Текст книги "Господин штабс-капитан (СИ)"

Автор книги: Василий Коледин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

В расположении роты меня встретил неутомимый Минский. Собственно, почему неутомимый? – подумал я. Офицер выполняет свой долг, причем в военное время. Хотя и у него бывают шалости. Я вспомнил, как совсем недавно вытаскивал его с гауптвахты, куда он был помещен комендантом за драку с интендантом. Тогда мне пришлось поручиться за него и если бы не мое личное знакомство с капитаном, комендантом гарнизона, то дело могло дойти до полевого суда. Но на интенданта нашлось много «скелетов в шкафу» и в итоге офицеры пожали друг другу руки, а капитан не дал ход этому инциденту.

– Здравия желаю, Станислав Максимович, – приветствовал меня подпоручик.

– Доброе утро. Где Хитров? – спросил я, желая того поблагодарить за предоставленное мне время для отдыха.

– Еще не являлся… вчера поздно ушел. Предупреждал, что задержится.

– Ладно. Что личный состав?

– Тоже отдыхает…Командовать построение?

– Нет. Никаких сегодня построений. Всем отдыхать. Вы тоже, Минский идите домой. Оставляйте унтеров и отдыхать!

– Есть! – обрадовался молодой подпоручик.

Я дождался Хитрова. Тот выглядел совсем не отдохнувшим и сонным.

– Плохо спали? – спросил я.

– Нет. Просто мало.

– Ну, тогда идите и высыпайтесь. Я отдал распоряжение всем офицерам сегодня отдыхать. В роте за командиров останутся унтеры и я.

– Очень хорошо. Я, признаться сейчас поспал бы часов десять!

– Вот идите и поспите! И еще… завтра…, возможно, меня на службе не будет целый день, буду занят по личным делам. Вы за командира. Ммм…, Дмитрий Николаевич, если, вдруг какая проверка или будет командование спрашивать меня, то найдите что ответить им. Вечером, надеюсь, я вернусь.

– Конечно, Станислав Максимович. Не беспокойтесь, все будет хорошо.

– Благодарю Вас, Дмитрий Николаевич. Идите, отдыхайте, – мы пожали друг другу руки и Хитров ушел.

ГЛАВА 12.

Тайна подпоручика Синицына.

Я остановился перед железной каракатицей. Высота этого чуда военной техники достигала почти двух с половиной метров. По всему корпусу, то там, то здесь уродливо словно прыщи вспухали шляпки болтов. Огромные колеса высоко поднимали автомобиль над землей.

– Доброе утро, господин штабс-капитан! – приветствовал меня Синицын, вытирая руки какой-то грязной тряпкой. – Вы готовы поехать со мной?

– Здравствуйте, Иван. Я же вам обещал. Но куда мы поедем, Вы так мне и не скажите?

– К чему, Станислав Максимович? Ведь Вы все одно скоро сами все узнаете.

– Прекрасно. Едем. Ну, а пока расскажите мне о вашем стальном коне. Я раньше не задавал вам о нем вопросы. На это Вы сможете мне ответить? – примирительно спросил я.

– Конечно, – согласился подпоручик. Это так называемый автомобиль конструкции подъесаула Накашидзе. Корпус бронеавтомобиля изготовляется из стали толщиной 4,5 миллиметра. Пулемет “Гочкис” калибра 8 миллиметров установлен во вращающейся башенке. Вот, эта башня еще и вращается! Еще один пулемет, запасной, хранится внутри корпуса. Привод от двигателя осуществляется на заднюю ось. Колеса изготовлены из стальных дисков, так как колеса со спицами не обладают необходимой прочностью. Шины резиновые, сплошные. Автомобиль, как Вы видите, отличается большим клиренсом. Этот термин означает расстояние от самой низшей точки машины до грунта, что положительно сказывается на его проходимости. Экипаж 3-4 человека. Для преодоления окопов и рвов на бортах корпуса перевозятся легкосъемные колейные мостки. Но я их пока снял. Они нам не понадобятся. Специальная военная комиссия признала бронеавтомобиль вполне пригодным для разведки, связи, борьбы с конницей, а также для преследования отступающего противника.

