Текст книги "Ц 7 (СИ)"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Дядюшка Скрудж из американского мультика – милый жадина, но в реале такие не водятся. Практически на каждом лощеном типе из списка Форбс – чья-то кровь, чьи-то слезы. Очень Большие Деньги – сильнодействующее средство для безумия и расчеловечивания…

…Я стоял в булочной, скрытый блеском витрины. Очередь за спиной звякала общей вилкой, пробуя румяную, словно лакированную корочку нарезного батона или поджаристый бочок «Орловского» – не черствый ли? – и шла на кассу.

С глухим перестуком и лязгом прокручивались колесики, выбивая чеки. Сонная пышная кассирша, сама похожая на сдобную булку, щелкала по тугим клавишам и звенела мелочью. А в воздухе витал божественный дух свежеиспеченного хлеба – чуть парной, с легчайшей кислинкой, тягучий и маслянистый.

«А вот и моя очередь!» – повеселел я, замечая, как скользит мимо синих сугробов необъятный черный лимузин. Капот – рояля шире…

Не торопясь, я вышел через гулкий тамбур и заскрипел ботинками по утоптанному снегу. «Ижик» с эгрегором притулился чуть дальше по улице. Некомплект, правда, Наташа не смогла прийти, но и четверых довольно.

Мои глаза сузились.

Первым из распластанного «Линкольна» выбрался верткий мужичок, крепенький, с цепким взглядом и отточенными движениями. Телохран. Какой-нибудь «чемпион мира и его окрестностей». Следом показалась странная троица – все смуглые, среднего возраста или постарше, одетые удобно, но странно и нелепо, будто никогда не носили костюмов или полушубков. Один вроде бы азиат – таец или филиппинец, а может, и вьетнамец – они все для меня на одно лицо. Другой – явно латиноамериканских корней, а третий – типичный свами или йогин, густо заросший курчавым волосом. Только глазки-смородинки выглядывают, как у паучка из норки.

«Вот оно что…»

Даже сейчас, неторопливо шествуя в нескольких шагах от Рокфеллера, я не мог пробиться к его непромытому буржуинскому мозгу – смуглая троица рассеивала или отражала мою Силу, подкрепленную девчачьими силенками.

А хозяин «Чейза» не прост… Нанял себе охрану из «джедаев»! Ишь, как засуетились… Трое экстрасенсов-"экстраскунсов" беспокойно оглядывались, почуяв источник церебральной эманации, и окружили дядюшку Дэвида, щеголявшего в ушанке "а ля рюс". Так они и убрели в филиал – тяжелая створка захлопнулась за «гостями города», как дверца сейфа.

Понедельник, 26 декабря. Утро

Тель-Авив, бульвар Шауль-Ха-Мелех

Штаб-квартира Моссад выглядывала над крышами, как нерушимая призма, чем внушала внутреннюю успокоенность. Алон усмехнулся, минуя пост охраны, и подумал, что видимость безопасности порой заменяет людям истинный мир и покой. Хватит и одного обкуренного палестинца с ручным ракетометом, чтоб вынести сверкающее стекло в любом кабинете…

Свернув к лифтам, Рехавам покосился на трость. Сегодня ничего не ноет в его битом и стреляном организме, однако пыхтеть вверх по лестнице лучше не стоит.

Кабинет встретил тишиной и сумраком – свет еле цедился сквозь жалюзи. Алон сразу прошел к столу, с ходу нашаривая кнопку «Совинтеля-2». Компьютер тихонько загудел, перелопачивая воздух. Дисплей мигнул – и раскрылся, лучась звездой «Ампары».

– Ага! – довольно крякнул полковник.

Иконка почты мигала единичкой. Письмо! О, от Михи! Алон заулыбался, предвкушая. Прошлая операция по спасению президента Йемена вылилась на Моссад дождем похвал и наград. Даже от Кнессета дождались сдержанного одобрения. Правда, на саму акцию мало кто обращал внимание. Просто тогдашний захват киллеров дал толчок настолько всеобъемлющим процессам в регионе, что бывалые дипломаты лишь руками разводили.

