Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Валерия Ангелос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Он опускается на колени, его ладони мягко скользят по моим обнаженным ногам, от середины бедер до щиколотки проходит электрический разряд.
– Твой романтичный шеф-монтажник фон Вейганд остался в прошлом, не нужно искать его во мне. Не нужно иллюзий. Ich will deine Seele. (Я хочу твою душу) Ты будешь игрушкой, пока мне не надоест играть, – его ладони возвращаются обратно, поднимаются выше, приподнимая платье, и замирают. – Я решу твои проблемы, но взамен получу тебя всю. Моя маленькая, прошу хорошо подумать.
Глаза у него сумасшедшие. Это не пафосная речь рисованного злодея. Он really mean it.(действительно это имеет в виду) Он способен подчинить и сломать. Реально.
Я любила его и желала. Вот и сейчас… мои трусики увлажняются от одного взгляда. С другой стороны такого «его» я действительно не знала. Однако выбора нет. Из двух зол выбирай меньшее… или то, которое тебе ближе, роднее, относительно знакомо и заставляет трусики прилипать к потолку.
Гордо расправляю плечи. Облизываю пересохшие губы.
– Мне нужны деньги. Я готова на все.
Его ладони поднимаются немного выше, а пальцы резко и больно впиваются в бедра, заставляют тихо вскрикнуть. Привыкай к синякам.
– Пути назад не будет. Да? – уточняет он.
– Да.
Он оставляет мои ноги в покое и поднимается, медленно обходит кресло и становится сзади. Чувствую его дыхание и понимаю, что он нюхает мои волосы. Ведет себя будто заправский маньяк. Каждое его действие пугает до жути, подталкивает к нервному срыву.
– Schön… хорошо, – пропускает пряди между пальцами: – Снимай бюстгальтер.
– Что? – слегка удивляюсь.
– Делай, – с нажимом повторяет он.
Мгновение соображаю, а после приспускаю платье, расстегиваю замочек, избавляюсь от лифчика и шикарной груди, неотвратимо трезвею. Мучительно жажду наркоза. Крохотный глоточек наркоза.
– Платье не снимай, – сообщает фон Вейганд.
– На счет денег… когда я смогу их получить? Завтра крайний срок и…
Он дергает за волосы настолько сильно, что приходится заткнуться, но чем больше я нервничаю, тем больше говорю, поэтому:
– Прости, я волнуюсь, вдруг он начнет приставать к моей семьей… и еще ты сказал, что все мои проблемы решишь, но мы не обсудили…
– Закрой рот, – настоятельно советует фон Вейганд, а новый рывок заставляет подскочить с диким воплем. – Мы всё обсудили.
По спине пробегает неприятный холодок предвкушения.
– Иди к столу… подними платье… выше…
Дальнейшие распоряжения выполняю молча и старательно. Не хочется злить его перед ответственным моментом. Я не самоубийца. Алкогольная анестезия выветривается окончательно, а бутылка виски совсем рядом, манит прикоснуться, но я не решаюсь ни взять ее сама, ни попросить.
– Наклонись.
Слегка нагибаюсь, опираюсь ладонями о гладкую поверхность. Стараюсь выровнять дыхание.
– Ниже, животом на стол.
«Соберись, тряпка», – ободряет внутренний голос.
Но мне уже предельно ясно: на трезвую не смогу. Правда. Искушение велико. Спрашивать совсем тупо, поэтому своевольно беру бутылку и начинаю жадно пить. Виски обжигает горло, согревает свернутые в тугой комок внутренности, заставляет замерзшую кровь бурлить в жилах. Да, да, еще, пожалуйста… только бы не отпустило.
Фон Вейганд вырывает спасение из рук прежде, чем план исполнен. Комната дрогнула перед глазами, но этого ничтожно мало для желанного «ужраться в хлам».
Он говорит по-немецки, и сейчас я бы рада не понять ни слова. Истерично хихикаю, мне смешно и страшно в масштабах этого безумного момента. По губам стекает виски, успеваю облизнуться, а потом…
Вселенная взрывается болью.
Удар настолько силен, что перед глазами проносятся огненные кометы. Или очередная вспышка молнии?
Оседаю, машинально хватаюсь покрепче за отполированную до блеска столешницу, чтобы не упасть. Правая половина лица обращается в сплошной болевой сгусток, а рот наполняет чуть теплая соленая жидкость с привкусом металла.
