Текст книги "Повести об отважных"

Автор книги: Василий Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Шум шагов приближался. Уже можно было понять, что преследователей было двое. На бегу они обменивались короткими восклицаниями.

Ход вдруг закончился. Спереди и справа вздымались стены, переходящие в готический свод, а слева был тесный двухметровый тупичок.

– Здесь должен быть выход! – воскликнул Коля. – Должен быть! Иначе весь ход не стоило бы пробивать!

Он осветил стену, в которую упирался тупик. Стена была сложена из крупных серых плит, но ее окаймляли каменные выступы, образующие пунктирный орнамент.

– Выход должен быть! – повторил Николай, поочередно ощупывая каменные выступы.

Совсем близко послышался гулкий металлический удар и ругань. Очевидно, один из преследователей стукнулся головой о свод низкого хода.

– Дай мне пистолет, Коля! – решительно попросила Надежда Михайловна. – Скорее!

Коля не глядя передал ей оружие, продолжая ощупывать выступы.

Надежда Михайловна осторожно выглянула из-за угла. В темноте подземного коридора появился слабый свет. Он становился все ярче. Преследователи были совсем близко, за поворотом коридора. Надежда Михайловна отвела предохранитель пистолета.

И когда из-за угла коридора появилась темная фигура, Надежда Михайловна нажала на курок.

Выстрел пистолета в коридоре прозвучал оглушительно.

– Доннер веттер! – крикнул испуганный голос.

Свет в глубине коридорчика погас. Но откуда-то снизу застрочил автомат. Пули рикошетили от стен и свода.

Коля нажал на один из выступов справа и почувствовал, что каменный прямоугольник уходит в стену.

– Есть! – проговорил он.

Дневной свет, ударивший в лицо, был настолько ярким, что мальчик на мгновение зажмурил глаза. За спиной строчил вражеский автомат и жужжали пули.

– Сюда, Надежда Михайловна! – крикнул Коля и, схватив женщину за руку, втащил ее в узкий выход, открывшийся в тупичке.

Еще один шаг – и они оказались в проеме между печкой и стеной.

Перед ними была знакомая комната с шестью кроватями разведчиков. Сейчас в комнате находились двое. Старшина Ничипуренко, босой и обнаженный по пояс, сидел на кровати, в руках у него была нижняя рубашка, к которой он пришивал тесемку. Напротив него, на другой кровати, под одеялом лежал сержант Кавторадзе.

Оба разведчика ошалело глядели на появившихся из-за печки Колю и Надежду Михайловну.

Но они сразу же пришли в себя, как только за печкой снова застрекотал фашистский автомат.

– В ружье! – сам себе скомандовал старшина и, подхватив свой верный ППШ, как был, босой и до пояса голый, промчался мимо Коли и Надежды Михайловны.

Кавторадзе, выскользнув из-под одеяла, схватил по дороге фонарик и автомат и тоже исчез за печкой.

Через мгновение оттуда загремели очереди двух автоматов – сухое щелканье фашистского “шмайсера” и гулкий грохот советского ППШ.

Надежда Михайловна вдруг покачнулась и, обессилев, села на пол.

– Воды! – простонала она. – Они не давали мне ни пить, ни есть…

19

Через несколько минут лейтенант Серков и пятеро разведчиков с фонарями и автоматами отправились вслед Ничипуренко и Кавторадзе. Медсестры и Наташа унесли к себе потерявшую сознание Надежду Михайловну. А Коля в это время занялся осмотром люка, запирающего проход за печкой. Механизм, приводящий в движение каменную плиту, закрывающую проход, был несложным. Стоило нажать на один из каменных выступов – и плита вдвигалась в стену. Одновременно соседний каменный выступ выдвигался вперед сантиметров на двадцать. Если нажать на этот выступ – каменная плита закрывала проход, а оба выступа становились неотличимыми от других.

Коля подошел к началу тупичка и заглянул в потайной коридор. Там было темно и тихо. Из глубины каменного лабиринта тянуло влажным и холодным сквозняком. Коля подумал, что ему, как разведчику, следовало бы идти к товарищам. Но он очень устал, переволновался и замерз.

