Текст книги "Роман О Придурках"

Автор книги: Валерий Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

И вторая причина – опять же чисто профессиональная, можно смело сказать "списифисьская". Разведки мира для повышения своей всегдашней будь-готовности до несги-баемой всегда-готовности, честно и регулярно обменива-ются вышедшими в тираж агентами. И не только вышед-шими, и не только в тираж. Древнейшая женская профес-сия нигде более не получила такого широкомасштабного распространения. Это с легкой руки спецслужб прижились у нас, простых смертных, радующие души и пополняющие карман: работа по совместительству, служба на полставки, устройство подснежником, синекурые должности. И то верно! Не называть же продавшегося им нашего агента проституткой? Обидится, продаваться передумает. А мы так удачно замыслили! Сегодня он от нас к им перемет-нулся, все наше им рассказал, втерся куда надо без мыла, все ихнее у них выпытал, и опять к нам. Квартал у нас в штате состоит, зарплату получает, квартал у них в Штатах.

Напущенный туман секретности, доходящий до абсур-да, когда агент даже туалетную бумагу после надлежащего употребления обязан съесть, не запивая из унитаза, неко-торым гражданам видится под ореолом геройства, роман-тики и недосягаемости. Мы решили приоткрыть завесу ис-ключительности с людей, которые туда, куда и попадать-то страшно, каким-то образом сумели и там чего-то еще и умудряются.

Совершенно неожиданно, в процессе работы над одной из глав, нам удалось подсмотреть живой кусочек живого диалога живых пока еще разведчиков. Диалог мог проис-ходить в любой стране, в любой разведке, но нас в первую очередь интересуют только четыре из некоторых, плюс одна, которая проворонила и до сих пор этих, которые у нас успешно вредят, не раскусила.

Изо дня в день, пока трудятся эти, которые ихние, у нас, за семью замками у них проводится очередной разбор полетов. Везде одно и то же, с незначительными нацио-нальными различиями, выражающимися в горячем кофе вместо холодного чая, вчерашних сэндвичах вместо про-шлогодних пончиков, либо удобной постели вместо пока-чивающегося лифта.

– Неимоверно трудно работать в условиях страшной русской зимы, – докладывал ведущий "русского" агента куратор с тридцатилетним стажем разглагольствования о сложностях оперативной работы в регионах, в которых не приходилось бывать даже во сне или по пьяне.

– Прошу прощения, сэр, по-моему в России сейчас ле-то! – воспытался протолкнуть разговор в реальное практи-ческое русло бывший полковник КГБ, ныне главный кон-сультант русского отдела, командированный по договору о взаимопомощи для передачи им своего опыта и всех из-вестных ему агентов, явок, паролей, тайников и прочей требухи.

– Может быть, может быть, – загадочно попыхивал трубкой (сигаретой, сигарой, высушенным кизяком) умуд-ренный иногда проблесками мыслей куратор. – Только ис-тория учит нас, сэр, определять погоду в России не по вре-мени года, сэр.

– Здрасте вам с кисточкой! – незаметно перешел с хре-нового английского на чистый русский полковник. – Как же еще ённую определять прикажете? Да мы завсегда, как пойдешь до ветру…

– Простите, сэр! Куда пойдешь?

– Во, народ! Разбаловали вас теплыми сортирами. В уборную, говорю, ну, или, по-вашему, по-сэровски, об угол выдолбить…

– Сэр? – напряжение на лице сэра медленно нарастало, уверенно раскрашивая сытую кураторскую рожу в ярко-пунцовые цвета. – Не могли бы вы выражаться с большей определенностью?

– С чего вы взяли, сэр, что я вообще при вас тут рискну выражаться? Я, да будет вам известно, сэр, тоже теперь вроде как вам коллега, тоже в некотором роде сэр, но если вы настаиваете, сэр, могу и выразиться, могу и послать, сэр, и очень даже далеко, сэ-эр!

– Послать, сэр, вы меня не можете, потому как я вам не подчиняюсь по службе. А, коли вы задали мне вопрос, сэр, считаю возможным ответить вам, исходя из нашего огром-ного опыта. Погода в России определяется, простите за по-вторение, сэр, определяется не календарем, сэр.