Отступаю в сторону, с трудом балансирую на каблуках, понимаю: далеко не уйти. И смысл убегать? Куда и зачем? Мне больше не скрыться.
Щека внутри разбита или разорвана зубами… не знаю, как правильнее сказать… но чувство отвратительное.
Осторожно ощупываю языком то месиво.
– Хотела напиться? Облегчить страдания? Нет.
Он разбивает бутылку о стол.
Слепящий фейерверк осколков. Вздрагиваю, мечтаю стать невидимкой.
– Смотри, – велит он и подходит ближе.
Хватаюсь за ведерко со льдом, который успел изрядно подтаять, прикидываю, безопасно ли запустить этим ведерком в чертового ублюдка.
Тошнота подкатывает к горлу, пытаюсь проглотить ком вместе с очередной порцией крови. Замутненный пеленой боли взгляд фокусируется на Валленберге.
Впервые называю его «Валленберг». Наверное, просто потому что…
Господи!… Только, не надо…
Мои пальцы сжимают ведерко с надеждой, будто оно действительно способно защитить. Приглушенно вскрикиваю.
Валленберг лениво перебирает осколки бутылки, выбирает один покрупнее, переводит взгляд на меня и улыбается:
– В одной клетке со зверем.
Он буквально отдирает мою руку от ведерка, поворачивает ладонью вверх и…
Боль приходит не сразу… холод… онемение… вдруг становится настолько хреново, что ноги подкашиваются. Я кричу, пытаюсь освободиться, но он держит крепко. Он сжимает мою ладонь своею, сжимает до одури сильно, переплетая пальцы. Тело к телу, а между – кусок стекла. Ручейки крови оплетают узорами наши руки. Пульсация нарастает. Рваные края осколка погружаются в плоть когтями хищника.
Пожалуйста, прошу… не надо больше… столько крови вокруг.
Умоляю прекратить. Мне безразлично, что последует дальше. Лишь бы это прекратилось. Боль можно стерпеть, если обозначены границы. Однако страх парализует, ведь ты не больше знаешь, где начало и конец.
Кричу и рыдаю.
Просто прекрати. Пожалуйста…
– Ты сама этого хотела, – ему должно быть так же больно, как и мне, но этого не чувствуется.
– Нет… нет…
Перед глазами темнеет. Влажный запах с оттенком металла пропитывает легкие.
– Тебе понравится, – шепчет он и погружает мою руку в ведерко со льдом.
Холод приносит покой. Осколок извлечен. Не хочу смотреть на ладонь. Тихо скулю.
Валленберг становится сзади, сжимает обнаженную грудь. Изрезанная стеклом рука подбирается к моей шее, пока вторая поочередно выкручивает соски, заставляя извиваться от боли… и не только.
Внутри меня конченная мазохистка ловит кайф.
Сильный толчок. Больно ударяюсь животом. Пробую вырваться, но он сильнее. В процессе борьбы ведерко отправляется на пол, а кубики льда разлетаются по столешнице мириадами кровавых бриллиантов. Всполохи молний цвета бордо. Соленые дорожки проложены по разгоряченным щекам.
Отчаянно ерзаю, пытаюсь выползти из-под своего палача.
Он смеется, влажные пальцы скользят по моей шее.
Я распята. С губ срываются капли крови, нашей кровью разукрашена гладкая деревянная поверхность. Глаза застилает багряная пелена, а в ушах звенит. Этот вязкий тошнотворный запах повсюду. Соль и металл на губах. Тяжелое дыхание зверя дразнит болезненно-чувствительную кожу.
– Willst du Hoffnung? Ich habe nicht… für dich, (Хочешь надежды? У меня ее нет… для тебя) – рычит он.
Фон Вейганд отстраняется, чтобы расстегнуть брюки. Удобный момент вырваться… но я ничего не делаю. Я боюсь не выйти живой из этого кабинета.
Холодею под жаром его огромного члена. Мне кажется, раньше он был поменьше или просто страх сказался… боюсь представить, как ЭТО войдет ТУДА. Машинально дергаюсь и закрываю глаза.
Давай уже…
Гребаный эстет. Он не торопится. Он задирает мое платье до груди, окровавленные пальцы исследуют позвоночник, едва касаясь кожи.
