Текст книги "Приключения Найджела"
Автор книги: Вальтер Скотт
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)
– Но это невозможно, любезный! Что за чушь ты городишь? Вы, лондонские ротозеи, попадаетесь на первоапрельскую шутку в любой месяц года. Чтобы лорд Гленварлох женился на дочери лондонского механика! Да я скорее поверил бы, что великий пресвитер Иоанн женился на дочери еврейского разносчика!
– Полегче, братец, – заметил Джин Вин, – я никому не позволю отзываться неуважительно о моем городе, даром что у меня своих забот по горло.
– Прошу прощения, любезный, я не хотел никого обидеть, но что до этой женитьбы, то она попросту невозможна.
– И все же она состоится, так как и герцог, и принц, да и все прочие ввязались в это дело, а уж пуще всех наш король; старый дуралей раскопал где-то, что Маргарет – важная дама у себя на родине; впрочем, все шотландцы выдают себя за важных особ.
– Мейстер Винсент, хотя вы, я знаю, и расстроены, – прервал его оскорбленный утешитель, – я не потерплю, чтобы порочили мою нацию.
Удрученный юноша, в свою очередь, извинился, но продолжал настаивать:
– Король взаправду утверждает, будто Пегги Рэмзи – девица древнего, благородного происхождения; потому он и принимает большое участие в ее замужестве и вообще носится с Пегги как курица с яйцом. Да это и не мудрено, – добавил бедняга Вин, тяжело вздыхая, – он видел ее в штанах и в камзоле.
– Все это может быть и правда, – заметил Ричи, – хотя кажется мне странным. Однако, любезный, не должно говорить худо о высокопоставленных лицах. Никогда не ругайте короля, Дженкин, даже в своей спальне: и каменные стены имеют уши, – никто не знает этого лучше, чем я.
– Да я не ругаю старого олуха, но не мешало бы ему сбавить тону. Если бы он увидел перед собою в чистом поле тридцать тысяч таких пик, какие мне довелось видеть в арсенале, то кто, хотел бы я знать, пришел бы к нему на выручку? Ручаюсь, что не его длинноволосые придворные щеголи. note 195Note195
Кларендон отмечает, что результаты военного обучения горожан, несмотря на все насмешки, которым оно подвергалось со стороны поэтов-драматургов той эпохи, основательно испытали на себе кавалеры во время междоусобной войны. Лишь приобретенный постоянными занятиями навык позволил лондонцам, вооруженным пиками, выстоять в битве при Ньюбери и в других битвах против неоднократных атак пылкого принца Руперта и его доблестных кавалеров. (Прим. автора.)
[Закрыть]
– Постыдитесь, приятель, – сказал Ричи, – вспомните, откуда происходят Стюарты. Неужели вы думаете, что в случае нужды у них не хватит копий или палашей? Но оставим, этот разговор – рассуждать о подобных вещах опасно. Еще раз спрашиваю вас: какое вам дело до всего этого?
– Какое дело? Да разве я не обратил на Пегги Рэмзи все свои помыслы с первого дня, как поступил в лавку ее отца? Не таскал ли за ней целых три года ее деревянные башмаки, не носил молитвенник, не чистил подушку, на которой она стоит в церкви на коленях? И разве она хоть раз сказала мне, чтобы я этого не делал?
– Если вы ограничивались лишь этими мелкими услугами, то чего ради ей было отвергать их? Эх, приятель, мало, очень мало найдется мужчин, хоть среди дураков, хоть среди умников, которые знают, как вести себя с женщинами.
– Да разве не рисковал я ради нее своей свободой и даже чуть ли не своей головой? Не она ли… Нет, это не она сама, а та проклятая ведьма, которую она на меня напустила, уговорила меня, как последнего дурака, переодеться лодочником и помочь этому лорду, черт бы его побрал, удрать в Шотландию, А он, вместо того чтобы тихо и мирно сесть на корабль в Грейвсенде, раскричался, разбушевался, стал грозить пистолетами и принудил меня высадить его в Гринвиче, где он так набедокурил, что сам в Тауэр угодил и меня за собой потащил.
– Ага, – сказал Ричи, придавая своей физиономии еще более глубокомысленное выражение, нежели обычно, – так это вы были тот лодочник в зеленой куртке, который вез лорда Гленварлоха вниз по реке?
