Текст книги "Собрание сочинений в трех томах. Том 2"

Автор книги: Василий Федоров

Василий Федоров
Собрание сочинений в трех томах
Том 2

ЛИРИЧЕСКАЯ ТРИЛОГИЯ

ВСТУПЛЕНИЕ

 
Где началось,
В какие сроки
Завязывался узел тем?
Когда и как твердели строки
Моих лирических поэм?
 
 
Была зима.
На город падал
Тяжелый снег.
А время шло…
Был день, когда из Ленинграда
Пришел последний эшелон.
 
 
И сердце, как оно забилось,
Когда среди густой толпы
Мне бледное лицо явилось
Моей кочующей судьбы!
 
 
И грудь,—
О, как она вздохнула! —
Необычайное сбылось.
В ней что-то двинулось,
Толкнуло
До крика, —
Так и началось!
 

О НЕЙ

 
Не вынес я тоски недель…
По улице, опять преградой,
Метет, метет, метет метель,
А мне тебя увидеть надо.
 
 
В сугробы снега и лога,
Косматой буре на рога
Бегу – навстречу вихрей стадо.
Заполонило белый путь,
Ударило…
Что будет – будь.
Но мне тебя увидеть надо.
 
 
Вот клуба снежное крыльцо…
Увидеть, одолев преграды,
Глаза твои, твое лицо.
Во что бы то ни стало
Надо.
 
 
А на висках две жилки бьются,
Две жилки бьются…
Любовь кричит: как поступить?
Переступить или вернуться?
Переступить или вернуться?
И решено – переступить!
 
 
* * *
 
 
О, музыка!
Слепой подкоп
К душе взволнованной…
Не надо
Идти куда-то далеко,
Чтоб оказаться с милой рядом.
 
 
Высок балкон…
Вот свет потух,
Не затемняя лишь оркестра.
Мой взгляд,
Упавший в темноту,
Разбился о пустое место.
 
 
* * *
 
 
Все ждут чего-то,
Все молчат,
Тая подобие улыбки.
Вот на колени скрипачам
Уселись маленькие скрипки,
Совсем как дети.
Зал притих.
Напев смычка ударом начат.
Кричу:
– Зачем вы бьете их?!
Не бейте их, они заплачут!..
 
 
Я нехотя закрыл глаза,
Когда, откинувшись крылато,
Маэстро резко приказал
Наказывать невиноватых.
 
 
Но вдруг
Из глубины наверх,
Его велению послушен,
Летит необъяснимый смех,
Летит с эстрады
Прямо в душу.
 
 
То листьев шум,
То резкий треск,
В надломе веток – брызги соков;
То лебедей ленивый плеск
В зеленых зарослях осоки;
То ног босых звучат шаги
Над мягкою прибрежной глиной;
То зыбкие круги, круги
Под резкий всполох лебединый…
 
 
Воображенью нет границ.
Ведь это я лесной тропою,
Прилетных вспугивая птиц,
Пришел, как в сказке,
За тобою.
 
 
Как будто
В приступ доброты
Волшебной палочкой взмахнули,
Чтоб все вернуть.
Но где же ты?
Тебя-то мне и не вернули!
 
 
* * *
 
 
Как пламя яркого огня,
Не потухающего вечно,
Ты мне нужна не для меня,
Нужна ты истине сердечной.
 
 
Когда-то у родных полей
Я тайну о тебе подслушал.
Напев о красоте твоей
Запал в ребяческую душу.
 
 
Тогда к деревьям у пруда
Я обращался с горькой речью:
«О, неужели никогда
Я на земле ее не встречу?!»
 
 
Тогда с тревогою к воде
Я подходил как можно ближе:
«О, неужели же нигде
Ее лицо я не увижу?!»
 
 
Я в поисках провел года,
Переходя через утраты.
О, неужели никогда
И не поймешь ты,
Как нужна ты!
 
 
Нужна, как воздух для огня,
Чтоб не погас он скоротечно,
Нужна не просто для меня —
Ты истине нужна сердечной.
 
 
* * *
 
 
Зал без тебя
И пуст и незнаком.
Как будто зная о моей обиде,
Ты прошумела легким ветерком,
Чтоб я тебя,
Желанную,
Увидел.
 
 
Где ты была?
Откуда ты взялась?
А сам стою, не смея оглянуться.
Ты от моей души оторвалась,
Чтоб все пройти
И вновь ко мне вернуться.
 
 
* * *
 
 
И сразу чем-то полевым,
Забытым на сердце пахнуло.
С плеча ее, как легкий дым,
Сползала шаль на спинку стула.
 
 
Поношенная бахрома
Напоминала злые зимы.
Любовь, как музыка сама,
Словами мало выразима.
 
 
Большие
Звездные глаза,
Гася ресницами мерцанье,
Уже осматривали зал,
Наполненный рукоплесканьем.
 
 
Вот локон темный отвела
С лица
В бледнеющем отливе,
Откинулась и поплыла
То медленней,
То торопливей…
 
 
Она проходит.
Я стою
И чувствую, что стало душно,
Взглянула в сторону мою
И отвернулась равнодушно.
 