Мгновение…
Вторая рука срывает напряженный выдох. Он знает, куда и как нажать. Все мои кнопки, как мне нравится. Проходит совсем немного времени, и я не могу сдерживать стоны. Бедра порочно движутся в такт неторопливым ласкам. Если так пахнет страх – кровью, спиртом, пряностями – то мое желание пахнет страхом.
– Хорошо, meine Schlampe? – ироничный смех подталкивает на край.
Как же хочется быть сильнее… хоть в чем-то… хочется разбить его ухмыляющееся лицо… заставить страдать…
– А тебе хорошо? Или мало крови? Ударь меня еще раз! Ну, сделай, как тебе нравится, ублюдок!
Он сжимает мои бедра, член упирается плотнее. Замираю от страха. Жду и постепенно понимаю: боли нет, не будет… ее просто не может быть.
Низ живота сводит судорогой, а по телу разливаются волны тепла, одна сильнее другой. Меня подбрасывает вверх удивительное чувство. Задыхаясь, понимаю, что кончила. Я кончила просто потому, что он вошел в правильное место.
– Твой зад оставим на десерт, – обещает фон Вейганд, слизывая кровь с моих губ.
Судороги не отпускают, мелкая дрожь по телу и мало воздуха.
– Скажи, кто ты.
Его руки стискивают грудь, и я снова кричу… и продолжаю кончать, или что это такое, я не отдаю отчета. Мне плевать на боль в руке, плевать на кровь во рту. Я хочу еще, хочу, чтобы он не останавливался, двигался, проникал глубже. Я хочу, чтобы он никогда меня не отпускал.
– Deine Schlampe…
– Громче, – требует он, властно сплетая в одно наши кровоточащие ладони.
Похоже на один бесконечный оргазм. Я не знаю, возможно ли это, я обещаю подумать позже, когда смогу думать.
Желание, кипящее и тягучее, разливается по венам. Наверное, так чувствуют себя наркоманы, вкалывая героин. Убеждают, будто это нормально, объясняют с научной точки зрения.
Он целует меня, его язык пробует на вкус распоротую изнутри щеку, мягко касается нёба. Щемящая нежность идет в разрез с той первобытной силой, которая ощущается в каждом его толчке.
Кричу, но уже не от боли. Окровавленные пальцы сжимаются крепче, спаянные воедино под стать разгоряченным телам. Несколько движений, глубоких, жестких и сильных. Неутолимая жажда в самой глубине. Темнота раскалывает привычный мир на тысячи окровавленных осколков, прогуливается плетью по взмокшей коже.
Не могу дышать… Чаще и сильнее. Заставь меня умолять. Глубже и жестче. До утробного хрипа, синяков и прекрасной маленькой смерти.
Отключаюсь, чувствуя, как его сперма ударяет мощной струей.
Глава 5.1
Размытые узоры из крови на осколках разбитого зеркала. Это мои мысли. Мысли без начала и конца. Опознавательные знаки давно утеряны. Жалкие потуги, спазмы измученного сознания. Будто гулкие удары сердца, скованного зимней стужей, безумием любви, новорожденной ненавистью.
Существует такая психологическая техника, по-умному объяснять долго, а по-простому – даже в полном дерьме необходимо отыскивать положительные стороны, которые якобы делают из полного дерьма сладкую карамельку.
Ну, блин, не знаю. Не убили, не трахнули в зад, заставили испытать полулетальный оргазм. На повестке дня сплошные плюсы.
Если серьезно, то на ум приходит данная фраза:
– Следите за тем, чтобы ваш язык не выписал такой счет, за который ваша задница не способна расплатиться.
Автор неизвестен, но коли объявится, обозначим в лучшем виде.
Теперь придется поговорить о наиболее важных фактах.
Спонсоры моих злоключений – природный идиотизм, самонадеянность, бездействующие в нужных направлениях правоохранительные органы, глубоко любимое государство Украина. Отдельное «спасибо» Стасу.
Что же поблагодарим их всех и разойдемся с миром. Вот только кто меня сейчас отпустит? Покуда задница и остальные части тела не покроют счет, бедной переводчице суждено оставаться на подхвате у господина. А ведь по старой доброй традиции ничто не предвещало беды.
И грянул гром.
