Текст книги "Кенилворт"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

Дары эти были приняты с обычными в таких случаях криками «виват!», но поскольку награжденные принадлежали главным образом к приверженцам лорда Лестера, имя Варни повторялось громче и чаще других. Особенно отличался Лэмборн, оравший: «Многая лета сэру Ричарду Варни!», «Да здравствует сэр Ричард Варни!», «На свете нет и не было достойнейшего рыцаря!», – а затем, внезапно понизив голос, он добавил: «…со времен доблестного сэра Пандара Троянского». Столь неожиданное завершение его шумных приветствий вызвало громкий хохот со стороны всех, кто слышал эти слова.

Нет надобности продолжать описание этого великолепного пира. Он так блестяще удался и был принят королевой с таким явным удовольствием, что Лестер вернулся в свои апартаменты, опьяненный успехом. Честолюбие его было полностью удовлетворено. Варни, успевший сменить свой роскошный наряд на скромный домашний костюм, по обыкновению явился к своему господину, чтобы исполнить обязанности графского постельничего.

– Что вы, сэр Ричард, – сказал Лестер, улыбаясь, – разве обязанности слуги подобают вашему новому титулу?

– Я отказался бы от этого титула, милорд, – ответил Варни, – если бы считал, что он может отдалить меня от вашей особы.

– Ты благодарный человек, но я не должен позволять тебе делать то, что другие могут счесть унизительным.

Произнося эти слова, Лестер тем не менее спокойно принимал услуги Варни, которые этот новоиспеченный рыцарь оказывал с такой готовностью, словно и в самом деле находил в них удовольствие.

– Я не боюсь осуждения, – сказал он в ответ на замечание Лестера, – ибо нет в замке человека… позвольте расстегнуть ваш воротник… нет человека, кто не сознавал бы, что скоро люди куда более высокого звания будут исполнять при вас обязанности постельничего и считать это для себя честью.

– Так могло случиться и в самом деле, – сказал граф с невольным вздохом, а затем добавил: – Дай мне халат, Варни. Я хочу поглядеть на небо. Ведь сейчас уже полнолуние?

– Да, милорд, во всяком случае, по календарю, – ответил Варни.

Лестер подошел к двери, ведущей на небольшой каменный балкончик с амбразурами, обычный для готических замков, и, распахнув ее, вышел на свежий воздух. С балкона открывался обширный вид на озеро и леса за ним; яркий лунный свет покоился на чистых голубых водах и далеких купах дубов и вязов.

Луна плыла высоко в небесах, сопровождаемая мириадами звезд. Казалось, в подлунном мире царит полная тишина, лишь изредка нарушаемая голосом дозорного (где бы ни находилась королева, эту обязанность выполняли ее телохранители) и далеким лаем собак, встревоженных приготовлениями конюхов и егерей к великолепной охоте, назначенной на утро.

Лестер смотрел на синий свод небес с восторгом и упоением; Варни же не покинул полутемной комнаты и, оставаясь незамеченным, с тайной радостью наблюдал, как простирал к светилам руки его покровитель.

– О вы, далекие источники небесного огня! – бормотал честолюбивый граф. – В безмолвии свершаете вы свой таинственный путь, но мудрецы утверждают, что вы можете вещать. Скажите же, какой конец предначертан мне? Будет ли величие, к которому я стремлюсь, таким же ярким, несравненным и прочным, как ваше? Или я обречен только прочертить мгновенный яркий след в ночной темноте и упасть затем на землю, подобно одному из тех жалких искусственных огней, с помощью которых люди пытаются затмить ваши лучи?

В глубоком молчании он смотрел на небеса еще несколько минут, а затем вернулся в комнату, где Варни, по-видимому, был всецело поглощен укладыванием в шкатулку драгоценностей графа.

– Что сказал Аласко о моем гороскопе? – спросил Лестер. – Ты уже говорил мне, но я забыл, потому что не принимаю эту науку всерьез.

– Многие ученые и великие люди думали иначе, – отозвался Варни, – не хочу льстить вашей светлости, я склоняюсь к их мнению.

