Текст книги "Жига с Крысиным Королем(СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

14

Отец-эконом неторопливым шагом шествовал внутренней галерее аббатства Лаферг, с должным тщанием проверяя, не догорели ли факелы и не пора ли заменить. Догоревшие он складывал в мешок, который нес в левой руке. Потом, положив мешок на пол, возвращался по коридору до предыдущего факела, доставал свежий из большой квадратной корзины, что нес на локте, зажигал от старого, нес на место и тщательно утверждал в креплении. Каждая манипуляция сопровождалась у отца-эконома негромкими вздохами и кряхтеньем.

За широкими окнами, где не было ни рам, ни стекол, изнывал летними ароматами роскошный сад аббатства. Там заливался соловей; там цвели розы, опуская к самой земле тяжелые головки, на иных из которых замерли драгоценным ожерельем капельки росы; там изнемогали от своего аромата лилии и левкои; там светились во мраке глазами соблазнительных демонов пышные цветы декоративных лиан.

Отец-эконом не обращал на это все внимания, раздумывая лишь о том, что его ожидал в комнате припрятанный копченый окорок. Отцу-эконому казалось, что он чувствует его аромат даже здесь, через два этажа и пять переходов. Одно это сводили его с ума, но заставляло и соблюдать двойную осторожность: как бы никто не проведал о грехе чревоугодия!

Да, воистину, теперь оставалось только вздыхать о прежних временах, когда в аббатстве в любое время дня и ночи можно было выпросить у поваров по-настоящему пышные кушанья! Где вы, о дни поджаристых жирных колбас, вываренных в меду фруктов, изысканнейшей дичи, заячьих паштетов, редкостной рыбы и искусно засоленной икры! Конечно, даже тогда следовало соблюдать некоторый политес, ибо кое-каким взглядам свойственно было излишне сильно сосредотачиваться на центре церковной власти (а ей, власти этой, положено было блюсти себя и не опускаться до чревоугодия), но в целом любой мог урвать свое – достаточно было не мешать развлечениям высшего духовенства, а знать приличие и не забираться на «белую» половину трапезной.

Увы, те замечательные времена канули в безвестность пять лет назад, когда вновь избранный архиепископ вселился в свою традиционную резиденцию. Этот крепкий мускулистый человек, больше похожий на состарившегося в походах рыцаря (впрочем, он никогда не забывал, что является главой церкви воинствующей) сам довольствовался прискорбно простой, даже вульгарной пищей. Он отнюдь не приказывал всем прочим следовать его примеру, но, как правило, одного насмешливого взгляда из-под густых черных бровей хватало, чтобы несчастный, застигнутый на излишнем потворстве собственному желудку, отбросил бы всякие мысли о лакомстве.

А-ах, чесночная подливка, ах, невероятные сыры валлейнских сыроварен, ах, западные вина – терпкие, сладкие, заставляющие забыть о суровости и лишениях монастырской жизни!..

Отец-эконом миновал коридор, выходящий окнами наружу, и даже не заметил, как через стену аббатства, под самым носом у часового, по границе света и тени, скользнула в сад невысокая темная фигура.

Дальше путь отца-эконома лежал непосредственно мимо покоев архиепископа. Вопреки своим привычкам он миновал это место на цыпочках и елико возможно быстро: из-под двери архиепископа струился неверный свет свечи. Глава аместрийской церкви обожал работать за полночь и вставать чуть свет, очевидно, не нуждаясь в сне так же, как обычные люди. Попадешься ему на глаза – последствий не оберешься. Порою на архиепископа Брэдли находило, и он вполне мог начать самолично вникать в хозяйство аббатства, а тут недалеко и до расспросов о новых шелковых рясах, вдруг таинственным образом исчезнувших из кладовой, и о каких-то подозрительных девицах, что будто бы видели третьего дня у задних ворот… совершенно лишние разговоры, совершенно ненужные!

Этим вечером отец-эконом торопился и таился совершенно не зря. Задержись он под дверями чуть подольше – вполне мог бы услышать малопонятный шум, а там бы все-таки преодолел бы свой малодушный страх, заглянул бы и… короче говоря, очень хорошо, что отец-эконом счел за лучшее в тот вечер следовал своим привычкам!