Четыре месяца страданий, пара месяцев новой работы, немного релакса, томные мечтания о счастливой семейной жизни. Тщетные труды сублимировать прошлое в позитивное русло. Мучиться, забывать, принимать, прощать и отпускать. Зачем? Чтобы потом броситься в ноги, вылизывая ботинки благодетеля, растерзавшего твою душу в клочья, расколовшего сознание на светлое «до» и мрачное «после».
Собирайте меня в совок, как тех мультяшных персонажей, которые распадаются на фрагменты в зависимости от воли творца.
«Я больше не знаю, кто я», – призывно мелькает неоновая вывеска.
Стыдно перед доктором за помятый вид. На мое платье жутко смотреть: кровь, сперма, помялось, опять-таки.
Мужчина средних лет и самой заурядной внешности. Не особо удивляясь, он произвел требуемые процедуры (обработал раны, наложил повязку на руку) и дематериализовался. Реагирует исключительно на немецкий язык. Личный врач? Равнодушное выражение лица, отточенные до механизма движения. Наверняка привычен к подобным эпизодам. Стараюсь не развивать мысль дальше.
К черту…
Ах, да. Вот и он.
Фон Вейганд или Валленберг?.. слегка затрудняюсь, как теперь его величать. «Фон Вейганд» привычнее, поэтому пока он не доведет меня до окончательного помешательства останется фон Вейгандом.
Так вот, он обошелся без профессиональной медицинской помощи, успешно справился своими силами, а в данный момент дымил сигарой, задумчиво изучая мое сжавшееся в комочек тельце.
Может хоть легкое заражение? Воспаление? Или проклятый немец, вообще, непрошибаем? Впрочем, вид его несколько померк, под глазами обозначились синяки, заметна общая усталость организма. Годы-то берут свое. Это я молодая, а ему под сорок, практически старичок, педофил хренов.
Пытаюсь мило улыбнуться и тут же вскрикиваю от боли.
Синяк появится на пол лица, не меньше. Хорошо, что многострадальная челюсть осталась в порядке. До лучших времен, так сказать.
– Весело? – интересуется фон Вейганд.
– Нужно плакать? – пожимаю плечами.
По жизни зачастую кажусь унылым говнецом, но смех – моя первая реакция в состоянии стресса.
Фон Вейганд выдыхает очередной столб дыма в потолок, а после жестом приказывает подойти поближе.
Не хочу. Я бы хотела в душ, шоколадку и основательно выспаться.
Но, конечно, я подхожу. После того как весь стол забрызган твоей кровью, тяга к геройству нивелируется инстинктом самосохранения.
Фон Вейганд вольготно расположился в кресле руководителя. Думаю, не хватает высоких кожаных сапог. Нет, туфли тоже классно смотрятся, но сапоги по любому круче.
– Плакать не надо, – он с удовольствием затягивается, откидывает голову назад и выпускает дым вверх. – Стань на колени.
– Прости – что? – надеюсь на слуховые галлюцинации, после удара очень вероятно…
– На колени, – развеивает сомнения фон Вейганд.
Его взгляд мгновенно заставляет прочувствовать отрезвляющий холод скальпеля на коже. Везде и сразу. Кажется, слухи о талантах Вовы-Доктора преувеличенны. Есть инструменты неосязаемые, но ранящие во сто крат больнее.
Подчиняюсь. Разве у меня есть выход? Только не здесь и не сейчас, не в этом кабинете и не перед этим человеком.
– Ты плохо понимаешь, куда попала.
Ледяной тон. Слезы не сорвутся с моих глаз, инеем замерзнут на ресницах. Не хочу смотреть. Не буду.
– Скоро поймешь, – обещает мужчина, державший в руках мою агонизирующую душу.
И я ни единой секунды не сомневаюсь в его словах.
«Только выбраться отсюда, а потом…»
Потом… Ты уверена, что «потом» наступит?
Звонок мобильного. Вздрагиваю всем телом. Нервное возгорание.
Фон Вейганд ухмыляется и отвечает:
– Здравствуй, Михаил.
Наклоняется вперед. Пальцы требовательно исследуют мои пересохшие губы.
– Не беспокойся. Наш уговор в силе. Но… есть один нюанс.
Закрываю глаза, когда шея покрывается мурашками под властными прикосновениями.