– О Саул среди пророков! А я считал, что ты скептически относишься ко всему, чего не можешь увидеть, услышать, понюхать, потрогать или попробовать на вкус, и полагал, что ты веришь только свидетельству своих чувств.

– Возможно, милорд, в данном случае я именно потому и заблуждаюсь, что от всей души желаю осуществления всего предсказанного вам астрологией. Аласко говорит, что благоприятная вам планета ныне достигла кульминационной точки, а враждебное вам светило – он не захотел выразиться более ясно – хотя и не побеждено окончательно, но, очевидно, меркнет или, как мне помнится, удаляется.

– Да, это так, – подтвердил Лестер, рассматривая таблицу астрологических выкладок, которую держал в руке. – Влияние более сильное одержит победу, и, я надеюсь, злой час минует. Помоги мне снять халат, сэр Ричард, и побудь со мной, пока я засну, если это не слишком унизительно для твоего рыцарского сана. Сознаюсь, треволнения сегодняшнего дня воспламенили мою кровь, и она струится по жилам, словно расплавленный свинец. Останься, прошу тебя, пока глаза мои не сомкнет усталость.

Варни услужливо уложил своего господина в постель, поставил на мраморный столик, стоявший у изголовья, массивный серебряный ночник, а рядом положил кинжал. То ли с целью защитить глаза от света ночника, то ли – от взгляда Варни, но Лестер задернул тяжелый, шитый золотом, шелковый полог так, что лицо его оказалось в тени.

Варни уселся рядом с кроватью, повернувшись спиной к своему господину, как бы давая понять, что не наблюдает за ним, и спокойно выжидал, пока сам Лестер заговорит на волнующую его тему.

– Итак, Варни, – произнес граф, тщетно ожидавший, что разговор начнет его преданный слуга, – все толкуют о благосклонности королевы ко мне?

– Ах, милорд, о чем им еще толковать, если это так бросается в глаза?

– Она действительно добра и милостива ко мне, – сказал граф, помолчав немного, – но недаром в писании сказано: «Не возлагай надежд на владык».

– Хорошее изречение и справедливое, – ответил Варни. – Поэтому и следует сочетать их интересы со своими собственными так тесно, чтобы они поневоле держались за вашу руку, наподобие сокола с колпачком на глазах.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – раздраженно ответил Лестер, – хотя ты сегодня на редкость осмотрителен в выборе выражений. Ты намекаешь на то, что я мог бы, если бы захотел, жениться на королеве.

– Это ваши слова, милорд, а не мои; но кто бы ни произнес их, так думают девяносто девять из ста англичан.

– Да, но сотый знает лучше, – сказал Лестер, переворачиваясь на другой бок. – Тебе, например, известно препятствие, которое нельзя преодолеть.

– Можно, милорд, если звезды говорят правду, – спокойно возразил Варни.

– Как! Ты говоришь о звездах? Ведь ты не веришь в них, как, впрочем, ни во что другое?

– Вы ошибаетесь, милорд. С вашего позволения, я верю во многое такое, по чему можно угадать будущее. Я верю, что если в апреле идут дожди, то в мае распустятся цветы; если светит солнце – созреет хлеб. Следуя моей естественной философии, я верю, что раз звезды обещают, то предсказание их сбудется. Я не могу не верить в осуществление того, чего хочу и жду па земле, только потому, что астрологи заранее прочли это в небесах.

– Ты прав, – сказал Лестер, снова заметавшись в постели. – Да, весь мир жаждет этого. Я получил послания от реформатской церкви в Германии, письма из Голландии, из Швейцарии – они утверждают, что от меня зависит спокойствие Европы. Франция не протестует. Правящая партия Шотландии видит в этом залог своей безопасности. Испания боится этого, но бессильна предотвратить… И при всем том ты знаешь, что это невозможно.

– Нет, я не знаю, милорд, графиня больна…

– Негодяй! – вскричал Лестер, вскочив с постели и хватаясь за шпагу, которая лежала рядом на столе. – Так вот что у тебя на уме! Ты замышляешь убийство!