– Да, я и есть тот болван, который не догадался утопить его в Темзе, тот самый парень, который нипочем не хотел сознаваться, кто он и откуда, хоть его и пугали объятиями дочки герцога Эксетерского.
– А кто она такая, любезный? Должно быть, порядочная уродина, раз вы так боитесь ее, несмотря на ее знатность?
– Я о дыбе, о дыбе говорю, приятель. Где вы жили, что никогда не слыхали о дочке герцога Эксетерского? note 196Note196
Так назывался вид дыбы, применявшийся в лондонском Тауэре. (Прим. автора.)
[Закрыть] Все герцоги и герцогини Англии ничего не добились бы от меня, но правда вышла наружу каким-то другим путем, и меня выпустили. Я бросился со всех ног домой, воображая себя умнейшим и счастливейшим малым во всей округе. А она… она вздумала заплатить мне деньгами за мою верную службу! И говорила со мною так ласково и так холодно в одно и то же время, что мне захотелось очутиться в самом мрачном подземелье Тауэра. Лучше бы меня замучили пытками до смерти, тогда я не узнал бы, что этот шотландец отбил у меня мою милую!
– Но точно ли вы уверены, что потеряли ее? – спросил Ричи. – Мне как-то не верится, что лорд Гленварлох женится на дочери торговца, хотя должен признать, что в Лондоне заключаются самые диковинные браки.
– Говорю вам, что едва лорда освободили, как он вместе с мейстером Джорджем Гериотом с соизволения короля отправился делать ей предложение, честь по чести. Ладно еще, что лорд пользуется милостью при дворе, а то у него и клочка земли не осталось бы.
– Ну, а что сказал на это старый часовщик? Не спятил с ума от радости, чего вполне можно было бы ждать от него?
– Он перемножил шесть чисел, объявил результат, а затем дал согласие.
– А вы что сделали?
– Бросился на улицу, сердце у меня горело и глаза кровью налились. И кто, вы думаете, попался мне первым навстречу? Старая ведьма, матушка Садлчоп. И что же она мне предложила? Выйти на большую дорогу.
– Выйти на дорогу, любезный? В каком это смысле?
– Ну, как подручный святого Николая, как разбойник вроде Пойнса и Пето и других молодцов из пьесы. А кто, по-вашему, должен был стать моим начальником? Она, верно, приняла молчание за согласие и думала, что я погиб безвозвратно и даже помышлять не могу о спасении, и потому выложила мне все, прежде чем я успел слово вымолвить. Кого она мне прочила в начальники, как не того мошенника, которого я отдубасил на ваших глазах в ресторации, когда вы служили лорду Гленварлоху, трусливого мерзавца, вора и буяна, известного в городе под именем Колпеппера.
– Колпеппер? Хм, я кое-что слыхал об этом негодяе, – пробормотал Ричи. – А не скажете ли, мейстер Дженкин, где его можно найти? Вы оказали бы мне этим важную услугу.
– Он где-то скрывается, – ответил подмастерье, – его подозревают в каком-то гнусном преступлении, наверно в том зверском убийстве, совершенном в Уайтфрайерсе, или еще в чем-нибудь подобном. Я мог все разузнать у миссис Садлчоп, так как она предлагала мне встретиться у Энфилдского леса с Колпеппером и другими молодцами, чтобы вместе ограбить какого-то путешественника, который едет на север с большой казной.
– И вы не согласились на столь заманчивое предложение?
– Я обругал ее старой каргой и пошел своей дорогой.
– А что же она сказала вам на это, приятель? Ваш отказ, должно быть, всполошил ее?
– Ничуть не бывало. Она расхохоталась и заявила, что шутит. Но я-то уж хорошо научился различать, когда эта бесовка шутит, а когда говорит всерьез; меня не проведешь. Впрочем, она знает, что я никогда ее не выдам.
– Зачем выдавать, об этом и речи нет; но разве вы чем-нибудь связаны с этим прытким Пепперколом, или Колпеппером, или как еще его там зовут, что хотите позволить ему ограбить честного человека, который держит путь на север и, как знать, может оказаться славным шотландцем?
– Да, который вывозит к себе домой английские денежки, – заметил Дженкин. – Будь он кем угодно, пусть их ограбят всех подряд – мне все равно: я сам ограблен и погиб.