…Тем временем архиепископ Кинг Брэдли, в монашестве носивший имя отца Томаса, но с принятием высшего сана, согласно традиции, вернувший свое прежнее имя, отложил гусиное перо, размял пальцы (проклятая подагра!), и обернулся к раскрытому настежь окну. Брэдли считал, что даже самолучшее драхмийское цветное стекло не заменит живого колыхания листьев за окном и не разделял всеобщего убеждения в пагубности ночного воздуха.

Секунду он просто смотрел в сад почти бездумно, а потом резко вскочил из-за стола, едва не опрокинув его, и отскочил в сторону. Тяжелый посох, прислоненный ранее к столу, каким-то образом оказался у него в руках. На помощь он покуда звать не стал: архиепископ не без основания полагал себя кое на что способным, и не почувствовал немедленной угрозы со стороны своего ночного гостя.

Гость же – молодой человек, скорее, даже юноша – легко влез на подоконник и с интересом уставился на архиепископа.

– Добрый вечер… святой отец, – сказал он.

– Добрый вечер и тебе, сын мой, – ответил Брэдли совершенно спокойно. – Что же побудило вас выбрать столь неортодоксальный способ проникновения в мою скромную обитель?

– Считайте, религиозные причины, – ухмыльнулся мальчишка.

– Вы так остро нуждались в исповеди? – Брэдли чуть приподнял левую бровь.

– Ага, считайте, я оценил ваш юмор, – кивнул юноша без улыбки. – Вообще-то, это похищение.

С этими словами он хлопнул в ладоши и приложил руки к стене. Брэдли напрягся, готовый защищаться, если мальчишка подойдет ближе: посох в его руках был оружием в страшным. Однако нападения не последовало оттуда, откуда он ждал: мальчишка и с места не сдвинулся, зато от пола, где он коснулся руками, к Бредли рванулись полосы вздыбившегося камня, похожие на кротовины. Не успел архиепископ издать и звука, как его туловище плотно спеленал камень, даже рот оказался закрыт – не хуже кляпа. Только глаза и нос оказались свободны от каменного кокона.

– Я открою вам рот, если вы дадите слово не кричать, – мрачно предложил мальчишка.

Брэдли поколебался. Размышлял он недолго: архиепископ не достиг бы своего высокого поста, если бы он не умел принимать быстрые – и верные – решения в самых необычных обстоятельствах, включая внезапное пленение.

Он согласно опустил веки.

Мальчик хлопнул в ладоши повторно и прижал их к каменному кокону снаружи. Заслонка, прикрывающая рот первосвященника, немедленно исчезла.

– Если это и впрямь похищение, юноша, то на редкость плохо продуманное, – проговорил Брэдли обычным своим спокойным голосом. – Вы не можете развязать меня, а в этой каменной глыбе вы не вытащите меня из аббатства. Да и без глыбы, надо сказать…

– Ага, – кивнул юноша. – Это не похищение. Похитить вас – значило бы выдать нашу численность и месторасположение. А мы пока этого не хотим.

– Чего же вы хотите?

– Чтобы вы помогли нам свергнуть Крысиного Короля и провести реформу церкви, – не моргнув глазом, заметил юноша.

– Однако ваши желания нельзя назвать умеренными. Что заставило вас думать, что это возможно?..

– Да ладно, – юноша пожал плечами. – Насчет реформы… в церкви многие знают, что вы с самого первого дня на ножах с епископами по поводу структуры церкви. А насчет короля… – он поколебался. – Мы полагаем, что вы не устоите перед соблазном его заменить на наших условиях.

– Ага, – сказал архиепископ. – И отчего вы так думаете?.. Кстати, не будете ли вы так любезны сообщить мне, кто именно «вы» и какую роль в этом играете вы лично, мой юный друг?

– Мы – пока просто группа преданных Аместрис людей, – твердо сказал юноша. – А я у них главный, вообще-то. Кстати, разрешите представиться. Эдвард Элрик, легендарный алхимик из далекого прошлого.

15

– Это было впечатляюще, – заметил архиепископ Брэдли своему собеседнику. – Мы проговорили не очень долго, и в конце концов юноша убедил меня прогуляться. Я не ожидал, что он сумеет тайком вывести меня из моего собственного монастыря, но у него получилось. Не сказать, что нас никто не хватился… скорее, наоборот.

– Еретики!