– За кого вы принимаете меня, милорд? – произнес Варни с видом незаслуженно оскорбленного человека. – Я, кажется, не сказал ничего, что оправдывало бы столь ужасное обвинение. Я заметил только, что графиня больна. И, хотя она прелестна и любима, разве ваша светлость считает ее бессмертной? Она может умереть, и рука вашей светлости снова будет принадлежать вам.

– Прочь! Прочь! – воскликнул Лестер. – Я больше не хочу об этом слышать.

– Доброй ночи, милорд, – сказал Варни, сделав вид, что принимает восклицание графа как приказ удалиться. Но голос Лестера остановил его.

– Нет, так ты не уйдешь от меня, сэр Безумец, – сказал он. – По-моему, рыцарское звание помутило твой разум. Сознайся, о несбыточном ты говорил как о возможном.

– Милорд, я желаю долгой жизни вашей прекрасной графине, – ответил Варни, – но ни ваша любовь, ни мои добрые пожелания не в силах сделать ее бессмертной. Впрочем, если даже бог дарует ей долгую жизнь на радость себе и вам, я не вижу, почему бы вам не сделаться королем Англии, несмотря ни на что.

– Ну, Варни, ты окончательно обезумел.

– Желал бы я так же быть уверенным в том, что скоро стану владельцем доходного поместья, – усмехнулся Варни. – Разве нам не приходилось слышать, что в других странах существуют так называемые побочные браки между людьми разного общественного положения? И такой брак не препятствует супругу избрать себе впоследствии жену, более достойную его сана.

– Да, слышал, это практикуется в Германии, – согласился Лестер.

– И ученейшие доктора прав в иноземных университетах оправдывают это ссылками на Ветхий завет. Наконец, что же тут преступного? Прелестная супруга, избранная вами по любви, проводит с вами тайные часы отдыха и наслаждения. Ее честь в безопасности, ее совесть может спать спокойно… Средств у вас достаточно, чтобы по-царски обеспечить потомство, если небеса благословят вас наследником. В то же время вы можете уделить Елизавете в десять раз больше времени и в десять тысяч раз больше внимания, чем дон Филипп Испанский когда-либо уделял ее сестре Марии, а между тем вам известно, как она обожала его, несмотря на его равнодушие и пренебрежение. Нужно только держать язык за зубами и владеть собой – тогда вы сможете держать вашу Элинор и вашу прекрасную Розамунду на достаточно далеком расстоянии друг от друга. Позвольте мне возвести для вас убежище, к которому не найдет пути ни одна ревнивая королева.

Лестер помолчал немного, потом вздохнул и ответил:

– Это невозможно. Доброй ночи, сэр Ричард Варни… Нет, погоди… Не объяснишь ли ты, с какой целью Тресилиан появился сегодня в таком небрежном костюме перед королевой? По-моему, он решил растрогать ее чувствительное сердце и внушить сострадание к влюбленному, брошенному дамой и махнувшему рукой на себя.

Варни, подавив злорадный смешок, ответил:

– Сдается мне, что у мистера Тресилиана не было в мыслях ничего подобного.

– Как! Что ты хочешь этим сказать? В твоем смехе, Варни, всегда звучит коварство.

– Я только хочу сказать, милорд, что Тресилиан отыскал верный путь для исцеления сердечных ран. В башне Мервина, куда я поместил его по некоторым соображениям, у него имеется компания… подруга… не то жена, не то сестра какого-то актера.

– Подруга! Ты хочешь сказать – любовница?

– Да, милорд; какая еще женщина может часами находиться в комнате мужчины?

– Клянусь, эту историю стоило бы рассказать при случае! – воскликнул Лестер. – Ох, уж эти ученые буквоеды, лицемеры с их мнимой добродетелью! Я им никогда не доверял. Однако мистер Тресилиан довольно бесцеремонно ведет себя в моем доме… Если я посмотрю на это сквозь пальцы, то лишь благодаря кое-каким воспоминаниям… Я не хотел бы вредить ему больше, чем вынужден. Но ты все же следи за ним, Варни.