Мир с Иорданией – это, конечно, важно, но куда важней война с саудитами, главными врагами Израиля. А, как говорится, враг моего врага – мой друг. Если карта Саудовской Аравии скукожится до Эр-Рияда, овального пятна посреди пустыни, некому будет спонсировать террористов и прочих отморозков…

Так… Ага… Алон поелозил мышью по коврику. Клик-клик.

«Шалом, рабби!

Хочу продолжить наше «непрямое» сотрудничество на пользу Израиля и СССР – именно в такой очередности. Саудовские клоуны уходят с международной арены, но есть еще Иран. Именно там вскоре развернется не слабая заварушка, в итоге которой Тегеран станет столицей Исламской Республики, а власть захватят аятоллы. Разгул исламизма – это угроза и вам, и нам. Всем. И с нею надо кончать сейчас, пока чудище в зародыше. Если к власти в Иране через год-другой придет Хомейни, фигура харизматичная и авторитетная, мало никому не покажется, а вот Израиль он приговорит к уничтожению, как «незаконное сионистское образование».

Ну, не буду разливаться по древу. Что нужно предпринять? Прежде всего – ликвидировать самого Хомейни, пока он в Наджафе, а затем массово, в промышленных масштабах, выпиливать его соратников высшего и среднего звена – и тех, что в эмиграции, и тех, кто в Иране, особое внимание уделив Обществу Ходжатие. При этом всё должно указывать на работу шахских спецслужб или террористов из Форкана. Пускай фанатики радикально сокращают поголовье шахских силовиков и кадров охранки САВАК! Нам же лучше – не останется помех для прихода просоветских сил. Зато рухнут планы американцев – привести к власти исламистов, чтобы те гадили СССР. Вопрос: а не выберут ли эти варвары своей целью Землю Обетованную? Ответ известен.

Говоря о просоветских силах, я имел в виду вовсе не жалкую компартию Туде, а крепкую, боевую Моджахедине Хальк во главе с Масудом Раджави. За Моджахедине Хальк – сила и влияние, они подают социализм в исламской обертке, привлекая массу сторонников среди молодежи и даже военных. Правда, сам Раджави мотает пожизненный срок, но я не верю, что ваша славная группа, рабби, не сумеет вытащить его из тюрьмы…»

Алон дочитывал письмо, расслабленно улыбаясь. Одно из обязательных отличий истинного Мессии – переломные свершения, великие перемены. И разве Миха не ведет народ Израиля к лучшему будущему, где царят расцвет и мир? Он и советский народ уводит подальше от бездны, поближе к благополучию и устроенной жизни.

Правда, Миха не из рода Давидова, но вопросы крови так причудливы…

– Да будет так! – торжественно провозгласил Рехевам, и кликнул мышью, усылая письмо на принтер.

Глава 12

Глава 12.

Суббота, 31 декабря. Ближе к вечеру

Зеленоград, аллея Лесные Пруды

– Ох, Мишенька, спасибо тебе! – запричитала мама, садясь в «Ижик».

– Да ладно, – молвил я, посмеиваясь. – Настенька, закрой дверцу посильней, а то хлябает… Ага!

Сестренка хлопнула дверцей – и взлохматила мне волосы, радостно хихикая. Я поймал и погладил ее руку в ответной ласке.

– О-ох! – блаженно простонала мама, откидываясь на спинку. – Думали, всё – не улетим!

– Ну, и оставались бы… – лукавость мне не чужда.

– Ты что? – вскинулась Настя. – Мы же соскучились, наверное!

– Я тоже, – у меня получилось мягко, но с чувством. – А папа весь в трудах, аки пчела?

– Да мы его не видим почти! – сестренка плеснула руками. – Встаю в школу, а его уже нет! Мы с мамулькой уже привыкли вдвоем ужинать. Так, папка возвращается поздно, мы его кормим, как короля – сидим вокруг, подкладываем, слушаем… А он дово-ольный такой!