– Очень интересно. А какова скорость его?

– Думаю, верст 50-60 он за час проедет.

– Серьезная безлошадная повозка, – с сарказмом похвалил я автомобиль, – а, что на простых автомобилях уже опасно ездить?

– В тылу не опасно. Но ведь мы почти на передовой. И, кроме того, у нас в бригаде нет простых автомобилей. Ну, что? Вы готовы?

– Да, – ответил я, – куда тут вешать седло?

Подпоручик обошел автомобиль сзади открыл дверцу справа, приглашая меня садиться. Я последовал его приглашению и сел в кожаное кресло. Синицын захлопнул за мной стальную дверь, а сам, крутанул ручку стартера. Машина завелась, я это понял по тому, как автомобиль затрясся и стал портить воздух выхлопными газами. Потом Иван, обойдя машину, уселся на водительское место. Крышки лобовых люков были открыты, создавая довольно хороший обзор для водителя и пассажира. Внутреннего помещения автомобиля едва хватало для четверых членов экипажа. Но три человека могли легко уместиться, не создавая друг для друга никаких неудобств. Сзади для пулеметчика стоял маленький и тоже кожаный диванчик. Видимо производя стрельбу из пулемета, стрелок должен был стоять, а в минуты отдыха мог расслабиться сидя на диване. В общем, внутри автомобиля создавалось ощущение надежности. Все это я уже видел и раньше, когда мы с барышнями на Пасху ездили кататься. Но отчего-то я тогда не обращал внимания на интерьер транспортного средства, а больше мое внимание занимала Маша. Которая сидела рядом со мной на диване стрелка.

– Мы катались на Пасху на этом автомобиле? – спросил я.

– Нет. На другом. Тот был, если помните, без башни.

– Да? – искренне удивился я. – А из этого не следует, что тогда нам пулемет не нужен был, а сегодня он может, понадобится?

– Надеюсь, нет. Просто тогда был свободным только тот автомобиль, – пояснил подпоручик. Он взялся за ручку цепной передачи, двинул ее вперед и автомобиль тронулся с места. Мы поехали, медленно набирая скорость.

Выехав за городок, водитель направил автомобиль на северо-запад, вдоль линии фронта. Значит, пока мы ехали не в тыл. Дорога была сносной, без кобылин. Ветерок, дующий навстречу, разогнал неприятные запахи жизнедеятельности автотехники, сжигаемого бензина. По правую сторону раскинулись небольшие поля, засеянные подсолнухами, рожью, пшеницей. Поля разделяли лесополосы, которые тянулись далеко, покуда хватало глаз. Иногда мы проезжали сады, на деревьях висели яблоки. Попадались и виноградники, что совсем не свойственно для этих мест. Подпоручик спросил у меня разрешения закурить и, получив мое согласие, он стал дымить папироской. Я же сидел, смотрел в открытое окно и ломал голову над тем, куда мы едем и зачем при этом требовалось мое присутствие. Прошло около полутора часов. За все время мы проехали с десяток сел, больших и маленьких. Я был уверен, что ехали мы все время вдоль фронта, не сворачивая в сторону от него.

И вот, когда мы въехали в очередное сельцо, подпоручик свернул с дороги и подъехал к, одиноко стоявшему на его окраине, дому. Здесь он выключил двигатель.

– Приехали, – тихо сказал он.

– Куда? Это цель нашего путешествия?

– Не совсем… Вы подождете меня в автомобиле? – спросил он, открывая стальную дверь.

– Ну, если так надо, то конечно подожду, – ответил я, заинтригованный всем происходящим.

Синицын вышел и направился в дом. Я внимательно следил за ним. Он постучался и ему сразу же открыли дверь. Кто его встретил, я не увидел. Дверь сразу же захлопнулась. Сидеть в автомобиле стало скучно, и я вышел на воздух размять косточки.

