Текст книги "Жига с Крысиным Королем(СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

34

Их посадили не в камеру, а в яму – оттуда едва ли можно было выбраться без специальных приспособлений. У пленников их, разумеется, не было. Впрочем, Рой не сомневался, что за прошедшее время – весьма скромное – они уже успели полностью обследовать подвал и даже выработать какой-нибудь план побега. Не исключено, что рабочий.

– Как их спустили туда? – приглушенно спросил Мустанг, разглядывая каменный колодец. – На веревках?

– Отчего же, сэр, там есть дверь, внизу, – безразлично пожал плечами Виркрафт или как там его звали – тот самый человек, который отрядил с ним Грайвз. Мустанг чувствовал себя не слишком уютно в присутствии стражей Рэмси. Та часть его, что жила восемьсот лет назад, доверяла Элрикам всецело и испытывала не большее неудобств, чем прежде в компании какого-нибудь сержанта, подчиненного тому же Армстронгу или иному из его товарищей-офицеров. Та его часть, что разрезала обломком меча корни на опушке Сарагонского леса, чтобы выкопать могилу (на Восточных полях из-за многолюдья мертвецов не хоронили, а сжигали, но своего оруженосца Мустанг не мог оставить без честного погребения), яростно протестовала. Виркрафт – человек его врага, один из тех, кто продался бесчестной короне в намерении сгубить страну.

Нет, все-таки, ему придется разобраться с собой; но в начале придется что-то придумывать для тех, кто сидит в этом колодце.

– Отец Филипп… Миледи Хоукай, – позвал Мустанг, перегнувшись через край.

Рой пока не успел осмыслить в точности то, что рассказал ему лорд Рэмси, но внутренне он чувствовал его правоту благодаря некой полуосознанной цепочке размышлений. Он понял, что эта Лиза не была его лейтенантом Хоукай – и ощутил к ней внезапную, почти болезненную нежность. Очень странную нежность: в ней будто бы смешались все его чувства к прежней Лизе, тоска по ней, и его неразделенная страсть к этой, новой, которая с таким спокойным достоинством всегда держалась за его плечом, с такой горячностью требовала когда-то не смотреть на нее, как на женщину. Больше, чем может вынести сердце; он должен сейчас отмести все это в сторону, потому что оно будет мешать.

– Сэр Мустанг?! – раздался снизу ее сдержанный голос; любой другой человек выразил бы вопросительную интонацию сильнее, но только не Лиза. – Вы там?

Ее голос тут же затерялся за другими, гораздо более сильными, голосами находящихся там же мужчин: все они заговорили разом, пытаясь одновременно рассказать о своих злоключениях и выведать у Роя о его; ему еле удалось повысить голос и, перекрикивая их, потребовать, чтобы говорила одна только Лиза – при этом душа Роя ушла в пятки. Шрам не призвал людей к порядку раньше него: что с ним случилось?..

«Вот и отлично, если с ним что-то случилось, – заметил полковник из прошлого внутри него, – я никогда не доверял этому убийце», – но Рою (которому из?..) удалось подавить эту непрошенную мысль.

– Я там и на свободе, – ответил Рой, – и немедленно освобожу вас. Вы все здесь? Сколько живы? Лиза, отвечайте только вы.

– Живы все, – ответила Лиза. – Монах Парео сломал руку, Фарман получил несколько царапин, и отец Филипп без сознания – кажется, его ударило по голове. Как вам удалось?..

– Долгая история, – бросил Рой. – Миледи Хоукай… друзья мои. Сейчас я буду вынужденным просить вас об одолжении, которое еще не скоро смогу оплатить. Вас, безусловно, немедленно выпустят – это без вариантов. Но сейчас все государство стоит на краю гибели. Брэдли предал нас.

По яме прокатился короткий ропот, однако он тут же стих; иного и не ожидали. Мустанг мысленно извинился перед своими соратниками, которых ему предстояло сейчас обмануть – но слишком долго, непозволительно долго было бы объяснять им все, как есть.