Я тронулся, потихоньку набирая скорость и выезжая на шоссе. Асфальт, вроде, чистый – снега белеют за обочиной – но лучше не гнать. А небо какое сегодня… Сплошная пасмурная гладь, лишь кое-где облачность темнела, и по сизо-пепельному набуханию – белёсые разводы. На монотонном сером фоне красиво серебрился «Ил-62», набиравший высоту – и таявший в мреющей дымке.

– Знаешь, Мишенька, я очень рада за Петю… за папу вашего, – проговорила мама с задумчивой улыбкой. – Он будто в молодость вернулся – просто пылает энтузиазмом и комсомольским задором! Всё у него получается – вон, на днях подписали контракт с французами. Первые фуры с нашими компами в Париж ушли… Компьютер – это микроЭВМ.

– Я в курсе.

Мама отзеркалила мою улыбку, добавляя легкий оттенок смущения.

– А в выходные? – я снова поймал ее взгляд в зеркальце

– А в выходные папка пишет докторскую! – выпалила Настя, на секундочку отрываясь от окна.

– Дописывает уже, – поправила родительница. Откинув капюшон дубленки, она распустила «молнию». – А Риточка где?

– Крутится на кухне, как турбинка, – расплылся я. – Даже «Наполеон» сварганила по твоему рецепту!

– Так вы у нас будете? – оживилась мама.

– Строго обязательно!

– Ур-ра-а… – сдавленно выдохнула Настя.

Салон наполнился смехом.

«Семейка моя… – тепло подумалось мне. – Семеечка…»

– Так, – заерзала сестричка. – Подъезжаем уже!

«Ижик» катил вдоль Московского проспекта, и отовсюду наплывало впечатление кануна. На растяжке, покачиваясь под ветерком, мигала надпись, собранная из лампочек: «С Новым 1978 годом!» По тротуару бежали запоздавшие граждане, волоча перетянутые бечевкой елочки. Мандарины распирали авоськи спелыми боками. А вот уже кто-то веселый и расхристанный поздравляет всех подряд – шарф еле держится, шапка набекрень…

– Так, Дед Мороз, Дед Мороз! – радостно запищала Настенька.

Я улыбнулся, провожая глазами солидного массовика-затейника с окладистой бородой, вышагивавшего по тротуару в длинной малиновой шубе. И посох, и мешок – всё при нем. А вон и Снегурочка! Моя улыбка подняла холмики щек еще выше, стоило узнать в статной девице Ирину из «чистого цеха». Кокошник ей идет…

– Ура! – огласила сестричка наш приезд, и первой выскочила из машины.

– Меня подожди! – крикнула мама.

Снисходительно провожая глазами скво из нашего племени, я нагрузился двумя огромными чемоданами, и направился к подъезду, где уже приплясывала Настя, придерживая для меня тяжелую дверь.

– Пр-рошу!

– Пойдем, лапулька, – улыбнулся я.

Сестричка заворковала, подлащиваясь:

– А разве не чучелко?

– Вот уж нет!

Настя прижалась на секундочку, шмыгая носом от полноты эмоций.

– Так, нас мама ждет!

Гарина-старшая стояла у лифта, поставив ногу на порожек – дверцы неуверенно сходились, пихаясь в сапожок, и отталкивались.

– Спасибо! – пропыхтел я, боком проходя в гулкую кабину.

– Пожалуйста!

Взвизгнув, дверцы запахнулись, и лифт тронулся. Освободив руки от груза, я обнял маму с Настей и крепко притиснул к себе.

– Вы мои самые любимые девчонки!

– А Рита? – смешливо прищурилась сестренка.

«Она уже не смотрит, чуть запрокидывая голову, – мелькнуло у меня. – Выросла-то как…»

– А я ей уже сказал, что люблю!

Лифт замер. Торжественно лязгая, раздвинул дверцы – и для нас просияла Рита. Она стояла на пороге квартиры – в джинсиках, в батничке, и в мамином кружевном передничке. Загляденье.