– Вот ни хрена себе задвинул!

– Это пряное растение упомянуто вами, сэр, не к месту. А погода в России для нас всегда одна – зима, сэр, и еще долго будет оставаться зимой, сэр. Достаточно посмотреть с кем и в каких условиях приходится работать нашему агенту.

По рукам пошли фотографии, сделанные из космоса – аспирант в одежде пастуха и стадо, присосавшееся к банке с пивом. Раскисшее поле и ползающие по нему аспиранты с мешками неподъемных приборов за плечами. Ну и еще некоторые, которых нащелкали числом немалым.

– Ха! – сердце главного консультанта трепыхнулось ностальгически. – Знакомое дерьмо. Сколько сапог я по нему истоптал!

– Да-да, вы правильное слово подобрали, – важно по-благодарил сэр. – Именно оно, это самое, похожее на пло-дородную почву со свежевнесенным спонтанно, то есть самым естественным способом удобрением.

– Ты чего городишь – похожее! – да это оно самое и есть! Ты носом потяни, носом! – красота! "Запах до боли родной, душу усталую греет", – процитировал чьи-то соот-ветствующие моменту стихи.

– Сэр, мне очень жаль, что я не могу разделить ваших восторженных чувств. У меня насморк. Но я полностью согласен с вами в той части, которая… Одним словом, сэ-ры и сэрики, я прошу увеличения ассигнований! И сразу вдвое! – подвел итог куратор. – Давайте хоть штанов ему купим побольше. Да и смокинга у него ни одного до сих пор нет. А на ногах черт те что! Представляете? В этом, которое до колен…

– Что до колен? У кого до колен?

– Я о сапогах, сэр. Он и на прием в сапогах ходит, вы-моет, солидолом натрет для блеску, штанины сверху на-пустит и как в лакированных штиблетах!

– А чё! Мы так же ходили, и ничего, никакого плоско-стопия в голове, никакого радикулита на языке. А насчет чтобы грошей подкинуть – идея хорошая. Ассигнований надо бы побольше… но не агентам… агента деньги портят, пропить, то есть провалиться запросто может, ежли денег много и, скажем, потратить их он захочет. Я бы наоборот, зарплату ему задержал, скажем, на полгода. Чтобы жил как все у нас… простите, у них… Голодный волк быстрее бе-гает, и как-то, знаете, больше мышей поймает.

– Зачем нам их мыши?

– Ну, это, знаете ли, образно,

– Волк мышку?.. По-вашему это образно?

– А по вашему?

– По-нашему, сэр, это садизм. Для каждой мышки, из-вините за напоминание, сэр, кошка положена.

– Да у вас, я посмотрю, сервис! На, мышка, кошка для тебя уже разложена!

– Сэр?!

– Ха-ха! Не трудитесь врубиться, сэр. Вам с вашими отсыревшими в сытом капитализме мозгами за русским народным юмором ни в жисть не поспеть.

Через час сэр, который куратор, запершись в своем ка-бинете вместе с другими сэрами, которые тоже не просто так рядом оказались, жрал виски без содовой, заедал луком и квашеной капустой, и честно делил увеличенные ассиг-нования между много собой и немного остальными. По-товарищески делил, чтобы потом, когда и они чего-то про-бьют, не только виской угостили. Прием этот, атрибут не-когда только русской разведки, дольше других не мог уко-рениться в разведках западных. Они, ошибки капиталисти-ческого аборта, никак не могли понять, почему то, что да-ется им за их непременные заслуги, должно обмываться? Почему надо делиться с начальством, с сослуживцами, прятать за подкладку бумажника от жены, и почему теща, у которой есть свой мужик, законно лазает по карманам зятя и выискивает, сколько же он заныкал от ее любимой дочки. Но самое полезное во взаимообмене – узнали все-таки, гады, как голова с похмелья гудит, как ерша делать и как с помощью хлеба из гуталина спирт добывать.