 
Но, даже залитый стыдом,
Я все чего-то жду упрямо.
Взглянула только…
А потом
Прошла —
И кончена программа.
 
 
* * *
 
 
Без тебя,
Без ушедшей,
Остались со мной
Лишь утраты.
Я почти сумасшедший…
Вот до чего довела ты!
 
 
* * *
 
 
Любовь к тебе,
Стыдясь, не спрячу.
Что ж, если сможешь – отбери!
Своей поэзии незрячей
Я брал тебя в поводыри.
 
 
Но незаслуженной обиде
Теперь надолго в сердце тлеть.
Я так хотел тебя увидеть,
Что смог и без тебя прозреть.
 
 
Но долог путь,
Тоска сильнее, —
Кто знает, может, до седин…
Мне будет без тебя труднее,
Пойми!..
Ведь я пойду один.
 
 
Иду с надеждою на встречу…
В мое лицо,
В глаза,
Как в цель,
Стреляя белою картечью,
Метет,
Метет,
Метет метель…
 
 
А вдруг придешь
И встанешь близко,
Уже спокойна и тиха,
Как равнодушная приписка
К моим взволнованным стихам.
 

НА ГЛУБИНЕ

 
Прости за то,
Что я не смог
Писать по линиям,
Что прямы, —
Ты видишь начертанья строк
Неровных и кривых, как шрамы.
Не отвергая,
Все прочти.
Душа окрепла, стала гибкой;
Она сумела прорасти
Сквозь горе радостной улыбкой.
 
 
* * *
 
 
На город мой
Опять парадом,
Под злое карканье ворон,
Плывет небесная армада,
Плывет железная,
И он
Насторожился.
Где спасенье,
Когда, сводящие с ума,
За потрясеньем потрясенье
Она бросает на дома?
 
 
То молний
Красные зигзаги
Пронзают край надземных круч;
То, словно траурные флаги,
Свисают клочья черных туч.
 
 
Она плывет
Над новой целью,
Она плывет. Пощады нет.
Настала ночь,
Но в подземелье
Спасительный зажегся свет.
 
 
* * *
 
 
Передо мной
Подземный ход,
Ступени вниз – входить бы надо…
Стою у заводских ворот
Под натиском дождя и града.
 
 
Казалось,
Каждый миг грозил.
По телу пробежали токи
Глубоких потаенных сил, —
Но я стою, читая строки:
 
 
«Перед тобою цех.
Ты в нем
Испытан будешь, – нелегко там! —
На твердость долгую – огнем,
На прочность – временем и потом
На верность – мукою».
 
 
И вот
Незримо кто-то дверь раздвинул,
Тихонько подтолкнул вперед
И надолго меня покинул.
 
 
В сиянье электроогня,
Сутуля старческие плечи,
Встречает у ворот меня
Начальник цеха:
– Добрый вечер!..
 
 
* * *
 
 
Со ступеней на мрамор плит
Струился отблеск розоватый,
И я спросил:
– Что там гудит? —
А он сурово:
– Век двадцатый.
 
 
И рокот стал еще грубей!..
У потолка, взлетевший шустро,
Ошеломленный воробей
Цеплялся лапками за люстру,
Затрепыхался и повис…
Лети за мною, птица-вестница!
 
 
Я сделал шаг,
И мы поплыли вниз
На темноватом гребне
Узкой лестницы.
 
 
Припоминалась тишина метро,
Блеск мрамора,
Не омраченный тенями.
А здесь за мной
Под музыку ветров
Война сползала
Теми же ступенями.
 
 
Уже внизу,
Где я стоял,
На плиты грянул свет картечью.
– Что впереди?
– Судьба твоя! —
Так надо же идти навстречу!..
 
 
* * *
 
 
И я пошел.
Какой простор
Скрывали узкие ворота!
Передо мной ревел мотор
Невиданного самолета
Так яростно, что я едва
Мог разобрать станков погудки..
 
 
Она шла мимо.
– Кто?
– Вдова…
– Давно?
– Пошли вторые сутки.
 
 
О, как же быстро угасал
Тот яркий золотистый локон!
Когда-то синие глаза
Глядели как бы издалека.
 
 
Но мнилось,
Здесь на глубине
Ее глаза, со мной встречаясь,
Через туманы шли ко мне,
Все шли и шли,
Не приближаясь,
– Вот мы и встретились с тобой.
Ты – все такой, а я повяла… —
И отрешенно повторяла: —
Ты – все такой, ты – все такой…
Скажи, чем жизнь оборонить,
Каким трудом,
Каким гореньем,
Чтоб навсегда похоронить
И войн
И болей повторенье?..
 
 
* * *
 
 
– Такое горе не пройдет!
Она навек затосковала…
Ты понял, что ее гнетет?
Ты слышал, что она сказала?
 
 
Мой спутник принялся ворчать:
– Подумай, да ответ неси ей.
А ведь на это отвечать
Всем миром надо,
Всей Россией,
Да так,
Чтобы ответ был крут,
Упруг и прочен, как пружина.
Я лично верю только в труд,
В труд и металл.
Нужна машина!
Ты самолету отдаешь
Все для того,
Чтобы взлетел он.
И потому он так хорош.
А знаешь, из чего он сделан?
 