Пылали факелы вдоль стен, метались фигуры в рясах и капюшонах, топоча по каменным плитам добротными кожаными сапогами – таких, пожалуй, не найдешь и в королевской армии.

– Сюда! – сказал алхимик из прошлого и метнулся в боковой проход.

– Там тупик, – усмехнулся в усы Брэдли, однако последовал за ним. Эта погоня будила в нем воспоминания юности. Да еще интересная возможность проверить подготовку личного состава монастыря; только что он наблюдал, например, как пента отца Эммануила очень толково пыталась поймать их в клещи, зажав на лестнице, и, пожалуй, добилась бы успеха, не заставь Эдвард Элрик лестницу взвиться под потолок.

– Но этот чулан примыкает к внешней стене аббатства, – хмыкнул Эдвард. – Не боись, все продумано!

Чулан был прикрыт символической решеткой – даже засова нет, веревкой примотана к крюку. Загрохотали старыми кочергами, ухватами, вениками и прочим хозяйственным барахлом, продираясь к дальней стене.

– Путь к спасению мира лежит через чулан! – бодро заявил Эдвард. – И, пардон, задний проход!

Последнее Брэдли понял, и снова чуть было не ухмыльнулся – особенно, когда мальчишка, уже привычно для архиепископа хлопнув в ладоши, коснулся стены кончиками напряженно вытянутых пальцев. Тотчас стена «пустила волну», набухла, проросла и распустилась диковинным цветком двустворчатой, окованной железом двери с ручками в виде оскаленных драконьих морд. Эдвард потянул за кольцо в носу страшилища, и створки покорно отворились – прямо во влажную тишину изумленно затихшего внутреннего садика. Крики погони теперь звенели где-то в отдалении, факелы тоже метались далеко и почти неразличимо. Только грустная луна от нечего делать раскинула по земле неосязаемые серебряные колеса.

– Туда, – сказал Эдвард, и они, пригибаясь под прикрытием кустов, побежали к стене.

– Нас здесь ждут лошади, – шепотом сказал юноша, открывая еще одну дверь, на сей раз поменьше; горгулья над притолокой, а равно тот факт, что никакой двери по номенклатуре охраны здесь не значилось, яснее ясного сказали Брэдли об авторстве еще и этого маршрута.

– А вы не продумали, юноша, как я буду возвращаться и как объясню свое отсутствие? – усмехнулся Брэдли, покорно вскакивая на предложенную ему невзрачную кобылку. Посадка у архиепископа была кавалерийская.

– Раз уж вы достигли поста архиепископа, значит, достаточно умны, чтобы сами придумать, – пожал плечами Эдвард, довольно-таки неловко, хотя и удовлетворительно, залезая на соседнего малохольного жеребца.

– А вы наглец, сэр, – тон Брэдли был, скорее, довольным.

– Я знаю, мне говорили.

– И что потом? – поинтересовался отец Кимбли, отпив гранатового сока из высокого кубка. Адъютант архиепископа имел немало странностей – например, он обожал страх. А еще обожал приводить людей в смущение, совершенно открыто, в полном священническом облачении потягивая из сосуда, явно предназначенного для благородных напитков, нечто темно-красное. Большинство представителей высших кругов церкви считали его шутом гороховым, ни во что не ставящим религию и думающим исключительно о личной выгоде. Назначение его личным помощником архиепископа они рассматривали, как проявление непотизма: семья Кимбли имела разветвленные родственные связи и обширные владения.

Большинство заблуждалось.

Брэдли знал, что Кимбли – фанатик, истово верящий в идеалы церкви – но церкви не нынешней, подменившей веру слежкой, а проповеди пытками. Церкви изначальной. Мысленно он будто прибывал во временах смуты, захлестнувшей Аместрис сразу после катастрофы, когда люди шли на бой в религиозном экстазе и погибали с молитвой на губах; Кимбли верил в священное безумие, всеобщую бедность, пользу ранних смертей и необходимость уничтожения как можно большего числа людей, дабы приблизить их к Царству Божию. Он эпатировал, исключительно выражая презрение к нынешним закостенелым и мягкотелым иерархам – и это не мешало ему находить время для воплощения собственных идей.

Кимбли до сих пор не поймали, потому что он был крайне умен и действительно любил разнообразие: в убийствах помощник архиепископа не повторялся никогда.