Ричи наполнил до краев стакан своего приятеля, настаивая, чтобы тот выпил, как он выразился, досуха.
– Эта любовь, – сказал он, – просто ребячество, недостойное такого славного молодца, как вы, мейстер Дженкин. Если уж вам непременно хочется себя потешить, то за чем дело стало – в Лондоне найдется много девушек не хуже Пегги Рэмзи, хотя, по моему мнению, надежнее попытать счастья со степенной особой. Нечего так тяжело вздыхать, это чистая правда:: свет не клином сошелся. К чему вам, ловкому, смышленому молодому человеку, каких поискать, к чему вам сидеть повеся голову? Не лучше ли решиться на какой-нибудь смелый шаг, чтобы поправить свои дела?
– Говорю вам, мейстер Мониплайз, я нищ, как ваш брат шотландец. Я бросил ученье и собираюсь бежать из Англии.
– Как можно! – воскликнул Ричи. – Это не годится, любезный. Из собственного печального опыта я хорошо знаю, что у кого пустое брюхо, тот поневоле падает духом. У кого штаны дырявые, тот сидит смирно. note 197Note197
Последние изящные слова были произнесены герцогом Дугласом, по прозвищу Лесничий, после того, как он был ранен и взят в плен в битве при Шрусбери: …И был захвачен Дуглас, перед этим В трех встречах перебивший подставных, Одетых королем… (Перевод Б. Пастернака)
[Закрыть] Будьте мужественны, приятель; вы когда-то оказали мне услугу, и теперь я вам отплачу тем же. Если вы устроите мне встречу с тем капитаном, то сделаете самое доброе дело в своей жизни.
– Я догадываюсь, к чему вы клоните, мейстер Ричард: вы хотите уберечь туго набитую мошну своего земляка. Не знаю, правда, какая мне будет выгода, но я не прочь принять в этом участие. Ненавижу этого кровожадного хвастливого труса. Коли достанете мне лошадь, я, пожалуй, покажу, где, по словам миссис Урсли, я должен был с ним встретиться. Но имейте в виду, вы подвергаете себя риску: хоть сам он трус, но с ним наверняка будут несколько отчаянных ребят.
– Будет издан приказ об аресте, приятель, – возразил Ричи, – и объявлено о розыске преступника.
– Ничего этого не будет, если хотите, чтобы я вас сопровождал. Я не из тех, кто доносит на кого бы то ни было стражникам. Вы должны полагаться на собственное мужество, если хотите, чтобы я поехал с вами. Я принес воровскую присягу и никого продавать не стану.
– Так и быть, упрямца не переупрямишь, – ответил Ричи. – Не забудьте, что я родился и рос там, где прошибленных голов больше, чем целых. А кроме того, у меня тут есть два отважных приятеля – мейстер Лоустоф из Темпла и родственник его, мейстер Рингвуд; они с радостью присоединятся к столь доблестной компании.
– Лоустоф и Рингвуд? Они храбрецы, надежные ребята. Знаете ли вы, где их отыскать?
– Знаю ли я? – повторил Ричи. – Поручусь, что они до глубокой ночи просидят за картами и костями.
– Это честные джентльмены, им можно доверять, – сказал Дженкин. – Если они советуют браться за это дело, я ваш. Приведите их сюда, нам надо с ними договориться. Нас не должны видеть вместе на улице. Не знаю уж, как это получилось, мейстер Мониплайз, – прибавил он с прояснившимся лицом, наполняя, в свою очередь, стаканы, – только я подумал малость, и у меня полегчало на сердце.
– Вот что значит иметь умных советчиков, мейстер Дженкин. Я уверен, не пройдет и нескольких дней, как вы скажете, что на сердце у вас легко, словно у жаворонка. Нечего улыбаться и качать головой, попомните мои слова. А теперь побудьте здесь, пока я схожу за нашими студентами. Ручаюсь, что их и канатами не удержишь от того приключения, которое я им предложу.