 
Блестя,
От нас недалеко,
Стоял тот в солнечном металле.
– Все кажется – из пустяков,
Из хрупких, крохотных деталей,
Но мысль конструктора прошла,
Все оглядев и все потрогав,
И каждая деталь нашла
Свою великую дорогу,
 
 
Так в каждом,
Кто себя найдет,
Кто посмотреть вперед решится,
Все неживое – отпадет,
Все лишнее – отшелушится.
 
 
* * *
 
 
От купола
За белый круг
Перепорхнул и закружился
Мой маленький крылатый друг.
– Смотри, да он никак прижился
И вьет гнездо?
Ну, впору, вей!
 
 
Над радугой
Спиральных колец
Ловчился серый воробей —
Мой превеликий чудотворец.
«Чего-чего, – шумит, – я мал!
Чего-чего!..»
Взмахнул крылами,
Перевернулся и поймал
Он стружку яркую, как пламя,
Понес в гнездо.
 
 
И даже сон
Не каждому такой приснится:
Под куполом казался он
Какой-то сказочной жар-птицей.
 
 
* * *
 
 
Шурша разводами колес,
Ведущим новой эскадрильи
Наш Як торжественно пронес
Свои размашистые крылья,
Где надпись просто, без прикрас,
Мне говорила лучше оды,
Что этот фронтовой заказ
Получен был от пчеловодов.
 
 
А рядом,
К золотым словам
Приглядываясь оком древним,
Шагал неторопливо сам
Военный атташе деревни.
 
 
– Спасибо, детки, за труды,
Спасибо!.. Не видал такое!.. —
И луч библейской бороды
Свивал дрожавшею рукою.
 
 
– Машина эта – в самый раз.
Таких бы нам теперь поболе!.. —
Из-под бровей не видно глаз,
Но ясно, что старик доволен. —
Когда б еще была пчела
Здесь нарисована…
Смекнули?!
Чтоб, значит, знала немчура
Про необыкновенный улей!
Начнут враги атаковать,
А нашу марку тут и видно!..
 
 
– Дед, кровное-то отдавать,
Поди, ведь как-нибудь обидно?
Взглянул! из-под седых бровей
И чуть ворчливо:
– За два года
Я, дитятко, трех сыновей
И десять внуков
Миру отдал.
 
 
* * *
 
 
Дыханием горячей страсти
Обдав чешуйки-кирпичи,
Открылось чрево
В красной пасти
Проголодавшейся печи,
И, губы
Стоязыко тронув,
Мне высказала нрав крутой,
Подобно алчному дракону,
Не утоленному едой.
 
 
Глотает жадно:
Мало! Мало!..
Уже давно потерян счет
Брускам холодного металла.
Она все дышит:
Дай еще!..
 
 
Она все просит:
Мало! Мало!..
На брусья, взятые валком,
Из чрева пламя набегало
Чуть розоватым молоком.
 
 
Уже дымятся рукавицы,
На пальцах – иглы теплоты…
И, словно в сон, приходит рыцарь,
Приходит он из темноты.
Движения резки и грубы.
Казалось, презирая зной,
Он вырывал дракону зубы,
Сверкающие белизной.
 
 
А сталь кидало в белый холод,
А сталь бросало в ярый жар,
Под сокрушительный удар,
Под черный многотонный молот.
 
 
Он твердил:
«Ты такая! Такая!
И спасу, и пять раз погублю.
Не за твердость тебя упрекаю —
Я за твердость тебя и люблю».
 
 
И гуляли вокруг лихорадки,
Все двенадцать сестер,
Будто встарь,
И трясли в заведенном порядке
Добела накаленную сталь.
 
 
* * *
 
 
Часы идут,
Часы бегут,
Часы летят…
Рубаха преет.
Твердит боек:
«Ты тут, ты тут.
Спеши, спеши.
Там ждут, там ждут…»
– Товарищ, подавай быстрее!
 
 
Напарник поглядел в глаза мои,
Заметил, словно невзначай:
– Ты, брат, сегодня на экзамене,
Смотри того… Не подкачай!..
 
 
В глазах рябит.
Который час?
Не вижу…
Мой напарник рядом:
– Мне это – что!
Вот помню раз,
Над Волгою,
Под Сталинградом…
 
 
А сам стоит и улыбается,
Мне странную ладонь дает:
– Тебе пятерка полагается,
А у меня недостает…
 
 
* * *
 
 
Я дни и ночи пробыл тут.
Идем на свет.
Когда б вы видели,
Сказали бы, что так идут
Из первой битвы победители.
 
 
Туда, где заревел мотор,
Ведет нас путеводный вектор.
Минуем узкий коридор,
Проходим дальше,
Где прожектор
 
 
Огромным пауком повис,
Притянутый за палы блоком,
Без устали смотрящий вниз
Единственным молочным оком,
Прозрачно-белым, неживым…
 
 
Когда мы оказались рядом,
Он мерил глубь сторожевым,
Все время неподвижным взглядом.
 