– Владимир Вознесенский… кличка «Доктор»… можешь выяснить сам. Он мешает. Этого достаточно.
Обращаюсь в слух. Соображаю фигово, но стараюсь построить причинно-следственную связь.
– Мне все равно. Важен результат… Сегодня ни его самого, ни его, так называемой, банды не должно быть…
Пальцы на моем горле сжимаются чуть крепче, самую малость, давая в полной мере прочувствовать величину контролируемой силы.
– Я сказал, что мне все равно, как ты это сделаешь. Сегодня. Сейчас.
Он отпускает, но дышать удается с трудом.
– Благодарю за понимание.
Разговор окончен. Правда, не верю. Не бывает. Не настолько просто.
– Твоя проблема исчезла, – губы фон Вейганда кривятся в знакомой саркастической усмешке. – Расстегни ремень и приступай.
– Что? Я не…
– Раньше ты выглядела более сообразительной, – прерывает он. – Долг нужно отработать.
– Один телефонный разговор… и ты же не дал мне никаких денег… ты минуту поговорил и все. Ты издеваешься? – нервно посмеиваюсь, щурюсь от очередной вспышки боли. – Ты же минуту потратил, чтобы это решить и даже ни доллара…
– Я не выбрасываю деньги на ветер… есть у вас такое выражение? Я знал, кому позвонить, обещал решить проблему – решил, – Фон Вейганд берет новую сигару, закуривает.
– Это нечестно, – выдаю убийственный аргумент.
– О честности речи не шло. Приступай.
Ох*еть… то есть он ох*ел, да?
Выражаюсь приличным образом:
– Прости, не могу. Ты не помнишь, что у меня во рту творится?
– Видел хуже, – продолжает гадко ухмыляться.
Вдох. Выдох… Стараюсь не закричать.
– У меня очень болит, – цежу сквозь зубы.
– А у меня стоит, – холодно прерывает он. – Поэтому я спрошу только один раз – в рот или в задницу?
На раздумья много времени не требуется.
«Ублюдок, скотина, сволочь», – пытаюсь разозлиться, чтобы не заплакать.
Мои пальцы отбивают барабанную дробь, когда я расстегиваю его брюки. Понимаю прекрасно: позиция заводит сверх всякой меры. Заводит в самом пошлом из всех возможных смыслов. Жажда и ужас от собственной жажды. Это унизительно, отвратительно, грязно и ненормально. В самом низу живота что-то сокращается, болезненное и приятное одновременно, накаляется и превышает допустимые лимиты.
«Ты вроде хотела шоколадку», – издевательски хихикает внутренний голос.
Хотела, но не эту. Точнее, можно и эту. Но только не так.
Стараюсь выполнить операцию осторожно и с душой, чтобы нам было обоюдно приятно. Получается плохо. Малейшее движение – искры из глаза сыплются.
– Сплошное разочарование, придется учить тебя заново, – сетует фон Вейганд.
Его пальцы ухватили за челюсть настолько крепко, что рот не закрыть. Очень скоро, мне стало понятно, как чувствуют себя резиновые куклы из секс-шопа. Трах без лишних прелюдий. Жестко и размеренно. Неспешно, со вкусом, наслаждаясь каждым движением.
И все бы ничего, но боль… словно по лицу надавали отбойным молотком, а после пропустили через мясорубку.
Когда фон Вейганд соизволил кончить, я поняла, как мало для счастья нужно. Всего-то, чтоб тебя не еб*ли в рот. Простите, мой русский.
Конечно, письменных соглашений мы не заключали, но я прекрасно понимаю: если с бандитами все решилось за минуту, то со мной и того проще. Никто церемониться не станет.
Есть ли смысл детально описывать дальнейшие события?
Мало реагирую, когда фон Вейганд раскладывает меня на столе и приступает к исполнению классической части программы. Внутри мучительно и сладко подрагивает, но мозг оффлайн, и слишком много усталости, чтобы наступила разрядка.
Идеальная машина. Думаю, я погорячилась с «годы берут свое».
Быстро, медленно, опять очень быстро, полная остановка. Он регулирует желаемый темп, говорит, как двигаться, обнять, куда положить руки. Он приводит меня в нужную позу и применяет по назначению.
Сомневаюсь, что его секретарша сосет старательно. Мистер Секс не выглядит удовлетворенным.