– Привет! – зазвенело на всю площадку.

– Ритка! – эхом отозвался Настин голос.

Сестричка кинулась тискать мою разлюбезную, а тут и мама подбежала, так что мне места для жарких объятий не оставили. Да и куда я – с двумя сундуками?

– Риточка! Риточка! – заливисто щебетала родительница. – Мы тебе такое платье привезли! Тако-ое! Просто закачаешься!

– И туфли! – подсказала Настя.

– И туфли! Пошли мерять!

– Пошли! – обрадовалась Рита. – А у меня всё уже готово! И салаты, и заливное, и зразы… И телятина с черносливом на горячее! Дотушивается уже…

– Та-ак, вкуснятины сколько!

– Да когда ж ты успела, Риточка?

– А нас сегодня отпустили пораньше! Профессор сказал, что Новый год – это святое!

Отобрав у меня ручную кладь, женщины удалились в мамину спальню, переговариваясь и пересмеиваясь, а я развалился на диване, отдыхая от тяжких трудов. Похоже, в багаже перевозили парочку минералогических коллекций…

Из-за запертой двери «будуара» доносились восклицания, смех и неразборчивый говор. Ставлю один к двадцати, что Риту допрашивают на мой счет. Настеньке всё интересно, а маманьке – тем более.

«А Миша, правда, тебя любит? А сильно? А что он тебе подарил? Да ты что-о?! Ух, ты-ы…»

И получаса не прошло, как три грации продефелировали в зал, одинаково покачивая бедрами, одетые со вкусом и… Нет слов.

Гарина-старшая в брючном костюме «по мотивам Ив Сен-Лорана» постройнела, помолодела даже; Гарина-младшая, обтянутая юбочкой-миди и воздушной блузкой повзрослела, а Рита в простеньком на вид платье будто сошла с глянцевой обложки – пленительная и недоступная дива. Такой только в Каннах на красной дорожке блистать, небрежно улыбаясь объективам…

– Прелесть какая… – растерянно толкнулось из меня. – Мам, завидую папе! И Настиному жениху завидую. И даже себе самому!

Грации дружно зарделись.

– Нету у меня никого… – сбивчиво парировала сестричка, отводя глаза.

– Будут! – заверил я ее.

* * *

– …Пан Владек! – вскричала пани Моника, спускаясь в кабачок. – Вот вы-то мне и нужны. Скажите, вы когда-нибудь охотились на дичь? На всяких, там, уток, курей…

– На кур охотится Тереза, – заносчиво ответил пан Владек. – В мясном отделе гастронома! – он приосанился. – Но… Да-а! Любой мужчина – охотник. Добытчик! Это у нас в крови…

– Тетерев – слышала про такого… – допытывалась пани Моника. – А что за птица – трамблёр? – она выговорила слово на французский лад.

Брови у ее визави полезли вверх, сминая морщины на лбу.

– Т-трамблёр?

– Да-да! Своими ушами слышала, как пан Юрек сказал: «Трамблёр полетел!»…

…В «Кабачке 13 стульев» встречали Новый год. А мы провожали старый. Зеленоград за окнами гулял всё шире – веселые крики, визги, смех заносило в форточку сквозняком. Зеленые и красные отсветы шипящих ракет дрожали на тюлевых занавесках, словно резонируя крикам «Ура!»

– Папа приедет седьмого или восьмого, – проговорила мама, накладывая «оливье». – За Настей! У меня-то сессия, а ей же в школу… Побудет с нами денек, и опять на свой «Совинтель»! Селедочки под шубой положить?

– Немножко.

Воистину, у всех мам одно желание – закармливать своих детей, обеспечивая привес!

– Если «немножко» – это полтарелки, – захмыкал я, – то что такое «много»?

– Тазик! – хихикнула Настя.

– Кушай, кушай, Мишенька! – сказала родительница с показной строгостью. – И наливай!

– Слушаюсь!