– Вот потому-то я и поселил его в башне Мервина, там с него не спускает глаз мой самый бдительный, но, к сожалению, и самый пьющий слуга – Майкл Лэмборн, о котором я уже докладывал вашему высочеству.

– Высочеству! – вскричал Лестер. – Что это еще за титул?

– Он вырвался нечаянно, милорд, но звучит столь естественно, что я не в силах взять его обратно.

– Твое повышение совсем вскружило тебе голову, – сказал Лестер, улыбаясь, – новые почести так же кружат голову, как молодое вино.

– Пусть у вашей светлости будет вскоре повод сказать это на основании собственного опыта, – отозвался Варни и, пожелав своему господину доброй ночи, удалился.

Глава XXXIII

Стоит здесь жертва, там – предатель наглый.

Так загнанная псами лань лежит

У ног охотника, а тот учтиво,

Надеясь получить потом награду,

Кинжал свой знатной даме подает.

Чтобы пронзить трепещущее горло.

«Лесничий»

Возвратимся в башню Мервина, или, вернее, в темницу, где несчастная графиня Лестер томилась в неизвестности и нетерпеливом ожидании. Она понимала, что в царящей суматохе ее письмо могут не сразу вручить графу и пройдет некоторое время, пока Лестер найдет возможность оставить Елизавету, чтобы навестить свою Эми в ее тайном убежище.

«Я не должна ждать его раньше ночи, – убеждала она себя, – он не может отлучиться от своей августейшей гостьи, даже чтобы повидать меня. Я знаю, он придет раньше, если будет возможно; но я не буду ждать его до ночи». И все же она ждала его ежеминутно, хотя и пыталась убедить себя в бесполезности ожидания. Малейший шорох она принимала за торопливые шаги Лестера, стремящегося поскорее заключить ее в свои объятия.

Физическое утомление в сочетании с душевной тревогой, неизбежной при такой томительной неопределенности, окончательно расстроили нервы Эми, и она стала опасаться, что утратит самообладание, которое ей было так необходимо для предстоящего объяснения. Но, несмотря на свою избалованность, Эми обладала большой силой воли и на редкость здоровым организмом, закаленным пребыванием на свежем воздухе, в лесах, где она часто охотилась вместе с отцом. Она призвала на помощь все свои душевные и телесные силы, ни на минуту не забывая, что судьба ее во многом зависит от того, удастся ли ей сейчас сохранить власть над собой. Она молила бога, чтобы он укрепил ее душу и тело, и твердо решила не поддаваться нервному возбуждению, которое могло бы ослабить ее силы.

Тем не менее, когда на башне Цезаря, находившейся неподалеку от башни Мервина, торжественно загудел большой колокол, возвещавший о прибытии королевы, беспощадный звон так резал ее обостренный напряженным ожиданием слух, что она чуть не кричала от боли при каждом оглушительном ударе.

Спустя некоторое время маленькая комната озарилась яркими вспышками фейерверка. Бесчисленное множество огней взлетело в воздух, они кружились, сталкивались, обгоняли друг друга, следуя своим предначертанным путем, подобно огненным призракам или танцующим сказочным саламандрам. Графине показалось сначала, что каждая ракета бьет ей прямо в лицо, взрывается так близко, что каскады искр обдают ее жаром. Объятая ужасом, она отшатнулась от окна, но, опомнившись, сделала над собой усилие и вернулась обратно, чтобы взглянуть на зрелище, которое в других обстоятельствах показалось бы ей захватывающим. Величественные башни замка были окружены гирляндами искусственных огней или увенчаны коронами бледного дыма. Озеро багровело, подобно расплавленному металлу, а над его поверхностью взвивались ракеты, разбрасывая в воздухе мириады огней; они взлетали, падали с шипением и ревом, изрыгали пламя, как заколдованные драконы, веселящиеся над пылающим озером.

Ракеты, продолжавшие гореть и на воде – обычное явление в наши дни, – казались тогда настоящим чудом.

Даже Эми была на мгновение захвачена невиданным доселе зрелищем.