Г Л А В А 2 безглавая

Who li they такие

ВАСЬКА

PARIS-76

Конец июля 76 года прошлого века в южном предме-стье Парижа выдался дождливым. Тысячам бедных тури-стов погода испортила отпуск. Они уныло сновали по улочкам города, прятались от дождя в очередном проку-ренном кафе, изучая жизнь самого красивого города мира через хрусталь фужеров, оттененный янтарным вином древних и глубоких французских подвалов.

Дни, похожие друг на друга как лужи на площади Сен-Клер похожи на лужи площади Сен-Февр, радовали только жадных владельцев кафе и ресторанов. Дождь и слякость вперемежку с промозглым ветром – это их любимая пого-да. Каждая капля дождя по их убеждению падает в их кар-маны полновесным су, а ручеек воды по набережной Сены трансформируется в мощные потоки франков на банков-ские счета служителей живота и животных утех.

Уже по меньшей мере два часа, как на город опусти-лась мгла. Все часы Сен-Жерменского предместья, явно сговорившись, поочередно пробили одиннадцать и ни руб-ля больше. На мокрых улочках, густо заставленных авто-мобилями с номерными знаками всего старого света, ред-кий прохожий, кутаясь в плащ, решался перебежать из од-ного осчастливленного им кафе в другое.

У въезда на бульвар Планше, с той стороны, где вось-мидесятиэтажная стеклянная коробка банка Кристи Кэпи-талз Нифиганелимитед разделяет предместье на старую и новую части, в бампер вальяжного "бентли" приткнулся грязно-желтый "фиат".

Хозяин, действуя явно по годами вырабатывавшейся привычке, снял щетки дворников и бросил их на заднее сиденье, туда же последовало зеркало с двери, желтые стеклышки указателей поворотов, лампочки, предвари-тельно упрятанные в порожние спичечные коробки, брыз-говики, колпаки с колес, решетка радиатора и бегущий ни-келированный олень явно с другой модели авто. Пересчи-тал колеса, пометил их мелом, тщательно запер машину. Достал из внутреннего кармана пальто огромный зонт, пристроил рукоять удобней в жилистой ладони и уверенно зашагал по бульвару в старый город.

Шел он немногим более четверти часа.

На пересечении улицы Шерш-Миди с переулком Асса возле газового фонаря он резко нажал на тормоза и застыл под своим огромным зонтом.

Мужчина не проявлял признаков нетерпения, свойст-венных людям, поджидающим кого-либо. Поток воды, бурно протекающий в трех дюймах от его правого, весьма почтенного возраста кирзового ботинка, не особо волновал одинокого господина. Он не удосужился потрудиться от-ступить на полфута от фонаря к телефонной будке, укры-той навесом бакалейной лавки. С последним ударом часов сделал полуоборот и посмотрел в сторону улицы Могиль-щиков. Ситроен шестьдесят второго года, прозванный в народе "Фантомасом" за умение не только ездить, но и ле-тать и даже плавать, попердывая плохо отрегулированным мотором, остановился перед ним. Мужчина открыл зад-нюю дверь и принял под зонт большую плетеную корзину, не позволив ни одной капле дождя упасть в нее.

Невысокая полная женщина, охнув, выбралась сама. Ее маленькая лакированная туфелька, явно надетая не по по-годе, ступив на мостовую, по щиколотку провалилась в дождевой поток.

– Черт! – выругалась дама по-русски, спохватилась и торопливо прикрыла рот пухлой ладонью.

Мужчина не стал дожидаться, пока дама расплатится с таксистом, большими шагами пошел вверх по переулку Асса в сторону улицы Сервандони. Он прошел целый квартал, прежде чем дама сумела нагнать его. Как только она поравнялась с мужчиной, сразу получила в руки пле-теную корзину. Отчего левое плечо ее сильно переко-соё…бочило.

– Он тебя не запомнил? – спросил голосом, лишенным интонаций.

– Думаю, нет, – голос у дамы был сочным, она вполне могла петь даже во французской опере, если бы ее туда хоть раз пустили.

– Меня не интересует, о чем ты думаешь! – чуть громче прошипел он.

– Я капюшон на самые глаза надвинула, как ты гово-рил. Да он и не смотрел на меня, ворчал всю дорогу на плохую погоду, на бандитскую пулю, которая у него в го-лове застряла, в такую сырую погоду ржавеет и вызывает сильную изжогу в левом ухе.*

– Что еще?

