Текст книги "Роман О Придурках"

Автор книги: Валерий Тимофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Всегда готов! – отдал честь товарищ майор.

Надел рюкзак с дельтапланом, вставил, как учит инструкция, перо, раскрутил до потребной скорости пропеллер и выпал из окна министерского кабинета.

Ветер был попутный.

Светофор горел зеленым глазом.

Движение поздним вечером несильное.

В восемь утра сослуживцы застали майора на работе, выспатого и готового. Правда дельтаплан от снять не успел, перо так и торчало из…, а ручка от мясорубки намертво прикипела к правой ладони.

Но этих мелочей никто не заметил.

ТЕМЫ ДИССЕРТАЦИЙ

День думало КГБ лицом майора Барбосятинова, другой думало. Взвесило здраво и согласилось: трудно стало планы подленькие строить. Кто чего могёт, если в комитете, как и в армии, как и в ментовке, как и вообще на любой государственной службе одни такие остались, которые на самостоятельную жизнь не годны? Доверь таким, не пройдет и полгода, придумают, конечно, хитрую операцию, надеясь свои тупые головы враз прославить, сложный пятирижды запутанный заговор раскрыть.

Но нет у товарища майора полугодичного срока. Есть у товарища майора план 'Б' без цифирьки 1 рядом. А потому вызвал он снова профессора и провел с ним усиленную политинформационную беседу.

– Вы, профессор, наверное, слышали, что в нашем городе пока еще работает металлургический гигант.

– Нормально работает, – высказал поразительную осведомленность Лосев-Рогатов. – Я там по совместительству… сколь Бог послал… диссертации руководству… в месяц по штуке… заказов на пятилетку вперед… тянется директорат к званиям… – понял, что не то сболтнул, но остановиться уже не мог, говорил, затихая, раскалывался и поголовно сдавал самую остепененную за семьдесят лет команду руководителей гиганта индустрии.

– Это чего же? – привстал со стула товарищ майор. Его сердитые глаза метали молнии, а зубодробильные кулаки железно впечатались в столешницу. – Брежневу какой-то гад книги писал, нас, помню, почти наизусть учить заставляли. А нашим директорам вы диссертации штампуете?

– Дык… это… у их деньги, у нас карман… натуральный, стало быть, обмен и происходит, – завертелся как жаба на игле пугливый профессор.

– Деньги-то они не свои плотят, а комбинатовские, – вроде как пристыдил товарищ майор, – почти что народные.

– Может быть, может быть, – легко согласился профессор, – но вот какую странность я заметил. Как только эти комбинатовские деньги попадают в мой карман, так сразу метаморфоза с ними происходит – родными такими, ну прямо с рождения моими становятся. Я их сразу как детей люблю и никому отдавать не хочу, только если на другой натуральный обмен ненароком раскрутят.

– Да, желающих присосаться к общественному комбинату немало, – укоризненно выпятил нижнюю губу опасный враг шпионов и других мирных граждан. Его руки, сцепленные на собственном теплом животе шустро шевелили пальцами, намекая на что-то.

– Как? И вы тоже?

– Ну что вы! – замахал всеми двумя руками. – Мне по чину не положено, – и не поймешь, совесть ли не пускает, или чином не вышел. – Мы граждане маленькие, нас в экономической борьбе за собственное выживание и не видно из-под стола. Тут лбами сшибаются такие силы, которые весь город с полумиллионом населения за пыль почитают, за бесплатный придаток к первенцу революционной индустриализации. На ихнем уровне побеждает тот, у кого крыша надежнее. Руководство гиганта, вашими стараниями остепененное, договорилось с самой высокой крышей.

– Мира?

– Какого мира?

– Ну, вы сказали про самую высокую крышу. Я и переспросил: вы имеете в виду Крышу Мира? Она самая высокая.

– Ничего я не имею, бедный я. Да и вводить нечего, на войне за Отечество пострадал. А перебивать будете, про всякие глупости спрашивать, я с темы съеду и потеряюсь.