– Раньше я считала это колдовством, – произнесла она, – но бедный Тресилиан объяснил мне, как это делается. Великий боже! Да не уподобится мое Долгожданное счастье этому мишурному блеску! Пусть жизнь моя не окажется яркой вспышкой, которую тотчас же поглощает окружающий мрак… неверным огоньком, взлетающим на краткий миг в воздух лишь для того, чтобы сразу угаснуть… О Лестер! После всего, что ты говорил мне… после всех твоих клятв, после уверений, что Эми – твоя любовь, твоя жизнь… Неужели ты и есть тот волшебник, по мановению которого возникают эти чудеса, а я любуюсь ими вдали от всех, как изгнанница, как узница?

Со всех сторон безостановочно неслись звуки музыки; казалось, не только Кенилвортский замок, но и вся страна празднует торжественный всенародный праздник. Тоска и отчаяние еще сильнее сжимали сердце Эми, а нежные мелодии то замирали вдали, словно сочувствуя ее печали, то звучали совсем рядом, издеваясь над ее горем своим бесстыдным неудержимым весельем.

«Музыка эта подвластна мне, – думала она, – мне, потому что создана им; но я не могу крикнуть: „Молчите, я не в силах слушать!“ Последняя из поселянок, пляшущих там, вольна распоряжаться этой, музыкой скорее, чем я, законная хозяйка замка!»

Мало-помалу шум празднества смолк, и графиня отошла от окна. Наступила ночь, но луна достаточно ярко освещала комнату, так что Эми смогла сделать все приготовления, которые сочла необходимыми. Она надеялась, что Лестер придет к ней, как только в замке все успокоится, но в то же время ее мог потревожить какой-нибудь непрошеный гость. На ключ Эми не могла полагаться: ведь вошел же в комнату Тресилиан несмотря на то, что дверь была заперта изнутри. Однако единственное, что она могла придумать для своей безопасности, это загородить дверь столом, чтобы грохот предупредил ее, если кто-либо попытается войти. Приняв эти меры предосторожности, несчастная опустилась на кровать. Прошло несколько часов томительного ожидания, но в конце концов усталость одержала верх над любовью, страхом, горем и даже тревогой перед неизвестным. Эми уснула. Да, она уснула. Индеец, привязанный к столбу, спит в промежутках между пытками! А долгие душевные муки, подобно телесным, притупляют чувствительность страдальца, и неминуемо наступает момент летаргического забытья, прежде чем вернется ощущение острой боли, которую эти муки причиняют.

Графиня проспала несколько часов. Ей снилось, что она находится в старом замке Камнор и слышит тихий свист, которым обычно Лестер со двора давал знать о себе, когда неожиданно приезжал навестить ее.

Но на этот раз вместо свиста она услышала своеобразный звук охотничьего рога – так трубил ее отец, возвещая, что затравлен олень; «mort» note 107Note107
  Смерть (франц.).


[Закрыть] – называли его охотники.

Она подбежала к окну, выглянула во двор и увидела множество людей в траурных одеждах. Старый священник собирался служить панихиду. Вот Мамблейзен в старинном одеянии, подобно древнему герольду, высоко поднимает щит с изображением черепов, перекрещенных костей и песочных часов, расположенных вокруг герба, на котором она могла различить только графскую корону. Старик посмотрел на нее с бледной улыбкой и спросил: «Скажи, Эми, правильно ли все это расположено на щите?» Как только он замолк, рог вновь издал свой печальный, душераздирающий, смертельный стон, и Эми проснулась.

Ее разбудили уже настоящие звуки труб и рогов, раздававшиеся со всех сторон, но возвещали они не о смерти, а о веселом празднестве. Трубы напоминали гостям Кенилворта, что сегодняшние развлечения начнутся великолепной охотой на оленя в соседнем парке. Эми вскочила со своего ложа, прислушалась, увидела, что первые лучи утреннего солнца уже пробиваются сквозь решетку ее окна, – и до боли остро осознала, где она находится и как плачевно ее положение.

– Он не думает обо мне, – сказала она, – он не придет! Его гостья – королева, так что ему до того, в каком из углов его громадного замка я, несчастная, изнываю от сомнений, которые скоро перейдут в отчаяние!

