Текст книги "Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов(изд.1971)"

Автор книги: Василий Ардаматский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Красивая смерть, как в бою…

Баранников узнал голос заключенного, который сегодня ночью кричал во сне.

8

Весь тот день, когда была расстреляна бригада бетонщиков, большая партия заключенных рыла ров вокруг лагеря. Видимо, эсэсовцы решили, что сверхсекретный лагерь «Зеро» нуждается в более надежном, чем обычно, ограждении.

Уже в полной темноте под проливным дождем колонна заключенных возвращалась в подземелье. Монотонно шумел дождь, чавкали деревянные колодки. Конвойные собаки, мокрые, взъерошенные, бежали, опустив хвосты, рядом с колонной. Солдаты охраны, укутавшись в плащ-палатки, шли по сторонам. Впереди колонны шагали начальник охраны и офицер, который командовал расстрелом бетонщиков.

Баранников, шедший в передней шеренге, вплотную видел их спины, обтянутые черными, лоснящимися от дождя плащами. Услышать бы, о чем говорят эти два человека! Но за всю дорогу они и словом не перебросились. Баранников со злорадством смотрел в их черные спины, будто у него было основание думать, что им сейчас не по себе.

Начальник охраны повернулся и, пятясь, сделал несколько шагов – он оглядывал колонну. Баранников заметил, как люди рядом с ним боязливо распрямляются, перестают волочить свои деревянные ноги и стараются делать шаг.

«Какая дикость! – думал Баранников.– Нас тысячи, а их два десятка с четырьмя собаками. И мы их боимся».

На последнем повороте к горе колонну осветили прожектора караульных вышек. Дрожащие от дождя яркие полосы света двигались вместе с колонной. Заключенные закрывали глаза ладонями, опускали головы. Возле входа в подземелье с обеих сторон стояли вооруженные эсэсовцы. В стороне чернела автомашина, из которой Карл Динг и Вальтер Шеккер наблюдали за движением колонны…

Демка стоял у входа в пещеру и напряженно всматривался в проходивших мимо заключенных. Он метнулся навстречу Баранникову:

– Что с батей?

– Подожди,– устало сказал Баранников.– Иди на место.

Они прошли в свой угол и только собрались лечь, как прибежал капо. Тыча в Баранникова пальцем, он крикнул:

– Эй, ты, иди в санитарный бункер на уборку!

Баранников обнял Демку за плечи:

– Я скоро вернусь.

– Где батя? – спросил Демка.

– Подожди.– Баранников встал и быстро пошел вслед за капо.

У входа в бункер Баранникова ждал Стеглик.

– Иди в каморку санитара,– тихо сказал он.

В дальнем углу пещеры в стене была вырыта тесная берлога. Здесь обитал санитар Карел Зубка. В каморке уже находились два серба, которые добыли взрывчатку, и француз-электромонтер, о котором Баранников знал, что он был в маки и попал в гестапо в результате предательства. Прислонившись к стене, стоял коренастый майор Пепеляев.

В каморку вошли Стеглик и врач санитарного бункера, тоже чех, которого все звали доктор Янчик. Оба они своими теЛами закрыли лаз в берлогу.

– Надо действовать,– тихо сказал Пепеляев,– Центр считает, что для этого сейчас очень удачный момент. Лагерное начальство на массовую расправу не пойдет. Нам известно, что у него конфликт с фирмой, строящей завод. Фирма боится, что слишком быстро иссякнет рабочая сила. Сегодняшний расстрел представители фирмы не одобряют, считают его излишним. Наше выступление добавит жару и будет ответом на расстрел.

Один из сербов воскликнул, сверкая черными выпуклыми глазами:

– Взрыв! Завтра же! Смерть палачам за смерть товарищей!

Пепеляев молчал. Все смотрели на него.

– Взрыв завтра,– сказал наконец Пепеляев.

Сербы, как по команде, вскочили, порывисто обнялись, а потом, положив руки на плечи друг другу, произнесли одинаковые, не понятные другим слова. Это было похоже на клятву. К ним подошел француз, и они обнялись втроем. Все с волнением наблюдали за ними.

– Главный вход виден с того места, где вы будете включать ток? – спросил Пепеляев.