Шагнув к выходу, Николай наступил на что-то. Это был оброненный Надеждой Михайловной пистолет. Мальчик схватил оружие и выбежал на свет, в теплую, уютную комнату. Теперь в пистолете оставалось только шесть патронов. Прежде чем снова спрятать пистолет в карман, Николай заботливо почистил и смазал его.

“Как там Петр Захарович и Гиго?” – подумал мальчик.

Он был убежден в бесстрашии и воинском мастерстве своих друзей и все же волновался за них.

А в тайных переходах и лабиринтах каменного гнезда рыцаря-разбойника Ульриха фон Шлиппенбаха продолжалась жестокая и непримиримая борьба.

Старшина Ничипуренко и сержант Кавторадзе без труда обратили своих противников в бегство. “Волки-оборотни” попались, как видно, пуганые: как только застрочил советский автомат, они пустились наутек. Но время от времени они давали из своих “шмайсеров” короткие очереди, и разведчикам приходилось двигаться с большой осторожностью, только на мгновения включая карманный фонарик.

Не тратя время на осмотр, они проскочили большую прямоугольную комнату с нишами-карцерами и углубились в коридор, идущий далее.

Фашисты стали отстреливаться особенно яростно, из двух автоматов и длинными очередями. Разведчикам пришлось залечь на холодном каменном полу. Над ними свистели пули.

Внезапно автоматы смолкли. В тишине послышался лязгающий грохот, словно отодвигалась тяжелая дверь товарного вагона.

Ничипуренко поднял голову.

– Видать, смылись, чертовы волки, в какую-то дыру, – проговорил он.

Кавторадзе поднял руку с фонариком и включил свет. Яркий луч осветил сводчатый коридор и уперся в глухую стену.

– Как сквозь землю провалились.

– А я совсем промерз! – подрагивающим голосом сказал Кавторадзе и, взглянув на товарища, захохотал: – Ну и видик у тебя, Слоник! Прямо дикарь-одиночка.

Ничипуренко взглянул на свои полуобнаженные измазанные в пыли руки и посмотрел на товарища, приплясывающего на каменном полу в одних трусиках.

– Сам-то хорош! – проворчал Петр Захарович. – Тоже грязный, волосатый, як та горилла, шо в Киевском зверинце була… Ну, пошли дальше, голый сержант!

Не встречая никакого сопротивления, они дошли до очередной комнаты-каморы. Впереди была глухая стена, но вправо и влево ответвлялись боковые коридоры. Правый ход выглядел заброшенным, затянутым паутиной, но левым, как видно, часто пользовались, так как на каменных плитах пола не было слоя пыли.

– Вон куда уползли гады! – Кавторадзе указал на глухую стену.

– Почему так думаешь, Гиго?

– А вот, видишь? – Кавторадзе ткнул пальцем в четыре красноватых пятнышка, еле различимых на сером фоне стены. – Смотри, старшина! Видать, одна из наших свинцовых пчелок задела волка…

Очевидно, один из бежавших схватился окровавленной рукой за край открывшегося хода – четыре пальца отпечатались на стене. Но там, где должен был находиться отпечаток ладони и пятого пальца, шла чистая каменная плита. Шов между двумя плитами камня словно отрезал след пальцев от остальной ладони. Но плиты настолько плотно прилегали друг к другу, что казались одним целым, несокрушимой и недвижимой стеной.

– Опять, как везде в этой бисовой хатыне, дверки видчиняются снутри! – проговорил Ничипуренко. – Давай поглядим другие коридоры. Начнем с левого – здесь, видать, частенько прогуливались эти самые оборотни.

Левый ход тянулся всего шагов на тридцать и заканчивался квадратным колодцем, в глубине которого тускло поблескивала вода. Разведчики вернулись и решили осмотреть правый коридор.

– Не нравится мне эта норка! – покачал головой старшина. – Почему-то эти самые волки давно, видать, не ходили этой тропкой. Нет ли здесь какой-нибудь каверзы?

– Поглядим, Слоник! Как говорят у нас в Грузии, будем смотреть и глазами и ногами.

Он осторожно пошел вперед, нажимая прикладом автомата на каждую плиту пола. Эта предосторожность оказалась не напрасной – шагов через двадцать один из участков пола под прикладом качнулся и ушел краем вниз, открывая небольшое темное отверстие.

Кавторадзе лег на пол и, протянув вперед руку с автоматом, прижал плиту к противоположной стенке провала. Затем он направил луч фонарика в глубину.