Плакать нет сил. Голова накалена свинцовой тяжестью. Фон Вейганду плевать на мое состояние. Чувство, будто его член продолжает двигаться внутри, не покидает тело, даже после завершения столового этюда.
Сдвигаю ноги, переворачиваюсь на бок и продолжаю лежать. У меня нет желания подниматься. Между бедер липко, вкус коктейля из спермы и крови во рту, щека пульсирует болью.
– Спускайся вниз, водитель отвезет домой, чтобы ты могла привести себя в порядок и собрать вещи. Часа достаточно? – окидывает меня критическим взглядом. – Выглядишь ужасно. Дам два часа.
– Куда собираться? – меланхолично поправляю платье.
– Ты же не думаешь, что я останусь в… Украине, – название страны он подчеркивает с особым презрением.
Винтики в голове крутятся слишком туго.
– Я не совсем понимаю.
– Мы вылетаем в Барселону.
– Но виза…
– Мой самолет не досматривают.
«Никто и ничто не спасет тебя», – красноречиво обещает бездна в его горящих глазах.
Глава 5.2
Люблю ли я фон Вейганда до сих пор? Ожило ли мое безумие?
– Валленберг, а не фон Вейганд, – умничает внутренний голос.
По большому счету человек один и тот же. Мне нравилось собственническое отношение, властность и жестокость, его сила и воля, все его движения, голос, то, как он смотрел на меня, и то, как он имел меня… ох, лучше не развивать.
Вы решите, что я извращенка, если узнаете, как сладко тянуло в низу живота при мысли о нем. Валленберге или фон Вейганде. Плевать. Избитая и уставшая, я все равно желала его больше всего на свете. Это зов плоти, первобытный инстинкт склониться перед альфа-самцом, и меня тянуло в огонь с отчаянной тупостью. Я готова была ползти на коленях, я хотела ползти и выполнять все, что прикажут.
Однако мазохистская готовность отдаться целиком и полностью не означала, что разум не вставит пистонов телу.
– Ты ведь хочешь меня? – спрашивал Леонид, когда мы оба лежали в постели абсолютно голые.
– Хочу, – соглашалась я, целомудренно накрывалась простынкой и прибавляла: – Но этого мало.
Вот оно, природное упрямство. Хочу, а не буду. Сей принцип работает на все кроме хавчика. Разочарование, соглашусь. В мире ничтожно мало постоянства и много жестокой несправедливости.
– Подумай о другой стороне вопроса. Это не только цепи да плетки. Он миллиардер, у него столько денег, сколько ты за всю жизнь не видела в самых смелых мечтах. И он хочет тебя, дура. Если бы ты была для него рядовой шлюхой, стал бы он тебе помогать? Он бы делал вид и дальше, что вы встретились впервые. Ты нужна ему. Ты или твое тело или покорность… какая разница? Пораскинь извилинами, оцени выгоду, которую способна извлечь, – нашептывала корысть.
– Выгоду она извлечет, если останется жива после тест-драйва, – пропищал инстинкт самосохранения.
Я велела голосам в голове притихнуть, проглотила правильно подобранные антидепрессанты, и тревоги улетели прочь на розовом драконе.
Шучу. Без голосов в голове мне станет совсем грустно, мир вокруг потеряет краски… в общем, я культурно попросила их замолчать и не беспокоить, когда решение уже принято.
Надежда вернулась ко мне под приятно согревающими струями душа. Надежда и безумно-авантюрный план.
Конечно, я не собиралась отрабатывать должок. Не настолько мазохистка как фон Вейганд садист. Сегодняшняя ночь – аперитив перед основными блюдами. Легкий флирт, плавно перетекающий в тяжелые последствия. Надо свалить куда-нибудь подальше, с глаз долой из сердца вон. Он ведь не настолько отмороженный псих, чтобы прессовать мою родню?
Смотрю на себя в зеркало. Синячок прорисовался живописный. На руку взглянуть не забудь, детка.
Признаю: псих.
Однако это не означает, что в случае моего тихого и мирного исчезновения, он начнет разбираться по понятиям. Не означает же?! Это, в конце концов, унизительно для него, мелочно и ниже уровня миллиардерского достоинства. Он найдет себе другую мишень и отыграется. Главное: скрыться получше, а то если выловит меня, ничего хорошего не жди.