Глава XXXVI
Солнце стояло высоко в небе, ярко освещая прогалины Энфилдского леса, и олени, водившиеся там в изобилии, резвились среди древних дубов, собираясь в живописные группы. В конце одной из длинных аллей, прорубленных для удобства охотников, показались кавалер и дама; они медленно шли пешком, хотя на них были костюмы для верховой езды. Их сопровождал лишь один паж, следовавший на почтительном расстоянии верхом на испанском жеребце, который, видимо, был навьючен тяжелой поклажей. Женщина, одетая с причудливой пышностью, чрезмерной даже для той эпохи, вся в бисере, оборочках и прошивках, в одной руке держала веер из страусовых перьев, в другой – черную бархатную маску и с помощью всех испытанных кокетливых приемов старалась привлечь внимание своего спутника, который иногда нехотя отрывался от серьезных размышлений, чтобы ответить ей, а чаще даже не давал себе труда вслушиваться в ее беспечный лепет.
– Ах, милорд, милорд, вы идете так скоро, что я не поспеваю за вами. Постойте, я возьму вас под руку, но только как быть тогда с маской и веером? Почему вы не позволили мне взять с собой камеристку: она несла бы мои вещи. Хотя смотрите, милорд, я заткну веер за пояс, вот так! Теперь одна рука у меня свободна, чтобы удержать вас, вы от меня не убежите.
– Идем же, – проговорил кавалер, – не отставай от меня, если уж ты не захотела остаться с камеристкой, как ты ее называешь, и с багажом. Может быть, ты кое-что увидишь; впрочем, это зрелище вряд ли тебе понравится.
Она взяла его под руку, но так как он продолжал идти не убавляя шага, то скоро отпустила его и воскликнула, что он сделал ей больно. Кавалер остановился и взглянул на прекрасную ручку, которую она показывала ему, жалуясь на его жестокость.
– Смею вас уверить, – сказала она, отогнув рукав, – она в синяках до самого локтя.
– Смею тебя уверить, ты совершенная дурочка, – ответил кавалер, небрежно поцеловав пострадавшую руку, – я вижу прелестное розовое пятнышко, которое оттеняет голубые жилки.
– Ах, милорд, это вы говорите глупости, – возразила она, – однако я очень рада, что хоть как-то заставила вас наконец заговорить и засмеяться в первый раз за сегодняшнее утро. Право, если я и настояла на том, чтобы пойти вместе с вами в лес, то лишь для того, чтобы развлечь вас. Мне кажется, со мной должно быть приятнее, чем с пажом. А теперь скажите, милорд, те красивые зверьки с рогами – не олени ли это?
– Они самые, Нелли, – ответил невнимательный спутник.
– Не пойму, что знатные люди могут делать с таким множеством оленей?
– Они отсылают их в город, Нелл, где умные люди приготовляют из них паштеты и украшают их рогами свои лбы, – ответил лорд Дэлгарно, которого читатель уже, вероятно, узнал.
– Да вы смеетесь надо мной, милорд! – воскликнула его спутница. – Про оленину я и сама все знаю, не думайте. Я всегда отведывала оленье мясо раз в году, когда мы обедали у городского советника; но нынче, – продолжала она печально, ибо в ее затуманенной тщеславием и безрассудством головке мелькнула мысль о позоре, – нынче он не захотел бы и говорить со мной, даже если бы мы и повстречались в самом узком переулке нашей округи.
– Разумеется, он не заговорил бы, потому что ты уничтожила бы его одним взглядом, Нелл. Надеюсь, у тебя хватит ума не тратить напрасно слов на такого болвана?
– У кого – у меня? – спросила миссис Нелли. – Конечно, я презираю этого надутого гордеца. Вообразите, милорд, он заставлял всех жителей округи снимать перед ним шапки – и моего бедного старичка Джона Кристи и всех других.
И тут воспоминания увлажнили ее глаза.
– Черт побери твое хныканье! – довольно грубо сказал Дэлгарно. – Ну, не пугайся и не бледней, Нелл. Я не сержусь на тебя, глупенькая. Но что прикажешь делать, если ты без конца вспоминаешь свою темницу возле реки, пропахшую дегтем и затхлым сыром сильнее, чем уэльсец луком, и вспоминаешь ее тогда, когда я везу тебя в прекрасный замок, какие бывают только в сказке?
– Мы будем там сегодня к вечеру, милорд? – спросила Нелли, вытирая глаза.
– Сегодня, Нелли? Что ты, мы не будем там к вечеру и через две недели.