– В королевском дворце я выяснил вот что, – глухо сказал Мустанг. – Это Брэдли стоял за многими из тех бедствий, которые мы приписывали Крысиному Королю; это его мы должны благодарить за наше бесчестье на Восточных Полях! Это из-за него голод и мор воцарились в южных землях. Он собрал под свою руку значительную часть церкви – и поощрял мздоимство, нечестность, разврат. Король не предавал нас. Я вовсе не говорю, что Его Величество не виновен ни в одном из бедствий, произошедших в его правление, – продолжил Мустанг, дождавшись, пока утихнет короткая волна ропота. – Я хочу только сказать, что мы были обмануты и введены в заблуждение. Я видел доказательства. Друзья мои – вы знаете, что меня нельзя купить. Вы видите, что на мне нет следов пыток, которые могли бы сломить меня. Поверьте, что я говорю искренне и говорю то, во что верю. Теперь Брэдли затеял переворот. Его люди уже стоят на порогах домов знатнейших из семей королевства, они уже громят здания ночной Столицы, они уже приготовились лишить Аместрис ее силы и захватить ее безоружной. Пойдете ли вы за мной? Поможете ли?

Короткая пауза – и лизино ясное: «Хоть на край света, милорд!» Остальные грянули простое, незатейливое «Да».

35

Почти в любом городе – независимо от его древности и почти независимо от размеров – ночь изменяет улицы, отбрасывая геометрию людских желаний в область подсознательного. Туманный флер, звездная пудра – не те слова. Ночь обновляет. Ночь скрывает раны и мусор, ночь утешает, ночь населяет провалы между домами злобными монстрами, а освещенные окна домов, там, где ставни хоть чуть-чуть приоткрыты, – любящими семьями, готовыми принять и обогреть замерзшего на улице путника. Последнее куда менее вероятно, чем монстры. Ночь дает тишину: любой звук, любое шебуршание камней на мостовой кажутся громче птичьего крика, а отдаленный вопль ночного сторожа – «Все спокойно, горожане, спите спокойно!» – разносится, будто грохот недалекой битвы. И медленно стынет над всем этим ледяное великолепие Млечного Пути, которому не мешает свет фонарей, витрин и реклам, обычный для будущих эпох.

Эта ночь не походила на такие.

Мустангу, который галопом скакал по улицам Столицы, держа в руке зажженный факел, было очень жарко. Во-первых, от бешеного лошадиного аллюра, во-вторых, от того, что с факела в его руках на него попадала смола и даже время от времени искры, и, в-третьих, от обжигающего предчувствия скорой схватки. «А ведь я снова могу пользоваться алхимией в полное мое удовольствие, – подумал Мустанг, непонятно, старый или новый. – И никто не может мне в этом помешать!»

Но все же магия ночи, вместе с тем фактом, что воспоминания двух различных эпох смешались в голове рыцаря и бывшего полковника, делала свое дело: улицы казались ему знакомыми и незнакомыми. Он узнавал и не узнавал повороты, интуитивно понимал, куда нужно направиться на каждом перекрестке – и все же постоянно находил новые, неожиданные для себя места.

…Они встретились с Альфонсом и Эдвардом у замковых ворот. Даже подождали их некоторое время.

– Вы опоздали, – лорд Рэмси придержал норовистого коня – огромную черную лиловоглазую зверюгу, которая, как подумал Рой, куда больше подошла бы старшему брату, чем младшему.

– Мы пришли раньше вас, – заметил Мустанг.

– А могли и не успеть, – Рэмси легкомысленно бросил: – Пойдемте спасать империю, полковник?

«Ну-ну, – недовольно подумал Мустанг, пришпоривая коня вслед за бывшим… подчиненным? Другом? – Что-то совсем разбушевался. Самозамена пропавшего Эдварда?»

Эдвард, который с трудом управлял куда более спокойной кобылой, наоборот, выглядел мрачно и задумчиво.

– Вот что, – сказал лорд Рэмси, пока они довольно чинно выезжали по подъемному мосту из Крысиного Замка. – Нужно разделить отряды. Сэр Мустанг, ваши люди пойдут за моим человеком? Будет целесообразно назначить им отдельное задание.

– Пойдут, если он будет только проводником, – сказал Мустанг. Он подумал о Шраме, которого перепоручил заботе дворцовых медиков. Что-то скажет отец Филипп, когда придет в себя в гостях у своего врага? Скажет ли он вообще что-то, или сразу начнет бушевать?.. Вся беда тактических комбинаций на скорость – в принципе некогда думать о множестве вариантов. Нужно выбрать тропу наибольшей вероятности, но где она, наибольшая?..