План побега будем составлять на ходу. К счастью, ко мне не приставили охрану. Он не может вообразить, будто я решусь бежать. Зря. Нельзя недооценивать противника.
Пункт первый: спешно упаковываюсь в спортивный костюм Стаса и для верности набрасываю безразмерную ветровку, скрываю половую принадлежность.
Пункт второй: из вещей нет смысла брать что-либо кроме денег и документов. Запас на «черный день» имеется, тем более, я могу воспользоваться сбережениями Стаса. Десять штук родной валюты помогут оплатить билет на автобус в любой город, после необходимо снять квартиру на окраине и скромно жить минимум три месяца.
Теперь самая большая проблема: как все объяснить маме?
Реально зависаю.
Сказать правду? Страшно и неудобно.
Врать? Понятия не имею о чем.
По маме меня с легкостью найдут, проследят звонок на мобильный и все такое. Можно, конечно, на городской звонить, но его тоже реально прозондировать. Разумеется, я куплю другой телефон и чистую симку, но если проверят, то сразу заподозрят, вычислят, из какого города звоночек. Game over. (Игра окончена)
Надо пропасть совсем, чтобы ни единой ниточки не вело, чтобы нигде не светиться.
Как это объяснить маме?! Ну, как?!
Ладно, подумаю потом. Основное – свалить. Не могу же остаться с фон Вейгандом до полной потери психического здоровья только потому, что не знаю, как объяснить ситуацию маме?
Бежать прямо сейчас. Иначе никак. Слабо представляю, как смогу отделаться от своего кредитора в Барселоне, не зная города, без нормального паспорта с визой, и неизвестно, какие условия меня ждут.
Черт, вы тоже обратили внимание на мою неистребимую манию преследования? Я не уверена, что фон Вейганд, вообще, начнет искать меня с прослушкой телефонов, частными детективами и стаей охотничьих собак.
Впрочем:
– Лучше перебдеть, чем недобдеть, – как любит говорить мой папа.
Уже под дверью подъезда я понимаю: на дворе три часа ночи, рабочий день, безлюдно.
Как же незаметно проскользнуть мимо зоркого водителя?
Да, в теперешнем прикиде меня признать трудно, хотя человек опытный и подозрительный… вдруг кинется следом? А там – дело дрянь.
Придется проанализировать ситуацию серьезно.
Что сделал бы на моем месте дон Хуан? Вариантов много. Но поскольку в моем распоряжении нет дымовых шашек, гранатомета, умения мастерски мимикрировать в тон окружающей среде и навыков гипноза, ничего нельзя воплотить в жизнь. Я могу поискать пластиковую ложку и начать рыть подкоп, но…
Вообще, есть идея получше. Да здравствуют ментовские сериалы моего папы! Всё же отечественный продукт порой гораздо качественнее и полезнее зарубежного «мыла».
Что нам требуется для осуществления дерзкого замысла? Выпивка, закуска и алкаш, непременно проживающий на первом этаже.
Пулей несусь обратно в квартиру, собираю нехитрый тормозок: дорогущие коньяки Стаса, подарки благодарных клиентов, и первое попавшееся под руку съестное. Галопом скачу вниз, прямо к вожделенной двери спасительного алкаша. Меня не заботят детали. Как то опасность нахождения юной девы в апартаментах проспиртованного насквозь субъекта с нестабильной психикой.
После пилона и фон Вейганда страшно не бывает.
Упрямо трезвоню в дверь.
– …кто… – донеслось до моего утонченного слуха единственное цензурное слово.
– Я! – отвечаю с вызовом, для верности бряцаю бутылками. – Опохмел.
– Колька, ты чего ль?
– Ага, – подтверждаю, потому что не люблю разочаровывать людей.
Копание в замке под аккомпанемент отборной брани. Минутная пауза. Попытка сфокусировать зрение.
– Колька? – с долей подозрения спрашивает алкаш, задумчиво почесывая небритый фейс, и всеми силами пытается сопоставить разрозненные картинки в подсознании.
– Ага, – уверенно киваю и сую ему тормозок для отвода глаз. – Ну, че? Пойду вылезу у тебя через окно…
Возможно, во мне проснулся великий актер, или же Фортуна не такая сука, как о ней говорят. Или, что вероятнее всего, алкаш достаточно пьян, дабы не отреагировать молниеносно. Дабы никак не отреагировать.