Но в тот же миг за дверью послышался шорох – казалось, кто-то осторожно пытается открыть ее. Сердце Эми затрепетало от радости и страха. Поспешно отодвинув приставленный к двери стол, она, прежде чем отпереть ее, спросила из предосторожности:

– Это ты, любовь моя?

– Да, моя графиня, – раздался ответный шепот.

Она распахнула дверь и с криком: «Лестер!» – обвила руками шею закутанного в плащ мужчины, стоявшего на лестнице.

– Нет, не совсем Лестер, – ответил Майкл Лэмборн, крепко сжимая ее в объятиях. – Не совсем Лестер, моя прелестная и нежнейшая герцогиня, но тоже хороший человек.

Нечеловеческим усилием графиня высвободилась из наглых и грязных объятий пьяного грубияна и, отбежав на середину комнаты, остановилась; отчаяние придало ей мужества.

Лэмборн, входя, опустил полу плаща, который прикрывал лицо, и она тотчас же поняла, что перед нею беспутный слуга Варни. Если не считать его ненавистного хозяина, Эми больше всего боялась, что ее узнает этот человек. Но она еще до сих пор оставалась в дорожном платье, которое меняло ее внешность. Кроме того, Лэмборн никогда не видел ее вблизи, и она надеялась, что он ни о чем не догадается. Зато она хорошо знала его, так как Дженет не раз указывала на него, когда он проходил по двору, и рассказывала о его злодеяниях.

Впрочем, графиня могла бы не опасаться, что Лэмборн узнает ее, если бы понимала, насколько он пьян. Правда, это едва ли послужило бы ей утешением и уменьшило опасность, которой она подвергалась в присутствии такого человека, в таком месте и при таких обстоятельствах.

Лэмборн захлопнул за собой дверь, когда вошел, и, скрестив руки, как бы насмехаясь над отчаянием Эми, продолжал:

– Слушай, прекраснейшая Каллиполис или прелестнейшая графиня в лохмотьях и божественная герцогиня темных закоулков, если ты ежишься, как курочка на вертеле, чтобы доставить мне больше удовольствия, когда я начну тобой лакомиться, то не трудись понапрасну. Мне куда больше по душе первая встреча, а теперешний твой вид так же мало нравится… – Он сделал шаг вперед и покачнулся. – Что за проклятый неровный пол! Порядочный человек может сломать себе шею, если не умеет ходить, как плясун по канату.

– Ни с места! – закричала Эми. – Не приближайся ко мне, если дорожишь жизнью.

– Ого, дорожишь жизнью! Ни с места! Это почему же, сударыня? Чем тебе Майкл Лэмборн не пара? Я побывал в Америке, душечка, стране золота, и привез его целую кучу.

– Добрый человек, – сказала графиня, устрашенная наглыми и решительными повадками грубияна, – прошу тебя, удались и оставь меня.

– Так я и сделаю, милочка, когда мы с тобой наскучим друг другу, – ни на миг раньше. – Он схватил ее за руку; не в силах больше защищаться, Эми принялась отчаянно кричать.

– Можешь визжать, коли тебе охота, – сказал он, продолжая крепко держать ее. – Я слыхал рев океана, а он будет погромче; на женский визг я обращаю не больше внимания, чем на мяуканье кошки. Черт побери! Я слыхал сотни таких воплей, когда мы, бывало, брали город приступом.

Однако крики графини доставили ей неожиданную помощь в лице Лоренса Степлза, который услышал их в своей каморке и вбежал как раз вовремя, чтобы избавить ее от опасности быть узнанной, а может быть, и от жестокого насилия. Лоренс тоже был пьян после ночной попойки, но, к счастью, винные пары подействовали на него иначе, чем на Лэмборна.

– Что за дьявольский шум тут в тюрьме? – заорал он. – Как?! Мужчина и женщина в одной камере?! Это против правил! В моих владениях все должно быть пристойно, клянусь оковами святого Петра!

– Убирайся к себе вниз, пьяная скотина, – оборвал его Лэмборн. – Не видишь разве, что мы с этой леди желаем остаться наедине?