– Не теряйтесь, я без вас еще больше пропаду.

– Рядом с городом в горах солнечной Башкирии металлурги построили горнолыжную базу. Место развлечения. Для Крыши. Там и любит отдыхать П-т. Уже три раза был. И скоро еще раз приедет. Вы его любите? – с левой, по лбу, неожиданно спросил товарищ майор, наверное, поймать хотел.

– П-та? – не растерялся профессор. – Люблю. Честное пионерское, вот тебе крест, век свободы не видать! Хватит или еще чем-нибудь поклясться?

– Я в вас верил, как в себя! Иного ответа не ожидал, – Барбосятинов сделался страшно серьезным, как на недалеком комсомольском собрании, когда мелочь в пионеры пачками принимал. – Помочь ему сможете только вы!

– Почему сразу я? – заподозрил чего-то оробевший профессор.

– Вы его уже не любите? – сощурил острые как шпаги глаза товарищ майор и незамедлительно воткнул их в самое спрятавшееся под рубашкой полностью окровавленное сердце. – Мне так и записать в протокол?

– Не надо в протокол! Я согласен! Могу диссертацию за него написать. Кандидатскую. Или сразу 'докторскую', без жира, по два девяносто за килограмм. За мой счет. Этого достаточно для доказательства моей к нему платонической любви?

– Достаточно будет, когда вы имидж пошатнувшийся поднять поможете.

– А он упал?

– Кто? П-т?

– Нет, имидж.

– Вы что, профессор, и вправду такой тупой, как про вас пишут в газетах?

– Ну, газеты, как всегда, немного приукрашивают.

– Последние шаги П-та в экономике… вынужден признать… несколько отбросили нас на зад…

– Что отбросили нас, это я и без вас знаю. На чей зад, догадываюсь. Не такой тупой профессор, чтобы не понять – П-т в этой стране кто? Кукла! Им водят кукловоды, а нас водят за нос. Кто они, спросите? Так и дураку понятно: дружная советская семья народов. Фамилии назвать?

– Не надо! Сам знаю!

– Давайте, назову! Вдруг мои фамилии с вашими не сходятся? Пополните список. За собственные оперативные наработки выдадите, премию получите, или сразу орден.

Черт дернул профессора язык распускать. Не скажешь же ему, что и тут, в родных стенах КГБ, всех подряд подозревают и на магнитофон записывают. Скоро очередное сокращение штатов. Собирают всякий компромат, ищут нерадивых и пьяных от успехов. Товарищ майор потому и согласился руководить операцией по варианту 'Б', что ему так и так погибать. Или посмертным героем с музыкой, или выгнанным на пенсию на страшные муки полуголодного существования. А это хуже смерти, сам знает. Видел, как его старшие товарищи майоры и не только, хлеб с молоком и без сахара, а за квартиру полгода не плочено, у старого кителя пуговка потерялась, на новую денег нет, вот и ходит с резинкой от трусов вместо шнурков, и повеситься не на чем, потому что ремень был кожаный, десятками допрошенных рук и сидалищ заляпанный, в прошлом годе сварили – бульон вышел наваристый. Правда, когда ели, стонов и признаний на дне кастрюли полведра осталось. Пришлось выкинуть – старые уже, никому в дело не годные.

– Список у меня самый полный, – увел со скользкой темы товарищ майор. – Лучше я вам доверю великую тайну. Вас выбрали как верного и надежного. Уже гордитесь?

– Еще не совсем, но, уже чувствую, скоро пухнуть начну.

– Вам поручают операцию государственного масштаба – увести временно с места его предполагаемого отдыха горячо любимого вами П-та.

– Ё-мое! Вот это влип! Он же мастер спорта, сопротивляться будет, в бараний рог крутить! – слабо воспротивился профессор. – Я помню, как его японская девочка через плечо захватом. А если он меня так? Я же рассыплюсь и любить его больше не смогу.