– Ну вот и хорошо, – заметил Альфонс. – Тогда лучше отдайте необходимые приказания. Потому что вы мне нужны в другом месте.

– А именно?

– А именно – там, где будет больше всего шансов схватиться с Брэдли и Кимбли. Они представляют наибольшую угрозу из всех; боюсь, чтобы разобраться с ними, нужна будет алхимия.

– Брэдли не применяет алхимию, – заметил Эдвард. – Да он и не гомункулус в придачу. Я мог бы справиться с ним в одиночку, как и любой из вас.

– Сам Брэдли, возможно, и нет. А вот Кимбли… – лорд Рэмси оттянул пальцами бородку. – Я даже не знаю, есть ли у него память о прошлых временах. Вполне может быть. А если это так, все… осложняется. Он не псих, хоть и пытается заставить нас в это поверить.

– Знаешь ли ты, куда направится Брэдли?

– Разумеется, у дома нашего самого верного помощника: графа Армстронга.

– Так ведь сам Армстронг…

– Ни Армстронга, ни его старшей сестры нет в городе: я попросил их уехать с тайным поручением. В доме только слуги и приживалы, на их помощь рассчитывать не приходится.

И вот они галопировали по столичным улицам: по улицам, где Мустанг совсем недавно был подследственным, беглецом, потом – заговорщиком, скрывающимся от стражи и расправы. А еще до этого, так давно, что в это даже не верилось – одним из защитникоа страны, бравым военным в синем кителе. Однако.

Что-то было в этом тревожное. Что-то было в этом, что ему не нравилось.

Вот улица Тысячи Роз, поворот на главную площадь, к ратуше и собору, где в начале лета его сожгли бы, если бы ставленники лорда Рэмси не позаботились разместить на столбе алхимическую печать. Не то, все не то…

– Стойте! – крикнул Эдвард, и в первый момент Рой подумал, что у него опять неприятности со сбруей, или его кобыла споткнулась – словом, что скудные навыки Эдварда в управлении живым животным вновь подвели его. – Ал, Рой, остановитесь! Ал, ты совсем, что ли, спятил?

– Я? – Ал послушно осадил своего скакуна, чем тот остался явно недоволен. – Почему это?

– Ты либо спятил, либо пьян, – безжалостно продолжал Эдвард. – Даже если предположить, что Брэдли и впрямь самолично пойдет брать Армстронга – хотя скорее он пошлет Кимбли, тем более, что тот алхимик, а Брэдли нет – то какого хрена мы едем на перехват? Армстронга в городе нет, а его домочадцы – это не средство выиграть войну!

«Ого, – подумал Мустанг. – Мальчик вырос».

Тут же та его часть, что принадлежала этому времени, вспомнила: здесь у графа Армстронга была маленькая дочка, и неизвестно, как поступят с ней люди Брэдли, если ворвутся в дом.

– А что, по-твоему, средство выиграть войну? – спросил Ал. Он то ли не рассердился на брата за его резкие слова, то ли умело сдержал свой гнев, как и положено царедворцу.

– По-моему, нужно выбить у Брэдли почву из-под ног! Тут все так церковь уважают, да?.. Так пускай подотрутся этим уважением! Ал, тут ведь никто не знает, что такое алхимия! Мы легко заставим их поверить, что эти ваши Темные Времена после Катастрофы вернулись – и Брэдли не удастся совершить никакого переворота, ему не удастся ничего добиться…

Слова Эдварда ударили Роя, как обмотанная тряпьем колотушка бьет в колокол – и он сказал главное, то, без чего план не принял бы свою нынешнюю форму:

– Нет! Если люди просто посчитают, что вернулись времена Катастрофы, то всеобщая паника облегчит Брэдли работу. А вот если они поверят, что Брэдли их вернул…

Слова, которые он недавно говорил Лизе, Шраму и прочим, наполовину не веря в их искренность, начали обретать форму и плоть. Брэдли виновен во всем; Брэдли пробудил древние дьявольские силы, которые лучше бы не трогал…

Альфонс Элрик – нет, лорд Рэмси – моментально подхватил его мысль. Его бородатое лицо осветилось так, что это стало почти видно.

– Да, вы очень вовремя спровоцировали Брэдли, сэр Мустанг! – воскликнул правитель Аместрис. – Теперь на него можно будет и в самом деле свалить все просчеты, реальные и мнимые, в прошлом – и даже в недалеком будущем! Но это если мы в самом деле заставим их поверить, что Брэдли – зачинщик катастрофы! Брат, спасибо, ты привел нас в чувство. Так что же ты придумал?