– Хорошо виден,– ответил француз.

– Взрыв произведете утром,– продолжал Пепеляев.– Но завтра тысячи две заключенных опять погонят рыть ров. Смотрите внимательно, чтоб все успели выйти.

– Мы уже думали об этом,– сказал один из сербов.– Ведь всегда, когда выходят последние заключенные, наружный часовой звонит куда-то по телефону. В это время мы и…– Серб рассек воздух рукой.

Сербы и француз ушли. В каморке остались Пепеляев, Стеглик, доктор Янчик и Баранников.

Обращаясь к Баранникову, Пепеляев сказал?

– У Стеглика и доктора Янчика есть заманчивое предложение – отравить эту бешеную собаку Шеккера. Как ты смотришь на это?

– Собаке собачья смерть.

– В общем, центр за казнь Шеккера. В каком сейчас состоянии паренек Степана Степановича?

– В тяжелом, конечно. А что?

– Держи его при себе.– Пепеляев помолчал.– Никто другой, кроме него, не сможет угостить Шеккера ядом. Ведь он бывает у Шеккера дома. Подготовь парнишку…

Баранников вернулся в пещеру и лег рядом с Демкой. Демка ни о чем не спрашивал. Он лежал на спине, подложив руки под голову. Горящие его глаза были устремлены вверх. Демка подвинулся. Несколько минут они лежали молча, потом Демка тихо произнес:

– Я все знаю.

– Вот так, Демка,– вздохнул Баранников и положил свою руку на горячую руку парня.– Мы им ответим.

Демка вскочил на колени и, дыша в лицо Баранникова, зашептал:

– Дядя Сергей! Дай мне… да я… я…– Он задохнулся и умолк.

– Будет дело и тебе,– сказал Баранников.– Только одно условие: полное спокойствие. Возьми себя в руки. Иначе дела тебе не видать.

Демка молчал.

Заключенные засыпали нервно и медленно. Пережитое утром мешало уснуть. Кто-то так стонал, будто навзрыд плакал. Часовой, стоявший у входа под тускло горевшей электрической лампочкой, испуганно вглядывался в темень пещеры и перекладывал с руки на руку автомат, точно хотел убедиться, что оружие при нем.

«Боишься, сволочь!» – подумал Баранников.

Баранников так и уснул, держась за горячую Демкину руку. В эту ночь ему приснилось, будто он идет по своему уральскому городу и ведет за руку сына Витьку. А навстречу им медленно движутся серые колонны заключенных. Витька спрашивает:«Папа, кто эти люди?» Баранников, удивленный несообразительностью сына, говорит ему: «Разве ты сам не видишь? Это же солдаты». Витька смеется: «Ну что ты, папа, разве это солдаты? Это же просто оборванцы, нищие». Тогда он грубо дергает сына за руку и в злом отчаянии кричит: «Это солдаты! Понимаешь, солдаты, солдаты!..»

В этот момент его разбудил Демка:

– Дядя Сергей, тише! – шептал он ему в ухо.

– Чего – тише?– Баранников приподнялся, ничего не понимая,

– Солдат каких-то на всю пещеру зовешь.

– Конечно, солдаты,– буркнул Баранников и перевернулся на бок.

9

Взрыв грянул, когда заключенные, выйдя из подземелья, направлялись на работу. Земля протяжно вздрогнула, из горловины подземелья вырвались клубы желтого дыма, комья земли, камни. Вертясь в воздухе, как кленовый лист, со свистом пролетела одна из створок ворот главного входа.

В первое мгновение заключенные точно оцепенели. Колонна остановилась. Конвойные бросились к обрыву, чтобы укрыться в овраге. Но послышался свисток офицера, и солдаты, как хорошо выдрессированные собаки, вернулись. Конвой стал плотной шеренгой позади колонны. Офицер крикнул:

– Быстро вперед!

Громадная серая колонна двигалась медленно. Солдаты орали, размахивали автоматами и теперь еще больше походили на овчарок, которые метались тут же с хриплым лаем, но близко к колонне не подбегали – плотная масса людей, по-видимому, пугала их…

Заключенные рыли оградительный ров, но сегодняшняя работа совсем не была похожа на вчерашнюю. Повсюду слышались возбужденные разговоры. Люди то и дела оглядывались на гору, над которой все еще висело грязно-желтое облако. Им казалось, будто все они являются участниками взрыва. Баранников за все время неволи впервые испытывал радостное возбуждение: «Солдаты, черт возьми! Солдаты!» Он вспомнил свой вещий сон.