Село оказалось очень маленьким, домов десять – пятнадцать. Справа, за крышами нескольких домов и верхушками тополей виднелся купол такой же маленькой и неказистой церквушки. Золотой крест сиял на солнце. Голубое небо и желтый крест отчего-то навеяли на меня грусть. Стояла тишина, несвойственная для южного села. Народ куда-то попрятался. Все дома казались пустыми с плотно закрытыми ставнями. Даже собаки молчали. Лишь один раз где-то на другом конце села закричал одинокий петух.

Через четверть часа дверь широко отворилась, и на пороге дома появился подпоручик. Он был не один. На руках он держал молодую женщину. Она была одета празднично, как одеваются местные девушки только в торжественных случаях. Ее руки крепко держались за шею Синицына. Офицер спустился со ступенек и направился к автомобилю. Поравнявшись со мной, он попросил открыть ему дверь. Я выполнил его просьбу, удивленно наблюдая за происходящим.

Подпоручик, видимо, усадил девушку на задний диван и вышел из автомобиля.

– Это Олеся. Моя невеста, – сказал он, подойдя ко мне вплотную. – Мы едем венчаться, и я хочу, чтобы Вы стали нашим восприемником. Закон божий требует поручителя при этом таинстве. У меня нет здесь человека ближе Вас. Причем Вы должны поручиться за меня. Вы согласны?

– Коль уж приехал, то куда мне деваться. Я согласен. А с той стороны кто-либо будет?

– Да, она ждет нас в церкви.

– Тогда едемте.

– Погодите. Есть еще одна вещь, о которой я хочу вам рассказать.

– Слушаю…

– Олеся очень больна…

– А что, нельзя было отложить венчание?

– Нет. Скоро будет уже поздно…

– О… – вырвалось у меня то ли удивление, то ли сожаление. – Так чего же Вы…

– Станислав Максимович, прошу Вас… – перебил меня подпоручик, – …давайте позже поговорим. Будьте пока только шафером.

Мы сели в автомобиль и поехали к церкви. Олеся тихонько сидела на заднем диванчике и грустно смотрела вперед в открытое лобовое окно. Ее взгляд ничего кроме апатии не выражал.

У церкви никого кроме священника и какой-то женщины не было. Автомобиль остановился невдалеке и мы вышли. Священник в соответствующих случаю одеяниях пошел нам навстречу.

– Здравствуйте сын мой, – поздоровался он, сначала подавая руку подпоручику. Потом он приложил руку к губам девушки, которая с трудом стояла, опираясь на плечо своего жениха. – Здравствуйте Олеся.

Затем поп посмотрел на меня, ожидая, что и я припаду к его руке. Но, не дождавшись от меня требуемого православием поступка, он просто кивнул мне головой.

– Человек, как известно, предполагает, а Бог располагает, – сразу же начал священник свою проповедь. – Самые искренние намерения рассыпаются в прах, когда они не совпадают с намерениями Божиими. Или же когда даже очень хорошее, правильное, доброе делается без Божия благословения. Ваше желание создать семью и твердое намерение сохранить верность избраннику до конца дней еще не означают, что так и будет.

Как верно говорит, – подумал я. Он словно знал все причины, по которым должно было состояться это таинство.

– Вы уже обручены? – обратился поп к подпоручику.

– Да, батюшка.

– Хорошо. Проходите в храм сейчас начнем, – сказал он и ушел, оставив нас одних. Женщина в черном платке ушла вслед за ним.

Синицын крепко обхватил девушку за талию. Она с трудом держалась на ногах.

– Сможешь дойти? – очень нежно и с болью в голосе спросил он ее.

– Постараюсь… – сжав губы, видимо, превозмогая боль, прошептала Олеся.

Мы втроем вошли в храм. Они первыми, я немного позади, готовый в любую секунду броситься на помощь подпоручику. Внутри нас встретил полумрак, тусклый свет горящих свечей, запах ладана и священник, который повел жениха и невесту в центр храма. Здесь, перед аналоем, на котором лежали Евангелие и Святой Крест должно было произойти самое главное, ради чего мы все здесь оказались.