– Что там? – спросил Ничипуренко.

Внизу, метрах в пяти от пола коридора, беспорядочной грудой лежали кости, человеческие черепа.

– Могила там, товарищ старшина! – взволнованно проговорил Кавторадзе. – Братская могила. Теперь не поймешь, кто там хоронил свои жертвы – рыцари или гестаповцы…

Он вскочил на ноги, и плита сразу же поднялась, наглухо закрыв отверстие.

– Карандаш у вас имеется, товарищ старшина? – спросил Кавторадзе.

– Зачем он тебе?

– Очень надо!

Ничипуренко покопался в карманах брюк и достал оттуда огрызок химического карандаша.

Сержант взял карандаш, плюнул на коварную плиту и жирно вывел на ней: “Мина!”

– Это, чтобы кто-нибудь из наших не попал в ловушку, – пояснил Кавторадзе.

– Ну, идем назад? – спросил Ничипуренко. – А то я совсем промерз в этих бисовых пидпольях…

– Зачем назад? Вперед! Ведь ход куда-то ведет!

И Кавторадзе легким прыжком преодолел предательскую ловушку.

– Куда ты, Гиго? Провалишься! – крикнул Ничипуренко.

– Не провалюсь, генацвале, – спокойно ответил сержант. – Каменный люк наверняка прикреплен к чему-то прочному. Прыгай! Идем дальше.

Сводчатый коридор здесь изгибался пологой дугой. Шагов через пятьдесят он вывел разведчиков в очередную каморку.

– Совсем закоцубнешь в этих змеючих норах, – проговорил Ничипуренко. – Бредем, бредем, а где конец шляха, неизвестно.

Из каморки шло еще два хода – один являлся как бы продолжением уже пройденного, а второй вел вправо и вверх.

Кавторадзе взглянул вверх и сразу же потушил свой фонарь. Наверх вела крутая каменная лестница. И в конце ее, в лучах желтого электрического света, мелькали черные силуэты людей.

– К бою! – прошептал старшина и щелкнул затвором автомата.

Наверху раздался громкий, встревоженный голос лейтенанта Серкова:

– Туши фонари! Раздайся по сторонам!

– Наши! Наши! – оглушительным басом прогудел Ничипуренко. – Товарищ лейтенант! Це ж мы! Свои!

– Старшина Ничипуренко? Сержант Кавторадзе? – спросил сверху лейтенант Серков. – Мы же вас ищем! Идите сюда…

Лейтенант Серков направил луч своего фонаря на глухую стену, в которую упиралась лестница:

– Давайте разгадывать загадку – куда и зачем ведут эти ступени…

Товарищи рассказывали Ничипуренко и Кавторадзе, что вместе с лейтенантом поспешили им на помощь. Но в подземной комнате, осмотрев фашистские карцеры-гробы, пошли не прямо, а свернули в правый ход.

– Есть! – вдруг крикнул лейтенант и нажал ногой на каменный выступ в стене.

Плита под его ногами опустилась на десяток сантиметров вниз, а в стене открылось прямоугольное отверстие. Через него в каменную коробку хлынул солнечный свет.

– Вот мы и дома! – сказал лейтенант Серков, вылезая наружу. – Выходите, товарищи!

Один за другим разведчики вылезли в щедро залитый солнцем зал библиотеки замка. Последними в библиотеке оказались старшина Ничипуренко и сержант Кавторадзе. Их товарищи не удержались от смеха. Серая пыль каменных лабиринтов, пороховая гарь и неизвестно откуда взявшаяся желтая краска расписали их обнаженные тела причудливыми узорами.

– Команчи! Дикие команчи в боевой раскраске. Только перьев не хватает, – улыбнувшись, сказал лейтенант. – А, впрочем, молодцы!

– Товарищ лейтенант! – смущенно заговорил Ничипуренко. – Пусть ребята притащат снизу наше обмундирование.

– Да! Кто-кто, а медсестра Катя в обморок упадет, увидев такое чудовище, – поддел молоденький, остроносый разведчик.

– Я тебе, Дикарев, ще покажу, якое я чудище! – грозно крикнул Ничипуренко.

– Да что вы, товарищ старшина! – почтительно заговорил Дикарев. – Да я ж не о вас! Я вот о сержанте говорю, о Кавторадзе.