Работали дольше обычного. Стало совсем темно. Боясь побега, охранники построили заключенных в колонну, но приказа идти долго не было. Примчался мотоциклист, и тогда прозвучала команда: «Марш!» Впереди медленно ехал мотоциклист, освещая фарой дорогу. Заключенных ввели в подземелье не через главный вход, а с другой стороны горы, где была подъездная железнодорожная ветка.

В пещере к Баранникову протиснулся возбужденный Демка:

– Дядя Сергей! Это им за батю Степу? Да?

Баранников обнял парня, прижал к себе:

– За батю, Дема, за все. Где ты был?

– Да все возле гадов вертелся.

– Ну, как они?

– Начальства понаехало целое стадо! Шеккер белый весь. Я подбежал к нему: «Не надо ли чего, господин начальник?» А он: «Иди к черту». А денщик его радуется.

– Вот что, Дема. Ты с этим денщиком сойдись поближе,– сказал Баранников.– Может быть, он нам пригодится. Понял?

– Понял.– Демка смотрел на Баранникова сверкающими глазами.– Дядя Сергей, только дайте мне его кончить! Вы не думайте, я без ошибки. Дядя Сергей…

– Не торопись.

– Он же скроется! – воскликнул Демка.

– Не торопись.

– Все равно убью.

– Скажи-ка лучше, что ты там еще слышал?

– Я с денщиком сидел. Этот все про свое,– неохотно начал рассказывать Демка.– Вроде его должны были за что-то судить, а он написал Гитлеру заявление про свои заслуги. Тогда его отправили сюда, и теперь его судьбу должен решить Шеккер. А тот хочет отправить его за что-то на фронт. Вот он и зол на Шеккера, прямо зубами скрипит. Я, говорит, с ним так посчитаюсь, что небу жарко будет. Как выпил, стал кричать, что Шеккер сам сволочь, а его хочет загубить за какую-то ерунду.

Баранников подумал и сказал:

– Вот что, Дема, подожди до завтра. Будет тебе боевое задание. А теперь спи!

В этот вечер пещера не затихала дольше обычного. Возбужденный разговор тысяч людей сливался в ровный гул. Баранников знал: все говорят о взрыве. И вдруг кто-то невидимый в черной глубине пещеры тихим и нежным тенорком на мотив «Раскинулось море широко» затянул лагерную песню:

Колючки под электротоком.

На вышке не спит часовой.

Товарищ, мы очень далеко

От места, где дом наш родной.

Пещера затихла. Тенорок продолжал петь. Постепенно в песню вплетались новые голоса:

Мне шепчет товарищ по нарам:

– Отсюда вовек не уйти,

Умрем здесь под мукой задаром,

Могилок родным не найти.

– Зачем ты мне шепчешь о смерти?

Иль хочешь надежду отнять?

В другое нам нужно поверить

И головы гордо поднять.

За дело любимой отчизны

Я жизнью своей заплачу,

Но, к смерти холодной приблизясь,

В глаза загляну палачу.

И он в моем взгляде прощальном

Увидит свой близкий конец,

И дрогнет рука негодяя,

И вздрогнет жестокий подлец.

Пусть знает, что всех не задушит,

Найдется, кому отомстить,

Голос мой смерть не заглушит,

До родины он долетит.

Теперь песня заполнила все пространство пещеры, ее тихо пели сотни людей:

Раскинулось горе широко,

Где счастье и радость цвели,

Товарищ, мы очень далеко

От нашей родимой земли.

Так будь же ей верен до гроба

И стойким, как сталь, до конца,

Вернемся счастливой дорогой,

И дети обнимут отца.

Смотря по тому, как ты в лагере жил,

Как умер без страха и гордо,

Живые узнают о том, что ты был

Достойным родного народа.