– Господи, не оставь и сохрани нас! Разве мы не поедем туда морем, милорд? Я думала, что все приезжают из Шотландии морем. Я наверно знаю, что лорд Гленварлох и Ричи Мониплайз прибыли в Лондон на корабле.
– Одно дело ехать в Англию, Нелли, а другое – покидать ее.
– Да, это правда, – согласилась его простодушная спутница. – Однако мне помнится, говорили, что и в Шотландию можно ехать водою. Хорошо ли вы знаете дорогу? Вы уверены, что туда можно добраться сушей, мой возлюбленный лорд?
– А это мы увидим, моя возлюбленная леди, – ответил лорд Дэлгарно. – Утверждают, будто Англия и Шотландия расположены на одном острове, а если так, то можно надеяться, что их соединяет сухопутная дорога.
– Мне ни за что не проделать верхом такого длинного пути! – А мы подобьем помягче твое седло. Обещаю тебе: как только ты сбросишь свой невзрачный кокон, ты превратишься из гусеницы с жалких городских задворок в бабочку из королевского сада. У тебя будет столько платьев, сколько в сутках часов, столько горничных, сколько дней в неделе, а всякой челяди столько, сколько недель в году; и будешь ты выезжать с лордом на оленью и соколиную охоту, вместо того чтобы прислуживать старому лавочнику, который только и делает, что харкает да сплевывает.
– Это хорошо, но сделаете ли вы меня госпожой, милорд?
– Конечно, как же иначе – ты будешь госпожой моего сердца.
– Я думала, что буду госпожой в вашем замке.
– По правде говоря, Нелл, этого я не могу обещать тебе. Жена совсем не то, что возлюбленная.
– Я слыхала от миссис Садлчоп, у которой вы меня поместили после того, как я оставила моего бедного Джона Кристи, что лорд Гленварлох собирается жениться на дочке часовщика Дэвида Рэмзи.
– Чашу надо еще донести до рта, Нелли. Я везу с собой нечто такое, что может расстроить сей многообещающий союз, прежде чем год постареет на один день.
– Да, но мой отец был нисколько не хуже старого Дэвида Рэмзи, милорд, и уважали его не меньше; стало быть, отчего бы вам на мне и не жениться? Смею сказать, вы причинили мне немало зла; почему бы вам не загладить теперь свою вину?
– По двум важным причинам, Нелли: судьба наградила тебя супругом, а король навязал мне жену.
– Ах, милорд, они ведь останутся в Англии, а мы уедем в Шотландию! – воскликнула Нелли.
– Твой довод разумнее, чем ты думаешь, – сказал лорд Дэлгарно. – Я слышал от шотландских законоведов, что в нашем благословенном отечестве супружеские узы можно развязать, прибегнув к обычному судебному разбирательству, между тем как в Англии они могут быть расторгнуты только специальным актом парламента. Что ж, хорошо, Нелли, мы еще обдумаем этот вопрос, и поженимся мы или нет, во всяком случае, мы сделаем все, чтобы развестись.
– Правда, мой миленький лорд? Ну, тогда я меньше буду думать о Джоне Кристи, потому что он женится опять, я в этом не сомневаюсь – он человек зажиточный. Я буду рада знать, что кто-то заботится о нем, как, бывало, я заботилась о бедном доверчивом старике! Он был мне добрым мужем, хоть он и старше на двадцать лет. От всего сердца надеюсь, что впредь он не пустит на свой честный порог молодых лордов!
Тут миссис Нелли снова выказала намерение дать волю слезам. Но лорд Дэлгарно укротил надвигавшуюся бурю чувств, сказав ей резко:
– Послушай, моя драгоценная возлюбленная, мне уже надоели эти весенние ливни, я бы посоветовал приберечь слезы для более важного случая. Кто знает, не заставит ли тебя неожиданный поворот колеса фортуны через несколько минут проливать слезы и хватит ли тогда их у тебя?
– Сохрани бог, милорд! Что значат ваши слова? Джон Кристи, добрая душа, ничего от меня не утаивал; я надеюсь, что и ваша светлость не станете ничего от меня скрывать.
– Присядем на этом пригорке, – сказал лорд Дэлгарно. – Я должен здесь ненадолго задержаться. Если ты согласна помолчать короткое время, я, пожалуй, использую его на обдумывание того, в какой мере я могу последовать похвальному примеру, о котором ты говоришь.