– Добрый сэр, достойный сэр! – взмолилась графиня, обращаясь к тюремщику. – Сжальтесь! Спасите меня от него!

– Она дело говорит, – сказал тюремщик, – и я за нее заступлюсь. Я люблю моих узников, и под замком у меня сиживали люди ничем не хуже тех, что сидят в Ньюгете или Комптере. А раз она принадлежит к моим овечкам, то я никому не позволю тревожить ее. Отпусти женщину, или я прошибу тебе башку ключами!

– А сперва я превращу твое брюхо в кровяной пудинг! – закричал Лэмборн, схватившись левой рукой за кинжал, а правой все еще сжимая руку графини. – Прочь отсюда, старый хрыч, жизнь твоя только на связке ключей и держится!

Лоренс перехватил руку Лэмборна и не дал ему обнажить кинжал.

Пока Майкл пытался оттолкнуть его, графиня внезапно рванулась, оставила перчатку в руке насильника и, выбежав из комнаты, бросилась вниз по лестнице; в то же мгновение она услышала шум от падения на пол двух грузных тел, отчего страх ее возрос еще больше.

Наружная дверь не помешала ее бегству, так как Лэмборн, входя, оставил ее открытой. Эми благополучно сбежала вниз и бросилась к «Забаве» – на первый взгляд ей показалось, что там легче скрыться от преследования.

Тем временем Лоренс и Лэмборн катались по полу комнаты, крепко вцепившись друг в друга. К счастью, ни одни из них не имел возможности вытащить кинжал. Лоренс, однако, изловчился и хватил Майкла по лицу своими тяжелыми ключами; Майкл же, в свою очередь, сдавил тюремщику горло с такой яростью, что у того изо рта и носа хлынула кровь, и когда один из слуг, привлеченный шумом драки, вошел в комнату и не без труда рознял дерущихся, они представляли собой отвратительное зрелище.

– Чтоб вам обоим сдохнуть, – воскликнул добросердечный посредник, – а особенно тебе, мистер Лэмборн! Какого дьявола вы сцепились и катаетесь по полу, как два пса на бойне?

Вмешательство третьего лица несколько отрезвило Лэмборна, и, поднявшись на ноги, он ответил уже без прежнего бесстыдства:

– Мы дрались из-за девчонки, если хочешь знать.

– Из-за девчонки! А где она?

– Должно быть, улизнула, – ответил Лэмборн, оглядевшись вокруг, – если только Лоренс не проглотил ее. В его мерзком брюхе умещается такое множество обиженных девиц и угнетенных сирот, как у великана из легенд о короле Артуре. Он пожирает их целиком – с телом, с душой и имуществом; это его любимая еда.

– Э, э! Не в том дело, – возразил Лоренс, неуклюже поднимаясь с пола, – у меня под замком сиживали люди почище тебя, мистер Майкл Лэмборн, и ты тоже рано или поздно очутишься на моем попечении. Наглая рожа не спасет твои ноги от колодок, а шею – от пеньковой веревки.

Не успел он произнести этих слов, как Лэмборн снова бросился на него.

– Нет уж, нечего начинать сызнова! – закричал слуга. – Или я позову мистера Варни, то есть сэра Ричарда! Он живо усмирит вас обоих; я только что видел, как он проходил по двору.

– Неужто? – всполошился Лэмборн, хватая таз и кувшин, стоявшие в комнате. – В таком случае за дело, вода! Прошлой ночью я собирался навсегда распрощаться с тобой, когда плавал, изображая Ориона, словно пробка в бочке бродящего эля.

С этими словами он принялся мыть лицо и руки, уничтожая следы драки и кое-как приводя одежду в порядок.

– Что ты с ним сделал? – тихо спросил слуга тюремщика. – Рожа у него ужасно распухла.

– Я только смазал его связкой ключей, да и то слишком большая честь для такой мерзкой хари. Никто не смеет обижать или оскорблять моих узников. Это мои драгоценности, поэтому я и запираю их в надежную шкатулку. Итак, сударыня, бросьте причитать… Черт побери, где же она? Ведь здесь была женщина!

