Текст книги "Роман О Придурках"

Автор книги: Валерий Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Г Л А В А 5 безглавая

Who li they такие

(продолжение – НАТАШКА)

КЫШ-МЫШЬ

В длинном коридоре полуподвального этажа к шерша-вой ни одной пулей не целованной стене одиноко присло-нился фанерный ящик. На его облупившейся красной по-верхности белыми буквами специального шифра выведено шпионское ПК Љ 7 и ниже, для маскировки: «При пожаре звонить 01». Во всех нормальных университетах в нор-мальных подвалах в таких ящиках вы не найдете ничего, кроме: пыли, несчетного количества окурков и мусора, сто лет не проверяемого пожарного рукава с брандспойтом и торчащего из стены толстого огрызка пожаротушительной трубы. На прорезиненных рукавах любит тренировать стальные челюсти зажиревшая моль, а в огрызках труб со-вершенно без прописки живут высушенные запасливым пауком доверчивые мухи и нелегальные приведения.

В нашем университете все не так. Некоторые аспиранты полюбили чистоту и порядок, самолично взяли шефство над ящиком: и мусор вовремя вынесут, и пыль уберут по очереди. Не только своими юбками и колготками. Но ино-гда и заранее. Как сегодня с утра, чтобы вечером, когда коридоры и аудитории опустеют, можно было с чистой зад… простите, совестью спрятаться в примелькавшемся всем и оттого надежно укрывательном ящике. По ходу предварительной зачистки сделали еще два полезных дела: мух не тронули, только пыль с крылышек сдули, а приви-дения лишили статуса нелегальных – прописали по форме Љ6, но без права на ускоренную приватизацию.

Сначала в ПК Љ 7 засел в засаду один агент. Не прошло и получаса, кто-то опоздавший заскреб в замке универ-сальной отмычкой. Ящик маленький, там один агент пря-чется на трубу намотанный как шланга. Где уж потеснить-ся и второго под боком пригреть? Первый догадался, выве-сил табличку: "Занято. Просьба не беспокоить". Тот, кото-рый первым не успел, не стал разборки устраивать, права качать и пальцы веером распускать. Тихо сказал что-то не-хорошее и сердитое, и пошел прятаться в другой, не подго-товленный по санитарным нормам ящик. Или перенес шпионские пряталки на более удачливое время, пообещав себе прийти и занять очередь с утра пораньше, чтобы пер-вым быть и задание не провалить.

Уже добрых три часа как затих последний проезжаю-щий по гулким коридорам дежурный трамвай, а человек, затаившийся в ящике, не спешил покидать его. Светящиеся в темноте часы показывали: до звонка на выход осталось восемнадцать минут.

Человек умел ждать. Ждать так, чтобы это было не в тягость, не раздражало слизистую оболочку и не ослабляло боевой дух. Сказывались годы упорных тренировок и сот-ни прослушанных затылком наискучнейших университет-ских лекций. А еще он прожигал пустые часы и состав-ляющие их минуты приятными воспоминаниями. Вот и сейчас перенесся на десятилетие назад. Весной к ним в Скрудж Холл Кулички приезжал сэр Пол с женой Линдой и со всеми своими Крыльями. Приезжали погостить не-дельку, на жирных карасей и диковинных ротанов поохо-титься. Дядя Пол вечерами, у костра, пел под гитару свои негромкие песни. Особенно часто затягивали подвыпив-шие гости бесшабашные куплетики про Yellow Submarine, а по просьбе Линды коронную Yestudey. Агент не раз про-верял – если эту песню петь до тех пор, пока спина не за-кружится, как раз на восемнадцать минут скучания хватит. А еще агент знал: если сейчас из ящика начать выбираться, с кривой трубы слазить и вывернутые кости рук и ног в порядок приводить, тоже восемнадцать минут потребуется. Что он и начал незамедлительно осуществлять.

В этот полуночный час университет привычно пустовал всеми своими нормальными обитателями. Агент знал и это, но привычно не расслаблялся. Надеяться на шпаргалки и на авось не в его правилах. Заблокировал входы и выхо-ды в полуподвал. Поставил растяжки поперек коридора – натянул струны от гитары, настроил их в миноре и присту-пил к главному.