Под Новый год выбросили «Мартини». Бывалые выпивохи пренебрегали дороговатым вермутом: «Градус не тот!», а я взял пару бутылочек. Если «Мартини» разбавить фифти-фифти греческим апельсиновым соком «Джолд дропс», получается очень даже ничего – у семеечки моей глазки заблестели после второго бокала.

– Хороший был год… – затянула мама, и мои зрачки пересеклись с неожиданно трезвым взглядом. – Миша, ты счастлив?

– Очень, – признался я.

Мамины и Ритины глаза одинаково повлажнели.

– Так… – на секундочку задумалась Гарина-младшая. – Тогда не будем Мишеньку поздравлять с новым счастьем!

Смех завихрился над столом, загулял по комнате, оседая в душе легким приятством.

Внезапно очаровательная Каролинка, выпевавшая голосом Мирей Матье, пропала с экрана, заместившись картиной ночного Кремля. На фоне елей и Спасской башни стоял Брежнев.

– Дорогие соотечественники! – глуховато, но весьма четко выговорил Леонид Ильич. – Дорогие товарищи и друзья! Идут последние минуты тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Советский народ провожает его с осознанием свершившихся перемен и уверенностью в светлом, лучшем будущем. Прошедший год дал старт небывалым процессам развития не только народного хозяйства, но и всего советского общества, коммунистической партии и государства. Приняв новую Конституцию СССР, мы укрепили нашу великую, многонациональную страну, и сделали очередной шаг по пути углубления социалистической демократии. В новом году советский народ впервые проголосует на выборах первых секретарей обкомов и крайкомов. Проголосует за тех кандидатов, кому доверяет, кого уважает. Товарищи! Именно в этот день, последний день уходящего года, хочу представить вам первого Президента СССР Юрия Владимировича Андропова!

– Ого-го! – воскликнула мама. – Вот это ничего себе!

В фокусе камеры показался Ю Вэ. Он, как и Брежнев, стоял без шапки, но в пальто, тщательно укутав шею шарфом. Блеснули знакомые очки…

– Дорогие товарищи! – сдержанно выговорил Андропов.

– Волнуется… – обронила Рита.

Я улыбнулся – знать, не одному мне спокойствие Ю Вэ показалось деланным.

– …Мне выпала большая честь стать главой советского государства – и нести личную ответственность за развитие СССР, за стабильность и благополучие. Постараюсь приложить все свои силы, знания и умения, чтобы оправдать высокое доверие. Нынешний исторический момент, товарищи, во многом переломный, и нам потребовалось изменить форму руководства в Советском Союзе, чтобы сберечь социалистическую суть, сохранить в целости идеалы революции. Мы укрепили единство СССР, мы вступили в экономическую борьбу со странами империализма, и уже одержали первые мирные победы. В новом, тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, откроются границы между Советским Союзом и Польшей, ГДР, Чехословакией, Венгрией, Румынией, Болгарией и Югославией. Годом позже будут убраны барьеры для свободного перемещения людей, товаров, финансов между нашей страной и Кубой, КНДР, Вьетнамом и Лаосом. Мы открываем особые экономические зоны на побережьях Японского, Охотского, Балтийского и Черного морей, куда западный бизнес уже вкладывает миллиарды долларов, строя заводы и фабрики, дороги и портовые терминалы, обеспечивая не только валютные поступления в наш бюджет, но и приток технологий. Впрочем, наши ученые и инженеры обеспечивают лидирующие позиции СССР во многих отраслях, тем самым умножая превосходство советской экономики. Однако это вовсе не значит, что всё сделано и стремиться более не к чему. Нам предстоит большая, долгая работа, но у меня нет сомнений в том, что все наши планы будут выполнены и перевыполнены, а великий, могучий Советский Союз станет богатым и процветающим! С праздником, товарищи! С новым годом!

Куранты Спасской башни заняли весь экран, заиграли колокола, поплыли первые тягучие удары.

– Раз! Два! Три! Четыре!.. – вела счет Настя, и вот уже всё семейство отзывается радостным хором.