Брэдли считал, что Кимбли может быть крайне опасен, если им не управлять в должной степени; под разумным контролем он, напротив, может быть весьма полезен. Архиепископ периодически молил Творца ниспослать ему озарение в тот момент, когда опасность, исходящая от Кимбли, превысит пользу. Правда, что он будет делать тогда, Брэдли еще не решил.

– Потом я встретился с остальными… представителями этого кружка. Возможно, вы будете рады узнать, что там, среди прочих, ваш старый знакомый – рыцарь Мустанг.

– Вот даже как, – на тонких губах Кимбли заиграла довольная улыбка. – Отец мой, позволено ли мне будет провести этого достойного человека к свету веры самостоятельно?.. Я так досадовал, когда думал, что костер Деттерби сделает это за меня и так радовался, когда он спасся!

– Это ваши дела, брат Кимбли, – Брэдли покачал головой. – Однако я не хотел бы, чтобы личные отношения вмешивались в ход дела, покуда оно не приведено к богоугодному завершению. Я достаточно ясно выражаюсь?

– Само собой, отче, – Кимбли кивнул каким-то своим мыслям. – Прошу простить за неуместный вопрос. Я весь внимание.

Встреча проходила в тайной комнате купеческого дома, вблизи ремесленных кварталов Столицы. Дом принадлежал семье одного из немногих вассалов сэра Хьюза, однако вот уже три года пустовал: недостаточно давно, чтобы здесь поселились призраки, но достаточно, чтобы комнаты приобрели нежилой запах покинутого людьми помещения. Впрочем, этому маленькому чулану в дальнем углу дома толстые церковные свечи сообщали известный привкус роскоши, а тени, пляшущие по стенам во влажных подтеках, могли бы даже сообщить известное развлечение – захоти участники переговоров отвлечься.

– Сэр Мустанг, – Брэдли кивнул. – Рады, что вы живы и в добром здравии. Я всегда был против вашей казни. По крайней мере, вашей казни как еретика.

– А если бы казнили, как заговорщика, вы бы не сказали ни слова против?

– А разве вы не были заговорщиком?.. Я полагал – да и теперь полагаю – совершенно лишней огласку на тему, что тот или иной дворянин выучился алхимии. Дворянство – опора трона. Им не стоит задумываться о принципиальной познаваемости алхимии. Мне больше по душе политика, которая была в ходу в дни моей молодости: один-два чернокнижника в год, и то из простых, чтобы сохранить в народе должный градус благочестия, – говоря все это, Брэдли улыбался.

– Благодарю за откровенность, святой отец, – Мустанг тоже склонил голову, но позволил себе кривую усмешку. – Полагаю, вас вынудила сложная политическая обстановка?

– Вроде того, – Брэдли степенно склонил голову. – Только не то, о чем вы думаете. Да, епископ Деттерби крайне настаивал на вашем сожжении, слушать ничего не захотел. Однако, как я понял, пламя гнева Деттерби подогревалось прямым приказом из самых высоких сфер. Из близких к трону сфер.

Лиза Хоукай побледнела.

– Зачем Крысиному Королю самолично принимать участие в деле обыкновенного рыцаря?

– Королю – или его советнику, – Брэдли спрятал руки в широкие рукава сутаны. – Говорят, лорд Рэмси проявлял большой интерес к заговору. Деттерби в известном смысле пользуется его поддержкой.

– Зачем вы мне это рассказываете сейчас?

– Это своего рода аванс. В счет нашего будущего союза.

– Вот как? – Мустанг приподнял брови. Свеча, стоявшая на низком дощатом столе, вильнула хвостом огня, отбросив на всех присутствующих причудливые тени; Шрам показался особенно страшным со своим искалеченным лицом; сидевший в углу и молчавший Хьюз и вовсе пропал из виду. – Значит, вы уже решились на сотрудничество с нами?..

– Я пришел к выводу, что оно будет небесполезным, – склонил голову Брэдли. – Видите ли… у меня тоже есть свои цели.

– Итак, возвращаясь к нашему делу… Помимо меня они уже нашли сторонников в среде церкви. Один настоятель монастыря на севере… Вам он тоже небезызвестен.

– Ну, раз в это замешан Мустанг, кроме Шра… ах нет же, отца Филиппа, быть некому, – усмехнулся Кимбли. – Право, это даже скучно. Он так предсказуем в своих дружеских связях. Если бы вздумал привлекать врагов, было бы куда интереснее.