Утром, днем или вечером проникновение в каморку было рядовой операцией, конечно, требующей некой предвари-тельной подготовки, но весьма небольшой. Достаточно по-дойти к расшатанной, обитой кусками проржавевшего же-леза двери, вставить в замочную скважину ключ, повер-нуть его, надавливая на головку нежно вправо и резко вниз, а правым коленом на специально выдавленное полу-шарие, но не сильно, до приятного скрипа, не в коленке, скрипа железного листа, и нате вам, вы уже внутри. Види-те, как все просто. Несколько лет тренировок и вы сможете справляться с капризным замком даже без ключа.

Глубокой ночью такого подхода было недостаточно. Пришлось дополнительно смазать все шарниры, даже в замочную скважину влить положенную порцию.

Наибольших опасностей было три: темнота, возможные камеры слежения, и ночные обитатели подземелья.

Агент действовала грамотно и уверенно. Фонариком решила не пользоваться, луч хоть и тонкий, а все равно из-далека виден. Щелкнула выключателем, весь коридор ос-ветили три мигающих люминисцентом лампы дневного света. Камер слежения она сегодня не боялась. Аналитиче-ский расчет показал: когда на дежурство заступает бывший начальник студенческого оперотряда, ныне дрочливый пенсионер дядя Паша, видик у него всю ночь порнушку показывает. Перед операцией агенту донесли: какой-то пенсик шесть соответствующих кассет в студенческом пункте прокате взял. По фотографии опознали кого надо. Значит, до утра глаз не сомкнет, а рук не разомкнет.

Агент, выполняя требования инструкции, опустила на лицо темную вуаль, белые аристократические руки спрята-ла в грубые резиновые перчатки. На туфли натянула мяг-кие войлочные чулки, скрадывающие звуки шагов. Вход-ную дверь открыла так же ловко, как и днем, изнутри за-стопорила ее деревянным клином.

– Половину дела сделала, – привычной фразой, выдаю-щей ее с головой, подбодрила себя. Она всегда так говори-ла, выработала своего рода психологический стимулятор личного стимулирования своего изнеженного организма и склонного к симулированию характера.

Старинный книжный шкаф в темном углу каморки бри-гада мастеров, вызванных ей из другого города, предупре-дительно переставила с шариков на ролики. Наталье оста-лось только нажимать на кнопки. Пультом она привела в действие скрытый механизм. Шкаф вздрогнул всеми свои-ми перегородками, мотор чихнул, выбрасывая клубы чер-ного дыма и копоти, затарахтел ровно на низких оборотах. Полтонны настоящего дубового дерева с настоящими ду-бовыми дипломными работами студентов и аспирантов доброго десятка поколений медленно отползли от бомбо-убежищной бетонной стены.

Убежал, громко топая многими босыми ногами, под по-толок потревоженный паук.

От его шагов Наталья затаилась.

Мама-мышка хотела тоже убежать, не смогла стряхнуть с себя заспавшихся деток, пискнула отрешенно, все четыре лапы сунула в открывшиеся было пасти маленьких глупых мышат. Порешила – раньше времени не паниковать, дис-локации не менять. Война – если случится, план покажет.

Чуткий слух агента уловил мышиный писк. Наталья нашла в себе силы не закричать, молча прикусила губу, молча поменяла терпеливую к сырости прокладку.

Поправляя штаны, нечаянно опрокинула стакан. Его па-дение на пол в ночной тишине было похоже на выстрел. С любым в такой ситуации мог случиться конфуз. Агент не расстроилась, вытряхнула из башмака пока еще теплень-кое, сверила часы с ровным боем своего сердца и строго по расписанию приступила к выполнению основного задания родины.

Девушка дождалась, когда шкаф отполз от стены на расстояние, достаточное, чтобы в узкую щель пролезли ее округлые формы. Ломиком приоторвала заднюю стенку, просунула руку. С самого недоступного дна вытащила са-мую древнюю дипломную работу. Посмотрела на дату. Выпускник 1961 года.