– Слушай, какое право имеешь над старшими по званию смеяться, – не на шутку рассердился сержант.

– Рядовой Дикарев! Принесите старшине и сержанту их обмундирование, – приказал лейтенант Серков.

– Есть, товарищ лейтенант! – разведчик пулей выскочил из библиотеки.

И очень напугал часового, который был уверен, что в библиотеке никого нет. А когда из дверей вышли еще четыре вооруженных солдата и лейтенант Серков, часовой окончательно растерялся. Он, заикаясь, доложил:

– Так, что… Товарищ лейтенант… Значит, при моем дежурстве… В общем, вас очень разыскивал немецкий товарищ Ганс.

20

Лейтенант Серков открыл дверь и отшатнулся. В комнате клубился сиреневый табачный дым. В этом дыму металась чуть сутуловатая фигура Ганса Вернера. Он ожесточенно дымил своей старенькой трубочкой, то и дело всплескивал руками и выкрикивал:

– Это чудовищно! Этому трудно поверить!

Лейтенант был изумлен столь необычным поведением всегда спокойного и сдержанного Вернера.

Серков прежде всего распахнул настежь раму окна, потому что в комнате нечем было дышать. Но Ганс Вернер не обратил на это никакого внимания. Он продолжал метаться по комнате и выкрикивать:

– Это же страшно!

– Что произошло, товарищ Вернер? – спросил лейтенант.

– А? – Вернер остановился и еще более взлохматил спутанные седые волосы. – Произошло нечто страшное и чудовищное! – Он яростно выдохнул большой клуб дыма и сел за стол. Потом, собираясь с мыслями, зябко передернул плечами. – Слушайте, товарищ лейтенант! В это трудно поверить!

Вернер провел ладонью по лицу, словно сбрасывая волнение. И заговорил уже спокойнее:

– Я разобрал почти все дела осведомителей Эйзенбургского гестапо… Большинство этих подлецов сбежало с фашистами. Кстати, и улизнувшие из города врачи оказались связанными с гестапо. Около десятка, по большей части мелкие негодяи-уголовники, осталось в городе. Но потом я наткнулся на дело Фридриха Шперлинга по кличке Шланге… Он много лет проработал в нашем городе бухгалтером пивного завода братьев Мейер… Это невозможно!

– Что невозможно, товарищ Вернер? Почему бухгалтер пивного завода Фридрих Шперлинг не может быть осведомителем гестапо по кличке “Шланге”?

– Да потому, черт возьми, что после побега из концлагерей я полтора месяца прятался у этого самого Шперлинга на чердаке! Потому что дочь этого самого Шперлинга, Лотта Шперлинг, – коммунистка-подпольщица, верный и проверенный товарищ! Нет! Это невозможно! Смотрите, лейтенант! В деле указано, что именно Шперлинг выдал гестапо подпольный партийный комитет, который несколько раз заседал в его доме. Их, всех троих, взяли в одну ночь и через три месяца обезглавили по приговору трибунала. Обезглавили и прислали родным аккуратные счета: столько-то за охрану, столько за питание, столько за услуги палача… – Вернер закрыл лицо руками. – Чудовищно! Чудовищно!

Лейтенант взял со стола аккуратно подшитую зеленую папку и раскрыл ее. С небольшой фотографии на него смотрело знакомое узкое, морщинистое усатое лицо старика, который назвался смотрителем замка.

– А ведь я встречался с этим человеком, – спокойно сказал Серков.

– Встречались? – Ганс Вернер опустил ладони на стол и изумленно взглянул на лейтенанта. – Когда встречались? Где?

– Здесь… В этом самом замке. Он назвался смотрителем замка-музея. Мы разыскиваем его. Как вы думаете, товарищ Вернер, он не может быть связным “Вервольфа”?

– Не знаю… Если он пытался обмануть вас, утверждая, что в замке размещался музей, то, наверное, делал это по приказу тайной фашистской организации.

– Вы знаете адрес Шперлинга?

– О! Еще бы! Кирхенштрассе, 18…

– Надо позвонить капитану Нелину…

От дверей послышался уверенный голос:

– О чем вы собираетесь звонить, лейтенант?

В дверях стоял подполковник Смирнов, как всегда подтянутый, туго подпоясанный. Только складки около плотно сжатого рта говорили об усталости и внутреннем напряжении.