 
Скажи, не ветер ли качнул
Лучей протянутые нити?
– Там самолеты.
Их начнут
Сейчас выкатывать.
Глядите!
 
 
И вот
С туманом вперехлест,
Урча и поводя плечами,
Входил на нерушимый мост,
Вплотную устланный лучами,
Наш Як.
Он выводок родни
Вел за собой:
Все Яки, Яки…
 
 
И вскоре шли как бы одни
Опознавательные знаки.
 
 
* * *
 
 
Прожектор двинул белым оком,
Лучами темень прободав.
Я весь пронизан
Страстным током,
Бегущим не по проводам.
 
 
Где золотистая пылинка
Летит в луче – не удержать,
Где каждая моя кровинка
Спешит до сердца добежать;
 
 
Где отстоялась воля предков,
Готовая отвагу влить,
Где каждая живая клетка
Спешит о жизни заявить.
 
 
Я вижу все, кто окружает,
И даже вижу, как в беде
Сама победа отражает
Свое лицо в моем труде.
 
 
Хотя ни мира, ни покоя
Мой труд еще не отразил,
Но я увидел в нем такое,
Что выше всяких темных сил.
 
 
И потому
В бою жестоком
Пощады недругу не дам.
Я весь пронизан
Страстным током,
Бегущим не по проводам.
 

ПОЭМА О ДОМЕ

 
«Любимая, когда и где мы
Найдем пристанище с тобой?»
Так появилась третья тема,
Заполнившая все собой.

Сначала – непонятным комом
Давила на сердце, потом
Я занялся проектом дома —
Любому счастью нужен дом.
 
 
* * *
 
 
Котенок, словно ниткой пряжи,
Играет тоненьким лучом.
Игра его – одна и та же,
Ему и горе нипочем.
 
 
Смотрю я на его наскоки,
Смотрю и думаю о том,
Как спроектировать высокий,
Необычайно светлый дом.
 
 
Пришли назначенные сроки,
Пришли, и стало невтерпеж.
Стоит в моем углу упреком
Мой забракованный чертеж.
 
 
Экзамен был, и, помню, некто
В неудовольствии большом
Мои красивые проекты
Перечеркнул карандашом.
 
 
Никто не проявлял участья.
Никто!
Все чертежи в тот миг
Я мог бы разорвать на части.
Боюсь вещественных улик.
 
 
Но я остался с ними – весок.
Был свиток всех моих обид.
Он, словно дерева отрезок,
Что белой берестой обвит.
 
 
Как незапамятную давность,
Развертываю на листе
Отображенную туманность
Упрямых творческих страстей.
 
 
Остановился на изломе
И думаю: пора решить,
Что будет, если в этом доме
Она не согласится жить?
 
 
Так для кого ж,
Себя спросил я,
Так для кого же строю я?
Он и высокий и красивый,
Но по всему – не для жилья.
 
 
Как по заснеженной долине,
На белом ватмане, вразброс
Метался вихрь забытых линий..
Трескучий северный мороз
Коробил широту проекта.
 
 
Я наклонился над листом,
Где некогда суровый некто
Перечеркнул тот вихрь крестом;
Где украшением портала
Колонна, не страшась высот,
Гиперболически взлетала
Под сказочно-хрустальный свод.
 
 
Но все, чем он был изукрашен,
Мне говорило об одном,
Что для такой любви, как наша,
Я должен строить новый дом.
 
 
То, что отцу всего дороже,
Передается сыновьям…
Хочу воздвигнуть непохожий
На тот, в котором вырос я.
 
 
Хочу, чтоб отдохнули шеи,
Что потолком утомлены
В подземных улицах войны,
В ее землянках и траншеях.
 
 
Но прежде чем коснуться камня
Искрометательным резцом,
Любимая душа нужна мне,
Что станет чистым образцом,
Который новый мир покажет,
Открыв его своим ключом…
 
 
А вдруг она на это скажет:
«Ну, что же, строй.
А я при чем?!»
 
 
* * *
 
 
О, музыка,
Где в каждой гамме
То вознесенье, то обвал…
Крадусь неслышными шагами
По лестнице, где я бывал.
 
 
Она, поблескивая тускло
В легко колеблемых лучах,
Легла, как высохшее русло
Большого горного ручья,
Где воды вечность испарила
И только камни сберегла…
 
 
Я опираюсь на перила
Руками, как на берега.
 
 
* * *
 
 
Свободней легкого эфира
Все скрипки,
Да, все до одной,
Звучат напоминаньем мира,
Давно порвавшего со мной.
 
 
О, как понятна и близка мне
Их тема мудрая о том,
Как выстроить, слагая камни,
Необычайно светлый дом.
 
 
Легко настроенные бродят
По неустроенной душе,
Как будто линию проводят
На непонятном чертеже…
 
 
Все видим,
Ничего не скроешь.
Надолго потеряв покой,
Ты новый дом зачем-то строишь,
 
 
Скажи нам, для какой – такой?
Скажи, мы дом с душою сверим.
 
 
Постойте, сам вас проведу —
Любимая сидит в партере,
Вы слышите, в седьмом ряду!..
 