– П-т в курсе – его предупредят, – приобняв сзаду за хлипкие плечи профессора, и наклонившись почти к самому его волосатому уху, нежным шепотом выдал первый государственный секрет товарищ майор. – Он вас ждать будет и не обидит старого человека ни через плечо, ни в партере раком.

– Охрана у него злая, заступится, стрелять начнет, – пустил другую робкую слезу Рогатов.

– Она в курсе, ее предупредят, – выдал товарищ майор второй секрет.

'Ну что за трусливый народец пошел! – мысленно сокрушался он. – Как вот с такими работать, какие еще им аргументы и в какое место?

– Чтобы вам уводилось спокойно, я лично у них все патроны от пуль обрезанием кастрирую.

– Обещаете?

– Обижаете, профессор!

– Скажите, а почему это должен сделать я?

– Что вас смущает?

– Зачем умыкать во время праздника, людям настроение портить?

– Этого я не знаю, – ушел от правильного ответа товарищ майор. – Это приказ сверху. Могу только предполагать. П-т полюбил ваши края, а кому-то это не нравится. Кто-то лапу на комбинат давно положить возжелал. А тут президентская любовь. Умыкнут здесь, вся страна обидится и можно со спокойной совестью в качестве откупа комбинат передать в другие частные и честные руки.

– А вы уверены, что те, которые частные, честные?

– Да уж в любом случае честнее нонешних, – выдал свою личную и главную секретную тайну Барбосятинов. И даже микрофонов не испугался. Смелым стал перед лицом скорой смерти? Или согласовал с руководством пределы откровений?

– Знаете, что? – просиял от пяток до затылка Лосев-Рогатов. – Успокоили вы меня. Я ведь думал, один я так думаю. Потому и сомневался – стоит ли? – камни с души профессор снял прямо здесь, в кабинете, ровной кучкой сложил их под столом и встал в боевую стойку. – Ну-с, учите, товарищ майор, как мне, старому и больному, достойно провести такую большую операцию.

– Вы не один, профессор. Я с вами, – признался товарищ майор и живо представил могильный камень с его фамилией и выбитым об угол последним зубом. – Мысленно, – поправился он. – Все для вас разработал. В деталях, – и передал целую горсть вырезанных из цветного картона квадратных кругляшков.

– Спасибо! – профессор промокнул два хлынувших от избытка чувств ручья из обоих глаз о рукав заботливого товарища майора.

– По моему гениальному плану всю работу за вас выполнят ваши дорогие и где-то даже любимые аспиранты.

– Может, без них справимся? – профессор забеспокоился, но почему-то только о любимых. – У вас у самих штат большой, прекрасно всяким подлостям на нас, смертных, обученный.

– Штат-то большой, да рожи у наших шибко специфичные. Их за версту любой журналюга расшифрует и подставу почует. А нам правдоподобность нужна. И чтобы обязательно протест народа обозначить, так сказать, семяпроизвольное выплескивание.

– Народный гнев?

– Во-во! Именно! Пообещайте зачесть им участие в операции как производственную практику, или как первую главу научной работы, – посоветовал разработчик.

– Думаете, они согласятся?

– А вы им предложите игру, ну, скажем, ультиматумы составить и П-ту предложить.

– Нет, они у меня глупостями не занимаются, они у меня диссертациями озабочены. У них свободного времени в такие игрушки играть совсем нисколько нет.

– Дак, это… как же я о главном-то забыл! – Барбосятинов громко вскочил со стула, заскакал по кабинету, дробно цокая копытами сорок не первого размера, выхватил шашку из… потом вспомнил, что шашку ему выдать забыли, а ножны остались в раздевалке. Но это ничуть не смутило его, вместо шашки можно и просто рукой помахать, а свист воздуха изобразить обветренными в сражениях губами. – Диссертации ваши! Дис-сер-тации! В них же самое главное! В них это… ну, которое… зарыто… да ладно, чего вспоминать, мы вам просто так завернем…

И товарищ майор честно, в пределах своих полномочий, рассказал ошарашенному профессору, что фуфловые диссертации о подземных пещерах, которые они много лет разрабатывают, не совсем фуфловые. Иногда очень даже наоборот.