– Здравия желаю, товарищ подполковник!

Лейтенант Серков вскочил с кресла.

– Здравствуйте, лейтенант! Здравствуйте, товарищ Вернер! Мне сказали, что вы здесь не теряли времени даром. Как себя чувствует Надежда Михайловна?

– Не знаю, товарищ подполковник, – смущенно признался лейтенант. – Я только что выбрался из этих проклятых катакомб…

– Это заметно по вашему виду. – Подполковник улыбнулся скупой, сдержанной улыбкой. – У вас грязный подбородок и китель в пыли.

– Извините, товарищ подполковник… Но товарищ Вернер сделал еще одно важное открытие.

– Какое?

Ганс Вернер уже более сдержанно и спокойно повторил свой рассказ о Фридрихе Шперлинге.

– Я хотел просить капитана Нелина, чтобы он послал людей задержать Шперлинга-Шланге, – сказал лейтенант.

– Не надо… – Подполковник задумчиво потер чисто выбритый подбородок. Потом достал пачку папирос “Казбек”, закурил сам и угостил Вернера. – Курите, товарищ Вернер. Лейтенанта не угощаю, он не курит… – Взгляд подполковника смягчился. – В общем, Миша, будем действовать так. Сейчас вы приведете себя в порядок, возьмете двух автоматчиков и на машине отправитесь за этой самой Змеей. Осмотрите его логово. Вместе со Шперлингом привезите все, что посчитаете нужным и интересным. Особенно внимательно ищите план подземелий замка. Думаю, что он Шперлингу хорошо известен… Берегите, Миша, Шперлинга, смотрите за ним, как смотрит мать за любимым ребенком. Наши враги постараются уничтожить старика, как только узнают, что мы им заинтересовались… Да! Еще одно задание: узнайте внизу, как чувствует себя Надежда Михайловна и можно ли с нею побеседовать. Идите, Миша!

Лейтенант шагнул к двери и в нерешительности затоптался у порога.

– Вы хотите о чем-то спросить, Миша? – с усмешкой задал вопрос подполковник.

– Да… Если, конечно, можно… Юрий Юрьевич, как прошла встреча с генералом Брусиным?

Подполковник выразительно помотал головой.

– Не хотел бы я повторения этой встречи! Старик обрушил на меня лавину своего едкого остроумия. И дал недельный срок на ликвидацию волчьего логова… Впрочем, он одобрил наши планы.

– Ясно! Я пошел, Юрий Юрьевич.

– Идите!

В комнате остались Вернер и подполковник Смирнов – два немолодых усталых человека. Они курили и вели неторопливую беседу. Потом вместе пообедали и после обеда с удовольствием откинули головы на мягкие спинки кресел.

– Закуривайте, товарищ Ганс, – предложил подполковник.

– Спасибо, товарищ Юрий.

Вернер взял две папиросы, разломал их и набил свою трубочку душистым табаком.

– Скажите, Ганс, вы не знаете, откуда в библиотеке замка взялись книги на русском языке? Кто их читал? – спросил подполковник.

Ганс Вернер ответил не сразу. Он задумчиво рассматривал клубы табачного дыма.

– Думаю, что смогу ответить на ваш вопрос, – наконец сказал он. – Последний владелец замка Отто фон Шлиппенбах долго жил в России. Он строил у вас заводы. А когда началась война, Отто фон Шлиппенбах несколько раз приезжал в наш город. Он носил эсэсовскую форму и имел чин генерала. Говорили, что он ведал какими-то строительными работами в фронтовой зоне. Может быть, строил укрепления, а возможно, сооружал лагеря и крематории…

– Куда он девался?

– Этого я сказать не могу. Но не думаю, чтобы он остался здесь. Отто – хитрый и беспринципный делец. Наверное, он убежал на Запад.

В дверь постучали.

– Да! Входите! – крикнул подполковник.

Опираясь на плечи Коли и Наташи, в комнату вошла Надежда Михайловна.

– Это вы? Зачем же вы встали с постели? – подполковник вскочил с кресла и заботливо усадил в него женщину. – Вам надо лежать.

– Лежать и отдыхать будем после войны, – улыбнулась Надежда Михайловна. Сейчас ее похудевшее, осунувшееся лицо уже не было синевато-серым и на щеках появился еле заметный румянец. – Вы хотели говорить со мною, Юрий Юрьевич?