Автора этой песни никто не знал. Одни говорили, что ее сочинил учитель из Томска, что жил в первой пещере и погиб, когда еще рыли котлован завода. Другие утверждали, что ее коллективные авторы – узники из девятой пещеры. Так или иначе, песню знали все. Иногда, очень редко, ее пели вот так, как сейчас, вместе. Но чаще в одиночку, а еще чаще – про себя.

Баранников слышал эту песню уже не первый раз, и, как всегда, она его взволновала до слез, и он долго не мог заснуть…

В это время в кабинете коменданта лагеря Карла Динга происходило совещание, которбб вел эсэсовский генерал Зигмаль, один из руководителей всей лагерной системы СС. Фирму, строившую завод, представляли на совещании двое: главный инженер завода Гросс и прибывший из Берлина член правления фирмы Пфирш. Этот высокий костлявый мужчина лет пятидесяти, одетый в дорогой костюм, хотя и сидел демонстративно в стороне, явно был центром совещания. Он представлял здесь главную силу. Даже генерал Зигмаль все время посматривал в его сторону.

– То, что взрыв– диверсия, установлено со всей точностью.– Генерал Зигмаль показал на лежавшие перед ним бумаги.– Таким образом, налицо преступление, совершенное против рейха в ответственнейшие дни войны. Работа по устранению последствий взрыва займет минимум две недели. Ущерб нанесен большой, и за него должно последовать достойное наказание. Вы, доктор Пфирш, с этим согласны?

Костлявый чуть заметно кивнул головой, продолжая подрезать маленькими ножничками конец сигары.

– А наказание,– генерал Зигмаль улыбнулся,– уже область нашей деятельности. Тут специалисты мы.

– Вы преступников обнаружили? – подчеркнуто небрежно спросил Пфирш.

Генерал Зигмаль с досадой передвинул лежавшие перед ним бумаги:

– Следствие начато. Но вряд ли кому-нибудь из нас не ясно, что весь этот сброд, который мы держим здесь, каждый из них – потенциальный враг Германии, и не только потенциальный. Устрашающая акция, которую мы предлагаем, попадет в цель, мы это гарантируем.

– Нас прежде всего интересует соблюдение данных вами вчера гарантий в отношении рабочей силы, способной закончить строительство в установленные сроки,– сердито сказал главный инженер Гросс.

Генерал Зигмаль пожал плечами, дряблое его лицо порозовело:

– Если обратиться к цифрам, эти гарантии соблюдаются все время,– сказал он раздраженно.

– Далеко нет.– Пфирш вынул изо рта сигару и выпустил в воздух струю сизого дыма.– В существующем между нами соглашении названо не только количество рабочей силы, но и дана ее качественная характеристика. Нигде не сказано, что вы предоставляете нам полутрупы или саботажников.

– Однако сроки строительства в основном не нарушены,– осторожно вставил Карл Динг.– Притом доктор Гросс сам не раз высказывал мысль о необычности строительства.

Пфирш улыбнулся:

– Взрыв вы тоже относите к необычности стройки? Или вы имеете в виду рабочих, которые после трех часов работы валятся с ног? Или, может быть, вы имеете в виду бетон, который не застывает?

Генерал Зигмаль пожал плечами:

– Ничего не понимаю! Почему вы, господа, против акции? Надо же быть последовательными до конца.

Наступило долгое молчание. Эсэсовские деятели с открытой злобой смотрели на Пфирша и Гросса.

– Сейчас главное,– спокойно заговорил Пфирш,– и главное не только для нашей фирмы, но и для всех военных планов рейха и фюрера,– пустить завод. Я достаточно высокого мнения о ваших возможностях,– на лице Пфирша мелькнула улыбка,– и я уверен, что вы можете на данном этапе– я подчеркиваю: на данном этапе – обеспечить работоспособность людей, которых вы нам предоставили по соглашению.

Снова последовало молчание.

Вальтер Шеккер, обращаясь к генералу, сказал:

– Видите теперь, в каких условиях мы тут действуем?

– Замолчите! – не глядя на него, брезгливо обронил генерал.

– Время идет, строительство стоит,– сказал доктор Пфирш,– а через месяц завод должен начать выпуск продукции, которой ждет наша доблестная армия. Исходя из этого очень простого, но достаточно важного обстоятельства, нам и нужно сейчас договориться.