Ведя молодых в центр храма, священник стал петь: «Блажени вси боящиеся Господа…»

Возле аналоя процессия остановилась. Олеся, бледная как простыня, взволнованный молодой автомобилист и я, офицер русской армии, командир роты, совсем недавно вернувшийся с передовой, где убивал, убивал, убивал, и попавший сюда совсем неожиданно.

– Вы видите на аналое Крест и Евангелие, спросил всех присутствующих священник. – Евангелие символизирует присутствие здесь Христа. Иисус Христос пообещал Своим ученикам: «…Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». «Двое или трое…». Пока вас еще двое. Будет и третий и четвертый и, может быть, гораздо больше. Только бы во имя Христово. Потому что никакое соединение не прочно, если не «Христос посреди нас». Мы молимся, чтобы венчающиеся стали свидетелями и участниками чуда, когда благодаря рождающемуся союзу в мир будут приходить новые люди. Рядом с Евангелием на аналое лежит Святой Крест. Крест – знак любви Христовой. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Знамением такой любви к нам Христа является Крест. Любовь супругов – отражение, а точнее преломление Божественной любви. На самом деле далеко не все, что происходит между мужем и женой в браке – обязательно любовь. И само слово любовь далеко не всегда используется по назначению. Влечение друг к другу может быть страстью, питаемой эгоизмом и сластолюбием. Мы просим Божией помощи, чтобы отношения между супругами действительно были достойны называться этим самым прекрасным на свете словом – ЛЮБОВЬ. Ведь это не просто слово, это одно из имен Божиих. Именно такой любви, готовой положить душу свою за любимого, должны мы научиться в семье и научить своих детей.

Слушая проповедь, я крестился. Нет, я не вникал в смысл сказанного. Просто все крестились, и я вторил им. Потом, когда таинство должно было вот-вот свершиться, священник задал жениху и невесте самые последние вопросы:

– Имеешь ли, Иван, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, взять себе в жену сию Олесю, ее же здесь пред тобою видишь?

– Да… довольно громко произнес жених.

– Имеешь ли, Олеся, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, взять себе в мужья сия Ивана, его же здесь пред тобою видишь?

– Да… – прошептала невеста.

– Не обещался ли еси иной невесте?

– Нет.

– Не обещалась ли еси иному мужу?

– Нет…

– Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков! – возгласил священник.

Потом священник произнес какие-то три молитвы, в которых испрашивал для молодых всех возможных житейских и духовных благ. И затем двое мальчишек принесли венцы.

– Венчается раб Божий Иван рабе Божией Олеси во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. – Священник надел венец на голову жениха. Затем с этими же словами он повенчал голову невесты.

– Господи Боже наш, славою и честию венчай их, – произнес он трижды и трижды благословилт новоиспеченную супружескую чету.

Свершилось! Дело человеческое стало делом Божьим. Торжественность минуты была кратковременной. Тут силы невесты иссякли, ее ноги подкосились, и она потеряла сознание, упав в объятия мужа. Синицын подхватил безжизненное тело своей супруги и вынес вон из храма. Все последовали за ним. Женщина, шаркая растоптанными ботинками, переваливаясь, словно гусыня, шла и причитала что-то относительно слабости девичьего духа. А поп, видимо, знавший немного больше, посоветовал подпоручику сразу же пригласить доктора. Но поскольку в их селении такого нет, то надобно пригласить из соседнего, расположенного всего в нескольких верстах. Синицын поблагодарил священника, сунув ему в руку несколько синих бумажек.

Я открыл дверь автомобиля перед Синицыным, и он внес вовнутрь безжизненное тело Олеси.

– Мне помочь Вам? – спросил я его, видя, как он не может хорошо уложить сзади девушку. Ее голова постоянно падала со спинки кресла, а вслед за ней сползало и все тело.

– Если вам будет нетрудно, Станислав Максимович, сядьте сзади и придерживайте ее.

– Хорошо, – я сел рядом с девушкой, и ее тело оперлось на мое плечо, – а Вы садитесь за руль. Мы едем за доктором?