"Аппарат для полета на Луну и другие планеты Сол-нечной системы разработки конструктора Иванова".

– Клево!

Где-то она уже слышала эту известную в научных кру-гах редкую русскую фамилию. Надо посмотреть по ини-циалам и прикинуть: может, под министра иностранных дел подойдет, или под министра обороны.

Представила, как на высоких переговорах, когда этот высокий Иванов не захочет чего-то по-нашему делать, ему в качестве компромата (или неожиданного подарка, смотря по обстановке) его секретную студенческую работу подне-сут – не корявыми буквами и цифрами корявой рукой на-рисованную, а красиво отпечатанную в лучших типогра-фиях Англии! Да еще гонорар, да членство в какой-нибудь Академии, да почетный титул доктора, а может и кандида-та в Нобелевские лауреаты!

Вот ее центровые начальники будут довольны. И про-цент выполнения подскочит!

– Ну, не этих, не министров, Бог с ними, – вовремя опус-тила себя с небес, – но какого-нибудь зама в каком-нибудь высоком кресле все равно в авторстве этой работы уличу.

Наталья, обладая удивительно извращенной женской логикой, заранее прокручивала в своем сознании возмож-ные варианты извлечения максимальной для себя прибыли из, казалось бы, совсем неприбыльной работы.

– Дать крупным планом титул, залить вином дату и инициалы разработчика, предположить его будущую должность, надергать цитат и фрагментов схем…

Папку она временно конфисковала. Поставила на пер-вой странице оттиски заранее припасенными печатями и штампиками: "Совершенно секретно". "Единственный эк-земпляр". "Мойте руки перед едой". Страница за страни-цей пересняла цифровым фотоаппаратом всю работу. Вер-нула на место, подкатила к стене шкаф.

Но окончательно скрыть следы проникновения не уда-лось. Паука дважды приглашать не надо, вернулся сам, сразу видно – ответственный товарищ. Не повезло маме-мышке. Маленькие глупые мышата так старательно сосали мамины лапы, что обсосали их до косточек. Как теперь на охоту ходить? Это ж все кости по полу просыплются, сту-чать будут и дичь распугивать. Пришлось каждую фалангу нитками к хвосту привязывать, а саму мышку и все ее се-мейство до полного излечения поставить на временное усиленное довольствие с полной диспанзеризацией.

Наталья скачала цифровую информацию в компьютер и, первый раз за последние полтора часа непередаваемых волнений, вздохнула.

НУ И НРАВЫ!

Первый раз в жизни Наталья готовила такой широко-масштабный грабеж со взломом и страшно переживала. Бедной девушке казалось, что ее крамольные мысли густой сетью заполнили эфир на всех существующих частотах. Их прослушивают те, у кого есть радио, телефоны, кредитные карточки и законспирированные замочные скважины. И шушукаются за спиной, и делают свои противные выводы о моральном и иных непристойных обликах члена дружно-го трудового коллектива. Она еще ничего не украла, но уже согласна была явиться с повинной и понести заслу-женное наказание, справедливо полагая: если она и в мыс-лях готова к проступку, то в деле тем более драная курица надвое не посмотрела.

Совершать противоправные действия нелегко. Даже ес-ли ты не знаешь законов. Потому как есть законы, которые на бумаге пишут. С ними все понятно – они отражают сте-пень испорченности создающего их общества и зачастую переделываются под каждого нового правителя или окру-жающую его шайку олигаторов (гибрид из олигархов и крокодилов). Чтобы ни в чем не нарушать эти противоре-чащие человеческому естеству законы, надо не дышать, не ходить, не думать и уж конечно не говорить никому ни слова вслух. Лучше сразу взять и окончательно по-правдошному умереть. Так спокойней. Полежишь, пере-ждешь смутное время кавалерийских наскоков, в новом теле века через два народишься и, глядишь, повезло. На смену старой шайке управителей новая пришла, немного не временная, у которой есть время не только сейчас ско-рохватательно до запора нахвататься, а там хоть трава не расти. А есть время подумать: а что дети наши хватать бу-дут, если мы сами только хватаем, а ничего в заделе на бу-дущее не оставляем?