– Мы не можем оставить без последствий такое преступление,– решительно произнес Зигмаль.

– Зачем оставлять без последствий? – удивился Пфирш,– Найдите конкретных виновников и накажите их. Это будет незначительная для нашего дела потеря, а результат наилучший – вы устраните именно преступников.

– Чтобы их найти, потребуется время,– проворчал генерал Зигмаль.

Пфирш развел руками:

– Это уж ваша забота, генерал. Мы обязаны рапортовать фюреру, что завод пущен в установленный срок. У вас таких жестких сроков нет. Ну, а когда завод начнет работать, тогда вы можете поступать целиком по своему усмотрению. Наше с вами соглашение, касающееся строительства, будет исчерпано, и мы перестанем раздражать вас своим штатским вмешательством. В конце концов, у нас свое дело, а у вас – свое. Однако ответственность перед рейхом у нас общая…

Генералу Зигмалю было ясно, к чему клонят представители фирмы: завод должен быть пущен, а после этого хоть потоп.

– Я думаю, наш обмен мнениями был полезен,– скороговоркой произнес генерал Зигмаль,– Мы примем необходимое решение. Благодарю вас, господа.

Вальтер Шеккер, злой как черт, возвращался в свою квартиру. Когда представители фирмы ушли с совещания, ему и Карлу Дингу пришлось принять на себя всю ярость генерала Зигмаля. Их обвиняли в том, что они потеряли власть над лагерным сбродом и попали под тлетворное влияние штатских деятелей фирмы. Но разве не сам Зигмаль все время твердил про специфику лагеря, и разве не он говорил, что главная задача – построить завод? Не мог же генерал забыть об этом!

Утром Баранникова вызвали на уборку санитарного бункера. Демка увязался за ним, подмигнул капо– это, мол, надо «для дела». Однако в бункер его Баранников не пустил. До полудня Демка ждал его у входа. Он понимал, что сейчас там, в бункере, решается его заветное дело, и от волнения не находил себе места.

Когда Баранников наконец вышел из бункера и сурово глянул на Демку, у того душа похолодела.

– Иу, дядя Сергей! – шептал, он, идя рядом с Баранниковым и заглядывая ему в глаза.

В темной проходной штольне Баранников остановился, вынул из кармана обернутый бумагой маленький пузырек и протянул его Демке:

– Тут на десяток шеккеров хватит. Выльешь это куда-нибудь, чтоб Шеккер выпил, но только если будет для того верный случай. Понял? Если будет верный случай.

– Дядя Сергей, лучше ножом…– прошептал Демка.

– Ты слушай приказ и исполняй его! – строго сказал Баранников.– Выльешь это только в том случае, когда будешь точно знать, что никто не видит. Никто. Расчет у нас такой: они должны подумать, что это сделал денщик Больц. Понял?

Демка кивнул.

– Пустой пузырек оставишь там. Пока яд не выльешь, держи пузырек в обертке. Это чтобы на пузырьке не осталось следов от твоих пальцев. Когда выльешь, вытряхни из бумажки пузырек, а бумажку уничтожь. По этикетке на пузырьке они увидят, что он взят из аптеки для начальства. Понял? А теперь, Демка, самое трудное. Когда яд сделает свое дело, ты не убегай, сам подними панику, зови часовых, звони по телефону. Не убегай! Понял?

– Понял, дядя Сергей.

– Тебе нелегко будет, Дема,– вздохнул Баранников.– Очень нелегко. Они будут тебя допрашивать, бить. Выдержишь?

– Да что ты, дядя Сергей!– обиделся Демка,– Я за батю Степу все пройду, не согнусь.

– Когда будут допрашивать, вспомни, что говорил тебе Больц насчет того, что он посчитается с Шеккером.– Баранников обнял Демку: – На трудное дело, парень, идешь. Под горячую руку они могут тебя и…– Баранников не договорил и надолго умолк.

Демка стоял не шевелясь.

– Я, батя, ничего не боюсь,– тихо сказал он, впервые назвав Баранникова так, как звал Степана Степановича.

– Смотри,– хрипло произнес Баранников.– Мы все тебя любим. Помни об этом.