 
Ушли, не закрывая двери,
Ушли, огней не потушив,
Чтоб линии мои проверить
По линиям ее души.
 
 
Невероятно резкой нотой
Я словно выброшен во мрак!
Почувствовал – неладно что-то…
Все не по-моему, не так!..
 
 
Обратно грустными приходят.
Я затаился и слежу,
Как музыка мой дом возводит
В душе моей по чертежу
По старому…
Все выше,
выше
Растет он,
все полней,
полней…
 
 
– Скорее возводите крышу
С большими башнями на ней!..
 
 
Но поздно!
Чей-то голос резко,
Почти в отчаянье кричит:
– Пробейте окна, дайте фрескам
Взглянуть на яркие лучи!
 
 
Нет – поздно!
Все уже дрожало.
Колонна, продолжая взлет,
Шатаясь, все еще держала
Мой сказочно-граненый свод.
 
 
Беда стрясется – придержите!
У окон, с криками – пробей! —
Метнулся в доме пленный житель
Неуловимый воробей…
 
 
Метался он,
Кружился около,
Не выдержал – рванулся вон,
Ударился, да так, что стекла
Заговорили вперезвон.
 
 
По убывающей наклонной
Летит на камни и на сталь…
И рушится моя колонна,
Хрустит и крошится хрусталь.
 
 
Перемешался крик со стоном,
Стон с криком…
Сердце – на куски!
Разрушен дом.
Скользят над домом
Пылающие языки.
 
 
* * *
 
 
Что будет, —
Все могу принять,
На что-то в сердце опереться
И снова, в сотый раз, понять
Свое непонятое сердце.
 
 
Хочу проверить, как звучат
Мои лирические строчки.
А в голове стучат, стучат
Пронзительные молоточки:
«Зачем пришел?
К чему пришел?»
 
 
Я к ней вернулся, я ликую.
Вам все равно, а я нашел,
Любимую нашел.
Такую
Мне было нелегко найти.
 
 
Она вошла спокойно-строгой.
Так захотелось подойти
И недоверчиво потрогать,
Проговориться впопыхах:
«Скажи открыто, что не лгу я,
Все думают, что ты в стихах,
А я нашел тебя живую».
 
 
Переменилось что-то в ней,
Не понимаю только – что же?
Глаза ли, ставшие темней,
Иль брови, поднятые строже.
 
 
Я вопросительно взглянул
И понял вмиг, что буду снова
У прежней робости в плену.
Но что же делать?!
Мне иного
Исхода нет.
Я все попрал,
Не понимая,
В чем спасенье…
 
 
«Мой дорогой, но ты не брал
В расчет земные потрясенья.
Ты главного не разрешил
В проекте невозможно узком:
Сопротивление души
Все возрастающим нагрузкам».
 
 
* * *
 
 
О, юность,
Каждому из нас
Ты открывала мир,
И каждый
 
 
Все видел только в первый раз,
Все делал только в первый раз,
Не утоляя в сердце жажды.
 
 
Любили только в первый раз —
Мы ничего не повторяли, —
Случилось – мы в тяжелый час
Друзей любимых потеряли.
 
 
Случилось так.
Покинув нас,
О, юность, нам оставь ту жажду —
Смотреть на все,
Как в первый раз,
Все начинать,
Как в первый раз,
Не повторив ошибок дважды.
 
 
* * *
 
 
О, музыка,
Где в каждой гамме
Напоминание о том,
Как возвести, слагая камни,
Ничем не разрушимый дом.
 
 
Такой, чтоб он,
Как бы в рассвете,
Живыми гранями возник.
Они звучат, как бы ответить
На главное хотят они.
«Иди за нами.
В отдаленье
В торжественно-прекрасном дне
Есть радостное примиренье» —
Так скрипки говорили мне.
 
 
Светало,
Солнце ли всходило
На темно-голубой экран —
Заря рассеянно цедила
Легко спадающий туман.
 
 
Такого дивного вовеки
Не видели глаза ничьи.
Спокойно разливались реки,
К разливу звонкие ручьи
Бежали по траве лугами,
Наперебой, как сорванцы,
Чтоб радостно найти губами
Золотоносные сосцы.
 
 
Деревья, точно исполины,
Вдруг увидавшие простор,
В темно-зеленые долины
Сходили с белогривых гор.
 
 
В народе шла Она.
Я с места
Рванулся по ее следам…
Но ту, что называл невестой,
Я больше не увидел там.
 
 
Мне скрипка шепчет: «Доведу я,
Пойдем, чего же ты притих?»
– Нет, чувствую, что не найду я
Любимую среди других!
 
 
И скрипки подтвердили хором,
Уже спокойно, не спеша:
«Ты видишь целый мир,
В котором
Невидима ее душа».
И растерялся я:
Да где я
Найду потерю?
Что скрывать —
Другой любовью не владею,
Не знаю даже, где и брать.
 
 
И вдруг увидел, как, ликуя,
Подобно всплеску чистых вод,
Любовь огромную, иную
Как знамя, поднимал народ.
 