Место, где остановился Дэлгарно, представляло собой в те дни небольшую возвышенность, частично опоясанную рвом, откуда вся местность получила название Кэмлитского рва. Вокруг лежало несколько обтесанных камней; они избегли участи многих других, которые пошли на сооружение разных построек для смотрителей королевских лесов, и достаточно ясно свидетельствовали о том, что когда-то «трудилась здесь рука людская». Это были развалины жилища некогда знаменитого, а ныне давно забытого рода Мандевиллей, графов Эссекских, владевших встарь Энфилдским лесом и окрестными обширными землями. Эта возвышенность была центром, откуда расходились широкие и очень длинные аллеи, в конце которых виднелся густой и мрачный лес; именно ее избрал лорд Дэлгарно местом поединка со своим оскорбленным бывшим другом, лордом Гленварлохом, кому он передал вызов через Ричи Мониплайза.
– Он, конечно, явится, – говорил себе Дэлгарно. – Трусость как будто никогда не была ему свойственна, по крайней мере в парке он вел себя весьма решительно. А может статься, тот грубиян не исполнил моего поручения? Но нет, он усердный слуга, один из тех, кто дорожит честью господина больше, чем собственной жизнью. Смотри, Лутин, чтобы не убежала лошадь, и не спускай своих острых, соколиных глаз с аллей парка: ни одна душа не должна пройти незамеченной. Бакингем принял было мой вызов, но теперь гордый баловень отказывается дать мне удовлетворение, ссылаясь на глупые приказы короля. Если мне удастся расстроить планы Гленварлоха, а может быть, и убить его, если я лишу его чести или жизни, то смогу спокойно ехать в Шотландию: у меня достаточно золота, чтобы заставить позабыть о моих прошлых неудачах. Я хорошо знаю моих любезных соотечественников: они никогда не ссорятся с тем, кто возвращается домой с деньгами или с воинской славой, а уж тем более если он приобрел и деньги и славу.
Размышляя об этом и припоминая перенесенный позор, он перебирал в памяти воображаемые причины своей ненависти к лорду Гленварлоху; под натиском кипящих страстей лицо его постепенно исказилось, к великому страху Нелли. Сидя у его ног, незамечаемая им, она с тревогой увидела, что щеки его пылают, губы плотно сжались, глаза расширились, на лице изобразилась отчаянная, беспощадная решимость, какая овладевает человеком, ожидающим близкой смертельной схватки с заклятым врагом. Пустынная местность, весь окружающий ландшафт, непохожий на то, к чему Нелли привыкла, мрачное, зловещее выражение, внезапно появившееся на лице ее соблазнителя, повелительный тон, каким он приказал ей замолчать, наконец явная странность его поведения, необъяснимая задержка в пути, когда их ожидало столь долгое путешествие, – все это возбудило в ее глупой головке самые страшные опасения. Ей приходилось читать о женщинах, которые нарушили супружеский долг, соблазненные волшебниками, находящимися в союзе с адскими силами; иногда сам сатана, заманив свою жертву в какое-нибудь глухое место, недоступное смертным, сбрасывал привлекательную личину, в которой снискал ее любовь, и представал в своем истинном гнусном облике. Нелли отгоняла от себя эти безумные мысли, осаждавшие ее слабый, растерянный разум. Возможно, ей и довелось бы увидеть – пусть не в буквальном смысле, но аллегорически – эти фантастические видения, если бы не последовавшее вскоре событие.
Паж, чьи глаза были необычайно зорки, указал на одну из аллей и крикнул своему господину, что по ней движутся всадники. Лорд Дэлгарно быстро встал и, заслонив глаза рукой, стал напряженно вглядываться вдаль; в этот миг раздался выстрел, пуля, задев поднятую руку, пронзила ему мозг, и он упал бездыханным к ногам, или, вернее, на колени, несчастной жертвы его распутства. Лицо, выражение которого последние пять минут непрерывно менялось на глазах у Нелли, исказилось в судороге, а затем застыло навсегда. Не успел рассеяться дым, как из кустов, откуда раздался выстрел, выскочили три грабителя. Один с проклятьями бросился на пажа, другой – на бедную женщину, стараясь ужаснейшими угрозами заставить ее замолчать, третий между тем принялся отвязывать тюк от седла. Но неожиданная помощь вырвала добычу из рук злодеев.