Ну и нравы…

Это как в сказке про Мужика, который собрал добрый урожай яровых и озимых, сидит на печи и размышляет.

– А вот и стал я стареньким, зиму надысь едва пережил, э-вон как скукожило. Знать нонешнюю уж ни за что ни про что не протяну. А и не буду землю пахать, не буду озимые сеять, даст Бог, помру поманеньку. В гроб с собой однова ничего не возьмешь.

Сказал и сделал. Вернее, делать не стал, укрылся попо-ной и весь ушел в неспешные думы.

А Бог прослышал про такие сумнительные речи и по-решил Мужика трухлявого жизнью долгою наказать. И дал ему еще четверть века. И стал Мужик со своей философи-ей самым наипоследним ненужным никому человеком: ни земле, ни детям своим, ни людям чужим. И даже Господу Богу.

" Помирать собирайся, а землю паши…"

Смотришь на Россию, и думаешь: похоже, господь Бог и ее наказал, как того Мужика, за крамольные мысли. И последние пять руководителей (если не считать двух тру-пов) были как раз по работе проделанной чистой воды временщиками.

Закон по большому счету только тогда становится зако-ном настоящим, когда он на душу ляжет, и ни уму, ни сердцу противности не принесет.

Есть такие законы.

Их в голове, на нервных клетках зубилом высекают, и не в один скоропалительный год, а сотнями лет трудов и убеждений.

Наталье было трудно решиться на грабеж. Во-первых, законы она чтила.

Но гораздо важнее было второе.

Воспитание.

Она еще не родилась на свет, а уже знала все десять божьих заповедей и производные от них. Из поколения в поколение как азбуку, как основу основ внушали членам семьи заросших мхом, в смысле – древних родом, лордов правила жизни. Быть примером для всех, быть над зако-ном, быть выше законов. Никакого поступка, не только пятнающего, но даже бросающего тень подозрения быть не должно. Так вот.

Ну и нравы у них!

О каком счастливом детстве может идти речь, когда, ох уж эти естественные потребности растущего организма! и пошалить нельзя, без разрешения с дерева яблоко сорвать непозволительно. В чужой огород за морковкой и огурчи-ком не залезь, из рогатки в стекло или в пролетающую пи-чугу не стрельни. А в юности? Ни подраться тебе, ни по-курить в подворотне. Да и самой подворотни в замках се-мейства Скрудж тоже не найти, – те, которые были, зало-жили камнями, а новые сейчас не строят, не модно.

Она помнит, как почти пять лет ходила в школу мимо велосипеда, который кто-то оставил возле булочной. И стоял он и днем, и ночью, и летом, и зимой, припорошен-ный снегом, пролитый дождем. Одинокий, забытый, боль-ной. И никто не решался даже переставить его с места на место без хозяйского соизволения. Пыль на мостовой про-тирали, боялись колесо неосторожным движением потре-вожить. Владелец ателье, что напротив, сжалился как-то, взял кисточку беличью, машинное масло и аккуратненько смазал все порыжевшие ржавчиной места. И все извинялся перед соседями, что не мог равнодушно смотреть, как ме-ханизма портится. А потом выяснилось, что хозяин попал в больницу и там умер. Наследники, оформив наследство, не нашли велосипеда в гараже и подумали, что старичка сдали на металлолом. Пять лет понадобилось, чтобы найти его и не удивиться, что он остался на том самом месте, с которого хозяина увезли на карете скорой помощи.

Ох, ну и нравы у них!

А в пансионате для благородных девиц как было? Ке-льи, шкафы, комоды не имели ни замков, ни запоров.

С молоком матери впитывалось: чужое брать нельзя, скрывать воспитанному человеку нечего, вся твоя жизнь проистекает на виду у многих. Ты должна знать это и быть готовой в любой момент отвечать за любые свои поступки и проступки. Ты – дочь древнего рода лордов, гордая лор-дочка, нет, лордесса-поэтесса, нет, лордушка-подушка. Одним словом, леди, как и все прочие бабы твоего древне-го рода.