Три дня и три ночи длился рассказ товарища майора. Он демонстрировал, в том числе из толстой и тяжелой папок, давал понюхать и пощупать. Оба не спали, не ели, не пили, из кабинета не выходили. В конце концов обнялись и прониклись глубокой любовью. Осталось только догадаться, кто к кому и насколько сильно.

На исходе третьих суток откровений Лосев-Рогатов засветился как елочная гирлянда.

– Ну, это все меняет! Если дело так поворачивается… да мы ему к нам, на наши… по нашим проектам… заводы, такую экскурсию! С такими моими девочками! С банькой! И вы, товарищ майор… не стесняйтесь… к нам можно и без денег… запросто. Главное, чтобы 'из широких штанин, значит, дубликатом, понимаешь ли, бесценного груза '…

– Гениально сказано! Спасибо! – прослезился никем еще так сильно и много не любимый Барбосятинов. – Вы хоть и профессор, а иногда ничего себе.

ПОДЛЕНЬКИЕ ПЛАНЫ

Впервые за пятьдесят четыре года своего случайного научного существования Лосеву-Рогатову привелось быть полезным. Особенно сейчас, когда ступил и по своим собственным испачканным ботинкам, по знакомому с детства запаху, понял – куда. Теперь он не один, теперь мощная организация за его спиной стоит и взведенным пистолетом в девственный бок ненавязчиво, но ощутимо и больно тычет.

Так и сказали профессору:

– Вы наш человек. Мы с вами как альпинисты в горах, одной веревочкой связаны. Вы, как слепой ведомый, завсегда теперь внизу, под нами. Представьте на миг, что веревку вдруг обрезали. Не важно кто – вы, мы или стихийное бедствие. Важно другое – кто из нас двоих в пропасть упадет? Представили? Нет, кричать не надо, еще не больно. Достаточно всегда помнить про веревку и пропасть. И про то, что так будет с любым предателем, который юлить с нами попытается.

Юлить с ними профессор и не собирался. Во-первых, потому, что вообще юлить не умел. Он и плавал-то плохо. Во-вторых, потому, что страшно.

Они стелют мягко, но веры им… Раздевают догола, в душу с грязными ногами залазят. А для чего, спрашивается? Чтобы тебя получше разглядеть и ну какую помощь, – моральную, там, или материальную оказать, подмогнуть в трудную минуту? Дудки! Жди от них! Ты для них завсегда должон… якобы, во имя Родины, которая – они. И в которой тебе, если ты сам себе… то никто тебе… тем более они…

Пуще всего профессор боялся, а ну как пронюхают, что ему Небритый поручил, и что за верную службу обещал? Нет, не зря он сегодня всю ночь думать пытался.

Вот они что… нашими руками… а если не согласимся, всех по отдельности и каждого в групповухе… по самой строгой 58-й статье… с конфискацией полного довольствия и сладкого удовольствия… или сразу к стенке в самой неудобной позе… без мыла и выходного пособия… И что теперь?… Выхода нет… Или мы им, как они просят… или они нас, как мы не любим…

* * *

За неделю до великого праздника металлургов собрал профессор по частям в одно место своих аспирантов и перво-наперво серьезно с ними о старом заговорил.

– Хватит, молодежь, мелочевкой промышлять, – сказал как отрезал, а чтобы сомнений в его непонятной осведомленности не осталось, уточнил для ясности. – Дороги портить, – прищуренный взгляд на Юльку, – у заводов со счетов деньги тырить, – и Ваську заставил покраснеть, – наркотой липовой торговать, – здесь на полную катушку любимому Лехе перепало. – Это ли настоящая шпионская работа? Одна Наташа у нас человек серьезный, никакого вреда никому не приносит. Старые студенческие работы в Центр переправляет и смело дает…

– И вам тоже, – защитился от очередного возможного нападения Леха.