– На отсутствие нормальных клиентов сетовал.

– Ты ему показалась ненормальной?

– Как и всем, – не поняла намека дама.

– Еще что говорил?

– Полицейского ругал.

– За что?

– Штраф ему выписали, у машины один глаз синяком заплыл.

– Одна фара не горит, – перевел мужчина.

– Я думаю, – начала было дама, но осеклась, – ему не до меня было.

– Дай Бог.

Впереди ярко горели огни ресторана "Голубятня ста-рика". У входа несколько туристов громко разговаривали, дожидаясь свободного столика, курили и страшно матери-лись по-иностранному, но с большим чувством.

Мужчина, дабы не ввязываться в историю, перешел на противоположную сторону улицы, дама засеменила за ним. Она больше не оправдывалась и могла усмирить ды-хание.

Свернули на улочку Буонасье, совсем узенькую, без единого фонаря. В темноте дама наступила на ногу своему попутчику, споткнулась и выронила корзину.

– Тихо ты! – и еще два непереводимых слова вдогонку.

– Тяжесть какая. Может, понесешь?

– Кто говорил, что своя ноша не тянет?

– Это когда что полезное украдешь.

– Вот и крала бы полезное.

– Извини, какое было, – съехидничала дама, справедли-во полагая, что в такой темноте получить прицельный удар по зубам у нее немного шансов. Но на всякий случай ре-шила держаться подальше.

На счастье знаменитая улочка была короткой и быстро кончилась.

Блуждающая пара, сделав ощутимый крюк, вновь ока-залась на улице Могильщиков, только в верхней ее части, известной всему разгульному Парижу специфическими увеселительными заведениями, о чем, судя по дальнейше-му разговору, наши герои даже не догадывались.

– Смотри, какие дома красивые! – прошептала дама, запрокидывая голову. Ее шляпка, похожая на лопух, при-крывший кучку чего-то, сползла на затылок. – Наверное, богатые люди живут.

– Да уж не бедные, – согласился мужчина. – Ну что? Здесь?

– Ага, – словом, с головой выдающим национальную принадлежность, сказала дама. – Не носиться же с ним по всему Парижу. Я руки оттянула, тяжелый как гиря.

Пара остановилась возле крылечка о четырех ступенях, обрамленного кованой оградой.

– Записку пиши по-французски, – велел мужчина.

– А как же! – ответила дама и в неярком свете, падаю-щем от лампы над тяжеловесной дверью, вывела на от-крытке с портретом лысого мужика в черном костюме-тройке, понятные любому французу слова.

«21.07.1976. BASILIO»

– Так будет лучше, малыш, – с этими словами мужчина нажал кнопку звонка. Припал ухом к железу двери. Про-шла, казалось, целая вечность, прежде чем он услышал глухие шаги. – Атас! Рвем когти! – крикнул он, скатываясь с крыльца. Дама, проявляя невиданную резвость, опереди-ла его, первой успела добежать до фонтана и спрятаться в его бурлящих водах.

Лопух, похожий на шляпку, еще долго покачивался на крутых волнах.

УТРО ЭТОГО ДНЯ

В предместье Сен-Колчедан крестьяне, даже те, у ко-торых нет коров и доить давно уже некого, просыпаются до рассвета.

Петух еще не слез с насеста, не продрал сонных глаз, не отодрал стоящих в очередь куриц, а неутомимая Анн уже ставила в кадке тесто на пирожки. Ее муж, бывший профсоюзный лидер Грэгор, а по совместительству граф, дед и хозяин поместья, ушел в гараж готовить свой ФИАТ первой модели семидесятого года выпуска к дальней по-ездке. Внучек мирно посапывал в детской кроватке.

Анн закончила возню с тестом, подошла к кроватке, поправила сбившееся одеяльце.

Малыш, уловив присутствие родного человека, заше-велился.