 
«Бери! Ты заслужил страданьем,
Бери, но позабудь покой —
Построй нам города и зданья,
Достойные любви такой».
 
 
Строй выше,
Чтоб не гнулись шеи,
Что до сих пор утомлены
В подземных улицах войны,
В ее землянках
И траншеях.
 
 
Грудь необъятное вдохнула —
Давно желанное сбылось.
В ней что-то двинулось,
Толкнуло
До крика, —
Так и началось!
 
 
* * *
 
 
Мой дом поднимется красиво, —
Попробуйте потом сличить
Все, что душа моя просила,
С тем, что сумела получить.
 
 
Попробуйте детально сверить.
Устрою так, чтобы всегда
В него открыты были двери,
Пусть и Она войдет туда.
Но, повода не подавая
Для разговоров обо мне,
Она войдет, как рядовая,
Войдет с другими наравне.
 
 
Быть может, и вздохнет глубоко,
А если не вздохнет, так что ж!..
Передо мной лежит упреком
Мой забракованный чертеж.
 
 
Как по заснеженной долине,
На белом ватмане,
В наклон,
Шумит почти забытых линий
Неутихающий циклон.
 
 
«Пора проститься мне с тобою…»
Обрывки старых чертежей
Покачивались скорлупою
Отшелушившихся идей.
 
 
В душе,
Еще не утомленной,
Наметив светлый перелом,
Птенец мечты, чуть оперенный,
Слегка пошевелил крылом…
 
 
1943-1945
 

МАРЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

 
1
 
 
Одна, последняя верста…
Вот с высоты горы отлогой
В широкую ладонь моста
Упала узкая дорога.
 
 
Где, выступая с двух сторон,
Деревья, точно на параде,
Всей тяжестью душистых крон
Касались тонких перекладин;
 
 
Где на высокую дугу
Завился хмель, созревший в пору.
И я уже почти бегу
По травяному косогору.
 
 
Меня прохладою обдав,
Ручей примчался на братанье.
Гремела светлая вода,
Как будто по моей гортани.
 
 
Ручей, играя, то сверкал,
То меж ветвями хоронился,
Являлся, искры высекал
И мчался дальше…
 
 
Я склонился
Так низко, что была видна
Вся глубь.
Я посмотрел – и замер:
Не детство ли мое со дна
Глядело ясными глазами,
Забытыми давным-давно?
 
 
Губами в дрогнувшие губы
Я неотрывно впился,
Но
Лицо перекосилось грубо
И потонуло…
Долго вниз
Глядел я, затаив дыханье, —
Там плыл смородиновый лист,
Кружа мои воспоминанья.
 
 
* * *
 
 
За лесами ли, горами ли,
Будто с милой вновь сидим
Неподвижно, точно замерли,
Настороженно глядим,
 
 
Как высокою травою
Пробираясь в ранний час,
На дорогу вышли двое,
Так похожие на нас.
 
 
Впереди мальчишка смелый
Не мальчишка, а гроза.
У него спадает белый
Чуб на серые глаза.
 
 
А у девочки по ситцу
Бьются темные косицы.
 
 
Дни летят, как птицы в стае,
Соблюдая свой черед…
Смотрим, парень подрастает,
Видим, девушка растет.
 
 
Стали косами косицы,
Превратилась тропка в путь..
Но любовь, что часто снится,
Паренек еще боится
Поцелуем отпугнуть.
 
 
И стоит он безответно…
Мне бы, той межой скользя,
Подойти и незаметно
Подсказать бы, да нельзя.
 
 
Подсказать бы, что в разлуке
Будут раны, будут швы,
Будут всяческие муки,
Будет горе…
Что же вы?!
 
 
У синеющих отрогов,
На границе двух долин
Их широкую дорогу
Расколол зеленый клин.
 
 
К верстовым далеким знакам
Подставляя ветру грудь,
Он пошел широким шагом, —
И его не повернуть.
 
 
Мне прибредилось, приснилось,
Как, печальная, она
Незаметно растворилась
В голубом разливе льна.
 
 
Лен слепит голубизною
И качается врасхлест…
Никого передо мною:
Лишь ручей
Да старый мост.
 
 
* * *
 
 
Как тягостного разлученья
Необходимые посты,
Полны великого значенья
Простые сельские мосты.
 
 
Они дороги наши сводят
На бревна, павшие внакат;
По ним всегда вперед уходят,
Но не всегда идут назад.
 
 
Мост старили дожди и ветры,
Но я нашел и оглядел
Давно оставленные меты,
А свежих не было нигде.
 
 
Как в летопись,
По старым пятнам
Вписал я всем чертям назло:
«Домой вернулся в 45-м…»
А ниже – месяц и число.
 
 
В раздумье
Я сидел на слеге.
Мне слышался издалека
Неторопливый скрип телеги
И стук пустого котелка.
 
 
Мне слышалось воды теченье,
Заворожившее кусты.
Полны великого значенья
Простые сельские мосты.
 
 
* * *
 
 
А ветер, вея, льнул к лицу,
Шептал тихонько: «Насовсем ли?»
Допрашивал, взметнув пыльцу:
«Не позабыл ли нашу землю?»
 