– Проценты к плану дает! – пояснил для особо тупых профессор. – Не перебивайте, агент Леха. Я так думаю: не для того я вас в ученые готовлю, чтобы потом, когда ваши мелкие пакости раскроются и перерастут в крупные скандалы, краснеть за вас! Пора, юные мои други, серьезным делом заняться.

– Бабушек через дороги переводить? – спросила сердобольная Наташа.

– Нет, в почетные доноры, – пожелал напоить всех своей разбавленной детскими излишествами кровью Васька.

– А вот и не угадали, – заелозил на стуле профессор. – Будем мы с вами коллективно П-та брать…

– В долю? – испугался за свой карман немного жадный Леха.

– Президента чего? Банка? – загорелся охочий до чужих кредитов Васька.

– Концерна? – предположила практичная английская подданная.

– Солнечной Башкирии? – сделала вид, что угадала направление поиска Юлька.

– На кой он нам сдался! Бери выше!

Стали брать выше. У кого на кого фантазии хватило.

– Росэнерго?

– У меня на него аллергия! Еще выше!

– Буша?

– Тьфу на тебя. Его нам ни в жисть не достать.

Устал профессор слушать, подсказать решил.

– Нашего, российского, который летчик, с самолета на горных лыжах и сразу на татами.

– Было бы что стоящее, – разочарованно молвила вторая ровно половина зааспирантуреных агентов женского пола.

– А на фига он нам? – выразила непонимание ровно половина заагентуреных аспирантов мужского пола.

– Возьмем и в подземелье его, в подземелье! – раскололся профессор.

Лосев-Рогатов мерил со своей колокольни. В его маленьком на свободолюбие сознании как-то не помещались такие вольные мысли. П-та великой державы не уважать? 'На фига'! 'Было бы что стоящее'! Как язык в узел от таких слов не завязался, в трубочку не свернулся! Еще недавно, он знает! за такие мысли первую ровно половину бы к пожизненному, а вторую в психушку, на полное государственное довольствие и личное от крепких уколов во все уколительные мягкости удовольствие. Но… приходится делать смиренную мину, придумывать доводы, чтобы убедить эти осколки гнилого во многих местах капитализма пойти на поводу у любимого профессора, идущего на поводу товарища майора и всей родной заботливой кагэбэ.

– А для чего? – разочарованию аспирантов не было предела.

– Мне по блату, специально для такого случая, дали четыре новых темы. Точнее, тема одна, но каждому из четверых ее по-своему разрабатывать. Кто хорошо сделает, тому без защиты ученую степень присвоят.

– Посмертно? – спрятала тонкий нос в лохматую бороду профессора любимая Юлька.

– Чего уж сразу посмертно? – испугался опасной догадливости аспирантов профессор. – Мы же по заданию, не самодеятельностью тут… Вам и на родине этот подвиг зачтется.

– Что за тема такая золотая?

– 'Если бы я встретил П-та России, я бы показал ему!..' Такая вот скользкая тема.

– Это для мальчиков, – разочарованно всплакнула Наташка.

– Ну что вы цепляетесь, – взмолился профессор. – Для вас немного подкорректируем. 'Я показала бы ему!' – так пойдет?

– Пойдет! Нам есть что показать!

– Ну, я вижу, тема уже нравится?

– Сколько листов?

– Каких листов?

– Ну, это, диссертации, чтобы без защиты сразу присвоили?

Этого профессору в кагэбэ не сказали. Как-то упустили из виду, знать, программу действий разрабатывали, равняя исполнителей по себе, без учета высокого интеллектуального уровня подопечных. А они мало что аспиранты, у каждого за плечами еще и разные шпионско-агентурные высшие образования и огородные университеты. Пришлось профессору брать ответственность на себя.

– По два, – сказал и понял, мало сказал, не поверят, заподозрят неладное. Пришлось добавлять. – Печатных, – это уже более весомо, но не совсем понятно. – Условно, – вот теперь в самую точку, без подозрений: работа не покажется легкой, а диссертация незаслуженной. – Каждому!