Эдвард выглядел не то обиженным, не то озадаченным – каким-то образом из автора гениального плана он стал ребенком, которого снисходительно похлопали по голове за то, что навел это – Рой снова подумал, что мальчик изрядно подрос – и сказал вот что:

– Ал, помнишь Лиор? Статую Лето и колокол-громкоговоритель?

36

Колокол на ратуше еще не пробил Часа Первого, вторя собору, но, должно быть, до него оставалось уже немного времени. Небо уже не было таким черным, холод ночи казался сильнее всего. С холмов к северу должен был прийти туман, затопить проходы между домами, напугать заботливых матерей призраком лихорадки. Пока же даже мусорщики не появились на сонных улицах, даже пекари не проснулись и не начали свою работу, и только иные рыбаки в деревне ниже по реке начинали ворочаться, предчувствуя скорое пробуждение.

В этот предрассветный час в западном квартале старого города, там, где зажиточные семьи, ударили в набат.

Тревожный колокол висел в центре квартала, но били в него редко: само его существование было только данью традиции, ничем больше. И все же теперь он запел, рассказывая о беде.

– Они ворвались в дом! – плакал мальчишка Сандро Флоггерт, сын судьи Флоггерта, закусив губу и всхлипывая. – Сестренка… они… мамочка!

Больше он ничего выговорить не мог, только сотрясался в рыданиях.

– Кто, кто они? – в тревоге спрашивали некоторые, но другие только брали факелы, ножи, вилы, кочерги или даже мечи и шли туда, где отряд вооруженных людей ворвался в дом судьи. Кто бы они ни были, рассуждали многие, это могли быть только враги короля; потому что судья был слугой короля и Аместрис.

И это повторялось не только в западном квартале старого центра. По всему городу пылали костры, люди епископа Брэдли сталкивались с вооруженными горожанами. Кое-где горожане, напротив, присоединялись к его отрядам. «Крысиный Король предал вас! – кричали люди Брэдли. – Он ни во что не ставит страну и ваши жизни, лорд Рэмси балуется запретным искусством, ересь свила гнездо в королевском дворе!»

Многие верили. И на самом деле тут было, чему верить.

В Столице Аместрис пылали костры, взвиваясь выше крыш, горели факелы, кричали люди, ржали лошади, визжали свиньи – эти всегда визжат.

Но на центральной площади, там, где Ратуша, собор и общегородское лобное место, – там было удивительно пусто и тихо, как будто суматоха еще не добралась сюда. Возможно, это было делом нескольких минут, возможно, пустой ночью рынок надежно отгораживал площадь от жилых домов и суматохи – трое путников не знали этого. Однако не успели они спешиться, как чуть ли не нос к носу столкнулись с другим отрядом, въехавшим на площадь с противоположной стороны, между кожевными рядами.

– Кимбли! – воскликнул Мустанг чуть ли не против своей воли.

Он сразу же сообразил, что зря: возможно, Кимбли не узнал его в плаще с капюшоном.

– О, мой старый друг! – хищно улыбнулся Кимбли – узнал, еще как узнал, разглядел через разделявшие их метры. – А ведь я уговаривал архиепископа позволить мне лично покончить с твоей ересью. Он не согласился.

– Можешь покончить сейчас, – Мустанг пришпорил лошадь прямо на Кимбли.

Возможно, это было глупостью: позади Кимбли ехало как минимум шестеро вооруженных всадников. Интересно, к чьему дому они направлялись?.. Возможно, непосредственно к мэру, нынешний мэр частенько ночевал в самой ратуше. Раньше, до того, как его планы по поводу короля и Аместрис резко изменились, Мустанг и сам планировал…

Но почти сразу Рой понял, что интуитивно принял самое верное решение: то, что замыслил Эдвард, они с Альфонсом вполне могли выполнить и вдвоем. Кимбли же лучше не знать, что один из двоих всадников – фактически, первое лицо в государстве.

Вытаскивая меч, Мустанг мимолетно подумал, до чего же это глупо со стороны Рэмси – не брать с собой по крайней мере десятка телохранителей – но тут его клинок встретился с клинком Кимбли, и он забыл обо всем.