– Нет. Он не понадобится. Такое уже было, и доктор сказал, что в таком случае надо делать. Мы отвезем ее домой.

– Тогда трогайте! – сказал я, увидев, что машина завелась и подпоручик сел за руль.

Аккуратно Синицын тронулся с места и плавно повел автомобиль по ухабистой дороге. Чувствовалось, что он старается не растрясти девушку. Возле ее хаты он остановился. Я, поскольку сидел рядом с девушкой, и мне было удобнее ее вынести, взял ее на руки и вынес из салона автомобиля в открытую подпоручиком дверь. Она оказалось очень легкой, почти невесомой. Кожа да кости, сказала бы моя мама.

– Спасибо, – поблагодарил меня Синицын, – а теперь давайте я сам!

Он перехватил из моих рук Олесю и понес ее в дом. Я остался ждать его у машины. Прошло не меньше получаса, прежде чем Синицын вновь появился на пороге дома. Как-то устало он достал из портсигара папироску, чиркнул спичкой и закурил. Выпустив облако дыма вверх над собой, он спустился со ступенек и подошел ко мне.

– Пришла в сознание, все не плохо.

– Вы хотите остаться с ней? – спросил я, прикидывая в уме, как мне добраться назад.

– Нет. Не могу. Хочу, но не могу…

– Если Вы беспокоитесь обо мне, то не стоит. Я придумаю, как вернуться. А Вы оставайтесь с ней, – сказал я.

– Нет, дело не только в Вас. Вернее и в Вас тоже, я обещал вам вернуться, и я обязательно сдержу свое слово. Но, кроме того, мне завтра необходимо быть на службе. Нашей автомобильной роте поставлена боевая задача. И если меня не будет, то могут посчитать дезертиром.

– А как же Олеся?

– С ней осталась мать. Доктор обещался прийти завтра…

– Как часто Вы сюда приезжаете? – спросил я, сочувствуя его положению.

– Как бывает свободное время…Поедемте! Хочу вернуться засветло.

Подпоручик завел броневик, мы сели в салон и, выехав из села, помчались домой. Именно помчались. Синицын выжимал из автомобиля все, на что тот был готов. Мимо нас проносились те же поля и сады, но уже в обратном порядке. Подпоручик, видимо, очень спешил. Прыгая на кочках, проваливаясь в кобылины, мы летели домой. Первые несколько минут я молчал. Молчал и Синицын. Над нами нависла тягостная тишина. Наконец, Иван первым прервал наше молчание.

– Я обещал Вам все рассказать…

– Я не требую этого.

– Нет. Я хочу, чтоб вы меня выслушали, и прошу об этом.

– Тогда извольте…

ГЛАВА 13.

Исповедь подпоручика.

– В 1910 году я окончил казанское пехотное юнкерское училище. Но до поступления и во время обучения в нем, я всегда интересовался техникой. Автомобили, различные механизмы, устройства от швейной машинки до токарных станков, – все это была моя атмосфера. Эта была и до настоящего момента есть моя страсть. Отсюда и моя любовь к автомобилям. Поскольку в армии всегда самое новое и в некотором роде экспериментальное, то я решил идти обучаться именно в юнкерское училище. Но оказалось, что специализированных учебных заведений, связанных с автомобилями у нас нет. Тем не менее, я все равно поступил, но в пехотное училище, надеясь все одно заниматься автомобилями. Так в прочем и случилось. Все началось после того, как я смог отремонтировать автомобиль начальника училища. Он то и дал мне направление моей дальнейшей жизни. Помимо закрепленных дисциплин, я углублено изучал технические, инженерные. Начальник училища специально для меня доставал литературу, которую я проглатывал моментально. По окончании училища я был направлен в Санкт-Петербургский военный округ, где к тому времени появилась первая учебная автомобильная рота. Отслужив в ней два года, я был переведен в Виленский военный округ, в автомобильную роту, которая дислоцировалась в Витебском уезде, в маленьком городишке Барышино. Это был даже не городок, а скорее большое село. Поскольку кроме казармы для рядовых место для размещения офицерского состава в части отсутствовало, то мне выделили его вне расположения роты. Меня расквартировали в одном зажиточном доме. Хозяйкой дома была вдова, женщина лет сорока пяти. Суровая женщина с работящими руками встретила меня очень настороженно. Увядшая сразу же после потери мужа, она занималась исключительно домом и своей дочерью. Дочери на момент моего вселения исполнилось восемнадцать лет. И вот в их маленький мир внезапно вторгся чужой мужчина, мало того, молодой и в некотором смысле обаятельный и перспективный. Простите за хвалебные слова по отношению к себе. Просто я стараюсь обрисовать все стороны моей трагедии. Хозяйка поначалу отнеслась ко мне довольно холодно и настороженно. Она стала внимательно следить за мной, за дочерью, прибирая в моей комнате, она, по-видимому, проверяла мои вещи и документы на предмет выяснения моих мыслей и возможных поступков.