Читателю нетрудно догадаться, что, заручившись содействием обоих студентов, всегда готовых принять участие во всем, что сулило драку, и взяв в проводники Джина Вина, Ричи Мониплайз отправился со всей компанией в путь. Красуясь верхом на лошадях, отлично вооруженные, они выехали в полной уверенности, что доберутся до Кэмлитского рва раньше грабителей и поймают их на месте преступления. Они никак не ожидали, что английские грабители изменят своим привычкам и по примеру разбойников других стран предварят грабеж убийством. К тому же по пути их ненадолго задержало одно происшествие. Проезжая по лесной просеке, они увидели путника, сидевшего под деревом. Он так душераздирающе стонал, что Лоустоф не мог удержаться, чтобы не спросить, какая с ним приключилась беда. Незнакомец ответил, что он, несчастный человек, пустился в погоню за своей женой, похищенной соблазнителем. Говоря это, он поднял голову, и Ричи, к великому своему удивлению, узрел физиономию Джона Кристи.
– Ради самого бога, помогите мне, мейстер Мониплайз! – воскликнул тот. – Я узнал, что жена моя всего в миле отсюда с этим подлым лордом Дэлгарно.
– Непременно захватим беднягу с собой, – вмешался Лоустоф. – Да это второй Орфей в поисках своей Эвридики! Надо взять его с собой; мы спасем кошелек лорда Дэлгарно, а заодно избавим его от любовницы. Возьмем его с собой хотя бы для того, чтобы внести разнообразие в приключение. Кстати, у меня зуб против его светлости за то, что он однажды ловко провел меня. У нас в запасе еще добрых десять минут.
Но когда дело идет о жизни и смерти, опасно оставлять себе времени в обрез. Возможно, те несколько минут, пока они подсаживали Джона Кристи на лошадь позади одного из всадников, спасли бы жизнь лорду Дэлгарно. Так преступная любовная связь стала косвенной причиной его гибели, так «нас за прегрешенья казнят плодами нашего греха». note 199Note199
Перевод Б. Пастернака.
[Закрыть]
Всадники прискакали на место минутой позже выстрела. Ричи, имевший особые причины заняться Колпеппером, который торопливо отвязывал седельные мешки с лошади пажа, налетел на капитана с такой яростью, что сбил его с ног; при этом лошадь под Ричи споткнулась и сбросила на землю своего седока, отнюдь не первоклассного наездника. Однако неустрашимый Ричи тотчас поднялся и с тем же воодушевлением схватился врукопашную с негодяем; и несмотря на то, что противник его отличался силой и дрался со всем ожесточением приведенного в отчаяние труса, Мониплайз подмял его под себя, вырвал у него нож, нанес ему ужасную рану его же оружием и вскочил на ноги. Когда же раненый попытался последовать примеру Ричи, тот ударил его по голове прикладом мушкетона, и этот последний удар оказался смертельным.
– Браво, Ричи! – вскричал Лоустоф, который после непродолжительного сражения на шпагах с другим грабителем, обратил его в бегство. – Браво, приятель, смотри-ка, грех повержен на землю, точно бык, а беззаконию перерезана глотка, точно теленку!
– Не знаю, мейстер Лоустоф, зачем вы ставите мне в упрек ремесло моего отца, – хладнокровно ответил Ричи, – но уверяю вас, мясная лавка – неплохое место для обучения подобному занятию.
Тут послышался громкий возглас второго студента:
– Ради всего святого, скорее сюда! Здесь лежит убитый лорд Дэлгарно! Лоустоф и Ричи подбежали к нему, а в это время паж, видя, что на него
никто не обращает внимания, воспользовался удобным случаем и ускакал в противоположную сторону, и с той минуты он сам и та внушительная сумма денег, которая была в мешках, навьюченных на его лошадь, точно в воду канули.