– Спи, спи, сиротинушка ты наша, – пропела Анн при-ятным сопрано. – Последний раз, чай, дома-то спишь, в тепле и заботе. – И неожиданно перешла на плаксивый тон. – А и бросила нас на произвол судьбы мамка, уехала работать на этот адовый завод! А и забрали в солдаты на проклятую войну твоего папку, и нет от него ни письма, ни весточки. Он и знать не знает, какой у него сыночек наро-дился!

Причитания старой женщины прервал телефонный звонок. Ее кузина работала на почте. Каждое утро, приняв смену, она первым делом просматривала поступившую корреспонденцию и спешила огорчить Анн.

– Опять ничего? Спасибо, Раисия. Да, ждать нам боль-ше некуда. Да, сегодня. Спасибо, поцелую и за тебя.

Сегодняшний день должен привнести в их жизнь не-малые перемены.

К четырем по полудни Анн напекла полную корзину пирожков.

Граф выгнал машину к воротам, зашел умыться и по-обедать.

Начинало смеркаться, когда они тайком выехали на ав-тостраду. Немногочисленные жители предместья, так же тайком друг от друга, коллективно вышли проводить Анн и Грегора. Все им сочувствовали, никто не осуждал и не советовал. Все советы, сколько их у кого было, прослуша-ли, обработали и забыли много дней тому назад.

– Давай повторим еще раз, – ровным аристократиче-ским голосом сказал граф, когда они потеряли из виду ак-тивно машущую им кулаками толпу провожающих, – хотя ты, я знаю, все равно напутаешь.

– Ну ты чего дед говоришь-то? – возразила графиня.

– Цыц мне! Не перебивай, когда я говорю! Высажу тебя на вокзале. Возьмешь такси, водителя высматривай поглу-пее, машину постарее, морду прикрой, пакет с пирожками открой. Пусть запах чует и лишнего не подумает. Ничего ему не говори. Отдашь эту бумажку. Он тебя отвезет по указанному адресу. Там я встрену.

– А если он перепутает и отвезет меня в другое место? Я же города не знаю, заблужусь.

– Нашла, чем пугать! Я поставлю господу самую тол-стую свечку.

– Толще твоего? – недоверчиво переспросила графиня.

– В два раза.

– Господь подождет.

Больше до самого Парижа супруги не проронили ни слова. Что было дальше, мы уже знаем. А вот граф с гра-финей…

Если бы они двое знали, кому доверили своего внука… Старая Анн с горя утопилась бы в том самом фонтане, в который она так шустро сиганула, а графа до конца его дней мучил бы энурез.

В ДОМЕ ТЕРПИМО…

Хозяйка богоугодного заведения мадам Жо для Мэ рас-толкала своих девочек по кабинетам и прилегла отдохнуть.

Приятное завершение рабочего дня – ни одной свободной койки, ни одной не проданной норки. Для работы погода хорошая, для здоровья, когда тебе еще недавно было два-дцать, а сегодня уже пятьдесят четыре, погода скверная. В дождь ее клонит в сон, низкие облака давят на психику, угнетают. Она так боится замкнутого пространства! Пада-ет на диван, закрывает глаза и смотрит в голубое небо.

Небо появилось на мгновение и сбежало – спугнул на-стойчивый звонок в дверь.

– Кого еще несет? – она уже забыла о голубом небе, о плохой погоде, перед глазами только клиент и мысль: кому его обслуживать? Все девочки до утра заняты. Самой от-дуваться?

– Иду-иду! – сказала громко, чтобы тот, который за две-рью, услышал ее и больше не трезвонил, не беспокоил уважаемых господ.

Открыла дверь и застыла на месте. На пороге ее дома, истоптанного ногами тысяч любвеобильных мужчин, в корзине плакал младенец.

Через много лет, вспоминая эту ночь, она первым де-лом будет ощущать сильно ударивший ей в нос запах го-рячих пирожков с капустой, и уже потом слышать голос плачущего ребенка.

Прошло три года.

Крепкий малыш неугомонно носился по дому.

– Базиль, ну-ка иди сюда, ты всех клиентов нам распу-гаешь! – пыталась хоть на минуту усадить малыша мадам. – Смотри, что я тебе купила!

Это был автомобильный журнал, который один только и мог утихомирить сорванца.