Степень свободы определяется степенью несвободы людей, находящихся рядом с тобой.

Так было в теории.

И почти всегда на практике.

Пока воспитанницы не оставались один на один сами с собой. Тут уж… И откуда что взялось? Вроде все мадамы из благороднейших семейств, где каждый глаз оберегали от неприглядного, слух от неподслушного, а руки от ша-ловливости? Ан, нет, уберегали, да не уберегли. И черти-ков в юных мадамах трижды больше чем в самых проказ-ливых проказниках с какой-нибудь сорок восьмой авеню. И немудрено. Одно дело каждый день из себя выплески-вать накопленное, как все нормальные дети делают. Со-всем другое, когда чертики внутрь загоняются, спрессовы-ваются, один на другой наслаиваются, забродят как на хо-роших дрожжах, а потом с таким хлопком изо всех щелей!

Вы только посмотрите, какие нравы у них.

Уже в восемь лет все девочки из пансионата знали, что если развернутый презерватив опустить в кастрюлю, то в него можно совершенно спокойно вылить три литра густо подкрашенной марганцем воды. Для чего? О, вы, как я по-смотрю, еще более благородных кровей! Надо завязать и, аккуратненько переворачивая кастрюлю, перелить под простынку патронессы, которая не разрешает после отбоя хихикать, читать романы про любовь, да какой там читать! Просто прыгать по кроватям и драться подушками! Три литра подкрашенной воды растекутся плоской лепешкой под простынкой. И могут сидеть в засаде хоть сколько: час, день, месяц. Пока не дождутся упавшей на них голо-вы, это если вы под подушку подложили, или чего-нибудь потяжелее. От любого чувствительного прикосновения чувствительная резина неслышно прорвется, вода вырвется на свободу и доставит домомучительнице и ее любимым воспитанницам разливанное море приятных впечатлений.

В девять лет девочка свободно разговаривала на фран-цузском, немецком и родном английском. Танцевала все, что положено танцевать на светских приемах и молодеж-ных дискотеках. Прочитала все книги, рекомендованные министерством специального пансионатного воспитания для девиц своего круга, и худшую половину из категори-чески не рекомендованных к прочтению. Умела написать правильное письмо и ровно приклеить на конверт марку.

В десять лет ее взяла под свое покровительство двена-дцатилетняя герцогиня N. Натали с сего дня забыла, что такое издевательства старших и черная работа по чистке общественных унитазов собственными зубными щетками, извазюканными до локтей то ли отбеливающим колгейтом, то ли очерняющим уотергейтом. Зато в совершенстве по-знала технику и таинства лесбийской любви.

Ну, скажу вам, и нравы у них!

Через два года герцогиня окончила полный начальный курс элитного обучения, оставила Натали свое покрови-тельство и уехала учиться в колледж при университете Дружбы имени Лумумбы. А Натали долго скучала, ходила, понурая, от графини к герцогине и обратно, и у всех выс-прашивала:

– Как вы считаете, лучше вскрыть вены топором или вылить ведро ужасной уксусной эссенции прямо в голод-ный желудок?

На что следовало глубокомысленное:

– Топор, милочка, может быть тяжелым. Вы его не оси-лите.

– Топоры грязные. Им старое мясо рубят. Вы себе ин-фекцию занесете.

– Топором лучше с размаху по башке, как в седьмой главе романа о Бабукаразюках.

– А от уксуса тело сильно воняет и червяков отпугивает.

– Да-да, и труп дольше не гниет.

Полученные ответы были максимально полными, охва-тывали все, что можно отхватить старым грязным топором и навевали другие посторонние мысли.

– А сунуть с разбегу голову в петлю легче, чем прыгнуть с волжского утеса в мировой океан? – не успокаивалась на достигнутом Натали.