Вечером Демка ушел к Шеккеру и на ночь в пещеру не вернулся. Утром, когда заключенных выгоняли на земляные работы, Иржи Стеглик, проходя мимо Баранникова, обронил:

– Операция выполнена.

«Что с Демкой?» – хотел крикнуть Баранников, но чех уже ушел…

10

Долгое время в лагере не знали, что случилось с Вальтером Шеккером. Просто появился новый начальник политического отдела Гельмут Рунге, а куда девался прежний, неизвестно. Гестаповцы ждали, что об отравлении их начальника заговорят в пещерах, и это подтвердило бы их подозрения, что Шеккер отравлен Демкой по заданию подпольщиков. Подпольщики заблаговременно подумали об этом и держали язык за зубами. Баранников заявил капо о пропаже Демки и каждый день спрашивал, не нашли ли парня. Капо сначала всполошился. Он думал, что Демка совершил побег, но вскоре говорить о побеге перестал…

Как раз в эти дни произошел отбор заключенных, которым предстояло работать на заводе. Это событие заслонило собой все остальные. Подпольщики сделали все, что могли, для спасения большего количества заключенных. Стеглик, рискуя, включил в список несколько сот человек, якобы имеющих технические специальности. Около ста человек удалось спрятать в пещерах в день отправки из лагеря обреченных.

Подземный завод открывали в солнечный весенний день. Была суббота. Начальство, видно, торопилось на отдых, поэтому никаких особых торжеств не устраивали. Приехавшие на автомашинах представители фирмы исчезли в подземелье, сопровождаемые главным инженером Гроссом, и спустя минут тридцать уехали. Завод начал работать…

Баранникова назначили бригадиром токарей. В его ведении было три токарных станка, три токаря и два подсобных рабочих.

Одним из них стал появившийся спустя две недели Демка. Парня было не узнать. Озорные огоньки в его глаsax погасли, голова подергивалась и с левой стороны точно мукой была присыпана – Демка поседел. Его упорно подозревали в отравлении Шеккера и пытались вырвать у него признание. Но Демка все выдержал, мучителей своих перехитрил, и на виселицу пошел шеккеровский денщик.

Всю смену Демка молча ходил от станка к станку, подавал токарям заготовки, подметал стружку. Баранников понимал– парень в таком взвинченном состоянии, что каждую минуту может совершить безрассудный поступок. Когда Демка видел гитлеровцев, у него глаза загорались такой яростью, что Баранникову становилось страшно за него.

Все три токаря из бригады Баранникова были поляки. Мрачно молчаливые парни лет по двадцати пяти. Держались они с Баранниковым настороженно.

На всех трех станках изготовлялась металлическая деталь, имевшая форму конуса. В широкой ее части вытачивалось углубление, из которого к вершине конуса просверливалось сквозное гладкое отверстие. Утончение конуса переходило в стержень, на который наносилась очень тонкая резьба. Обработка детали требовала от токарей большого мастерства, и надо отдать должное полякам – работали они виртуозно.

Детали относили в главный цех сборки специальные работники. Готовую продукцию заключенные ни разу не видели. По ночам ее увозили на поездах, которые подходили вплотную к заводу. Баранников сделал вывод, что в подземелье изготовляются тяжелые артиллерийские снаряды.

Спустя два месяца произошло событие, которое резко изменило всю жизь Баранникова. Однажды утром в цехе появился Стеглик. Улучив удобную минуту, он подошел к Баранникову и сказал:

– В ближайшее время небольшую группу заключенных инженеров переведут в общежитие на поверхности. У немцев не хватает своих специалистов, и они хотят приласкать вас.

– Что будет с Демкой? – встревожился Баранников.– Ведь его без присмотра оставить нельзя,

– Временно я устрою его на кухню, а потом посмотрим…

Спустя три дня инженеров переселили в общежитие. Но это совсем не означало, что они стали свободными людьми. После работы у выхода из-под земли их поджидали лейтенант и два солдата. Инженеры на ходу строились в небольшую колонну по два человека в раду. Впереди шел лейтенант и один солдат, светивший фонарем. Другой солдат замыкал шествие. Вокруг непроглядная темнота. От свежего воздуха кружится голова и слезятся глаза. Люди идут молча, спотыкаются. Хорошо, что идти недалеко. Двухэтажный деревянный барак, где жили инженеры, стоял в лесу, метрах в семистах от завода, Приблизившись к дому, инженеры также на ходу перестраивались в цепочку по одному, и лейтенант, стоя у дверей, громко их пересчитывал. Внутри дома их встречал уже другой конвой – тоже два солдата. Один из них всю ночь находился в коридоре первого этажа, другой – на втором.