Его любили все девочки заведения. Те, у которых были свои дети – любили его как сына настоящей материнской любовью. Те, у которых еще не было детей, любили его как сына выдуманной материнской любовью. Но, с момен-та появления у мадам Жо для Мэ, Базиль ни одной ночи не провел в своей корзине. Каждую ночь он отогревал сво-им дыханием чье-то утомленное бездушной работой серд-це.

В семь лет любимым занятием малыша, раскрывшим неординарный экономический склад его ума, было изуче-ние внутреннего обустройства заведения мадам, его долж-ностных инструкций и правил внутреннего трудового рас-порядка. Он особо полюбил наблюдать творческий про-цесс, восторгался всегдашней импровизацией в работе де-вочек, их неуемной фантазией и зажигательным артистиз-мом, по мере сил и возможностей принимал сам участие в шумных спектаклях, что в немалой степени пригодилось в его будущей жизни.

Мадам сочла нужным пристроить его в школу. Базиль, прошедший иную школу жизни, чем дети из его класса, имел суждения обо всем и вся несколько отличные от тех, какие преподавал на уроках месье Легар, учитель началь-ных классов. Когда месье неосторожно попросил Базиля быть сдержанным, подбирать слова и не щипать девочек за нежные места, малыш без тени смущения поведал, что бе-рет пример с уважаемого им месье Легара и только с него. Никто, по его мнению, когда приходит по пятницам к ма-дам, не бесится так зажигательно как месье Легар: Базиль никогда не догадался бы по школе в таком виде бегать, да еще и с пером в одном месте, и с чулками, повязанными вокруг шеи вместо галстука, да еще и с ногами внутри этих чулок…

По той простой причине, что в городе не нашлось школы, где бы Базиль не встретил знакомого учителя, ди-ректора или попечителя, уроки для него стали давать де-вочки мадам. А проверяли успехи веселые учителя в пере-рывах между…

Малышу исполнилось десять лет.

К этому времени Базиль сколотил неплохое состояние.

Свой первый контракт он заключил в шесть лет. С вла-дельцем авторемонтной мастерской господина Михаэля, которая базировалась в гаражном боксе дома напротив. Пока клиенты мадам Жо для Мэ развлекались, малыш вы-водил из строя их автомобили. Сначала просто забивал выхлопную трубу картофелиной. Научившись читать, по-знал более сложные штучки: снимал со свеч провода, обес-точивал трамблер, пережимал бельевой прищепкой бензо-провод, ставил перегоревшие предохранители, неисправ-ные лампочки, да и просто прокалывал колеса.

Постоянные клиенты уже не приходили к мадам без подарков для Базиля. Все сладости, игрушки, если они не касались автомобильной темы, охотно принимались пред-приимчивым малышом и сдавались обратно в конфетную или игрушечную лавки, естественно с неким дисконтом. Не брезговал Базиль и брать с клиентов входную пошлину. Сначала гости воспринимали это как шутку, детскую заба-ву, постепенно привыкли и смирились, как смирился наш народ с налогом с каких-то непонятных продаж, а заодно и покупок.

Однажды в мастерской Михаэля случился небольшой пожар. Сгорела машина богатого клиента. Не совсем сго-рела, частично, но Михаэлю хватило, чтобы почувствовать себя на грани банкротства. Виноват как всегда был млад-ший брат Михаэля неудержимый Ральф. Михаэлю при-шлось отправить Ральфа в конюшню дядюшки Уильямса, пусть покрутит кобылам хвосты, а долю Ральфа выкупил Базиль, в двенадцать лет став совладельцем доходного предприятия. И с этого дня работы у Михаэля прибавилось вдвое. Мелочь пузатая, не попадающая под статьи уголов-ного и других кодексов и умело организованная хитрющим Базилем, сначала расклеила по всему предместью листовки о великолепном и талантливом автогении Михаэле. А за-тем принялась выводить из строя автомашины на стоянках возле банков и супермаркетов, ресторанов и других злач-ных мест, получая процент с каждой, побывавшей на ре-монте автомашины.

В это же время Базиль обстряпал еще одно дельце.