Высокородные товарки, как вы уже поняли, были в во-просах суицида людьми весьма осведомленными. Не раз слышали от… ну, вы поняли от кого! Тема была живой и падала на благодатную почву. Начинались многочасовые рассказы страшилок и смешилок из собственных генеало-гических ветвей, листьев и корней. Круг вовлеченных в разговор возрастал по геометрической, только что изучен-ной ими на уроках сложения прогрессии. Незаметно меня-лось направление разговора, и вот уже, насмеявшись до колик, наобнимавшись до засосов на спине и пониже, за-певали любимые самоубийственные песни и расползались по согретым привидениями кроватям.

ВТОРОЙ КОНЮШИЙ

Перестав быть любимой и собственностью герцогини N, Натали вернулась в круг подруг и стала общей собствен-ностью, то есть дружной со всеми и доступной для всех. Девушек, господа, девушек!

Вы не подумайте, что они там, в пансионатах своих, только ерундой занимались. Как всякую светскую даму высшего общества, Натали многому научили для практи-ческой жизни на воле, если за точку отсчета брать их пан-сионат, и в неволе, если предположить, что она сразу же выйдет замуж. Юная леди весьма сносно умела стряпать пироги, правда кормить ими предпочитала других; жарить на сковороде фасоль, сдобренную капустой и сухарями в сметане; шить куклам платья, а себе хвостики для косичек; штопать собственные колготки и мужские носки; и даже стирать использованные полиэтиленовые мешочки, а дыр-ки в них умело заклеивать скотчем.

Сильверстоун издавна известен всей добропорядочной Англии и остальным Шотландиям и Уэльсам лучшими ко-нюшнями. Породистые лорды и чопорные сэры приходили сюда полюбоваться на породистых рысаков древних кро-вей, сделать ставки, достойно проиграть или безразлично выиграть, не показав ни одним дрогнувшим мускулом ра-дости или огорчения.

Их высокопородистость на фоне высокопородистости скаковых лошадей приобретала еще больший блеск. Даже походку свою, наклон шеи, линию спины и томность глаз господа лорды копировали с жеребцов. Мы могли бы предположить, что господа сэры и лорды, как существа более организованные, не стали бы копировать каких-то там арабских либо русских скакунов. Пусть их копируют, с них берут пример. Но кони они и есть кони. Им на приемах не сидеть, семь пар приборов за столом не менять, им, во-обще-то не грех и на людях, посреди ипподрома, хвост за-драть и показать всем свое к их, господской породистости отношение. Так что пусть господа пример берут. Господам бы к их важности еще и прыти, цены бы на рынке скакунов не было.

Но прыть – штука такая неуживчивая. Никак не хочет она оплечь с чопорностью на одном гектаре даже по малой нужде присаживаться. А потому ипподром осчастливлива-ли своим присутствием некоторые другие знатные особы.

Многочисленные леди и юные чада женского рода хо-дили сюда хоть и по обязанности светского этикета, но с немалой пользой для себя. Окуляры мощных биноклей на-водили не на тех жеребцов, которые взрывали грязь иппо-дрома всеми четырьмя подкованными копытами. Их вни-мание целиком и полностью было похищено лихими ска-кунами с двумя ногами, теми, которые всегда на коне, да-же если они пешие, даже если у них выходной или отгул. И привлекало в них дам в первую очередь внутреннее и внешнее сходство с жеребцами: такие же поджарые, с раз-дутыми состязанием ноздрями, с крепким крупом и возбу-ждающим запахом конского пота, который, не поймешь, впитали от лошадей, или сами научились такое ядреное вырабатывать.

Мужчины обсуждали здесь свои мужские дела. И под-вижек было несравнимо больше, чем при многодневных обсуждениях в палатах разных там лордов или пэров. Пе-ренос состязательности на природу, примиренческий на-строй, праздность в настроении были лучшими аргумента-ми в уговорах. Зачем ссориться, портить себе и другим приятный день? Не в высоких кабинетах разных там Бу-кингемских или Бекингемских дворцов решали вопросы войны и мира, смены премьер-министров или экономиче-ского курса страны, поддержки малого и другого бизнесов. Все эти судьбоносные вопросы давно уже решались здесь, в Сильверстоуне, под рев возбужденной толпы и грохот моторов.