– О! – воскликнул воюющий священник, смеясь. – Ты, кажется, обнаружил наш маленький внутренний план! Стоять! – это он крикнул уже окружающим людям. – Если увидите, что я проигрываю, можете вмешаться, не раньше!

– Честен и благороден, как всегда, – прорычал Мустанг.

– А какой смысл погибать просто так, мой добрый сэр? – выдохнул Кимбли ему в лицо.

Их кони, яростно фырча, танцевали друг вокруг друга на узком пятачке мостовой, мечи вибрировали, не в силах расцепиться. Какие узы связывают нас с нашими врагами, не отпуская даже в посмертии?

У Мустанга не было времени щелкнуть пальцами, не было времени сложить ладони вместе (теперь, теоретически, вспомнив о своем пребывании во вратах, он мог бы использовать этот трюк). Но и Кимбли тоже не мог применять алхимию, даже если знал или помнил, как. В таком бою его татуировки на ладонях оказались бы бесполезными.

– Во имя чистоты веры! – рыкнул Кимбли, когда они таки расцепили мечи.

«Мне нельзя выигрывать, – подумал Мустанг. – Если эти шестеро увидят, что я выигрываю, они…»

Два или три обмена ударами – уйти, закрыться, удержать лошадь… Очень плохо, что животное практически незнакомое: полагаться на него нельзя. Да когда он вообще мог полагаться на что либо?.. Последнее время Мустангу казалось, что он живет даже не на краю пропасти – что он давно упал с этого чертового обрыва, с края света, и летит куда-то в невозможную бездну.

Кимбли дрался хорошо, и Мустанг скоро понял, что проигрывать ему будет совсем не трудно. Весь вопрос в том, чтобы не проиграть в самом деле. Или, по крайней мере, выиграть достаточно времени, чтобы Эд и Ал успели сделать задуманное.

«Когда моя собственная жизнь стала такой дешевой в моих глазах? – подумал он. – Нет. Я сам всегда говорил, что победа того, кто не выживает, не имеет цены».

Думая так, полковник Мустанг знал, что он лицемерит сам с собой. Его лучший друг Хьюз, который не носил никогда перед именем приставки сэр, погиб, но все-таки победил, потому что они завершили его дело. Рой очень ценил свою жизнь – во всяком случае, ее ценил полковник, не зараженный средневековым фатализмом рыцаря.

В следующий момент Рой пригнулся, проскочив под мечом Кимбли, и спрыгнул с лошади. Совершенное безумство и верная гибель. Но он все-таки сделал это, и даже не получил копытами в грудь, и его не затоптали. Кимбли даже инстинктивно придержал поводья, не зная, как реагировать на такое.

Вот когда пригодились их тренировки с Эдвардом. Теперь физическое отображение печати было ему не нужно, теперь стоило только соединить руки – и само его тело вспоминало о том, что оно – алхимическая формула.

Памятуя о прошло разе, он весьма осторожно изменил лишь небольшой объем воздуха – но успел сделать это несколько раз. У ног лошади Кимбли вспыхнуло сразу три или четыре огненных шара. Благородное животное отшатнулось, заржав от боли, сопровождавшие Кимбли люди с криками кинулись в разные стороны, а лицо самого Кимбли, как показалось Мустангу во вспышке, исказилось мгновенным узнаванием.

Неужели он тоже вспомнил о прошлом? Неужели он не помнил до сих пор, но сообразил сейчас?

Впрочем, Кимбли не успел ничего произнести такого, что мгновенно убедило бы Роя: да, помнит. Да, это именно его враг из далекого прошлого, никто иной. Из земли выросли каменные руки, которые мгновенно отгородили спутников Кимбли от него, приперли их к стенам домов – и отгородили самого Кимбли от Мустанга. Несомненно, работа Эдварда – и до чего же не вовремя. «Еще немного, и я достал бы его!» – Мустанг чуть было не ругнулся вслух.

Но вместо того, чтобы преследовать Кимбли, он развернулся и побежал назад, на площадь, к Эдварду. Потому что в глубине души уже понял: во-первых, Эдварду не могло быть видно, кто побеждает. Все, что он мог разобрать – это то, как Мустанг спрыгнул с лошади, а потом смутные силуэты и вспышки. Юноша сработал единственно правильным образом, попытавшись отделить Мустанга от остальных противников. Не только чтобы дать ему равные шансы – а еще и потому, что стычка с Кимбли сейчас была второстепенной, как бы Мустангу ни хотелось натянуть ему кожу с задницы поверх головы, на манер капюшона. Придется мерзавцу походить пока в монашеской рясе.