На границе китайского квартала произошла кровавая разборка между узкоглазыми и чалмушечниками – так зва-ли парижане выходцев из пустыни Сахары за их дурацкую привычку брить головы и надевать на лысину длинное по-лотенце по фамилии чалма. Взорванные машины, трупы с той и другой стороны густо, как тараканы после дуста, усыпали мостовую. Полиция приехала как всегда к концу базара, дав возможность бандам окончательно обо всем договориться. Но до полиции место разборки обследовали Базиль со своими пацанами. И не напрасно он лазил между трупами. В одной из машин он выловил тугой кирпич де-нег. Правда, деньги оказались фуфловыми, напечатанными где-нибудь в Сахаре или на Тянь-Шане. Любой другой по-играл бы ими да выбросил. Не такую школу прошел Ба-зиль. День за днем, точнее, ночь за ночью он терпеливо разменивал самопальные купюры на дензнаки французско-го национального банка, выбирая карманы тех клиентов, которые приходили к мадам впервые. В силу своей ино-странной принадлежности, они не очень разбирались в подлинности денег, и, что гораздо важнее, не собирались навестить богоугодное заведение с повторным визитом.

Первым желанием Базиля было намерение выкупить у мадам ее заведение. Здраво рассудив, он отказался от этой затеи. Зачем платить за то, что и так твое? Не лучше ли… Акции банков, телефонных компаний, нефтяных концер-нов, – вот место приложения усилий.

К пятнадцати годам он не только по-прежнему спал со всеми по очереди девочками мадам, но и неоднократно пе-респал с ними, приобретя богатый жизненный опыт и хо-рошую закалку. А его личное состояние достигло заветной суммы в один миллион маленьких сушек.

ГОЛУБАЯ МЕЧТА

Говорят, если у вас родилась девочка, подвяжите оде-яльце розовой ленточкой.

Если же одеяльце подвязано голубой ленточкой, по-здравляем, папаша, у вас мальчик!

С тех пор, наверное, с самых пеленок так и повелось: коли речь о розочках-цветочках, розовой мечте, о розовых снах, – это девчоночье; а все, что связано с голубым, – будь то сны, мечты или небо, – самой природой уготовано принадлежать мальчикам.

В наше раскрепощенно-перестрелочное время некото-рые цвета приобрели разные намекательные оттенки, но мы оставим их на совести тех, кого они, эти в разные сто-роны ориентированные оттенки волнуют. Нам же все рав-но, какого цвета у вас кожа на животе или пониже спины, имеется в виду на пятках, есть у вас пупок или уже стерся, и сколько языков, включая обязательный матерный, вы знаете.

В шестнадцать лет у Васьки впервые появился видео-магнитофон. Конечно, поздновато, скажете вы. Но не за-бывайте, на какие годы, я имею в виду политическую со-ставляющую, приходилось военное детство ребенка! Я первый раз увидел видеомагнитофон вообще через стекло витрины магазина, с улицы – в магазин без валюты не пус-кали! – в неполные сорок лет! Во как. И ничего, и живой. Пока.

С тех пор Васька регулярно любил смотреть один и тот же сон. Сон, как правило, являлся не каждую ночь, а толь-ко в те из ночей, когда у ребенка возникала эрекция. Но это еще не все, потому как в таком серьезном возрасте эрекция, как пионер на стреме, всегда готова, она должна была закончиться поллюцией. И вот тут-то включался за-ветный сон.

Небольшой необитаемый остров, где-то в теплом море-океане, густо заросший всякими деревьями, вкусно обве-шенными финиками и фантиками вперемежку с толстыми ленивыми попугаями и веселыми игривыми обезьянами. Вдоль всего побережья широкая полоса песчаного пляжа, – а песочек теплый, игристый, по ножкам нежно струится, кожу пощекотывает, на зубках поскрипывает!