– Сделаем, – легко согласились заранее согласные аспиранты.

– Но… действовать по строго утвержденному плану! – У профессора, оказывается, каждый шаг давно наперед расписан. Достал он заначку: кагэбэшные круглые квадратики и доходчиво план операции пересказал. – Смотреть сюда, на глупости не отвлекаться, повторять не буду! – И, когда агенты окружили его плотным кольцом и приготовились требовать добровольной сдачи на милость победителя, сразу безоговорочно признался. – П-т покатится на лыжах с этой вот горы…

– В июле месяце?

– В июле месяце! А что такого?

– На лыжах?

– Ну не на коньках же! Коньки – не его профиль.

– По траве?

– На лыжах по траве? – переспросил профессор и удивился, а почему он сам не удивился, когда товарищ майор ему этот план обсказывал.

– Ну, чего пристали к человеку? – вступилась немного сердобольная, а много самоосведомленная из всех Юлька. – У него будут специальные лыжи. А снег ему уже заказали, искусственный. Но очень холодный и скользкий.

– Да-да, правильно, спасибо, агент Юлька, снег заказали, – вспомнил профессор скороговорку товарища майора. – Для П-та, если надо и мороз закажут. И сосульки.

– Это меняет дело, – со сталинской интонацией в голосе принял доводы Леха. – Продолжайте, профессор. Мы вас все еще пока слушаем.

– Покатится он с горы, а на повороте мы указатель перевернем. Он собьется с курса, заблудится, не по той дороге и прямо к нам…

– В лапы?

– В избушку. Мы его хлебом-солью, Наташа вон с Юлей в национальных одеждах…

– Английской и афганской?

– Сначала в русской и башкирской! Встретят, в дом к столу пригласят.

– А в подземелье когда?

– Здрасте вам! – обиделся тупости своих подопечных профессор. – А это мы что, по-вашему, сделали? Хиханьки? Табличку как надо перевернули и где надо встретили. Считайте, это мы его так с пути правильного свернули и к нам на огонек завернули. Просто и без лишнего шума, – намекнул он, но люди были нерусские, тонкого намека не поняли. – Он наш. Как вроде бы гость. Тут мы ему и покажем!

– Наручники? Пистолеты? – обрадовался кровожадный Леха.

– Калькуляцию затрат? – это практичная Наташа.

– Темы ваших диссертаций! Ваши пожелания П-ту, ну, одним словом, ульти-маты.

– Ультиматумы, – поправил шибко грамотный Васька.

– И их тоже, – согласился профессор.

– А прятаться куда?

– От кого прятаться?

– П-та с горы не дождутся, искать кинутся. У него охраны как собак нерезаных. На них одних пуль надо, я посчитал, здоровые, сволочи, с первого попадания не свалишь, – если по три на брата, да с учетом промахов и осечек – две тонны семь с половиной килограммов и еще одна.

– А если помощь вовремя подоспеет?

– Все предусмотрено, молодые люди. Думаете, раз профессор, то совсем никуда не годится?

– Иногда ничего, – похвалила Наташка.

– У нас 'избушка не лубяная, а ледяная'. Читали такую сказку? Помните, как события разворачивались? Пришло лето, избушка и растаяла.

– А мы где?

– И мы растаяли. Только не насовсем, мы вместе с избушкой под землю провалились, а над нами лес колышется. И с собаками не найдут.

– Точно, как в сказке.

– А кто не верит, – посмотрел профессор прищуренным глазом на Леху, – утром на репетицию поедет. Будем объект у строителей принимать и рекогносцировку на месте делать. Чтобы потом без сучков и всякой другой чепухи.

– И на сколько дней мы его… это…

– В баньке попарим, в лес по грибы сводим, девочки как-нибудь поразвлекают, мужчина он видный, спортивный. А домой запросится, держать силком не будем. Нехай валит в свой скучный Кремль. Но это потом, когда время придет. А пока, три дня вам на подготовку и составление этих, которые ульти… ну вы поняли.