– Да. Но я мог сам прийти к вам.

– Ерунда! Я, как врач, знаю, что у меня была просто слабость от голода и нервного перенапряжения. Сейчас все уже почти прошло.

– Ну что ж, очень хорошо, Надежда Михайловна! – подполковник придвинул стул к столу. – Присаживайтесь, ребята. – Обратился он к Коле и Наташе. – Вон туда, на мой диван. – Смирнов обернулся к Надежде Михайловне и спросил: – Нам хотелось бы узнать, что случилось с вами?

– Я не мешаю? – спросил Ганс Вернер.

– Нет, нет, товарищ Вернер… – подполковник оглянулся на шепчущихся ребят. – Вы тоже можете остаться… Если не возражает Надежда Михайловна.

– Разве я могу возражать, если Николаша спас меня! – воскликнула женщина. – Он ведь просто молодец!

Коля покраснел от похвалы. Надежда Михайловна мгновение помолчала, собираясь с мыслями.

– Я расскажу вам, что со мною произошло…

– Да, пожалуйста. Но пока только в общих чертах, чтобы не переутомляться. А завтра я попрошу вас изложить все подробнее, на бумаге. Договорились?

– Договорились, – кивнула головой Надежда Михайловна. – В тот вечер я очень устала и заснула сразу же, как только легла в постель. Вдруг кто-то набросился на меня. Нападавших было несколько. Они заткнули мне рот, связали, укутали в одеяло так, что я ничего не могла видеть, и поволокли куда-то. Тащили долго. Несли какими-то узкими переходами, потому что я несколько раз больно ударялась о стены. Потом меня швырнули на пол, разрезали веревку, которой я была связана. “Встать! – приказал чей-то грубый голос. – Дайте ей одеться…” Мне открыли лицо, вытащили тряпку изо рта и швырнули одежду. Я одевалась и одновременно пыталась понять, куда меня притащили. Это была просторная, низкая комната. Стены до самого верха закрывали темные дубовые панели. Пол был застлан толстым мягким ковром. В комнате стояла удобная мебель – письменный стол, кофейный столик, кресла, красивые, массивные стулья, диван. Но я поняла, что нахожусь где-то в подземелье.

– Почему вы так решили?

– В комнате не было окон. Она освещалась большой хрустальной люстрой и четырьмя настенными бра. На столе стоял полевой телефон – знаете, такой черный пластмассовый ящик… Сидевший в кресле грузный мужчина в черном штатском костюме, наверное, главный среди этих бандитов, с усмешкой снова проговорил грубым голосом: “Вашу обувь мои люди, к сожалению, захватить забыли. Придется вам пока пользоваться моими ночными туфлями, доктор”.

– Простите, а как выглядел этот человек с грубым голосом? – спросил подполковник.

Ганс Вернер с нетерпением ждал ответа.

– Это грузный, широкоплечий человек лет сорока, с заметным брюшком и большими красными руками, которые все время находятся в движении. Лицо у него тоже красное, большеносое, с маленькими бегающими глазами и рыжими бровями. На правой щеке шрам.

– Шрам?!

Коля вскочил с дивана. Наташа прижала ладони к груди.

– Этот человек своими красными руками все время делает такое движение, словно душит кого-то? – взволнованно спросил Вернер.

– Да! – подтвердила Надежда Михайловна. – Откуда вы так хорошо знаете русский язык? Вы были в России?

– Нет! – Вернер покачал головой. – В России я, к сожалению, не был. Я специально изучил русский язык, чтобы читать в подлиннике Ленина… У этого грузного человека шрам начинается около носа и идет к уху?

– И поперек большого шрама есть три маленьких, белых, – выкрикнула Наташа.

– Да! – удивленно подтвердила Надежда Михайловна.

– Это Шванке! – воскликнул Коля.

– Штурмбанфюрер Шванке! – подтвердил Ганс Вернер.

– Будем считать, что личность главаря вервольфовцев установлена, – проговорил подполковник. – Но не будем отвлекаться… Надежде Михайловне нельзя сейчас переутомляться… Продолжайте, пожалуйста!