– Я ведь согласился вступить с ним в союз, – Брэдли улыбнулся в усы. – А через меня – и вы. Так что, считайте, интересное уже начинается.

– Ну-ну. И к какому же плану действий вы пришли?

– А вот тут интересное продолжается, брат мой. Слушайте внимательно, что потребуется от вас…

16

Они собрались рано поутру: в тот час, когда городские мастеровые и поденщики еще вкушают самые сладкие предутренние сны, ибо розовая полоса украсит восточный горизонт еще не скоро, но даже самые записные повесы успели разойтись, качаясь, по домам, а трактирщики захлопнули двери даже самых злачных заведений даже в самых неблагополучных кварталах, и обитатели ночлежек уже давно расстелили свои потрепанные одеяла в общих залах, закончили все партии в карты и кости и погасили все свечные огарки.

Они собрались в тот час, когда никто не мог их увидеть, и когда больших усилий стоило разлепить свинцовые до тяжести веки; что ж, ради известных дел стоит приносить известные жертвы.

Место сбора избрали самое неприметное: небольшая церковь в богатом квартале, впрочем, на правом берегу реки – на левом, где помещался дворец и дома самой приближенной ко двору знати, пожалуй, не было бы место подобной скромности. Всего одна башенка, даже без колокола, стены непритязательно белые, и внутри почти нет украшений, и даже два ряда скамеек – благопристойно узкие, как будто бы рассчитанные на людей смиренно-тощих.

Да, пожалуй, единственным украшением внутри была огромная Священная Печать, поблескивающая серебром и слюдой над алтарем, под которым даже ночью пылал негасимый огонь. Именно этой печатью, как известно, Господь запирает несчастья и нечестивые помыслы людей, и ломая ее, как то делают алхимики, мы выпускаем в мир все возможные беды.

Привратник, в чьи обязанности входило поддерживать костерок под алтарем-треногой, сегодня был отпущен, а незавидное это место (одеяние привратника неизбывно пропитывалось дымным запахом, да и просто ночная смена, когда нельзя даже смежить веки, следя за убаюкивающей игрой лепестков огня… прости грехи наши тяжкие, Господи) занял сгорбленный пожилой человек, чьи седые волосы топорщились вокруг головы лучистым нимбом. Его толстые, внешне неловкие пальцы обращались с маленькой кочергой и заготовленными полешками бережно и нежно, как будто то были его собственные дети: да, еще в бытность свою юным послушником епископ Ассекса, Колин Локли, любил ночные «огненные» дежурства и вызывался на них всегда, сыскивая искреннюю благодарность сверстников. Ночь, с ее тайной и темнотой, предоставляла уникальную возможность в тишине оттачивать до совершенства виртуозные планы интриг… даже если в молодости его эти планы не шли дальше того, как бы заполучить кусок сладкого пирога, что брат-кухарь выпекал исключительно для употребления старших в монастыре.

Скрытая занавесью боковая дверь – она располагалась уже за балюстрадой, отделяющей неф от пресвитерия, – приоткрылась, послышались тихие шаги. Епископ Колин подкинул в огонь лишнюю ароматную можжевеловую веточку, полюбовался на язык пламени, и обернулся назад, к стене с изображением Печати.

Там уже горели на аналое две свечи, и грел над ними руки высокий человек с мрачным морщинистым лицом, не то совершая тем самым святотатство, не то демонстрируя нормальный для священнослужительской братии бытовой цинизм.

– Я не думал, что вы придете, брат мой, – хихикнул отец Локли. – Вы никогда не отличались склонностью к Брэдли.

– Я никогда не отличался склонностью к авантюрам, – отрубил высокий визитер. – Но опыт показывает, что лучше быть в курсе, что этот… – он пропустил выражение, не подобающее отцу церкви, – затеет в следующий раз, чем остаться в стороне и неизвестности.

– Между прочим, он опаздывает, – заметил Колин. – Может быть, не придет и вовсе. Ну что ж, зато у нас будет редкостная возможность поговорить по душам!

– В существовании у вас души я не позволю себе усомниться только потому, что это будет граничить с ересью, – едко заметил высокий.

Звали его Генрих Фраччано, и был он настоятелем пригородного монастыря в Блесси. Отцу Фраччано пришлось трястись в седле более трех часов, чтобы попасть на эту встречу, что не улучшило его и без того не самый кроткий характер.