НА ВСЯКУЮ ХИТРУЮ…

Откуда было знать профессору, что его аспирантам времени на подготовку не требуется. Они давно ее, подготовку, провели, правда, на свой, ни профессору, ни товарищу майору неподотчетный манер.

Как вы думаете, зачем было делать Лосева-Рогатова пяти-рожденным?

Когда Васька завербовал в свои агенты Леху, Леха уговорил Наташку, Наташка Ваську, а все вместе попались в тонко сплетенные сети Юльке, аспиранты поняли – для успешной работы в тылу им не хватает пары придурков местного разлива. Посовещались и выбрали на эту должность первым номером любимого профессора. Здраво рассудили – нет такого профессора, который не мечтал бы переспать со своей юной аспиранткой. Медовая ловушка действует безотказно не только на приспешников развращенного капитализмом строя. Пока профессор проделывал трудный путь от непослушной специально изготовленной застежки лифчика до ажурных колготок, пропитанных специальным возбуждающим запахом, он уже был согласным. А потом в его голове зародилась крамольная мысль: сдаться добровольно и чистосердечно родной КГБ. Он думал, что мысль эта – одна из немногих своя, но, как всегда, заблуждался. Ему, уморенному неравной, в смысле возраста и физических сил, борьбой, сон приснился. Кто-то на ухо нашептал. Он сейчас и не вспомнит – кто? Юлька или Наташка?

Так в команде заговорщиков появился и второй местный – с героической, продырявленной во многих местах шкурой, товарищ майор.

К этому времени Юлька пришпилила профессору жучка. Намертво. В хитрое место. Он слышал или читал в детективной книге про шары, которые в причинное место вставляют для большего удовольствия женщин, загорелся. Ему помогли вставить один такой. Ну, короче, шар шаром, как у всех нормальных мужиков, а в нем жучок. Даже если нашего профессора голым оставят, жучок всегда при нем. И хоть из глубин, все равно сигналы передает – охи, вздохи, хлюпанья разные…

Записала Юлька на магнитофон подленькие разговоры товарища майора и выводы свои сделала.

– Барбосятинов всех нас подставить решил, – как на духу своим рассказала. – Карьеру геройскую на нас сделать. Мы поведем П-та вроде как на экскурсию, а на самом деле просто стибрим его. Изолируем на время. Они же нам и помогут в этом. А потом, когда сделают свое мерзопакостное дело, на нас охоту устроят, всех перестреляют, даже П-а своего при освобождении не пожалеют. Такой у них подлый план. Тут же власть передадут Мише-два процента, в стране полугодовой траур объявят, во время которого кого надо уберут, кого надо из тени достанут и на нужное дело раскрутят. Ныне действующего вон как раскрутили! Ничего не подозревающий электроутюг…

– Электорат, – поправит полиглотошный Васька.

– И он тоже… запросто проглотил и еще спасибо говорил, что так его надули. А после траура они нового изберут. Опять своего, кому-то угодного и навсегда послушного. На радостях очередной раз промежду собой все в стране поделят и мирно заживут. А мы, шпионы ино-сраные, в земле будем лежать, убитые насмерть и перед своими сранами опозоренные.

– Все понятно?

– Все!

– Ну, как? Пойдем или не пойдем у Барбосятинова на поводу?

– Это ж верная погибель.

– Если не пойдем, что нас ждет?

– Заарестуют и в их тюрьму пожизненно упрячут. Так он профессору про нас и обсказал.

– Ляжем на дно, законсервируемся, я хорошую закрутку для банок достал, импортную.

– А верная служба родинам? Долг, наконец, – краснея, призналась Наташка. – Я еще маме с папой приемным не все, что заняла, отдать смогла. Они ждут, верят в меня.

– Думать будем?

– Вы думайте, если хотите выпутаться из сложного положения, – деловитости Юльки хватило бы на десятерых, – а я вам вот что предложить могу.