Но чем дольше я жил у них, тем менее враждебно стала относиться ко мне хозяйка. Я не прослыл в ее глазах ни негодяем, ни пьяницей, не волочился я и за женским полом. Отношение мое к ее дочери не вызывало у нее никаких тревог. Впрочем, так оно и было. Я совершенно не интересовался ее дочерью. Тогда она не показалась мне ни красивой, ни даже миловидной. Скорее я считал ее запуганной, робкой и скучной натурой. При моем появлении барышня старалась срочно покинуть помещение. Она никогда не смотрела на меня открыто, не говоря уже о том, чтобы наши взгляды когда-нибудь встретились. Бывало, она тихонько сидела у окна и смотрела на пустой двор, на птиц, степенно снующих по двору в поисках пропитания. Иногда она сидела в комнате и ласкала кота, который чувствуя любовь к себе, безжизненно расслаблялся на ее коленях. Я долго не смог услышать ее голос, пока однажды, спустя уже, наверное, месяц моего проживания в их доме, ее громко позвала мать и та в ответ крикнула «иду!».

В общем, моя жизнь в их доме больше напоминала жизнь монаха-отшельника, поэтому при малейшей возможности я бежал из дома. Много часов я проводил на службе, копаясь в автомобилях, улучшая их технические характеристики. Занимался с нижними чинами, обслуживающими технику. Среди них я чувствовал себя лучше, чем в доме с двумя женщинами.

И вот однажды, прошло уже полгода, я заметил, что барышня как-то странно меня тайком рассматривает. Я сильно удивился. Ведь это так было на нее не похоже. Прошло несколько дней, и я вновь заметил ее взгляд на себе. Потом это стало происходить чаще. Я отметил про себя, что девушка чаще попадается мне на глаза, а при моем появлении не спешит убежать. Что-то явно происходило с дочкой хозяйки. Сама хозяйка тоже стала открытие со мной. Она стала кормить меня вкусными и обильными обедами, предложила стирать мои вещи, чего раньше не случалось. В общем, я стал превращаться в доброго постояльца, на которого больше не смотрели с опаской.

Вскоре произошло событие, которое еще больше сблизило меня с хозяйкой и ее дочерью.

В тот день я сильно задержался в расположении роты. Прибыл новый автомобиль, и мы в полном составе осматривали его, пробовали его ход, залазили в мотор, в общем, восхищались французской техникой. Уходить никто не хотел. Наконец, когда стемнело, а темнело тогда довольно поздно, на дворе стоял июль, мы все разошлись, оставив в роте дежурного офицера и нижние чины. Я вышел за ворота и направился неспешно домой. Помню было очень тепло. Настроение было чудесным. Я все никак не мог перестать думать о новом автомобиле и мечтал, когда мы совершим на нем дальний пробег. Недалеко от дома я еще издали заметил нескольких человек, которые громко смеялись и что-то выкрикивали. Прислушавшись, я понял, что мужики, а это были именно мужики, пьяны и матерятся, громко выкрикивая ругательства в чей-то адрес. Знаете, я не из храброго десятка. Драться мне приходилось мало. По долгу службы мне физическая сила и навыки рукопашного боя не особенно нужны. Первая мысль, проскочившая у меня в голове, была, стыдно признаться, повернуть влево или вправо и не встречаться с пролетариатом. И, возможно, я так бы и сделал, если бы меня они не заметили и первыми не окликнули. Я расстегнул кобуру и проверил на месте ли мой револьвер. Отступать было поздно, и я решительно продолжил идти навстречу опасности.