– Стой, подлец! – услышал Мустанг позади себя отчаянный вопль Кимбли. Что это? Откуда столько надрыва? В прежние времена Мустанг не подозревал за ним такой любви к театральным позам и выражениям.

Эдвард уже хозяйничал у эшафота.

– Полковник, – сказал мальчишка, – вы тут у нас спец по горючим материалам? Я берусь сделать саму статую, но, боюсь, трансформировать поверхность в нечто горючее у меня не выйдет.

– Селитру ты из почвы не трансформируешь, что ли? – Рой чувствовал, как у него самого по физиономии расплывается та еще усмешка.

– Слушай, я в школе восемьсот лет назад учился.

– Так и я тогда же.

– Ну, будем импровизировать?

– А ты уверен, что Ал сможет пробраться на колокольню?

Они оба синхронно посмотрели вверх, на черную громаду собора. Ни единого огня, ни намека на привычную для Столицы прошлого подсветку прожекторами. Громадина этажей в шесть нависала над ними, пронзая затянутое чуть более светлыми облаками темно-синее небо острым шпилем.

– Слушай, он тут правит, – сказал Эдвард. – Я бы поставил за.

Им понадобилось не так много времени, наверное, меньше минуты или две. Нужно было договориться, что они делают, а там уже не составило труда. Ошметки старого взаимопонимания возвращались, просочившись сквозь сито измененного времени. Когда Эдвард хлопнул в ладоши, поднимая из земли, из осколков эшафота, гигантскую статую ростом едва ли не выше собора, когда сам Мустанг одевал ее слоем легковоспламеняемого материала (по крайней мере, он надеялся, что материал окажется легко воспламеняемым), ему казалось, что он действует во сне. Возможно, в кошмарном. Возможно, в одном из тех бессмысленных снов, которые видишь под утро и которые кончаются ничем.

Но все-таки статуя вымахала высоко – вровень с собором. Мустангу даже удалось выбить искры, ударив мечом по мостовой – не хотелось возиться с изменением соотношения кислорода и водорода. Сперва ему показалось, что ничего не выйдет, что привычные алхимические формулы не сработают или сработают не так. И когда первые алые лепестки вспыхнули на покрове гигантской статуи – она не изображала никого конкретного, ибо и Эдварду, и Мустангу было далеко до талантов семейства Армстронгов – Рою подумалось: это мне кажется.

Нет, не показалось: фигура занялась огнем очень скоро, начиная от пят и заканчивая увенчанной короной головой. Только теперь стало видно, что Эдвард зачем-то наградил статую гигантскими клыками.

– Да, Стальной, тебе давно не говорили, что пора бы приобрести художественный вкус? – крикнул Мустанг, вытирая со лба пот: мгновенно стало очень жарко, потому что они с Эдвардом так и не позаботились отойти подальше.

– А ты все такой же зануда, огненный! – зло расхохотался Эдвард.

«И впрямь, зануда, – весело подумал Рой. – Какое мне сейчас дело до его вкуса?»

Сейчас ему и в самом деле было все равно: его наполняло безграничное ликование. Огонь, лучший товарищ, самая искусная партнерша, самая верная возлюбленная, танцевал от него в двух шагах. Глаза Эдварда сияли, грязной рукой – живой рукой – он смахнул со лба прилипшую прядь. Почти как тогда, когда пылали цистерны – восемьсот лет назад. Ну да, все начинается и заканчивается в огне.

– Пошли, мне еще надо сделать Алу заземление, – крикнул Эдвард. – Он сейчас скинет провода…

Когда они подбежали к подножию собора, Мустанг, честно говоря, не ожидал там увидеть никаких проводов. Но они таки оказались на месте: два кабеля свисали из небольшого круглого окошка под крышей. Когда бывший полковник запрокинул голову, он почти сумел различить высунувшийся из окна по пояс силуэт лорда Рэмси.

– Где колокол, Ал?! – заорал Эдвард изо всех сил, перекрикивая треск пламени. – Быстрее давай, щас все прогорит!

– Я теперь живой человек, – гаркнул в ответ лорд Рэмси. – Колокол внутри, на подставке, усилитель я соорудил. Давай напряжение.