Если кто-нибудь из инженеров хотел пойти в туалетную комнату, он должен был приоткрыть дверь и позвать солдата. По утрам конвойные на обоих этажах устраивали неизменную забаву – с диким криком бежали по коридору и ударом ноги распахивали двери комнат.

Здесь жили семнадцать инженеров. Что из себя представлял каждый из них, Баранников пока не знал. Эсэсовцы неплохо продумали систему изоляции инженеров друг от друга – каждый жил в отдельной комнатушке. Только с чехом Гаеком Баранникову удалось немного сблизиться, и то благодаря тому, что они работали в одной штольне, а по дороге на завод и обратно всегда старались стать в одну пару.

Жил здесь француз Шарль Борсак, но, кроме его имени, Баранников о нем не знал ничего. У француза была могучая фигура и массивный подбородок боксера, а руки тонкие, как у пианиста. Под мохнатыми, почти сросшимися бровями угрюмо поблескивали черные глаза. Очень интересовал Баранникова пожилой поляк Ян Магурский. Он работал в штольне, носившей название «цех-искра». Баранников видел,что немецкие инженеры относятся к нему уважительно. Видимо, он был большим специалистом своего дела. Поговорить с ним Баранникову никак не удавалось. Иногда даже казалось, что поляк упорно избегает разговора. Остальные инженеры были бельгийцами, голландцами и норвежцами. Все они прибыли в лагерь «Зеро» позже и держались обособленной группой. Один из них, бельгиец, считался чем-то вроде старосты общежития.

Как-то летом Баранников пожаловался ему, что в его комнате течет с потолка. Бельгиец зашел в комнату, посмотрел на пятно, расплывшееся по потолку, и невозмутимо сказал:

– Передвиньте кровать к другой стене, и все.

– А вы разве не можете сказать администрации или охране, чтобы заделали дырку в крыше? – спросил Баранников.

Бельгиец удивленно посмотрел на него и рассмеялся:

– Война пошла к концу, и главное теперь – не дразнить собак и выжить. А от этой дырки в крыше вы не умрете, раз не успели умереть в пещере,– Он помахал приветственно рукой и вышел из комнаты.

Кто знает, что это за люди?

Демка жил теперь при кухне и стал связным между Стегликом и Баранниковым. Уже несколько раз Баранников через него запрашивал центр, нет ли каких-нибудь данных об инженерах, попавших в общежитие, но ответа не получал – у Стеглика оборвалась связь с центром. Демка приносил от него вести одна тревожнее другой. Новый начальник политического отдела лагеря Рунге напал на след подпольной организации, В одной из пещер гестаповцам удалось схватить подпольщика. Это был человек, который связался с подпольем совсем недавно и знал о нем очень мало. Гестаповцы торопились и перестарались. Они подвергли арестованного пыткам, которых он не выдержал и умер, так и не сообщив палачам ничего существенного. Тогда Рунге решил произвести выборочные аресты наугад по всем пещерам: из каждой по тридцати человек. Всех их пытали и уничтожили. Так погибли товарищ Алексей и бывший штурман Александр Грушко. И все же нанести по организации решающий удар гестаповцам не удалось…

Рабочий день подходил к концу. Сколько он сегодня длился, неизвестно. Ведь часов ни у кого не было, не висели они и в цехах. Зачем они? Там, на земле, происходит вечная смена дня и ночи, а тут, в душном подземелье, затопленном гулом станков и лязгом металла, счет времени сведен к одному звуку – реву сигнальной сирены, от которого мороз подирает по коже.