Невозмутимо шествую к окну, открываю и начинаю лезть вниз.
Кто делает окна на таком большом расстоянии от земли? Хотите, чтобы я последние кости переломала?
Да, это потяжелее, чем в кино.
Бл*ть, это намного тяжелее.
Чертыхаюсь, цепляюсь, извиваюсь. Стараюсь удержаться руками, спуская зад в первую очередь, но зад по весу превышает силу моих рук. Резко плюхаюсь вниз, обдирая ногти о стену. Не самый приятный опыт.
Набор бранных словечек, несколько душераздирающих воплей. Я в порядке, честно.
Позволяю себе отдохнуть на сырой земле, потихоньку отдираю прифигевшее тело от немилосердно жесткой поверхности, попутно проверяюсь на целостность физической оболочки. Моральной – прямая дорога на свалку.
Больно и радостно вырвать из лап судьбы заслуженный шанс на свободу.
Вокруг ни души. Город спит.
Вдыхаю полной грудью и припускаюсь вперед. К мечте. К новым свершениям. К автовокзалу. Направлений масса, паспорт никто не попросит. Купил билет, устроился поудобнее, задремал, упираясь башкой в стекло.
Романтика…
Плевать, что маникюр превратился в говнище, зато оплата по счету отстрочена.
Не успеваю толком насладиться своей неоспоримой гениальностью, ибо на плечо ложится суровая длань Рока.
– Госпожа Подольская, вам лучше пройти с нами.
Сразу две весьма ощутимые длани на моих хрупких плечах. Искусно ускользаю, поворачиваюсь, намереваясь занять оборонительную позицию. Два качка внушительных габаритов смирно замирают. Видимо, им запрещено меня мутузить.
– Госпоже Подольской может и нужно, а мне так точно нет!
«Только не паниковать, только не паниковать», – стараюсь думать я.
Но на самом деле думаю: что за дерьмо опять творится?
– Вам лучше пройти с нами по-хорошему, – тонко намекает один из качков, опуская руку в карман.
Наручники? Пистолет? Граната?
Пытаюсь убежать. Понимаю, тупо. Понимаю, было глупо надеется на недальновидность фон Вейганда. Он прекрасно всё рассчитал, организовал дополнительную слежку. И что теперь будет? Не хочу знать.
Пожалуйста…
Пожалуйста, хотя я и знаю, что шансов больше нет…
Мой локоть попадает в капкан. Предательский укол следует прежде, чем успеваю дернуться. С губ срывается тихий вскрик, потихоньку отключаюсь от реальности.
Меня тянут в сторону. Трудно дышать, бой сердца оглушает, кажется, оно гремит на поверхности, просто у меня на губах. Такое странное ощущение.
Понимаю, крупногабаритный качок достал из кармана шприц, а в шприце этом было черт знает что.
Люди, кто выключил свет? Хватит прикалываться. Ладно, совсем не смешно.
Эй, люди…
Шепчу и понимаю, больше никого рядом нет. Ловушка захлопнулась. Металлический скрежет засовов выносит смертный приговор.
Глава 6.1
Ты не увидишь звезды, пока не наступит ночь. Разве способен оценить силу света тот, кто ни разу не оказывался во тьме? Наверное, существуют везунчики, которым всё достается сразу и по высшему разряду. Ну, а я… а что я? Я в черном списке.
Медленно всплываю на поверхность. Чувствую тошноту. Ноющая боль наполняет затылок. Уши заложены, а во рту пересохло, горло неприятно скребет.
«Дерьмово», – думаю я.
«Попала ты, девочка, попала основательно», – думает внутренний голос.
Кашляю, открываю глаза, с долей опаски осматриваюсь по сторонам.
Это все, что угодно, только не самолет.
– И на том спасибо, – позволяю себе облегченно вздохнуть и расслабиться в удобном кожаном кресле.
Кто бы меня пустил лететь без Шенгенской визы (моя испанская давно истекла)? Доподлинно известно: даже президенты проходят паспортный контроль. Как бы меня протащили через таможенный пост в отключке? Конечно, Украина – страна неограниченных возможностей, если у тебя хватает финансов. Но, блин, не до такой же степени.