– Все с той же ухмылкой главарь вервольфовцев сказал мне, что у них есть раненый, который нуждается в моей помощи. И сослался на гуманный долг врача, на клятву Гиппократа… Я осмотрела раненого. Это – молодой мужчина. Одна пуля засела у него в правом легком, другая – в плече. Я извлекла эти пули. Операция прошла успешно. Но после нее, когда я убедилась, что непосредственной опасности для жизни раненого нет, у меня состоялся бурный разговор с главарем. Я заявила, что отказываюсь лечить раненого, если его не доставят немедленно в наш госпиталь и не отпустят меня. Главарь вервольфовцев разъярился, стал угрожать мне, трясти перед моим лицом своими руками убийцы. Но я не уступала ему. Тогда… Тогда меня потащили по какому-то длинному коридору, затем вверх по лестнице и, наконец, заперли в каменную клетку. Там было очень холодно и душно. Мне казалось, что камень пьет из меня жизнь. Я не помню, сколько я там пробыла… Знаю только, что ко мне три раза приходили какие-то люди и спрашивали, согласна ли я лечить их раненого. Я не соглашалась. И они снова запирали меня в каменном гробу…

Лицо Надежды Михайловны побледнело, и в глазах появилось выражение боли.

– Ладно, хватит, дорогая Надежда Михайловна, – сказал подполковник. – Давайте выпьем чаю… Хотите горячего, крепкого чаю?

– Спасибо, Юрий Юрьевич, – Надежда Михайловна прикрыла глаза подрагивающей ладонью. – Я что-то плохо чувствую себя. Пойду лягу… Ребята, проводите меня вниз.

– Разрешите мне помочь вам, дорогой мой доктор, – ласково предложил подполковник.

Он сильной рукой помог Надежде Михайловне подняться с кресла, осторожно и бережно вывел ее из комнаты.

21

Было уже темно, когда в коридоре раздались шаги. В дверях показался строгий, подтянутый лейтенант Серков.

– Товарищ подполковник! По вашему приказанию задержанный немецкий гражданин Фридрих Шперлинг доставлен, – доложил он.

Ганс Вернер вскочил с кресла и отошел к окну. Подполковник Смирнов поднял усталые глаза от документов гестапо, которые он просматривал вместе с Вернером, и сказал:

– Понятно! Пусть арестованный подождет в коридоре… – Он подчеркнул слово “арестованный”.

Лейтенант подошел к столу.

– Что обнаружено при обыске?

– Ничего интересного, товарищ подполковник… – Лейтенант пожал плечами. – У Шперлинга обширная библиотека. Мы изъяли из нее с десяток книг об истории Тевтонского Рыцарского ордена. Мне пришлось просмотреть множество никому не нужных бумаг – копии различных частных писем, квитанции об уплате налогов и платы за электричество… Этот самый Шперлинг основательный бюрократ – он сохранил документы за добрых три десятка лет…

– Ясно. – Подполковник отодвинул в сторону одно из кресел, поставил на его место стул. – Садитесь в кресло, товарищ Вернер.

Ганс Вернер стоял у окна, вглядываясь в густеющие сумерки.

– Сейчас, товарищ подполковник, – тихо ответил он. – Очень тяжело, когда веришь человеку и обманываешься в нем.

– Понимаю… – Подполковник сел на свое место и поставил настольную лампу так, чтобы свет ее падал на человека, который сядет на стул. – Лейтенант, давайте сюда Фридриха Шперлинга.

Немец вошел в комнату, высоко вскинув голову, с видом рассерженного и обиженного человека. Тощий, в какой-то причудливой зеленой куртке со шнурами на груди, в шляпе с пером и с торчащими усами он напоминал барона Мюнхаузена.

– Здравствуйте, гражданин Шперлинг! Садитесь.

Подполковник указал на стул.

– О, это вы герр оберст?! – высоким голосом заговорил Шперлинг. – Очень хорошо! Я протестую! Я категорически протестую! С каких это пор советские военные власти ночами силой вытаскивают из постели старых, больных, ни в чем не повинных людей и арестовывают их?

Ганс Вернер резко повернулся и стал лицом к Шперлингу.

– О! Здесь мой старый и добрый друг бургомистр Ганс Вернер! – радостно воскликнул Шперлинг. – Здравствуй, Ганс!