В дверь условленно постучали – отец Фраччано обошелся без подобных излишеств вежливости – а затем ее уверенно толкнули с той стороны.

На сей раз в комнату вошли двое: один из них, архиепископ Брэдли, был вполне уместен в этом обществе, если не в этой крошечной церкви, а другой – беглый еретик барон Мустанг – не был уместен нигде вообще в Аместрис. Его статус изгоя стал особенно очевиден, когда он откинул капюшон, обнажив бледное одноглазое лицо с глубоко запавшими морщинами, протянутыми от крыльев носа к углам рта.

– Однако неожиданных гостей вы приводите, ваше святейшество, – добродушно воскликнул отец Локли; его небольшие темные глаза над круглыми щечками блеснули. – Не хотите ли подогретой настойки?..

– Благодарю вас, не откажусь, – отец Брэдли руками стряхивал воду с пологов тяжелого плаща. – Мерзейшая погода.

– Да, что-то этим летом то дожди, то жара, – прицокнул языком отец Колин. – Не иначе, дьявольские козни алхимиков! Кстати о… Барон, полагаю, от настойки вы тоже не откажетесь?

– Не откажусь, – кивнул Мустанг. Казалось, он чувствовал себя совершенно спокойно в этом обществе, и даже тяжелый, напряженный взгляд отца Фраччано не заставил его волноваться.

– Локли, хватит уже! – Фраччано внезапно яростно ударил по столу раскрытой ладонью; капюшон от толчка свалился ему на лицо, почти прикрыв даже кончик длинного, весьма антуражного носа, и настоятель Блесси откинул его назад резким движением руки, обнажив по-походному короткую стрижку. – Прекращайте корчить из себя доброго дедушку! А вы, Брэдли… то есть прошу прощения, ваше святейшество, – злую иронию в голосе Фраччано можно было увидеть невооруженным глазом, – отвечайте, зачем вы притащили сюда этого преступника? Почему он не в цепях?

– Потому что этот преступник готов помочь нам, – невозмутимо проговорил Брэдли. – Или вы забыли, отец Фраччано, о том, что составляло предмет нашего всеобщего беспокойства последние три года?..

Лицо Фраччано изменилось: ярость пропала с него в мгновение ока, как будто ее стерли мокрой тряпкой, и настоятель Блесси опустился на тяжелый стул. Побарабанил длинными тонкими пальцами по столешнице, кинул на Локли подозрительный взгляд (Локли смотрел с веселым интересом), потом еще раз взглянул на Брэдли – тот сидел с выражением полнейшей невозмутимости, полуприкрыв глаза.

– Продолжайте, – бросил Фраччано.

– Речь идет, как вы, разумеется, поняли, о позиции божественных сил в направлении нас, скромных служителей, – мягко продолжил Брэдли. – В последнее время, как мы все заметили, Провидение словно бы выпустило из своего светлого ока прекрасную Аместрис. Непорядки на границах; возмущения крестьян… падение нравов… недостатки средств в казне… Наконец, и власть, и бароны, и князья и простой люд уже не так прислушивается к церкви, как это было прежде… долг каждого доброго подданного что-то сделать…

– Согласен, – Фраччано сделал паузу. – Рыба гниет с головы, вы это хотите сказать?

Архиепископ опустил веки.

Локли откашлялся.

– Но если отрубить голову, – сказал он, – то не развалится ли бедная треска на части?.. В южных провинциях неспокойно. Герцог Лиорский…

– Герцог Лиорский верен королю, – покачал головой Брэдли. – Пока король на троне – он не пошевелит и пальцем.

– Пока, – многозначительно заметил Локли.

– А между прочим, – вдруг сказал Фраччано, – что до этого Церкви? Мы были сильны всегда, даже тогда, когда вместо рыбы в нашем пруду плавало множество головастиков. Мы будем сильны и дальше.

– Головастики – потомство лягушек, а не рыб, – почти ласково проговорил Локли. – Милейший отец Фраччано…

– Какая разница… – епископ Блесси поморщился. – Вы же понимаете, что я имею в виду.

– Это да, – сказал Брэдли, – но вы не будете отрицать, что, хотя сила церкви падала уже лет десять, доходы ее увеличивались последние два-три поколения – с тех пор, как дед нынешнего короля собрал графов и герцогов под свою руку.