Баранников о приближении конца смены узнавал по другим неизменным признакам. Он знал, что поляки выдерживали ритм работы в течение примерно десяти часов, а потом их движения становились все медленнее и медленнее. После двенадцати часов труда они все чаще прислонялись грудью к станкам, опаздывали выключать моторы. Особенно отставал светловолосый Антек. Он начинал качаться– того и гляди упадет. Баранников подходил к его станку, молча отстранял токаря и работал за него сам. Антек, опустив голову, свдел возле станка, готовый вскочить при появлении немецкого инженера. Это повторялось почти каждый день, но ни разу поляк не сказал Баранникову спасибо. Только посмотрит на него своими голубыми, безмерно усталыми глазами и тут же отвернется.

Вот и сейчас Баранников работал за Антека, а поляк, уронив руки, перевитые вспухшими венами, сидел на фундаменте станка, тупо смотря в цементный пол. Немецкий инженер появился внезапно, точно из-под земли вырос, Баранников толкнул Антека ногой, тот вскочил, но его качнуло, и он рукой схватился за вращающуюся деталь. Ему сорвало кожу с ладони. Антек стоял и удивленно смотрел на свою кровоточащую руку. Немецкий инженер все это видел, но ничего не сказал, круто повернулся и быстро вышел из цеха. Баранников оторвал кусок от своей рубашки и быстро сделал Антеку перевязку.

– Возьми себя в руки. Становись и работай. Как бы ни было больно, работай! – быстро сказал Баранников.

Минут через десять вернулся немецкий инженер. Он подошел к Баранникову вплотную и сунул в карман его брезентовой робы какой-то белый пакет.

– Это бинт и антисептика,– тихо сказал он, показывая глазами на Антека.

Баранников молчал. Молчал и немец —обводил взглядом грохочущий цех. Потом он сказал:

– Меня зовут Рудольф Гримм. А вас?

– Баранников.

– Ба-ран-ни-ков,– медленно повторил немец.– Значит, будем знакомы.– Он снова обвел взглядом цех.– Да, возмездие дается нам нелегко.

Баранников молча, невозмутимо смотрел на инженера. Гримм улыбнулся:

– Разве вы не знаете, что название «фау» происходит от слов «оружие возмездия»? Летающие снаряды…

Баранников молчал.

Гримм улыбнулся еще раз и пошел вдоль станков.

Баранников смотрел ему в спину, недоумевая, зачем это понадобилось немецкому инженеру сообщать о том, что делаем завод. «Фау»! Все-таки «фау»! «Рудольф Гримм, Рудольф Гримм»,– повторял про себя Баранников.

Взревела сирена. Станки остановились. Гулкая тишина будто ударила в уши. Оглушенные ею люди, пятясь, отходили от станков и становились в шеренги. Многие шатались, как пьяные.

Баранников незаметно протянул Антеку пакет:

– Возьми. В пещере сделаешь перевязку.

– Спасибо,– первый раз поблагодарил поляк и стал в шеренгу, пряча за спиной пораненную руку.

Баранников направился в угол, где после работы собирались заключенные инженеры.

В общежитие он шел, как обычно, в паре с Гаеком.

– Знаешь, что делает наш завод? – тихо спросил Баранников.

– Черт знает! – зло отозвался чех.

– «Фау» мы делаем.

Гаек даже замедлил шаг.

– Точно?

– Вполне.

– Получается, что мы здорово помогаем им вылезти из поражения? – сказал Гаек.– Помогаем убивать своих?

– Выходит, что так,– ответил Баранников.

11

Прошел еще месяц. Теперь уже все инженеры знали, какую продукцию выпускает подземный завод. Об этом позаботились Баранников с Гаеком.

Однажды вечером в комнатушку Баранникова зашел бельгиец – староста общежития.

– Ну, как тут у вас потолок? – спросил он.– Да, пожалуй, вы правы, надо принять меры.

– Зачем, как вы однажды выразились, дразнить собак? – усмехнулся Баранников.

– Ну, если бешеных собак спускают с поводка, все равно плохо.

Баранников промолчал.

– Мы им делаем секретное оружие, с которым они собираются выиграть войну.

Баранников в разговор не вступал. Бельгиец продолжал:

– А тогда все, что сделали ваши русские для победы, пойдет прахом.– Он присел на кровать рядом с Баранниковым, помолчал и вдруг тихо рассмеялся: – Потомство за нашу работу здесь поставит нам памятники, не так ли?