– …Десять! Одиннадцать! Двенадцать! Ура-а!

С хрустальным перезвоном сошлись бокалы. Телевизор гремел горделивыми тактами гимна, а за окнами не стало ночи – полыхание шутих, ракет, хлопушек озарило окна разноцветными сполохами.

– Ой, а пойдемте на улицу! – заныла Настя, подпрыгивая у подоконника. – Там так классно!

– А пойдемте! – бесшабашно воскликнула мама.

Тихонько рассмеявшись, я пошел одеваться, по дороге чмокнув Риту в подставленные губки.

– С Новым годом, красотулька!

– С Новым годом, красавчик! – хихикнулось в ответ.

Шальной ветерок приоткрыл форточку, занося счастливое эхо:

– С Новым годо-ом, люди-и!

Воскресенье, 8 января 1978 года. Позднее утро

Московская область, Комаровка

Погоды стояли чудесные – в яркой лазури небес плескалось желтое солнце, лучистое, будто на детском рисунке. Потоки света лились, пронзая голые кроны озябших берез или путаясь в густой хвое сосен, встопорщенной, как шерстка кота, вернувшегося с холода.

А как сверкал и переливался снег! Куда там всяким бриллиантишкам! В тени ельника сугробы отливали синим и лиловым, тая блики, а вот на полянках, где вчерашняя пороша успела подернуться тонкой льдистой корочкой, россыпи искр кололи глаз серебряными иголками. Классика!

С разбегу выехав на бугор, я воткнул палки в истыканный наст, сопя и жмурясь на солнцепеке. Дежа-вю. Снова один, как в прошлогоднем походе, и лес знаком…

Как всегда, пугающее впечатление полного сходства размывалось реалиями. Я, словно планета-шатун, замер между двумя «звездными скоплениями» – впереди, во-он за той рощицей, голосили «ежи» и «ежихи» из физматшколы, а позади, гикая и хохоча, поспешала «моя» команда – эгрегор в полном составе, да со спутниками. Лишь Рита с Наташей скользили по лыжне в одиночку – я, «бессовестный, бросил любимую жену», а моя секретарша «никак не могла изменить шефу».

– Ой, чуть не упала! – восторженно взвизгнула Альбинка.

– А чё ж ты? – завопил Изя. – Я б тебя унес! Уй-я…

– Ой, носильщик нашелся! Ха-ха-ха! Лыжу не сломал?

– Да это палка кривая какая-то!

– Ага! – развеселился Женька. – Гнутие ствола!

– Зиночка, помочь? – мощно засюсюкал Дюха.

– Да уж как-нибудь… – пропыхтела Тимоша, вероятно, взбираясь «елочкой». – Руку дай!

– Житие мое! – радостно взвился голос Светланы. – Ай! Юрка, отстань! Я ж упаду!

– Подберем, что останется! – рассмеялся Сосна.

– Щас как дам!

– Вельми понеже! Ха-ха-ха!

– Мишка-а! – загулял по чаще Ритин зов.

– Догоняйте!

Фыркнув от удовольствия, от чудесного ощущения силы и ловкости, данного юностью, я оттолкнулся и помчал вперед, за Колмогоровым – синий лыжный костюм академика мелькал среди тонких белых стволов, маня скорым перекусом на утоптанной лужайке. А уж аппетит во мне ворочался лютый!

Пологий спуск я одолел махом – елочки, выстроившиеся, как в почетном карауле, слились в бело-зеленую ленту. Хорошо!

* * *

Костер запалили на старом огнище – почерневшие камни будто сами вылезли из-под снега, млея на солнце. Огонь нагонял сухой жар, закручивая дым косым вихрем, хотя распаренным лыжникам и лыжницам и без того было тепло.