Третий разбойник не стал дожидаться нападения Лоустофа и Джина Вина, который в эту минуту, чтобы ему было легче маневрировать, ссаживал на землю старого Кристи. Теперь все пятеро стояли, в ужасе глядя на окровавленный труп молодого лорда и на несчастную женщину, бурно выражавшую свое горе: она рвала на себе волосы, испускала раздирающие душу крики; но вдруг отчаяние ее сразу прошло, или, вернее, приняло иной характер, при совершенно неожиданном появлении ее мужа. Вперив в нее холодный, суровый взгляд, он произнес столь же суровым тоном:
– Да, жена, вот как ты сокрушаешься о своем мертвом любовнике!
И, глядя на окровавленное тело того, кто так жестоко оскорбил его, он произнес слова писания:
– Мне отмщение, и аз воздам, говорит господь. Я, кому ты причинил такое зло, первым окажу тебе почести, подобающие всем мертвым.
С этими словами он накрыл труп своим плащом и задумчиво стоял над ним с минуту, как будто размышляя, что делать дальше. Потом он медленно перевел взгляд с трупа соблазнителя на жертву и соучастницу его преступления, которая упала к ногам оскорбленного мужа и обнимала их, не смея поднять голову. Лицо Кристи, от природы грубое и мрачное, приняло выражение такого достоинства и благородства, что молодые студенты присмирели и даже назойливый и самоуверенный Ричи Мониплайз, вначале жаждавший высказать свое мнение и дать совет, прикусил язык.
– Не предо мной становись на колени, женщина, – сказал Кристи, – а перед богом: перед ним ты согрешила больше, нежели перед подобным тебе ничтожным червем. Не говорил ли я тебе, когда ты бывала в самом веселом и легкомысленном расположении духа, что гордыня влечет за собой гибель, а кичливый дух ведет к падению? Тщеславие породило глупость, глупость породила грех, а грех, привел к смерти – своей извечной спутнице. Ты презрела долг, приличия и супружескую любовь ради того, чтобы предаться мерзкому веселью с распутником и нечестивцем. И вот ты лежишь, словно раздавленный червь, и корчишься подле бездыханного тела твоего любовника. Ты принесла мне много зла, ты обесславила меня перед моими друзьями, лишила доброго имени, прогнала мир из моего дома. Но ты была моя первая и единственная любовь, и я не допущу твоей окончательной гибели, если в моих силах предотвратить ее. Джентльмены, примите благодарность, какую только может принести человек с разбитым сердцем. Ричард, засвидетельствуй мое почтение твоему достойному господину, я добавил горечи в чашу его страданий, но меня тогда ввели в заблуждение, Встань, женщина, и следуй за мною.
Он помог ей подняться, а она слезами и рыданиями пыталась выразить свое раскаяние. Она дала увести себя прочь, но шла, не отнимая от лица рук, и только когда они огибали кусты, закрывавшие место убийства, обернулась, бросила последний безумный взор на труп Дэлгарно и, схватив мужа за руку, пронзительно закричала:
– Спаси, спаси меня! Они его убили!
Лоустоф был не на шутку тронут этой сценой, но, как столичный молодой человек, устыдился столь несветского чувства и постарался подавить его в себе, воскликнув:
– Пусть идут – добросердечный, легковерный, всепрощающий супруг и щедрая на любовь, сговорчивая супруга. Какие великодушные создания наши лондонские мужья! Они украшены рогами, но, подобно домашним откормленным быкам, не способны бодаться. Я не прочь посмотреть на нее, когда она сменит маску и дорожную шляпу на остроконечный чепец и шейный платок. Мы непременно навестим их на пристани у собора святого Павла, братец, это знакомство нам еще пригодится.
– Лучше бы вы подумали, как поймать этого черномазого воришку, Лутина, – заметил Ричи Мониплайз. – Клянусь честью, он удрал с хозяйскими деньгами!
К этому времени подоспели лесничий со своими помощниками и еще какие-то люди; они пустились было в погоню за Лутином, но вернулись ни с чем. Их попечению студенты оставили трупы убитых, а затем, дав нужные показания, вместе с Ричардом и Винсентом возвратились в Лондон, где снискали горячие похвалы за свою доблесть. Винсенту без труда простили его грехи, приняв во внимание, что только благодаря ему удалось разгромить шайку разбойников. И то, что они явились на место слишком поздно и не спасли жизни лорду Дэлгарно, в данном случае не только не умалило их заслуги, но, пожалуй, даже прибавило им чести.