Леди, разбившись на группки, в своем женском кругу полушепотом, полунамеками – на более откровенные раз-говоры не решались, воспитание не позволяло – переска-зывали истории, которые, якобы, происходили с их хоро-шими знакомыми или подругами, в которых сюжет, при всем различии в мелочах, в основном совпадал до непри-личия.

– Какие эти конюшие…

– Ну, чисто разогнавшиеся жеребцы…

– А выносливы…

– Какой напор…

– Такая сила…

– Говорят, двумя руками не согнуть…

– Этот запах…

– Он так возбуждает…

Каждая вставляла своим сердцем прочувствованную фразу. Но фразы эти, собранные из разных уст вполне мог-ли быть сказаны одной, так дополняли они друг друга и, без лишних слов и подробностей, достаточно полно изо-бличали нравы уже много веков прогнивающего, но поче-му-то так и не прогнившего до основания общества зам-шелых аристократов.

Юные леди, которым слушать подобные разговоры вроде бы и ни к чему, вынужденно слушали их. Во-первых, интересно. Во-вторых, мамашам нужно было по-казать всем окружающим невинность своих разговоров, вот, мол, даже дети с нами. В-третьих, скоро на смену ста-реющим теткам придут они, их дочери, так же как на сме-ну выбывающим конюшим непременно явятся молодые и красивые. И уж они-то точно на юных леди глаз, и не только… положат.

Это по вине своей maman Натали влюбилась в Дэвида, второго конюшего дядюшки Макларена. Ну, зачем было так нахваливать его при пятнадцатилетней доченьке, кото-рая в своем физическом развитии явно обогнала время и неуемную maman? Ну, зачем было брать ее с собой для прикрытия своих тайных свиданий? Ребенок – он же охот-но верит любой лапше, которую ей на уши вешает много-опытный конюший. Если сама maman не раз попадалась в расставленные сети, что говорить о Натали?

Скандал уже давно стал достоянием истории, ничего не поправишь, ничего не изменишь. Нам остается только кон-статировать факт: юная леди сбежала с шотландцем на скачки в Монте-Карло. Дэвид взял Гран-При. Дядюшка Макларен закатил банкет, поставил на рога всех Монте-Карлов с их любимыми Монте-Карликами. Честные жите-ли графства гуляли и радовались победе. Но были и такие, которые на любом празднике остаются до мозолей на глазу папарацами. Натали и Дэвид вели себя как истинные побе-дители. У Дэвида победа оказалась двойной: и на трассе, и над дочкой лордов. И он не собирался скрывать свои голо-вокружительные успехи.

Папа-лорд, конечно, ну о чем тут говорить, выкупил не-гативы за весьма кругленькую сумму, но ограничиваться полумерами не стал. Как-то не принято в семье лордов ос-танавливаться на полпути. Воспитание и законы чести не позволяют.

Дабы соблюсти правила приличия, Натали быстренько пристроили в закрытый колледж, благо, связей и фунтов у папаньки с три короба.

Перед тем, как начать отсчет новой своей биографии, леди получила хорошую взбучку, потом промывание жен-ских частей на предмет стерилизации от возможного зара-жения матки. Ей выдали новое обмундирование, новую биографию с именем – отчеством. Зачислили в спецгруппу на ускоренную спецподготовку.

МАТЕРЩИНА

И пошла она проходить курс молодого бойца.

Каждый из вас, дорогой Читатель, слышал про такое нехорошее армейское явление, как дедовщина. Многие по-лагают, что оно свойственно только нашей Советской, а теперь уже Российской народно-трудовой армии. Но, смею вас заверить, дорогие мои, есть еще более страшное армей-ское явление. И распространено оно повсеместно, даже в самых на первый взгляд цивилизованных странах, и осо-бенно в их элитных школах по подготовке шпионов, аген-тов, диверсантов и разведчиков. Явление это, пустившее глубокие корни в спецчастях, носит типично женское имя, – матерщина. Нет, не матерятся там они, а проповедуют жесточайший матриархат: неограниченную власть стар-ших, уже чему-то наученных агентов женского, если мож-но за их жестокость отнести их к этому разряду млекопи-тающих, рода, над младшими, еще только хлебающими кирзовым сапогом горький борщ солдатской жизни.