– Не иначе, как вы все сегодня помешались, – сказал слуга. – Никакой женщины я здесь не видел, да и ни одного мужчины тоже, а застал только двух скотов, катающихся по полу.

– Ну, значит, мне конец! – воскликнул тюремщик. – Тюрьма рухнула, вот и все. Рухнула Кенилвортская темница, самая надежная темница от здешних мест до Уэльских болот, – продолжал сетовать он. – Рыцари, графы и короли могли спать здесь так же спокойно, как в лондонском Тауэре. Темница рухнула, узники сбежали, и тюремщику грозит виселица!

С этими словами он удалился в свою каморку – то ли для того, чтобы продолжать причитания, то ли для того, чтобы выспаться и протрезвиться.

Лэмборн и слуга последовали за ним и хорошо сделали, так как тюремщик по привычке уже было собрался повернуть ключ в замке, и, не находись они достаточно близко к двери, чтобы помешать ему, им предстояло бы удовольствие очутиться в заключении в той самой башне, откуда только что освободилась графиня.

Несчастная женщина, оказавшись на свободе, бросилась, как мы уже говорили, к «Забаве». Она видела этот нарядный уголок парка из окна башни Мервина и в момент бегства решила, что среди бесчисленных беседок, фонтанов, статуй и гротов сумеет найти себе убежище. Она намеревалась спрятаться там, пока какой-нибудь счастливый случай не пошлет ей защитника, которому она сможет рассказать о своем бедственном положении и с его помощью добиться свидания с супругом.

«Если бы я только могла найти моего проводника и узнать, передал ли он письмо, – думала она. – Ах, если б мне теперь встретился Тресилиан! Я бы доверилась его честности и открыла ему свою тайну, рискуя даже навлечь на себя гнев Дадли, – лишь бы избежать новых оскорблений со стороны разнузданной челяди. Нет, уж больше я не решусь заходить в закрытые помещения. Подожду еще, посмотрю, что будет, – среди стольких людей должна же найтись добрая душа, которая поймет меня и посочувствует мне».

В самом деле, многие заходили в «Забаву» и прогуливались там, но шли они оживленными группами по четыре-пять человек, смеясь и болтая, полные веселья и радости.

Убежище, выбранное Эми, легко давало ей возможность избежать любопытных взоров. Нужно было лишь отойти в самую отдаленную нишу грота, украшенного простыми каменными изваяниями, покрытыми мхом скамьями и стоящим в глубине фонтаном. Там Эми могла спрятаться и подождать, когда любопытство заведет в это романтическое пристанище какого-нибудь одиноко блуждающего человека, которому она могла бы открыться. В ожидании такого случая она взглянула в прозрачный бассейн у бесшумного фонтана и была поражена своим отражением в его зеркальной глади: она усомнилась, захочет ли вообще какая-либо дама (а Эми рассчитывала главным образом на сочувствие женщин) вступить в беседу с такой подозрительной личностью – столь жалкой и некрасивой показалась она себе самой. Рассуждая, как подобает женщине, для которой внешний вид в любых обстоятельствах является делом первостепенной важности, и как подобает красавице, которая в какой-то мере полагается на силу своих чар, она сняла дорожный плащ и капор и положила их рядом, чтобы при появлении Варни или Лэмборна набросить на себя эту безобразную одежду, прежде чем незваные гости успеют пройти грот до конца.

Под плащом на ней был надет какой-то театральный костюм, в котором она могла сойти за одну из участниц предстоявшего зрелища. Уэйленд ухитрился раздобыть ей этот костюм на второй день их путешествия, убедившись на опыте предыдущего дня, сколь полезно выдавать себя за актеров.

Эми занялась своим туалетом со всей поспешностью, на какую была способна: водоем фонтана мог служить одновременно и зеркалом и умывальником, и Эми не замедлила воспользоваться этой возможностью. Затем она взяла в руки свой ларчик с драгоценностями, надеясь найти в них полезных заступников, и, удалившись в самый темный и скрытый уголок, присела на дерновую скамью и принялась ждать, пока судьба пошлет ей милостивого защитника или хоть какую-нибудь возможность спасения.