– О да, – глубокомысленно проговорил Локли. – Рыба разжирела. Я понимаю, отчего вам не хочется терять такого питомца, Брэдли… что ж, в этом-то и состояло наше всегдашнее затруднение. Нельзя отсечь голову и оставить животинку в живых.

Локли знал, о чем говорил. Обычно заговоры по смещению короля затеваются тогда, когда есть подходящие подрастающие принцы; но дети Крысиного Короля были еще слишком малы – между тем, лишь личность человека, устроившего резню после Восточных Полей, человека, отобравшего у церкви три богатейшие провинции, человека, создавшего регулярную армию, преданную лично ему – лишь вечная тень его удерживали графов и герцогов от мятежей. Что делать?.. Крысиный Король, будучи крысой, отлично устроил свою нору.

– Предположим, такой способ найдется, – сказал Брэдли. – Алхимия… весьма сведуща в пограничных состояниях жизни и смерти.

– Ересь?! – снова как будто вскипел Фраччано, но тут же как-то быстро успокоился. – Что вы имеете в виду, Брэдли?

– Именно ради этого я привел барона, – кивнул архиепископ. – Он разыскал меня несколько дней назад и убедил, что очень хорошо понимает в рыбе. Лучше, чем любой из нас. Итак, найдется способ очистить пруд совсем: причем так, что это никоим образом не будет связано с церковью. Что вы будете делать тогда?

– Я буду очень рад, – Локли сложил пальцы на толстом животе и выдал особенно благосклонную улыбку. – Как же иначе?.. Уничтожить гниение, сохранить здоровую ткань, обезопасить… хммм… прочую живность, обитающую в пруду. Да только, боюсь, далеко не все разделяют мои взгляды… Взять вот хотя бы епископа Марко… Боюсь, как бы он не возмутился – он известный… хм… рыболов.

– Ведь я разговариваю не с Марко, – мягко произнес Брэдли. – Я разговариваю с вами.

– О да, Марко с некоторых пор ест у вас с рук, – с горечью проговорил Фраччано. – Хотел бы я знать, как вам это удалось. Ну что ж… если вы полагаете, что даже он станет просто стоять и смотреть, как у рыбы отпиливают голову – то, вероятно, другого выхода и у нас не будет. Но он не станет, я уверен в этом. И кроме того, как же Деттерби?

– О Деттерби мы позаботимся в свой черед.

– Вы снова затеяли авантюру, – Фраччано скривил тонкогубый рот. – Затеяли авантюру и рассчитывайте на мою поддержку… видимо, считаете, что вы все еще не исчерпали кредит за ту давнюю услугу. Ну так слушайте, Брэдли… то есть ваше святейшество. Хоть вы и стали архиепископом, это еще не означает, что все следом за вами должны идти против совести и здравого смысла; я не пойду. Спокойной ночи, господа… Точнее, того, что от нее осталось.

Фраччано резко поднялся и запахнул плащ.

– Стойте, – голос Брэдли звучал низко и мрачно. – Отец Фраччано, вы полагаете, что сможете просто уйти вот так?

– Да, полагаю, – высокомерно кивнул настоятель Блесси. – Содержание нашего разговора я излагать не собираюсь. Вы меня знаете, Кинг: королю я не подам и глотка воды на берегу источника. Но и на поддержку мою в этих ваших играх можете не рассчитывать. Если король двинет на вас войска – я пошлю с ним свои.

– Я если я одержу победу – вы тоже поднимете ваших монахов? – мягко спросил Брэдли.

Вопрос не был шуточным: Блесси издавна считался одним из сильнейших тренировочных центров.

Фраччано обвел их тяжелым взглядом.

– Нет, – сказал он.

Потом поглядел на Мустанга.

– Я слышал, вы человек чести, – сказал он, роняя слова. – Отчего вы связались с Кингом? Что вам в этих интригах честолюбцев?

Мустанг усмехнулся уголком рта и заговорил – впервые за всю встречу:

– Возможно, то же, что и вам, отец Фраччано. С другой стороны, возможно, я верю в бога.

Локли бросил на Мустанга острый, проницательный взгляд. Фраччано смолчал и, накинув капюшон, вышел из приалтарной прочь. Проходя мимо аналоя, он осенил себя святым знамением.