У новичков выбивали играющее в одном месте детство, а на его место забивали свойственную высокородному от-прыску гордость.

Натали пришла в шпионскую школу под своим новым именем Наталья, с новой фамилией и придуманной био-графией. В ней ни словом, ни намеком не было сказано, чья она дочь, за что ее так низко опустили. Однако родст-венная несчастьем братва прочитала по ее лицу, как по пи-санному, все крутые и не очень повороты прошлой жизни будущего агента. И, раскусив большие и малые мелочи, вывернув их наизнанку, выработала тактику внедрения но-вичка в свой ущербно-крамольный коллектив.

Первым испытательным рубежом для Натали стала по-мывочная. На раздевание и санобработку их группе дали пять минут. Натали стеснялась общей душевой, никак не решалась скинуть с себя последние одежды. Взводная, сержант с агентурным именем Кики, участливо поинтере-совалась о причинах жеманства.

– О, как я вас понимаю, милочка.

– Правда? – прониклась уважением Наталья.

– Сама такой была, – доверчиво шепнула на ухо и по-обещала. – Я разрешу тебе помыться в нашей, в офицер-ской кабинке. Там ни одной девушки нет. Можешь пле-скаться сколько захочешь.

– Ой, я вам так благодарна! Даже не знаю, как и выра-зить свои чувства.

– Ничего не надо, – успокоила ее Кики. – Ты мне сразу понравилась своей скромностью и непорочностью. Я ре-шила помочь тебе быстрее понять и принять правила здешней игры. Поверь, милочка, чем быстрее ты станешь такой как все, тем больше шансов, что ты выживешь еще сегодня.

– Я постараюсь.

– Да уж постарайся. А пока… Можешь забыть про пять минут. Плескайся, пока не надоест, пока сама не захочешь уйти оттуда. Но, если уж тебе непременно хочется отбла-годарить меня, за ужином отдашь свой компот.

В офицерской кабинке, куда сержант Кики пристроила Наталью, действительно не было ни одной девушки. Но там было четверо лишенных хорошего воспитания курсан-тов, которые радостными криками приветствовали куп-ленную у Кики за любимые ею вечерние компоты новень-кую.

Через час девушку выскребли оттуда взмыленную и из-мочаленную. Но Наталья больше не стеснялась своей наго-ты. Она вообще уже ничего не стеснялась.

И усвоила первый урок. Не верь, что кто-то питает к те-бе добрые чувства. Если тебе оказывают внимание, пла-тить придется сторицей.

Следующий урок не заставил себя ждать.

Новеньких определили на постой в казарму. Двадцать часов в сутки их гоняли, кормили, учили, кормили, опять гоняли и снова кормили. Сон был одним из предметов обучения. Сержант Кики вполне достойно могла представ-лять доблестные вооруженные силы на службе в концен-трационном лагере. Помня ее первое участие в своей судьбе, Наталья старалась не давать повода для после-дующих вспомоществований. На одном из построений агента похвалили. Инструктор улыбнулся открытой улыб-кой, протянул руку для поздравления. Наталья протянула свою нежную и белую для ответного рукопожатия и… оч-нулась в больничной койке с переломленной переносицей.

Она хорошо выспалась и отдохнула. И усвоила новое правило:

Не верь тому, кто смотрит на тебя с улыбкой.

Их, правил и уроков, за годы службы в элитном подраз-делении было много. Все вместе они сформировали гото-вого ко всему агента экстракласса. Утешало сознание того, что, если в элитном так издеваются, что же творят в обыч-ном?

После сдачи экзамена на политическую зрелость, ей оп-ределили сугубо личное спецзадание, да такой степени сложности, что и в страшном сне не приснится: забросят ее в дикую Россию. И пока она не раскроет все сто процентов их секретов в квадрате сто на сто километров от места ее дислокации (дальше были границы ответственности дру-гих секретных агентов), не получит родительского проще-ния и, вместе с ним, права вернуться домой, в лоно люби-мой семьи и не менее любимой Родины.