыть выход.

По шеренге точно ток пробежал. Баранников видел, как товарищ Антека украдкой взял со станка тяжелый гаечный ключ.

Отобранных окружили солдаты. Процессия тронулась к выходу.