Подойдя к той компании, я понял, что там происходит. Трое пьяных мужчин, молодых, лет им было по двадцать пять, окружили дочку моей хозяйки и грязно приставали к ней. Девушка от страха совсем онемела и еле-еле что-то отвечала. Она не в состоянии была дать отпор пьяным агрессорам. А те в свою очередь воспользовались ее паническим состоянием и вот-вот готовы были начать ее раздевать. Шагов за тридцать я остановился. Мое появление не смутило разбойников, они нагло продолжали свои издевательства. Тогда я громко скомандовал им разойтись по домам и оставить бедную девушку в покое. Но я для них, как они посчитали, не угроза и они не обратили на мои слова никакого внимания.

Ничего кроме того как вытащить револьвер и выстрелить вверх я не придумал. Идти напролом в эпицентр преступления я посчитал бессмысленным. Громкий выстрел, прозвучавший в вечерней тишине городка, оторвал насильников от их жертвы. Но пьяный угар не дал им возможности рассудить здраво. Они обернулись в мою сторону и, бросив жертву, направились ко мне. Тогда я выстрелил одному, особенно здоровенному детине, в ногу. Он вскричал и присел, схватившись за раненную конечность. Второй попытался броситься на меня, но его остановила вторая пуля, к сожалению, он поймал ее в живот. Отчего рухнул там же на месте. Третий был не столь храбрым и бросился наутек. Девушка совсем оцепенела и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Я оставил раненных бандитов там, где они корчились от боли, а сам, обхватив испуганное создание, поспешил в дом, который оказался всего в ста саженях от разыгравшейся трагедии.

Возле дома нас встретила хозяйка. Она была обеспокоена долгим отсутствием дочери, которую отправила за мукой к тетке, живущей рядом, на параллельной улице. Услышав выстрелы, она накинула на себя платок и выбежала на улицу в тот самый момент, когда мы уже подходили.

Потом, уже внутри дома были слезы до истерики, поцелуи и интенсивные религиозные отправления. Я даже испугался за пол, о который мой хозяйка стучалась лбом, молясь под иконами. Перед сном ко мне в комнату постучались, и вошла мать девушки. Она подошла ко мне и поцеловала сначала руку, но когда я выдернул ее, стала целовать меня в щеки, приговаривая при этом слова благодарности. Я с трудом отстранил ее и выпроводил из комнаты. Признаться, я и сам был в каком-то возбужденном состоянии, кровь кипела, голова была полна картин происшедшего. Я ведь тогда первый раз стрелял в людей.

На следующий день меня посетил сам полицейский урядник. Правда все его отделение состояло из нескольких стражников, которые были ни на что не годны, а только пили и бездельничали. Поэтому он не мог доверить такое дело никому из них. До полного выяснения обстоятельств вечернего происшествия я был помещен под домашний арест. Но благо вскоре все выяснилось. Свои показания дала жертва нападения и жители соседних домов, которые поведали следствию все, как было на самом деле. Меня признали правомерно обороняющимся и освободили от уголовного наказания. Но предписали впредь не использовать по любому поводу боевое оружие. Несмотря на большой шум, вокруг меня и нашей роты, командир роты оценил мой поступок и даже по этому случаю неофициально наградил меня краткосрочным отпуском.

С того дня, а вернее вечера. Я стал самым дорогим человеком для матери и ее дочери. Они меня уже не боялись и всячески выражали свою благодарность. С девушкой мы стали находить общие темы, она перестала быть пугливой ланью. Как Вы понимаете, звали барышню Олеся. Да, я о ней вел рассказ. Мы быстро сблизились. Олеся оказалась умной и интересной барышней. Я чувствовал, что с каждым днем, каждым часом больше и больше сближаюсь с ней. Через месяц я понял, что люблю ее. Еще через месяц я готов был жениться на ней, но сами понимаете, необходимо было получить согласие командира. Впрочем, я не сомневался, что получу его легко. Командир благоволил ко мне.