Он протянул обе руки. Вернер заложил свои руки за спину и сухо ответил:

– Здравствуй, Фридрих.

– Садитесь, Фридрих Шперлинг! – Подполковник повысил голос. И немец испуганно плюхнулся на стул. – Скажите, Фридрих Шперлинг, признаете ли вы себя виновным в том, что состояли штатным осведомителем местного гестапо?

– Я? Осведомитель гестапо?! – старик всплеснул руками. – Какая нелепая гнусность! Это – абсурд! Я – и гестапо! В моем доме происходили заседания подпольного коммунистического комитета. Моя единственная дочь, моя Лотта, – коммунистка, и сейчас послана куда-то своей партией. Наконец, в моем доме месяц и восемь дней скрывался от преследований гестапо присутствующий здесь коммунист Ганс Вернер… Ганс! Скажи им! Скажи этим русским, что я говорю правду и только правду…

– Да, Фридрих, я могу подтвердить, что ты привел правдивые факты: твоя дочь Лотта настоящая коммунистка, и все мы уважаем ее, ты укрывал меня у себя, когда я бежал из фашистского концлагеря, у тебя в доме собирался на заседания наш подпольный комитет… Все это правда и только правда…

– Вот! Слышите, герр оберст! – Шперлинг торжествующе помахал над головой устремленным в потолок пальцем. – Это вам говорит старый коммунист Ганс Вернер, мой друг…

– Да, Фридрих, я могу подтвердить только то, что ты – человек, сочувствующий коммунистам. – Глаза Вернера с болью смотрели на предателя. – Еще вчера я поклялся бы в этом. А вот сегодня поклясться не могу.

– Но почему, Ганс?

– А потому, Фридрих, что я тебя знал только как Шперлинга. Другие же тебя знали, как Шланге…

Шперлинг судорожно втянул в себя воздух, рот его перекосился.

– Я снова спрашиваю вас, Фридрих Шперлинг, – вмешался в разговор подполковник Смирнов. – Признаете ли вы, что были штатным осведомителем местного гестапо, имели кличку “Шланге” – “Змея” и выдали гестапо подпольный городской комитет Коммунистической партии? Весь состав комитета был арестован и казнен… – Подполковник раскрыл перед арестованным одну из зеленых папок. – Вот ваше личное дело в гестапо, Фридрих Шперлинг. Здесь имеется ваше фото, ваша подписка-обязательство, перечень ваших предательств. – Довольно! – простонал Шперлинг. Он сжался в комок, опустил голову и прикрыл лицо руками.

– Дайте ему воды, лейтенант, – сказал подполковник Смирнов.

Старик жадно осушил стакан и немного пришел в себя.

– Хорошо, – слабым, надтреснутым голосом заговорил он. – Я расскажу, как и почему я пошел на это… Клянусь богом, у меня не было выхода.

– Рассказывайте! – голос подполковника звучал властно и твердо.

– Это было два года назад… Ночью ко мне в дом постучала моя дочурка, моя Лотта… Гестапо охотилось за нею. Она была простужена и измучена. Я накормил ее, напоил чаем с вишневой наливкой и уложил спать в комнате на втором этаже. А через полчаса ко мне ворвались они…

– Кто?

– Гестаповцы… Их было четверо. Двое остались в передней, а двое предложили мне пройти вместе с ними в мой кабинет… Нет! Они не кричали на меня, не били, не оскорбляли. Они были сдержанны и вежливы. Но лучше бы они меня били! Один из этих страшных гостей с улыбкой сообщил, что им известно, в какой комнате спит моя дочь-коммунистка. А другой принялся расписывать, каким зверским истязаниям подвергнется моя девочка, прежде чем они повесят ее… И когда я был уже почти без сознания от ужаса, гестаповцы предложили сделку: они не трогают мою Лотту, а я становлюсь их осведомителем. Мне дали задание высказывать дочери свое сочувствие коммунистам и сделать наш дом явочной квартирой… – Старик помолчал и глухо закончил: – Что мне было делать? Я согласился…

– У меня есть вопрос. Скажи, почему гестапо не арестовало меня, когда я скрывался в твоем доме? – спросил Вернер.

– Я просил не трогать тебя, Ганс, так как боялся, что после ареста подпольного комитета коммунисты перестанут доверять мне. И кроме того, ты ожидал посланца центрального комитета компартии…