А еще! Автострада, достойная Формулы-1. Ее совер-шенно специально построили для крутых автогонок. А по-том строители уехали за бензином для бензопилы, или за пивом для прораба. Ну, одним словом, в обеденный пере-рыв отлучились на недельку, всем трудовым коллективом дружно и по-товарищески ушли в традиционный проле-тарский запой. На обратной дороге обнаружили, что где-то потеряли карту или по недогляду пропили еённую, а сами были в таком состоянии, что напрочь забыли, где теперь этот остров плавает. Помнят, что в стороне, помнят, что, когда плыли, солнце в глаз светило. Значит, когда возвра-щаться, солнце должно было светить в жизненно важный другой глаз. А в какой из двух разных, и в котором часу глазом к солнцу поворачиваться, тут хоть убей, хоть глаз на одно место натяни – ну ни в зуб ногой, ни обухом через коромысло.

А остров, он чего, он в море-океане университетов не кончал, он же дикий! Остров не шибко хотел из всегда не-обитаемого многими людьми и громко рычащими болида-ми ведущих автопроизводителей мира, превращаться в пристанище большого шума, гама и бизнеса с рекламой кариеса, которого все очень боятся, хотя и не знают лично. Под покровом ночи он тихонько снялся с якоря и пере-плыл на новое место. Сильно подальше от старого, и даже через экватор наискосок ниже траектории акватории мор-ского пути кочующих селедок в сезон массового увлечения амазонками и медузами, которые хороши в холодном пиве, если их не солить, а только промокнуть ласты салфеткой.

Так, сбежав от пугающих прелестей современной циви-лизации, остров незаметно остался необитаемым, точнее: остался незаметным и необитаемым. А Ваське он просто приснился, потом взял и понравился, и они стали жить вместе.

Вдвоем.

Остров и Васька.

Сначала парень купался в море, привязав себя к бревну – плавать даже во сне у него не шибко получалось. В пере-рывах осваивал сложную гоночную трассу. Но так как бо-лид нужной модели ему еще не приснился, трассу он ос-ваивал всеми двумя своими неснашиваемыми босиком но-гами. Каждый день два раза, потом утром и обязательно вечером. Не пропадать же хорошей дороге. Если ее не топ-тать каждодневно, на ней всякая неорганизованная трава заведется. А траве что? Траве дальше расти захочется, не успеешь оглянуться, всю трассу отменят, полем для игры в гольф переименуют. Где он еще такой другой остров най-дет? Они даже во сне на дороге пачками не валяются.

Васька все равно когда-то устал бы сильно бегать, а по-том еще и пыль с трассы сметать, и от попугаев отмахи-ваться, – они придумали забаву: пилота Формулы 1 с воз-духа бомбами собственного воспроизводства прицельно закидывать! А обезьяны специально под ногами вертелись и палки в колеса толкали. Роль колес выполняли Васькины босые, а в роли палок все, что под руки в лапы попадалось. Он и подумал – без машины кранты, или бомбой глаз вы-бьют, или бегать будет на гипсе. Тогда ему, наконец, при-снился болид, к болиду цистерна бензина и бочка масла; сначала сливочного, наверное, он во время сна больше ду-мал о бутерброде, чем о системе смазки автомобиля, вот и вышел казус. Ну, выждали пару снов, добились желаемого, и вот она, бочка и сразу не какой-нибудь Лукойл сарайного разлива, сразу Мобил, золотой и чистый как слеза! Хо-чешь, вместо киселя его пей, хочешь, хлебом в него на зав-трак.

Теперь за трассой следить легко. Даванул полсотни кру-гов с ветерком, пару раз на пит-стоп заскочил, заправился, колеса поменял и снова в путь. Потом подумал. А чего это я сам заправляюсь, колеса меняю? Да и эрекции с поллю-циями как-то расточительно, без пользы для народного хо-зяйства острова продолжают существовать?

И стал он сон свой дальше двигать.

Рядом с островом случайно проплывала небольшая яхта с двумя десятками путешествующих во время школьных каникул послушниц Бетюнского монастыря. Было им от 12 до 16 лет. Которые старше, может и тоже были на яхте, все таки кто на загнивающем западе отпустит в далекое путешествие девочек без присмотра старших? Но они по-чему-то не приснились. Наверное, потому, что, когда яхта потерпела кораблекрушение возле его собственного не-обитаемого никем, кроме Васьки острова, спаслись только те, которым надо было спастись. Если Васька видел, что пытается спастись монашка старше облюбованного им возраста, он ее просто не брал, отсортировывал назад в мо-ре.