– Угу, – Эдвард послушно хлопнул в ладоши и коснулся земли под двумя свисающими вниз линиями. Их тут же поймало и обступило нечто вроде коробки, выросшей из почвы.

– Эй! – обеспокоенно рявкнул Мустанг. – А заряд не пойдет?

– Не боись, это ж диэлектрик, – беспечно бросил Эдвард, укладывая руки сверху на коробку. – А теперь пускаем внутрь «холостую» реакцию, и дело в шляпе, заряд есть…

Мустанг не слишком хорошо разбирался в технике, и даже принцип электричества представлял себе весьма смутно. Однако что бы там ни было, оно сработало: в воздухе явственно затрещало, запахло озоном, а с башни заговорил голос Ала, усиленный и искаженный до неузнаваемости чем-то… чем?

«Большой колокол, ну конечно же, – обреченно подумал Мустанг. – Сумасшедшие идеи Элриков, я должен был помнить…»

Мысль о сумасшедших идеях вызвала у него внезапный прилив радости.

– Жители Аместрис! – заговорил голос, чей тембр с трудом можно было разобрать. – Покайтесь, ибо грядет день гнева!

«Ну все…» – подумал Мустанг.

– …Придайте анафеме архиепископа Брэдли: он предал вас, он обратился к запретному искусству! Его войска уже у стен дворца, и если они возьмут дворец – тьма сойдет на Аместрис, а души ваши пожрет дьявол!

Мустанг почти мог видеть, как распахиваются и снова тревожно захлопываются ставни в соседних кварталов, как люди бегают в суете, как хватают пожитки, как мечутся, не зная, выбегать ли на улицу, прятаться ли в подвалах, в надежде, что судный день минует их… Он интуитивно чувствовал: здесь не так, как в Аместрис прежних лет. Здешний Мустанг этого не знал, но Мустанг прежний хорошо понимал, что значит – управлять общественным мнением. В прежней, цивилизованной Аместрис нужно было захватить радио и вещать на всю страну. В этой, средневековой, достаточно было впечатлить несколько кварталов в центре города – легенды и слухи соткутся мгновенно и будут циркулировать еще пару сотен лет.

– …они пришли в дома самых верных слуг господень! Убивают детей, женщин – они могут быть на вашем пороге! Ибо архиепископ продался тьме!

«Ну да, валите все на бедного Брэдли, – подумал Мустанг с внезапным неприятным чувством. – А ведь он был моим союзником. А ведь я обещал ему помощь. И все, что он сделал – это послал моих людей мне на помощь. Правда, загнал в ловушку, сомнений нет, но все-таки…»

…в спину Эдварду вонзился кинжал.

Юноша подавился всхлипом и упал вперед – прямо на этот злополучный ящик, который должен был бы изобразить конденсатор.

– …Возьмите оружие – защищайте своих детей! Молитесь у дверей, молитесь у оконных ставень – ибо зло уязвимо и для молитвы, и для холодного железа!.. С рассветом…

– …С рассветом мальчишка умрет, если еще не умер, – безразлично сказал Кимбли. Он стоял недалеко, в свете факела. – Ты сделал ошибку, полковник. Следовало сразу позаботиться, чтобы я не выбрался из ловушки и не пошел следом.

– А ты выбрался? – спросил Мустанг ничего не выражающим голосом. Он ведь и не чувствовал ничего.

– Ну да, – сказал Кимбли. – Твой же фокус. Я тоже был во Вратах.

– То есть ты просто взорвал стены – без алхимической печати?

– Да.

Мустанг взялся за рукоять меча и шагнул вперед.

– Ничего личного, полковник, – Кимбли тоже шагнул ему навстречу, не вынимая оружия. – Я вспомнил свою прошлую жизнь. Я был ужасным грешником. Эта жизнь сложилась гораздо лучше… я служил богу. Я был частью большей силы.

– И что? – спросил Рой.

– А то, что этот мальчишка убил бога, – лицо Кимбли страшно исказилось, но он все-таки сохранял некое подобие истерического самообладания. – Понимаешь? Я думал, алхимия – это все не просто так. Я думал, у меня есть миссия. А это все ваши старые игры со временем.

С яростным ревом Мустанг выхватил меч и кинулся на Кимбли – который почему-то не сопротивлялся.

– Будьте вы прокляты… – только и сказал священник, умирая.