Поваленных стволов, толстых и обкорнанных, хватило на всех. Наверное, еще летом их подкатили поближе к кострищу, складывая шестиугольником. А на плоской вершине валуна устроили табльдот – подстелили газеты, да и разложили нехитрые походные яства. Больше всего в меню было вареных яиц и нарезанной колбаски. Светлана выложила шматики сала, а Тимоша развернула тряпицу с пирожками. Колмогоров тут же подхватил один, мостясь рядом со мной.

– А чего вы ждете? – невнятно поинтересовался он, набив полон рот. – Налетай!

Налетели. Я малость промешкал – и пирожки кончились. Рита пихнулась мне в бок, протягивая половинку своего – съел из ее рук.

– Хороший… – нежно проворковала ненаглядная, гладя меня по голове в манере укротительницы тигров. – Хороший…

«Ежихи», сидевшие напротив, за прозрачными взвивами огня, дружно захихикали, строя мне глазки. Рита рефлекторно притиснула «укрощенного», и я поцеловал ее губы, вздрагивавшие в предощущении улыбки.

– Тебе не стыдно? – сбивчиво зашептала «укротительница». – Люди же кругом!

– Не-а!

– Какой ты пример подаешь девочкам?

– Благой! – убежденно сказал я, и «ежихи» закивали, мило краснея.

Исчерпав запас педагогического негодования, Рита привалилась ко мне, затихая.

– Миша, – Колмогоров сосредоточенно собирал бутерброд из хлебцев и колбасок, – вы с Фурсовым говорили?

– Перед самым Новым годом, – кивнул я. – Ректор сделает исключение – сдам экзамены экстерном.

– Ну, и правильно, – светило математики откусил от своей кулинарной конструкции. – Фижику вы жнаете на пять ш плюшом…

– Да я бы доучился, как все, но… Времени жалко! А сейчас с меня хоть какая-то польза. Вы не представляете, сколько у нас в стране головастых и рукастых! Надо только довести до ума их работу, связать с инженерами на заводах, покумекать, обмозговать… Да что говорить – я уже неделю своей машины не вижу! Спецы из «Ижавто» выклянчили, дюже им мой «автомат» полюбился…

– Это правильно… – крякнул Колмогоров, щурясь на солнце. – Да вы угощайтесь, Миша, угощайтесь… А то сметут! Вы только свои работы не задвигайте «на потом», ладно? Думаете, я забыл про графен? – он хитро подмигнул. – Риточка, вы его шпыняйте, чтоб науку двигал!

– Ладно! – рассмеялась девушка.

Я деланно улыбнулся, чуя раздрай в душе. Мне бы заняться чем-нибудь по-настоящему! Какой-нибудь… этой… хронодинамикой!

Что толку с моих «успехов» на физическом поприще? Ну, получу я диплом, зароюсь в какую-нибудь ха-арошую проблему, вроде графена, и что? Себя-то не обманешь! Буду «совершать прорывы в науке», пользуясь послезнанием: сдирать под копирку то, что в прошлой жизни открыли через годы. Защищу кандидатскую, придет очередь докторской. Увешаюсь регалиями с ног до головы, а в душе будет свербить: «Самозванец!» А вот физика времени…

Только тут сплошная запредельность непознанного! Зато это – настоящее. С работ Козырева начать?

«Вот, и начни! – подумал я, чуя подъем настроения. – Чего ждать?»

Рита сбила меня с мысли, оставив на щеке нежный ожог мимолетного поцелуя, и обернулась к Зенкову:

– Как «лапа», Жень?

– Нормально! – заулыбался сержант, вытягивая ногу к костру. – До свадьбы точно заживет! Мы заявление подали… – понизил он голос. – Распишемся в феврале!

– А я-то думаю, – весело затянула Светлана, – и чего это «пузатик» так сияет? А оно вон что…

Жека расхохотался – и все подхватили, даже не догадываясь о причине жизнерадостного порыва. Смех загулял по всей поляне – высокий и звонкий, грубоватый и ломкий – размывая возраст, сминая чины, выпуская на волю светлоту чувств.

Даже сосны кивали макушками, одобряя людское веселье, а солнце над головами и без того сияло, накаляясь в лад.