 
Обидно было, что нельзя
Налюбоваться вдоволь ею.
Хотелось показать друзьям,
Где я живу и чем владею.
 
 
И огорчало лишь одно:
Пять лет назад вон там бескрайно
Синело озеро…
Оно,
Невозмутимое, как тайна,
Теперь травою заросло,
Осокой заросло зеленой.
 
 
И все-таки в свое село
Входил я,
Встречей окрыленный.
 
 
* * *
 
 
Домой уже брели стада,
Подернутые дымкой смутной,
Когда надвинется страда,
То улицы совсем безлюдны.
 
 
Лишь марьевские кузнецы
Стучат упрямо молотками.
Зато поля во все концы
Как бы усеяны платками.
 
 
Лучи косые вдруг блеснут,
Как будто, уходя с покоса,
Колхозницы домой несут
Зарю вечернюю на косах.
 
 
Мне трудно было бы узнать
Черты покинутой подруги.
Но мать… Ко мне шагала мать,
Раскинув для объятья руки.
 
 
В лучах зари она росла,
На холм входя тяжеловато, —
Казалось, на плечах несла
Всю тяжесть позднего заката.
 
 
2
 
 
Верила все, что дождется, —
Мать не умеет иначе.
Плачет, когда расстается,
Встретится – тоже поплачет.
 
 
С прежнею вносит заботой
Старую ложку и вилку,
Будто пришел я с работы
От полевой молотилки.
 
 
Будто пришел я и надо
Прежде поесть и напиться —
Просто пришел из бригады
В дядькиной бане помыться.
 
 
– Вот!..
Помоги-ка, сыночек!.. —
Вынесла, виданный с детства,
Желтый такой туесочек,
Круто промазанный тестом.
 
 
– Выпей!.. —
За сердце хватает
Сок, побежавший сильнее.
Пью я, а мать наблюдает
И почему-то пьянеет.
 
 
Вот он, мой дом!
Почему же
Верит душа и не верит?..
Стали и ниже и уже
Настежь открытые двери.
 
 
Тетка Агаша в просвете,
Меж косяками дверными, —
Вся как на старом портрете,
Только с чертами иными.
 
 
Сердце от жалости стынет,
Глядя на скорбные руки…
Думал, что спросит о сыне,
Думал, что спросит о друге.
 
 
Вот, отойдя понемногу,
К маме она обратилась:
– Анна, какому ты богу
Так терпеливо молилась?
 
 
* * *
 
 
А где-то рядом, за окном,
Играет гармонист
О том, что с веток, невесом,
Слетел последний лист.
 
 
Вослед стремительным годам
Он кружится,
И пусть
По тонко тронутым ладам
Перебегает грусть.
 
 
Ах, не грусти ты и не тронь
Потерянных имен,
Косноязычная гармонь
Неведомых времен!..
 
 
* * *
 
 
На горьком аромате трав
Настоян был горячий воздух.
Как прежде, голову задрав,
Гляжу на марьевские звезды.
 
 
Не надо б,
Но глаза косят,
Глаза глядят не наглядятся…
Мое хозяйство! Пусть висят,
Когда-нибудь и пригодятся.
 
 
Мне, видевшему столько зла,
Что мне теперь миры иные!
До звезд ли, если есть дела
Первостепенные, земные!
 
 
Она, мол, ждет, сказала мать,
И я иду по старым тропам
И начинаю привыкать,
Как пахнет тмином и укропом.
 
 
Широкая тропинка та
Казаться стала узкой-узкой…
Вдруг распахнулась темнота
Мелькнувшей рядом белой блузкой.
 
 
В тот миг не виден ни лица,
Ни черных кос, сплетенных туго,
Не мы сначала, а сердца
Узнали в темноте друг друга.
 
 
Крылами рассекая мрак,
Над нами птицы пролетели,
Так хорошо и чисто так
Давно-давно мы не глядели.
 
 
Сказал, что лучшей не встречал
Я в землях русских и нерусских.
Как будто ветер закачал
Цветы, расшитые на блузке.
 
 
И сразу замерли цветы,
Когда, склонившись к ней, красивой:
– Другого не любила ты? —
Некстати так ее спросил я.
 
 
Горячую струну лишь тронь,
Струна заплачет и застонет…
– Ты что!.. – И девичья ладонь
Сказала все моей ладони.
 
 
3
 
 
Не гость,
Не какой-то прохожий
Когда-то я здесь вырастал.
Чем дальше мы шли, тем дороже
Нам были родные места.
 
 
Мы шли на крутые отрога,
Мы шли по долине,
И нас
На пыльной широкой дороге
Шумливый догнал тарантас.
 
 
– Садитесь!..
На свадьбе на вашей
Вина с медовухой попьем!..
– На вашей на радости, Маша,
Мы грустную песню споем…
 
 
«Я на горушке стояла,
Я Егорушку ждала,
Кашемировым платочком
Я помахивала.
Молодова, удалова
Я приманывала.
 
 
Прилетели наши гуси,
Гуси серенькие,
Помутили гуси воду,
Воду светленькую.
 