Скоро мы стали настолько близки с Олесей, что мне был подарен первый поцелуй. И вот мы уже стали любовниками. Все шло к свадьбе. И она, я уверен, состоялась, если бы не произошло следующее.

Прямо перед войной в Барышино расквартировали эскадрон семнадцатого гусарского Черниговского Его Императорского Высочества Великого Князя Михаил Александровича полка. Эскадроном командовал штабс-ротмистр Свидерский. Это был мужчина очень высокого роста, широкий в плечах. Он обладал страшной физической силой. По всей видимости, службу он знал хорошо, но строг и суров был невероятно. Говорили, что за малейшую оплошность он бил своих солдат зверски. С офицерами был груб и высокомерен. Его поселили в доме, недалеко от моего. Я часто встречался с ним, когда шел на службу. Обычно он отворачивался и никогда меня не то, что не приветствовал, он даже не отвечал на мои. Поэтому, имея простую человеческую гордость, через некоторое время я не отдал ему честь, считая, что он все одно не смотрит на меня. Но этот высокомерный подлец все видел и все замечал. Он не стал делать мне выволочку, а просто тихонько, прямо как жандармский шпик сообщил об этом моему ротному, требуя сурового наказания для меня. Но рассказ не об этом.

6 мая мы, как всегда, праздновали Рождение Его Императорскаго Величества, ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА. Местное интеллигентное общество, совместно волостным правлением, а также с участием офицеров расквартированных подразделений решило широко отметить этот день. После торжеств по случаю трехсотлетия дня Романовых все были заражены патриотизмом. Но я так подозреваю, что основной причиной все-таки была офицерская скука. Всем очень хотелось поволочиться за местным женским полом. В особняке правления организовали бал, на который были приглашены все без исключения. Мы с Олесей тоже решили пойти, так как не часто у нас устраивали праздники такого масштаба. Вся волость гудела в преддверии праздника. Мероприятие ожидалось быть грандиозным.

В назначенное время в особняк начали стекаться приглашенные гости. Мы с Олесей не стали одними из первых. Когда мы вошли в зал, там уже было много гостей. Но первым кого я увидел, оказался штабс-ротмистр Свидерский… Конечно, он был хорош! Красавиц мужчина, офицер в золотых эполетах, высокий гусар, соблазнитель женщин. Вокруг него образовалось некое общество его почитателей. Видимо, я очень его задел, потому что он решил мне отомстить. В чем заключалась его месть? Ха! Он просто стал каждый раз приглашать на танец Олесю. А танцевал он бесспорно превосходно. Я ведь совсем не умею танцевать. Как Вы думаете, легко ли молодой девушке вскружить голову? А? А если соблазнитель гусарский офицер? Я стоял в сторонке и мог только наблюдать, как Олеся шепталась с ним, как он ее кружил в танце, как она раскраснелась и была счастлива.

Однако надо признаться, мероприятие закончилось вполне прилично. Все разошлись, оставив в памяти чудесный праздник. Олеся, казалось, забыла о гусаре. Через несколько дней наша рота выдвинулась на учебные маневры. В ходе учений мы совершили автомобильный бросок на двести верст. Организовали перевозку раненых. Проникали в тыл противника. И вернулись в постоянное место дислокации спустя три недели. Все это время я не мог найти себе места. Душа болела. И, как оказалось, не напрасно.

Штабс-ротмистр Свидерский таки отомстил мне. Он таки окончательно вскружил голову бедной девушке и, в конце концов, добился своего, соблазнил ее. Но так как он не был благородным человеком, после всего случившегося он просто забыл о своей жертве. Мать была подвалена, узнав о случившемся, да и Олеся искренне раскаивалась, но было поздно.