 
Зачерпнула я ведерком
Воду мутную,
Понесла я свою долю,
Долю трудную…»
 
 
Мне больно и страшно обидно,
Что в тесном кругу среди них,
Как прежде бывало, не видно
Соперников гордых моих.
 
 
Я в жизни своей необычной
Себя не старался спасти.
Прости меня, друг закадычный,
Мой верный товарищ, прости!
 
 
Я знаю, печальная доля —
От ратных трудов отдыхать.
Не жаль тебе спелого поля,
Не сеять тебе, не пахать…
 
 
* * *
 
 
С пылью на лапчатых шинах,
Все довоенной поры,
Грузные автомашины
Мчались на гребень горы.
 
 
Словно узор рисовали
На подорожной пыли.
Вырвались, побуксовали
И потерялись вдали.
 
 
От молотильной бригады
Автомашинам вдогон
Пестрая шла кавалькада,
Пересекая загон.
 
 
* * *
 
 
Коровы круторогие
Домой везут воза,
Полуприкрыв широкие
Печальные глаза.
 
 
Трава густая снится им,
Зеленая скользит
За темными ресницами,
За длинными…
 
 
Вблизи,
Спокойная, вся белая,
Раскланялась со мной.
Мол, видите, что делаю, —
Приходится самой.
 
 
Что трудности имеются,
Понятно даже ей.
Мол, время ли надеяться
Теперь на лошадей?
 
 
Работа напряженная!
При деле при таком
Она и запряженная
Все пахнет молоком.
 
 
О том, чтоб не работала,
Вернула прежний вид,
На белой шее ботало,
Что колокол, гудит.
 
 
И звон тот не утишился
И не ушел на спад —
Он долго-долго слышался,
Тревожный, как набат.
 
 
* * *
 
 
И вскоре,
Молчанье нарушив,
У Маши спросил я, упрям:
– Зачем, бередя мою душу,
Ты водишь меня по полям?
 
 
Не рад я такому показу,
Его нелегко перенесть…
 
 
Сказала:
– Чтоб сразу…
Чтоб сразу…
Увидел ты все, что ни есть.
 
 
Чтоб не было места укорам,
Что встретил меня не в раю… —
Мы вышли к мосту, на котором
Оставил я надпись свою.
 
 
Сказал,
Что слова не сотрутся
Под ливнем, какой бы ни шел.
Сказал, что герои вернутся,
Что будет опять хорошо.
 
 
Сказал,
Что они не забыли
Крестьянскую сладость труда…
И слышу:
– Они приходили…
Ушли, не оставив следа…
 
 
Нахмурила строгие брови,
Продолжила с болью она:
– Ты прав, приходили герои,
Мы видели их ордена…
 
 
Ты прав, они храбро сражались
И кровь проливали не раз…
Там смерти они не боялись,
А здесь, о себе лишь печалясь,
В заботах оставили нас.
 
 
Я понял:
У женщины право,
У женщины высшая власть.
О женщины!
Русская слава
Под сердцем у вас зачалась.
 
 
Красавицы русских селений,
Из вас поклонюсь я любой
За то, что судьба поколений
Становится вашей судьбой.
 
 
Я слушал упреки подруги,
Целуя под аркой моста
Ее грубоватые руки,
Сказавшие правду уста.
 
 
4
 
 
Казалось мне,
Что воздух пашен
Меня, пришедшего, обмыл.
Я чище сделался и даже
Еще влюбленнее, чем был,
 
 
В свои поля,
В простор бескрайный,
Покрытый дымкою слегка,
В неповоротливость комбайна
Идущего издалека.
 
 
Ему легко,
Ему просторно!
И, чувствуя земную дрожь,
Волнуясь, перед ним покорно
Склоняется густая рожь.
 
 
Он движется
Все торопливей,
Врезаясь в голубой проем.
Он тонет в золотом заливе
Необычайным кораблем.
 
 
* * *
 
 
Сердце мое отвердело,
Руки окрепли в боях.
Нас оторвали от дела
На неоглядных полях.
 
 
В темножелезные ночи
В дальней немецкой стране
Стали мы, нет, не жесточе…
 
 
Дайте рукою рабочей
К миру притронуться мне!
 
 
* * *
 
 
Мотор движения просил
Настойчиво, до дрожи страстно.
Все сорок лошадиных сил
Вдруг двинулись вперед согласно.
 
 
Комбайн, качаясь, описал
Широкий круг.
Без возраженья
Нескошенная полоса
Попала в наше окруженье.
 
 
Мне слаще музыки был звук,
Которого давно не слышал.
Чем уже становился круг,
Тем солнце опускалось ниже…
 
 
И ночью
Явно неспроста,
Над головою нашей свесясь,
Выглядывал из-за куста
Наш с Машею
Медовый месяц.
 
 
На терпком аромате трав
Настоян был горячий воздух.
Как прежде, голову задрав,
Гляжу на марьевские звезды.
 
 
Не надо б,
Но глаза косят,
Глаза глядят не наглядятся…
Мое хозяйство!
Пусть висят —
Я ж говорил, что пригодятся.
 
 
1946